"Скрипка" - читать интересную книгу автора (Райс Энн О'Брайан)

ГЛАВА 5

И снова передо мною возникло то море, тот самый океан, чистый, синий, пенящийся, несущий к берегу с каждой волной танцующих призраков. Этот сон очаровывал своей ясностью. Он словно говорил: «Да, ты вовсе не спишь, ты действительно здесь!» Так всегда бывает в ясных снах. Ты все кружишь и кружишь и никак не можешь проснуться. А в голове одна мысль: не может быть, чтобы все это тебе привиделось.

Но пришлось отказаться от благостного морского бриза. Окно закрыто. Пришла пора.

Я увидела рассыпанные по серому ковру розы на длинных стеблях, каждый из которых на конце запечатан капсулой с водой, чтобы сохранить их свежими, — розы с темными мягкими лепестками. Послышались какие-то голоса, говорившие на непонятном языке, я должна была бы его узнать, но не узнала и подумала, что, наверное, этот язык специально придуман для моего сна. Ведь я наверняка вижу сон. Иначе и быть не может. И все-таки я была там, мое тело и душу словно куда-то перенесли, и кто-то внутри меня мне шептал: «Не верь, что это сон».

— Правильно! — произнесла красивая темнокожая Мариана. Короткие волосы, белая блузка, спущенная с плеч, лебединая шейка, воркующий голос.

Она открыла двери во что-то необъятное. Я не поверила своим глазам. Не могла поверить, что какие-то материальные вещи могут быть такими же прелестными, как море и небо, — передо мной возник храм из разноцветного мрамора.

«Это не сон, — подумала я. — Такое никогда не могло бы присниться! У тебя не хватило бы воображения увидеть такой сон. Ты на самом деле здесь, Три-ана! Взгляни на стены, инкрустированные кремовым каррарским мрамором с прожилками, панели в золоченых рамах и окаймления из темно-коричневого камня, такого же блестящего, пестрого, чудесного. Взгляни на квадратные пилястры с золочеными капителями в завитках».

По мере того как мы проходим здание, мрамор становится зеленым, он уложен длинными полосами, окаймляющими затейливую мозаику на полу. Подумать только! Я вижу древнегреческий орнамент. Узоры, любимые в Риме и Греции. Я не помню их названия, но они мне знакомы.

Повернув, мы останавливаемся перед лестницей, какой я до сих пор никогда не видела. Дело тут не только в размерах и величественности, а снова в цвете блеске розового каррарского мрамора.

Но вначале стоит обратить внимание на бронзовые фигуры, стоящие по стойке «смирно», резные деревянные тела на ониксовых постаментах в виде львиных лап. Кто построил этот дворец? Для чего?

Мой взгляд внезапно выхватил стеклянные двери напротив. Здесь столько всего можно увидеть, что я растеряна. Вот три огромные двери из граненого стекла с полукруглыми фрамугами и черными средниками, выполненные в стиле Возрождения, — этакие порталы для света, хотя трудно определить, что сейчас — день или ночь.

Лестница ждет. «Идем, — говорит Мариана. — Лукреция очень добра». Балюстрада из зеленого мрамора, такого же зеленого, как нефрит, струится, как море, перила чуть светлее, все стены отделаны розовым или кремовым мрамором, обрамленным золотом. Как хороши эти гладкие круглые колонны розового мрамора с золочеными капителями, украшенными двойным пышным растительным орнаментом, а еще выше, совсем высоко, виднеются разломанные арки свода и возле каждой из них нарисована фигура. Ах, какая рама у высокого окна с витражным стеклом! Да, сейчас день. Только дневной свет может так струиться сквозь цветное стекло! Он отражается от искусно нарисованных нимф высоко над головой, он танцует для нас, танцует в самом стекле. Я закрываю глаза. Потом открываю. Трогаю мрамор. Настоящий, настоящий…

Я действительно здесь. Меня нельзя разбудить или увести отсюда. Все происходит на самом деле, правда, я все это вижу!

Мы поднимаемся по ступеням, забираясь все выше и выше, пока не оказываемся в мезонине этого дворца из итальянского камня. Перед нами три огромных витража, каждый изображает собственную богиню или королеву в прозрачных одеяниях, и в каждом углу среди гирлянд цветов, которые они держат на вытянутых руках, несут караул херувимы. Что это за символы? При виде их по моему телу пробегает дрожь.

По краям раскинувшегося передо мной огромного пространства располагаются овальные комнаты. Надо пойти посмотреть. Какая настенная живопись, какие полотна до самого потолка! Да, знакомые сюжеты: классические фигуры с лавровыми венками на головах исполняют танец. Во всем этом чувствуется магия прерафаэлитов.

Неужели это многообразие бесконечно? Неужели бесконечна красота, вплетенная в другую красоту? Неужели не повторится ни один карниз или фриз, ни один орнамент лепнины, гордый антаблемент, деревянная обшивка стен? Должно быть, все это мне снится.

Они говорили на языке ангелов, Мариана и та вторая, Лукреция, — на приятном для слуха, музыкальном, будто поющем языке. А вот еще одно чудо: блестящие золотистые маски тех, кого я любила. Медальоны, вделанные высоко в стены: Моцарт, Бетховен, другие… Но что это? Дворец всех песен и мелодий, которые ты когда-либо слышала и не сумела сдержать слез? Мрамор сияет на солнце. Такую роскошь нельзя создать человеческими руками. Это небесный храм.

Спускаемся вниз по лестнице, вниз, вниз, и теперь я понимаю, что это наверняка сон. Сердце замирает.

Хотя сон нельзя измерить глубиной моего воображения, он совершенно невероятен — невозможен.

Мы покинули храм мрамора и музыки и оказались в огромной персидской комнате, отделанной голубой глазурованной плиткой, в изобилии украшенной восточным орнаментом, который соперничает по красоте и роскоши с верхними помещениями. «О, только не дайте мне проснуться! Если все происходящее лишь плод моего ума, пусть все так и будет!»

Такого не бывает, чтобы вавилонское великолепие шло вслед за дерзкой пышностью барокко, но мне такое сочетание очень нравится.

На колоннах стоят древние жертвенные быки со свирепыми мордами. А вот, смотрите, фонтан: Дарий поражает атакующего льва. В то же время это не святилище, не мертвый мемориал всего утраченного.

Вдоль стен расставлены сияющие этажерки с поразительно элегантной посудой. Среди всех этих красот устроено кафе. И снова я обращаю внимание на несравненный мозаичный пол. Множество маленьких столиков окружены золочеными стульями. Люди здесь разговаривают, гуляют, дышат, словно давным-давно привыкли к этому великолепию и уже его не замечают.

Что это за место, что за страна, что за земля, где так смело сочетаются стиль и цвет, где мастера разнообразных ремесел нарушают все традиции? Даже люстры здесь персидские: этакие огромные серебряные листы с вырезанными на них затейливыми узорами.

Сон или реальность? Я поворачиваюсь и ударяю ладонью по колонне. Проклятие, если меня здесь нет, то пусть я проснусь! А потом наступает уверенность. Я здесь, совершенно определенно здесь. Мои тело и душа находятся здесь, в вавилонской комнате под мраморным храмом.

— Идем, идем.

Чья-то ладонь легла на мою руку. Это Мариана или другая прелестница — круглолицая глазастая Лукреция? Обе они выражают мне сочувствие на своем музыкальном языке, похожем на латынь. Наша самая темная тайна. Все перемещается. Я действительно здесь, потому что мне никогда такое не придумать.

Я даже не представляю, как можно вообразить что-либо подобное. Я живу для музыки, живу для света, живу для красок — да, правда. Но что это? Зловонный коридор, отделанный замызганной белой плиткой, вода на черном полу, таком грязном, что даже черным его трудно назвать. И повсюду какие-то агрегаты, машины, бойлеры, гигантские цилиндры с навинченными колпачками и печатями. Краска облупилась, и среди гама и шума, сравнимого с тишиной, они кажутся особенно зловещими.

Ну конечно, это похоже на машинное отделение старого корабля, именно по палубе такого корабля я бродила в детстве, когда Новый Орлеан был действующим портом. Но нет, мы вовсе не на борту корабля. Слишком уж велики пропорции этого коридора.

Я хочу вернуться. Я не желаю видеть во сне что-либо подобное. Но теперь я уже точно знаю, что это не сон. Меня каким-то образом сюда перенесли! Наверное, это какое-то заслуженное мною наказание, ужасная расплата. Я хочу снова увидеть мрамор, красивый, сочного цвета фуксии мрамор на фоне панелей, украшающих лестницу. Я хочу запомнить богинь на стекле.

Но мы продолжаем идти по сырому зловонному гулкому коридору. Зачем? Отовсюду доносятся гнилостные запахи. По пути нам попадаются старые металлические шкафчики, словно оставленные в заброшенном солдатском лагере, погнутые, обклеенные вырезанными из журнала красотками далеких лет. И снова мы видим огромный зал, полный дрожащих, трясущихся машин; в них что-то перемалывается, кипит, пока мы проходим вдоль стального ограждения.

— Куда же мы идем?

Мои спутницы улыбаются. Они считают забавным секретом то, куда меня ведут.

Ворота! Огромные железные ворота преграждают нам путь. Но куда? В темницу?

— Тайный ход! — сообщает Мариана с нескрываемым восторгом. — Он проходит под всей улицей! Тайный подземный ход…

Я напряженно всматриваюсь, стараясь что-то разглядеть за воротами. Войти мы не можем. Ворота накрепко заперты цепями. Но вон там, где поблескивает вода… Что там?

— Там кто-то есть, разве вы не видите? Бог мой, там лежит человек. Он истекает кровью. Он умирает. У него порезаны запястья, руки сложены вместе. Он умирает? Где Мариана и Лукреция? Снова улетели под куполообразный потолок мраморного дворца, где грациозно кружат на фресках греческие танцовщицы? Я без охраны.

Зловоние становится невыносимым. Мужчина мертв! О Господи! Я знаю, что он умер. Нет, он шевелится, поднимает одну руку. С запястья капает кровь. Великий Боже, помоги ему!

— Разве вы не видите, что он мертв? Боже мой, он лежит в гнилой воде…

Мариана смеется сладчайшим тишайшим смехом, и ее руки мягко скользят по воздуху, когда она говорит:

— …тайный ход, который когда-то вел отсюда до дворца и…

— Нет, послушайте меня, дамы, там человек. Он нуждается в нас. — Я вцепилась в ворота. — Мы должны добраться до этого человека! — Ворота, преграждающие нам путь, такие же, как и все остальное здесь, — огромные. Тяжелые чугунные створки от пола до потолка увешаны цепями и замками.

— Просыпайся! Я этого не потерплю! Поток музыки, разбившийся о тишину!

Я резко подскочила в собственной кровати.

— Как ты смеешь?!