"Лесная быль. Рассказы и повести" - читать интересную книгу автора (Радзиевская Софья Борисовна)

ПРО УЖА МАТВЕИЧА И ДЕВОЧКУ АНЮТУ

Молодые берёзки тесно обступили маленькую полянку в густом лесу. И всё же солнечный луч ухитрился: проглянул всё-таки между кудрявыми ветками. Ему, наверное, очень хотелось дотянуться до большого, заросшего мхом пня, там, на другой стороне полянки. Наконец, он до него добрался. И тут стало заметно, что по его золотистому следу между травинками скользит что-то чёрное, блестящее. Вот оно потянулось за солнечным теплом кверху, по морщинистой коре старого пня и вдруг одним гибким движением оказалось на мягкой моховой подушке, покрывающей этот пень. Это был уж удивительной величины. Он свернулся на пне и почти закрыл его своими кольцами. Потом из середины их поднялась чёрная головка с двумя жёлтыми пятнышками, поднялась, осмотрелась и опять улеглась на середине пня. Уж больше не шевелился: приятно ведь хорошенько отогреться после долгого зимнего сна в норе, под корнями старой берёзы.

– Дедушка, а это что такое? Оно живое?..

Девчушка в красном платьице попятилась и уцепилась за руку высокого старика. Точно в ответ ей чёрная головка медленно поднялась, тонкий, как ниточка, раздвоенный язык мелькнул и исчез.

– Ай! – испугалась девочка. – Оно так кусается? Да?

– Эх ты, трусишка, – засмеялся дед. Да мы с ним сколько лет дружим. Уж это, Матвеич, змея некусачая. На этот самый пень лет десять греться приползает. Каждое лето. Вот как! А ты – бояться!

– А зимой он где греется? – заинтересовалась девочка. Она всё ещё крепко держалась за руку деда, но за спину его уже не пряталась.

– Зимой спит. В норку куда-нибудь залезет, ни тепла, ни еды не требует, пока его солнышко весной не разбудит. Я его на зиму хотел раз в избу забрать – пускай под печкой живёт, молоком питается. Да бабка твоя не пустила, боится. Говорит: уж сонному человеку в рот залезть может. Глупости это всё, да разве её переговоришь?

– Не надо! Пусть лучше в своей норке спит… Дедушка, а он тебя знает?

– Ещё как знает, если только за зиму не забыл. Матвеич! Матвеич! – позвал старик.

Уж медленно поднял голову, тихо-тихо прошипел и подвинулся на пне, словно собираясь спуститься на землю.

– Ай! – И девочка опять спряталась за деда. – Пускай он тебя не знает. Он страшный!

Дед засмеялся.

– Лежи, лежи, старина. Не знал я, что ты проснулся, молочка не принёс тебя попотчевать. Завтра принесу.

– До свидания, ужик, – торопливо проговорила девочка и потянула старика за руку. – Дедушка, пожалуйста, пойдём скорее!

Они ушли. Голова ужа медленно опустилась на своё место. Он, должно быть, по дороге сюда успел хорошо пообедать после зимней голодовки и теперь с удовольствием грелся, тихо шевеля блестящими кольцами. Но вот тень от соседней берёзки добралась до пня. Уж забеспокоился, неслышно спустился в траву и исчез. Травинки, чуть колыхаясь, отметили его путь.

– Ты, смотри, бабке про молоко не проговорись!

Дед вынул горшок из печки и осторожно оглянулся: бабкин сердитый голос слышался откуда-то из-за дома.

– Ладно? Это она с козой Машкой воюет, не иначе в капусту забралась. А нам самое время идти. Поняла?

Девочка захлопала в ладоши.

– Знаю! Знаю! Это ты ему молока наливаешь, Матвеичу. А бутылочку куда спрячешь?

– В карман. Она же маленькая. Ну, идём, пока бабка с козой разборку не кончила.

– Сейчас солнышко в самый раз пенёк прогрело, – заговорил опять дед уже на ходу, закрывая за собой калитку. – А Матвеичу того и надо, знай лежит, нежится.

– А как ты знаешь про солнышко? Ты же отсюда не видишь, – удивилась внучка. Она крепко ухватилась за руку деда и едва поспевала за ним вприпрыжку: за старым охотником угнаться нелегко. Если же за руку держаться, то и бежать легче и потом… всё-таки Матвеич дедушкин друг, а она-то, Анюта, с ним ещё подружиться не успела.

