Попов МихаилИспытание

Михаил ПОПОВ

ИСПЫТАНИЕ

Во дворе на Васю не обращали внимания. Не били, но и не любили. Ему позволено было путаться под ногами, бегать за мячом, улетевшим с футбольного поля в овраг за бараками, стоять за спинами старших пацанов, играющих в карты или в чику. Вася благоговел перед лидерами двора. Рыжим Собакиным, цыганом Зазой и сыном милиционера Сашкой. Он не смел обратиться к ним с вопросом. Был бы рад подружиться с кем-нибудь из ребят помельче, но даже третьеклассники, видя, как с ним обращаются старшие, обращались с ним так же.

Вася виноватым во всем этом считал себя. И тайно грезил о подвиге в честь двора.

Он жил вдвоем с матерью в длинном бараке, стоявшем между ледяной речкой, бегущей с гор, и пыльным шоссе. Впрочем, в таких бараках жили в поселке почти все. Анна Сергеевна работала учительницей в местной школе. Она так любила сына, что он считал бы себя счастливым, если бы мог задумываться над такими вещами. У Анны Сергеевны было много друзей, ближе всего она сошлась с семейством Царевых, тоже учителей. У них было два сына, но ни тот, ни другой не подходили в товарищи Васе. Старший был шестнадцатилетним гигантом девятиклассником, младший - вечно сопливым четырехлетним нытиком. Две матери и один отец время от времени предпринимали попытки свести в одну компанию своих отпрысков, но каждый раз терпели неудачу. Вася не переживал по этому поводу. Он понимал, что не может претендовать на дружбу старшего Царева, футболиста и барабанщика школьного музыкального ансамбля, но, в свою очередь, считал себя вправе игнорировать поползновения Царева-младшего устроить с ним игру в матерчатого обслюнявленного зайца или глупые кубики.

Шесть с половиной лет - страшный возраст. В шесть с половиной лет еще не берут в школу, даже если попросит мама-учительница. Вася о школе мечтал. Школа - это такое место, куда, наверно, соберут всех тех, кто подходит ему в друзья по возрасту. Есть же такие ребята на дальних концах многокилометрового поселка. Он видел их из окон автобуса, когда его возили в поликлинику вынимать проглоченную железную пуговицу.

В школу его не взяли. Отказал директор. Вася не знал почему. Анна Сергеевна знала слишком хорошо. В свое время она отказалась стать любовницей этого директора. Директора мстительны. Этот не смог понять, что Анна Сергеевна среди окружающих мужчин ищет не мужа для себя, а отца для сына. Мужчина с больной женой и тремя детьми в отцы не годится.

Выслушав отказ, специально обращенный в крайне оскорбительную форму, Анна Сергеевна вышла из кабинета и только тогда испугалась - что она скажет Васе?! Как ему объяснить, что он не пойдет в этом году в школу! Чтобы смягчить предстоящий удар, она зашла в универмаг и купила на последние деньги велосипед. Не детский. Настоящий, двухколесный. Он носил гордое имя "Школьник".

Увидев велосипед, Вася забыл о школе.

Вечером, когда собирались все, он выкатил его во двор.

Пацаны сидели на длинном бревне у задней стены керосиновой будки, играли в "кто дальше плюнет". И Собакин, и Заза, и милиционерский сынок были там.

Не глядя в их сторону, Вася с внешней небрежностью покатил свое сверкающее чудо по плавной дуге мимо старого карагача. Дуга эта должна была вывести его как раз к бревну. Как бы непреднамеренно вывести. Вася хотел сесть в седло перед всей публикой. Чтобы они обратили на него внимание. Чтобы сказали: "Смотрите-ка, Васька!"

Только не надо торопиться.

- Эй, ты, ну-ка иди сюда! - крикнул Собакин, вставая.

Обладатель велосипеда солидно приблизился.

Заза, таинственно причмокивая, провел черным пальцем по ослепительному рулю.

- Велик,- сказал Сашка и тренькнул звонком. Он разбирался в транспортных средствах, его отец служил в ГАИ.

- Но-овый велик,- протянул Заза, видя в "Школьнике" скорее товар, чем транспортное средство.

