"Проклятье фараона" - читать интересную книгу автора (Питерс Элизабет)IIС отпрыском одного из благородных семейств графства Норфолк сэром Генри Баскервилем случилась как-то скверная история: он слег в горячке. Можно сказать, одной ногой стоял в могиле. Бог миловал, сэр Генри пошел на поправку, но был до того слаб, что домашний эскулап посоветовал ему хотя бы зимой менять английскую сырость на животворный климат Египта. О-о-о! Разве ученый муж и его состоятельный пациент могли предвидеть, чем обернется этот невинный совет?! Стоило сэру Генри бросить один-единственный взгляд на величавых сфинксов, как он воспылал страстью к Египту, и страсть эта стала его путеводной звездой на всю оставшуюся жизнь. Познакомившись с гробницами Абидоса и Дендеры, сэр Генри добыл наконец фирман – разрешение на раскопки в Долине правителей Фив, голубую мечту любого археолога. Именно здесь заканчивался земной путь солнцеподобных владык Древнего Египта, и место их упокоения было обставлено с помпой и роскошью, достойными высочайшего статуса. Мумии венценосных особ возлежали в золотых гробах, увешанные золотыми же амулетами и осыпанные драгоценностями. Несчастные! В таинственной тиши и мраке замурованных усыпальниц они надеялись избежать ужасной судьбы своих предшественников. Ведь ко времени расцвета Империи пирамиды прежних правителей Египта были разорены, королевские мумии изуродованы, драгоценности похищены. Увы и ах! Позор человеческой алчности! Ухищрения великих фараонов позднего Египта не остановили разорителей гробниц, охотников за несметными богатствами усопших. Результаты раскопок в Долине были удручающими. Все до единой усыпальницы оказались разграблены; королевские украшения, сокровища, даже сами мумии исчезли. То, что утащить не удалось, было варварски уничтожено. Так считалось до знаменательного дня в июле 1881 года, когда шайка современных любителей поживиться провела главу каирского музея Эмиля Бругша в долину, затерянную среди финских холмов. Новость потрясла весь ученый мир. Местные воришки из деревни Гурнех утерли нос именитым археологам, отыскав захоронения великих фараонов, египетских цариц и венценосных младенцев. В эпоху упадка Древнего Египта преданные жрецы, по-видимому, постарались спасти королевские останки. В тайнике обнаружились далеко не все мумии фараонов, и далеко не всех из них удалось – прошу прощения за полицейскую терминологию – опознать. Лорд Баскервиль возлагал огромные надежды на Долину Царей, уверяя, что безжизненные скалы Фив скрывают еще не одну гробницу. Он даже имел смелость утверждать, что рассчитывает найти не тронутую грабителями усыпальницу. Неудача следовала за неудачей, но пыл доморощенного археолога не угасал. Раз ступив на дорогу грез, сэр Генри не свернул с нее до конца своих дней. Ради достижения мечты он фактически переселился в Египет, построив на западном берегу Нила богатейший особняк, где проводил зимы и где нашлось местечко для целой археологической экспедиции. В этот прелестный уголок он привез и новобрачную, юную красотку, которая трепетно выхаживала его, пока сэр Генри метался в горячке, по неосторожности подхватив сырой английской весной пневмонию. Описание романтических отношений, благополучно завершившихся венчанием, в свое время обошло все центральные газеты. История и впрямь была трогательная, в духе Золушки, поскольку новоиспеченная леди Баскервиль не могла похвастать ни голубой кровью, ни хоть сколько-нибудь значительным приданым. Проще говоря, девица была бедна как церковная мышь и столь же родовита. Мезальянс сей случился еще до начала моего «египетского периода», но имя сэра Генри было на слуху, и я о нем, разумеется, слышала. Лорда Баскервиля очно или заочно знал любой египтолог. Эмерсон отзывался о нем пренебрежительно, как, впрочем, о любом другом археологе, будь то профессионал или любитель. Сэр Генри безусловно относился ко второй категории, но нужно отдать джентльмену должное: он никогда и не пытался руководить раскопками, нанимая для этой