"Свидетелей не оставлять!" - читать интересную книгу автора (Пратер Ричард С.)

Глава 13

Когда я вернулся в гостиную, Рэнди только появился в дверях в сопровождении Олив Фейрвезер. Он подошел ко мне с несколькими пакетами, бросил их на пол и объявил:

— Это все, что мог приобрести для тебя.

— Я был... То есть спасибо! Как вам удалось все это проделать за такое короткое время?

— Меня не было больше часа, сынок. — Он внимательно посмотрел на меня. — Принял душ? Ну, тебя это несколько успокоило. Выглядишь получше.

— И чувствую себя получше, — радостно сообщил я. — Лучше, чем все последние дни и даже недели.

Я переоделся в душевой и, поскольку просил Рэнди приобрести скромную одежду, выглядел теперь как подавальщик. Черный костюм, серая рубашка, черный галстук и черные башмаки. Даже черная шляпа и темный плащ. Великолепный маскарад! Никто бы не узнал меня в таком облачении. В кармане новых брюк я обнаружил двадцатипятидолларовую купюру. Когда позже попытался поблагодарить Рэнди, он заявил, что теперь все брюки так продаются и чтобы я заткнулся.

Я побеседовал с Рэнди и Олив минут двадцать. Вначале Олив немного нервничала, приглаживая свои коричневые волосы и поглядывая на меня странными серыми глазами, но скоро успокоилась. Самой важной информацией, которую мне удалось выудить из разговора с ней, было то, что сестра Диксон помогала доктору Вулфу при абортах. Поскольку я считал, что только эти двое, за исключением разве водителей такси и коридорных, были свидетелями происходившего, это означало — к настоящему моменту дело об абортах прикрыто.

Олив достаточно хорошо посвятила меня в деятельность Артура Траммела. Каждый вечер, кроме вторника, который был для него днем отдыха, «Всемогущий» проводил в шатре большое собрание, после которого проходило другое, в выкрашенном в черный цвет здании — «Комнате истины». Это собрание устраивалось для тех, кто хотел получить «дальнейшие инструкции».

Внутри здания «Комнаты истины» находилась еще одна маленькая комната, в самом конце коридора, так называемая «Комната исцеления». Там завершались ночные операции Траммела. Туда после «дальнейших инструкций» мог анонимно обратиться со своими проблемами, заботами и бедами любой траммелит, чтобы получить от «Всемогущего» мудрые советы и консультации.

Олив также подтвердила сказанное раньше Хантом, что Траммел всегда бывает занят в «Комнате истины» с девяти до десяти вечера, после чего обычно тратит еще полчаса на «мудрые советы».

Я поинтересовался:

— Значит, он не знает, кто входит в «Комнату исцеления»?

— Кто, Мастер?

— Да, Мастер.

— Конечно нет. В «Комнате исцеления» постоянно темно.

— А вы не знаете, посещала ли эту «Комнату истины» Фелисити после собраний в шатре?

— Насколько мне известно, нет.

Хант тоже сказал, что никогда не замечал Фелисити в «Комнате истины», ни в какое время.

За несколько минут они рассказали все, что мне хотелось узнать.

Вошла Джо. Напевая, уселась в кресло.

Рэнди встал:

— Ну, хорошо! Я отвезу Олив домой.

Джо перестала напевать, я видел, как на ее лице расплылась улыбка.

— Так... так быстро? — посмотрел я на Рэнди.

— Вернусь к тому времени, когда нужно будет везти тебя на собрание.

Он вышел вместе с Олив. Вскоре шины вновь заскрипели.

— Итак, мы снова одни, — заметила Джо.

— И что? — откликнулся я.

Она рассмеялась и сказала — что.

— Ты пытаешься управлять мной, — упрекнул я ее, — но предупреждаю, я собираюсь действовать прямолинейно. Больше не сдвинусь с места, и так уже изнемог. Ну, так что ты собираешься делать?

Джо не пошевелилась. Да в этом и не было надобности, потому что она сидела у меня на коленях.

Глядя мне в лицо, она улыбнулась:

— Я больше никуда не денусь, Шелл. Перестань беспокоиться.

— А кто беспокоится?