- Он прошел испытания? - вдруг серьезно поинтересовался Собакин.

Вася испуганно и отрицательно покачал головой.

- Без испытаний нельзя,- отцовским голосом сказал милицейский сын.

- Правильно! - Собакин положил рыжие, веснушчатые лапы на невинную технику.

Двор был весь в рытвинах и кучах щебня - готовились строить еще один барак. Жизнь шла вперед. И вот эта стройплощадка была превращена в испытательный полигон. Мослатый, мордастый Собакин вилял между ямами, взбирался на кучи мусора, при этом комментировал поведение машины с туповатым мальчишеским юмором.

Вася потерял дар речи, право на которую в данном собрании, собственно, и не имел. Растерянно и тихо следил он за насильственными действиями испытателя, и один страх боролся в нем с другим. Страх за велосипед и страх, что все заметят в нем этот страх.

После Собакина в седло сел Заза. Он мучил машину еще наглее и комментировал свои действия еще отвратительнее рыжего. От цыгана "Школьник" попал к потомственному гаишнику. Он отметил, что переднее колесо "восьмерит", а седло не слушается крепящей гайки.

И на этом ничего еще не кончилось.

Вслед за старшими ребятами порезвилось и все их окружение. И каждый считал своим долгом изобрести для велосипеда какую-нибудь новую пытку. Вылетали спицы, отваливались резиновые накладки с педалей, сорвал горло звонок.

И только когда корежить было нечего, Вася получил обратно свое имущество.

Испытатели, усталые, но довольные, расселись на своем бревне.

Вася молча стоял над упавшим на правый бок подарком.

- Бракованная машина,- весело крикнул ему Собакин под общий угодливо-восторженный смех и закурил беломорину.

- Подтверждаю как представитель дорожной службы - брак! - сказал Сашка опять-таки голосом отца.

Снова смех.

И тут из-за цементного угла керосиновой будки появился старший Царев. Самый близкий Васе человек из всех присутствующих. Владелец "Школьника" невольно обратил к нему свой взгляд, полный самых страшных чувств, и простер обе руки к искалеченному подарку матери. И произнес несколько не вполне членораздельных, но страстных звуков, смысл которых человек близкий понял бы без труда. "Посмотри, ты только посмотри, как они искалечили мой новый..."

"Испытатели" напряглись, смех стих. Все были осведомлены о дружбе между матерью Васи и Царевыми. Но девятиклассник, взглянув на владельца умученного велосипеда, брезгливо поморщился и прошел мимо. Он не боялся этой шантрапы на бревне, он был занят неприятными мыслями о том, что его

9-й "Б" опять проиграл 9-му "А". Когда стало ясно, что старшеклассник не вмешается, Собакин крикнул:

- Тащи отсюда свою железяку!

Тут слезы рванулись из глаз Васи. Он наклонился, подхватил велосипед и бросился к своему крыльцу. Потом вдруг остановился и выпалил в лицо всем этим гадам длинную, горячую и жалкую угрозу.

Собакин насмешливо поинтересовался.

- Кому ты расскажешь, своей матери-проститутке?! Иди рассказывай!

Громче всех смеялся сын милиционера. Остальные тоже хорошо смеялись. С полным сознанием своего человеческого превосходства над этим маменькиным сынком.

Вася больше ничего не сказал. Дотащил машину до крыльца, бросил в траву. Поднялся по ступеням. Постоял несколько секунд у входа в комнату. Отодвинул занавеску и вошел. Внутри в их небольшой квадратной комнате было сумрачно и тихо. Анна Сергеевна сидела у окна и читала. Свою любимую книгу "Джен Эйр".

- Что случилось, сынок?

Он не успел ответить. На улице раздался разбитый, жалкий всхлип велосипедного звонка. Вася побледнел. Они продолжают мучить "Школьника"! Он рванулся обратно на крыльцо. Он был готов драться. С кем угодно!

