Пушкин Александр СергеевичМедный всадник

Александр Пушкин

Медный Всадник

ВСТУПЛЕНИЕ

На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И в даль глядел. Пред ним широко Река неслася; бедный челн По ней стремился одиноко. По мшистым, топким берегам Чернели избы здесь и там, Приют убогого чухонца; И лес, неведомый лучам В тумане спрятанного солнца, Кругом шумел.

И думал он: "Отсель грозить мы будем шведу; Здесь будет город заложен. Назло надменному соседу; Природной здесь нам суждено В Европу прорубить окно, Ногою твердой стать при море; Все флаги в гости будут к нам И запируем на просторе". Прошло сто лет - и юной град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Воснесся пышно, горделиво; Где прежде финский рыболов, Печальный пасынок природы, Один у низких берегов Бросал в неведомые воды Свой ветхий невод, ныне там, По оживленным берегам, Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли Топлой со всех концов земли К богатым пристаням стремятся; В гранит оделася Нева; Мосты повисли над водами; Темно-зелеными садами Ее покрылись острова И перед младшвего столицей Померкла старая Москва, Как перед новою царицей Порфироносная вдова. Люблю тебя, Петра творенье, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит, Твоих оград узор чугунный, Твоих задумчивых ночей Прозрачный сумерак, блеск безлунный, Когда я в комнате моей Пишу, читаю без лампады, И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла Адмиралтейская игла, И, не пуская тьму ночную На золотые небеса, Одна заря сменить другую Спешит, дав ночи полчаса; Люблю зимы твоей жестокой Недвижный воздух и мороз, Бег санок вдоль Невы широкой, Девичьи лица ярче роз, И блеск, и шум, и говор балов, А в час пирушки холостой Шипенье пенистых бокалов И пунша пламень голубой; Люблю воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость; В их стройно-зыблемом строю Лоскутья сих знамен победных, Сиянье шапок этих медных, Насквозь простреленных в бою; Люблю, военная столица, Твоей твердыни дым и гром, Кодга полнощая царица Дарует сына в царский дом, Или победу над врагом Россия снова торжествует, Или, взломав свой синий лед, Нева к морям его несет И, чуя вешни дни, ликует. Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия! Да умирится же с тобой И побежденная стихия: Вражду и плен старинный свой Пусть волны финские забудут И тщетной злобою не будут Тревожить вечный сон Петра! Была ужасная пора: Об ней свежо воспоминание... Об ней друзья мои, для вас Начну свое повествование. Печален будет мой разсказ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Над омраченным Петроградом Дышал ноябр осенним хладом; Плеская шумною волной В края своей ограды стройной, Нева металась, как больной В своей постеле безпокойной; Уж было поздно и темно, Сердито бился дождь в окно, И ветер дул, печально воя. В то время из гостей домой Пришел Евгений молодой... Мы будем нашего героя Звать этим именем. Оно Звучит приятно, с ним давно Мое перо уж как-то дружно; Прозвания нам его не нужно Хотя в минувши времена Оно, быть-может, и бристало И под пером Карамзина В родных преданиях прозвучало; Но нине светом и молвой Оно забыто. Наш герой Живет в Коломне, где-то служит, Дичится знатных и не тужит Ни о покойнице родне Ни о забытой старине. Итак, домой пришед, Евгений Стряхнул шинель, разделся, лег Но долго он заснуть не мог В волнение разных размышлений. О чем же думал он? О том, Что был он беден; что трудом Он должен был себе доставить И независимость и честь; Что мог бы Бог ему прибавить Ума и денег; что ведь есть Такие праздные счастливцы, Ума недальнего, ленивцы, Которым жизнь куда легка! Что служить он всего два года... Он также думал, что погода Не унималась; что река Все прибывала; что едва ли С Невы мостов уже не сняли, И что с Парашей будет он Дня на два, на три разлучен. Так он мечтал. И грустно было Ему в ту ночь, и он желал, Чтобь ветер был не так уныло, И чтобы дождь в окно стучал Не так сердито...

Сонны очи Он, наконец, закрыл. И вот Редеет мгла ненастной ночи, И бледный день уж настает... Ужасный день!

Нева всю ночь Рвалась к морю против бури, Не одолев их буйной дури... И спорить стало ей невмочь... Поутру над ея брегами Теснился кучами народ, Любуясь брызгами, горами И пеной разъяренных вод. Но силой бетра от залива Перегражденная Нева Обратно шла гневна, бурлива И затопляла острова; Погода пуще свирепела; Нева вздувалась и ревела, Котлом клокоча и клубясь И вдруг, как зверь остервенясь, На город кинулась. Пред нею Все побежало, все вокруг Вдруг опустело...Воды вдруг Втекли в подземные подвалы; К решеткам хлынули каналы И всплыл Петропол, как Тритон, По поясь в воду погружен. Осада! Приступ! Злыя волны, Как воры, лезут в окна; челны С разбега стекла бьют кормой; Садки под мокрой пеленой, Обломки хижин, бревна, кровли, Товар запасливой торговли, Пожитки бедной нищеты, Грозой снесенные мосты, Гроба с размытого кладбища Плывут по улицам!

Народ Зрит Божий гнев и казни ждет. Увы! Все гибнет: кров и пища. Где будет взять?

В тот грозный год Покойный царь еще Россией Со славой правил. На балкон Печален, смутен вышел он И молвил: жС Божией стихией Царям не совладетьь. Он сел И в думе скорбными очами На злое бедствие глядел. Стояли стогны озерами, И в них широкими реками Вливались улицы. Дворец Казался островом печальным. Царь молвил - из конца в конец, По ближним улицам и дальным, В опасный путь сред бурных вод Его пустились генералы Спасать и страхом обуялый И дома тонущий народ. Тогда на площади Петровой Где дом в углу вознесся новый, Где над возвышенным крыльцом С подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые, На звере мраморном верхом, Без шляпы, руки сжав крестом, Сидел недвижный, страшно бледный Евгений. Он страшился, бедный, Не за себя. Он не слыхал, Как подымался жадный вал, Ему подошвы подмывая, Как дождь ему в лицо хлестал; Как ветер, буйно завывая, С него и шляпу вдруг сорвал. Его отчаянные взоры На край один наведны Недвижно были. Словно горы, Из возмущенной глубины Вставали волны там и злились, Там буря была, там носились Обломки... Боже, Боже! Там... Увы! близехонько к волнам, Почти у самого залива Забор накрашеный да ива И ветхий домик: там он, Вдова и дочь, его Параша, Его мечта... Или во сне Он это видит? Ил вся наша И жизнь ничто, как сон пустой, Насмешка пока над землей? И он как будто околдаван, Как будто к мрамору прикован Сойти не может! Вкруг него Вода - и больше ничего. И обращен к нему спиною В неколебимой ввышине Над возмущенною Невою, Сидит с простертою рукою Гигант на бронзовом коне.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Но вот, насытясь разрушеньем И наглым буйстом утомясь, Нева обрано повлеклась, Своим любуясь возмущеньем И покидая с небреженьем Свою добычу. Так злодей, С свирепой шайкою своей В село ворвавшись, ловит, режет, Крушит и грабит, - вопли, скрежет, Насилье, брань, тревога, вой!.. И грабежом отягощенны, Боясь погони, утомленны, Спешат разбойники домой, Добычу по пути роняя. Вода сбыла, и мостовая Открылась. И Евгений мой Спешит, душою замирая, В надежде, страхе и тоске К едва смирившейся реке. Но, торжеством победы полны, Еще кипели злобно волны, Как бы под ними тлел огонь; Еще их пена покрывала, И тяжело Нева дышала, Как с биты прибежавший конь. Евгений смотрит: бидит лодку; Он к ней бежит, как на находку; Он перевозчика зовет И перевозчик беззаботной Его за привенник охотно Чрез волны страшные везет. И долго с бурными волнами Боролся опытный гребец, И скрыться в глубь меж их рядами Всечасно с дерзкими полвцами Готов был челн - и, наконец, Достиг он берега.

Несчастный Знакомой улицей бежит В месте знакомые. Глядит... Узнать не может: вид ужасный! Все перед ним завалено; Что сброшено, что снесено; Скривились домики; другие Совсем обрушились; иные Волнами сдвинуты; кругом, Как будто в поле боевом, Тела валяются. Евгений Стремглав, не помня ничего, Изнемогая от мучений, Бежит туда, где ждет его Судьба с неведомым известием, Как с запечатанным письмом. И вот бежит уж он предместием, И вот залив, и близок дом... Что ж это?

Он остановился; Пошел назад - и воротисья. Глядит... идет... еще глядит: Вот место, где их дом стоит; Вот ива. Были здесь ворота, Снесло их, видно. Где же дом? И полон сумрачной заботы, Все ходит, ходит он кругом, Толкует громко сам с собою И вдруг, ударя в лоб рукою. Захохотал.

Ночная мгла На город трепетный сошла: Но долго жители не спали И меж собою толковали О дне минувшем.

Утра луч Из-за усталых, бледных туч Блеснул над тихою столицей И не нашел уже следов Беды вчерашней. Багряницей Уже покрыто было зло. В порядок прежний все вошло Уже по улицам свободным, С своим безчувствием холодным, Ходил народ. Чиновный люд, Покинув свой ночной приют, На службу шел. Торгаш отважный, Не унывая, открывал Невой ограбленный подвал, Сбираясь свой убыток бажный На ближнем быместить. С дворов Свозили лодки.

Граф Хвостов, Поэт, любимый небесами, Уж пел безсмертными стихами Несчастие невских берегов. Но бедный, бедный мой Евгений.. Увы! его смятенный ум Против ужасных потрясений Не устоял. Мятежный шум Невы и ветров раздавался В его ушах. Ужасных дум Безмолвно полон, он скитался; Его терзал какой-то сон. Прошла неделя, месяц - он К себе домой не возвращался. Его пустынный уголок Отдал внаймы, как вышел срок, Хозяин бедному поэту. Евгений за своим добром Не приходил. Он скоро свету Стал чужд. Весь день бродил пешком, А спал не пристани; питался В окошко поданным куском; Одежда ветхая на нем Рвалась и тлела. Злыя дети Бросали камни вслед ему; Нередко кучерские плети Его стегали, потому Что он не разбирал дороги Уж никогда; казалось, он Не примечал. Он оглушен Был шумом внутренней тревоги. И так он свой несчастный век Влачил 0- ни зверь ни человек, Ни то ни се, ни житель света Ни призрк мертвый...

Раз он спал У невский пристани. Дни лета Клонились к осени. Дышал Ненастый ветеръ Мрачный вал Плескал на пристаня ропща пени И бьясь о гладкие ступения Как челобитчик у дверей Ему не внемлющих судей. Бедняк проснулся. Мрачно было; Дождь капал; ветер выл уныло И с ним вдали, во тьме ночной Перекликался часовой... Вскочил Евгений, вспомнил живо Он прошлый ужасть; торопливо Он встал; пошел бродить и вдруг Остановился и вокруг Тихонько стал водить очами С боязнью дикой на лице. Он очутился под столбами Большого дома. На крыльце С подъятой лапой, как живые, Стояли львы сторожовые, И прямо в темной вышине, Над огражденною скалою, Гигант с простерою рукою Сидел на бронзовом коне. Евгений вздрогнул. Прояснились В нем страшно мысли. Он узнал И место, где потоп играл, Где волны хищные толпились, Бунтуя злобно вкруг него, И львов, и площадь, и того, Кто неподвижно позвышался Во мраке медною главой, Того, чьей волей роковой Над морем город основался... Ужасен он в окрестной мгле! Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта! А в сем коне какой огонь! Куда ты скучешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта? О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высотея уздой железной Россию вздернул на дыбы? Кругом поножие кумира Безумец бедный обошел И взоры дикие навел На лик державца полумира. Стеснилась грудь его. Чело К решетке хладной прилегло, Глаза подернулись туманом, По серцу пламен пробежал, Вскипела кровь; он мрачно стал Пред горделивым истуканом И зубы стиснув, пальцы сжав, Как обуянный силой черной: "Добро, строитель чудотворной! Шепнул оня злобно задрожав: Ужо тебе!.." И вдруг стремглав Бежать пустился. Показалось Ему, что грознго царя, Мгновенно гневом возгоря, И он по площади пустой Бежить и слышить за собой, Как будто грома грохотанье, Тяжело-звонкое скаканье По потрясенной мостовой И, озарен луною бледной, Простерши руку в вышене, За ним несется Всадник Медный На звонко-скачущем коне. И во всю ночь безумец бедный Куда стопы не обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал. И с той поры, когда случалось Итти той площадью ему, В его лице изображалось Смятенье; к сердцу своему Он прижимал поспешно руку, Как бы его смиряя муку; Картуз изношенный снимал, Смущенных глаз не подымал И шел сторонкой.

Остров малый На взморье виден. Иногда Причалит с неводом туда Рыбак, на ловле запоздалый И бедный ужин свой варит; Или чиновник посетит, Гуляя в лодке в воскресенье, Пустынный остров. Не взросло Там не былинки. Наводненье Туда, пграя, занесло Домишко ветхий. Над водою Остался он как черный куст Его прошедшею весною Свезли на барке. У порога Нашли беумца моего... И тут же хладный труп его Похорониили, ради Бога.

Болдино, 1883 г.