Всё было так, как дед предсказал: пень на прежнем месте, и солнце на него светит, и Матвеич, чёрный и длинный, на солнышке греется.

– Я отсюда очень хорошо вижу, – торопливо проговорила девочка и потянула свою руку из дедушкиной. – Отсюда даже лучше смотреть.

– Как хочешь, – согласился дед. – Эй, Матвеич, старый приятель, ну как? Молочка спробуешь?

– Ссс… – тихо прошипел уж и пошевелился. Он выглядел значительно бодрее, чем в первый день после зимнего сна.

Старик вытащил из кармана бутылочку и глиняный черепок.

– Тёплое ещё, – довольно проговорил он и осторожно шагнул ближе.

Уж забеспокоился, приподнялся, шипение стало угрожающим. Но что это? Глиняный черепок вдруг оказался на пне, перед самым его носом.

– Пей, глупышка, – проговорил старик и отступил на шаг. – Ишь, всполошился!

Чёрная голова на мгновение застыла в воздухе, тонкий язык молнией метнулся и скрылся. Ну разве можно удержаться, когда молоко так близко… и тёплое, и пахнет…

И уж не удержался. Голова на гибкой шее опустилась и прильнула к черепку. Глотков не было заметно, но молоко на глазах убывало. И вот в черепке не осталось ни капли.

– Ссс… – опять прошипел Матвеич, покачал головой будто жалея, что мало, и спокойно опустил её.

– Слыхала? – проговорил дед и осторожно поднял черепок. – Совсем не тот шип теперь. Успокоился и благодарит. Подумать только, змей, а тоже свой разговор имеет.

Но от бабки утаить что-либо было трудно.

– Угостил приятеля? – встретила она деда. – Знаю, знаю. Да ещё Анютку с собой водил. Дитя малое к чуду-юду на поклон. Нам её мать на что? На поправку из города привезла. А ты её до смерти напугать затеял?

Дед Максим только руками развёл и головой тряхнул: поймала, мол, деваться некуда. А сам так забавно подмигнул внучке, что та не выдержала и расхохоталась.

– Бабушка, я вовсе и не напугалась, – сказала она. – Нисколечко. Он разговаривать умеет, Матвеич. И дедушка всё понимает по-змеиному.

– Головушка моя бедная, – запричитала бабка и в сердцах бросила веник, которым подметала пол. – На старости лет вон чему выучился! Да я тебя со змеиным-то разговором и в избу не пущу. Ещё змеюку христианским именем назвать додумался!

Продолжая браниться, бабка подхватила с пола веник, и неизвестно что бы дальше случилось, если бы не внучка. Она проворно взобралась на скамейку и крепко обняла бабушку за шею.

– Бабушка, не сердись, миленькая, – проговорила она, заглядывая ей в глаза. – Не сердись. Ну мы его по-другому назовём. Я его сама немножко боюсь, а немножко люблю, вот столечко!

Как ни сердита была старуха, а не вытерпела – улыбнулась:

– Ладно, коза, кого хочешь улестишь. Ну, слезай с шеи, завтракай. Только, чур, по-змеиному у меня в доме не разговаривать. Руки-то вымой, небось чуда-юда не трогала?

– Не трогала, бабушка, – заторопилась Анюта и, спрыгнув со скамейки, побежала к умывальнику. – И дедушка не трогал, он только с ним по-змеиному…

Ну тут дед Максим вовремя успел дёрнуть Анюту за косичку, а бабушка зашуршала веником по полу и не дослышала, так что всё обошлось благополучно.

Вспомнил ли уж старого знакомого или заново с ним подружился – неизвестно. Но в шипении, каким он встречал теперь старого лесника, больше не слышалось ни страха, ни угрозы. Это поняла даже Анюта.

– Дедушка, ты слышишь, Матвеич что говорит? Это, наверно, значит «здравствуйте». Правда?

– Правда, – соглашался дед. – Чисто выговаривает: «Как, мол, поживаете?»

– А как я ему скажу? На змеином языке? Ты меня научи.

– Не стоит, – улыбался дед. – Ещё спутаешься, да и выйдет у тебя по-змеиному что нехорошее. У вас и дружба врозь. Ты лучше ему своим языком скажи – здравствуй, мол, Матвеич. Он поймёт.

– Здравствуй, Матвеич, – серьёзно повторила девочка и вдруг расхрабрилась: – Дедушка, дай мне черепок, я сама ему на пенёк поставлю.

