"Улица Пяти Лун" - читать интересную книгу автора (Питерс Элизабет)

Глава четвертая

I

На следующий день гостиничный персонал сменился, но новым коридорным и горничным явно поведали о непотребном поведении одной из постоялиц. Дюжий малый, доставивший завтрак, ретировался лишь после того, как я испепелила его самым злобным взглядом, какой только нашелся в моем актерском арсенале. Парень выскочил из номера, едва не заработав косоглазие от любопытства. Я с кряхтеньем вылезла из кровати, проковыляла к двери и повесила табличку «Не беспокоить».

Для начала нужно было выпить кофе, много кофе. Вот я и выхлебала целую пинту, а потом набросилась на еду. Через полчаса я уже полностью пришла в себя, разве что подбородок все еще ныл, и напоминания, кто тому причиной, не требовалось.

Вообще-то я должна быть благодарна нахальному англичанину, я и была благодарна. Примерно такую же благодарность испытываешь к зубному врачу, который только что запломбировал огромное дупло без анестезии. Этот человек избавил меня от туманной, но явно неприятной участи. Более того, улыбчивый дьявол каким-то образом умудрился обратить все в фарс, ведь просто невозможно всерьез поверить в заговор, если в нем принимает участие такая экстравагантная личность, как... Господи, я даже имени его не знаю! Что ж, этот тип превратил расследование в личную дуэль. Теперь я сгорала не столько от желания поймать преступников, сколько жаждала свести счеты с... Черт!

Полагаю, нет необходимости говорить, что я не имела ни малейшего намерения внять совету англичанина и поскорее убраться восвояси. Если улыбчивый негодяй все это подстроил, он не мог бы избрать более надежного способа вынудить меня остаться. А благодаря его мужскому самомнению и тщеславию у меня теперь был след!

Мои представления о старинных драгоценностях нельзя назвать профессиональными. Талисман Карла Великого я узнала только потому, что оригинал хранился в нашем музее, а корона египетской принцессы слишком знаменита. Но в живописи я толк знаю. В той длинной галерее мне удалось разглядеть лишь нижнюю половину полотен, но этого оказалось вполне достаточно. Босая юная крестьянка — конечно же, «Мадонна холмов» кисти Мурильо. Эти изящные ножки не спутаешь ни с какими другими, так же как и пейзаж, служащий фоном в «Святой Цецилии» великого Рафаэля. А третью картину даже вспоминать не требовалось. Согласно легенде, святого Петра распяли вниз головой. Соларио именно так его и изобразил. Я прекрасно разглядела святого Петра с развевающимися седыми волосами и бородой. Он выглядел куда более безмятежным, чем я по возвращении вчера в отель.

У меня оставался единственный вопрос: кто владелец бесценных полотен? Запомнить, где находятся все шедевры, просто невозможно. Разумеется, общеизвестно, что «Пиета» хранится в соборе Святого Петра, а «Мона Лиза» — в Лувре, но Рафаэль написал целую прорву святых и мадонн. Впрочем, большой сложности эта проблема не представляла. Надо лишь добраться до библиотеки или какого-нибудь музея и полистать каталоги живописи.

Чувствуя себя Шерлоком Холмсом и мисс Марпл сразу, я выскочила из постели и, напевая, отправилась в ванную. Все складывалось просто прекрасно.

Когда я вышла из гостиницы, солнце стояло уже высоко. Следовало поторопиться, поскольку многие римские музеи во второй половине дня закрыты. Но я помедлила, чтобы полюбоваться открывшимся видом — ломаной линией черепичных крыш и витых башенок. Вдали, на фоне голубого неба, словно гигантский воздушный шар, парил купол собора Святого Петра.

В Риме огромное множество музеев, но я ни минуты не колебалась, выбирая, куда направить свои стопы. В галерее Кончини собрана изысканная коллекция драгоценностей, и в любом случае я намеревалась туда наведаться — слишком уж заманчивое для грабителей место. В Ватикане сокровищ побольше, но маленький частный музей куда уязвимее и доступнее.

