"Двадцатые годы" - читать интересную книгу автора (Овалов Лев Сергеевич)16В отступление Красной Армии никто не верил… Проскользнули отдельные сообщения в газетах, доходили какие-то слухи, говорили, что Деникин наступает, причем имелся в виду не столько сам генерал Деникин, как вообще враждебные недобрые силы, которые катятся откуда-то с юга, с Дона, с Кубани, из далеких Сальских степей, создавалось впечатление, что белогвардейцы обходят большие города стороной, думалось, что и Успенское останется в стороне. В исполкоме работа шла своим чередом, власть где можно подбирала хлеб, хотя и без особого нажима, делили и переделяли землю, разбирались какие-то гражданские дела, и только начальство, увы, редело день ото дня, да и сам Быстров становился все мрачнее и мрачнее. Война ворвалась к Астаховым в образе Егорыча, младшего брата Прасковьи Егоровны. Был он неудачник, бедняк, бобыль, маленький, седенький, вертлявый старичок, все им пренебрегали, слыл он первым сплетником во всей округе и никогда не появлялся без новостей. Настроение у всех, как перед грозой, тревога терзает Павла Федоровича, как въедливая головная боль, а вот поди ж ты, раздался знакомый скрипучий голосок, и стало как будто легче. Трухлявая таратайка Егорыча не успела еще остановиться, а Егорыч что-то уже кому-то кричит, с кем-то здоровается, что-то кому-то сообщает и смеется заливистым детским смехом. Лошадь он не распрягает, из чего явствует, что прибыл Егорыч ненадолго, привязывает своего саврасого одра — «чтоб тебе ни дна ни покрышки!» — к одному из столбов галереи и вбегает в кухню. — Мир дому сему и кобелю моему! Такое приветствие он считает отменной шуткой. — Откуда вы, дядя? — спрашивает Павел Федорович. — Где бывал, никто не видал, а куда спешу, никому не скажу! — И Егорыч опять заливисто смеется. — У меня новостей на сто гостей, на рупь, на пятак, а хозяйке за так, чайком угостит — даром отдам! Без чая он не уедет, для него чай лучшее угощение, дома у него ни заварки, ни сахара, и, чтобы напиться чаю, он способен трюхать из Критова не то что до Успенского, а хоть до Москвы. Павел Федорович вздыхает: — Надежда, ставь самовар… — С медком или сахарком? — осведомляется гость. — Лучше бы с медком, со свеженьким… Качали давно? Он садится, вскакивает, снова садится, юркий, как бес, и, как бес, лукавый и любопытный. — Троцкий себя царем объявил, — сообщает он. — Только препятствия есть… — Кем? — Царем! — Ну что вы мелете? — грубо вмешивается Славушка. — Троцкий народный комиссар… — А что из того? Разве из комиссаров в цари заказано переходить? — отвечает Егорыч. — Тут другая препятствия, на царствие надо в соборе присягать, а он масон. — Какой еще масон? — Это я для деликатности, а проще сказать — иудей, а иудею нельзя в церкву, а без церквы на царствие… — Вы лучше скажите, что про войну слышно? — Льгов взят, Фатеж взят, Щигры взяты, Мармыжи взяты, Малоархангельск заберут не сегодня-завтра… — И все вы врете, — перебивает Славушка. Егорыч нисколько не обижается. — Как разговаривает! Что значит молодая поколения! Надоть сестренку проведать… Возвращается он очень скоро. — Ничего, еще поживет, только дух от нее… Надежда подает самовар, Павел Федорович приносит из кладовой мед и чай, сам заваривает, ставит чайник распариться на самовар, сам разливает чай по стаканам. Егорыч пьет первый стакан торопясь, обжигаясь, второй пьет медленнее, третий совсем не торопясь. — Паш, а, Паш, они вправду идут. В Моховом уже. Подготовился? — А чего готовиться? Придут, уйдут… — Подрубить могут хозяйство. Зерно схоронил? — А чего его хоронить? Не мыши, не сгрызут. — А я бы на твоем месте пшеничку в светличку, гречку под печку и овес бы унес! — Да что они — кони, что ли, овес жрать, овса даже Быстров не забирает, не нарушает хозяйства. — Так-то так, а я б схоронил! — Егорыч опять заливисто смеется, придвигаясь к племяннику, шепчет ему что-то в самое ухо, Славушка слышит лишь отдельные слова. — Снизки, борки… — Это о жемчужных снизках, что покупала в приданое дочерям Прасковья Егоровна, да пожалела отдать. — Под матрас, под ейный матрас, старуху побрезгуют шевелить… Амбре! — Старик взвизгивает. — Никто как бог, а сам не будь плох… Егорыч по обыкновению ерничает, но Павел Федорович сосредоточен — советами шутов не следует пренебрегать. Славушка выбирается из-за стола, идет в исполком, он часто туда наведывается, но там все как будто спокойно, занятия движутся своим чередом. Дмитрий Фомич строчит бумажки, а перед Быстровым топчется какой-то старикашка, судя по разговору, — мельник, и Степан Кузьмич убеждает его, что гарнцевый сбор надлежит сдавать государству, и настроен Быстров сегодня даже веселее обычного. |
||
|