"Случится же с человеком такое!… (сборник)" - читать интересную книгу автора (Колупаев Виктор)СЕНТЯБРЬКаждый год в конце сентября я беру отпуск. Меня не влечет бархатный сезон на юге, я остаюсь в Усть-Манске. Рано утром я выхожу из квартиры и спешу в лес. Что тянет меня туда? Три пыльных квартала, перезвон трамвайчиков - и город остается позади. И вот я среди берез. Они стоят наполовину голые, и ветер ежесекундно срывает с них трепетные живые листочки, которые, описывая замысловатые траектории, мягко падают на землю. Ласковый золотой дождь, золотая земля, золотое солнце и воздух. И лишь стройные молнии белых как снег берез. Я не останавливаюсь, я иду дальше, я почти бегу, спускаюсь в Бабий лог. Ноги пружинят на болотистой почве, я продираюсь сквозь кусты. Они еще совсем зеленые. Грязноватый, замусоренный ручей. Домики мичуринских участков на другом берегу, огороженные колючей проволокой. Мимо, мимо. К реке. Я скатываюсь с бугра, подхожу к реке, зачерпываю пригоршню воды. Рыбаки в резиновых сапогах, стоящие чуть ли не по пояс в воде, косо смотрят на меня. Я могу распугать рыбу. Тишина кругом. Только чуть слышный шепот реки, да далекий гудок теплохода, да мягкий шелест ветра в ветвях берез. Пусть не волнуются рыбаки. Я ухожу. Пожухлый Потапов луг остается позади с пустой теперь лодочной станцией, с грибками, под которыми сейчас скрываются от солнца только их собственные тени. Закрытые пионерские лагеря и случайная дворняга, которая все еще живет здесь, хотя дети давно в городе. Огромные лапы кедров, которых не страшит скорый приход зимы. Кедровый бор выводит меня к Басандайке. За лето она почти совсем обмелела, и я перехожу ее вброд. Я с удивлением смотрю на странное смешение красок: золота и густой зелени, белых полос и могучих коричневых тонов. Они стоят вперемежку. Березы и кедры. Как юноши и девушки, приготовившиеся к танцу. Но я лишь на мгновение могу задержаться здесь. Я лезу в гору. Здесь снова пионерские лагеря. Асфальтированная дорожка над обрывом. Людей нет. Молчание. Говорит только лес. Вперед, вперед. Через поле не скошенной еще пшеницы, через овраги и разбросанные стометровыми пятнами березовые островки. Рябины, сползающие вниз по оврагу. Странные и родные, будоражащие душу. Мне легко, мне не терпится, я бегу все дальше и дальше. Цель моего утра - Синий утес. Он возвышается стометровой стеной над грустной Маной. Серо-синий, кое-где изъеденный ветрами, размытый дождями. Я пришел. И я снова встречаю ее. Она появляется среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих березовых листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом. – Здравствуй, - говорю я. – Здравствуй, - отвечает она. – Значит, я увижу их? – Ты не передумал? Еще есть время. – Нет. Я все решил. Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке. …Так было и в первый раз. Я встретил ее здесь же. Много лет я прихожу сюда в конце сентября. Она, как и сегодня, словно возникла среди деревьев, черноволосая, в белом платье. Я посмотрел на нее. Нельзя было не посмотреть на нее хоть раз. Все равно она пройдет мимо. Все равно пройдет стороной. А она подошла ко мне. – Тебе не холодно в таком легком платье? - спросил я. Ведь было действительно прохладно, сентябрьское солнце уже не так греет. – Нет, - ответила она. Мы замолчали. Да и о чем было говорить? Желтый дождь шелестел вокруг. Я и знал и не знал ее. Она была похожа на женщину, которую я любил когда-то. Только это было давным-давно. Она пошла, и я пошел рядом с ней. – Хорошо здесь, - сказала она. – Хорошо. Мы подошли к обрыву. Противоположный берег Маны был низкий, заливной, весь в озерах и старицах. Горизонт отстоял от нас километров на двадцать и терялся в сероватой дымке. Я не хотел уходить, не уходила и она. Стоять с ней рядом было радостью, и я сказал: – Ты очень похожа на одну женщину. – Я знаю, - ответила она. – Ты не можешь этого знать. Это было очень давно. – Я все знаю. – Ты колдунья? – Нет, нет, - испугалась она. - Просто я все знаю. – Тогда скажи, как ее звали. Она назвала ее имя. Назвала правильно и добавила: – Это и мое имя. Спроси еще что-нибудь. Я не стал спрашивать, повернулся и пошел прочь от обрыва. Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать. Она все знала. Я поверил в это. Я не хотел вспоминать то, что каждый день старался забыть. Но она догнала меня, остановила и потрепала рукой по макушке. – Не обижайся. Мне очень хотелось побывать здесь. – Пожалуйста. Я не буду мешать. – Всегда ты так. Разве дело в том, чтобы только не мешать? – Что же еще? Она покачала головой. И грусть была в ее глазах. – Нарви мне букет. Я возьму его с собой. – Сейчас уже нет цветов. – Цветов нет, но есть листья. Разве они менее красивы, чем цветы?.. Я помешала тебе? Ты хочешь остаться один? Скажи тогда, зачем ты приходишь сюда? Я не ответил. – Я приду сюда завтра, - сказала она. - А ты? – А я - нет. – Не верю. - Она повернулась и ушла, и растворилась среди берез. И тогда я бросился за ней, но не догнал, потому что некого было догонять. Только ветер вздымал маленькие вихри листьев и бежал дорожкой среди деревьев, словно это был ее след. На следующий день я встретил ее с букетом листьев. Я излазил все овраги, стараясь найти красивые. Красные, оранжевые, темно-желтые и светло-серые. Букет ей понравился. – Почему ты не захотел сделать этого вчера? – Я боялся, - честно признался я. - Боялся, что не уйду от тебя. – Ты и тогда боялся, - тихо сказала она. – Когда тогда? – Когда у тебя должен был родиться сын. – Кто может знать, сын или дочь? – Но я знаю. У тебя родился сын. – Нет! Ты ничего не можешь знать. Это было давно. Тебя и самой-то еще, наверное, не было тогда… Да. У меня должен был быть ребенок. Но я не захотел этого. Струсил? Возможно. Тогда было слишком трудное время, чтобы рождались дети… – У других все равно рождались. – Ну и пусть. Я ни о чем не жалею. – А ты совсем не изменился. – Ты говоришь так, словно знала меня раньше. – Знала. В тот день мы больше не говорили об этом. Просто бродили по лесу, загребая ногами листья, разглядывая муравейники, смеясь и радуясь солнцу и прозрачному воздуху. Я помогал ей перепрыгивать через ручьи, переносил через маленькие болотца, потому что она была в летних туфлях. Я разглядывал ее украдкой. Да, Она была очень похожа на ту женщину, только той сейчас было бы не двадцать лет. – Хороший был сегодня день? - спросила она. – День был самый лучший, - искренне ответил я. – Ты однажды уже говорил это, - погрозила она мне пальцем. – Значит, сегодня еще лучше. – Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь. – Где ты живешь? – Там же, где и ты. - И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полосами. На следующий день я сказал: – Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил. – Конечно, - согласилась она. - Я - это она. – Как можно поверить в возможность этого? – Но ты же сам пришел к этой мысли. – Значит, это возможно? – У нас стало возможным. А у вас нет. – У вас, у нас. Как это понять? – Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо справлялся с физикой. – Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили. – Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию возможных миров. – Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв. – Расскажи… – Что рассказать? – Почему его убили, почему ты остался жить… – В разведке. Мы неожиданно увидели трех автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня. – Вы увидели их одновременно? – Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Надо было нам упасть. – Ты и сейчас так думаешь? – Я часто думал, что мог бы заслонить его прежде, чем это сделал он. – Почему же ты этого не сделал? – Не знаю. – Так вот, ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить. – Нет. Все было наоборот. Ведь я стою перед тобой. – Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет. Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить. Был еще день. Я просил ее рассказать мне о Мире Возможного. И она рассказывала. И мир ее был прекрасен. Не своими городами и реками, не полетами за пределы солнечной системы и радостным трудом. Он был прекрасен мыслями, чувствами и отношениями людей. Она рассказала мне про моих друзей. О белобрысом худом поэте, который стал Великим Физиком. И о других, которых уже не было на этой Земле или о которых я ничего не знал. И чем больше она рассказывала, тем явственнее я понимал, что моя жизнь была цепочкой маленьких и больших предательств, невидимых окружающим, потому что они были спрятаны глубоко в душе; цепочкой страхов и сомнений, когда нужно было действовать прямо и решительно; цепочкой недомолвок, которые незаметно перерастали в боль и страдания других людей. Я испугался любви к женщине, испугался, что