"Ожидание (три повести об одном и том же)" - читать интересную книгу автора (Погодин Радий Петрович)ВСТРЕТИЛИСЬ МАМА И ПАПАСлавкин отец, Александр Степанович, появился в своей семье вечером. Мама встретила его в большой комнате, которую бабка Мария называет залой. Мама оделась в новое платье. Помада на её губах бледно-лиловая, с восковым блеском. Глаза скошены к вискам подрисовкой. Причёсана мама, словно собралась в театр. Своим видом мама хочет внушить отцу, что она не намерена отказываться от своих привычек. Пусть увидит отец, как странно выглядит она в этом доме, в этом городе, потому что и дом этот и город не для неё. Вместо приветствия, мама сказала: – Ну? – Рад тебя видеть, – сказал отец. – Почему ты не встретил нас? – Я не знал. – Я тебе дала телеграмму на твой домашний адрес. Лицо у отца затвердело. – Я просил писать на работу. Они стояли один против другого. – У всех порядочных умных людей должен быть дом и домашний адрес. Я никогда, слышишь, никогда не буду писать тебе на работу! – К сожалению, дома я редко бываю. Дел много, – спокойно сказал отец. Славка подумал: «Стоило ехать в такую даль, чтобы ругаться по пустякам?» Он забился в угол дивана, чтобы стать маленьким и незаметным. – Ты не хочешь сопротивляться слепой судьбе, – говорила мама скорее задумчиво, чем сердито. – Ты не хочешь противопоставить ей свою волю. Это бесхребетный эгоцентризм… Тебе, в конце концов, глубоко наплевать на меня и ребёнка. Отец стоял против большой иконы, заложив руки за спину. – Интересная штука, – сказал он. – Старая. – Я, кажется, с тобой разговариваю? – крикнула мама. – Это только кажется, – ответил отец. – По-моему, ты разговариваешь сама с собой. Когда разговаривают с другими, стараются говорить понятно… – Так… – Мама вспыхнула и заходила по комнате. Она закурила московскую сигарету с фильтром. – Ты очень похож на лошадь, – снова заговорила она. – Куда тебя гонят, туда ты и идёшь… Отец усмехнулся. – Угадала. Кстати, мне по душе эта дорога, по которой меня гонят… И этот воз, который мне приходится тащить. – Славка, выйди вон! – сказала мама. – Ма… – начал было Славка, но мама круто повернулась к нему и, вскинув руку, как полководец, произнесла властно: – Выйди. Это тебя не касается. «Как не касается?» – подумал Славка. Мама очень часто говорит: «Это тебя не касается». После таких слов Славке всегда одиноко. Хочется умереть или заболеть серьёзной болезнью. Тогда мама станет другой. Тогда все станут другими. Славка вышел в коридор. Он стоял в темноте. Он не хотел слушать, о чём говорит мама с отцом. Но она говорила громко: – Где мы будем жить? – В комнате на элеваторе. Квартиру дадут через месяца два… Комната вполне… Квадратная… – Жить чёрт знает где! Жить чёрт знает как!.. И даже без какой-нибудь маломальской мечты… Ты построишь пять элеваторов, десять, пятнадцать. Ну, а дальше. Отец промолчал. – А люди вокруг мечтают, стремятся. – Мечтатели, – проворчал отец. – Да, мечтатели! Я понимаю, если бы ты строил ракеты, решал бы проблемы термоядерной энергетики. А ты… Ты амбары строишь! Отец молчал. Мама тоже замолчала, только дышала громко и возмущенно. Славка знал, что она курит сейчас свои сигареты, глубоко и часто затягивается. Мама щурится и смотрит в потолок. – Ты элементарен и узок, – наконец сказала она. – Славка, поди сюда! Собирайся. Едем в Москву. Отец пошёл в кухню. Славка проводил его взглядом. Лицо у отца было упрямо-спокойным. – Зачем собираться? – пробормотал Славка. – Я сказала, едем в Москву… – Мы ведь и не распаковывались… Мама как будто опомнилась. – Да, – сказала она. – Тем лучше. Сейчас и отправимся, не будем терять времени. В комнату вошла бабка Мария. – Чаю пить будете? Мама сказала: – Нет, нет. Мы сейчас едем. – Куда? – бабка покачала головой. – Самолёт улетел. Только завтра если. А завтра самолётом не надо. Завтра теплоход придет до Одессы, «Белинский» называется. – Славка! – крикнул из кухни отец. Славка бросился в кухню. Отец и старик Власенко сидели за столом. Старик прихлёбывал чай. Отец подбрасывал чайную ложку. – Жена молодая, – рассказывал о своём старик. – Не способная к рыбацкой жизни. Я ушёл рыбалить. Три дня пропадал. Приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я поел. Поехал рыбалить. Дней через десять приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я как хватил тот супчик об угол. С тех пор она всегда мне борщи готовила. Потому, от борща в рыбаке сила и ещё от щербы, от ухи, значит… Отец бросил ложку в стакан. Повернулся к Славке, – Едешь? – Не знаю… – пробормотал Славка. Отец долго смотрел на него. Славка ёжился и краснел. – Не пойму я тебя. Ты как яичница всмятку. Не знаю, с чем к тебе подступиться: то ли с ложкой, то ли с вилкой, то ли пить через край… Славка стоял потный, словно в пару. – Славка! – крикнула из комнаты мама. Славка бросился в комнату. Мама перебирала вещи. – Мужик всегда сам с собой, – говорила ей бабка, – Его понять легко, если у тебя сердце от корысти свободно. – Вы что думаете, мне его зарплата нужна? – резко спросила мама. Она сунула Славке альбом и коротко приказала: – Перебери! Старуха смотрела на маму с досадой. – Я не о деньгах, – сказала она. Мама снисходительно пожала плечами и пошла к зеркалу. Причесалась. Славка раскладывал карточки. Мамины он оставлял в альбоме, отцовские запихивал в чёрный конверт из-под фотобумаги. В альбоме были и его, Славкины, карточки. Несколько штук. Он долго не решался, куда их положить – в альбом или в пакет. Наконец он разделил их, положил туда и туда поровну. – Славка! – крикнул из кухни отец. Славка побежал в кухню. – Ну? Решил? С мамой поедешь или останешься? – Не знаю… – Славка покраснел, быстро зашевелил пальцами. Ему показалось, что пол уходит откосом, проваливается. Тихо, только позвякивает чайная ложка. – Можно, я лучше в детский дом запишусь? – прошептал Славка. Чайная ложка упала на пол. Славка вздрогнул. Дед Власенко поднялся из-за стола. – Пойдем, хлопец, – сказал он. – Посидим возле хаты. В саду сейчас дюже пахнет. Пойдем, ароматом подышим… В саду метался ветер, тёплый и неустойчивый. Небо, побелевшее от звёзд, опустилось низко и словно кружилось. Славке вдруг показалось, что он стоит ногами на двух лодках и лодки эти расходятся в разные стороны. А ноги у Славки слабые – не удержать. Сейчас грохнется в холодную воду. Славка жался к старику. Он позабыл свою утреннюю обиду, потому что обида была мелкой. – В наших местах болгары живут, – заговорил старик. – Моя жена болгарка была. Степовая она, я её из степи увёз, прямо с поля. Посадил на коня – гайда… Мне один цыган помог. Потом меня её родичи убивать приезжали. Они, вишь, болгары, мусульманской религии, гугуазы, по-нашему. Прострелили мне плечо из обреза. А я взял жену свою Серафину – и в море… Потом обошлось… Я тогда видный был парень. Отворились двери. Из хаты вышел Славкин отец. Не оборачиваясь, он пошёл через сад. Наверно, направлялся ночевать к себе на элеватор, в свою только что побелённую комнату. – Учёный твой батька-то, – вздохнул старик. – А я, видишь, ничего, кроме рыбы, не знал… И Серафина, жена, тоже. Ох, как я её любил, хлопец. Бывало, хожу за ней по пятам, а на рыбалке снами про неё брежу… Старик держал свои руки на коленях. Они лежали спокойно, не вздрагивали, не шевелились. Бурые, в узлах и морщинах, словно сплетённые из грубых, рваных шнуров. – Почему у вас руки такие? – спросил Славка. Хотелось ему сказать: некрасивые… Стариковы руки двинулись по линялым штанам и уползли в карманы. – Некрасивые? – сказал старик. – Так мне же ж не на портрет их снимать, а для себя и такие сгодятся. |
||
|