Пол Макоули Прямоком в ад

ПОЛ МАКОУЛИ

Прежде чем полностью посвятить себя писательской деятельности, Пол Макоули занимался биологическими исследованиями и шесть лет читал лекции по ботанике в университете Сент-Эндрюс.

Он автор романов «Весь огромный мир» («Whole Wide World»), «Четыреста миллиардов звезд» («Four Hundred Billion Stars»), «Ангел Паскуале» («Pasquale's Angel»), «Земля эльфов» («Fairyland»), «Тайна бытия» («Secret of Life») и «Глаз тигра» («The Eye of the Tyger»), последний включает в себя новеллу «Доктор Кто» («Doctor Who»). Публика высоко оценила трилогию «Книга слияния» («The Book of Confluence»), в которую входят романы «Дитя реки» («Child of the River»), «Старина дней» («Ancients of Days») и «Звездная гробница» («Shrine of Stars»). Его последний роман, триллер «Белые дьяволы» («White Devils»), повествует о возможном будущем Африки, которая претерпела громадные изменения под воздействием вышедших из-под контроля биотехнологий. Издательством PS Publishing опубликован новый сборник рассказов автора «Машинки» («Little Machines»).

За свои романы и рассказы Пол Макоули неоднократно удостаивался премий и наград.

«Каждый раз, когда в детстве я заболевал и оказывался в постели, моя бабушка, которая жила в соседнем доме, приносила мне что-нибудь из своих подборок „Reader's Digest", – вспоминает Пол Макоули. – Там я прочел статью о Распутине. Меня сильно впечатлило, сколько хлопот он доставил своим убийцам (убить его оказалось почти так же сложно, как какого-нибудь мультяшного героя), и спустя некоторое время впечатление обрело форму рассказа».

Прошло двадцать лет с тех пор, когда автор в последний раз видел группу «The Clash», но он по-прежнему полагает, что эта группа, из песен которой он позаимствовал название для символического рассказа, является одним из величайших рок-н-ролльных коллективов всех времен.

Из ревущей темноты начали вылетать бутылки. Одна, еще одна, и вот их уже слишком много, чтобы сосчитать. Бутылки были прекрасны в тот миг, когда лениво кувыркались в черном воздухе, словно отпавшие ступени множества ракет, и, сверкая и искрясь в свете прожекторов, устремлялись к нам.

И вот первая разбилась о сцену, в ярде от того места, где Вор вдруг тяжело осел в черной путанице своего плаща, громко сопя в допотопный микрофон из тех, что похожи на голову маленького робота. Осколки стекла разлетелись во все стороны, но Вор ушел слишком далеко, чтобы замечать, как падают бутылки, ударяясь со звоном перкуссии в помост с барабанной установкой Жабы, прыгая среди змеящихся по сцене проводов, разбиваясь вдребезги о колонки. Одна из них опрокинула прожектор «бэби», луч света упал на задранные вверх лица, еще одна бутылка скользнула по клавишам Дэви и улетела за кулисы. Замысловатые арпеджио Дэви прервались, когда он отшатнулся назад, но закольцованная подкладка продолжала звучать. Я увернулся от бутылки, не переставая играть тягучий циклический риф, на который мы перешли, когда Вор, пять долгих минут назад, вдруг принялся за свою фугу, – икру пронзила резкая боль в том месте, где кожаные штаны проткнул осколок стекла.

Толпа бурлила, ее рев походил на рев штормового океана, по воздуху неслись не только бутылки: пластиковые стаканы, трепещущие ранеными птицами программки, башмаки, костыль. Словно толпа в ярости разрывала себя на куски. Стакан с желтой маслянистой жидкостью выплеснулся мне под ноги, остро запахло мочой.

Кто-то проскочил мимо меня, это оказался Кощей, он пригнулся, когда я развернулся к нему вместе с гитарой, какой-то миг с улыбкой глядел прямо на меня, дреды торчали по сторонам бледного клинка его лица. Он выхватил из воздуха бутылку и метнул ее обратно, затем опустился на колени рядом с Вором и нежно обнял его.

Я уже бросил играть, Жаба тоже слез со своего помоста. Какой-то миг был слышен только звук сырого сиплого дыхания Вора, птичий щебет закольцованной клавишной подкладки и звон бьющегося стекла.

Толпа снова завопила, когда появились два охранника, огромные мужики в футболках и джинсах, они неуклюже приседали под шквалом воплей и летящих предметов, которые отскакивали от их загривков, потом подхватили Вора под руки и потащили за собой, цепляя подметками его башмаков за провода. Кощей затрусил сбоку, словно пес рядом с хозяином.

Дэви подошел к своему микрофону, с его черного плаща стекало пиво, невидяще сверкали стекла очков для сварки, и произнес в него:

– Идите все на хрен, спокойной ночи!

Я выдернул шнур из гитары и побежал.

Стокгольм, пятнадцатое сентября, 2001 год. Первая и последняя джига, сыгранная во время второго европейского турне «Жидкого телевидения».