Маленькая рука при этом немножко вздрагивала, а уж, не церемонясь, сунул голову в тёплое молоко и носом ткнулся в пальцы, державшие край черепка. Девочка вздрогнула, но черепка не уронила, осторожно отняла руку и посмотрела на деда.

– Молодец, – похвалил он и погладил светлые косички, – настоящая лесникова внучка! Видно, мы с тобой и медведя не забоимся.

Насчёт медведя Анюта не особенно была уверена, но спорить с дедом не стала.

– Жалко, – сказал как-то утром дед Максим, – придётся Матвеичу сегодня без молока обойтись. Целый день дома не буду, в район ехать надо.

Анюта посмотрела на деда и почему-то отвела глаза в сторону.

– Я одна пойду, – тихо проговорила она. – Налей сам молока в бутылочку, а то бабушка мне не даст.

– Ну, ну, – откликнулся старик. – Молодец, иди, коли так.

Весёлая тропинка берёзовой рощи кончалась у самой Матвеичевой полянки, совсем близко от дома. Но, оказывается, идти по ней с дедом Максимом и в одиночку – не одно и то же.

Анюта шла, крепко сжав в одной руке черепок, в другой – бутылочку. Ведь Матвеич ждёт, ему очень хочется молока.

Девочка давно перестала бояться ужа, и он по обыкновению встречал её тихим нежным шипением, будто и вправду говорил: «Здравствуй, я без тебя соскучился».

Вот и полянка. А вот и Матвеич. Но он, похоже, чем-то обеспокоен, крутится на пне, чёрные кольца так и переливаются на солнце.

У Анюты, как его увидела, и страх прошёл. Она быстро перебежала полянку и опустилась на корточки около старого пня, прямо против блестящей головки, которая поднялась ей навстречу.

– Ты голодный? – весело проговорила она. – Сейчас, сейчас, подожди, видишь – наливаю.

Они до того подружились, что девочка теперь наливала молоко в черепок, поставленный на пень, и уж нетерпеливо опускал голову прямо под льющуюся струйку.

– Пей, пей, – приговаривала девочка, всё ещё сидя на корточках. – Вкусно? Да?

Но вдруг она замолчала и словно окаменела: совсем близко, сбоку от неё, из травы поднялась другая змеиная голова, серая, и потянулась вверх, к черепку с молоком. Она почти дотянулась до него, но тут голова ужа проворно вынырнула из молока. Две головы, серая и чёрная, оказались друг против друга. Уж зашипел. Такого злобного шипения Анюта от него ещё не слышала. Ответное шипение раздалось у самого её уха, и в то же мгновение уж бросился на серую змею. Он развернулся с такой силой, что кончик его хвоста больно хлестнул девочку по лицу, и это привело её в себя. Она вскочила с громким криком, но тут чьи-то руки схватили её и подняли в воздух.

– Дедушка! – крикнула Анюта.

Ловко, как молодой, дед Максим перепрыгнул через пень, подальше от дерущихся змей, и остановился, прижимая к себе испуганную девочку.

– Чуть тебя не погубил! Чуть не погубил! – повторял он. – Я за тобой шёл, поглядеть – как ты одна справишься, не забоишься ли. Кто же про неё, проклятую, знал!

А в густой траве, по другую сторону пня, шла яростная борьба. Гибкие тела змей взмётывались, как канаты, над травой и снова в ней исчезали. Вот они выкатились на место, где трава была редкая, и тогда стало видно, что они сплелись в одну толстую верёвку и сжимали друг друга всё крепче. Откуда-то взялись две сороки. С пронзительным криком они метались с дерева на дерево, оповещая весь лес о страшной битве. Анюта спрятала лицо у деда на плече. Она не могла больше смотреть.

– Матвеич! Матвеич! – плакала она. – Дедушка, помоги.

– Помочь-то нельзя, – горестно отвечал дед. – Сплелись в верёвку, одну ударишь – другого убьёшь. Что же будет.

А борьба затихала и скоро совсем прекратилась. Серое и чёрное так и остались лежать, тесно сплетённые, по временам вздрагивая, словно разъединиться у них не хватало сил.

И тут дед и внучка увидели, что чёрная голова впилась зубами в шею, как раз позади серой головы.

– Постой, внученька, вот тут, на пне, – проговорил наконец дед Максим и осторожно разжал маленькие руки. – Я погляжу, какой вышел делу конец.

Длинной палкой он попробовал расплести два тела, но неудачно – они точно окостенели.