Я торопливо спустилась по Испанской лестнице между огромными бадьями цветущих азалий и глазеющими туристами. Те, что помоложе, расположились прямо на ступенях, распивая пиво или кока-колу. Торговцы предлагали дешевые имитации драгоценностей и кожаные поделки, крикливые чичероне сновали в толпе, выискивая доверчивую жертву. Вокруг царили веселье и шум. Галдеж стоял оглушительный, лица мелькали как в калейдоскопе. Лишь по чистой случайности я углядела физиономию, которая показалась мне знакомой, и даже споткнулась от неожиданности.

Это был Бруно! Конечно, я могла обознаться, в Риме полным-полно смуглых, коренастых крепышей, и все же это был именно Бруно, тот самый тип из лавки, обидчик моего приятеля-добермана, готова поклясться! Человек не обращал на меня никакого внимания, и вскоре я потеряла его из виду. Однако эйфория моя слегка поутихла. Неприятная встреча напомнила, что напасть на меня не составит никакого труда, поскольку в лицо я знаю лишь Бруно и этого мерзкого англичанина. Глупо ожидать, что у всех моих врагов физиономии закоренелых преступников: низкий лоб, неандертальская челюсть и маленькие злобные глазки. Достаточно вспомнить того золотоволосого типа — более респектабельную наружность еще поискать. Кроме того, мои преследователи запросто могли замаскироваться под... ну хотя бы вон те монахини, чем не маскировка? Или гогочущие туристы... Ох, один из них направляется прямо ко мне! Человек с фотоаппаратом на груди спросил, как пройти к Колизею, и зашуршал картой. Я же, как последняя дурища, со всех ног рванула прочь. Бедняга так и застыл с открытым ртом.

Галерея Кончини находится неподалеку от Пинцианского холма. Я предпочитаю не уточнять ее местонахождение, да и название это, признаюсь, вымышленное. Мотивы моей скрытности станут ясны из дальнейшего повествования.

До галереи я добралась без происшествий, как мог бы сказать романист, если, конечно, не считать того, что едва не угодила под колеса «фольксвагена». Галерея была открыта. Мои несчастные ноги, и без того утомленные долгим подъемом на холм, заныли от одного вида высоченных ступеней длинной изогнутой лестницы, но я все-таки мужественно вскарабкалась наверх и нырнула под прохладную темную сень вестибюля. Маленькая старушка, сидевшая в зарешеченной клетке, сообщила, что библиотека находится на втором этаже, и взяла с меня пятьсот лир.

Чтобы дойти до лифта, пришлось миновать несколько залов. Только сильное чувство долга не позволило мне задержаться у превосходной коллекции картин пятнадцатого века, в том числе у великолепного Мазаччо, которым я давно восхищалась.

Ледяной взгляд библиотекарши смягчился, когда я показала свою визитную карточку. По настоянию Шмидта я заказала целую кучу картонок с моим полным именем и званием, которое на немецком выглядит весьма внушительно. Упоминание мюнхенского Национального музея открыло доступ к библиотечным полкам.

Помещение оказалось довольно большим. Когда дворец Кончини еще служил по назначению, в этой комнате был салон. В библиотечном зале сидел лишь один человек — маленький лысый старичок в огромных очках. Он даже не взглянул на меня, когда я прошла мимо него на цыпочках. Нагрузившись каталогами римских коллекций живописи, я устроилась за соседним столом. Понадобилось всего лишь полторы минуты, чтобы найти то, что меня интересовало. На всякий случай я проверила все три картины, но это было лишнее. Полотно Мурильо, как и два других, было из коллекции графа Караваджо.

