"Не тяни леопарда за хвост" - читать интересную книгу автора (Питерс Элизабет)

Глава 7

После завтрака Эмерсон объявил, что у него много дел.

— К обеду не ждите. — И ушел, посвистывая.

Чтобы, не дай бог, не испортить мужу настроение, я вовремя убрала утреннюю газету с подробнейшей статьей о «громком скандале в Британском музее». Запечатленный на снимке бородатый Эмерсон с дамочкой под мышкой вполне оправдывал свое прозвище неистового профессора и был похож скорее на Джека-потрошителя, уносящего очередную жертву.

Я как раз наливала вторую чашку чая, когда Мэри Энн вбежала в гостиную с телеграммой. Роза сообщала о возвращении Бастет, добавив: «Передайте юному джентльмену. Дома все хорошо. Ждем возвращения».

Слишком много слов и, соответственно, расходов. Ну да ладно. Новость того заслуживает. Признаться, я уже потеряла надежду на встречу с потомком египетской богини-кошки. То-то будет рад юный джентльменquot;.

Дверь в спальню Рамсеса была заперта, и мне пришлось назваться, чтобы получить разрешение войти.

— Ты зачем закрываешься, Рамсес? А если заболеешь?

— Согласен с тобой, мамочка. Аргумент убедительный. — Эмерсон-младший припечатал палец к подбородку (без ямочки), неосознанно повторяя родительский жест. — Маловероятно, однако, чтобы меня поразил внезапный и жестокий недуг, полностью лишив способности передвигаться. Таким образом, аргумент «против» в сопоставлении с аргументами «за», главными из которых являются острая необходимость в концентрации внимания и опасность уничтожения кем-нибудь из слуг моих опытных образцов...

— Ладно, Рамсес, ладно. Я все поняла. Что касается последнего аргумента «за»... — меня передернуло при виде опытного образца, который юный экспериментатор держал за длиннющий хвост, — должна заметить, что среди слуг не найдется желающих уничтожить или хотя бы приблизиться к объектам твоих опытов. Откуда у тебя этот экземпляр?

— Боб предоставил, сын садовника тети Эвелины и дяди Уолтера. Истребление крыс входит в его обязанности, и, хотя я негативно отношусь к использованию всякого рода капканов, в данном случае вынужден признать эти меры необходимыми, поскольку грызуны уничтожают зерно и являются переносчиками...

— Довольно, Рамсес.

— Хорошо, мамочка. Был бы счастлив продемонстрировать тебе некоторые обнадеживающие результаты своих опытов. Процесс десикации, несведущими людьми подчас называемый сушкой, мною уже отработан на самых мелких из образцов. Успешность эксперимента подтверждает ранее высказанную мной версию о том, что окись натрия в твердом состоянии предпочтительнее...

— Благодарю, Рамсес. В другой раз. — Я лишь издали глянула на рабочий стол, где в отдельных контейнерах покоились «опытные образцы». Зная скрупулезный подход Рамсеса ко всему, что связано с Египтом, можно было не сомневаться — он не упустил ни одного способа перевоплощения тела в мумию. — Собственно, я только затем и пришла, чтобы по просьбе Розы сообщить тебе радостную новость. Бастет вернулась.

Редчайший случай! Мой сын улыбнулся.

— Не стану утверждать, что я сомневался в ее возвращении. Однако в соответствии с Кораном жизнь — это...

— Мне не до цитат из Корана, Рамсес. Я оставила дела, чтобы рассказать о Бастет.

— Моя благодарность бесконечна, мамочка. Позволь поинтересоваться, не нашел ли сегодня продолжение таинственный случай, который можно с полным основанием назвать «загадкой Британского музея»?

— Продолжения не было, Рамсес.

— Высказанная мною вчера версия прозвучала несколько неубедительно... И все же я испытал бы облегчение, мамочка, если бы именно ты подтвердила, что папочке не грозит ни малейшая опасность со стороны эксцентричной личности.

Голос его был, как обычно, негромок и сдержан, облик невозмутим.

