"Черная акула" - читать интересную книгу автора (Сербин Иван)

Глава 8

Максим посмотрел в темное окно. Кое-где в домах горели огоньки, но в целом город спал. Справа на площади мерцала новогодняя елка, гипнотизирующе покачивались бумажные украшения. Припозднившаяся компания, нетвердо держащаяся на ногах, остановилась посреди проезжей части, чтобы полюбоваться пушистым новогодним чудом. Максим слепо смотрел на три покачивающиеся темные фигуры. Люди продолжали отмечать Новый год. В коридоре послышались шаги, и в кухню вошла кутающаяся в нейлоновый халатик жена.

— Ты что не спишь? — поинтересовалась она.

— Бессонница замучила. Ира остановилась возле раковины, налила из графина полстакана холодной кипяченой воды, глотнула и посмотрела на мужа.

— Иди спать, полоумный. Четыре часа уже.

— Точно четыре?

— Ну, без двадцати, — ответила Ира.

— Значит, еще не четыре.

— Совсем детское время, — усмехнулась женщина.

— Сейчас пойду, — вздохнул Максим и снова повернулся к окну. По улице шустро катила красная «восьмерка». Как раз к тому перекрестку, где веселилась припозднившаяся компания. «Сшибет ведь, — подумал Максим. — Раздавит им ноги». Трудно сказать, откуда пришла эта мысль. Вероятно, сработали утренние ассоциации. Ирина допила воду и присела на табуретку напротив мужа.

— Что, работа покоя не дает?

— Не говори…

— А что случилось? Это как-то связано с утренним вызовом?

— Ну да, — хмыкнул он, кивнув. — Чего-то я не понимаю.

— Чего не понимаешь? — поинтересовалась Ирина.

— Да ладно! — Максим махнул рукой. Ему не хотелось тревожить жену своими мыслями.

— Ну-ну, — кивнула женщина. — Что беспокоит-то тебя, Макс? — Она обратилась к нему так, как называла лет десять назад, и то в исключительно редких случаях. — Расскажи. Когда говоришь вслух, мысли упорядочиваются. Максим усмехнулся:

— Тебе-то откуда знать?

— А кому же знать, как не мне? — улыбнулась она в ответ. Ира преподавала литературу в старших классах, и Максиму не раз приходилось быть свидетелем неожиданного всплеска эмоций жены, когда вроде бы гладкое поначалу сочинение ученика комкалось из-за того, что тот перескакивал с пятого на десятое.

— Иногда случается так, — вновь начала говорить Ира. — Придет в голову какая-нибудь мысль и, как ни отмахивайся от нее, сидит и сидит у тебя в голове словно заноза.

— Да, это верно, — подтвердил Максим и снова вздохнул.

— В таких случаях есть один верный рецепт — раскопай свою занозу, выдерни ее и тщательно рассмотри. Все сразу же встанет на свои места.

— Может быть, — согласился Максим.

— Ты же знаешь, я не слабонервная. Говорят, тому, кто учил детей в школе, уже ничего не страшно. Даже «Ералаш» как-то был по этому поводу.

— Я смотрел, — кивнул Максим.

— Ну так рассказывай. Или как там у вас говорят — колись.

— Она засмеялась.

— Нет, «колись» говорят у милиционеров. — Максим тоже попытался улыбнуться. Вышло мрачновато.

— Да ладно. Там следователи, ты тоже следователь, — продолжала допытываться жена. — Так что колись, гражданин начальник, колись. Все равно говорить придется… Давай… Максим подумал примерно с полминуты, а затем рассказал Ирине о найденном вчера трупе.

— Ну и что тебя беспокоит? — нахмурилась она. — Случай, конечно, неприятный. Может быть, даже и странный. Но не настолько, чтобы из-за этого не спать по ночам.

