Пол Макоули
День, когда мы потеряли Луну

Вы, наверное, уверены, что все про это знаете. Недаром нынче, во второй четверти первого века третьего тысячелетия, это событие рекламируется как самое грандиозное во всей истории человечества. Предположим… Вообще-то, даже если отбросить совсем уж нелепые преувеличения, событие и впрямь из запоминающихся. В Интернет уже закачаны миллионы байтов россказней (через два года после самого происшествия одних официальных сайтов насчитывается больше двух сотен, не говоря о тысячах неофициальных, где усердно доказывается, что всему причиной Господь Бог, инопланетяне или святой Элвис), телевидение посвятило этому десятки тысяч часов вещания, киношники уже сняли добрую сотню сногсшибательных боевиков, даже сам Джеймс Камерон расщедрился на семичасовой шедевр. Научные статьи исчисляются тысячами, толстенные технические отчеты впору грузить краном. Один доклад Конгресса на десяток миллионов страниц чего стоит! Не говоря о накрапанных неведомо кем биографиях ученых, свалявших дурака.

Вы уже решили, что я собрался изложить собственную версию происшествия, потому что мне во всей этой шумихе не нашлось места. Вовсе нет! Я первым готов признать, что сыграл в тех событиях совсем незначительную роль, хоть и присутствовал с самого начала. Так что хотите — считайте мой рассказ заметками на полях, хотите — отнеситесь к нему как к небылице или вообще забудьте. Единственная просьба: не вносите поправок.

Все началось во время штатного запуска на термоядерной установке «Экзауотт». Сработала сигнализация, дежурный оператор все повырубал, но никакой опасности приборы не зафиксировали. Роботы не обнаружили физических повреждений, но сигнал, предупреждающий о нарушении герметичности и утечке радиации, продолжал звучать. Были выявлены огромные колебания в уровнях энергии сразу после запуска реакции синтеза. Вот ученые и отправили нас с Майком Догерти выяснить, что там и как.

Вы небось уже устали от этих кадров: низкий квадратный бетонный блок, наполовину вкопанный в рыхлую поверхность кратера Менделеева на обратной стороне Луны, вокруг — проложенные бульдозерами дороги, траншеи для кабелей, два ядерных реактора, питавшие установку. При пиковой загрузке «Экзауотт» потреблял в миллионы раз больше энергии, чем все Соединенные Штаты. Ну и шесть квантовых лазеров, нацеленных на мишень в какие-то десять микрометров в поперечнике. Все это — чтобы воспроизвести первые пикосекунды1 Большого Взрыва, когда еще не нарушилась вселенская симметрия.

Проект возбуждал ученую братию не меньше, чем атомная бомба столетием раньше. Ученые, ответственные за запуск первой термоядерной установки, считали, что существует небольшой, но все же реальный шанс, что она приведет к возгоранию земной атмосферы; ученые, причастные к проекту «Экзауотт», побаивались, как бы их детище не рвануло и не превратило в туман все живое и неживое на площади в несколько сотен квадратных километров вокруг. Потому объект и загнали на обратную сторону Луны, да еще выбрали кратер поглубже. А управление поручили роботам. Лаборатории разместили в бункере, откуда саму установку даже не было видно.

Когда клюнул жареный петух, пришлось, конечно, выслать на место двоих молодцов.

Мы сели в открытый луноход и покатили по служебной дорожке. На нас были ярко-оранжевые антирадиационные облачения поверх обычных скафандров, на плечах — камеры, чтобы ученые любовались видами. Сооружение выглядело неповрежденным — белело себе, как солью присыпанное, на солнышке и отбрасывало в нашу сторону длинную черную тень. По углам горели красные и зеленые сигнальные огни. Охлаждающая скважина глубиной в три километра выглядела мирно.

Сначала мы объехали здание, потом вошли внутрь.

Перед нами раскинулся огромный зал со всякой мудреной всячиной для накачки лазеров, переплетением разноцветных труб, каждая толщиной с ракету, пучками тяжелых кабелей и снующей взад-вперед неодушевленной обслугой. Чтобы нас не раздавило, мы с Майком поползли по полу, словно две оранжевые мышки, направляя в разные стороны камеры, как наставляли ученые. Я попросил по переговорному устройству выключить аварийное мигание, но специалисты еще минут пять обсуждали, не опасно ли что-нибудь трогать, прежде чем выполнили мою просьбу.

