Плетнев Петр АлександровичСтихи

П.А.ПЛЕТНЕВ

Петр Александрович Плетнев родился в 1792 году в семье провинциального священника. Первоначальное образование он получил в Тверской семинарии, затем учился в Петербургском педагогическом институте. Директор института Е. А. Энгельгардт (позже ставший директором Лицея) заметил большие способности Плетнева и привлек его к педагогической деятельности. Плетнев преподает в институте и в других петербургских учебных заведениях. Он посещает собрания различных литературных обществ, печатает в журналах стихи, в которых выступает учеником и подражателем романтической поэзип Жуковского и Батюшкова. Литературные знакомства Плетнева расширяются, когда его сослуживцем по институту становится В. К. Кюхельбекер. Через него он знакомится с Дельвигом и Пушкиным. Вначале ничто не предвещало, что Плетнев и Пушкин могут стать близкими друзьями, хотя приятельские отношения между ними установились сразу. Плетнев высоко ставил гений Пушкина, Пушкин отдавал должное уму Плетнева и ценил его критические статьи. Но произошедший в 1822 году инцидент, в котором так ярко проявился импульсивный, но открытый и прямой характер Пушкина и честная, доброжелательная и критичная к самому себе натура Плетнева, сблизил их навсегда. В 1822 году Пушкин в письме брату из южной ссылки пишет, что Батюшков справедливо сердится на Плетнева за то, что тот напечатал свое довольно слабое стихотворение, в котором подражает Батюшкову, без подписи, и некоторые читатели сочли его принадлежащим Батюшкову. Далее Пушкин писал: "Вообще мне- , ние мое, что Плетневу приличнее проза, нежели стихи,- он не и имеет никакого чувства, никакой живости - слог его бледен, как мертвец. Кланяйся ему от меня (т. е. Плетневу, а не его слогу) и уверь его, что он наш Гете". Плетнев ответил Пушкину стихотворным посланием:

Я не сержусь на едкий твой упрек: На нем печать твоей открытой силы; И, может быть, взыскательный урок Ослабшие мои возбудит крылы. Твой гордый гнев, скажу беа липших слоя, Утешнее хвалы простонародной: Я узнаю судьбу моих стихов, А не льстеца с улыбкою холодной.

Получив послание Плетнева, Пушкин упрекает брата в том, что он разглашает его резкое и необдуманное суждение, высказанное в частном письме, и продолжает: "Послание Плетнева, может быть, первая его пиеса, которая вырвалась от полноты чувства. Она блещет красотами истинными. Он умел воспользоваться своим выгодным против меня положением; тон его смел и благороден". Два месяца спустя он пишет и самому Плетневу: "Если первый стих твоего послания написан так же от души, как и все прочие,- то я пе раскаиваюсь в минутной моей несправедливости - она доставила неожиданное украшение словесности. Если же ты на меня сердит, то стихи твои, как они ни прелестны, никогда не утешат меня. Ты, конечно б, извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца. Не подумай, однако, что не умею ценить неоспоримого твоего дарования. Чувство изящного не совсем во мпе притупилось,- и когда я в совершенной памяти - твоя гармония, поэтическая точность, благородство выражений, стройность, чистота в отделке стихов пленяют меня, как поэзия моих любимцев". В дальнейшем Пушкин следит за поэтическим творчеством Плетнева, отмечает, что тот избавляется от подражательности, советует ему издать стихи отдельным сборником. Но Плетнев почти перестает писать стихи, зато все больше времени посвящает литературной критике, преподаванию, берет на себя хлопоты по изданию книг Пушкина. Им изданы почти все прижизненные книги Пушкина. Пушкин необычайно ценил нравственные качества Плетнева, он говорил о нем, что он "есть воплощенная совесть". Также доверял его литературному вкусу. Посылая Плетневу в Петербург первую главу "Евгения Онегина", он писал: "Беспечно и радостно полагаюсь на тебя в отношении моего "Онегина"!". Впоследствии Пушкин посвятил "Евгения Онегина" Плетневу:

Не мысля гордый свет забавить, Вниманье дружбы возлюбя, Хотел бы я тебе представить Залог достойнее тебя, Достойнее души прекрасной, Святой исполненной мечты, Поэзии живой и ясной, Высоких дум и простоты; Но так и быть - рукой пристрастной Прими собранье пестрых глав...

Когда Пушкин начал издавать журнал "Современник", Плетнев стал его ближайшим помощником, а после смерти Пушкина продолжил издание журнала. Плетнев тяжело переживал гибель Пушкина, он находился возле него до последних минут. Еще в 1830-х годах Плетнев совсем оставил поэзию и до конца дней (он умер в 1862 году) преподавал в университете и писал критические и литературоведческие работы. Будучи писателем начала века, он оставался чуток и к достижениям более поздней литературы: он положительно оценивал Гоголя, Тургенева, Достоевского, А. Н. Островского и других. Но основные работы Плетнева посвящены писателям пушкинской поры - Пушкину, Баратынскому, Крылову, Жуковскому, в литературных исследованиях, посвященных им, разбор творчества сопровождался личными воспоминаниями. Плетнев первым назвал пушкинскую эпоху - "золотым веком нашей словесности".

К МОЕЙ РОДИНЕ

Элегия

О quid solutis cst beatms curia, Cum mens onus reponit, ac peregrino Lahore fessi venimus Larem ad nostrum Desideratoque acquiescimus lecto!

Catullus, ad Sirmionem

[Как сладостно, тревоги и труды сбросив, Заботы позабывши, отдохнуть телом, Усталым от скитаний, и к родным ларам Вернуться и в постели задремать милой.

Катулл, к Сирмию (лат., пер. А. И. Пиотровского)]

Забуду ль в песнях я тебя, родимый край, О колыбель младенчества златая, Немой моей мечты прибежище и рай, Страна безвестная, по мне драгая;

Тебя, пустынное село в глухих лесах, Где, с жизнию обнявшись молодою, Я в первый раз смотрел, что светит в небесах, Что веет так над зыбкою водою?

Забуду ль на холме твой новый божий храм, Усердьем поселян сооруженный, С благоговением где по воскресным дням Я песни божеству певал священны;

Могилы вкруг него, обросшие травой, Неровными лежащие рядами, Куда ребенком я ходил искать весной Могилу ту, меж серыми крестами,

Где мой лежит отец... младенца своего, Меня лишь на заре моей лобзавший; Где, с тайным трепетом, я призывал его И милой тени ждал, ее не знавши?

Забуду ль вас, о мирные луга, Прикрытые со всех сторон елями, И обращенные под нивы берега, И вас, поля, усеянны камнями;

Вас, низки хижины, к потоку с двух холмов, Лицом к лицу, неправильно сходящи, И зыбкий, ветхий мост, и клади меж брегов, И темный лес, кругом села шумящий?

Забуду ли тебя, о Теблежский ручей, Катящийся в брегах своих пологих И призывающий к себе струей своей В жары стада вдруг с двух полей отлогих,

Где чащи ольховы, по бархатным лугам Прохладные свои раскинув тени, Дают убежище от зною пастухам И нежат их на лоне сладкой лени?

Когда, когда опять увидишь ты меня На берегу своем, ручей родимый? Когда журчание твое услышу я И на пологие взгляну долины?

И буду ли когда еще внимать весной, Как вдоль тебя, работу начиная, В лугах скликаются косцы между собой, Знакомую им песню запевая?

Увижу ли опять, как лето озлатит Твои поля, двукратно удобренны; Как нивы жнец кривым серпом опустошит, На полосе по целым дням согбенный?

По-прежнему бы там, веселый домовод, Я в осень ждал с посеву урожая, Иль, с заступом в руках, копал свой огород, Малину в нем, смородину сажая;

А в зимни вечера я слушал бы ловцов, Как днем, гоняяся на лыжах легких С борзыми по снегам, в глуши лесов, Они стада травили зайцев робких!

Настанет ли пора опять в свой низкий дом Под кров соломенный мне возвратиться, Сквозь тусклое стекло смотреть на лес кругом И с прежними друзьями веселиться?

Я вас приветствую, о милые мои, Протекших ранних лет друзья драгие! Любите ввек свои приволжские край, Благословенные и нам родные!

Природа нежит вас, как мать своих детей: Цветите, как в долинах ароматных Цветут у вас цветы; живите средь полей Наследственных и хижин благодатных!

За рубежом родным утех для сердца нет! И обольстясь, как я, приманкой счастья, Вы тщетно стали бы, перебегая свет, Искать себе приюту от ненастья!

Пускай всегда челнок ваш в пристани стоит И пенные под ним не ропщут волны! Смотрите с берега, как зыбь в морях кипит, Боязни чуждые и счастья полны!

Когда же мой челнок к родимым берегам, Когда опять попутный ветр пригонит И снова странник ваш на грудь своим друзьям Усталую от дум главу преклонит?

Примите, милые, далекие друзья, Сердечные мои воспоминанья! По гроб душою к вам стремиться буду я И ваши тайно все делить желанья.

А ты, сокрытое село в своих лесах! Тебе певец, подъемля к небу руки, Тебе, горячею мольбой, всех молит благ И в дань шлет тихие сердечны звуки.

Пустыня милая, прелестная своим Невозмущаемым уединеньем! С какой я радостью б, по просекам глухим, Влетел в тебя! С каким бы восхищеньем,

Заботы бросив все на берегах Невы, Домашним образам я поклонился И, запершись в тиши от шуму и молвы, На ложе сладостном опять забылся!

С каким веселием опять бы я в тебе, Навеки разорвав оковы света, Свободою дышал и, вслед своей судьбе, Пошел, закрыв глаза... как в прежни лета!

"1820"

К А.С.ПУШКИНУ

Я не сержусь на едкий твой упрек: На нем печать твоей открытой силы; И, может быть, взыскательный урок Ослабшие мои возбудит крылы.

Твой гордый гнев, скажу без лишних слов, Утешнее хвалы простонародной: Я узнаю судьбу моих стжхов, А не льстеца с улыбкою холодной.

Притворство прочь: на поприще моем Я не свершил достойное поэта. Но мысль моя божественным огнем В минуты дум не раз была согрета.

В набросанных с небрежностью стихах Ты не ищи любимых мной созданий: Они живут в несказанных мечтах; Я их храню в толпе моих желаний.

Не вырвешь вдруг из сердца вон забот, Снедающих бездейственные годы; Не упредишь судьбы могущей ход, И до поры не обоймешь свободы:

На мне лежит властителт пая цепь Суровых нужд, желаний безнадежных; Я прохожу уныло жизни степь И радуюсь средь радостей ничтожных.

Так вырастет случайно дикий цвет Под сумраком бессолнечной дубровы И, теплотой отрадной не согрет, Не распустись, свой лист роняет новый.

Минет ли срок изнеможенья сил? Минет ли срок забот моих унылых? С каким бы я веселием вступил На путь трудов, для сердца вечно милых!

Всю жизнь мою я им бы отдал в дар: Я обнял бы мелькнувшие мне тени, Их оживил, в них пролил бы свой жар И кончил дни средь чистых наслаждений.

Но жизни цепь (ты хладно скажешь мне) Презрительна для гордого поэта: Он духом царь в забвенной стороне, Он сердцем муж в младенческие лета.

Я б думал так; но пренеси меня В тот край, где всё живет одушевленьем, Где мыслию, исполненной огня, Все делятся, как лучшим наслажденьем,

Где верный вкус торжественно взял власть Над мнением невежества и лести, Где перед ним молчит слепая страсть И дар один вдет дорогой чести!

Там рубище и хижина певца Бесценнее вельможеского злата: Там из оков для славного венца Зовут во храм гонимого Торквата.

Но здесь, как здесь бороться с жизнью нам И пламенно предаться страсти милой, Где хлад в сердцах к пленительным мечтам И дар убит невежеством и силой!

Ужасно зреть, когда сражен судьбой Любимец муз и, вместо состраданья, Коварный смех встречает пред собой, Торжественный упрек и поруганья.

Еще бы я в душе бесчувствен был К ничтожному невежества презренью, Когда б вполне с друзьями муз делил И жребий мой и жажду к песнопенью.

Но я вотще стремлюся к ним душой, Напрасно жду сердечного участья: Вдали от них поставлен я судьбой И волею враждебного мне счастья.

Меж тем как вслед за днем проходит день, Мой труд на них следов не налагает, И медленно с ступени на ступень В бессилии мой дар переступает.

Невольник дум, невольник гордых муз И страстию объятый неразлучной, Я б утомил взыскательный их вкус Беседою доверчивости скучной.

К кому прийти от жизни отдохнуть, Оправиться среди дороги зыбкой, Без робости вокруг себя взглянуть И передать с надежною улыбкой

Простую песнь, первоначальный звук Младой души, согретой первым чувством, И по струнам движенье робких рук, Не правимых доверчивым искусством?

Кому сказать: "Искусства в общий круг, Как братьев, пас навек соединили; Друг с другом мы и труд свой, и досуг, И жребий наш с любовию делили;

Их счастием я счастлив был равно; В моей тоске я видел их унылых; Мне в славе их участие дано; Я буду жить бессмертием мне милых"?

Напрасно жду. С любовию моей К поэзии, в душе с тоской глубокой, Быть может, я под бурей грозных дней Склонюсь к земле, как тополь одинокой.

"Сентябрь - первая половина октября 1822"

К МУЗЕ

Много дней мимотекущих С любопытством я встречал; Долго сердцем в днях грядущьх Небывалого я ждал.

Годы легкие кружили Колесом их предо мной: С быстротой они всходили И скрывались чередой.

Что всходило - было прежде И по-прежнему текло, Не ласкалося к надежде И за край знакомый шло.

И протекшее с грядущим (Не делила их и тепь!) Видел я в мимотекущем Как один туманный день.

Половины дней не стало; Новый путь передо мной; Солнце жизни просияло,Мир явился мне иной.

Красотой плененный света, Обживаю будто вновь: К вам, утраченные лета, В сердце жалость и Любовь!

Возвратил бы вас обратно; Порознь обнял бы опять! О, как сердцу бы приятно Вам теперь себя отдать!

Кто ж, души моей хранитель, Победивший тяжкий рок, И веселья пробудитель, В радость жизпь мою облек?

Муза! ты мой путь презренный С гордостью не обошла И судьбе моей забвенной Руку верную дала.

Будь до гроба мой вожатый! Оживи мои мечты И на горькие утраты Брось последние цветы!

"1822"

РОДИНА

Есть любимый сердца край; Память с ним не разлучится: Бездны моря преплывай Он везде невольно снится.

Помнишь хижин скромный ряд" С холма к берегу идущий, Где стоит знакомый сад И журчит ручей бегущий

Видишь: гнется до зыбей Распустившаяся ива И цветет среди полей Зеленеющая нива.

На лугах, в тени кустов, Стадо вольное играет; Мнится, ветер с тех лугов Запах милый навевает.

Лиц приветливых черты, Слуху сладостные речи Узнаешь в забвеньи ты Без привета и без встречи.

Возвращаешь давних дней Неоплаканную радость, И опять объемлешь с ней Обольстительницу-младость.

Долго ль мне в мечте одной Зреть тебя, страна родная, И бесплодной жить тоской, К небу руки простирая?

Хоть бы раз глаза возвесть Дал мне рок на кров домашний И с родными рядом сесть За некупленные брашны!

"1823"

БЕЗВЕСТНОСТЬ

За днем сбывая день в неведомом углу, Люблю моей судьбы хранительную мглу. Заброшенная жизнь, по воле провиденья, Оплотом стала мне от бурного волненья.

Не праздно погубя беспечность и досуг, Я вымерял уму законный действий круг: Он тесен и закрыт; но в пем без искушенья Кладу любимые мои папечатленья.

Лампада темная в безмолвии ночей Так изливает свет чуть видимых лучей, Но в недре тишины спокойно догорает И темный свой предел до утра освещает.

"1827"