— Да ты понимаешь, — Максим взъерошил волосы на затылке, — непонятная какая-то штука получается. Этот парень не самовольщик. Самоволку можно исключить сразу. Самовольщика добивать незачем. Тогда кто он? Дезертир, беглец, ползунок? Предположим. Допустим, он дезертировал не один, а с кем-то, с каким-то вторым человеком.

— Почему это? Максим поперхнулся, а затем произнес недоуменно:

— Но кто-то же его застрелил?

— Да, — кивнула жена, смутившись. — Да, верно. Извини.

— Ладно. Тогда что получается? Парню чем-то раздавило ногу, и попутчик его пристрелил. Так?

— Похоже, что так.

— Тут-то и начинается необъяснимое.

— Что, например?

— Смотри. Я поговорил с сержантом из опергруппы. Он сказал, что крови на асфальте практически не было. Всего пара капель. Но при ранениях такой тяжести ее должно быть много.

— Мальчика убили в другом месте? — догадалась Ирина.

— Правильно, молодец. Я подумал о том же. Но следов крови нет и на обочине, из чего можно сделать вывод, что тело…

— Привезли на машине?

— Точно.

— А…

— Тогда попробуй ответить на такой вопрос: зачем тело перевозили с места на место и почему бросили именно там, на дороге? Ирина задумалась.

— Ну, может быть, понадобилось срочно избавиться от трупа? Скажем, за машиной увязалась ГАИ.

— В такой ситуации труп не бросают патрульным на ноги, а, наоборот, прячут поглубже. Еще есть версии?

— М-м-м… Пожалуй, нет.

— Вот именно. Не имеет смысла оставлять тело посреди дороги. Кроме двух случаев. Первый: если убийцы хотят, чтобы труп обнаружили как можно скорее. Второй: если они уверены, что их не найдут, и им плевать, подберут тело или нет.

— Да, вполне логично.

— И я ума не приложу, какой из этих двух вариантов более правдоподобен. Теперь следующий вопрос: зачем вообще убили этого солдата? — Максим потянулся за сигаретой, закурил.

— Мы же говорили…

— Мы, Ира, говорили о приятеле-дезертире, но теперь ясно, что никакого приятеля-дезертира не было. Парня убили сознательно и целенаправленно. Зачем? У него раздавлена нога, так?

— Да.

— Его надо везти в больницу, верно?

— Верно, верно.

— Может быть, именно в этом все и дело? Может быть, его нельзя было везти в больницу?

— Почему?

— Ну откуда я знаю, Ира? Знал бы — не стал бы вопросов задавать, а пошел бы и арестовал убийцу.

— Сомнительно.

— Что сомнительно? Что убийцу арестовал бы?

— Насчет больницы сомнительно, — вздохнула жена. — Ну подумай сам, почему бы и не отвезти этого мальчика в больницу? Несчастный случай? Ну и что? Это ведь не повод человека убивать, правда? На стройках вон сколько несчастных случаев, и никто никого не расстреливает.

— Да. Все вроде бы так, и если парнишка покалечился где-нибудь на работе, тогда действительно скрывать нечего. А если он, скажем, выполнял личную «просьбу» командира части? Строил дачу, например… В таком варианте ЧП — это стопроцентное уголовное дело с далеко идущими последствиями. Вплоть до тюрьмы.

— А убийство — не уголовное дело? Ни один командир части на такое не пошел бы.

— Много ты знаешь командиров частей.

— Я людей знаю, милый. — Ирина разогнала рукой сизое облако. — И перестань, пожалуйста, мне дым в лицо пускать. Кстати, чтобы ты знал: зимой умные люди не строят. Весной все развалится. Максим раздавил окурок в пепельнице.

— Ну не строил… Может быть, выполнял еще какое-нибудь поручение… Главное — схема.

— Дурацкая схема, — категорично покачала головой Ирина. — Когда твоего солдатика убили?

— Тридцать первого, ближе к вечеру.

— Вот именно. Тридцать первого, ближе к вечеру. Сам подумай: какой здравомыслящий человек отправит солдат что-то там строить тридцать первого к вечеру? Это же не стройка будет, а сплошное недоразумение. В такой дом только самоубийца войти отважится.