Шесть лазерных фокусирующих труб по два метра в диаметре сходились в экспериментальной камере размером с автобус. Поражаюсь, как удалось изолировать эту камеру: она была набита мощными магнитными тороидами, генерирующими поля, в которых мишень, гранула сверхспрессованного металлического водорода, нагревалась при помощи импульсного усиления до десяти миллиардов градусов Цельсия. Вокруг высились рабочие помосты, сверкали раструбы фокусирующих трубок, вилась капиллярная система жидкостно-натриевой охлаждающей системы, стояли сотни различных мониторов. Мы провели диагностику систем и выяснили, что отказали считанные детекторы с внутренней стороны. Потом, подгоняемые учеными, ретиво поползли дальше, обильно потея в проклятых костюмах и стирая себе колени и локти.

Разгадку обнаружил Майк. Он попытался заползти в узкую щель под камерой — почти невозможная затея в таком скафандре. Чтобы ее осуществить, он избавился от своей камеры. Я уж думал, что он никогда не заговорит, как вдруг услышал голос:

– Вижу поврежденный кабель и дырку в каком-то ящике над ним. Сейчас, только устроюсь поудобнее… Так, в полу тоже дыра, сантиметра два в поперечнике. Засуну-ка я туда отвертку… Глубоко, дно не прощупывается… Подай-ка проволоку, Фрэнк.

Рядом лежал моток медной проволоки. Я отрезал кусок и сунул ему.

– Выбирайтесь-ка вы оттуда, ребята, — посоветовал один из ученых.

– Еще минуту, — откликнулся Майк и немузыкально замурлыкал — признак, что он крепко задумался.

Зная, что сам он ничего не станет объяснять, я спросил:

– Что там?

– Такое впечатление, будто сюда всадили снаряд, — пробурчал Майк. — Черт, какая же глубина у этого фундамента?

– Толщина цементной подушки — три метра, — ответил кто-то из ученых.

Тот, кто нам советовал уносить ноги, гнул свое:

– Лучше ничего не трогать!

– В общем, дыра сквозная, — заключил Майк. — На кончике проволоки, которую я туда засовывал, пыль.

– На связи Ридпаф, — раздался новый голос.

Этот Ридпаф, если помните, возглавлял научный коллектив. Вряд ли его и впрямь следует винить в случившемся, но вспомним: он заработал миллионы, излагая всему миру свою версию последующих событий, а потом взял и повесился…

– Давайте назад, оба, — приказал Ридпаф. — Попробуем обойтись роботами.

Когда мы двинулись обратно, мимо нас пронеслись на полной скорости пять роллигонов — здоровенных пузатых вездеходов.

– Кажется, дело плохо, — сказал я притихшему Майку.

– Наверное, утечка, — согласился он.

– Отклонение лазерного луча?

– А где следы плавления? — возразил Майк задумчиво. — И потом, такая энергия все бы там уничтожила, а мы нашли всего-навсего аккуратную дырочку. Непонятно…

После этих слов он умолк на целую неделю и открыл рот всего за час до телевизионного выступления президента, взявшегося наконец объяснить, что стряслось.

В те времена на Луне было неплохо работать. Заправляли, в основном, ученые, как в Антарктиде до прихода буровиков и шахтеров. Одновременно здесь обитали не больше двух тысяч человек, занятых на различных проектах: «Экзауотт», «Большой Луч», картирование ресурсов. Мы с Майком принадлежали к универсальному контингенту, готовому помочь всякому, кому понадобится помощь. В свое время мы оба занимались наукой, но я не захотел посвящать всю жизнь этакой скукотище. Мне подавай конкретное дело, я не боюсь испачкать руки… Почему из науки ушел Майк, не знаю, не спрашивал. Между прочим, он доктор теоретической физики и кибернетики, а заодно спец в электронике, а я — геолог, каких поискать, и пилот со стажем. Так что мы с ним были парочкой на все руки, предпочитали работать вдвоем и излазили чуть ли не всю Луну.