Возле поверженного велосипеда сидел младший Царев и без особого умысла теребил звонок. Вася бросился к нему и, схватив за рукав и за волосы, злобно отшвырнул в сторону. Он готов был снова броситься на него и обрушить свои кулаки, но почувствовал, что цепко и больно схвачен за ухо. Это был Царев-отец. Он пил чай на крыльце. Он не видел ничего страшного в том, что его младшенький балуется со звонком. Он не считал, что его сына следует убивать за это.

Переправив стакан в подстаканнике из правой руки в левую, он в два шага спустился с крыльца к месту драки.

Вася не собирался сдаваться, он извивался, он попытался укусить карающую руку, рванул карман застиранной царевской пижамы, выбил подстаканник, обварив мучителя горячим чаем. Взрослый мужчина разозлился, он изо всех сил крутанул ухо юному хулигану и сильным пинком отшвырнул его в сторону.

В этот момент на крыльце появилась Анна Сергеевна. Она все видела. Не говоря ни слова, она подхватила рыдающего от обиды и ярости сына на руки и унесла в дом. Напоила валерьянкой, убаюкала на руках, уложила спать. Сама уселась рядом с кроватью, сторожа его сон. Так она просидела несколько часов. Незаметно для себя заснула. Проснулась от осторожного, по-детски влажного прикосновения. Сын лежал на спине, было видно, как поблескивают в темноте его белки.

- Мама, а где мой папа, почему он никогда меня не спасет?

Анна Сергеевна осторожно погладила руку сына. Она не знала, что сказать, хотя на этот вопрос ей отвечать уже приходилось, правда, при совсем других обстоятельствах.

- Мама, ну где же мой папа?!

- Он погиб. Я же тебе говорила.

- Он был летчик-испытатель?

- Да, он был летчик-испытатель. И он погиб.

Александр Иванович допивал кофе и доедал второй бутерброд с семгой, когда в дверь позвонили. Александр Иванович сначала вздрогнул, а потом поморщился. Он вспомнил, что в это время появлялась обычно соседка с пятого этажа стрельнуть десятку на похмелку. Года два назад, сразу после переезда в этот дом, Александр Иванович сделал глупость - не пожадничал. С тех пор пьющая дама пару раз в неделю светила ему в дверной глазок своим очередным фонарем. Он всегда был у нее под правым глазом, ибо сожительствовала она с левшой. "Выручи до послезавтра",- омерзительно кокетничая, пела она. Александр Иванович отказывал ей вот уже два года, но это не помогало. Жуткая вещь - репутация хорошего человека.

На этот раз за дверью, как показал глазок, была не алкоголичка. Там стояли трое. Один из них местный участковый Василь Василич, толстый, добрый и, как ни странно, очень честный человек. Двое других - молодые дяди в светлых плащах с кожаными воротниками. Секьюрити.

Не отпирая двери, хозяин квартиры поинтересовался, что господам надобно. Один из неизвестных достал из внутреннего кармана бумажку, солидно развернул.

- Вы Трапезников Александр Иванович?

- Да.

- Родились пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Астрахани, в семье главного технолога рыбзавода?

- Да.

- Служили в СА в ГСВГ?

- Служил.

- Окончили Ростовский госуниверситет?

- Окончил.

- Русский?

- Мама украинка, а так русский. Только к чему...

- Никогда не были женаты?

- Нет.

- Детей нет?

- Нет.

- В настоящее время работаете на оптовой базе номер одиннадцать?

- Да.

- Рядовым сотрудником?

- Рядовым. Однако же, хотел бы узнать, к чему все эти расспросы?

- Узнаете.

Человек в белом плаще сложил бумажку и спрятал в карман.

Александр Иванович вдруг разозлился.

- Больше я ни на какие вопросы отвечать не намерен!

- А никаких вопросов больше и не будет.

- И дверь я вам не открою!

Человек в плаще протянул руку - в глазок это выглядело так, будто он хотел схватить хозяина квартиры за причинное место,- и дверь, охотно щелкнув, отворилась. Александр Иванович потерял дар речи. Неужели он вчера забыл ее запереть!

- Вы поедете с нами.

- Никуда я не поеду! И кто вы такие, а? - Трапезников внимательно посмотрел в серьезные, даже печальные лица визитеров и с ужасом почувствовал, что ему нечего им возразить. И потом, эта дверь, она показала, что он абсолютно не защищен.

