"Золотой палач (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора (Приставкин Анатолий Игнатьевич)ПраздникНа этот раз за мной пришли с утра и объявили, что сегодня праздник окончания учебного года и в клубе собирают колонистов. Должны быть все. А значит, и я. Но повели почему-то не напрямик, а окольными путями. Кроме Пузыря и двух помощников, в сопровождающих был и украинский урка. Боялись, видимо, что я могу драпануть. А я наслаждался летним солнышком, зеленью, одуванчиками, высыпавшими, как веснушки, на прогретых полянах. Смотрел на торопившихся куда-то людей, на эшелон с военной техникой, который полз по железной дороге, просматриваемой сквозь деревья. Пищали и копошились в песке воробьи, для которых что война, что мир – все одинаково. Они счастливы уже тем, что живут… Вдруг навстречу попался Жидок. Никогда его не видел, но почему-то сразу узнал. Он соскребал со ствола сосны смолку для жевания и вытаращился, завидев меня. Может, считал, что меня уже нет. – Привет, Жидок, как жизнь молодая? – поприветствовал его. Он испуганно отвернулся. Возле клуба даже разговоры смолкли, когда мы проходили. Меня провели в зал и посадили в самую середку, так что Пузырь и украинский урка восседали по бокам, а остальная стража сзади. Вечер открыл начальник колонии, я впервые его видел: поджарый, невысокого роста, в военной форме без погон, правый рукав пустой. Инвалид, видать, недавно с передовой. Он по бумажке прочел поздравление с окончанием учебного года, а еще сказал, что сорок четвертый войдет в историю как год победоносный и скоро фашистская гадина будет раздавлена в собственной берлоге. За ним выступила мать известной героини-партизанки, погибшей от рук фашистских извергов. Она стала проникновенно рассказывать о жизни своей дочери, какой прилежной она была в школе и как отлично училась. А потом добровольно пошла в партизанский отряд, и во время выполнения боевого задания ее схватили и пытали…. Пузырь вдруг сказал: – Сейчас она всхлипнет… А сейчас в платок уткнется… А в этом месте она иногда рыдает. Но не сильно… – А ты почем знаешь? – удивился урка. – Да я ее четвертый раз слушаю. Я ее рассказ наизусть помню. Потом выступала школьная самодеятельность со стихами и песнями, и особенно колонистам понравилась знакомая песня из кино, которую, сидя на телеге и играя сам себе на гармошке, поет артист Крючков: «Одержим победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне…» Многие ждали, что после победы к ним кто-то обязательно приедет. Только не колонисты. Я тоже никого не ждал, но все равно приятно было знать, что кто-то к кому-то приедет. Да еще на коне! – Вот это по-нашему! – воскликнул Пузырь, глядя, как я аплодирую. – Нравится? Я пожал плечами. Не его собачье дело до моей кошачьей жизни! Хочу и аплодирую, у меня тоже сегодня праздник. Имею право. – Да не лезть ты к нему, – сказал урка. – Вон, смотри, сейчас учителка будет грамоты давать. На сцену вышла худенькая, прямо как девочка, женщина. Она сказала несколько слов про хороших учеников, вручила грамоты за успеваемость, потом стала читать какое-то стихотворение Пушкина про племя молодое, незнакомое… Я подумал, что про наше племя она знать ничего не может, лучше бы какие другие стишки прочла… про победу там… И тут я услышал, как она говорит, что недавно вот узнала от дочери, будто в нашей колонии держат взаперти мальчика, словно пленного. Может, конечно, это игра такая, но даже если игра, все равно… Мы же не какой-нибудь гитлерюгенд, а советские пионеры!.. – Постойте, – перебил ее начальник колонии. – Вы о ком говорите-то? – Его зовут Александр Гуляев. – И он что – сидит взаперти? – Да, в каком-то сарае! – У нас такого быть не может, – произнес начальник колонии и даже привстал, глядя в сторону Карабаса Барабаса. – У нас есть такой Гуляев? Он где сейчас? Тут поднялся с переднего ряда Яшка Главный и, указывая в мою сторону, сказал, что Гуляев в зале, никто его взаперти не держит. Может, это он для подружки своей сочинил? Он же чудик… Это все знают. Зал захохотал, заулюлюкал, кто-то зааплодировал. – Тише! – сказал начальник колонии. – Гуляев здесь? Меня подтолкнули сразу с двух боков. Я поднялся. – Ну вот, видите, здесь он, – сказал начальник, обращаясь к женщине. – Ваша дочь что-то напутала… Катина мама стояла, глядя в зал, и растерянно молчала. Хотела, кажется, что-то еще спросить, но махнула рукой и села. А зря. Если бы она попросила меня выйти на сцену и все рассказать, я бы рассказал. И ей, и всему залу. Я в этот момент ничего не боялся. Обратный путь до сарая мы проделали в гробовом молчании. И лишь у самой двери украинский урка, обычно добродушный, разразился бранью. Досталось и учительнице, и ее дочери, посмевшей что-то вякать, и, конечно, мне. – Дотянули! – зло закончил он. – Прикончить бы зараз… прям щас… и точка! Пузырь развел руками и посмотрел на меня. Кажется, он колебался. – Давай вот что сделаем, – тихо предложил ему урка. – Ты нас запри на полчаса. Остальное я сам. А? – А что скажем Главному? – Скажем, напал… Он же чудик… Пришлось тово… успокоить… – Не поверит, – возразил Пузырь. – И потом, мы не одни… Тут еще стража… Заложат… – Пусть попробуют! – пригрозил урка. – Я им зубы перетасую! – Нет, – решил Пузырь. – Потерпи уж до завтра. Думаю, дольше не протянется. Весь разговор происходил при мне, но так, будто меня не было. Пузырь пропустил меня во тьму сарая и с грохотом захлопнул дверь. |
|
|