Когда президент выступил со своим обращением, мы как раз покинули «Экзауотт» и взяли несколько дней отдыха. Я пронюхал о завидных вакантных местечках на строительстве железной дороги между Южным полюсом и стационарной базой «Клавий», но Майк отказался туда наниматься, не пожелав объяснять причины. Только и обмолвился, что это как-то связано с аварией на «Экзауотте».

Мы, конечно, получили там небольшую дозу облучения (Майк чуть больше, чем я) и целый день проходили медицинское обследование. К этому времени ученых на объект слетелось, что саранчи. Роботы разобрали экспериментальную камеру, а мы затащили туда уйму приборов — не только датчики радиации, но и устройство для измерения гравитации и детектор нейтрино. Рядом с дырой в полу была пробурена шахта глубиной в полкилометра, в которую затолкали прорву разных щупов, датчиков и камер слежения.

Майк твердил, что все смекнул, стоило ему засунуть проволоку в дыру в полу, но сверх этого ничего не говорил. «Видишь, какие измерения они пытаются проделать? Вот и догадайся!» — все его слова. Я назвал его сукиным сыном, а он только усмехнулся. Он — умник, каких мало, только характером подкачал: нелюдимый, совсем не заботится о своем внешнем виде, страшно неопрятный… Но он был моим партнером, и я ему доверял. Раз он решил, что не стоит заключать новый контракт, я его поддержал, хоть перед этим битый час пытал, почему он артачится. Но он молчал, словно воды в рот набрал. Все свое свободное время, даже на Южном полюсе, он занимался какими-то вычислениями.

Когда сообщили о предстоящем обращении президента, я снова к нему прицепился.

– Лучше объясни, что произошло. Через час я сам все узнаю и тогда уж тебе не поверю.

На Южном полюсе была возведена прозрачная полусфера, под которой росли настоящие растения, папоротники, бананы, стрекотали цикады, пахло всамделишной землей, светило низкое солнышко. Колпак накрывал кратер диаметром метров триста на гряде по краю впадины «Южный Полюс — Эткен», где никогда не заходит солнце, чей путь по линии горизонта — 28 дней. Под колпаком было жарко и душно, люди плескались в озере и страшно шумели. Почти всю площадь под колпаком занимало озеро с рассыпанными по нему атоллами, окруженное навесами, кафе и хижинами вдоль пляжа. Вода озера прилетела на Луну миллиард лет назад с кометой, а теперь была добыта из кратеров, в которые никогда не заглядывает солнце. Раньше базу «Клавий» забрасывали кусками добытого льда с помощью рельсовой пушки, а потом база разрослась, и администрация решила, что ей не пристало выдерживать ледяную бомбардировку, и постановила проложить железную дорогу. При низкой лунной гравитации волны на озере достигали высоты в пять-шесть метров, и большие капли, отрываясь от волн, улетали далеко, меняя на лету форму, как амебы. Люди скользили по волнам на пятках или на животе, без помощи лыж; в одной из бухт уже несколько дней продолжался матч по водному поло.

Я тоже отыграл несколько часов, пребывал в добром расположении и потому не придушил Майка, когда он в ответ на очередную мою просьбу расколоться опять таинственно улыбнулся и продолжал чиркать на пластинке. Я попросту вырвал у него из рук пластинку с записями, занес ее над оградой беседки и сообщил:

– Выкладывай, не то всей твоей арифметике конец! Майк почесал грудь, поросшую черным волосом.

– Ну давай, язык проглотил, что ли?

Я размахнулся, словно собрался отправить пластинку по воде рикошетом, и спросил:

– Сколько раз подскочит, прежде чем утонуть?

– Мне хотелось, чтобы ты сам догадался, — вздохнул Майк. — К тому же мы ничего не в силах изменить. Тебе что, не нравится отдыхать?

– Какое это имеет отношение к твоему отказу от контракта?

– Простое: всякое строительство на Луне теперь бессмысленно. Неужели ты и сейчас не догадываешься? Я швырнул ему пластинку.