цели специалистов. В сентябре нынешнего года сэр Генри вновь отправился в Луксор, на этот раз в сопровождении молодой леди Баскервиль и главного археолога экспедиции мистера Алана Армадейла. Сезон предполагалось начать раскопками в центре Долины Царей, вблизи гробницы Рамзеса II. Сэр Генри считал, что под грудами камней, оставленными предыдущей экспедицией, могли скрываться замурованные входы в другие гробницы. Неутомимый джентльмен задался целью расчистить завалы и лично проверить, ничего ли не упущено. И о чудо! Уже после трех дней раскопок кирки рабочих наткнулись на первую из выдолбленных в скале ступеней. Держу пари, вас одолевает скука, читатель! А все потому, что вы несведущи в археологии. Выдолбленные в скале ступени, если дело происходит в Долине Царей, могут означать только одно – вход в гробницу фараона! Лестница вела в сердце скалы и вся была завалена камнями. К концу следующего дня каменную преграду расчистили, и глазам членов экспедиции открылась верхняя часть двери. (Нижнюю часть загораживал громадный валун.) В правом углу двери, на окаменевшей за века извести, красовались нетронутые печати царского некрополя! О, читатель! Вдумайтесь в последние слова, перечитайте их, прочувствуйте! Ведь нетронутые печати обещают восторг открытия. Они означают, что гробницу не посещали с того дня, когда какой-нибудь верховный жрец, завершая погребальную церемонию, торжественно запечатал вход. Сэр Генри, как впоследствии свидетельствовали близкие, был человеком исключительно флегматичным, даже принимая в расчет его благородное британское происхождение. – Вот так так! – только и произнес он, поглаживая клочковатую бороду. Очаровательная реакция на событие такого масштаба в археологии, не правда ли? Остальные члены экспедиции с лихвой восполнили сдержанность шефа. Задействовали прессу, а уж газетчики расписали событие в красках. Будучи человеком в высшей степени порядочным, сэр Генри известил о находке египетский Департамент древностей. Во второй раз по выдолбленным в скале ступеням он спускался уже в весьма представительном сопровождении – здесь были не только известные археологи, но и облеченные властью египетские чиновники. Скалу спешно обнесли забором, чтобы сдержать напор толпы журналистов, приезжих зевак и туземцев в живописнейших просторных одеяниях и белых тюрбанах. Среди местного народа следует выделить одну небезызвестную личность – Мохаммеда Абд эр Расула, первооткрывателя королевских усыпальниц в Долине. Исполненный гражданского долга, этот достойный муж доложил (втайне от собственных братьев) властям об открытии, а в награду получил эдакую синекуру – тепленькое местечко в Департаменте древностей. Досужие наблюдатели отмечали выражение глубокой скорби на лице новоиспеченного чиновника и мрачные взгляды, исподтишка бросаемые на предателя менее удачливыми членами его семьи. Еще бы не горевать беднягам. В который раз чужеземцы буквально из-под носа умыкнули лакомый кусочек, способный принести приличные барыши. Сэра Генри, даже оправившегося от пневмонии и пребывающего в добром здравии (что позже подтвердил его личный врач), трудно было назвать Геркулесом. На снимке, сделанном в тот знаменательный день, лорд Баскервиль предстает очень высоким, худосочным и узкоплечим джентльменом с младенчески пушистыми волосиками, часть которых словно бы ненароком слетела с макушки, не слишком равномерно припорошив щеки и подбородок. Кроме того, отпрыск благородного семейства был фантастически неуклюж; едва он выступил вперед и примерился зубилом к завалившей вход глыбе, как его приближенные поспешно отпрыгнули. И правильно сделали. Британский консул, не знакомый с сэром Генри близко, опрометчиво остался рядом, и первый же осколок, вылетевший из-под зубила, угодил несчастному в переносицу. Далее, как положено в таких случаях, суматоха, извинения, первая помощь. Полчаса спустя сэр Генри, теперь уже в гордом одиночестве – эпизод с консулом не прошел для зрителей даром, – вновь приблизился ко входу. В тот самый миг, когда он пристроил зубило и замахнулся молотком, за его спиной раздался заунывный низкий вой. Толпа содрогнулась. Любому мало-мальски знакомому с египетскими традициями человеку был понятен смысл протяжных звуков: без этого завывания не обходится здесь ни одна траурная церемония. Иными словами, мусульмане так воют, только оплакивая усопших. В наступившей затем зловещей тишине все затаили дыхание... Но вот голос зазвучал снова, и слова, что он произносил, оказались пострашнее погребального воя. – Скверна! – оглушил слушателей первый вопль. (Вряд ли вы знаток местных наречий, читатель, так что я перевожу.) – Скверна! Да падет гнев богов на того, кто осмелится потревожить вечный покой фараона! Опешив от неожиданности, сэр Генри уронил зубило и с размаху опустил молоток себе на палец. Подобные происшествия настроение не поднимают, так что будем снисходительны к злосчастному джентльмену. В кои веки выйдя из себя, сэр Генри свирепым голосом приказал Армадейлу схватить оракула и задать ему хорошую трепку. Армадейл с готовностью ринулся исполнять приказ, но не тут-то было! Провидец благоразумно умолк, превратившись, естественно, в одного из зевак; а те, в свою очередь, принялись клятвенно заверять, что понятия не имеют, кто бы это мог быть. Случай, прямо скажем, банальный, и о нем тут же забыли все, кроме сэра Генри с его покалеченным пальцем. Увечье, однако, позволило джентльмену с достоинством передать археологический молоток и зубило в более умелые руки. Мистер Алан Армадейл, совсем еще юный, полный профессионального пыла, принял бразды правления. Один-другой удар, сделанные с толком, – ив завале открылась приличная брешь. Армадейл почтительно отступил, предоставляя патрону честь первому бросить взгляд в усыпальницу. Что за день для лорда Баскервиля! Неприятности так и сыпались на его бедную голову. Схватив свечу, сэр Генри сунул руку в проем. Уронил свечу внутрь. Выдернул руку. Кожа на косточках была содрана, пальцы кровоточили! Впереди оказался еще один завал из камней. Такое случалось сплошь и рядом. Жрецы Древнего Египта делали все возможное, чтобы уберечь гробницы своих владык от расхитителей. Однако на зрителей новый завал произвел удручающее впечатление. Толпа разочарованно загудела и постепенно разбрелась, оставив сэра Генри зализывать раны и обдумывать дальнейшие планы. А подумать было над чем. Если обнаруженная усыпальница была сооружена по образу и подобию уже изученных, то рабочим предстояло расчистить длиннейший коридор, прежде чем экспедиция подберется к погребальным покоям. Встречались гробницы с коридорами длиной в сотню футов и более. И все же наглухо заваленный камнями коридор вселял огромные надежды. «Таймс» даже отвела деяниям сэра Генри целую колонку на третьей странице. Зато следующее сообщение, пришедшее из Луксора, заслужило место на первой странице. ЛОРД БАСКЕРВИЛЬ НАЙДЕН МЕРТВЫМ! – кричали громадные заголовки. Вечером сэр Генри чувствовал себя превосходно (если не считать разбитых и ободранных пальцев). Утром же в постели обнаружили его хладный труп, с застывшим на лице выражением ужаса. Посреди лба темнело пятно засохшей крови, в котором с трудом, но угадывалось изображение змеи, символа солнцеподобных владык Египта. quot;Кровь на поверку оказалась краской, но ситуация от этого не прояснилась. Смерть сэра Генри оставалась загадкой, тем более что в ответ на вопрос о причинах скоропостижной кончины эскулапы лишь разводили руками. Вообще-то случаи внезапной смерти внешне абсолютно здоровых людей – не такая уж редкость. И что бы ни сочиняли авторы приключенческих романов, далеко не всегда люди умирают от подсыпанного тайком мышьяка или какого-нибудь экзотического яда. Случись несчастье с сэром Генри в родовом поместье Баскервилей, ученые мужи глубокомысленно покачали бы головами, поглаживая окладистые бороды, выдали что-нибудь медико-заумно-тарабарское – и дело с концом. Впрочем, даже столь таинственные обстоятельства не помешали бы сенсации тихо почить естественной смертью (по примеру сэра Генри, если верить медикам). Уверена, так бы оно и случилось, если бы не вмешалась судьба в лице репортера из одной малопочтенной бульварной газетенки. Этот проныра очень некстати вспомнил пресловутое «проклятие фараона», чем сильно замутил улегшиеся было страсти. «Таймс» отозвалась заметкой, достойной этой уважаемой газеты, но вот остальные издания пустились во все тяжкие. Их страницы пестрели всяческими «зловещими духами», «шифрованными древними заклятиями», «сатанинскими ритуалами». Литературный шабаш продолжался два дня, и тут на смену одной сенсации пришла другая. Пропал мистер Алан Армадейл, правая рука сэра Генри! Когда события достигли этой стадии, я уже не могла дождаться возвращения Эмерсона и каждый вечер буквально рвала газеты из его рук. Само собой, россказни о проклятиях фараонов и загробных мстителях я немедленно отмела как идиотские, а едва обнаружилась пропажа юного Армадейла, меня осенило. – Армадейл – вот кто убийца! – заявила я Эмерсону, который в тот момент гарцевал на четвереньках, изображая чистокровного скакуна под жокеем по прозвищу Рамзес. Эмерсон всхрапнул и забил копытом – малолетний наездник от души пришпорил «лошадку». – Какого черта ты рассуждаешь об убийстве, – отдышавшись, рявкнул лучший из супругов, – да еще в таком самоуверенном тоне?! При чем тут вообще убийство? У Баскервиля сердце отказало; слабак был тот еще. Ну а Армадейл наверняка заливает горе в местном кабаке. Парень потерял работу, а кому он нужен в конце сезона? Эту чушь я оставила без ответа. Правда была на моей стороне, и время непременно расставило бы все по своим местам. А до тех пор... какой смысл зря тратить силы в спорах с Эмерсоном, упрямее которого в целом свете не найти? На следующей неделе сюрпризы продолжались. Джентльмен, присутствовавший на церемонии открытия гробницы, подхватил жесточайшую лихорадку и сгорел в одночасье. Один из рабочих экспедиции свалился с лесов и сломал шею. После трагической кончины рабочего, упавшего с лесов (где он, кстати сказать, пытался вырезать из стены кусок орнамента, дабы втихомолку продать подпольным торговцам древностями), его коллеги наотрез отказались приближаться к «проклятой гробнице». Со смертью сэра Генри раскопки приостановились; теперь же возобновить их казалось и вовсе делом нереальным. Вот такая, любезный читатель, сложилась ситуация ко дню катастрофического чаепития с леди Кэррингтон. В предыдущие дни шумиха вокруг лорда Баскервиля немного поутихла, хотя «Дейли йелл» из кожи вон лезла, пытаясь раздуть мировой пожар и приписывая любую разбитую в Луксоре коленку действию проклятия. О злополучном (или же виновном!) Армадейле не было ни слуху ни духу; сэр Генри навечно успокоился в родовом склепе Баскервилей; усыпальница фараона была по-прежнему закрыта и опечатана. Признаюсь, переживала я в основном за усыпальницу. Засовы и печати – это, конечно, хорошо, но для местных воришек преграда слабая. По профессиональной гордости мастеров грабительского дела из Гурнеха был нанесен сокрушительный удар. Джентльмены эти считали, и не без основания, что со своими могилами способны разобраться получше чужестранцев. Я говорю – не без основания, поскольку подпольная торговля древностями и впрямь поставлена в Египте на широкую ногу и на высшем уровне. То ли у аборигенов этот талант в крови, то ли веками процветающая контрабанда отточила их мастерство – судить не берусь. Словом, пока Эмерсон с Рамзесом вели диспут по проблемам зоологии, а за окнами сыпал ледяной дождь вперемешку со снегом, я углубилась в газету. С началом «дела Баскервиля» у Эмерсона вошло в привычку покупать не только «Таймс», но и «Дейли йелл». Якобы нет более занимательного способа постичь человеческую натуру, чем сравнение диаметрально противоположных литературных стилей. Ха! Отговорки чистейшей воды. Все гораздо проще: скандальная «Йелл» – чтиво, конечно, низкого пошиба, зато какое захватывающее! Особенно в сравнении с респектабельной, а потому временами Жутко занудной «Таймс». Кстати, судя по заломам на странице, тем, вечером я была не первой, открывшей именно «Йелл». «Дело Баскервиля» нашло продолжение в статье под заголовком «Леди Баскервиль дает клятву завершить раскопки». Автор статьи («наш корреспондент в Луксоре») в возвышенных тонах и с массой слащавых определений описывал юную вдовушку: Ответа я не дождалась. Эмерсон зарылся носом в огромную иллюстрированную «Энциклопедию животных», выискивая доказательства того, что найденная кость никак не может принадлежать зебре. (К этому моменту Рамзес переключился с жирафы на менее экзотическое животное.) К сожалению, скелет зебры мало чем отличается от лошадиного, и найденный в энциклопедии рисунок бедренной кости зебры оказался катастрофически похож на трофей Рамзеса. Юный зоолог хихикнул и ткнул пальцем в страницу. – Ага, папочка! Ну, и кто плав? Сказал – зебла, значит, зебла! – Пирожное хочешь? – увильнул от ответственности Эмерсон. – А Армадейла-то никак не найдут! – Я подсыпала соли на свежую рану Эмерсона. – Говорила же, он убийца. – Чушь! – отрезал Эмерсон. – Не было никакого убийства. Объявится твой Армадейл, куда ему деваться. – Только не говори, что он на две недели застрял в кабаке. – Подумаешь, две недели. Молодой, здоровый парень. Да он и два месяца выдержит. – Если бы с Армадейлом что-нибудь случилось, его бы уже нашли. Или то, что от него осталось. Фивы прочесали... – Западный район прочесать невозможно! – ощетинился Эмерсон. – Сама не знаешь, что ли? Там же сплошь скалы, тысячи пещер и расселин. – Значит, по-твоему, Армадейл где-то в горах? – Именно. Случись с ним какая-нибудь трагедия сразу после смерти Баскервиля, это было бы уже чересчур. Газеты подняли бы новую бучу. «Проклятие фараона» и все такое... Но в жизни всякое бывает. Может, и Армадейл попал в переделку. – Да он уже где-нибудь в Алжире! – В... Алжире? Бог ты мой! С какой стати? – В Иностранный легион подался – вот с какой! Говорят, убийцы и преступные типы, которые надеются скрыться от правосудия, там кишмя кишат. Эмерсон поднялся с пола. Я с удовлетворением отметила, что меланхолия из его глаз исчезла и они теперь извергали яростный огонь. Отметила я и еще кое-что: четыре года относительного бездействия не лишили его ни мощи, ни энергии. В предвкушении вечерних игр с сыном Эмерсон снял пиджак, избавился от стоячего воротника и теперь был похож на ту взъерошенно-неухоженную личность, которая покорила мое сердце. Время до ужина еще есть, прикинула я. Что, если и впрямь подняться в спальню... вместе... – Пора в постель, Рамзес, няня давно ждет. Осталось одно пирожное. Можешь взять с собой. Рамзес одарил меня долгим оценивающим взглядом и повернулся за поддержкой к отцу. Тот заискивающе заглянул ему в глаза: – Беги, мой мальчик. Ляжешь в постельку – и папочка прочитает тебе лишнюю страничку из «Истории Египта». – Холошо. – Рамзес по-королевски важно кивнул. Где он, спрашивается, набрался таких манер? Ни дать ни взять, фараон египетский. – Ты плидешь поплощаться, мамочка? – Как всегда. Рамзес выплыл из комнаты, прихватив не только пирожное, но и «Энциклопедию животных», а Эмерсон принялся метаться по гостиной, точно зверь по клетке. – Хочешь еще чаю? – поинтересовалась я в надежде на отказ. На Эмерсона, да и на всех мужчин, подталкивание действует как красная тряпка на быка. – Нет, – буркнул он. – Хочу виски с содовой. Редчайший случай. – Что-то не так? – спросила я, пряча тревогу. – Что-то?! Все! Все не так! И ты сама это знаешь, Амелия. – Студенты тупые попались? – При чем тут студенты! Болваны – они и есть болваны. Тупее уже не будут. Проблема в другом... Все эти статьи про Луксор... Из-за них я себе места не нахожу. – Понимаю. – Кому и понимать, как не тебе. Ты страдаешь тем же недугом, только в еще более тяжелой форме. Я-то хоть болтаюсь на задворках нашего с тобой любимого дела. Если я похож на ребенка, который расплющивает нос о витрину игрушечного магазина, то ты, бедняжка, даже издали не можешь полюбоваться игрушкой. Какое