Александр Иванович попытался было отнестись к Василь Василичу, тот опустил голову и покачал ею. На губах его играла печальная улыбка, говорящая о глубоком знании жизни.

Нет, это, конечно, не ограбление, грабят не так. Но от этого не легче. Хозяин залепетал.

- Представьтесь хотя бы. Нельзя же человека вот так, из дому...

- Едемте! Наши действия абсолютно законны. Старший лейтенант в курсе, он видел все бумаги.

Милиционер значительно кивнул.

- Я никуда не поеду, пока сам не увижу постановления об аресте или какого-нибудь ордера!

Гости мрачно усмехнулись.

- Это не арест, но поехать вам придется.

- Я отказываюсь!

- Старший лейтенант, скажите ему.

- Одевайтесь, Александр Иваныч, нехорошо. Такое важное дело, а вы бузите.Голос участкового звучал мягко, по-отечески.

А может быть, наградят, мелькнула мысль у гражданина Трапезникова, дикая мысль... Вины никакой он за собой не ощущал. Ну никакой. Ни против закона, ни против понятий. Чист! Ни долгов, ни должников.

- А здесь вы не можете сказать, в чем дело?

- Здесь не можем.

- Ехать далеко?

- У нас машина.

Путаясь в толкотне непривычных мыслей и противоречивых чувств, Александр Иванович набросил плащ, надел заранее начищенные туфли. Закрыл дверь. Убедился, что она действительно закрыта.

- Не волнуйтесь,- сказал человек в плаще, и Трапезников действительно перестал волноваться.

Спустились вниз. У подъезда стояла черная "Волга". Не "БМВ", например. Отечественная машина. Это было лишним подтверждением, что дело затевается не частное, но официальное.

Старушки, вечно сидевшие на скамейке у входа, искренне пожелали Александру Ивановичу счастливого пути. Это что, им тоже все известно? Трапезников не успел обдумать эту мысль, его стали с профессиональной деликатностью усаживать на заднее сиденье. Сопровождающие очутились там же, ошуюю и одесную. Это обстоятельство заново возбудило в рядовом работнике оптовой базы смутные, неприятные подозрения.

Но мотор уже заработал. Машина тронулась с места.

Во время путешествия неизвестно куда Александр Иванович непроизвольно начал вспоминать свою жизнь, ища в ней темные моменты, ощупывая мыслью белые пятна на карте своей памяти.

Во время службы в армии не имел никакого доступа к военным секретам, считал сапоги и портянки в каптерке, поэтому даже случайно не мог проговориться в разговоре с хитрым шпионом, приставшим к нему под видом безобидного попутчика или собутыльника.

Дрался, даже в юности, редко, неохотно и неумело. Вряд ли мог случайно кого-нибудь покалечить. Выбил зуб Толику Решетилову, да и то в ситуации, когда ему надо было выбить все зубы. К тому же Толик давно лежит на Домодедовском и никому не может пожаловаться.

Воровал? Яблоки из школьного сада, когда жил в деревне у бабки. Были еще груши и кислый-кислый крыжовник.

Пил? А кто не пил? Да и пил-то... И всегда на свои.

Бабы? Были бабы. Но всегда по обоюдному согласию. С шампанским и ужином. В последнее время брал изредка шлюх. Но это, кажется, не запрещено.

Нет, господа, чист, совсем чист. Как соловьиный свист.

Может, на родную базу номер 11 кто-то внимательный глаз положил? Это может быть, и пусть. Но Трапезников никаких бумажек сомнительных даже в руки не брал, а подпись свою ставил только в ведомости на зарплату.

А почему это он заранее всего боится?! Может, обнаружился родственник-миллионер где-нибудь в Австралии или в Аргентине. Некому ему, бедному, деньги оставить. Послал на розыски спецпарней, и теперь они везут Александра Ивановича знакомиться с завещанием.

Машина, полная молчания, выехала из города.

- Долго еще?

- Уже нет.

Скорей всего надо какой-то труп освидетельствовать. Нашли в кармане покойника записную книжку, а там телефон гражданина Трапезникова.