– Пожалуй, эта штуковина ни при чем. В озере нужно утопить тебя самого.

Я был настроен серьезно (между прочим, я по сравнению с ним великан).

– Ладно. Это черная дыра.

– Черная дыра?..

– Она самая. Я предполагаю, что эксперимент привел к квантовой флюктуации, создавшей черную дыру. Она, наверное, гораздо крупнее атома водорода, раз легко затягивает другие атомы. Получается десять в двадцатитрехтысячной степени килограммов, а это масса большой горы, вроде Эвереста. Магнитные поля сдерживания не смогли, конечно, ее заарканить, вот она и выскользнула из камеры и ушла прямо в пол.

– Дыра, которую мы видели, чуть побольше, чем атом водорода.

– Ясное дело. Черная дыра разрушила материю приливной силой на большем расстоянии, чем ее радиус Шварцшильда, и часть ее втянула внутрь. Поэтому мы не увидели следов расплавления, несмотря на высокую температуру дыры, вырывающиеся из нее рентгеновские лучи и, возможно, разогнавшиеся протоны — космические лучи.

Я ему, конечно, не поверил, но положительно отнесся ко всей этой абракадабре как к гимнастике для ума.

– Откуда же взялась масса? — спрашиваю. — Не из топлива же камеры сгорания.

– Нет. Это была квантовая флюктуация, как и сама Вселенная, возникшая, как известно, ниоткуда. А Вселенная весит, между прочим, несколько больше…

– Ладно, — быстро прервал я Майка, прежде чем он погрузится в эзотерические подсчеты. — Где же эта дыра сейчас?

– Прошла насквозь.

– Через всю Луну? В таком случае, она вышла наружу — дай-ка прикинуть… — Я представил себе лунную сферу. — Где-то в Море Изобилия.

– Не совсем так. Она ускорилась при свободном падении к коре, прошла ее и стала падать обратно. Так и мотается взад-вперед, набирая массу и теряя с каждым заходом амплитуду. Об этом и собирается объявить на весь мир президент.

Я задумался. Нечто чуть больше атома, зато весом с колоссальную гору, пробивает двадцатипятикилометровый внешний слой, оставляя туннель диаметром в один сантиметр в базальтовой корке и в мантии, проходит сквозь крохотное металлическое ядро, набирает массу, замедляет скорость и не вырывается наружу, а вместо этого устремляется в обратный путь сквозь лунную толщу…

– Тебе повезло, что она не вылетела из туннеля и не угодила тебе в глаз, — пошутил я.

– С каждым проходом амплитуда уменьшается. Рано или поздно черная дыра стабилизируется в гравитационном центре Луны. Теперь смекнул, почему я отказался подписывать контракт? Стоит президенту повторить граду и миру то, что я тут тебе втолковывал, как действие всех контрактов будет приостановлено. Надо позаботиться о другом — чтобы мы стояли в первых строчках списка привлеченных к эвакуационным работам.

– Эвакуационным?..

– Черную дыру не поймаешь. Так что Луне настал конец, Фрэнк. Но мы еще успеем повеселиться.

На следующий день, лишь только президент признал, что в результате эксперимента в толще Луны каким-то образом завелась черная дыра и что это создает проблему, разрешение которой требует международных усилий, нас обоих спешно вызвали на слушание в комиссию Конгресса.

Все это оказалось профанацией. Мы прилетели в Вашингтон и провели неделю взаперти в отеле «Уотергейт», просматривая от скуки дурацкие фильмы по кабельным сетям и бесконечные ток-шоу, да еще разучивая с юристами НАСА ответы на всевозможные каверзные вопросы. Потом мы с полчаса поотвечали на детские вопросики членов комиссии и были с миром отпущены. Юристы пожали нам руки на ступеньках Капитолия, немного оживив заскучавших было телевизионщиков, и мы вернулись на мыс Канаверал, а оттуда — обратно на Луну. А что? Майк уже успел меня убедить, как будут развиваться события. Получалось, что работы у нас — хоть лопатой греби.