трогательное сравнение! И как не похоже на Эмерсона! Хлюпнув носом, я повисла у него на шее. Напрасный порыв. Оказалось, ему требовалось отнюдь не сострадание, а избавление от скуки. То, чего я дать не могла. – Ох, Эмерсон... – простонала я, вконец расстроившись, – и даже твоим надеждам на этот жалкий курган Кэррингтонов не суждено сбыться. Я все испортила! После сегодняшнего чаепития леди Кэррингтон будет счастлива услышать любую нашу просьбу. Чтобы с удовольствием указать нам на дверь. Прости, я не выдержала и... – Пибоди, хватит городить чушь! – взвился Эмерсон. – Глупость этой парочки непробиваема. Нечего было и пытаться. Я же сразу предупреждал – затея дурацкая. От этой теплой и великодушной речи глаза мои наполнились слезами. Заметив мое состояние, Эмерсон добавил уже мягче: – Присоединяйся-ка лучше к пирушке, поищем утешение в бутылке. Сама знаешь, я не любитель заливать горе вином, но уж больно тяжелый выдался день. Испытание для нас обоих. Я взяла протянутый мужем бокал и представила, в какой ступор впала бы леди Кэррингтон, окажись она свидетельницей моего безобразного пристрастия к крепким напиткам, недостойного леди! Видите ли, любезный читатель, в отличие от большинства дам я ненавижу шерри, предпочитая этой приторной бурде виски с содовой. Эмерсон поднял свой бокал. Уголки губ дрогнули в героически-покорной и одновременно язвительной усмешке. – Твое здоровье, Пибоди! Выше нос! Нам же не впервой, правда? Выстояли в прежних бурях, выстоим и в этой. – Конечно. Твое здоровье, дорогой мой Эмерсон. В торжественном, почти ритуальном молчании мы выпили. – Еще год... максимум два, – сказала я, – и можно подумать о том, чтобы взять в экспедицию Рамзеса. Здоровье у него отменное; мне даже кажется, что столкнуть нашего сына с москитами, мухами и малярийными комарами Египта – значит заранее обречь несчастную страну на поражение. Попытка сострить провалилась. Эмерсон угрюмо покачал головой. – Риск слишком велик. – В любом случае мальчику скоро в школу, – не унималась я. – Это еще зачем? Мы дадим ему образование получше того, которым пичкают детей в камерах пыток, прикрываясь вывеской начальных школ. Знаешь ведь мое мнение об этих кошмарных заведениях. – Найдем хорошую. Должна же быть в Англии хоть одна приличная школа! – Размечталась. – Эмерсон проглотил остатки виски. – Ну все, хватит, сменим тему. Как насчет того, чтобы подняться в спальню и... Он протянул руку. Я шагнула вперед и протянула обе... но тут в дверях гостиной возник Уилкинс. Пребывая в романтическом настрое, Эмерсон не выносит никаких помех. – Проклятье! – гаркнул он. – Что за беспардонность, Уилкинс! Как вы смеете врываться сюда без стука! Ну?! Слуги в нашем доме ругань Эмерсона ни в грош не ставят. Самое страшное для них – пережить первые громы и молнии. Попадаются, конечно, и такие, кому даже этот этап миновать не под силу. Зато остальные прочно усваивают, что Эмерсон – добрейшей души человек. Уилкинс и бровью не повел: – Прошу прощения, сэр. Дама с визитом к вам и миссис Эмерсон. – Дама? – В минуты сомнений Эмерсон первым делом прикладывает палец к ямочке на подбородке. Вот и сейчас он не изменил своей привычке. – Дьявольщина! Кто бы это мог быть? У меня мелькнула дикая мысль. А вдруг леди Кэррингтон ступила на тропу воины? Что, если она поджидает сейчас за дверью с корзиной тухлых яиц или ведром помоев? Полный бред! Да ей мозгов на такую месть не хватит. – И где эта дама? – спросила я дворецкого. – Дожидается в холле, мадам. Я хотел провести ее в малую гостиную, но... Уилкинс красноречиво пожал плечами. Ясно. Неизвестная гостья от предложения нашего учтивого дворецкого отказалась. Из чего неизбежно следовали два вывода: во-первых, дама торопится, а во-вторых, мне снова не суждено переодеться. – Что ж, Уилкинс, – со вздохом сказала я, – проводите. Представьте, я недооценила нетерпение дамы. Едва не столкнувшись на пороге с Уилкинсом, она ринулась вперед, и бедняга вынужден был выкрикнуть ей в спину: – Леди Баскервиль! |
||
|