"Шотландец в Америке" - читать интересную книгу автора (Поттер Патриция)

15.

Несмотря на неудобства прежнего положения, Габриэль очень жалела о тех временах, когда она была всего только Шкетом. Если Дрю питал к ней теперь презрение, то этого никак нельзя было сказать о других погонщиках.

Прошло три дня после того, как была обнаружена истина, а Габриэль уже вовсю баловали и лелеяли. Она перестала быть незаметным Гэйбом Льюисом и превратилась в объект самого пристального и восхищенного мужского интереса.

Уже в самый первый вечер после роковой переправы ей преподали первый пример внимания, которое почти обрушилось на нее, как лавина. Габриэль разжигала костер, когда один из погонщиков бросился к ней на помощь, взял из ее рук растопку и сам занялся огнем, повергнув ее в изумление. Прежде чем она успела возразить, языкастый Хэнк Флэнниган, который целую вечность назад готов был прозакладывать свою шляпу против ее, застенчиво приблизился к ней. Лицо его, обрамленное густыми соломенными кудрями, порозовело. Он неловко переминался с ноги на ногу, комкая в руках свою потертую шляпу, — а затем сунул ее Габриэль.

— Вам, мэм, она может сгодиться. То есть, я хотел сказать, мисс, вам она потребоваться может.

Другой погонщик неловко бочком подошел к ней.

— Вы нас простите, мэм, за грубое обращение. Мы просто так, дурачились.

— Если потребуется помощь, — вмешался Долговязый, — вы только кликните меня.

Теперь Габриэль уже не могла поднять мешок с мукой или охапку хвороста — кто-нибудь из погонщиков тут же оказывался рядом с желанием обязательно помочь. Только Дэмиен Кингсли позволял себе насмешки и ухмылки, и это ей очень не нравилось. И он, и многие погонщики теперь, конечно, припоминали, сколько раз, будучи Шкетом, она оставалась с шотландцем наедине.

Больше всего, однако, удивляло Габриэль отношение к ней Кингсли. Такой терпимости с его стороны она никак не ожидала. Он даже на свой лад забавлялся такой ситуацией. Габриэль видела, что после разговора с ней на берегу он о чем-то беседовал с Дрю, после чего тот бросил на девушку загадочный быстрый взгляд, вскочил в седло и поехал в ночной дозор. Кингсли, заметив ее, насмешливо фыркнул и зашагал прочь. Габриэль ничего не понимала.

С тех пор Кингсли редко бывал в лагере. Несмотря на возражения тех, кто опасался за его жизнь, он снова и снова отправлялся на разведку. Иногда он отсутствовал почти целый день и появлялся только к вечеру, чтобы отдать необходимые распоряжения.

А самым заветным желанием Габриэль было снова обрести прежнюю близость с Дрю, но она опасалась, что это уже невозможно.

Хотя все неуклюже старались ей помочь, весь день она была занята. Даже слишком. В ее фургоне расположились уже три новорожденных теленка, которых, смущаясь, поручили ее заботам погонщики. Сэмми уже достаточно подрос, чтобы находиться рядом с матерью, но каждый вечер Габриэль надо было отыскивать для других телят их матерей, и ей пришлось привязать им на рога разноцветные лоскутки. Верный принял на себя обязанность охранять телят и загонял их обратно в фургон, чтобы они куда-нибудь не убрели. Билли Бонс тоже требовал ее внимания и, конечно же, Сэмми — не говоря уже о вечно голодных погонщиках.

Дни в постоянных хлопотах проходили быстро, но душевное одиночество становилось все глубже и острее, все больнее и пронзительнее. Кингсли не скрывал, что постарается как можно скорее нанять нового повара, и время текло неумолимо, как песок в песочных часах…

Габриэль оторвала взгляд от сковородок и увидела, что в лагерь галопом скачет Кингсли. Это значит, что он узнал важные новости. Его быстро окружили свободные от дежурства погонщики. Она тоже неуверенно подошла ближе.

— Военные говорят, что дали хорошую взбучку индейцам киова… Лейтенант утверждает, что армия одержала славную победу, — добавил Кингсли довольно сухо. — Ну, военные всегда так говорят, даже когда им хвост накрутят, но они утверждают, что опасности больше нет. По крайней мере, со стороны беглых индейцев.

Погонщики радостно зашевелились.