Мы записались в мобильный сейсмологический отряд, устанавливавший станции слежения в различных точках вдоль лунного экватора. Комплекс «Экзауотт» был демонтирован, а на его месте появилась станция мониторинга, с помощью которой пытались определить период черной дыры, окрещенной невесть кем «Менделеев Х-1». Майк ходил таким счастливым, каким я его никогда прежде не видел; он получал необработанную информацию и занимался самостоятельными подсчетами по скорости аккреции черной дыры и траектории ее перемещения внутри Луны. После завершения рабочего дня он долго просиживал с пластинкой в руках в водительском кресле нашего роллиго-на, освещенный солнцем, льющимся сквозь прозрачную крышу. Я тем временем пытался уснуть в гамаке, висящем тут же, в кабине, стараясь не чесаться от вездесущей лунной пыли. Скафандры на стене походили на немых свидетелей наших с Майком перебранок. По самой его оценке, Луне оставалось существовать самую малость.

– Но потеха начнется гораздо раньше, — предупреждал он.

– Сдалась мне твоя потеха! Что ты, кстати, имеешь в виду?

– Хочешь синоним? Развлечение.

– Опять взялся темнить, сукин сын?

– Ты же геолог, Фрэнк! — удивлялся Майк. — Ну пораскинь мозгами! Тут простая…

– Понял, элементарная физика. Ты просто скажи: нам будет угрожать опасность? Да или нет?

– Не будет. До поры до времени.

Сейсмографы уже фиксировали регулярные лунотрясения. Внутри Луны болталась взад-вперед, как язык колокола, огромная масса, и твердое ядро Луны звенело так, что чертям было тошно. Были и иные признаки, следы эха, словно в мантии открывались пустоты, как ни трудно в это поверить — ведь давление там такое, что пустотам не жить. Уверен, что у Майка имелись объяснения всем этим аномалиям, но расспрашивать его было бесполезно. В конце концов, кто из нас геолог? Геологу должно быть виднее.

Тем временем мы смещались на запад — сначала через Море Ясности с его разливами застывшей лавы и выбросами вулкана Коперник, потом через Океан Бурь, выставляя через каждые две сотни километров по сейсмометру. Такая жизнь мне по душе: катишь себе по довольно-таки гладкой поверхности, виляя среди кратеров и объезжая большие трещины. День на Луне длинный, ночь светлая — свет Земли не дает наступить темноте. У Луны своеобразная красота — суровая, но при этом безмятежная. Ее пейзажи сформированы всего двумя стихиями: вулканической деятельностью и метеоритами. С погодой Луна незнакома, поэтому эрозия поверхности происходит здесь долго (в геологическом масштабе времени). Любой здешней складке не меньше трех миллиардов лет, а за этот срок гравитация и непрерывная микрометеоритная бомбардировка сгладит любую неровность, уберет любую резкость. Когда солнце светит под правильным углом, нетрудно вообразить, будто едешь по бескрайней равнине, засыпанной глубоким снегом. Дважды мы устраивали привалы под сооруженными людьми навесами, а один раз позволили себе целых два дня безделья на шведской селенологической станции, похожей издали на разбросанные по поверхности консервные банки. Спустя неделю, едва мы успели забрать свежие припасы из ракеты, посланной из «Клавия», случилось первое серьезное лунотрясение.

Ощущение было такое, словно роллигон перелетел через ухаб, только никакого ухаба нам не встретилось. Я сидел в кресле водителя, Майк спал в гамаке. Я велел бортовому компьютеру остановить роллигон и стал озирать сквозь прозрачный люк панораму. Горизонт был совсем близко, но еще ближе, с северной стороны, располагался древний кратер, изрытый оспинами от трех миллиардов лет микрометеоритного обстрела. Еще я увидел несколько рябых валунов, один размером с дом. Потом я обнаружил непорядок — камень, медленно катящийся вниз по склону в пять градусов, по которому мы поднимались. За камнем тянулась извилистая борозда. Роллигон слегка раскачивало. Я инстинктивно вцепился в ручки кресла, да так сильно, что побелели костяшки пальцев. Майк заворочался в гамаке и спросил спросонья, что происходит. В следующее мгновение я увидел газовую струю.