Вечером территория траммелитов выглядела иначе. Было без четверти восемь, когда Хант повернул своего «монстра» на гладкую дорожку, ведущую к ярко освещенному шатру. Я был здесь уже второй раз за последние тридцать шесть часов. Впереди и позади нас двигались другие машины. Десятки мужчин и женщин шли вдоль дороги и по траве в том же направлении, к шатру, где вчера я сражался с Траммелом и его «наставниками». До него оставалось ярдов пятьдесят, уже была хорошо слышна органная музыка в стиле джаза.

— Достаточно, Рэнди, я вылезу здесь, спасибо.

Хант съехал на обочину, притормозил.

— Ты уверен, что мне не стоит пойти с тобой?

— Уверен. Спасибо. Постараюсь сообщить обо всем, что здесь будет происходить.

Я вышел, а он развернулся и уехал.

В дополнение к черному костюму и шляпе на мне был еще черный плащ с поднятым воротником, прикрывающим лицо. Дождь не шел, люди были одеты по-разному, но некоторые тоже в плащи, так что я не должен был как-то выделяться.

Внутри шатра, на полпути к сцене, я нашел пустой стул и его оседлал. Часы показывали без пяти восемь. Вот-вот должно было начаться собрание. Пустых мест практически не осталось. По моим расчетам, тут уже присутствовало около двух тысяч человек, но внутрь продолжали протискиваться опоздавшие. По гулу и духоте могло показаться, что народу собралось значительно больше.

С левой стороны полотнище шатра было поднято, в открытом пространстве ничего не было видно, кроме темноты, но из рассказов Рэнди и Олив я знал, что ровно в восемь зажжется яркий свет и собравшиеся смогут лицезреть торжественный выход Траммела из «Комнаты истины» и не менее торжественное его появление на сцене. Однако наверняка это делалось еще и для вентиляции, поскольку от сгрудившейся здесь массы тел воздух был очень тяжелым.

Перекрывая шум голосов, звучал орган. Сверху на задней части сцены свисали серые драпировки. Это там я схватился с «наставниками».

Внезапно орган начал исполнять мелодию, по-видимому хорошо знакомую собравшимся траммелитам. Шум голосов мгновенно смолк, и я услышал мелодичное пение. На правой стороне сцены стояли примерно двадцать человек в сером и пели что-то о «Всемогущем». Это была та самая хоровая группа, в составе которой еще три ночи тому назад выступала Фелисити Гиффорд.

Однако большинство присутствующих смотрели на открытую левую сторону шатра. Я присоединился к ним и увидел, как там зажглось и стало усиливаться освещение, вырывая из темноты здание «Комнаты истины» и все пространство между ним и шатром. И тут «Всемогущий» перешагнул порог и медленными, размеренными шагами направился к нам. Его приближение было точно рассчитано. В момент, когда он вошел в шатер, прозвучала последняя нота. В полной тишине Траммел поднялся на помост по деревянным ступеням с левой стороны.

Дойдя до верхней ступени, он быстро наклонился, взял что-то с маленького столика, затем вышел на середину сцены, держа этот предмет прижатым к груди. Разглядев тянущийся за ним провод, я понял, что у него в руках переносной микрофон. В наши дни ни один руководитель секты не может обойтись без микрофона.

Траммел остановился лицом к собравшимся, поднял и вытянул ладонями вверх обе руки над головой. Одно мгновение стоял молча, затем опустил руки вдоль тела.

— Друзья мои! — произнес он. Это звучало знакомо, но к тому моменту, когда я вспомнил, где раньше слышал подобное, Траммел уже сказал: — Я вас приветствую! Добро пожаловать в обитель Всемогущего! — и продолжил бубнить дальше такие же бесцветные слова. — Мои последователи, мои соратники-траммелиты!

На нем была черная мантия. На лице застыло хищное выражение голодного сарыча. Это было видно даже с моего места. А глаза на таком отдалении, благодаря тому, что были очень близко поставлены, казались одним, случайно возникшим в центре его маленькой головки, глазным яблоком. Кустистые брови все время шевелились.

