Полынская ГалинаГолубые розы

Полынская Галина

Голубые розы

Никуда не хотелось ехать. Бродить бы по комнатам, таская на руках теплого, пушистого, увесистого кота, поглядывающего с сонным высокомерием, и никуда не ехать. Но надо. Одевалась нарочито медленно, желая всячески оттянуть ненавистный шаг за порог, долго искала тубус, вызывающе торчавший на видном месте. Впервые заявила о себе печень, а вот мозг, напротив, о себе не заявлял никак. Не было приятной прохладцы аналитического ума, не покалывал крошечными нервными иголочками ум реактивный, темными, дымными пластами безмолвно покачивались память с подсознанием... мозг тупо, молча болел, скорее даже ныл и работать отказывался.

Хотя и не было дождя, день показался свежевымытым, ярким, начищенным до блеска. Раскрашенные людские фигурки торопились по своим четко выверенным маршрутам, среди таких продуманных движений, я ощущала себя толстой, неповоротливой, расползающейся в разные стороны субстанцией. У неудобного выхинского перехода вяло нервничала толпа, двигаясь издевательски медленно. Некоторые пытались проскочить, но все равно безнадежно увязали через пару шагов. Присоединившись к распаренному, злому месиву будущих пассажиров электричек и метрополитена, я заметила впереди карманника. Действовал он нахально, не сомневаясь, что в переполненной согражданами каменной кишке вряд ли кто-то, испытывая жгучую любознательность, станет рассматривать соседей, а совершенно обалдевшим зомби-продавцам, жмущимся по стенкам перехода, тем более не до чего. Послушно семеня за потным коротышкой в зловонной клетчатой рубашке, я отчасти жалела, что на этот раз отчего-то не нашлось пары-тройки негодяев курящих в таком вот переходе, тогда мужик не так бы сильно озонировал. Задержав дыхание, я наблюдала за карманником. Длинные тонкие пальцы, будто бы жили сами по себе, наделенные особо холодным аналитическим умом. Измученная нелегким, одним на всех таких вот теток, российским бытом, жертва, с болтавшейся на плече сумкой, обреченно топталась, даже не пытаясь хоть как-то ускорить процесс перехода. Белые какой-то лунной белизной пальцы нырнули в баул на толстом потертом ремне. Зачарованно наблюдая за этим процессом, я обогнула обливающегося потом коротышку, приблизилась к карманнику и аккуратно ткнула ему тубусом под коленку. Он неловко дернулся, рука сбилась с мысли, ее холодный аналитический ум на мгновение перестал контролировать ситуацию, и тетка ощутила постороннее присутствие в своем багаже. Она сорвала с плеча сумку, и принялась голосить, копаясь в ее беспомощно раскрытом нутре. И без того медленный процесс перехода остановился совсем. По мне скользнул карий, длинноресничный взгляд оставшегося без обеда карманника, будто намыленный, он проскользнул через толпу в аппендикс, ведущий к пригородным электричкам. Его облик показался отчего-то смутно знакомым. Плюнув на манеры, расталкивая народные массы, разом превратившиеся в стадо вокруг неразборчиво кричащей тетки, я стала проталкиваться к выходу. Метро с загородными электричками меня пока что не интересовали.

Оказавшись на свободе, я чуть было не вдохнула полной грудью, но во время увидела рядок туалетных кабинок, расположенных неким человеческим гением впритык к беззубой пасти перехода. Не спеша, пошла через подобие площади, забитой продавцами-сумочниками и торговцами-лоточниками. Среди жары, шума, душераздирающей садистски громкой музыки из старой колонки, выставленной у входа в какой-то магазин, запаха туалета и шаурмы, я совсем поплыла. Мозг продолжал отчаянно тупить, валяясь кирпичом в черепной коробке, печень тихонько поскуливала. Внезапно взгляд наткнулся на одну из пластмассовых ваз под пестрым тентом. В ней торчали розы такого мертвенно-голубого цвета, что я даже остановилась, разглядывая бывшие цветы. Пожалуй, даже на похоронах они смотрелись бы чересчур трупно. "Как хороши, как свежи были розы..." Увидел бы восторженный пиит такое вот творение рук человеческих, враз бы импотентом стал. Когда человек пытается улучшить или видоизменить коренным образом, детище природы, все время получается смешная помойка, если помойка вообще способна быть смешной.

Оторвавшись от созерцания этого гиблого дела, побрела к автобусно-маршруточному гнезду. Огибая ручейки очередей, отыскала необходимый номер, к нему ручеек не вился, маршрутка стояла с призывно раскрытой дверью, и остальные очереди с ненавистью поглядывали на такое вызывающее поведение. Бросив тубус на сидение, я с трудом взобралась внутрь - ноги едва слушались. Протянув водиле червонец, устроилась у окна, перевела дух, и пожалела, что не захватила минеральной воды или на худой конец какого-нибудь яблока.

У Наташинских прудов вышла и, переваливаясь уткой, направилась к парку. Народу в будний день оказалось столько, что не было существенной разницы - встречаться здесь или на Пушкинской площади. Навстречу шел человек со странной фигурой: казалось, что задница у него находится с обеих сторон - сзади и спереди. Лишь поравнявшись, я увидела, что это Арал, узнала я его по необычному пронзительно-бирюзовому цвету глаз.

- Привет, - взгляд Арала бегал, ни на секунду не задерживаясь ни на мне, ни на окружающей действительности. - Пойдем туда на лавочку.