— А это значит, что мы теперь можем жить вольготнее и отменить ночные дежурства.

Погонщики обрадовались еще больше.

— Только это не значит, что не существует других опасностей. Шайенны вышли на тропу войны, да и другие племена не прочь украсть корову-другую, так что смотрите в оба.

Ковбои закивали в знак согласия.

— Поеду вперед и оповещу остальных, — продолжал Кингсли, наливая себе кружку кофе. — Дэмиен в дозоре?

— Дэмиен, Скотти, Долговязый и Хэнк, — доложил Терри Кингсли.

При упоминании о шотландце Кингсли глянул на Габриэль. Она изо всех сил старалась не покраснеть, но безуспешно, — и отвернулась, желая скрыть навернувшиеся слезы. Это было ужасно унизительно. Шкет ни за что бы не расплакался. И все же, отчаянно борясь с волнением и удивляясь, почему раньше таких затруднений не возникало, новость, сообщенную Керби, Габриэль встретила с облегчением. Она опасалась за Дрю — да и за всех погонщиков, когда они уезжали за пределы лагеря.

Мужчины мало-помалу занялись игрой в покер. Теперь, когда непосредственная угроза нападения индейцев миновала, Габриэль решила по вечерам приучать Билли Бонса к верховым поездкам. Дни были долгие, темнота наступала поздно, поэтому у нее оставались по крайней мере два светлых часа. Ей необходимо было на время укрыться от пытливых или влюбленных взглядов. Найдя седло в хозяйственном фургоне, она взнуздала Билли, который тоненько ржал от возбуждения. Теперь конь выглядел совсем иначе, бока у него округлялись, шкура блестела от частого соприкосновения со скребницей. Очевидно, Билли и сам чувствовал, что стал настоящим красавцем.

Верный, повизгивая, запросился с ними. Все телята были отведены к матерям, напились молока и улеглись на землю спать. Только Сэмми не ложился, демонстрируя свою независимость.

— Ладно, — сказала Габриэль Верному, — но не отставать от меня ни на шаг.

Верный легонько вильнул хвостом в знак согласия, а затем внимательно стал наблюдать, как хозяйка без особой ловкости забралась в седло. Искусства изящно и легко садиться на лошадь Габриэль еще не постигла. Она вздохнула, подумав, что у нее слишком мало времени для практики. Когда лошадь подкидывала задом, всадница тяжело оседала на круп.

— Мисс, мэм, э… — Долговязый загородил дорогу Билли. — Опасно вам выезжать одной.

Никто о ней не беспокоился, когда она была некрасивым, грязным парнишкой.

— Да ведь киова больше нет, — отвечала она.

— Все равно, мисс Габриэль, кругом полно разных негодяев.

— Но со мной Верный, — возразила она, чувствуя себя пленницей.

— Тогда я поеду с вами, — объявил погонщик с надеждой во взгляде.

Притворно потупившись, девушка прибегла к предлогу, который должен был убедить Долговязого.

— Я… гм… нуждаюсь в некотором уединении.

Бронзовое лицо полукровки застыло от смущения.

— Но вы недалеко уедете?

— Нет, недалеко, — соврала она так убедительно, как могла. Шпоры Габриэль не носила. С ними, конечно, удобнее, но все равно жестоко пускать их в ход. Вместо этого она дернула поводья, и Билли тотчас ее понял. Он припустился легкой рысцой. Верный бежал следом.

Габриэль ехала вперед и вперед. С обязанностями на сегодня покончено, все поужинали, и на тлеющих угольях стоит котел со свежим кофе для тех, кто придет с дежурства. Она даже испекла подовый хлеб на следующий день — чтобы погонщикам было что пожевать во время перегона.

Габриэль старательно примечала дорогу. Ее бросало в дрожь при мысли, что можно потеряться в. этих бескрайних просторах, но ей просто необходимо было уехать. Чтобы подумать, наметить план.

Пока что все ее планы кончались крахом. Никогда нельзя солгать единожды, думала она, даже малюсенькая ложь из самых благих побуждений может разрастись в огромный глубок лжи и не правды. Неудивительно, что Дрю ненавидит, когда лгут. Но почему все-таки он так болезненно к этому относится? Явно, что ему лгали и он пострадал от этой лжи. Но кто его обманул?