Слева от меня раздался какой-то шорох, и я заметил движущееся ко мне огромное блюдо для пожертвований, которое передавали по рядам. У меня не было денег, а кроме того, я не собирался бросать ничего в кошелку траммелитов. Поэтому передал его дальше, опустив голову, надеясь, что никто ничего не заметит и не станет на меня шипеть. Однако успел увидеть на блюде довольно много купюр, покрывавших мелочь, если только там вообще была мелочь.

Пока «Всемогущий» сообщал, что пожертвования будут использованы на завершение строительства «Дома вечности», предназначенного для того, чтобы «существовать века», я мысленно умножил среднюю сумму пожертвования на две тысячи, затем на шесть вечеров, затем на пятьдесят две недели. Получилось где-то полмиллиона долларов. После этого начал слушать Траммела внимательнее. Этот парень был большой делец.

Призыв к пожертвованиям закончился, началось главное действо. Скоро я признал, что Хант прав. Все, что говорил «Мастер», и в самом деле действовало возбуждающе.

— Похоть — это грех, уродливый человеческий грех, — неслось со сцены. — Человек вожделеет ко всему. Он вожделеет к мясу животных для своего ненасытного желудка, к женскому телу для своих мерзких чресел. Женщина, если он не расхищает твое тело руками, он оскверняет тебя, греша с тобой в своих мыслях!

В какой-то момент мелодичный и ровный голос Траммела стал резким, он начал задыхаться. Его фразы возносились и падали в испытанном временем призыве проповедника, знающего, как волновать кровь, а не мозги. Отдельные люди в толпе начали издавать вопли согласия и одобрения, выкрикивая: «О боже!», «Аминь!», «Аллилуйя!».

Я должен был согласиться, что «Всемогущий» воздействовал на свою паству здорово. Причем воздействовал на сексуальные чувства. Если бы все это было написано в книгах, которые он требовал запретить, их следовало бы запретить мгновенно.

Толстуха, сидевшая рядом со мной, бросилась к сцене с полуоткрытым ртом и с пересохшими губами, тяжело дыша. Другая женщина нервно сжимала руки.

Между тем Траммел перешел к обвинениям и обличениям. Он размахивал руками и кричал, а речь его усиливалась благодаря висевшему на груди микрофону.

— Мы призваны очистить землю! Мы должны находить грех и уничтожать его! Только тогда Царство Небесное будет нашим!

Потом было еще много, очень много давно известных эмоциональных заклинаний типа «мумбо-юмбо».

Неожиданно он покинул сцену и двинулся по левой стороне шатра, продолжая кричать и напыщенно декларировать. При этом вглядывался в лица тех, мимо кого проходил. Он шел прямо к моему ряду. Я спрятал голову чуть ли не между ног, но успел заметить, что длинный тонкий провод тянется за ним, так что ни одно его слово не остается не усиленным динамиками. «Всемогущий» обошел весь шатер, вернулся к сцене по правой стороне и снова поднялся по ступеням, подбирая за собой длинный шнур. Однако под конец, когда он сказал несколько слов о блудницах, падших женщинах и об угрозе, исходящей от них для присутствующих мужчин, одобрительный гул толпы перекрыл микрофонную речь.

Оргия закончилась песнопениями, в том числе исполнением псалма «Отверзи врата и впусти меня!» и песней, посвященной лично «Всемогущему».

После этого «Мастер» призвал страдающих какими-либо недугами подняться на сцену. Сначала я не понял, что он имел в виду, но потом я увидел мужчину на костылях, женщину в инвалидной коляске, слепого, прокладывающего себе путь с помощью палочки, и, наконец, молодого человека с лицом усеянным прыщами. Всего их было человек двенадцать.

Выстроив их на сцене, Траммел походил перед ними, восклицая, что исцеляющая сила заключена в его правой руке, обещая помочь каждому. Затем провел этой рукой по лицу прыщавого юноши. Прыщи не исчезли. «Мастер» тут же объяснил, что «сила» иногда начинает действовать через день или два. Тогда провел рукой по ногам человека на костылях. Тот тут же отбросил костыли, сделал два шага и упал. Бедняге помогли встать, он опустился со сцены без посторонней помощи и проковылял еще несколько шагов до своего места. Все это особого эффекта на присутствующих не произвело, но тут Траммел продемонстрировал один интересный номер, стоящий одиннадцати остальных попыток. Он довольно долго занимался слепым человеком, издавая гипнотизирующие вопли, убеждая всех, что непременно вернет свет мертвым глазам. Потом прижал к ним руки на две минуты и заявил, что, когда их отнимет, человек прозреет.