От радости я с шумом захлопнула книгу. Такого грохота эта сонная комната не слышала, наверное, со времен светского салона. Старичок покачнулся, словно неваляшка, которую сильно толкнули. Несколько мгновений мне казалось, что он опрокинется и шмякнется лицом об стол. Как в фильме Хичкока... В таком месте можно умереть и этого никто не заметит. Наконец старичок перестал раскачиваться и снова согнулся над своими фолиантами. Я тихой мышью выбралась из-за стола и заскользила к библиотекарше.

Вопрос, нельзя ли побеседовать с директором, вверг бедную женщину в прострацию, словно я сообщила о своем желании провести ночь с Папой Римским. После долгих уговоров она все же снизошла до телефонного звонка, сняла трубку и что-то страстно зашептала в нее. С каждой секундой ее лицо вытягивалось все больше.

— Вас примут! — благоговейно прошелестела она, возвращая трубку на место.

Кабинет директора располагался этажом выше. Мне позволили воспользоваться служебным лифтом, дверь которого выходила прямо в приемную.

В приемной меня встретил бородатый статуеподобный человек. Я уже собиралась смиренно приветствовать его, но тут обнаружила, что передо мной отнюдь не директор, а всего лишь секретарь. Господи, каков же тогда директор! Секретарь предложил мне стул, и целых двадцать минут я предавалась блаженному безделью, дожидаясь аудиенции. Наконец человек-статуя подал мне знак.

Резная дверь черного дерева у него за спиной сама по себе представляла предмет искусства. Он с поклоном ее отворил, и я проникла в святая святых. К этому времени мои ноги отдохнули, маяться без дела надоело, а здешняя церемонность сидела в печенках. Так что я ворвалась в директорский кабинет без всякого почтения. Подбородок вздернут, взгляд надменен, — словом, берегись, чинуша! Но в следующую секунду от моей воинственности не осталось и следа. За столом я увидела... женщину.

Да-да, женщину. Мы живем в мужском мире, и ни в одной стране мужской шовинизм не свирепствует с такой силой, как в Италии, и все же я ни на мгновение не подумала, что передо мной секретарша. Господи, да эта особа будет командиршей везде, куда ее забросит судьба...

Признаюсь, я сама сторонница шовинизма, женского конечно. А потому директорша должна была вызвать во мне всплеск теплых чувств, особенно после бородатого истукана в приемной. Мужчина в подчинении у женщины! Бальзам на мою эмансипированную душу. Но никаких теплых чувств я не испытала, более того, невзлюбила эту особу с первого взгляда. И для этого имелись все основания. Директорша смотрела на меня так, словно перед ней была редкая разновидность постельного клопа. С омерзением и удивлением, вот как она смотрела.

Обстановка кабинета призвана была повергать посетителей в священный трепет. Высокие окна, украшенные золотыми гирляндами и фестонами, выходили на террасу, тесно заставленную кадками с кустарниками и цветами. Висячий сад, да и только! Персидский ковер на полу был огромен — роскошная смесь кремового и желтого, бирюзового и розового. Стол мог украсить экспозицию любого музея, а картины на стенах были лучшими творениями великих мастеров.

Но дама за столом не нуждалась в подобном фоне, она выглядела бы внушительно даже на замызганной кухне. Чернота шевелюры наводила на мысли об искусственном происхождении столь радикального оттенка, лицо холеное, но время оставило на нем свой безжалостный след. Даме можно было дать никак не меньше сорока, а то и много больше. Профиль безупречный, такие встречаются на древних римских монетах. Словно желая продемонстрировать свое сокровище посетителю, директриса сидела боком к двери, неподвижный взгляд устремлен в окно.

Тихое бормотание секретаря за моей спиной кое-что прояснило.

— Principessa. Direttoressa...

Теперь понятно. Последняя представительница рода Кончини все еще цеплялась за родовой дворец.

Директриса явно хотела, чтобы я почувствовала себя идиоткой-переростком из варварской страны, и преуспела в этом. Неуклюже загребая ногами, которые, казалось, выросли на несколько размеров, я заковыляла к столу, и одновременно в душе росла ненависть к этому идеальному римскому профилю. А вот и стол... Хорошо хоть не упала по дороге, не порадовала мымру. Я огляделась в поисках стула. Размечталась...

Княгиня Кончини дала мне ровно тридцать секунд (я сама их отсчитала), а затем нарочито медленно повернулась. Полные губы изогнулись в легкой улыбке. Тут невольно вспомнишь о загадочных улыбках, навеки застывших на губах греческих и этрусских статуй, хотя многие находят эти улыбки не столько загадочными, сколько зловещими.

— Доктор Блисс? Рада приветствовать юную коллегу. Ваш руководитель, профессор Шмидт, мой старый знакомый. Надеюсь, с ним все в порядке?

— Как всегда безумен, — ответила я хрипло.

Ненавижу свой рост! Эта подлая особа наверняка специально заставляет меня торчать каланчой посреди своей роскошной комнаты... Высмотрев в углу изящный экземпляр восемнадцатого века с бесценным игольным кружевом на сиденье, я без раздумий промаршировала через комнату, подтащила стул и села.

Мгновение хозяйка холодно взирала на меня с приклеенной улыбкой, затем губы дрогнули и она рассмеялась. Это был очаровательный смех, низкий, грудной, исполненный искреннего веселья.

— Очень рада, — повторила она. — Вы правы, профессор Шмидт безумен, и именно поэтому друзья так его любят. Могу я вам чем-нибудь помочь или это просто визит вежливости?

Должна признаться, дама меня обезоружила.

— Я бы не стала отнимать у вас время визитами вежливости. Если позволите, княгиня, я расскажу вам довольно необычную историю...

— Мы же коллеги. Называйте меня Бьянкой. А вы?..

— Вики. Спасибо... Эта история может показаться столь же безумной, как и истории профессора Шмидта, кня... Бьянка. Но она правдива от первого до последнего слова.

И я рассказала ей все... почти все. Бьянка внимательно слушала, опершись подбородком о тонкую, украшенную кольцами руку, черные глаза не отрывались от моего лица. В ее взгляде то и дело мелькали искры, а когда я замолчала, красивые губы снова раздвинулись в веселой улыбке.

— Дорогая моя...

— Я же предупреждала, что история покажется вам безумной.

— Так оно и есть. Если бы у вас не было столь безупречных рекомендаций... Но я хорошо знаю профессора Шмидта. Признайтесь, Вики, все это очень в духе нашего дорогого профессора.

Я удрученно рассмеялась:

— Да, но...

— Какие у вас аргументы? Мертвец? Но, насколько я поняла, человек этот умер естественной смертью. Копия экспоната из вашего музея? Однако где уверенность, что ее собирались использовать в преступных целях? Простите, но мне кажется, что вы с профессором Шмидтом постулируете существование заговора на очень зыбких основаниях.

— Два дня назад я тоже так считала. Но что вы скажете о лавке древностей на улице Пяти Лун?

— Рисунок, пусть и подробный, еще не доказательство, моя дорогая. Кстати, я рада, что мне не придется привлекать внимание официальных властей к вашей проделке. Я хорошо знаю этот магазинчик, Вики. Его владелец, синьор Фергамо, весьма уважаемый человек.

— Лавку могли использовать в преступных целях без его ведома, — возразила я. — Этот проклятый... я хотела сказать, управляющий-англичанин...

— Об англичанине ничего не слышала... — Бьянка задумалась, наморщив тонкие брови. — Наверное, он там недавно. Раньше в магазине заправлял зять синьора Фергамо. Но даже в этом случае... — Она вежливо замолчала.

Признаться, Бьянка загнала меня в тупик. Единственное убедительное, если не сказать убийственное, доказательство — похищение моей скромной персоны, но об этой детали я скромно умолчала. Уж не знаю почему. Должно быть, потому, что похищение, чесночный кляп и чудесное избавление выглядели еще неправдоподобнее, чем все остальное.