Женщина? Не потому ли он держится поодаль, хотя каждый раз при взгляде на Габриэль его глаза полыхают огнем?

Она постаралась сосредоточиться только на езде и сделать так, как учил ее Дрю. Расслабиться. Отдаться на волю лошади. Стать с ней единым существом. Не принуждать ее ни к чему. И все же Габриэль изо всех сил держалась за седельную луку, и ритм ее движений не совпадал с мерным шагом Билли.

Вдруг Верный залаял, описал большой круг и остановился как вкопанный, к чему-то прислушиваясь. Снова залаял и побежал влево.

— Верный!

Собака помедлила секунду, но потом бросилась прочь. Габриэль снова крикнула: «Верный!» Она не может потерять пса. Его доверил ей Дрю. В ужасе девушка пустила Билли галопом вслед за собакой, чей пестрый хвост мелькал, точно флажок, в высокой траве. Почувствовав, что она уже не трясется, как куль с картошкой, в седле, она с робкой радостью вознесла молитву небесам.

И едва не растоптала Верного, который что-то обнюхивал на земле. Габриэль спешилась и увидела, что пес деловито облизывает шевелящийся сверток. Она подошла поближе и споткнулась обо что-то мягкое. Крик застрял у нее в горле, когда она увидела женщину в одежде из оленьих шкур, неподвижно лежащую на земле. На груди запеклось темно-красное пятно. Габриэль нагнулась и дотронулась до женщины. Холодная.

Габриэль с трудом проглотила комок в горле. Черные волосы женщины доходили до плеч и были заплетены в косички. Тело было такое худое, что напоминало скелет. Сверток около нее снова дрогнул, и Габриэль внимательно к нему присмотрелась. Младенец, всего несколько месяцев от роду, завернутый в кусок полотна, снова тихонько пискнул — словно котенок мяукнул. Она быстро развернула ткань — мальчик, совсем отощавший, но ран на нем не видно.

Это солдаты, подумала Габриэль. Солдаты, которые гордятся своей славной победой. Женщина, очевидно, бежала из пекла войны вместе с ребенком, чтобы вот так умереть от потери крови.

Верный взвизгнул и снова попытался лизнуть ребенка. Чувствительное сердце Габриэль едва не разорвалось от горя при виде несчастного малыша. Индейский ребенок. Вряд ли кто захочет приютить его и позаботиться о нем, если он выживет.

Она взяла ребенка на руки и заворковала, пытаясь его успокоить, а Верный с надеждой уставился на нее блестящими глазами, ожидая похвалы за находку.

— Ты хорошая собака, — прошептала Габриэль с чувством. И впервые за все время Верный лихорадочно завертел хвостом.

Зачем, недоумевала Габриэль, женщина взяла с собой младенца в опасную дорогу? Или ее заставили? И мать, и ребенок ужасно отощали. Наверное, оголодали в резервации.

Этого она теперь никогда не узнает. Но… значит, надо как можно скорее вернуться в лагерь. Мать Сэмми даст пропитание голодному младенцу. И надо будет похоронить несчастную женщину, а для этого потребуется помощь.

Но если Габриэль было трудно сесть на лошадь, держа в руках младенца, то держать его в одной, а другой править лошадью было почти невозможно. И она взглянула на небо, словно в надежде на подсказку. Горизонт пылал в закатных лучах солнца. Девушка быстро спешилась и подошла к мертвой женщине. Печально, однако она должна быть практичной. Как эта женщина ухитрилась нести ребенка всю дорогу?

Габриэль неохотно положила младенца на землю и посмотрела на мертвую. Лицо ее было очень худое, но явно юное, раскрытые глаза казались почти черными, нос — прямой, с горбинкой. Наверное, она мексиканка, откуда-то с границы и пристала к индейскому племени. Габриэль прочла краткую молитву и поклялась себе, что уговорит погонщиков приехать сюда и похоронить ее. Однако ничего похожего на колыбель или на перевязь она не находила.

Сделав над собой усилие, Габриэль закрыла женщине глаза, а затем разорвала полотно на куски, сделала петлю, зацепила ее за седельную луку, обвязала другим концом ребенка, чтобы иметь возможность придерживать его одной рукой, взгромоздилась на Билли и свободной рукой натянула поводья. Вознеся молитву небесам, чтобы именно сейчас Билли не вздумалось проявлять свой шаловливый нрав, Габриэль сжала коленями его бока. Когда она отправилась в обратный путь, небо уже стало сизо-голубым.* * * — Хоронить индианку?