— В части задание выполнял, — упрямо сказал Максим. — И угодил под бульдозер.

— Если бы он попал под бульдозер в части, его отвезли бы в больницу. Ты сам сказал: тогда убивать незачем. Да и вообще, о чем мы говорим, милый? Ты действительно веришь, что солдата убили по приказу командира части?

— А по чьему еще?

— Может быть, кто-нибудь из старослужащих? На посту, скажем…

— На пост берут автоматы. А пулевое отверстие — пистолетное. Стрелял офицер — это точно. Только вот зачем? И командир части все знает.

— С чего ты взял?

— Если бы убил солдат, то на проверке исчезновение было бы замечено дежурным. Подняли бы тревогу, солдата объявили бы в розыск уже к утру. А за тридцать первое декабря по области дезертировали всего трое. Двоих поймали. Третьего — нет, но он все равно по приметам не подходит. Значит, солдата не хватились.

— А дежурный не мог скрыть пропажу?

— Теоретически? Мог, наверное, но на праздники от каждого подразделения назначается еще и ответственное лицо из офицеров. Чтобы не пили. Тут уж не скроешь. Выходит, солдат исчез и все молчат.

— Да, странно, — согласилась жена.

— Не просто странно, а неоправданно странно, — вздохнул он и снова посмотрел в окно. «Восьмерка» по-прежнему пыталась объехать веселящуюся компанию, а троица, отплясывая дикую помесь сиртаки‹Сиртаки — греческий национальный танец.› и канкана, шатко моталась из стороны в сторону, перегораживая дорогу.

— А ты уже узнал, из какой он части? — спросила Ирина.

— Нет. Мне в милиции даже протокол осмотра тела не дали. Никого нет. Сами вещи я, кстати, тоже еще не видел. Первое января, сама понимаешь. Того нет, этот отошел, третий вышел, четвертый будет через полчасика… Ну, в общем, дело ясное. Посмотрю завтра.

— И ничего? Ни имени, ни фамилии? — спросила Ирина.

— Нет. На дороге в это время события разворачивались по накатанной и довольно закономерной схеме. Видимо, отчаявшись в своих попытках решить дело миром, из «восьмерки» выбрались двое здоровенных парней и отправились дубасить поддавшую троицу. Не прошло и двух минут, как машина беспрепятственно миновала живой кордон. Впрочем, «кордон» к этому моменту в полном составе осоловело довольствовался придорожным сугробом. Максим отвернулся от окна. Представление закончилось.

— А Хлопцев что? — поинтересовалась Ирина.

— А что Хлопцев? — пожал плечами Максим. — Хлопцев знать ничего не знает и ведать ничего не ведает. У него свои дела.

— Понятно. — Женщина подумала несколько секунд, а затем сказала: — И тебе кажется, что чем дольше ты просидишь в кухне, тем быстрее отыщется решение всех твоих проблем?

— Знаешь, — честно признался Максим, — у меня такое ощущение, что до решения еще как до луны. Целый год можно идти, и все равно не дойдешь. Я, будто слепой в незнакомой комнате, тычусь и не могу выбрать нужного направления, чтобы сделать первый шаг. Муторно…

— Это я понимаю, — согласно кивнула Ирина. — Поэтому и советую тебе отправиться спать. А завтра получишь ответы на половину своих вопросов. Посмотришь вещи, поглядишь на фотографии.

— Парфенов к обеду обещался представить полное заключение.

— Вот-вот. Почитаешь заключение Парфенова, — добавила жена и улыбнулась. — Все будет в порядке, поверь мне. В конце концов все в этом мире возвращается к истокам.

— Хотелось бы верить. Твоими бы устами да мед пить, голуба моя, — усмехнулся Максим. — Ладно, пошли. Уговорила. Он поднялся, загасил все еще тлеющий в пепельнице окурок, глотнул чаю и, пропустив вперед жену, пошлепал в спальню.