она затянет меня в свой непонятный мне мир. И я посоветовал ей избавиться от ребенка, чтобы быть свободным. Я спрятался за спину своего лучшего друга, когда нам в лица смотрели ухмыляющиеся дула автоматов. Я не подал руки одному человеку, когда тот в этом нуждался, посмеялся над другим, когда этого не следовало делать, я ушел, когда мне не нужно было уходить, закрыл глаза, когда нужно было смотреть еще пристальнее, чем прежде. – Неужели все это правда? - я покачал головой. – Правда, - сказала она, имея в виду свое, потом посмотрела на меня и смолкла на полуслове. – Не смотри на меня так, - попросил я. – Что с тобой? - спросила она и погладила мои волосы длинными гибкими пальцами. - Ты поседел… На следующий день она спросила: – Почему ты никогда не спросишь о своем сыне? – Так он все-таки родился? – Да, в нашем мире он родился. Ему уже двадцать лет. Он работает летчиком-испытателем и любит одну очень красивую девушку. Она рассказывала мне о нем, а я все слушал, слушал, слушал. Мне хотелось знать о нем все. Мне хотелось видеть его. И тогда я стал просить ее, чтобы она привела его сюда. – Это невозможно, - сказала она. - Ведь его нет в вашем мире. И он не может появиться здесь. – А ты? Значит, та женщина еще жива, если ты здесь? – Да. Это должно быть так. Тебе не хочется увидеть ее? – Я боюсь. – Ты всегда боялся. Она ушла и не появлялась целый год. А в этом году в конце сентября я увидел ее вновь. На том же самом месте. Она нисколько не изменилась. Ей снова было двадцать лет. Я бросился к ней и прижал к себе. И она не протестовала, только заметила: – Ты изменился за год. Да. Она была права. За год я изменился. Теперь я был не только слушателем, я рассказывал сам, а она смотрела на меня удивленными и радостными глазами. И глаза ее говорили: "Тебе стало лучше…" Да. Я прожил беспокойный год. Лучший год в своей жизни. Мы рассказывали друг другу, а потом просто молчали, и желтые кружочки березового дождя падали нам на плечи. – Ты был у нее? – Был. Она не захотела меня видеть. – И ты ушел? – Нет. Я все же увидел ее. И рассказал ей все. – Она простила тебя? – Нет. Но она улыбнулась. – Ты любишь ее? – Люблю. – Ты вернешься к ней? – Нет. Я ей не нужен. У нее есть семья. И был еще день. И еще. Один счастливее другого. Она возникала среди белых стволов берез, и я бежал к ней. Мы сидели, обнявшись, у самой воды, и река медленно текла у наших ног, что-то нашептывая нам, чего нельзя было понять из-за ее глубины. – Я хочу посмотреть на ваш мир, - сказал я вчера. – Я ждала этого. Ты не боишься? – Нет. – Все равно это невозможно. Тебя нет в нашем мире. И ты не можешь в него попасть. Разве что на мгновение. Но тогда ты не сможешь попасть назад. И, прожив мгновение там, ты исчезнешь, перестанешь существовать везде. – Все равно я хочу увидеть его. И тебя, и сына, и великого физика, и всех остальных. – Подумай. Здесь мы могли бы встречаться еще долго. – Нет. Разреши мне все увидеть собственными глазами. – Хорошо. Подумай хотя бы до завтра. …Она появилась среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих березовых листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом. – Здравствуй, - говорю я. – Здравствуй, - отвечает она. – Значит, я увижу их? – Ты не передумал? Еще есть время. – Нет. Я все решил. Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке. – Поцелуй меня, - говорит она. - Там будет много людей. Мы стоим, прижавшись друг к другу, двадцатилетняя женщина и я, уже совсем седой, поседевший в один день. Я чувствую, что она не хочет меня отпускать. Ведь теперь она потеряет меня навсегда. Она отталкивает меня и шепчет беззвучно: "ЛЮБЛЮ". – ЛЮБЛЮ, - говорю я ей. – Подожди меня здесь, - говорит она. - Я дам тебе знак. Она уходит все дальше, все дальше, медленными шагами, оглядываясь и останавливаясь на секунду. Обнимает березу. Может быть, ей трудно идти, или там кнопка неведомого мне аппарата. Она оторвалась от ствола, выпрямилась, позвала меня к себе. И я пошел к ней. Я хочу хоть на миг увидеть мир, в котором я не испугался своей любви, мир, в котором я не убил своего сына, мир, в котором я не предавал своих друзей, не прятался за их спины. Я иду к тебе, моя молодость! Возьми меня хоть миг! Ветер взвивает сухие желтые листья, создавая маленькие стремительные вихри. Ветер режет лицо, сушит глаза… Я иду, и она все ближе, ближе. Остался один шаг… |
||
|