Прошло еще минут десять. "Волга" свернула с шоссе на узкую асфальтовую дорожку и углубилась по ней в густой смешанный лес.

При чем здесь лес?

Александр Иванович вдруг снова начал нервничать. Ситуация-то, честно говоря, абсурдная. Не надо было соглашаться ехать! И, главное, куда?! Почему документы не проверил?! Это он-то, такой опасливый и толковый. Никогда в жизни не попадал в опасные ситуации, а тут!

Лес внезапно кончился.

- Аэродром?!

- Да,- спокойно ответили ему.

- При чем здесь аэродром?

- Только с аэродрома может взлететь самолет.

В этом ответе почудился Александру Ивановичу отсвет легкого сумасшествия, и он снова затаился.

Машина остановилась возле небольшого двухэтажного здания, окруженного невысокими елками.

- Выходите.

- Что это за здание?

- Мы можем вам сказать, но вам это ничего не даст.

- А может быть, даст!

- Не даст. Идемте, у нас не так много времени.

Произнесено это было таким тоном, что Александр Иванович не счел возможным упорствовать далее. В конце концов надо быть последовательным, раз согласился ехать, чего уж теперь капризничать.

За входной дверью оказался длинный, вымощенный гулкой плиткой коридор. Идти пришлось в дальний конец. Там оказалось помещение, похожее чем-то на зубоврачебный кабинет. Из-за белой ширмы вышел человек в синем халате. За толстыми очками неуловимые глаза.

- Раздевайтесь.

- Зачем?

- Так надо.

- Кому?

Очкастый поморщился.

- Вы что, еще ничего не поняли? У вас была возможность подумать.

Александр Иванович раздраженно взмахнул руками.

- Нет, не понял. И для чего вы меня сюда притащили, и что собираетесь со мной делать, тоже не понял. Ничего не стану делать, пока не объясните, что со мною будет.

Он говорил, с ужасом ощущая, что опытные пальцы его равнодушных спутников быстро расстегивают пуговицы его пиджака, развязывают узел галстука, ослабляют ремень.

- Нет! - как девушка-невинница взвизгнул работник оптовой базы и схватился за те места, что нуждались, по его мнению, в особой защите. Он вообразил, что над ним хотят как-то по-особенному отвратительно надругаться. Заманили, извращенцы, на лесной аэродром и...

- Одевайтесь! - отдал очкастый очередную команду.

Мужики в плащах аккуратно повесили снятую с Трапезникова одежду на спинку железного стула и вынесли из-за ширмы непонятный комбинезон. Гибкая, как бы прорезиненная ткань, "молнии", кармашки, заклепки, липучки. Влезть в него можно было только с посторонней помощью. Помощь не заставила себя ждать. Александр Иванович обессиленно бубнил.

- Что это? Зачем это?

Его бодро и умело впихнули в странное одеяние, со свистом застегнули "молнии" и начали прилаживать огромные, как у горнолыжников, ботинки.

- Это самое лучшее из того, что мы можем вам предложить,- сказал очкастый, и было понятно, что он говорит чистую правду.

- Не надо мне ничего.

Все кнопки были застегнуты, ремни затянуты. "Плащи" вытерли потные лбы.

Человек в синем халате внимательно посмотрел Трапезникову в глаза. Выражение глаз у него было такое, словно он чего-то ожидает от своего подопечного. Александр Иванович понял - сейчас нужно что-то сказать, и с ужасом осознал, что сказать ему решительно нечего.

- Ну что же,- вздохнул очкастый,- тогда пошли.

- Куда?

- Вы все увидите. Мы ничего от вас скрывать не будем.

У входа, рядом с давешней "Волгой", стоял открытый джип. Трапезнико

ва погрузили на заднее сиденье. Он очумело вертел головой. Неотступные друзья держали его за руки. Джип тронулся с места. Обогнул двухэтажное здание. Александр Иванович скользнул взглядом по окнам и вздрогнул - в каждом из них было по нескольку любопытных физиономий. Может быть, крикнуть им: "Помогите!" Но он не крикнул.