Это был уже не первый раз, когда Вор начинал валять дурака. Еще до того, как Вор подпал под чары Кощея, он затевал подобные интеллектуальные игры, с самим собой, с толпой, с нами. Посреди песни отворачивался от микрофона, наблюдая, как мы выкручиваемся без него: руки сложены на груди, по лицу блуждает улыбочка. Выходил на сцену перед началом концерта и принимался читать страницу за страницей «Освобожденного Прометея» Шелли, игнорируя нетерпеливые выкрики публики. Полностью отдавался песне только для того, чтобы вдруг остановиться, начать новую, оборвать и ее, словно в поисках совершенного звучания. Повторял припев раз за разом, пока не срывал голос, потом обращал микрофон к зрителям, позволяя им заканчивать вместо него. Дэви и я, мы с этим мирились, потому что, хотя группу собирали мы, настоящей звездой был этот худосочный низкорослый двадцатилетний юнец, по возрасту годящийся мне в сыновья.

Я никогда не занимался ничем, кроме музыки. Семидесятые провел в совершенной дыре, в Камдене, жил в домишке сторожа при закрытой школе. В одной комнате со своей гитарой, парой бобинных магнитофонов, пластинками в картонных коробках и постелью, сделанной из двух тюфяков. Я был эдаким постхиппи, каждый день принимал ЛСД, питался батончиками «Марс» и выклянченными на рынке подгнившими фруктами. Получал пособие по безработице, иногда уезжал в Кент подработать на сборе яблок или хмеля. И все время играл, иногда мотался с каким-нибудь коллективом по местным пабам, но в основном делал что-нибудь свое, при помощи магнитофонов экспериментировал с наложением звука. В середине восьмидесятых я познакомился с Дэви, забросившим школу гением от электроники, чей лучший друг основал студию звукозаписи «XYZ». Дэви был долговязый, белобрысый и отличался ужасающей серьезностью, которая стала идеальным дополнением к моей беспорядочной бурной энергии. Мы делали музыку «транс» раньше, чем о ней кто-либо что-либо знал (и мы в том числе, мы-то считали, что играем под Фриппа и Ино). Мы продавали диджеям пластинки с миксами, чтобы заработать на жизнь, одна из записей даже стала хитом в местечковом чарте, главная тема в ней была вариацией на тему вступления ко Второму концерту Рахманинова. «XYZ» загнулась очень быстро, запуталась в бухгалтерских расчетах и прогорела, мы же с Дэви завели собственный лейбл, основали студию, где записывали свои опусы и еще сводили и пересводили записи для других. Мы стали известны в определенных кругах, но так и не добились широкой популярности, пока в один прекрасный день этот охламон, который ошивался у нас на студии, не вывалил на пульт стопку листов и заявил, что он только что написал двадцать песен и хватит нам уже стучать хреном по столу, пора делать из него звезду.

Это был Вор. Это было два года назад.

Он получил желаемое уже через полгода. А потом он познакомился с Кощеем, и вот теперь все шло псу под хвост.

Я даже не помню, когда Кощей возник на сцене. Кажется, во время нашего первого европейского турне, где-то между Берлином и Киевом. Вокруг Вора вечно вертелись какие-то люди, компания внутри компании, которой была наша группа. Мы с Дэви терпели это, но непрерывные попойки в сочетании с бронебойными наркотиками начали сказываться на творчестве Вора. Мы собирались выпустить второй хитовый альбом по возвращении с гастролей, а у Вора до сих пор не было новых песен.

– Они придут, – отвечал обычно Вор, когда Дэви начинал давить на него. – Они придут, когда я буду к ним готов. – А как-то раз заявил с застенчивой улыбкой, которая безотказно действовала на девчонок: – Они все время витают вокруг нас. Можно просто выхватывать их из воздуха, когда поймешь как.

Мое первое воспоминание о Кощее: он разговаривает с капитаном-пограничником. Две наших машины и три фургона выстроились вереницей на крутой горной дороге, над ними нависают растущие на склоне сосны, по бокам от пропускного пункта железобетонные постройки; все стоят на дороге, дрожат от пронизывающего ветра и вспоминают, чего незаконного насовали между пожитками, глядя на очень молодых и очень встревоженных солдат с автоматами, которые ходят взад-вперед. И этот высокий человек в шубе со спадающими на спину сальными дредами отводит капитана в сторонку и говорит с ним тихим увещевающим голосом. Кощей говорил с капитаном минуты две, затем он подошел к нашему менеджеру, стоявшему рядом с Дэви и мной, и сказал, что все в порядке, мы можем ехать, ничего платить не надо, никакого досмотра.

– Я очень давно знаком с семьей этого капитана, – сказал Кощей. Улыбка промелькнула по его лицу, быстрая и тонкая, как кинжал убийцы.

Он смотрелся тогда лет на сорок. Временами он казался раза в два старше, а иногда выглядел младшим братом Вора. Он был еще выше, чем Дэви, худосочный, но невероятно сильный, кожа у него походила на бумагу, очень белая и с грубой текстурой, глаза голубые с тонкими красными нитями прожилок, нос крючком. Хотя он поливался одеколоном, это не забивало его природного запаха, запаха прогорклого масла, застоявшейся тины, сырого мяса. Я ощутил тогда этот запах в чистом горном воздухе.

После случая на границе я начал замечать, что Кощей постоянно вьется рядом с Вором. Он сидел в гримерной Вора перед выступлениями, ждал в тени за кулисами, утаскивал его куда-то, пока отзвук последнего аккорда еще висел в воздухе, стоял рядом с ним на вечеринках, наклонялся, что-то нашептывая нашему вокалисту на ухо, или показывал фокусы для развлечения Вора и его поклонников. Карточные фокусы, чтение мыслей – у Кощея это здорово получалось, а еще глотание камней и электрических лампочек: он с хрустом разгрызал стекло и показывал всем осколки на высунутом красном языке, прежде чем проглотить их.