Струя была слабая: заметил я ее только потому, что поднятая ею пыль заискрилась на солнце. Такие струи — обычное явление на Луне. Их вызывают скопления радона и других продуктов распада нестабильных изотопов, создающие избыточное давление. Астрономы замечали их даже с Земли, когда они ненадолго загораживали элементы поверхности, прежде чем рассеяться в вакууме. Однако струя, которую увидел я, была своеобразная, больше похожая на тепловой гейзер, непрерывно бьющий из невидимой точки за горизонтом.

Я приказал компьютеру ехать в том направлении. Майк насторожился. Я слышал, как он пытается почесаться сквозь термобелье. От него сильно пахло застарелым потом: мы толком не мылись с той встречи со шведами. Меня внезапно осенило:

– Черная дыра небось горячая?

– Чем меньше, тем горячее. Обратно пропорциональная зависимость. Сначала была страшно горячей, но с набором массы остыла. Хм…

– Но ей хватит температуры, чтобы расплавить камень? Майк сосредоточился.

– Знаешь, она с самого начала была больше, чем я думал. Все, что оказывается достаточно близко к ней, чтобы расплавиться, начинает падение к горизонту событий. Поэтому рядом с экспериментальной камерой не было следов расплавления и пожара. Но тепло выделяется также из-за трения, когда вещество стекает в его гравитационный колодец.

– Значит, происходит вторичное внутреннее плавление. Аномалии в сейсмологических сигналах — это расплавленные каверны, полные лавы.

– Уверен, скоро мы начнем фиксировать слабое магнитное поле, — сказал Майк задумчиво. — Железное ядро станет жидким и начнет вращение. После этого наступит конец… Здорова же дыра!

Роллигон преодолевал пологий подъем, приближаясь к вершине километровой стены, окружающей кратер, почти до краев заполненный лавой, которая образовала лунный «океан». Увидев источник газа, я остановил роллигон. Это была широкая и свежая на вид трещина, отходящая от вулканического купола. Газ вырывался из одной ее точки, как пар из носика кипящего чайника. Пыль оседала пластами километровой длины. На почве позади струи образовывался заметный яркий слой.

– Давай поближе, — предложил Майк, покинувший гамак и раскачивавшийся в кресле, как обрадованный ребенок.

– Лучше не надо. Как бы нас не обстреляло камнями.

Мы передали несколько изображений, потом надели скафандры и вылезли наружу, чтобы установить сейсмологическое оборудование. Солнце светило с востока, на поверхности лежали длинные тени, грунт слегка подрагивал у меня под ногами. При отсутствии атмосферы, рассеивающей свет, тени остры, как бритвенные лезвия, цвета меняются при каждом шаге. Пыльный реголит2, темно-бурый в моей тени, становился ослепительно белым, когда я смотрел в сторону солнца, а по бокам имел пепельно-серый оттенок. Газовая струя сверкала на фоне черного неба. Я сказал Майку, что она бьет, наверное, откуда-то из глубины реголита: давление в газовых карманах растет с глубиной. Толчок, происшедший, наверное, на стыке реголита и твердой коры, открыл газу путь к поверхности.

– То ли еще будет, — предрек Майк.

– Скоро весь газ выйдет наружу, — сказал я.

Но мы уже закончили свою работу, а он все выходил в прежнем темпе. Мы объехали трещину с севера. Майк снова навис над своей пластинкой, добавляя к вычислениям новые параметры.

Мы работали еще две недели и завершили задание на станции «Королев» в кратере Большой Луч — одном из крупнейших на обратной стороне, с покатыми стенами и волнистой, словно всхолмленной поверхностью. Здесь хватало и относительно свежих кратеров, включая темный лавовый кратер у южной оконечности, в котором теперь не прекращались толчки, раз от раза все более мощные. Станция «Королев», расположенная на кромке кратера, уже эвакуировалась; радиотелескопы проекта «Большой Луч», густо расставленные вдоль противоположного края кратера, было решено оставить, чтобы управлять ими по радио. Большая часть персонала уже отбыла; на станции еще оставалось немало оборудования, подлежащего вывозу, однако железную дорогу, связывающую «Королев» с «Клавием», перерезало оползнем. Пробездельничав пару дней на обезлюдевшей, но продолжающей действовать станции, мы отправились на место оползня — проконтролировать, как работают на расчистке роботы.