Стуча колесами на стыках бетонных плит, джип катил через взлетное поле в сторону зеленого холма, уснащенного решетчатыми антеннами.

Одна покачивалась.

Рядом с холмом стоял небольшой белый новенький самолет. Лопасти двигателей беззаботно вращались.

- Наденьте это.

Александру Ивановичу нацепили на голову большой круглый металлический шлем с выпуклой стеклянной маской на уровне глаз. Трапезников понял - приближается решающий момент. Что решающий? Зачем?! А может, придется просто прокатиться на самолете и ничего не будет страшного?

Из туловища самолета вывалился трап в четыре ступеньки. Получив коленом мягкий повелительный пинок под зад, Трапезников начал подниматься по ступеням. В крохотном салоне было пусто. Сопровождающие не дали Александру Ивановичу занять ни одно из пассажирских мест. Его направили в сторону кабины.

Неопытный человек, попадая в кабину пилота, неизбежно обалдевает от дикого количества тумблеров, циферблатов, стрелок, шкал. Александр Иванович обалдел, и его в таком состоянии усадили в левое кресло и намертво пристегнули двумя ремнями.

В правом кресле уже сидел человек в шлеме.

- Следи за тем, что я буду делать,- послышалось в радиоухе у Трапезникова.

Пальцы летчика пробежали по десятку разных тумблеров и кнопок. Какая странная экскурсия, тускло, расслабленно думал Александр Иванович.

- Запомнил?

- Что? - прошептал "экскурсант", не уверенный, что его слышат.

- Повторяю, следи внимательно. Больше повторять не буду.

Нажимая на каждый тумблер, сосед давал насыщенный комментарий, десять слов в секунду. Александр Иванович и не пытался что-либо запомнить.

- Это штурвал, это...

Чушь какая-то, свирепая чушь.

- Ну что, парень, все понял? Справишься, если что?

- Отлично все понял, можешь считать меня летчиком-испытателем! - вкладывая в слова как можно больше яда, крикнул Александр Иванович.

- А тебя им уже и считают.

- Оч-чень хорошо.

- Все ребята, можете идти.

Конвоиры удалились, шурша плащами.

Пилот повел себя как обычный пилот из виденного Трапезниковым кинофильма. Проверил показания приборов, поговорил с диспетчером (и тот, и другой все время употребляли слово "добро"), что-то выжал, что-то продул, включил форсаж, а может, и не форсаж. Потом подвигал штурвал, и в неловких руках Трапезникова штурвал второго пилота шевельнулся как живой, напомнив некстати велосипедный руль.

Гудение двигателей стало слышнее. Когда дошло до твердого басовитого гудения, пилот произнес последнее "добро", и самолет начал разгоняться.

Навстречу повалило пространство с какой-то земной мелочью по бокам. Трапезникова трясло во всех смыслах. Тряска дошла до такой силы, что оставалось только разрыдаться.

И вдруг все кончилось.

Легкость и тишина.

Неприятный холодный пузырь внутри живота переместился к горлу.

Прямо по курсу рисовалось большое, витиевато клубящееся облако. Настолько могущественного вида, что могло показаться, что взлет произошел по его повелению.

От всего этого, от внезапной легкости, от ноющей ваты в ушах, от этого облака Трапезников громко всхлипнул.

- Отставить!

- Что?

- Принимай управление!

- Почему я?

- Потому что ты летчик-испытатель, а это опытная машина "СН-триста тридцать".

- Я не летчик-испытатель!!!

- Я тебе все показал. Приборная доска стандартная.

- Я не знаю никакого опытного образца и никакой доски. Я не летчик-испытатель!

- Твой сын считает, что летчик, и с этим ничего не поделаешь.

- Какой сын?

- Вася. Вася сын. Все, отпускаю штурвал.

- Нет!

- Самолетом уже управляешь ты.

- Ты не имеешь права!

- Все, я катапультируюсь.

- А я?!

- Можешь покружить немного и садись.

- Я же не умею. Я упаду и разобьюсь. Это убийство!

- Прощай, летчик, прощай, испытатель. Я сделал для тебя все что мог. Ты сам виноват.