Наконец убрал руки. Слепой поднял глаза, посмотрел на Траммела, затем медленно повернулся к толпе. Он долго стоял, уставившись на нас, и вдруг громко заорал:

— Я вижу! О боже, я вижу!

Далее исцеленный упал на колени и, всхлипывая, обнял ноги «Всемогущего». Толпа неистовствовала. Раздавалось еще больше возгласов «Аминь!» и «Аллилуйя!», чем во время проповеди. После этой удивительной демонстрации все остальные «страждущие», стоящие на сцене, «почувствовали» явные признаки улучшения.

В заключение хор снова восславил «Всемогущего», а он пригласил всех желающих познать истину в «Комнате» с соответствующим названием и после этого исповедоваться в «Комнате исцеления».

Под звуки органной музыки Траммел удалился со сцены. Огни снаружи, выключенные в течение последнего часа, снова зажглись. «Мастер» покинул шатер и прошел мимо участка, огороженного веревками, — места строительства «Дома вечности» в ярком освещении. Пока он не вошел в «Комнату истины», никто не сдвинулся с места, но затем начался исход.

С пылающими лицами мужчины и женщины направились туда же рука об руку.

В спешке и толчее я последовал за идущими в «Комнату истины». Свет там был приглушен, и меня вряд ли можно было приметить, хотя я там оказался единственным без пары. Вскоре в помещении собралось человек тридцать — сорок.

В этой «Комнате» не было ни стульев, ни скамеек, только ковер на полу. Люди уселись на нем, скрестив ноги, некоторые разлеглись. Я огляделся, сравнивая увиденное с описанием, которое дали мне Олив и Рэнди. Все стены были задрапированы черной материей. Только справа стояло примерно полдюжины деревянных стульев, ближе к двери, ведущей в «Комнату исцеления». Впереди находилась небольшая деревянная трибуна для оратора, откуда Траммел обращался к пастве.

Спустя минут пять после того, как я уселся на ковре, снова появилось блюдо для пожертвований, а затем откуда-то из глубины вышел Траммел и направился к трибуне.

Он начал говорить через микрофон, но вещал на этот раз более спокойно и сообщил нам, что обращение к пастве займет около часа, после чего он возглавит молитву траммелитов перед тем, как снова зажжется свет. Освещение между тем становилось все слабее, пока не наступила полная темнота. По-видимому, светом управляли с помощью реостата.

Далее он объявил, что его сегодняшняя проповедь направлена против моральной опасности разврата, допускаемого в литературе. И начал нападать на Генри Миллера.

— Генри Миллер должен быть запрещен! — заявил медоточивым тоном Артур Траммел и, чтобы доказать крамольность писателя, принялся цитировать огромные отрывки из «Тропика Рака». Либо он читал, пользуясь азбукой Брайля, либо выучи я их наизусть.

С меня было достаточно, я двинулся к выходу.

Никто этому не воспротивился, мне удалось спокойно выйти наружу. Вероятно впитав достаточно истины, чтобы стать безупречно хорошими, люди нередко покидали «Комнату истины» до окончания церемонии.

Я шел по направлению к дому Траммела, достав из кармана плаща маленький фонарик, которым меня снабдил Хант, и почти всю дорогу мне прекрасно был слышен голос «Всемогущего», продолжающего свою горячую проповедь.

Только у самого его жилища наконец-то от него отделался. Потом открыл дверь и вошел. Но здесь услышал какие-то другие голоса. Передвигаясь с величайшей осторожностью, я пересек холл и подошел к закрытой двери, ведущей в затемненный коридор. В конце его из-под другой двери пробивалась тонкая полоска света. Голоса раздавались там.

Я подкрался тихо, как только мог. Слова, произносимые мужчиной, разобрать было невозможно, но дверь была приоткрыта примерно дюймов на шесть. Прислонившись к стене, я заглянул в щель. В комнате, что-то бормоча, стоял Артур Траммел!