Приятная получилась поездка: в герметичном вагоне был большой наблюдательный экран, и я не отходил от него, любуясь усеянной кратерами равниной на скорости двести километров в час. В западной части Луны доминирует Восточный Бассейн, исчерченный трещинами, усеянный валунами, частично залитый затвердевшей лавой, окруженный тремя каньонами и одним кольцевым уступом. Инженеры проложили дорогу сквозь горы, и оползень перерезал пути вблизи огромного, в десять километров высотой, скального нагромождения под названием Монтес Рок. Судя по масштабам катастрофы, толчок был очень сильным.

Дорога лишилась целого километра путей, и мы провели на месте аварии больше недели, помогая роботам устранять последствия. На станции «Клавий» мы оказались через день после извержения вулкана и перед началом тотальной лунной эвакуации.

Вся внутренняя поверхность кратера Менделеева превратилась в каменное месиво: таким мощным было сотрясение — сильнейшее из всех, когда-либо регистрировавшихся на Луне. Среди камней растеклась лава. Выплеснувшись за пределы кратера, она образовала новое море. На этом недра не успокоились: лунотрясения продолжились, меняя лик небесного тела, очнувшегося после долгого сна.

Были образованы маленькие отряды, которым поручили собрать с поверхности Луны старые аппараты «Рейнджер», «Луна», «Сервейор», все луноходы и спускаемые аппараты «Аполлонов», реликты первого этапа освоения Луны. Наша с Майком последняя вылазка была в Море Спокойствия, к месту первой высадки людей на Луну.

После создания на Луне постоянных научных баз развернулись дебаты о том, как быть с местами посадок «Аполлонов», автоматическими станциями и прочим ломом, усеивающим поверхность. Прозвучало даже предложение накрыть место прилунения «Аполлона-11» колпаком, чтобы уберечь его от метеоритов и положить конец растаскиванию мемориального объекта на сувениры. Впрочем, даже без такой защиты объект сохранился бы не один миллион лет. К тому же все перемещения людей по Луне отслеживались специальными датчиками, и любители сувениров не могли рассчитывать на безнаказанность.

Мы достигли заданной точки через несколько часов после рассвета. Место было заброшенное: при всей его исторической значимости его нечасто посещали. Ракета с роботами села в двух километрах к северу, и роботы уже стояли наготове. Мы прибыли вчетвером: историк из вашингтонского Музея авиации и космонавтики, фотограф и мы с Майком. Объект был окольцован лазерными сторожами. Стоило нам нарушить охраняемый периметр, как автомат предупредил, что мы вторглись на мемориальную территорию Объединенных Наций, и принялся перечислять кары, которые могут на нас посыпаться. Угрозы звучали до тех пор, пока историк не разобрался, как отключить эту балаболку. Угловая платформа лунного посадочного модуля была обожжена ракетой возвратной ступени. Золотая фольга оказалась вся в дырах, белая краска под фольгой потемнела от ультрафиолетовых лучей. Одна из опор модуля подломилась после очередного толчка, приведшего к появлению на юго-востоке новых вулканических конусов. Мы все подобрали: сейсмометр, лазерный ретрорефлектор, выгоревший флаг с тканью на проволочных растяжках, геологические инструменты, разнообразный мусор в пакетах, пищевые контейнеры, пластинку с посланием давно почившего президента. Перед самой эвакуацией посадочного модуля робот выпилил из грунта рядом с лестницей кусок, на который впервые ступила нога человека. Поскольку возникли разногласия насчет того, какой отпечаток считать первым, было решено забрать целых два квадратных метра. Затем посадочный модуль подтащили к грузовой ракете. На историческом пятачке остались только многочисленные следы — наши поверх следов Армстронга и Олдрина.

Пора было сматываться.