В конце концов, Бьянка принадлежит к старой римской знати, как и человек, которого я подозревала. Поверит ли она обвинениям против графа Караваджо? Нет, скорее уж решит, что я спятила. Не приведи господь, вызовет психиатрическую неотложку, и меня упекут в веселую богадельню...

Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове.

— Вы уверены, что все ваши драгоценности на месте? — спросила я, цепляясь за соломинку.

Глаза Бьянки сверкнули, но лицо осталось невозмутимым.

— Я проверю, если хотите...

— Спасибо.

— Не за что. Очень любезно с вашей стороны, что предупредили. Как говорится, предосторожность лишней не бывает. Но тщательная проверка коллекции потребует времени, могу я как-то скрасить ваше пребывание в Риме? Может, вы хотите с кем-нибудь познакомиться или где-нибудь побывать?..

— Есть несколько частных коллекций, которые мне хотелось бы осмотреть, — простодушно ответила я. — Думаю, я не встречу препятствий, но было бы проще, если бы вы за меня поручились.

— С удовольствием. Какие именно коллекции?

— Ну... например, собрание графа Караваджо.

— Караваджо? — Тонкие брови взмыли вверх. — Дорогая, разве это разумно?

— А почему нет?

Бьянка задумчиво рассматривала меня. Глаза ее блестели.

— Хорошо, — сказала она через мгновение. — Возможно, вы найдете графа забавным. Позвоню ему прямо сейчас.

В этой комнате даже телефон был настоящим произведением искусства — изящная вещица, отделанная золотом и перламутром, украсившая бы и стол президента Франции. Трубку в доме графа сняли сразу, но дворецкому понадобилось несколько минут, чтобы отыскать хозяина. Дожидаясь ответа, Бьянка вставила сигарету в длинный гагатовый мундштук. Я не сводила с нее глаз. Поразительная особа! Какая-то помесь женщины-вамп и дамочки с рекламы дорогих сигарет.

Наконец граф взял трубку.

— Пьетро? Хорошо, спасибо, а ты? Прекрасно. Дорогой, у меня для тебя подарок, очаровательная юная американка. Она выдающийся ученый-искусствовед. Эта милая особа желает осмотреть твою коллекцию... Да-да, именно... Одну минуту, я спрошу.

Бьянка прикрыла рукой трубку и улыбнулась мне:

— Вики, вы уже обедали? Пьетро хотел бы, чтобы вы к нему присоединились, если у вас нет других планов. Через полчаса.

Знай я тогда то, что знаю теперь, мне следовало шарахнуться от этого любезного приглашения как от огня. Но, увы, я лишь обрадовалась и с готовностью согласилась. Опрометчивость и импульсивность когда-нибудь сведут меня в могилу.

— Она с радостью принимает приглашение, Пьетро. Вепе, значит, через полчаса. Да, мой дорогой, мы должны как-нибудь пообедать. Непременно. До свидания.

— Не знаю, как вас благодарить, — заговорила я, когда она положила трубку. — Полагаю, заскочить в гостиницу я уже не успею?

— Думаю, что нет. Если вам нужно привести себя в порядок, можете это сделать у меня. Мой секретарь вас проводит.

Еще раз поблагодарив, я встала. Бьянка откинулась в кожаном кресле, лениво теребя роскошную бриллиантовую брошь. Судя по всему, она работала в музее вовсе не потому, что нуждалась в деньгах.

— Не надо благодарностей, дорогая. Хочу вас предупредить, Пьетро может... Но я не сомневаюсь, что вы справитесь.

Я в третий раз поблагодарила ее и двинулась к двери. На пороге оглянулась и наткнулась на загадочную улыбку хозяйки кабинета. Если бы Бьянка не была столь изысканна и элегантна, я, пожалуй, назвала бы эту странную улыбку циничной ухмылкой...