С большим трудом руками дед разделил их, но голова ужа словно застыла на шее гадюки.

– Укусила она его, что ли? – проговорил дед. – Коли так, то и ему конец.

Но вот тело ужа дрогнуло, он выпустил шею мёртвой змеи и, поднимая голову, казалось, сам спрашивал: – «Что же случилось?»

– Матвеич! Матвеич! – со слезами повторяла Анюта.

Дед удержал её руку.

– Не трогай, – сказал он. – Видишь, он не в себе. Может и тебя не признать, ещё цапнет.

Тем временем уж выпрямился, свил и распустил одеревеневшие в борьбе кольца и вдруг скользнул в траву и исчез.

– Куда он? – спросила девочка.

– Не знаю, – печально ответил старик. – Если не укусила его змея – жив будет, вернётся. Коли цапнула, и ему пропасть, ничего не поделать.

Дед и внучка шли домой молча, опустив головы.

– Дедушка, а зачем змея приползла? С Матвеичем драться? – заговорила Анюта уже у самого дома.

– Не знаю, – задумчиво отвечал лесник. – Может и ей этот пень понравился, а может молоко тёплое поманило. Дух от него далеко идёт.

– А Матвеич зачем на неё кинулся? Она ведь его не трогала?

– Должно, за тебя заступился, думал – тебя она укусит. И укусила бы, если бы ты хоть маленько ворохнулась. Я-то видел, из-за куста глядел. А крикнуть не смел – всё твоё спасенье было, что ты её не тронула. Кто знает – может, и Матвеич это в своей тёмной голове сообразил. У него тоже своё рассуждение имеется: за добро добром отплатил.

Дед и внучка были так опечалены, что даже бабка не стала их бранить – пожалела. Подробно обсудить вопрос она собралась только с котом Петькой и то когда все улеглись спать и оставили их вдвоём.

– На змеином-то языке до чего договорились, слыхал? – сказала она ему, усаживаясь чинить деду рубашку. Но тут бабка уронила катушку, и бессовестный Петька вместо ответа сорвался с места и укатил её в дальний угол под шкаф, к своему полному удовольствию. А когда бабушка палкой достала катушку из-под шкафа, он нацелился упрятать её обратно. Тогда старуха совсем рассердилась и веником загнала его под дедову кровать. Так обсуждение вопроса и не состоялось.

Горе Анюты встревожило стариков. Даже с любимой куклой Женькой только и разговоров было, что о пропавшем Матвеиче. А когда Женька отнеслась к разговору недостаточно серьёзно, она попала в угол на целый день, да ещё её прижали игрушечным комодиком, потому что держалась она на тряпичных ногах не очень твёрдо.

На полянку дед с внучкой отправлялись ежедневно, и каждый раз дед, грустно поглядывая на опустевший пень, говорил неуверенно:

– Да ты не расстраивайся. Приползёт Матвеич-то. Змеи травы разные знают. Вылечится.

Анюта молча подходила к пню, заглядывала за него – не спрятался ли где, и, вздыхая, брала деда за руку.

– Пойдём, – тихо говорила она.

Так прошла очень грустная неделя и вдруг… Дед куда-то отлучился и вернулся чуть ли не бегом.

– Анюта! – позвал он таким весёлым голосом, что девочка с удивлением взглянула на него. – Чуть время не пропустили. Пойдём-ка, живо!

Девочка старалась заглянуть ему в глаза, но дед почему-то заинтересовался какой-то пичужкой и ни за что не хотел повернуть голову.

На полянку они пришли, как полагается, в самое время: солнце ярко светило прямо на зелёную моховую подушку старого пня, а на ней… во всём великолепии своих чёрных блестящих колец мирно грелся огромный уж.

– Матвеич! – обрадовалась Анюта и кинулась к нему.

Уж поднял голову и нежно зашипел.

– Пришёл!.. – прошептала девочка. – Живой!

– Соловья баснями не кормят. – И дед протянул ей черепок и бутылочку. – Вот, тёплое. Я ведь его раньше увидел, потому и за тобой прибежал. А ну, Матвеич, старый друг, испей молочка!

Уж с удовольствием подставил головку под тёплую струю. Он пил долго, с жадностью. Напившись, покачал головой, точно сожалея, что больше нет, и снова улёгся на место.

А старик и девочка посмотрели друг на друга и тихо засмеялись. Как радостно встретить старого верного друга, даже если это всего только уж!