Вор выглядел хуже некуда. Он мешал кокс с таблетками и, как мне кажется, экспериментировал с героином. И еще он сильно надирался: бутылка «Джек Дэниелз» в день, не считая того, что он отхлебывал из стаканов соседей. Мы купили в Албании ящик яблочного бренди, так Вор приговорил его за неделю. На сцене он по-прежнему входил в раж, снедаемый мессианской лихорадкой.

Вне сцены он казался выдохшимся и изможденным и частенько засыпал где-нибудь в углу, а Кощей накрывал его своей шубой и нежно массировал ему запястья.

Ближе к концу турне я узнал от Нормального Нормана, одного из поклонников Вора, что тот завязал с кокаином и героином и подсел на какую-то дрянь, которую готовит для него Кощей.

– Такая густая с мерзким запахом, похожа на прокисший йогурт. Вор говорит, эта штука переносит его в разные удивительные места, – сказал Нормальный Норман, поправляя указательным пальцем очки с толстыми стеклами, – но я не знаю какие, потому что Кощей дает ее только Вору.

Что бы это ни было, оно не избавило Вора от пристрастия к выпивке, он по-прежнему выглядел ужасно. У него высыпали прыщи, под глазами вечно лежали чернильные круги, которые он замазывал гримом перед выходом на сцену. И еще его часто рвало, потому что ел он всякую дрянь, но он наотрез отказывался от любой медицинской помощи, упрямо повторяя, что о нем позаботится Кощей.

Как-то раз в Бухаресте один из поклонников зашел в туалет за сценой и увидел Вора, стоящего перед Кощеем на коленях, Кощей мочился ему в рот.

– Мне от этого как-то не по себе, – признался Дэви, пересказав мне эту историю.

– О вкусах не спорят, – сказал я, хотя мне это тоже не понравилось.

– Если бы хоть секс, я бы так не расстраивался, – продолжал Дэви.

– Может, это он и есть. Какое-нибудь там садомазо.

– Это гораздо хуже, – сказал Дэви.

Я пожал плечами. Пусть Дэви был царь и бог над всеми электрическими штуковинами и с микшерским пультом управлялся деликатно, но решительно, он ничего не смыслил в людских пороках. Хотя на этот раз он был прав.

Кощей так и не отставал от нас, когда мы вернулись с гастролей и прямиком отправились в студию, понятия не имея, что собираемся делать. Нас это не слишком беспокоило, мы с Дэви столько лет работали вместе, у нас скопилась куча материала. Но пока мы пытались развить пару главных тем, что-то придумывая, добавляя то, убирая это, Вор либо вырубался где-нибудь на кушетке рядом с Кощеем, либо вообще не являлся. Мы потратили две недели студийного времени, спустили почти сто тысяч фунтов, но так и не добились ни единой строчки, ни единой мелодии от Вора, и вот тогда мы пришли к нему домой и велели взять себя в руки и приготовиться к серьезному разговору, а Вор таращился на нас с сонным недоумением.

Мы находились в похожей на пещеру спальне хозяина. Вор распростерся под балдахином кровати восемнадцатого века, которую он купил, поскольку на ней якобы спал Моцарт. Вор был обнажен до пояса, и на его худом белом теле виднелись свежие царапины и шрамы от заживших сигаретных ожогов. Кто-то спал под тяжелым покрывалом из красного бархата, свернувшись так, что виднелась только шапка светлых немытых волос. Перед зеркалами горели свечи, на столике у кровати стоял стакан, до половины налитый густой белой жидкостью, на туркменском ковре громоздилась гора грязных тарелок.

– Он в состоянии сделать то, что вам нужно, – заявил Кощей, когда мы выговорились. – И даже больше. Вы поразитесь тому, что он может.

– Это наше дело, – резко оборвал Дэви. Вид бесчувственного тела Вора вывел его из себя. – Ты сюда не лезь.

– Этот парень – мое дело, – сказал Кощей. – Я не могу в него не лезть.

– Да пошел ты!.. – бросил Дэви и попытался схватить Кощея за руку.

Было три часа ночи. Воздух спертый и дурманящий, у меня раскалывалась голова от переизбытка наркотиков, никотина и кофе, так что, возможно, мне только показалось, будто рука Дэви просто прошла сквозь рукав меховой шубы Кощея. Может быть, он не рассчитал замах, может быть, Кощей увернулся. Так я подумал тогда.

Дэви выругался и затряс рукой, словно обжегся. Вор захихикал и сказал:

– Он со мной. Он мне нужен. Не лезьте к нему.

– Тебе пора приниматься за работу, – заявил Дэви.

– Я не знаю, готов ли я идти этим путем.

– Ты готов, – заверил Кощей.

Дэви пропустил их диалог мимо ушей и обратился к Вору:

– И как насчет того, чтобы просто вылавливать песни из воздуха?

Вор ответил спокойно:

– Та фигня, которую я делал до сих пор, не просто плоха. Она тривиальна. Она ничто. Я хочу зайти глубже. Я знаю, что могу зайти глубже, но там страшно. Более чем страшно.

– В тебе это есть, ты способен на великие вещи, Клинт, – сказал Кощей.

Клинт было настоящее имя Вора, Клинт Келли. Наполовину ирландец, он вырос странным и дерганым в каменном мешке Хакни, наивный гений, взявший себе псевдоним из какого-то старого фантастического романа.

Вор посмотрел на меня, посмотрел на Дэви.

– Вы не знаете, о чем простите. Дайте мне время, – попросил он.