Извержения происходили все чаще, поэтому началась эвакуация последнего персонала лунных станций. Остались только автоматические орбитальные станции и роботы на поверхности, фиксирующие этапы разворачивающейся катастрофы. Мы с Майком покинули Луну с одной из последних партий и приникли вместе с нашими спутниками к иллюминатору, когда шаттл описывал последний круг на низкой орбите, прежде чем устремиться к Земле.

С момента инцидента «Менделеев Х-1» минуло полгода. Тепло, генерируемое процессом аккреции черной дыры, и приливные силы растопили твердое ядро, карманы расплавленного базальта в мантии раздулись и соединились. В Океане Бурь образовалась широкая трещина, рядом вознеслись новые острые скалы, как на старой картине Чесли Бонестелла. Восточный Бассейн, залитый лавой, и монолиты системы Маундера утонули в лаве, как утлые баркасы в штормящем море. На обратной стороне вулканическая активность была слабее благодаря более толстой коре, но Море Изобилия снова затопило. Образовался новый бассейн, поглотивший кратеры Жюля Верна и Гагарина.

Прошло еще два месяца. Конец неумолимо надвигался. Поверхность Луны расщепилась на недолговечные платформы, плывущие на расплавленной мантии, на краях которых разверзались и снова рубцевались заполненные лавой бездны. Над жителями Южного полушария Земли нависла опасность: к моменту окончательного распада Луна должна была оказаться над Тихим океаном. Несчастливцы и упрямцы, оказавшиеся в этот момент вне укрытий, видели последний восход половинки Луны. Темную часть лунного диска покрывали трещины, разбегавшиеся на глазах, по мере того как черная дыра набирала по экспоненте массу. Потом была ослепительная вспышка интенсивностью в тысячи солнц. Наблюдатели, которым посчастливилось не ослепнуть, видели, как Луна прекратила существование, оставив после себя светящийся газ и гаснущий призрак, задержавшийся на краю горизонта событий черной дыры. Аккреционный диск прожил совсем недолго: выброшенная порода была сразу засосана в черную дыру, которая при массе, равной проглоченной ею Луне, имела горизонт событий окружностью менее миллиметра…

Излучение было нейтрализовано земной атмосферой; орбиту космической станции изменили так, чтобы в момент гибели Луны она находилась с противоположной стороны Земли. Я в это время находился как раз на этой станции и еще полгода потом помогал ремонтировать спутники, у которых полетела вся электроника.

Приливы никуда не делись, потому что вокруг Земли продолжает вращаться та же масса. Морские организмы, чье размножение было синхронизировано с фазами Луны — различные крабы, кораллы и черви, — оказались под угрозой уничтожения, но совместная экспедиция НАСА, России и Европейского Космического агентства развернула на орбите зеркало, посылающее столько же света, сколько давала Луна, и повторяющее ее фазы.

Серьезная проблема возникнет через 5x10 ⁴³ лет, когда в результате потери массы из-за излучения Хокинса черная дыра станет столь мала, что начнет испаряться. Но задолго до этого превратится в белого карлика и потухнет наше Солнце; сами его протоны успеют разложиться. Черная дыра окажется последним реликтом Солнечной системы в остывающей и неумолимо расширяющейся Вселенной.

Предложениям, какое применение найти черной дыре, несть числа — от превращения ее в универсальную свалку отходов (если этот проект будет претворен в жизнь, я смотаюсь куда подальше) до использования в качестве межзвездного маяка: ее можно было бы заставить подпрыгивать на орбите (для этого вокруг нее пришлось бы запустить другую черную дыру) и испускать сфокусированные гравитационные волны колоссальной амплитуды. В общем, физикам будет чем заниматься еще не одну тысячу лет.

Майк трудится на одной из станций, вращающейся за горизонтом событий дыры. Я поддерживаю с ним контакт по e-mail, но связь все больше утрачивает регулярность, так как Майк пропадает в своем собственном горизонте событий.

Что касается меня самого, то меня тянет в дальний космос. Цели космической программы пересмотрены, потому что, как выяснилось, черная дыра сохранила вращательную энергию Луны и способна сообщать могучие толчки для свободного ускорения. Между прочим, в Солнечной системе полно других лун, и большинство не в пример интереснее той, которую мы потеряли.

Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН