"Тигр в камуфляже" - читать интересную книгу автора (Пучков Лев)

11

Очнулся Иван в тесном пространстве и полной темноте. Хотел было заорать сдуру, вообразив, что пьяные селяне заживо его похоронили, затем вспомнил про катафалк и облегченно вздохнул. Значит, живем пока… Катафалк тихо завелся и двинулся с места. Раздался скрип ворот, чьи-то голоса, затем все стихло, и машина быстро набрала скорость.

– Крепкая башка, – похвалил себя Иван. – Очухался аккурат к началу путешествия… Однако прощай, Аленка, – не водись с лопухами…

Ехали долго. Сначала он пробовал сориентироваться по движению, считая повороты, потом, как и следовало ожидать, сбился и плюнул на это дело.

Попытавшись привести в порядок мысли и набросать хоть какую-то схему, объясняющую то странное положение, в которое он угодил, Иван перебрал все возможные варианты, и ничего хорошего из этого не получилось. Если бы весь этот ажиотаж заказали горцы, его давно бы уже шлепнули на месте и убрались бы восвояси: на худой конец, отрезали бы голову, чтобы предъявить кровникам в качестве вещественного доказательства. Значит, горцы отпадают – уже хорошо.

Сами братаны? Да он к ним – никаким боком. И почему тогда не шлепнули сразу?

Чего изгаляться понапрасну – виноват, получи… И вообще – за каким чертом вся эта дурацкая возня с убийством матери, имитацией нападения горцев на его дом и так далее и тому подобное? Ровным счетом ничего не ясно – без малейшего проблеска. Зачем он им нужен? Увы, на этот животрепещущий вопрос, занимавший его последние несколько дней, не то что не было ответа – не было даже мельчайшего намека на хоть сколько-нибудь разумное объяснение. Итак, оба вопроса – «зачем он им нужен?» и «кому это – им?» – не имели ни одного варианта ответов. Напоровшись на этот факт, Иван не стал впадать в панику и жечь нервные клетки в бессильной злобе. Зачем? Самое худшее, что ему грозит, – смерть. А этому зверю он неоднократно смотрел в глаза и, в отличие от обычных законопослушных граждан утратил естественное чувство страха перед ним. Нет, жить, конечно, хотелось, как и всем здоровым особям человечьего рода, – но не до такой степени, чтобы ежесекундно трястись и подвывать от ужаса в ожидании неминуемой гибели.

– Грохнут так грохнут, – размышлял он вслух. – Все равно помирать когда-нибудь придется. Какая разница – когда? – Искусственно ободрив себя подобным образом, он неожиданно успокоился и перестал терзаться глупыми вопросами тупикового характера, а начал думать об Аленке – о приятном всегда думается легче.

Наконец, притормозив, катафалк издал три коротких гудка.

Послышался скрежет открываемых ворот, машина проехала еще немного и остановилась окончательно. Мелодично скрипнули защелки, крышка Иванова ложа плавно отъехала в сторону.

О том, чтобы с ходу, без подготовки стартовать на рывок, по ходу дела замесив всех, кто попадется под руку, не могло быть и речи: от длительного пребывания в неподвижности грозный пленник временно утратил способность шевелиться и был беспомощен, как мертвецки пьяный среднестатистический ханыга.

Его бесцеремонно извлекли из гроба, отщелкнули один наручник, профессионально завели руки за спину и наручники опять защелкнули – на всякий случай. На голову намотали какую-то дрянную тряпку, пропахшую бензином.

– Токсикоманы фуевы, – беззлобно выразился Иван. – Я вам потом эту тряпицу в попу вставлю – всем подряд.

– Топай, давай, спецназ херов, – так же беззлобно распорядился Вовец. – Только смотри – без фокусов. Ты, падла, меня так достал, что стрелять хочется. А нам и так осталось с тобой общаться считанные секунды – так что не порти последних впечатлений…

– Бензин и амортизацию трансмиссии оплачивать не буду, – дурашливо предупредил Иван. – Круиз не заказывал, потому расходы нести не желаю.

Доступно?

– Не переживай, радость моя, – все расходы за счет бюро ритуальных услуг, – многообещающе пошутил Вовец. – Там тебя и переоденут.

– Ну-ну, – мрачно пробормотал Иван. – Ну, потопали, что ли, куда там? – И пошел, заботливо поддерживаемый под руки двумя сильными ребятишками.

Топали недолго: пару раз завернули, перелезли через какие-то трубы, затем спустились вниз – Иван насчитал шестнадцать ступенек. Миновали две двери – они гулко и мощно захлопнулись за спиной, свидетельствуя о своей очевидной массивности и надежности. Затем еще пятнадцать шагов по коридору, в котором каждый шаг отдавался гулким безнадежным эхом. Ясно – подвал или еще что-нибудь в том же духе.

С отвратительным скрежетом заскрипели ржавые петли.

Наручники сняли – тут же последовал ощутимый толчок в спину и лязг захлопываемой двери. С отвращением сорвав с головы тряпку, Иван огляделся. Он находился в небольшой комнате – вернее сказать, камере, едва освещаемой жиденьким пучком света, проникавшего сквозь небольшое оконце под самым потолком. Интерьер помещения был весьма незатейлив: узкий топчан, стол с железной крышкой, раковина с краном да стандартный «толчок» в углу – вот, собственно, и все удобства. Стол и топчан были намертво пришпандорены к бетонному полу – в этом Иван убедился, попытавшись сдвинуть их с места.

Завершал антураж здоровенный застекленный глазок, проверченный посреди массивной металлической двери… ан нет – тотчас же к этому глазку появилось приятное дополнение: чей-то нелюбопытный глаз, который, впрочем, через некоторое время исчез. Мягкие шаги по коридору – шесть туда, шесть обратно.

Соглядатай – вертухай. Все, как положено. Скукота!

– Однако бывало и хуже, – громко произнес Иван. – Зиндан, например, с клопами. Или сарай с гадюками. И ничего, не померли, блин. А кое-откуда даже бежали…

Шаги в коридоре неожиданно стихли: нелюбопытный глаз опять прилип к застекленному отверстию в двери. Он немигающе смотрел на пленника, как на какой-то неодушевленный предмет, не представляющий никакого интереса, но тем не менее требующий пристального внимания. От этого странного взгляда Ивану почему-то стало неуютно.

– Нет, насчет «бежали» – это перебор, братишка, – поспешил реабилитироваться Иван. – Куда, в задницу… Шутка! Закурить дашь – вообще лягу и не буду до утра беспокоить. Доступно?

Глаз не реагировал. Подойдя вплотную к двери, пленник с сомнением покачал головой и сдублировал попытку:

– Под дверью – щель. Как раз сигарета пролезет. Дядя хочет курить.

Нет курить – есть проблема: дядя будет буйствовать и нарушать общественный порядок. Есть курить – нет проблемы. Доступно?

Никакой реакции. Иван вдруг понял, отчего ему стало неуютно. Глаз не мог принадлежать человеку разумному. Во взгляде человека разумного – пусть даже невероятно выдержанного и психологически натасканного до крайней степени – обязательно должны отражаться какие-то проблески эмоций и искорки мысли. Этот глаз был мертвым. Ни единой эмоции, ни малейшего проблеска мысли. Он казался неотъемлемой частью бездушного механизма, функционирующего в специальном режиме, определенном жесткими рамками инструкций.

– Твою мать… – растерянно пробормотал Иван. – Опять, что ли? Где они вас берут, бля? Штампуют?.. Ну-ну, отвали! Никуда я не собираюсь. Поздно уже – отдыхать пора. И курить не хочу. – И он демонстративно пошел к топчану, на котором тут же развалился, изобразив томный отдых. Вскоре глаз отлип от отверстия в двери – раздались мерные шаги по коридору. Шесть туда – шесть обратно. Никаких отклонений.

– Робот, – констатировал Иван. – Зомби недоделанный…

Полежав несколько минут, он начал прислушиваться, пытаясь по характерным звукам определить, куда это он угодил. С улицы не доносилось ни малейшего шума. Свет падал на пол камеры от фонаря, ободок которого с трудом просматривался сквозь зарешеченное оконце под самым потолком.

От пола до оконца – немногим более двух метров. Металлическая мелкоячеистая решетка – черт знает из каких соображений: в оконце не протиснулся бы и ребенок. А что там – за окном? Ну-ка, ну-ка…

Медленно поднявшись с топчана, Иван, по-кошачьи ступая, приблизился к стене. Бесшумно подпрыгнуть, подтянуться, уцепившись пальцами за острый выступ подоконника, и заглянуть в оконце – все заняло у него не более двух секунд. За оконцем он не сумел рассмотреть ничего примечательного – разве что освещенный фонарем фрагмент высоченной бетонной стены с колючей проволокой поверху, в три ряда…

Секунду спустя едва ли не с большей поспешностью наш исследователь отпрянул назад и, не заметив как, оказался стоящим на топчане, прижавшись спиной к стенке.

За решеткой раздалось тихое шипение – вернее, злобный мелодичный свист.

Пленник судорожно вздохнул и отер мгновенно проступивший на лбу холодный пот.

– Вон вы как, дегенераты… – Он с ненавистью зыркнул на возникший в дверном отверстии глаз. – Хорошо, блин, что решетка мелкая! Ну, я вам это припомню как-нибудь…

С наружной стороны у окна что-то прошуршало, опять послышалось шипение, затем все смолкло.

Таким вот своеобразным способом: стремительно, веретеном сбоку, без предупреждения – могла атаковать только гюрза. С этими вредными гадинами Иван нередко сталкивался в горах солнечного Кавказа и достаточно хорошо изучил их скверные манеры. Однако, леший ее задери, как она могла оказаться здесь, в центре России, на территории региона, где никогда не было ничего страшнее ужей и полудохлых обленившихся гадюк?! Поистине – загадка природы…

Бессонная ночь не прибавила пленнику привлекательности. Он выглядел мрачно-помятым, его заросшее щетиной лицо, и в лучшие-то минуты не располагающее к откровенности, сейчас вообще не оставляло надежд на моментальное обретение душевного консенсуса с кем бы то ни было.

– Хочу есть, хочу мыться и… домой хочу, – выпалил Иван бесстрастной физиономии, что заглянула на рассвете в дверь камеры. – Никуда не пойду, пока не удовлетворите все запросы. Вопросы?

Физиономия реагировать на запросы не сочла нужным она моментально усугубилась баллончиком «Черемухи» и бесцветным голосом распорядилась:

– У тебя есть минута, чтобы надеть вот это. – В камеру влетели наручники и хромированные ножные кандалы. – Наручники – в положении «руки за спину». Не наденешь пускаю газ, – и дверь опять захлопнулась.

– Совсем офуели, зомби фуевы! – обиделся Иван. Чтоб я сам себя в кандалы заковал? Ну вы, блин, даете! – Однако же не замедлил выполнить распоряжение, памятуя о скверных манерах персонала. Убедившись, что пленник воспользовался предоставленными ему аксессуарами, в камеру вошли трое стандартных «шкафчиков» с безжизненными взглядами и придирчиво проверили, насколько надежны путы, лишающие Ивана подвижности. Затем ему на голову натянули лыжную шапку и куда-то потащили.

– А мне и в шапке нормально, – из вредности сообщил Иван, когда его завели в какое-то помещение, усадили на что-то мягкое и потащили шапку с головы. – Не дует, блин…

Осмотревшись, он обнаружил, что находится в просторном кабинете, расположенном в полуподвальном помещении – высокие сводчатые окна снаружи на три четверти закрывали бетонные короба. Верхние части окон, возвышавшиеся над поверхностью земли, были забраны решетками. Интерьер кабинета особым изыском не отличался, но и пенитенциарных мыслишек не навевал.

– Нет, не тюрьма, – решил Иван. – Скорее на больницу похоже, – и соизволил наконец обратить внимание на своего визави.

Сидящий напротив человек тоже некоторое время изучающе рассматривал пленника, затем как-то неопределенно хмыкнул и, как показалось Ивану, с некоторой долей презрения пожал плечами. Иван тоже ответно хмыкнул, но презрительно плечами пожимать пока что не стал: судя по тому, как доставившие его в кабинет заторможенные «шкафы» наблюдали за выражением лица хозяина кабинета, этот дядечка был здесь самым главным. А еще в Ивановом черепе – неоднократно битом и оттого чрезвычайно чувствительном к малейшему проявлению опасности – внезапно возникло странное подозрение. Показалось вдруг Ивану, что этот странный дядечка обладает неограниченной властью над этими тупоголовыми здоровяками и одним мановением мизинца может подвигнуть их на любые непредвиденные гадости.

– Я тоже рад вас видеть, – вяло сообщил Иван, прискучив дожидаться, когда с ним соизволят начать беседу.

– Доброе утро, милейший… эмм… Иван Николаевич. Приношу свои извинения за то, что пришлось вас стреножить. Это – чтобы вас не мучили дурные мыслишки насчет побега. То есть наслышаны о ваших выдающихся физических параметрах. Ага… Ну, без обиняков – к делу. Итак, вы – Иван Николаевич Андреев. Я ничего не путаю?

– Может быть, может быть, – хмуро пробормотал Иван. – А с кем имею честь, простите? А то как-то нехорошо получается – вы меня знаете, а я…

– Давайте сразу условимся, молодой человек, вопросы здесь задаю я, – прервал хозяин кабинета. – Во избежание каких-либо эксцессов. Ферштейн?

– В таком случае предупреждаю: без адвоката и представителя независимой прессы разговаривать с вами не буду, – твердо сказал Иван и неуверенно добавил:

– Поскольку состою на государственной службе и не собираюсь разглашать сведения, содержащие служебную тайну. Доступно?

– Фи-и-и… Какое неуместное позерство! Какой ненужный апломб, молодой человек… – Собеседник Ивана поднялся из глубокого кожаного кресла и принялся медленно расхаживать по кабинету, потирая ладошки. Роста он был гораздо ниже среднего, сухощав, ликом нехорош, плешив чрезвычайно и… короче, не буду вас интриговать и далее – Пульман это был. Адольф Мирзоевич собственной персоной. «Шкафчики» поедали хозяина мертвыми взорами, и тому вскоре это надоело – сделав отмашку от ширинки в направлении входной двери, он барственно распорядился:

– Прочь пошли! За дверью ждать! – «Шкафчики» дисциплинированно удалились, аккуратно притворив за собой дверь.

Иван несколько приободрился и повеселел. Если хозяин кабинета подойдет достаточно близко, можно будет молниеносно вскочить и одним ударом головы в переносицу завершить общение. А потом посмотреть, что из этого получится.

Заметив нездоровый проблеск в его глазах, Пульман нахмурился, удалился в противоположный конец кабинета и встал напротив окна, чтобы уличный свет мешал его рассматривать.

– Удивительно слышать от… эмм… от пса войны столь витиеватую речь, – язвительно пробормотал Адольф Мирзоевич. – Не думал, что вас в ваших собачниках натаскивают политесу.

Воровато оглянувшись на дверь, Иван немедленно отреагировал:

– Пошел в зад, рахит. Не буду с тобой базарить – я ж тебе, блядь такая, сразу сказал!

– А вот это зря, – укоризненно покачал головой Пульман. – Давайте будем продолжать на «вы» – что-то не припомню, когда это мы с вами на брудершафт… Угу… Чего выделываться-то? Мне нужна от вас информация сугубо конфиденциального характера. Она сама по себе практически ничего не стоит: не содержит государственной или военной тайны и не представляет ни малейшего интереса для разведок иностранных держав. Кстати, чего это вы такого знаете, что можно держать в тайне? Вы меня интригуете… Ну, а если не хотите по-хорошему, я вам предоставлю альтернативу. – Он подошел к столу с продолговатой стеклянной крышкой, на нем в упорядоченной последовательности располагались весьма странные аксессуары: щипцы, пилки, всевозможных форм потускневшие ножи из какого-то странного металла и еще какие-то инструменты, предназначения которых Иван сначала не понял.

– Надо ли объяснять, что это не инструментарий дантиста? – Пульман нехорошо передернулся и ласково улыбнулся. – Эту замечательную коллекцию пыточного инвентаря я приобрел по случаю на аукционе в Милане. А в нагрузку приобрел уникальный манускрипт на латыни – руководство пользователя, составленное – представьте себе! – личным камер-пажом небезызвестного Франческо Сфорца… Как вы думаете, сколько сия диковинка стоит? Ммм-да, вижу, что не думаете – воображения не хватает… Ну так вот – все у меня есть: коллекция, руководство… а вот попрактиковаться пока что не доводилось. Не было, знаете ли, охотников – все как-то сами, добровольно… Ферштейн?

Иван внимательно посмотрел на хозяина кабинета, затем перевел взгляд на зловеще поблескивавшие инструменты. И сразу расхотелось выделываться: на некоторых железяках явственно угадывались какие-то странные разводы и зловещие пятна. Он вдруг почувствовал, как по позвоночнику пробежала неприятная дрожь. Кто его знает, чего можно ожидать от этого плешеголового дегенерата! На патологического садиста вроде не похож, но внешность настолько отталкивающая, что можно подразумевать все что угодно… Нет, не стоит выделываться – однозначно.

– Не надо практиковаться, – хмуро пробормотал Иван. – Я уж как-нибудь так… пешком постою. Готов сотрудничать – при одном условии.

– С удовольствием выслушаю ваше условие, – без всякого удовольствия согласился Пульман. – Излагайте.

– Кто. Убил. Мою. Мать, – раздельно проговорил Иван, пристально глядя на закамуфлированного оконным светом хозяина кабинета. – И – кто дал команду. Ну?

– Ну да, разумеется, следовало ожидать… Я, батенька, здесь совершенно ни при чем, – с каким-то даже облегчением заявил Пульман. – Совершенно… Вот вы – офицер. В вашем распоряжении находятся солдаты, которые выполняют ваши команды. Так?

– Ну, допустим, – согласился Иван, настороженно прищурившись. – Дальше?

– Представьте себе – война. Вы даете команду своим солдатам – занять какое-нибудь село, в котором засели эти… эмм… боевики. Вы же при этом не приказываете им по ходу дела вырезать под корень мирных жителей?

Женщин, детей, стариков?.. А?

– Не приказываю, – подтвердил Иван, предчувствуя подвох. – Но на войне как на войне – всякое случается…

– Вы хотите сказать, что…

– Вы меня правильно поняли, – перебил Пульман. – Совершенно правильно. Я дал команду исполнителям – доставить вас ко мне любым способом.

Что там случилось с вашей матерью – понятия не имею. Они мне о способах осуществления моего распоряжения не докладывали. Я просто дал им ваши координаты и сказал: «Мне нужен этот человек». На этом мои функции закончились – далее они сами. Так что – можете, когда отсюда выйдете, продолжать свою вендетту – сколько влезет. Меня она не касается. Если кто-то из этих тупоголовых придурков напортачил – пусть отвечают. Еще вопросы?

– Значит, это мой долбаный дядька, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Иван. – И этот его кореш – не менее долбаный Вовец. Так?

– Вы можете поймать их и пытать – любыми способами, – поспешил добавить Пульман. – Они вам под любыми пытками подтвердят, что к убийству вашей матери я не имею никакого отношения. Удовлетворены?

– Буду удовлетворен, когда поймаю и попытаю, – глубокомысленно заметил Иван. – Пытать я умею, так что… Ладно, давайте – валяйте, чего вы там хотели?

– Ну вот и чудесно. – Пульман удовлетворенно потер ладошки. – Итак, вы – Иван Николаевич Андреев, командир группы специального назначения, приехали в отпуск – так сказать, почтить память усопшей матери…

– Без «так сказать», – набычился Иван. – К делу давайте – чего тут прелюдии разводить!

– К делу так к делу, – покорно согласился хозяин кабинета. – Итак, летом 1993 года вы со своим подразделением выполняли какие-то там задачи в районе пограничного конфликта между двумя республиками на Северном Кавказе.

Было дело?

– Я всю свою сознательную жизнь выполнял какие-то там задачи – и именно на Кавказе, – криво усмехнулся Иван. – И всегда – со своим подразделением. В частном порядке меня туда на аркане не затащишь. Ну, разумеется, лето 1993-го – не исключение… Да – хочу заявить: связей, порочащих меня, не имел. Боеприпасы и оружие не продавал. Мирных жителей не расстреливал…

– Тихо, тихо, дорогой мой, – не надо резвиться! – Пульман недовольно поморщился, резким жестом маленькой ладошки давая понять, что отнюдь не одобряет Иванова неожиданного красноречия. – Итак, история гласит, что 16 августа 1993 года вы попали в плен к боевикам и провели там четверо суток.

Расскажите, пожалуйста, поподробнее об этом эпизоде.

Иван несколько опешил. О таких страничках биографии ни один военный рассказывать не спешит – независимо от обстоятельств попадания в плен и степени своего личного мужества при этом постыдном происшествии…

В тот день он с отделением выехал на несложную операцию – освобождение заложника. Даже это слишком громко сказано – операция… Нужно было просто прокатиться в поселок на границе противоборствующих республик – забрать пастуха, которого «соседи» захватили неделю назад, а сейчас согласились обменять на своего боевика, по пьяному делу заплутавшего в горах и угодившего прямым ходом в лапы бойцов войскового блокпоста на перевале.

В общем – прогулка. Никаких посредников, представителей ОБСЕ – сугубо добровольное «соседское» дело. Взяли этого самого боевика, посадили его в «бэтээр» и покатили. И, как это частенько случается с чужаками, второпях немного оплошали – перепутали населенные пункты. Приехали, одним словом, в точно такой же по виду поселок, только с малю-ю-юсенькой разницей – располагался он по другую сторону границы, на территории «соседей». Надо отдать боевикам должное: они тщательно вели наблюдение за подступами к своим населенным пунктам и не замедлили в полном объеме воспользоваться оплошностью военных.

При въезде в поселок «бэтээр» внезапно окружила толпа женщин и детей. Пришлось остановиться – не давить же мирное население! Как только остановились, в солдат тотчас же полетели камни – все, в том числе и Иван, ловко попрятались под броню и начали совещаться – как жить дальше. А далее все покатилось по отработанному сценарию: пока совещались, откуда-то возникли боевики, по-хозяйски вскарабкались на броню и начали чудить. Двое просунули в неосмотрительно оставленные открытыми люки оборонительные гранаты с выдернутыми чеками и предложили альтернативу. Либо Иван со товарищи выкладывают оружие на броню и, не делая резких движений, выбираются по одному, либо… либо сами понимаете – что. Присутствие в трюме своего соратника ни капельки их не смутило – если надо, заявили они, пусть помирает во благо великой идеи газавата…

В тот раз Иван пошел на компромисс с уставом и понятиями воинского долга – почему-то хотелось жить самому и сохранить десяток молодых жизней своих подчиненных. Одним словом, сдался он, без всяких условий и гарантий – под «честное пионерское» боевиков. А те, обрадованные легкой победой, шибко куражиться не стали: попинали всех подряд самую малость, затем солдат раздели до трусов и отправили в пешем порядке обратно. Ивана же, как особо важную птицу, отвели в какой-то сарай и держали там четверо суток, а сами между тем вели переговоры насчет его обмена на двоих своих сотоварищей, томившихся в одной из тюрем кавказского региона вот уже более полутора лет…

– И чем вы там занимались? – прервал ровный ход повествования Пульман. – С кем общались, кого видели, каким образом общались?

– Как чем занимался? – искренне удивился Иван и тут же невесть отчего развеселился. – Ха! Ну вы даете… Чем может человек в плену заниматься?

С утра до вечера любовался этими харями, а они, хари то есть, прикалывались от скуки как бог на душу положит… Они вообще-то все подряд веселые ребятишки, с развитым чувством юмора. Все с шутками, прибаутками. Каждое утро выводили к скале, читали приговор – именем Конфедерации Горских Народов, и – та-та-та-та!

– пару-тройку очередей поверх головы. Расстрел, короче, имитировали.

Боеприпасов у них навалом было – вот и… А так, в общем, довольно сносно. Там у них один студент-востоковед был, так тот, гад, вообще прописал мне курс лечения методом восточной медицины. Посмотрел в глаза, пощупал печень: как у вас тут, говорит, запущено все! Ага – и прописал. Говорит, за все время своего существования я сожрал столько шлаков и токсинов, что теперь и за пятилетку не выведешь. Ну и предоставил мне на эти четверо суток прекрасную возможность обходиться без всех этих вредоносных шлаков и радионуклидов – здоровей, короче, не хочу!

Заметив недоумевающий взгляд своего собеседника, Иван счел нужным пояснить:

– Ну че – непонятно, что ли? Жрать, короче, не давали. Только воду. Жлобы, блин…

– Зачем вы мне все это рассказываете? – недовольно нахмурился Пульман. – Меня совершенно не интересует, как с вами там обращались! Вы мне лучше скажите – эмм… Там, в этом сарае, кроме вас, был еще кто-нибудь? Я не имею в виду боевиков, сами понимаете… Пленные там еще были?

– Насчет пленных – не знаю. А кроме меня, там еще один мужик лежал – раненый. На носилках, в углу. Странный тип, я вам доложу, этот мужик… был.

– Был?! – напрягся Пульман. – Вы сказали – был? Что с ним произошло?

– Ну, как вам сказать… Так получилось, что этот самый сарай, в котором я сидел, – единственное приличное место, где можно содержать охраняемый контингент. Прочные стены, вокруг высокий забор. Подступы хорошо просматриваются… В общем, значительно облегчается задача наблюдения для часовых…

– Да прекратите вы меня спецификой пичкать! – возмутился Пульман – было заметно, что он изводится от нетерпения, слушая Ивана. – Про мужика! Про мужика давайте!

– Даю про мужика, – согласился Иван. – Когда меня посадили в сарай, он уже там лежал. Потом, спустя некоторое время, выяснилось, что его случайно ранили боевики. А может, не случайно – черт его знает. Но, в общем, получилось так, что ехал он себе по делам через пограничную зону – придурок!

Нашел, где кататься! – ага, ехал себе, а у боевиков там пост – что-то типа КПП.

Дальше – просто и скучно до безобразия. Часовой КПП дал отмашку, этот фрукт – ноль внимания. Часовой дал очередь по колесам. Одна дурная пуля срикошетила – и амбец.

– Ам… чего?

– Ну, хана, короче. Пуля в голову попала. Пока разобрались, что к чему, пока сообщили куда следует, он почти двое суток в сарае лежал без медпомощи.

– А что было потом?

– Со мной?

– Да ну, при чем здесь вы! С этим – с мужиком!

– А-а-а…Моя судьба,выходит, вас интересует постольку-поскольку. Ну-ну… А с мужиком было так. – Иван с деланной обидой надул губы и не без ехидства сообщил высокопарным слогом:

– Не могу утверждать, что это достоверный факт – увы, слухи настолько противоречивы, что… В общем, когда меня обменяли, наши рассказывали, что машина, которая перевозила этого дядю в долину, вроде бы наекрякнулась. Так что…

– Машина – чего? – Пульман привскочил с подоконника. – Что с машиной случилось?

– В пропасть свалилась. – Ивану надоело интриговать собеседника. – Насовсем. А может, помог кто свалиться чтобы, значит, за немца не отвечать.

Все, кто в машине были, – сами понимаете…

– Черт!!! Черт!!! – нервно вскрикнул Адольф Мирзоевич и в отчаянии стукнул кулачком по подоконнику. – Столько трудов, столько затрат – псу под хвост… Черт! Надо же, а…

– Да ладно вам убиваться, – успокоил его Иван, украдкой усмехнувшись – до того наивными показались ему потуги этого странного человечка возвратить к жизни эпизод пятилетней давности, не имеющий вроде бы никакого значения. – Немцем больше, немцем меньше…

– Немцем? – только сейчас Пульман, похоже, расслышал и зацепился за последнее слово, и в глазах его загорелась какая-то непонятная надежда. – Вы сказали – немцем? Вы что, разговаривали с ним?

– Да как я мог с ним разговаривать? – вскинулся Иван. – Он же без сознания лежал. То есть никакой был в невменяемом состоянии, бредил все.

– А вы не можете… – Пульман защелкал пальцами. – Не можете припомнить – пусть приблизительно – содержание этого… эмм… бреда?

– Эка вы хватили! – Иван не выдержал и рассмеялся. – Ну, вы даете… Он же на немецком бредил. Это я по отдельным фразам понял – в кино, помню, слышал… В школе и училище я английский проходил, и то могу только «руки вверх» и «кто командир вашего подразделения». А вы говорите! Просто он одну фразу повторял особенно часто, как заведенный. Будто боялся, что она помрет вместе с ним и никто ее не услышит, ага… Какие-то цифры там были – «айн» точно было, остальное – черт его знает…

– Значит, вы говорите… говорите, что он в бреду часто повторял эту фразу… фразу с цифрами… А? – По вкрадчивости тона можно было предположить, что хозяин кабинета очень хочет получить положительный ответ.

Было также заметно, что он внутренне страшно напрягся – как кошка перед прыжком. Да, кошка, этакая маленькая, плешивая, вероломная тварюга. Черт его знает, что там повторял этот немец – столько времени прошло… Подыграть?

– Ага. Всю дорогу повторял эту самую долбаную фразу – до смерти надоел. Бубнит, сволочь, и бубнит – я еще, помню, хотел ему башку открутить, чтобы жить не мешал…

– Угу-угу… Ну вот и прекрасно! Вот и отлично! – Пульман возбужденно потер ладошки, скорчил отвратительную гримасу, которая, по всей видимости, означала улыбку торжества, покинул свое безопасное место и забегал по кабинету. Похоже, придумал что-то, сволота!

– Что «прекрасно»? – кисло поинтересовался Иван. – Что «отлично»?

Может, собираетесь пытать меня до тех пор, пока я не заговорю по-немецки? И желательно, конечно, на берлинском диалекте, да? А потом будете пытать, пока я не вспомню эту самую дурацкую фразу с цифрами… Так?

– Да нет, мой юный друг! – Пульман игриво подмигнул «юному другу», чего ему, наверное, делать не следовало – так страшно перекособочилось его и без того непрезентабельное зеркало души. – При чем тут – пытать! Вы сами мне все расскажете – безо всякого нажима. Если только ничего не врете – насчет фразы с цифрами.

– Зачем мне врать? – криво ухмыльнулся Иван. – Смысла нет… А вот – как это я вам расскажу то, чего не смог запомнить пять лет назад… Ну уж, извините – это вы того… Загибаете. Как вы вообще себе это представляете?

– Да просто все! Элементарно. – Хозяин кабинета вдруг совершенно успокоился и заговорил наставническим тоном:

– Видите ли, я специалист в этой области. Никаких проблем, как говорится… Просто угощу вас кое-какими медикаментами, практически безвредными для организма, настрою соответствующим образом, введу в гипнотический сон – и вы воспроизведете не только фразу, которая меня интересует, но и все, что я посчитаю нужным узнать из вашего «черного ящика» – независимо от срока давности. Мне, собственно, нужна только эта самая дурацкая фраза с цифрами… эмм… а потом, если все получится, я вас того… домой отпущу.

– Хм… домой! – Иван недоверчиво усмехнулся, однако высказываться пока что не стал, а осторожно поинтересовался:

– И это все, что вас интересует?

– Да, все, – подтвердил Пульман, деловито роясь в стенном шкафу со стеклянными дверцами. – Более мне от вас ничего не требуется. Или вы воображаете себя невесть какой важной персоной, которую похитили черт знает для чего? Ха! Для чего можно похитить нашего среднестатистического военного, а, батенька? Хи-хи-хи…

– Так какого хрена? – возмутилась «персона» и даже как будто обиделась. – За каким чертом вся эта свистопляска, блин?! Инсценировки всякие, бутафория: змеи, катафалк, зомби… Честное слово, у меня такое впечатление что я связался с подпольной организацией дебилов!

– Интересно… По поводу зомби… – напрягся Пульман. – Почему вы решили, что контактировали именно с зомби? Может, это были обыкновенные обкуренные бандиты?

– А то я не отличу обкуренного бандита от зомби! – проворчал Иван.

– Скажете, тоже… И вообще – такую кашу вы здесь заварили, хоть стой хоть падай! Не проще ли было прикатить ко мне и сказать: «Парень, в твоей башке содержится кое-какая информашка, которая нам нужна позарез. На тебе бабки, а нам дай побаловаться с твоей башкой пару часиков…» Я бы вам за штуку баксов все эти хитрости выложил – без всяких там зомби и остальных приколов…

– Мне все же интересно, как это вы отличаете зомби от обкуренного бандита, – упрямо набычился Пульман. – Вы что – ежедневно с ними общаетесь? Или как?

– Глаза, – пояснил Иван. – У них глаза мертвые. У наркомана просто зрачки расширены и реакция замедленная – тормозит он неимоверно, но проявляет эмоции, чувства. А у этих – ничего такого… ну… в общем, как роботы они, точно говорю. Неживые, какие-то…

– Ну что ж – ценное наблюдение, – задумчиво пробормотал Пульман, достав наконец из шкафа какую-то коробку. – Глаза – это не проблема. Достаточно надеть черные очки – и все будет в норме. Ну а вообще, конечно – есть отличия, есть… А насчет бутафории… Отпуск у вас, насколько мне известно, намечался где-то в конце года. Дело настолько срочное, что ждать столько времени я не могу. Достать вас с Кавказа другим путем – уж не взыщите, никак не получалось.

Ну не терминаторы мы! Так что, как это ни кощунственно звучит, смерть матери – единственное обстоятельство, которое наверняка выдернуло бы вас из обычного жизненного круга. Выходит, мои исполнители – не совсем дураки… И хватит об этом – вот, возьмите. – Он раскрыл коробку и протянул Ивану две конусообразные розовые пилюли:

– Глотайте, не стесняйтесь. Это всего лишь обыкновенный нейролептик – для буйных, – пошутил Пульман, пряча глаза от источающего ненависть Иванова взгляда. – Не волнуйтесь – травить вас не в моих интересах…

…Придя в себя, Иван понял, что находится все в том же странном заведении, в той же камере, куда его заключили с самого начала. Мутило. С трудом поднявшись с топчана, он кое-как добрался до входной двери. Привалившись к железяке спиной, помотал головой, пытаясь обрести ясность панорамы. Перед глазами медленно парили мириады белых, медленно исчезающих мошек. Тело – ватное, движения тоже медленные и до чрезвычайности вялые. Отчаянно напрягшись, Иван вдруг вспомнил, что с ним произошло накануне. Вспомнил и разозлился – вяло так, будто вдрызг пьяный мужик, который угодил ногой в ведро с помоями и без посторонней помощи не может оттуда выкарабкаться. Сволочь плешивая! Ну погоди, головастик, придет время, когда в твоем доме будет играть музыка Шопена…

– Эй, кто-нибудь… – Он попытался изобразить командный голос, но ничего не вышло, получился задушенный петушиный всхлип. Тишина… Он начал размеренно стучать кулаком по гулкой двери. Застекленный глазок моментально усугубился нелюбопытным глазом с той стороны – Иван стучать не перестал.

Немного погодя послышались неспешные тяжелые шаги в коридоре. Дверь со скрежетом распахнулась. С той стороны застыли давешние трое мордоворотов с мертвыми глазами.

– А-а-а, зомби, блин… – чему-то обрадовался Иван. – Хочу провести пр… прфф… тьфу! Брифинг хочу провести, мать вашу так! Тема – варварское обращение с российским офицером во вражеских застенках! – И сделал два неверных шага, намереваясь выйти в коридор. Зря сделал. Возможно, по поводу брифинга эти особи были и не в курсе, а вот насчет линии охраны имели вполне конкретное понятие. Едва он оказался в коридоре, один из охранников – тот, что оказался поближе, – неожиданно провел мощный свинг в правую челюсть расслабленного узника.

Иван аккуратно влетел назад в камеру и замертво рухнул на бетонный пол. Теперь перед глазами плавали уже не мошки, а целые сонмы созвездий, причудливо меняя окраску и структуру. А еще – три коротко стриженных головы с мертвыми глазами, которые пристально смотрели на пленника, не проявляя ни малейшего любопытства.

Вставать не хотелось. Проводить брифинг – тоже.

– У-у-ублюдки! – простонал Иван, чувствуя, как закипают слезы – так стало вдруг жаль себя. – А вот я этот ваш публичный дом – под корень… – Но тут же, сообразив, что в настоящий момент сие заманчивое мероприятие неосуществимо, слезно попенял охранникам:

– Да ну, в задницу! Что у вас – совсем мозги атрофировались? Брифинг – это совсем не то, что вы там себе думаете… И кстати, убогие… Передайте своему плешогану, что я хочу с ним пообщаться. Скучно мне чего-то. – Убогие не шевельнулись. Иван счел нужным поправиться:

– Хочу дать вашему шеф важную информацию! Ну?!

Убогие, услышав о гипотетической важной информации, моментально захлопнули дверь и удалились.

За пленником пришли минут через пятнадцать. Наручники и кандалы в этот раз надевать не стали: очевидно плешивый головастик прекрасно знал, какое действие оказывают его хитрые пилюли на человечий организм. Боле того – никто не счел целесообразным надевать на глаз пленника повязку. Ивана этот фактик вовсе не обрадовал, а, скорее, насторожил.

Когда его вывели из подвала, он вяло осмотрелся. П-образное здание в три этажа, довоенной постройки. Окна во всех трех этажах забраны решетками, окрашенными в белый цвет. Просторный двор, аккуратно засаженный зеленью; на ровных, как по линеечке, клумбах – мрачноватые однотонные анютины глазки фиолетового цвета. А вокруг всей этой казенной благодати – высокая, метра три, бетонная стена с колючей проволокой поверху, в три ряда.

Пленника завели за угол дома и по асфальтированной аллейке потащили в глубину то ли сада, то ли парка – Иван не разобрал: непослушная голова моталась в такт быстрым шагам, глаза не успевали фиксировать расплывчатые очертания окружающих предметов. Остановились у широкого приземистого строения, обмазанного известью и на первый взгляд похожего на гараж.

Открыв одну из дверей, охранники затащили Ивана в небольшую комнату, обитую деревянными панелями. Интерьер оставлял желать лучшего: допотопный продавленный диван из кожзаменителя, перед ним – обшарпанный стол – вот, собственно, и все. На стене – дрянная картинка эпохи застоя: то ли колхозник с большим молотком, то ли доярка с тупым огромным серпом – не разобрать. Иван пьяно ухмыльнулся, пытаясь рассмотреть картинку и хотел было уже прокомментировать сюжет, но в этот момент один из охранников нажал невидимую кнопку в стене: фрагмент деревянной панели с тихим жужжанием отъехал в сторону, обнажая чрево освещенной изнутри кабины лифта, куда его немедленно втолкнули. Стена с тихим шипением установилась на место, а кабина плавно ухнула вниз.

– Во, бляди! – восхитился Иван. – Лифт! Ловко устроили, рахиты…

Лифт медленно скользил вниз. По скорости движения можно было определить, что остановился он на небольшой глубине – пара-тройка этажей ниже уровня поверхности. Лифт остановился, дверь тихо отъехала в сторону, пропуская их в длинный, освещенный безжизненными лампами дневного света коридор с низким сводчатым потолком.

Пройдя несколько шагов, конвой остановился перед массивной дверью, обитой войлоком. Дверь распахнулась – Ивана втащили в неожиданно просторное, с высоким потолком, помещение.

Здесь царил идеальный порядок. Стены, пол и потолок были выкрашены в отливающий тусклым блеском белый цвет. По стенам – стеллажи с аппаратурой, стойки с ретортами, колбами, какие-то матовые стеклянные футляры черт знает с чем. Иван подумал, что не шибко-то и удивится, увидев в одном из таких футляров чью-нибудь голову.

Посреди помещения располагалось нечто, напоминающее кресло стоматолога, – Иван сиживал на таком, когда ему выдирали зуб, давно, в школе еще.

При первом же взгляде на эту штуковину Иван почему-то почувствовал, что от нее исходит какая-то опасность. Почувствовал и застопорился в проходе между стеллажами – не пожелал идти дальше.

Двое из охранников ловко подхватили пленника и попытались с ходу усадить в кресло. С первой попытки не получилось: Иван уперся, растопырив руки и ноги и крестообразно застряв на подлокотниках. Его все-таки втиснули, заломав, в объятия кресла, затянули на руках и ногах широкие синтетические ремни, по-видимому специально предназначенные для этих целей.

Пару раз вяло рванувшись, Иван затих. Вскоре откуда-то возник плешивый головастик. Плотоядно улыбаясь, он уселся верхом на небольшой табурет с колесиками и, смешно отталкиваясь ногами, вплотную подъехал к распростертому в кресле пленнику.

– Всем привет, – буднично произнес он. – Предвосхищая ваши вопросы, спешу заверить – больше я вас тиранить не буду. Это последнее испытание, после которого я вас того… эмм… отпущу, короче. Сейчас подойдет один товарищ, мы быстренько вас обработаем – и делу конец.

– А я уж подумал, что вы меня прописали при вашем учреждении. – Криво ухмыльнувшись, Иван хотел было уже выложить этому мерзкому коротышке все, что он о нем думает, разумеется, непечатными оборотами, но передумал. Наткнулся вдруг на настороженный колючий взгляд – взгляд маленького хищного зверя, который сквозь прутья решетки смотрит на посетителя зоопарка и раздумывает: укусить его за руку или взять ненормативное лакомство…

Коротышка сполз с табурета и, пробормотав:

– Сейчас все узнаете, я вам тут кое-что расскажу… – принялся расхаживать перед креслом, поглядывая на часы и собираясь с мыслями.

– Что узнаю? – заорал (вернее, сделал попытку заорать) озверевший Иван. – Опять будете меня пилюлями пичкать? Хотите наркоманом сделать, а потом состряпать крутой репортаж «Российские офицеры – наркоманы!». Скандал в прессе и все такое прочее… Да?

– Вы страдаете манией величия, – презрительно скривился Пульман. – При чем здесь – скандал в прессе? Я вообще на дух не переношу все эти пресс-конференции, брифинги… – При упоминании о брифингах Иван болезненно поморщился. – Нет-нет, сокол мой сизокрылый… У меня в отношении вас совсем другие планы.

Тут он уставился на Ивана, буравя узника своими бусинками, в которых тот с удивлением уловил какой-то сумасшедше-ликующий огонек. Этакую нездоровую искорку…

– Знаете, если объект достаточно интересен мне, я ему, как правило, всегда рассказываю, что его ожидает, – заявил он. – Вот и вам… Вам я тоже расскажу…

– Может, не стоит? – Ивана совсем не воодушевляла перспектива быть посвященным в какие-то каверзы не вполне понятного характера. – Я уж как-нибудь так… пешком постою. Меньше знаешь – лучше спишь.

– Да нет уж – расскажу. – Пульман беспечно отмахнулся от его протеста. – Мне это доставляет какое-то странное удовольствие – даже сам не понимаю, отчего так… Ну, а у вас… У вас просто нет выбора – вы даже уши не в состоянии зажать. Руки заняты.

– Ну – валяйте, – покорился Иван. – А потом башку отрежете? В знак благодарности?

– Что вы, право, – ласково прокудахтал Пульман. – Ваша голова мне еще пригодится… Эмм… Так вот. Один мой приятель – весьма перспективный нейрохирург – придумал очень забавную штучку. Собственно, придумал все я, но, надо признаться, в нейрохирургии я полный профан… А он просто развил мою мысль, апробировал многократно на практике – и знаете, получилось очень даже недурственно. Не буду распинаться – вы ведь тоже профан, – но спешу заверить, что получилось гениальное открытие, равного которому, насколько мне известно, мировая наука пока что не знала. Нет, были жалкие потуги добиться чего-то в этом роде, но – увы… А у нас все получилось просто потрясающе. Но, с другой стороны – мы применяли весьма нестандартные методы, да и база у нас для испытаний – практически без ограничений'… эмм…

– Короче, Склифосовский, – вяло перебил его Иван. – Чего вы там напридумывали? «Олвейз» с турбонаддувом? Или «Тампакс» с реактивными крылышками?

– Короче так короче. – Хозяин кабинета ничуть не обиделся. – Суть такова: на голове отдельно взятой особи, в определенном месте, пробивается дырочка. Ма-а-а-аленькая такая дырень. Затем специалист производит с мозгом кое-какие манипуляции, используя лазерный скальпель – вот он, родимый. – Тут Пульман приблизился к приспособлению конической формы на штативе, от которого отходил толстый пучок с разноцветными проводами, отечески обнял его и погладил по матово отсвечивающей поверхности. – Мне, знаете ли, стоило определенного труда заполучить сие чудо техники. Ну да не в этом дело… в общем, после некоторых манипуляций с серым веществом в голове человечка происходят необратимые процессы. Человек становится роботом, способным действовать по заданной программе. Зомби то бишь, как вы изволили заметить… Ключом к программе является своеобразный код – набор слов, который вводится в подсознание через определенное время после операции.

– Класс, – одобрил Иван, как-то зябко поежившись. – Навертел кучу дырок – и на тебе, взвод биороботов… Или – рота. Только ведь, я полагаю, эти зомби потом помрут в одночасье. Я про такие штуки читывал – они, эти самые зомби, в романах всегда имеют свойство заплетать ласты в самый неподходящий момент. Да и тупые они – ужас! Вон, ваши охранники – тормоз на тормозе сидит и тормозом погоняет.

– Большинство особей из моего персонала обработаны несколько иным способом, – поспешно пояснил Пульман. – Более допотопным, я бы сказал…

Функции их весьма ограниченны, и к самостоятельному существованию они совершенно непригодны. Я уже говорил, что, прежде чем добиться конечного результата, мы довольно долго экспериментировали… В общем, можете мне поверить на слово: последняя модификация зомби, которая получилась в лабораторных условиях, ничем совершенно от обычного человека не отличается.

Со-вер-шен-но! Ферштейн?

– А як же, – мотнул головой Иван, отчего-то внезапно ободрившись.

– Вполне. Однако мне эта сказка ужас как не нравится. Уж если вы рассказываете мне про все это, значит, насколько я понял, хотите….

– Не надо впадать в панику, – недовольно поморщился Пульман. – Поздно. Назад уже никак… Вы лучше послушайте дальше. Итак, вам ввели код, функции вашего грецкого ореха полностью восстановились… А потом вам кто-нибудь звонит по телефону, произносит этот самый код и приказывает: подите туда-то и укокошьте того-то. А потом про все забудьте.

– И что – пойду, укокошу и забуду? Вот так вот – раз-два, взяли…

Да?

– Никаких проблем! – с нескрываемым торжеством воскликнул Пульман.

– Пойдете как миленький. А потом покушаете мороженого и ляжете спать. И никаких излишних угрызений совести – вы просто ничего не будете помнить. Ну и как вам?

– Ненаучная фантастика. – Иван неопределенно пожал плечами. – Верится с трудом.

– Это ничего, – обнадежил хозяин кабинета. – Привыкнете. Самое главное – никаких отличий от обычного человечка. Едва заметный шрам на голове – при наличии волос его практически невозможно обнаружить даже в ходе пристального осмотра. Вот тут у меня кудесник один есть – так тот, когда черепа долбит, такие страшные шрамы оставляет – за версту видно. А лазером – любо-дорого. Это очень важно… Так вот – до того как мы разработали этот новый способ, я прибегал к даче элементарных установок – с обычным погружением пациента в гипнотическое состояние. Это было очень ненадежно и требовало колоссальных психофизиологических нагрузок с моей стороны. Во-первых, далеко не все в равной степени подвержены гипнотическому воздействию. А те, кто подвержен, требуют постоянного внимания и корректировки поведения – упустишь кого, так сразу начинает коленца выбрасывать… Во-вторых, любой хороший специалист, приведя твоего пациента в необходимое состояние, может произвести раскодирование – это делается элементарно, дорогой мой…

– Не надо деталей, – поморщился Иван – действие вчерашних пилюль постепенно проходило, вместе с тем начала слегка побаливать голова. – И так ясно, что дырявить башку гораздо продуктивнее, чем просто чары наводить…

Только для чего это вам? Вы что – готовитесь к ограблению штатовского Резервного банка?

– Да ну, что за бред. – Адольф Мирзоевич презрительно махнул ладошкой. – Какой, в задницу, банк… Власть я люблю. Власть, батенька, явление страшно заразительное. Единожды вкусив, бросить неимоверно трудно. Вот как вы думаете – кто у нас в области имеет самый больший вес?

– Как у всех – губернатор, – не моргнув глазом, выдал Иван. – Ну, или, может, вор в законе, который общак держит. А на худой конец – глава самой боеспособной и крупной бандгруппировки. Вот хотя бы Вовец… Нет, Вовец не потянет – судя по всему, он под вами ходит… Значит, губернатор. Так?

– Не так, – скромно потупился Пульман. – В этой области я самый главный. Как скажу, так и будет. Вот она – власть. И знаете, я ведь совсем недавно стал тем, кем являюсь. А до этого был простым психотерапевтом – без малейшего намека на улучшение положения. Маленький, гаденький, противный такой… да сами видите – вот он я. Что может заставить окружающих уважать и бояться такого типа? Да страх, естественно, деньги невероятные, мощный интеллект – в общем, обычные составляющие власти. Вот так, друг мой…

– Ясно с вами, – несколько обескураженно пробормотал Иван. – Навертели дыр и теперь рулите всеми как хотите. Собираетесь, наверно, расти в масштабах? На общероссийский рынок, по-видимому, желаете выбираться. А то – нет движения, нет и жизни… Не так ли?

– Да так, конечно, так, – согласился Пульман, улыбнувшись догадливости и видимой покорности собеседника. – Но насчет общероссийского масштаба – пока рановато… Пока у меня трудности с самим процессом. Ну, в самом деле: не могу же я хватать всех подряд и оперировать?! Тут обыкновенного офицера спецназа пришлось добывать ценой напряжения всех имеющихся сил и средств, кровавыми потугами… А представьте, что будет, ежели я, допустим, выкраду кого из аппарата Президента?! Да и потом: нерентабельное это предприятие. Они там в последнее время меняются как перчатки. Этак и разориться можно, если всех подряд зомбировать, по графику… Нет, у меня несколько иные планы.

– А ну да, ну да, конечно, – с заметной ехидцей поддержал Иван. – Проще, естественно, самому президентом стать – чтобы не ковыряться с этими, которых как перчатки. Только я даже отдаленно не представляю себе – как это у вас получится. Выборы, господин хороший, выборы… Вы же не сможете навертеть дыр в головах ста пятидесяти миллионов избирателей? Пупок развяжется! А без этого, хороший мой, у вас столько времени уйдет, чтобы нарисоваться как следует да завоевать неистовую любовь телезрителей – как раз помрете от старости. Или вы, между делом, и эликсир молодости изобрели до кучи?

– Для человека, которому через полчаса вопреки его воле будут делать операцию на мозге, вы ведете себя слишком игриво, – протокольным голосом осадил своего собеседника Пульман, – видимо, обиделся чуток. – Или вам настолько осточертела жизнь, что все равно?

– Вы мне ничего не соврали – насчет процедуры зомбирования? – деловито уточнил Иван. – Зомби последнего поколения ничем не отличается от нормального человека… Верно?

– Не соврал, – насторожился Пульман. – А что, собственно…

– А то, – беспечно перебил Иван. – Вы меня выпустите отсюда, отпуск мой закончится, и я опять укачу в горы. Так что не знаю, за каким бритым лобком вам втемяшилось в башку меня зазомбировать, но добывать меня вам придется, ой, как трудно! Не проще, чем в этот раз. Чего ж бояться? Или вы будете мне башку долбить без наркоза?

– Не буду, – отрицательно покачал головой Пульман. – Я рад, что вы так философски воспринимаете неизбежность судьбы… Но, дорогой мой, именно в этих горах вы мне и понадобитесь – так что напрасно ухмыляетесь…

– А зачем я вам в этих горах? – недоумевающе воскликнул Иван. – Руду добывать?

– Давайте по порядку, – остановил его Пульман мановением узкой ладошки. – Давайте по порядку… Итак, сразу оговоримся – президентом я быть не желаю. Слишком хлопотно и ненадежно. Я вам назову конечную цель, только вы не смейтесь. На первый взгляд эта теория выглядит вполне невероятной – если не знать подоплеки. А вы пока не знаете… Ну что – смеяться не будете?

– Да не буду, не буду, – пообещал Иван и тут же криво ухмыльнулся.

– И потом, вам-то что – буду я смеяться или нет? Я пленник, вы господин…

– Даже между садистом и жертвой на определенном этапе устанавливаются своеобразные доверительные отношения, – проникновенно изрек Пульман. – Я же – отнюдь не садист… А в вас я вижу интересного собеседника – несмотря на внешнюю твердолобость и показное солдафонство, вы мне чем-то импонируете…

– Увы, не могу ответить вам тем же, – чистосердечно признался Иван. – Ну, рассказывайте – чем вы там хотите стать. Смеяться не буду – обещаю.

– Хочу создать общество нового типа, – простенько сообщил Адольф Мирзоевич. – Маниакальная одержимость и фобии здесь ни при чем – отчетливо отдаю себе отчет, что дело непомерно трудное и практически не осуществимое в обычном режиме. Хочу попробовать… Общество прогрессивного типа, во главе которого буду стоять я – иначе не стоило бы и затеваться. – Он украдкой скосил глаза на собеседника – Иван и глазом не моргнул. – Так вот: первым делом проведу тщательную селекцию. В последнее время на нашем шарике развелось слишком много лишних. Вы не находите?

– Опасная теория! – осторожно высказался Иван. – Такое мы уже проходили! А кого вы имеете в виду под «лишними»?

– Нет, я не по расовому признаку, – успокоил его Пульман. – Фашизм тут ни при чем. Расы каждые нужны, расы каждые важны… Видите ли, в последнее время развелось много уродов. Много калек. Пенсионеров и стариков, никому не нужных, пруд пруди, на оплату пенсии уходит чуть ли не половина валового дохода… Наркоманов, этих… эмм… отморозков, бомжей и прочей шпаны всякой – по улице не пройдешь. Семьдесят процентов контингента пенитенциарных учреждений исправлению не подлежит – этих сразу нужно к ногтю. И вообще я считал, пользуясь закрытой статистикой: более трети населения – лишние. Представляете?

Итак – первым делом уничтожаются все лишние – это немногим более трети ныне живущего населения нашего шарика…

– Придется третью мировую развязывать, – с деланным сочувствием вздохнул Иван, крепясь, чтобы не высказаться по существу. – С использованием ядерного оружия… Столько народу вот так вот сразу – никак не получится угрохать!

– Это уже детали, – беспечно отмахнулся Пульман. – Я все давно продумал – это не проблема. Это просто на первый взгляд кажется таким глобальным и трудновыполнимым, а на деле все будет зависеть от расторопности исполнителей на местах. С исполнителями же вопросов не будет – можете мне поверить… Итак – в ходе первоочередных мероприятий по селекции у нас осталось две трети населения. Что мы с ними делаем?

– А действительно – что? – Иван загорелся нездоровым любопытством.

– Всем подряд вертите дыры?

– Никаких дыр. – Пульман опять махнул ладошкой. – Оставшихся мы делим на две категории: управление – сливки, господствующий класс – и технический персонал… Так называемые… рабы. Сфера обслуживания, сельское хозяйство, производство – и так далее. Вот этот второй класс – большинство – придется обрабатывать, правильно вы заметили. Но не дыроверчением, а несколько иным способом, радикально отличным от оперативного вмешательства, – позже я остановлюсь… Так вот: господствующий класс – класс интеллекта, отобранный с особым тщанием, будет развиваться, пользуясь всеми достижениями цивилизации и самосовершенствуясь, а рабы – сами понимаете, будут усердно вкалывать на благо элиты. И представьте себе, они будут счастливы… Потому что им оставят три естественные природные потребности: жить, жрать и размножаться. Удовлетворяя их, они не будут стремиться к чему-либо большему. Ферштейн?

– Ага, как скотина в хлеву. – От негодования у Ивана задрожали скулы. – Пожрал, поработал, схлопотал оргазм – и живи себе. Бетховен, Чайковский, Сервантес, Лорка, Возрождение все до кучи – в унитаз… Нормально!

Ничего не скажешь – перспектива…

– Бетховен! Лорка! Ха! Да я вижу, вы там, в горах, отстали от жизни, – желчно процедил Пульман. – Вы посмотрите вокруг. Посмотрите! Что с Россией сделалось?! Даун на дауне сидит и дауном погоняет. А сидит тот даун в подъезде, с кирпичом в одной руке и пакетом с «Моментом» на голове. Сейчас надышится, пожрет, долбанет по голове подвернувшегося под руку прохожего и пойдет – засадит даунессе из соседнего подъезда, чтобы наплодить еще кучу даунов… Тьфу! Да я буду просто благодетелем человечества, я уверен в этом.

Все просто – должны быть рабы и элита. Мир уже знавал подобную систему общежития. Правда, там вредные рабы периодически восставали и мочили, как у нас выражаются, своих хозяев. А мои – не будут. Им как-то недосуг будет…

– Неубедительно, – досадливо поморщился Иван. – Как вы себе представляете все это? Дыры всем вы не навертите – при всем желании… Хотя, вы там что-то о каком-то новом методе упомянули. Не желаете поделиться?

– Отчего же, – охотно согласился Пульман. – Я вас к тому и подвожу… Итак – о главном. Во время Второй мировой войны известный немецкий исследователь – некто Вольфгаузен – величайший физик, химик, хирург, психолог, короче, Леонардо двадцатого века, изобрел уникальный аппарат. С его помощью абсолютно безо всякого хирургического вмешательства можно воздействовать на человеческую психику: как избирательно, индивидуально, так сказать, так и тотально, на огромном расстоянии и на значительной площади. Принцип действия – вкратце – основан на создании переменного магнитного поля определенных параметров. Посредством такого поля можно сделать все, что угодно: заставить отдельно взятого жизнерадостного индивида совершить суицид сразу после прекрасного обеда и последующего за этим совокупления с писаной красавицей или же повернуть штыки армии противника на своего, законно избранного президента…

Ферштейн?

– Читал, – презрительно усмехнулся Иван. – У Незнанского, кажется… Да, у него – что-то типа генератора психотронной энергии. Или психотропной…

– Не то, – презрительно скривился Пульман. – Я все, что у нас есть по этому профилю, проштудировал. Жалкие потуги, батенька, жалкие потуги… Так вот – об изобретении Вольфгаузена знали избранные. Эту тайну я купил за большие деньги у одного большого мужика в Европе. Получилось так, что волей случая этот самый Вольф не смог сам сконструировать и опробовать свое детище: из-за неразвитой техники своего времени и отсутствия необходимых материалов. Он мыслил с опережением в полвека, а время, сами понимаете, не спешит угнаться за причудами гениев. Ну, к примеру: в числе всяких прочих диковин, потребных для создания аппарата, дяде Вольфу нужна была такая безделица вроде бы, как пленка из платины и углерода, снятая с кобальто-марганцевого слоя, выращенного на искусственном сапфире… А? – Глаза Пульмана загорелись че истовым торжеством.

– А что – не было? – простецки поинтересовался Иван. – Тонкая, да?

– Тонкая! – язвительно пробормотал Пульман. – Ну о-о-очень тонкая!

И – не было, естественно. Ни десятилетие спустя, ни пару десятилетий.

– А сейчас, значит, есть, – мудро заключил Иван. – Ясненько.

– Сейчас много чего есть, – подмигнул ему Пульман. – Много… Ну, а тогда, в сорок третьем, проект существовал только на бумаге. И вот тогда, в этом самом сорок третьем, дяде Вольфу зачем-то понадобилось в частном порядке вылететь на своем самолете в Иран. Не догадываетесь зачем? А впрочем, это отдельная история – она мне вряд ли понадобится, хотя при случае я с удовольствием куплю и эту тайну… Так вот зря он тогда потащился в Тегеран – зря. Где-то над горами Кавказа самолет потерпел катастрофу. Весь экипаж погиб – чудес, сами понимаете, не бывает. А он свои документы всегда возил с собой – в специально оборудованном несгораемом сейфе, способном без повреждений побывать в эпицентре взрыва ракеты средней дальности. Можно не сомневаться, что проект аппарата до сих пор лежит себе где-то в горах Кавказа – никому не нужный и невостребованный… Ммм-да…

– И найти его не составляет для вас никакого труда, – скромно пошутил Иван. – Всего-то делов: прочесать Кавказ вдоль и поперек. Четыре дивизии альпинистов, пара миллиардов баксов и полвека времени. Не проблема… А придется вам еще армию нанимать – для охраны. В последнее время на Кавказе развелось много вредных, которые никого к себе не пускают. Без армии не получится – никак.

– Не так давно доктор Шеффер – последний из ассистентов Вольфгаузена, оставшийся в живых, вышел на след этой авиакатастрофы. – Пульман стоически проигнорировал Иванову эскападу. – Каким образом – понятия не имею, это загадка даже для меня. Но он обнаружил точнейшие координаты места падения самолета… А теперь насчет вас… Немец, которого вы пять лет назад видели в плену, – Шеффер, собственной персоной. Фраза, которую он непрерывно повторял в бреду, – координаты падения самолета, вершина одной из гор Кавказского хребта.

Координаты оставляют большие надежды: местечко больно безлюдное, высокогорье, угу… В общем, как вы уже догадались, эту замечательную, информацию пятилетней давности мне без особого труда удалось извлечь из потаенных уголков вашей памяти. Плясать от радости я не стал – не так воспитан. Но – потрясен до глубины души. И полон самых радужных надежд. Огромное вам спасибо. Огромное.

– Фантастика, – обалдел Иван. – Столько времени прошло! Неужели все, что вы мне рассказывали насчет этого самого аппарата, – правда?

– Понятия не имею. – Пульман легкомысленно пожал плечами. – Все великие дела, как показывает историческая практика, в зачаточном состоянии выглядели в высшей степени авантюрными и несерьезными мероприятиями. Та же самая практика показывает, что при зарождении оных дел трезвомыслящие обыватели от души потешались над энтузиастами, рискнувшими переступить за грань дозволенного… Вот и вы сейчас – несмотря на то что не отошли еще от действия полученного накануне нейролептика, потешаетесь надо мной – даже перспектива предстоящей операции вас не удерживает от этого…

– Насчет операции, – вскинулся Иван. – Я все хорошо продумал… В общем, незачем мне башку дырявить. Вы сказали, что собираетесь воспользоваться моими услугами… Так вот – я буду сотрудничать с вами и так, добровольно.

Денег немного дадите?

– Поздно, батенька, – скучным голосом проскрипел Пульман, посмотрев в очередной раз на часы. – Вы уже застряли по самые уши – ходу назад нет. Я же сразу сказал… Во-первых, ваше серое вещество содержит ужасный секрет, делиться которым с кем бы то ни было я не считаю нужным. В последнее время этих охотников за секретами развелось – ужас! Шеффер вышел на след авиакатастрофы, я вышел на след Шеффера и без особого труда отследил эпизод вашего с ним контакта – не важно, что одностороннего и не вполне осознанного.

Кто поручится, что никто, кроме меня, не ищет этот секрет? На рынке информации сейчас страшный кризис – за такие тайны могут одним махом голову оторвать. – Он зачем-то повращал шеей и болезненно поморщился. – Во-вторых… Я прекрасно раскусил ваш психотип, молодой человек. Вы хитрая и чрезвычайно своенравная особь. Если я вас отпущу просто так, вы тотчас же вильнете хвостом и начнете строить козни. И потом – вы чересчур много знаете, чтобы вас отпускать просто так. А услугами вашими мы непременно воспользуемся. Непременно – дайте срок…

Да, кстати – вот и наше запаздывающее светило головотяпства…

Иван повернул голову вправо. В дверях кабинета стоял его «дядя» – Александр Иванович.

– Во как! – вяло удивился Иван. – Значит, ты и есть тут главный дыродел? Ну, дядя… И не совестно? Племяннику башку сверлить… Как-никак – родная кровь! Или по барабану? Мамашку угробил, теперь сыночка… А?

– Хуже тебе от этого не будет, – с философским спокойствием заметил «дядя» (разумеется, это был Бабинов), натягивая халат. – Пока не будет… – Он взял со стеллажа маску с резиновым шлангом, на конце которого был небольшой баллон. – И потом… Если есть альтернатива: заполучить дыру в башке или быть умерщвленным, полагаю, выбирать не приходится. – Он прижал маску к лицу «племянника» и повернул вентиль на горловине баллона.

Острая струя чего-то резкого ударила Ивану в нос. Стеллажи с аппаратурой поплыли куда-то в разные стороны. Все вокруг начало медленно погружаться в белый туман. Последнее, что он запомнил сквозь дымчатую пелену, мягким покрывалом обволакивающую сознание, были слова «дяди»:

– Ну вот, шеф… Можете вычеркнуть эту страничку из своей жизни. А сейчас – нервных прошу удалиться! И, кстати, распорядитесь – пусть приготовят сыщика. Пока вдохновение есть, и ему дырочку сооружу…