— Взять к себе индейского ублюдка?

— Мисс, да вы с ума спятили!

Габриэль прижала младенца к груди, стоя под градом упреков, которыми осыпали ее Дэмиен и другие погонщики. Дело ничуть не улучшило то обстоятельство, что некоторые из них уже ездили ее искать, так как она долго не возвращалась.

— От индейцев плодятся блохи, — высказал Дэмиен распространенное убеждение.

На востоке, где Габриэль провела большую часть жизни, в моде был образ «благородного дикаря», но она уже достаточно долго пробыла в Техасе и наслышалась о жестокостях, творимых индейцами. Из разговоров погонщиков у костра она знала также, что у многих из них погибли родные во время индейских набегов и что техасцы — все до единого — ненавидят индейцев жгучей ненавистью.

Но Габриэль не могла и представить, что эта ненависть может распространяться на беспомощное дитя или его мертвую мать. Даже Хэнк, обожающий ее, промолчал, когда она попросила, чтобы кто-нибудь отправился в прерию и похоронил женщину.

— Где она?

Низкий, приятный голос шотландца нарушил тишину, и сердце Габриэль сладко дрогнуло при этом звуке. Она даже не заметила, когда Дрю подъехал к погонщикам, — так была поглощена желанием защитить младенца.

Все как один оглянулись на Дрю Камерона. Он подошел поближе, и Габриэль почувствовала, как велико властное обаяние его личности. Погонщики отступили.

— Керби это не понравится, — сказал Дэмиен, — ему краснокожие не нужны. И всем нам тоже.

— Но Керби здесь нет, — возразил Дрю.

— Да, он проверяет дежурных сторожей, — отрезал Дэмиен, — но я следующий за ним по старшинству, и я приказываю тебе оставаться на месте. Мы не можем рисковать еще одним погонщиком.

Дрю не обратил на его Слова ни малейшего внимания и снова взглянул на Габриэль.

— Где она?

Сердце у нее так громко застучало, что, казалось все услышали этот стук. Хоть кто-то понимает, почему она не может оставить мать ребенка добычей для стервятников!

— Верный укажет дорогу. Он их нашел.

— Камерон! — угрожающе возвысил голос Дэмиен.

Шотландец дерзко вскинул брови, словно бросая Дэмиену вызов.

— Но там могут быть и другие краснокожие, — вставил Хэнк.

Он быстро взглянул на Габриэль и опустил глаза. Долговязый передернул плечом.

— А я поеду с вами, дьявол все побери.

Габриэль вспомнила, что он сам наполовину индеец, и полюбопытствовала про себя, как он сам все это время терпел унизительные нападки на своих предков. Она поймала взгляд полукровки. Он снова пожал плечами и едва заметно улыбнулся.

— И ребенок нам ни к чему, — сказал Дэмиен, потеряв одну позицию в схватке.

— Хочешь сам его пристрелить, Дэмиен? — вкрадчиво спросил Дрю.

Габриэль прижала к себе малыша.

— Ну, я этого не говорил, — смутился Дэмиен.

— Тогда что ты предлагаешь сделать с беззащитным младенцем? — спросил Дрю, и Габриэль уловила в его бархатистом голосе нешуточную угрозу.

— Да пусть бы оставался рядом с матерью! — выпалил Дэмиен, озираясь, но погонщики отворачивались, встречая его взгляд. Или опускали глаза, или, наоборот, глядели на небеса.

— Проклятье! — пробормотал Дэмиен, обводя их тяжелым хмурым взглядом.

Габриэль слабо улыбнулась Дрю. Ее глубоко тронула его человеческая порядочность, черта, которую шотландец всегда пытался отрицать.

И внезапной болью отозвалось сердце. Он был так далек, хотя стоял рядом и внимательно смотрел на нее. Его взгляд смягчился, упав на младенца, но все же Габриэль не досталось ни капли той щедрости чувства, которой Дрю на краткий миг одарил ее в один прекрасный летний день.

Долговязый недовольно фыркнул.

— Если ехать, то надо поторапливаться. На запад, так ведь, мисс?

Габриэль кивнула, не отрывая взгляда от шотландца.

