"И деревья, как всадники…(сборник)" - читать интересную книгу автора (Шах Георгий Хосроевич)

2

Они пустили коней шагом и почти не разговаривали в дороге. Подъезжая, центурион сообразил, почему ничто в этом месте не привлекало раньше его внимания. Лес здесь смыкался с отрогами гор, и деревья плотно обступали широкую плоскую скалу, в центре которой зияла просторная впадина — пещера, скорее даже полусвод. Дым должен был стелиться вдоль естественного желоба, размытого в скале падающей струйкой воды, а затем таять где-то меж вершин. И только резкий юго-западный ветер, погнавший его к Гелиополису, обнаружил мастерскую.

Да, это была мастерская, похожая на те, какие центуриону приходилось видеть в Македонии, неподалеку от рудных промыслов, где опытные мастера плавили металл, ковали оружие, домашнюю утварь, цепи для рабов, украшения для женщин. Жар, исходящий от внушительного очага, накалял и без того горячий воздух пустыни и казался материально ощутимым. Его струи искажали очертания предметов, придавали красноватый блеск лицам и телам копошившихся вокруг людей. Повсюду можно было видеть обычные принадлежности мастерской: Молот, наковальню, инструменты разных размеров и назначения, аккуратно сложенные готовые детали и груды ржавых отходов. Но все это центурион с его цепким тренированным взглядом заметил позднее, ибо его внимание сразу было поглощено диковинным сооружением в центре мастерской.

Фундамент его составлял медный котел, укрепленный на круговой кирпичной кладке. По форме его можно было бы принять за посудину для изготовления пищи, не будь он столь несуразно велик и к тому ж лишен крышки. Справа и слева из чрева котла исходили трубы в толщину человеческой руки от локтя до плеча, причем правая, короткая, была плотно прикрыта заслонкой, а левая сочленялась с другой трубой, поуже, которая, поднявшись под прямым углом, ввинчивалась в сосуд, по очертаниям напоминавший амфору, в каких перевозят на дальние расстояния, чаще по морю, масло и вино. Из горловины сосуда, в свою очередь, выползала трубка, она соединялась с другими, многократно изгибалась, раздваивалась, и эти хитросплетение, парившее в воздухе, как ветви иссохшего дерева, завершалось двумя короткими прямыми коленами, вставленными в большой ящик. Величиной с платяной сундук, тоже изготовленный из меди, он казался необычно тяжелым, может быть, потому, что покоился на массивной металлической треноге. Из сундука исходил круглый стержень, а на него, как на ось, было насажено огромное деревянное колесо с широкими лопастями.

— Смахивает на кухню, — пробормотал центурион, сгоняя с лица выражение любознательной растерянности и принимая вид человека, который ждет объяснений.

— Да, — усмехнулся инженер, — только кухню Вулкана. Здесь готовят блюда не из индюшатины и кабанятины, а из благородных стихий — огня, воды, воздуха.

Инженер соскочил с коня и, бросив поводья рабу, шагнул к странной конструкции. Он торжественно поднял руку, требуя внимания, голос его зазвучал громче обычного, с нотками торжественной приподнятости. Конечно, центурион отнюдь не составлял благодатной аудитории. Но он был первым римлянином, который увидел это, а кроме того, хотя и солдафон, мужлан, но человек, не лишенный здравого смысла, с большим житейским опытом и практической сметкой.

— Запомни эту минуту, центурион. Ты присутствуешь при рождении восьмого и самого великого из чудес света. Ибо все прочие лишь прославляют человека, а это сделает его Геркулесом. Природа одарила тебя богатырским телосложением, физические упражнения и походная жизнь придали твоим мышцам твердость камня. Но если даже ты позовешь на помощь всю свою сотню, а твои легионеры покажут себя такими же молодцами, как их командир, то вам не оторвать от земли и десятой доли той тяжести, какую легко подымет это колесо. Да, центурион, ты не ослышался, оно в десять раз сильней твоей центурии, ибо в нем живет божественная сила огня — стихии горючей, светящейся, сухой и легкой, как сказал Аристотель, отец наук.

Центурион спешился, подошел к инженеру.

— Ты забываешь, — сказал он, — что здесь под моим командованием находится целая когорта, а если добавить приданные нам вспомогательные отряды, то наберется с пол-легиона. Но это к делу не относится. — Он положил руку на плечо собеседнику, переходя на доверительный тон. — Я ведь из крестьян, кое-что смыслю в технике, разумеется, больше в военной. Это колесо с лопастями напоминает мне водяную мельницу, которую я впервые увидел у нас в Кампанье, когда мы с отцом повезли зерно на помол, да и потом видел не раз в других местах, причем разных конструкций. Но зачем оно здесь, где нет реки, или, как ты возвышенно выражаешься, водяной стихии? И для чего чан?

— Не чан, а котел. Я постараюсь объяснить тебе, как действует это удивительное устройство.