– Мы обязаны выпустить альбом до сентября, – сказал Дэви. – Тогда начинаются очередные гастроли, а у нас до сих пор нет даже сингла.

– Может, тебе уехать на недельку отдохнуть. Погреться где-нибудь на солнышке вдали от суеты. А потом вернешься, и мы начнем, – предложил я.

Вор засмеялся.

– Ты не понимаешь. Речь идет не о контракте. Не обо всей этой рок-н-ролльной чепухе. Главное здесь, – произнес он, прижимая ладони к глазам. – Вот тут. Я хочу зайти дальше, чем заходил кто-либо до меня. Я уже на самом краю. Я это чую. Но никак не могу оттолкнуться.

– Но ты ведь хочешь. Я знаю, что хочешь, – вмешался Кощей.

Вор поглядел на Кощея, между ними что-то пронеслось.

– Да. Да. Очень хочу. Но я так боюсь, – сказал он.

– Я буду с тобой, – пообещал Кощей с такой нежностью и таким вожделением, что меня передернуло.

Дэви снял очки, потер глаза и спросил:

– Означает ли это, что мы готовы приступить к работе? Кощей поднялся, очень высокий и очень худой в своей спадающей до самого пола шубе. Кажется, глаза его налились кровью.

– Теперь уходите. Он не нуждается в вас. Я помогу ему. Мы дадим вам то, что вы хотите.

Вор отнял ладони от глаз и посмотрел на Кощея, и первый раз он вроде бы по-настоящему испугался своего странного друга.

Вор исчез на пять дней. Он не приходил в студию, его не было дома. Он пропал. Дэви был готов бросить все, уверенный, что Вор сбежал, когда парень вдруг явился и выложил на пульт DAT-кассету и папку, набитую бумагами. Первый раз за долгие месяцы он был бодрый, очень собранный и очень серьезный, стоял у нас над душой, пока мы с Дэви читали тексты песен и слушали наброски вокальных партий, которые он наложил поверх основного клавишного аккомпанемента. «Вкуси мяса». «Изрыгни меня в пламя». «Гнездо соли». «Разговор с призраком». Вы знаете все эти песни.

– Мне нужен тяжелый ритм, – заявил Вор. – Что-то очень основательное, как сердцебиение самого мира.

Мы принялись за работу. Вор вошел в раж, он ревел и выл свои из ряда вон выходящие стихи в любимый допотопный микрофон, словно студия была сценой, перед которой собралась миллионная аудитория. Он почти не ел, пил только какой-то чай, приготовленный Кощеем из пахучей коры, при этом совершенно замучил нас, снова и снова прослушивая сведенные треки, въедливо выискивая недостатки, предлагая нам добавить барабанов или клавиш, подложить гитару, оркестр или амбиентные звуки. Мы сделали сорок вариантов основной темы для «Короля не-литературы» и столько раз переписывали «Неотвратимый, как рак», что Дэви сбился со счету.

А Кощей все время был рядом, глядел на Вора с вожделеющей нежностью, словно этот парень был для него глубже самого проникновенного звука.

Я промчался через лабиринт закулисного хлама прямо к лимузину. Гитара была со мной, гриф ударял в крышу салона каждый раз, когда лимузин наезжал на выбоину в асфальте. Я ворвался в отель, не прошло и десяти минут, и кинулся на этаж, где располагались наши «люксы». Дэви уже был здесь, прихлебывал из бутылки «Бекс» и метался взад и вперед перед номером Вора, останавливаясь через каждые три-четыре шага, чтобы ударить ладонью по двери. Он, как и я, был в длинном черном плаще, накинутом поверх кожаной куртки, кожаных штанах, серебристых сапогах, волосы выкрашены в белый цвет. Это был наш запатентованный прикид космических ковбоев.

Дэви увидел меня, заколотил по двери и заорал:

– Выходи, ты, говнюк!

– А он там?

– Он там.

– А…

– Он тоже там, этот кусок дерьма. Господи, на этот раз он втянул Вора во что-то по-настоящему скверное.

– Вору не нужен кто-то еще, чтобы вляпаться в говно. Дэви уставился на меня. Он до сих пор был разгорячен концертом, волосы мокрые от пота, глаза широко раскрыты, пристальный взгляд. Он сказал:

– Вор побывал на другой планете, старик. Он даже говорить не может.

Рой Менторн, наш менеджер, вышел из смежного «люкса», в котором жил я. Он был без пиджака, узел на галстуке ослаблен. При виде нас он сказал:

– Организатор турне собирается вчинить нам иск. – Возможно, он сказал бы больше, но тут зазвонил его сотовый телефон и он ушел обратно в номер.

Дэви допил пиво и заколотил в дверь Вора донышком бутылки.

Я высказал то, что занозой засело у меня в мозгу:

– Ты видел, как Кощей вышел на сцену?

– Я видел.

– Он поймал бутылку и бросил ее обратно.

– Мне плевать, ангел ли он хранитель Вора, его любовник или его гребаная муза. Он должен исчезнуть.

– Точно.

Наши взгляды встретились. Мы оба знали: мы сделаем все возможное, чтобы избавиться от Кощея.

– Я позвоню менеджеру отеля, – сказал я.

– Пусть позвонит Рой. Мы ему за это платим.

Рой Менторн позвонил и сообщил нам, что менеджер подойдет через десять минут, а сам убрался в спальню развлекаться со своим сотовым телефоном. Мы с Дэви метались взад и вперед, совершая опустошительные набеги на бар. Жаба ввалился в номер с двумя девицами, прихватил пару бутылок своей любимой польской водки «Терминатор», наполовину кислота, наполовину ракетное топливо, и свалил. У Жабы докторская степень по астрономии, нездоровое пристрастие к коксу и зарплата, как и у Роя Менторна. Мы походили на коллектив конца двадцатых годов. В самом начале Вор тоже был у нас сессионным музыкантом, но когда пошли проценты с продаж, гонорар как-то потерял свою значимость.

– Помнишь те первые песни, – начал Дэви.

– Написанные карандашами.

– Ага, все разных цветов.

– На газетной бумаге.

– Они до сих пор где-то лежат.

– Он сказал, это была единственная бумага, которую ему удалось найти.

– Наверное, они стоят теперь целое состояние, – сказал Дэви. Он скинул свой залитый пивом балахон и бросил его на диван. – Господи, как все это достало.

– Угу. У меня такое чувство, будто я выбрасывал из окна телевизор.

Дэви поглядел на меня. Пот размыл белый грим у него на лбу, оставив волнистые линии, похожие на следы прибоя на песке.

– Ты так и не врубился, к чему я клоню? – спросил он.

Я приканчивал третье или четвертое пиво.

– Именно это я и имел в виду под телевизором. Если бы внизу был бассейн, я бы его выкинул, – ответил я.

Дэви в самом деле подошел к окну, раздвинул занавески и посмотрел вниз.

– Стоянка, – сообщил он. – Только мы все равно не сможем открыть окна.

Я сказал:

– Он был такой славный парнишка. С приветом, но не псих.

– Думаешь сейчас он уже того? В смысле, псих?

– Не знаю. Возможно. Эта дрянь, которой его пичкает Кощей…

– Говнюк и мне предложил как-то раз, – признался Дэви.

– И ты попробовал? – живо заинтересовался я.

– Черт, нет, конечно! Это ты у нас лопаешь наркотики.

– Вот потому он и предложил это тебе.

– Возможно. Он делает эту штуку сам. Варит какие-то корешки, пережевывает их и оставляет бродить.

– Пережевывает?!

– Он сказал мне, что слюна способствует ферментации.

– Какое-то русское масато, – заметил я.

– Масато?

– Амазонские индейцы делают такую штуку из вареной маниоки.

– А я и не знал, что он русский.

– Кем бы он ни был, мне кажется, он что-то вроде шамана. Помнишь тот случай, когда он мочился Вору в рот? Я потом прочитал, что сибирские шаманы могут летать с помощью неких летучих грибов, и тот, кто пьет их мочу, тоже обретает способность летать. Их тела фильтруют наркотик, и он выходит с мочой.

Дэви пропустил все это мимо ушей и поинтересовался:

– Как думаешь, во сколько нам обойдется избавиться от него?

– Не дороже, чем отказаться от дальнейших гастролей, наверное, Рой должен знать.

– Дело того стоит.

Менеджер отеля пришел с двумя охранниками и настоял на том, что он отопрет номер Вора сам. Дэви протолкнулся внутрь, я вошел вслед за ним. В комнате было очень темно, разило потом и благовониями. Единственным источником света была лампа, накрытая шарфом с черепом и костями, из-под двери ванной комнаты пробивалось серебристое свечение.

Вор лежал на диване под кучей шуб, голый и весь в поту. Глаза закатились, видны только белки, но дышал он ровно. Его лицо давно лишилось детской пухлости, и кожа была бескровная, похожая на пергамент: череп с костями от Диора. На полу стоял стакан, наполовину налитый густой молочно-белой жидкостью. Дэви поднял его двумя пальцами, понюхал, поморщился. Мы оба знали, что это такое и что нам нужно делать. Рой все еще любезничал с менеджером, а мы заперли дверь и двинулись в ванную.

Кощей валялся в огромной ванне в форме ракушки, его дреды плавали среди радужных пузырей. Лавандовый аромат пены не особенно помогал заглушить мощный запах его тела. Он смотрел портативный телевизор, подключенный через удлинитель и настроенный на CNN.

Дэви захлопнул дверь, привалился к ней и спросил:

– А где остальные?

– Остальные?

– Близнецы. Нормальный Норман. Остальные… люди Вора.

– Я отослал их. Они отправились по домам или туда, откуда явились. Это мне безразлично.

– Значит, теперь только ты и он, – сказал Дэви. – И ему тепло и уютно под твоими шубами.

Кощей ничего не ответил, его узкое лицо по-прежнему было обращено к экрану. Дэви продолжал:

– Мы хотим знать, что произошло сегодня вечером.

– Мальчик отдыхает. Когда он проснется, спросите у него.

– Он витал где-то в небесах, – сказал Дэви. – Он не взял ни ноты. Только провыл две песни подряд, а потом свалился.

Кощей улыбнулся.

– Мы хотим, чтобы ты ушел, – сказал я.

– Я сделал его тем, кем он стал, – заявил Кощей. – Вам это известно. Еще вы должны понимать, что вам придется мириться с моим присутствием.

– Хватит уже, – сказал я.

– А по моему мнению, не хватит. Мы едва начали.

– Ты его убиваешь этой отравой, – сказал Дэви.

– Вы получаете то, что хотите, и он пока еще жив. Дэви начал толкать речь об адвокатах, о содержании под стражей, о незаконном въезде в страну.

– Мы отправим Вора на лечение, – сказал он. – Мы найдем способ освободить его от тебя.

– Я так не думаю.

– Прекрати пялиться в этот сраный ящик и смотри на меня!

– Вряд ли тебе это понравится.

Дэви оттолкнулся от двери и потянулся за пультом, который лежал на краю ванны, но Кощей схватил его первым, мгновение подержал в воздухе, прежде чем уронить в мыльные пузыри и улыбнуться нам.

– Твою мать! – выкрикнул Дэви и сбросил телевизор в ванну.

Ванную комнату осветила голубая вспышка, заполнив собой весь мой разум. Свет вырубился. Где-то завыла пожарная сирена, миг спустя один из охранников вломился в дверь, луч света от его фонарика бешено заметался по белым плиткам пола и столбу дыма, стоящему над наполненной пеной ванной. Кощей исчез. Вор тоже.

– Они дома, – сообщил Дэви.

Это было двумя неделями позже. Вор поместил объявление в «NME» и «Роллинг Стоун», одинокую строчку мелким белым шрифтом в центре абсолютно черной страницы, сообщавшую о кончине «Жидкого телевидения». Мы с Дэви из-за этого ужасно поругались, Дэви хотел предъявить иск по поводу расторжения контракта, я же предпочитал оставить все как есть. Я был в Лондоне, у себя дома. Звонок Дэви разбудил меня после обеда.

– Я знаю. Все кончено, Дэви, – сказал я ему.

– Нет. Никоим образом не кончено. Наш альбом в пяти странах держится на первом месте. У нас клип крутится на MTV.

– Мне до сих пор неловко за этот клип.

– Он нас спас, старик.

Я знал, что Вор не захочет, да и не сможет вынести видеосъемки, поэтому исподтишка снимал его за работой в студии с помощью пары дешевых веб-камер. Режиссер нашего клипа, только что получивший награду за рекламный ролик какого-то бельгийского пива, с помощью компьютера наложил отснятое лицо Вора на лицо куклы, похожей на Пиноккио.

– Мне необходима твоя способность предугадывать. Мне нужна твоя помощь, чтобы вырвать его из лап этой твари, – настаивал Дэви.

– Ты пытался убить Кощея. Если он захочет, то сможет выдвинуть обвинение.

– Он не станет этого делать по той же самой причине, по которой Полковник Том не позволял Элвису гастролировать за пределами Штатов. Его не должно было там быть.

Из моего пентхауса был виден Тауэрский мост. Я поглядел на коричневые воды Темзы двадцатью этажами ниже и проговорил в трубку:

– Наш альбом на первом месте. Две недели наш сингл возглавлял хит-парады, прежде чем нас не потеснил тот «бойз-бэнд». Мы неплохо потрудились. Нам нужно забыть обо всем. Идти дальше.

– Тогда зачем же ты за ним следишь?

– Не хочу, чтобы Вор пострадал, – ответил я. Что было равнозначно признанию.

– Я тоже не хочу. А он погибнет, если мы не избавимся от Кощея. Так что же нам делать?

– Я сегодня встречаюсь с Жабой. Пойдешь со мной?

– Какой прок от Жабы?

– Он участвовал в первом проекте Вора. И часто бывает в доме.

Дэви засмеялся:

– Ты не перестаешь меня изумлять, старик. Где и когда?

Мы встретились в ресторане в Челси-Харбор. Дэви устроил Жабе допрос с пристрастием, и Жаба ответил на все вопросы в присущей ему дружелюбной манере. Он рассказал, что жизнь в доме похожа на съемки какого-нибудь «Перформанса» в постановке Элистера Кроули, близнецы живут на нижнем этаже и никогда не поднимаются наверх, Нормальный Норман как-то попробовал белого зелья, у него случился припадок, а потом он исчез.

– Народ все время входит и выходит, ведутся разговоры о некоем загадочном большом проекте, а Вор лежит на кровати. Наркота заканчивается. Он покупает еще.

– И Кощей при нем, – вставил Дэви.

Пока мы с Жабой ели бифштексы, он приканчивал бутылку «Шабли».

– Он приходит и уходит, – сказал Жаба. – Мне кажется, он получил от Вора все, что хотел.

– И что же он получил? – полюбопытствовал я. Жаба пожал плечами:

– Не знаю. Но он уже не так внимателен к нему. Я знаю, он невысокого мнения о большом проекте Вора. Они даже поссорились.

– Позвони мне, когда Кощей будет там. Нам нужно с ним поговорить, – сказал Дэви.

– Сомневаюсь, что это имеет смысл, – возразил Жаба. – Как я уже сказал, они с Вором сейчас не так близки, как раньше.

Дом Вора представлял собой грандиозный белый особняк в греческом стиле, он стоял в Белсайз-Парке, отгороженный от дороги стеной высоких каштанов. Гравийная дорожка была засыпана их мокрыми, похожими на ладони листьями, дом казался мрачным и заброшенным. Я припарковал древний фургон «эскорт» (Дэви купил его этим утром у «жучка» в Хай-Барнет, за наличные, никаких имен, никакой возни с оформлением), и мы с Дэви, взяв мешок с инструментами, вошли через парадную дверь, которая стояла широко распахнутой.

Мраморная лестница поднималась из холла на три этажа. На полу валялись обломки большого подсвечника, воздух был темный и леденящий, и воняло отвратительно. Что-то закопошилось в дальнем углу, и Дэви, посветив фонариком, обнаружил близнецов. Они жались друг к другу, голые, опутанные сетью собственных свалявшихся волос. Они до костей вгрызались в пальцы друг друга, и поскуливали, и мяукали, пока Дэви не перестал светить на них фонариком.