Голова его со всклокоченными, сильно поредевшими волосами коротко дернулась в строну синей скамейки, со всех сторон заваленной мусором, прямо перед лавочкой, обломанной костью торчала деревянная ножка бывшего грибка. Мы присели, и Арал покосился на тубус, но, натолкнувшись на рифленый дерматин, его взгляд тут же скакнул в сторону.

- Принесла?

- Да, - я протянула ему тубус.

Приоткрыв, он царапнул ногтем по бумажному рулону.

- Сколько здесь?

- Все, что заказывал. Это в последний раз, я больше не хочу этим заниматься.

Бирюзовые глаза наконец-то остановились, замерли на моем лице.

- Ты что? - прошептал Арал. - Как ты можешь говорить такое?..

- Могу, потому что все эти задания полная чушь, не имеющая никакого смысла, в нас просто поддерживают ощущение собственной необходимости и значимости. Кстати, почему ты так странно видоизменился? Немного неудачно, я бы сказала.

- Я не специально, - опять прошептал он, взгляд снова снялся с якоря, - что-то происходит, что-то непонятное. Больше не получается видоизменяться в лучшую сторону, я регрессирую, расползаюсь! И не только я один! Сегодня опять видел нашего, идет - килограмм двести, не меньше, еле двигается!

- С чего ты взял, что он наш? Может, просто полный человек.

- По глазам, Эрика, по глазам! Тут-то я не ошибусь! Да ты на себя посмотри, с тобой-то что творится!

- Я не расползаюсь, я беременна.

- Ты... что?!

- Беременна. Мы способны к репродукции естественным путем, нас и здесь обманули.

Он уставился на мой живот, прикрытый широкой легкой блузкой с брезгливостью и интересом.

- И... от кого же?

- Тебе какая разница?

- От нашего?

- Нет.

- Да ты рехнулась! - отпрянув в сторону, он отер тыльной стороной ладони отчаянно потеющий лоб. - Как же... как же ты решилась?!

- А чего мне терять?

- Неужели ты не понимаешь - мы регрессируем с каждым днем, самое страшное - мозг перестает работать с прежней отдачей, ты еще не почувствовала этого?

- Нет, - медленно ответил мой голос, - со мной пока что все в порядке.

- Скоро почувствуешь! Ты не успеешь родить этого ребенка!

- Да что ты раскаркался! - рассердилась я. - Это мое дело! Вытаскивай бумаги, мне тубус нужен! И я пойду!

- В следующий раз отдам, боюсь помять.

- Следующего раза не будет!

- Может и не быть, может и не быть, - забормотал он, поспешно кивая, неизвестно, сколько нам осталось, может день, может...

- Я пошла, до свидания.

- Стой, - он схватил меня за руку, но боли я не почувствовала, - что с нами происходит, Эрика? Почему мы, солнечный народ, становимся сумеречным подвидом? Что с нашими телами?

- Не знаю, - хотелось пить, и отправиться поскорее домой к уютному увесистому коту, - кстати, видела сегодня одного сумеречного, он ворует кошельки в переходе. Мы все деградируем, Арал, оба наших народа, так что теперь нам нет смысла воевать, надо объединиться пока еще не поздно.

- С сумеречными объединиться? - он смотрел на меня с неуверенной улыбкой, ожидая, что я тоже рассмеюсь. - Разве день может объединиться с ночью?

- А почему нет? В этом случае может получиться закат, а может и рассвет. Уверена, мы скоро исчезнем, чтобы дать дорогу следующим народам, более совершенным, более эффективно могущим поддерживать человечество. А если мы объединимся, кто знает, может, и выживем. Ты же знаешь, сколько на Земле было и есть вспомогательных народов, гораздо выше стоящих в развитии, чем обычные люди, они выполняют свою, только им одним известную миссию, и бесследно исчезают...

- Вот именно - бесследно! - Арал сцепил пальцы в замок, чтобы они не так сильно дрожали. - Куда они исчезают? Сразу, целыми племенами, бесследно?

- Ну откуда же мне знать?

- Тебе, по-моему, абсолютно все равно!

- Не кричи. Да, все равно, я не собираюсь доводить себя до истерики напрасными потугами узнать, понять, что к чему, как все происходит, каким образом работает весь этот механизм, что я смогу изменить? Ничего. Сейчас меня интересует только мой ребенок, главное, чтобы он родился здоровым.

- Да уж, чертовски интересно, что же у тебя родится!

- Ребенок, что же еще.

- Нет, ты послушай, почему же должны регрессировать именно мы, а не люди? В сравнении с нашими возможностями, они - пластмассовые кубики!

- Потому что мы вспомогательный народ, а они основной. Поэтому мы и регрессируем, и исчезаем, чтобы дать им возможность развиваться. Мы выполнили свое дело и уходим, за нами придут другие. Все, Арал, поеду я, плохо себя чувствую.

- Я же говорил! - оживился он, с болезненным любопытством глядя на меня снизу вверх.

- Да нет, просто беременность. Счастливо, и помни, мы ничего изменить не можем, как природа все расставит, так и будет.

- Не справедливо, это не справедливо...

Не торопясь, стараясь подобрать верный ритм дыхания, я пошла к остановке. Мысленно я была уже дома.

Путь назад показался легче, приятнее. В переходе не было человеческого наплыва, поэтому прошла быстро, карманника не заметила, хотя и смотрела по сторонам. Купив минеральной и фруктов, подошла к дому, шторы на моих окнах были опущены, значит, будущий папочка дома.

Открыв дверь, я с наслаждением окунулась в прохладный полумрак квартиры. Глин с котом на руках вышел встречать меня в коридор. В полумраке его руки, кожа едва заметно светились каким-то особым сумеречным светом, лунной белизной.

28. мая 02г.