— Спасибо. Спасибо вам обоим.

Дрю в ответ только пожал плечами.

— А где лопаты?

— В моем фургоне, — отозвалась она едва слышно, глядя в золотисто-карие глаза и стараясь проглотить застрявший в горле комок. Тут ребенок зашевелился, и это вернуло Габриэль к действительности.

— Что ты хочешь сделать с мальчиком?

— Как ты узнал, что это мальчик?

— Он не болтает, — ухмыльнулся Дрю. Габриэль возмутилась было, но все же ощутила слабую надежду. Если он ее поддразнивает, значит…

— Женщины тоже не болтливы. Я, например, — отрезала она.

Долговязый нетерпеливо прервал их пикировку:

— Ну, я пойду седлать лошадей, а ты, Скотти, возьми лопаты. Надеюсь, ты успеешь до рассвета, — добавил он хмуро и направился к коновязи.

Дрю пошел за Габриэль к фургону.

— Так что ты собираешься делать с младенцем?

— Кормить его.

— Чем?

— Молоком от Сэмминой мамаши.

— Ты когда-нибудь доила полудикую корову?

— Нет.

— А вообще хоть раз в жизни доила?

Габриэль помедлила, но, видя, что лицо Дрю окаменело, робко ответила:

— Не приходилось.

— Тогда не начинай. Пусть корову подоит кто-нибудь из погонщиков. Большинство из них в прошлом фермеры.

— Но они…

— Да просто улыбнись им. Лучше всего Хэнку. Он же влюблен в тебя по уши.

— Но…

— И не беспокойся о младенце. Никто из погонщиков его и пальцем не тронет.

— Из-за тебя?

— Нет. Они просто на словах воинственны. У них, конечно, есть основания ненавидеть индейцев, но ребенку никто не причинит вреда.

Они дошли до фургона. Габриэль, поколебавшись, протянула Дрю ребенка. Тот с готовностью принял малыша, взял крепко, но бережно, и без тени замешательства или неловкости улыбнулся, глядя на крошечное личико. Габриэль, очарованная этим зрелищем, секунду смотрела на них, затем поднялась в фургон, нашла две лопаты и взяла лоскут, который оторвала от одеяния женщины. Когда она вышла, Дрю печально взглянул на нее.

— Тяжкая жизнь предстоит этому младенцу, как бы ты ни старалась ему помочь.

— Вот уж нет, — отрезала она решительно. — Уж будь уверен, я позабочусь, чтобы ему было хорошо.

— И как же ты это устроишь, девушка?

— Я сама его воспитаю, — сказала Габриэль, и это было не пустое обещание — она отдавала себе в этом отчет.

— Но ведь это не теленок, которого можно вернуть матери-корове, — возразил Дрю.

Габриэль прямо взглянула ему в лицо. Возражать бесполезно. Он твердо уверен, что она — легкомысленная и ветреная глупышка. Значит, придется доказать, что он ошибается. Неизвестно как, но доказать.

Подъехал Долговязый, ведя в поводу вторую оседланную лошадь. Он посмотрел на ребенка, которого все еще держал на руках Дрю, потом на Габриэль — и покачал головой, словно при виде двух умалишенных.

— Ты готов, Скотта?

— Угу.

Дрю взглянул на Габриэль.

— Так, ты говоришь, собака приведет нас на место?

Габриэль нагнулась, погладила Верного по голове, затем достала из кармана лоскуток и дала ему понюхать.

— Иди, мальчик, ищи, — только и сказала она.

Собака вильнула хвостом, будто давала знать, что поняла, — и легко побежала в западном направлении.

Дрю улыбнулся и вручил ребенка Габриэль. На секунду их пальцы встретились, но он отдернул руки, словно обжегся. Подал лопаты Долговязому и одним легким, изящным, словно парящим в воздухе, движением вскочил на вторую лошадь.

— Не пытайся сама доить корову, — напомнил он. — Поклянись, что не будешь.

Дрю уже слишком хорошо изучил Габриэль. Вот бы и ей так же хорошо его узнать!

Девушка кивнула.

— Этого недостаточно. Я хочу, чтобы ты дала честное слово, — настаивал Дрю.

— Я не буду сама доить корову, — послушно повторила Габриэль.

Он в последний раз пронзил ее взглядом, еще полным сомнения, и два всадника скрылись во тьме.