– У меня какое-то нехорошее предчувствие, – прошептал я.

– Просто прикрывай меня, – предложил Дэви и громко спросил, есть ли кто дома.

Ему ответило только эхо его голоса.

– Он не человек. Человек не может остаться в живых после того, как ему в ванну кинули телевизор, – сказал я.

– Это был фокус, – возразил Дэви.

– Нам нужно дождаться Жабу.

– Все это сплошные фокусы. Ловкость рук. Идем. Мы начали подниматься по лестнице.

Жаба обнаружился на площадке второго этажа.

Он лежал на спине в круге, начерченном его собственной кровью. Из каждой глазницы торчало по барабанной палочке. При этом зрелище я выронил свой край мешка, и инструменты загрохотали вниз по ступенькам. Дэви подхватил оставшееся и зашагал дальше. Я тяжело вздохнул и пошел следом.

В спальне Вора горела только лава-лампа в форме космической ракеты, заливавшая один угол комнаты алым светом. Вор лежал под своим балдахином, укрытый простыней, на которой виднелись пятна от мочи и недонесенной до рта пищи. Должно быть, он лежал так не один день. Ароматические палочки курились снопами, заволакивая воздух вуалью едкого синего дыма, но вонь, идущая от кровати, все равно была сильнее.

Окна были задернуты тяжелыми черными занавесками, стекла замазаны серебряной краской. Когда я попытался открыть окно, оказалось, что оно наглухо заколочено.

Должно быть, шум разбудил Вора. Он захихикал:

– Это мне снится. Он не пустил бы вас сюда.

– Он ушел, – сообщил Дэви. – Он забрал то, что хотел, и теперь ушел.

– Еще нет, – раздался голос Кощея.

Он стоял в дверях ванной, худой, как жертва геноцида, чертовски элегантный в шелковом костюме цвета «электрик» и расшитых блестками ковбойских сапогах. Дым вихрем закружился вокруг него в темноте, когда он, с ловкостью чародея, достал из копны своих дредов живого цыпленка. Он мгновение подержал его на раскрытой ладони, желтый пушистый комок, который отчаянно пищал, глядя блестящими черными глазками, а потом сунул цыпленка в рот и сожрал с чавканьем и хрустом. Тонкая струйка крови сбежала по его подбородку, когда он улыбнулся.

– Я всегда возвращаюсь. Всегда завершаю то, что начал. Мне приятно считать это своим долгом, – объявил он.

– Мы забираем его у тебя, – сказал Дэви.

Кощей стер с подбородка кровь цыпленка черным платком и, встряхнув, отбросил в никуда или же в темный, затянутый дымом воздух.

– Думаю, я останусь. Мальчишка того стоит, – изрек он.

– Мы отвезем его в больницу, – вмешался я. Во рту пересохло и засаднило от запаха благовоний, начала болеть голова.

– О, едва ли. Дело в том, что вы пришли как раз вовремя.

– Ты используешь людей, высасываешь из них все, что у них есть, и что потом? Просто уходишь? На этот раз у тебя не получится. Мы видели, что ты сделал с Жабой. Ты не сможешь отмазаться от убийства, – пригрозил Дэви.

– Его убили близнецы, – спокойно возразил Кощей. – У них в крови потребность охранять. Что касается мальчишки, я признаю: я использовал его, но ведь и вы тоже. Вам важен не он, а только то, что он для вас делает. Вы просто завидуете мне, ведь я подобрался непосредственно к источнику. Но без меня он не зашел бы туда, куда зашел. Без меня он был бы всего-навсего еще одним глупым тщеславным мальчишкой, обладающим талантом с поразительной самоуверенностью порождать плохие стихи. А со мной он побывал в таком месте, которое мало кто видел.

– Я и сам смог бы добраться туда, – заговорил Вор. Казалось, его голос доносится из глубокой ямы где-то под кроватью. Комнату к этому времени так затянуло дымом, что стены исчезли из виду. У меня перед глазами мелькали красные вспышки, от которых все сильнее болела голова.

– Ты не смог бы попасть туда без меня, – возразил Кощей. – А я не мог бы отправиться туда без тебя. Таковы условия контракта. Всегда заключается контракт. – Он пристально глядел на нас с Дэви сквозь сгущающийся туман. – Я получил так мало по сравнению с тем, что дал. Вам, джентльмены, не стоит мне завидовать.

– Я сам сделал выбор. Я так сильно этого хотел, и он показал мне как. Идите в задницу, вы оба. Вы понятия не имеете, что он для меня сделал! – воскликнул Вор.

– Ты совсем одурел или слишком болен, ты не понимаешь, чего ты хочешь, – сказал Дэви.

– Я больше ничего не хочу, – буркнул Вор, закрыл глаза и натянул простыню до подбородка. Его кровать походила на катафалк, плывущий в подсвеченном алым светом дыму.

– Вот видите, – сказал Кощей. – Вы, джентльмены, ничего не можете…

Дэви выстрелил в него. Вспышка от выстрела осветила комнату, на миг сделав все материальным и ясно различимым. Кощей метнулся к двери, а Дэви выстрелил в него еще раз, и он осел на пол, кровь была на его белом лице и на его руке, когда он отнял ее от груди. Он поднял на Дэви взгляд, улыбаясь, и Дэви выстрелил в него еще пять раз, а затем отшвырнул ружье. Его он тоже купил этим утром, в пабе в Далстоне.

Кощей закашлялся, выплюнув струйку крови, прикрыл рот ладонью и снова закашлялся. Что-то поднималось по его белому горлу: он выплюнул на ладонь пули, подержал, уронил на ковер и захохотал.

И тут мы оба двинулись на него, подгоняемые злостью, страхом и отчаянием. Дэви с такой силой ударил Кощея охотничьим ножом, что лезвие прошло сквозь плечо и воткнулось в раму двери. Я со всего размаху врезал ему снизу в челюсть, и он вырубился.

Мы с Дэви переглянулись, оба дышали тяжело, оба были забрызганы кровью Кощея. Затем я отвернулся, и меня стошнило.

– Надо его прикончить, – предложил Дэви неуверенно. – Перерезать ему глотку. Размозжить ему череп.

– Я к этому не готов, – мотнул я головой. – Кроме того, застрелить его не удалось, так что, наверное, и все остальное не получится.

– Ага. Поэтому приступаем к плану «Б».

Мы выдернули из Кощея нож, затащили тело на кровать и завернули его в пропитанное кровью бархатное покрывало, туго обмотали электрическим проводом. Дым клубился над нами, мы задыхались в едких испарениях. Дэви затолкнул Кощею в пищевод трубку и сунул в зубы пластиковую воронку; я вливал через воронку смесь из гербицида и хлорной извести, пока она не потекла у него из носа, смешанная с кровавой жижей. Затем мы завернули его в черный полиэтилен и покатили тяжелый сверток вниз по ступеням.

От сырого холодного воздуха я начал приходить в себя. Когда мы заталкивали нашу жертву в фургон, я сказал:

– Надо бы вернуться за Вором.

– Я позвоню в «скорую», – сказал Дэви.

Он набрал 999, когда я заводил машину, назвал им адрес Вора, когда я выруливал на дорогу, и вышвырнул мобильный телефон в окно, когда мы застряли в плотном потоке машин перед отелем «Швейцарский Коттедж». Мы ехали с опушенными стеклами, и в голове у меня начало прояснятся, пока я полз в пробке на Юстон-роуд.

– Парни из «скорой помощи» увидят кровь, – сказал я. – И еще они найдут Жабу. Найдут его тело.

– Грабители. Была драка, негодяи давно скрылись.

– Вор нас видел.

– У Вора мозги набекрень. Что бы он ни сказал, ему не поверят. Когда мы вернемся, я позабочусь о дальнейшем, привлеку к делу Роя. Но сначала избавимся от этого мешка с дерьмом.

Мы поехали на восток через Шоредитч, через Сити (там был жуткий момент, когда дежурный полицейский на одном из пропускных пунктов пристально посмотрел на наш фургон, но все-таки не остановил), потом по шоссе А13, квадратная башня на Канари-Ворф поворачивалась к нам разными сторонами в сплетении узких дорог под георгианскими террасами; плотный поток машин на освещенной фонарями трассе и объездной дороге вокруг Дагенхема начал редеть, когда мы миновали туннель Блэкуолл и нарыв «Купола Тысячелетия».

Мы разговаривали, вспоминая момент нападения, шутили по поводу сожженных мостов, мы знали, что с «Жидким телевидением» покончено, знали, что с нашей дружбой, скорее всего, тоже. Черный полиэтиленовый сверток в человеческий рост тяжело перекатывался взад и вперед у нас за спиной, как какая-нибудь подгнившая египетская мумия. Мы проехали через Хорн-Черч и свернули на временную дорогу, протянувшуюся по вересковым пустошам Рейнхэма, миновали мрачные склады, обнесенные высоким проволочным забором, выехали на пустынный мол.

Река лежала ровная и темная под низко нависающими облаками, до сих пор подсвеченными догорающим закатом. В свете фар нашего фургона мы подтащили тяжелый сверток к концу бетонного причала и кинули в воду.

Он шумно плюхнулся, пошел вниз, всплыл, увлекаемый течением. И тут воздух, который удерживал сверток на плаву, вырвался наружу, и черный пластик упал с лица трупа, прежде чем тот ушел на дно.

Это был не Кощей. Он показал напоследок еще один фокус. Бледное лицо, погружающееся в толщу мерцающей черной воды, принадлежало Вору.

Мы с Дэви ехали обратно в молчании. Фургон бросили у станции «Бау-Тьюб», ключ зажигания оставили на месте в надежде, что фургоном соблазнятся какие-нибудь подростки, любители покататься на чужой машине, в молчании доехали до города, в молчании расстались.

С того дня я ни разу не видел Дэви.

Я уже больше месяца не выхожу из квартиры, заказанную через Интернет еду и выпивку мне приносят под дверь. Я отважился на вылазку один только раз, до ближайшего угла, где скупил у малолетних торговцев все дозы кокса и героина, которые у них были.

Но вряд ли мне удастся отсидеться.

Я дважды видел Кощея.

Один раз, когда бездумно переключал телевизионные каналы, он мелькнул в новостях MTV, в репортаже о каком-то певце, новой звезде фолк-рока. Он стоял сбоку от сцены в пабе, выделяясь на фоне возбужденной девичьей аудитории.

И второй раз вчера, на площадке перед моей квартирой, его белое лицо блестело в свете дежурной лампочки, когда он улыбнулся мне, прежде чем шагнуть в тьму за перилами.

Я знаю, он вернется. Он всегда возвращается завершить то, что начал.