Люди, суетившиеся вокруг, казалось, не замечали их, продолжая заниматься своим делом. Инженер жестом пригласил центуриона присесть на стоявшую рядом каменную скамью, над которой был сооружен соломенный навес.

— В мельнице, о которой ты говоришь, — начал он, — колесо берет силу у речного потока и с помощью зубчатых передач отдает ее мельничному жернову. Иначе говоря, оно выполняет роль двигателя, в то время как жернов выполняет роль рабочего механизма. К слову, его можно заменить любым другим механизмом, например откачивающим воду из рудной шахты или поднимающим ворота в крепостной стене.

Теперь обрати внимание, что в нашей конструкции колесо предназначено служить как раз рабочим механизмом, то есть непосредственно делать для нас какую-то полезную работу. Расположенные на нем лопасти не должны вводить в заблуждение, они сделаны не для того, чтобы отнимать силу у движущейся воды, а для выноса земли на поверхность при рытье котлована — ты увидишь позднее, как это делается. Но где же в таком случае двигатель? — Инженер сделал секундную паузу и, указывая на котел, заключил: — Вот он!

— Ты хочешь сказать, что в этом чане… — начал было центурион, но инженер прервал его:

— Именно это я и хочу сказать. В котле с помощью огня, воды и воздуха образуется воистину Геркулесова мощь. Чтобы понять все значение совершающегося в нем таинства, заметь, что до сих пор боги вразумили людей на использование силы воды и воздуха — я имею в виду ветер, надувающий паруса наших кораблей или вращающий крылья ветряных мельниц. Огонь же, если не считать приготовления пищи, служил разрушению и был нашим злейшим недругом. Здесь он впервые приручен и вместе с другими стихиями будет послушно исполнять нашу волю.

— Ладно, ладно, — заметил центурион с раздражением, — я уже постиг величие момента, постарайся все-таки быть ближе к делу.

Инженер подавил обиду, утешившись мыслью, что действительно незачем метать бисер перед свиньями.

— Хорошо, — сказал он, — обойдусь без теории и буду предельно популярным. Под воздействием нагрева вода, залитая в котел, превращается в пар, имеющий свойство почти мгновенно заполнять пространство, во много, может быть, в тысячи раз большее, чем занимала до того вода. Он сосредоточивается в сосуде, напоминающем по форме амфору, а затем устремляется в ящик, где, собственно, и находится главная часть конструкции. Возможно, тебе приходилось слышать о пожарном насосе Ктесибия? Его описывает в одной из своих десяти книг об архитектуре Марк Витрувий Поллион. Так вот этот механизм, разработанный по принципу деревянных цилиндрических насосов с кожаными поршнями, издавна известных многим народам, позволяет преобразовать буйную и притом действующую без смысла, сразу по всем направлениям силу пара в размеренное и непрерывное движение. Ну а задача передать это движение на колесо, заставить его вращаться решается посредством хитроумного приспособления, также изобретенного в незапамятные времена. Впрочем, подожди… — Инженер поискал глазами и удовлетворенно хмыкнул, заметив валявшийся неподалеку тонкий металлический прут. Подобрав его и зажав между колен, он выгнул прут посередине, затем упер одним концом в землю, взялся за выгнутое место и задвигал рукой по прямой — при этом кисть его заметно совершала круговое движение. Центурион понимающе кивнул, инженер отбросил прут, потер руки, стряхивая прилипший к ладоням песок.

— Я оставляю в стороне некоторые важные подробности, например механизм периодического нагревания и охлаждения трубок, без которого установка обречена бездействовать. Этого не понять, не имея специального технического образования. Признаюсь, не все еще ясно и мне самому.

— Лично мне, — сказал центурион, — наплевать на то, как устроена моя лошадь. Достаточно знать, чем ее следует кормить и как за ней ухаживать, чтобы она не пала в походе и вынесла в бою.

— Не забывай, однако, что лошадь, как и все живое вокруг нас, сотворена волею богов и по неведомым нам законам провидения. Машина же… да, я полагаю, лучше всего назвать это сооружение огненной машиной, создана руками и разумом человека, хотя, конечно, тоже по наущению Юпитера, пожелавшего поделиться со смертными частицей своего огненного могущества. Ты не сможешь убить лошадь, чтобы посмотреть, как она устроена, и затем вновь оживить. А я могу разобрать машину и собрать ее опять.

— И все-таки чего-то в ней не понимаешь?

— Не понимаю. Ни я, ни тем более он.

— Кто это он?

— Изобретатель.

— Как, разве это не твоя выдумка?

— Нет. Я лишь дал средства на сооружение машины, собрал опытных механиков, подсказал некоторые технические решения, в частности тот способ преобразования прямолинейного движения во вращательное, с которым ты только что познакомился. Могу с полным правом сказать: мне принадлежит заслуга теоретического обоснования принципа работы огненного двигателя.

— Кто же создал машину?

— Сейчас ты его увидишь, Гелиобал!