— Уверена, папа в безопасности. — Я пригладила черные кудри. — Даже если бы ему что-нибудь и угрожало... это всего лишь предположение, не больше!... наш папа справится. Процесс мумифицирования, как ты верно заметил, требует концентрации внимания. Вот и сосредоточься на своих опытах, Рамсес, а о папе не тревожься.

Всю ночь шел дождь, но к полудню солнышко собралось с силами и попыталось пробиться сквозь неизменную пелену лондонского смога. Шлепая по лужам, я лишний раз порадовалась собственной предусмотрительности — без высоких удобных ботинок, не раз выручавших меня даже в Египте, прогулка доставила бы массу неприятностей.

Чем ближе к Стрэнду, тем больше на улицах людей, тем плотнее поток транспорта и несноснее городской шум. Оглохнуть можно от цоканья лошадиных копыт, гудков омнибусов, скрежета колес и пронзительных криков возчиков. Но и в городском пейзаже есть свое очарование. Я невольно залюбовалась величественными формами собора Св. Павла, его царственным куполом в кружевах облаков...

Редакция «Дейли йелл», как и многих других газет, разместилась на Флит-стрит. Мне пока не приходилось здесь бывать, и уверенности в том, что мистер О'Коннелл окажется на месте, не было; но почему бы не попытаться? На службе не найду — так хоть разузнаю домашний адрес.

Дежурный клерк заверил меня, что мистер О'Коннелл еще не выходил. Следуя его же указаниям, я по лестнице поднялась на второй этаж в огромное, неимоверно грязное помещение, с плотно притертыми друг к другу письменными столами, среди которых, если не ошибаюсь, не было ни одного свободного.

Представители четвертой власти, в большинстве своем без пиджаков, но при шляпах, с сигарами или сигаретами в зубах, щедро (хоть и беззлобно) обменивались непристойностями, гоняя от стола к столу мальчишек-курьеров. Ни один из quot;джентльменов quot; при моем появлении не потрудился снять шляпу или хотя бы оторвать...ся от стула. Прекрасно. Как не порадоваться встрече с людьми, чьи манеры проигрывают даже в сравнении с неотесанностью моего сына.

Щурясь от режущего глаза дыма, я все же высмотрела в дальнем углу огненную вспышку.

— Мистер О'Коннелл?

Гвалт как по команде смолк, но тем явственнее прозвучало торопливое шарканье.

— Я слышу, мистер О'Коннелл! Подойдите, будьте так любезны.

Джентльмен, занимавший стол у противоположной стены, наклонился и буркнул что-то невнятное невидимому собеседнику. Секунду спустя из-под стола выбрался сконфуженный О'Коннелл.

— Прошу, мэм. Вот вам О'Коннелл, — с ухмылкой объявил его приятель. — Что он такого натворил? Заделал ребенка и смотал удочки?

— Если это образец репортерского юмора, то явно не самый удачный, — хладнокровно ответила я. Ирландец одарил шутника яростным взором. — Идите же сюда, О'Коннелл. Нечего трусить. Мне нужно с вами поговорить — только и всего.

— Трусить?! Такого еще не было, чтобы О'Коннелл струсил перед лицом...

— Не сомневаюсь. Побыстрее нельзя?

Кевин сдернул со стула пиджак, нахлобучил на рыжие лохмы шляпу и двинулся ко мне.

— Можно и побыстрее, мэм, — буркнул он. — Даже нужно, и точка. Вы угробили мою репутацию, миссис Амелия.

Как только дверь редакции закрылась за нами, Кевин тяжко вздохнул:

— Тысяча извинений, мэм. Боб свое получит, не сомневайтесь. Но вам, ей-богу, не стоило бы появляться в таких местах.

— Мне случалось бывать в местах и похуже. А как насчет мисс Минтон? Она ведь точно в таком же работает.

— Ой, будет вам, миссис Амелия. Думаете, благородная дама станет толкаться среди нас, скромных рядовых репортеров?

— Может, и не станет. Я бы ее за это не винила. Взгляните со стороны на своих приятелей — скромных рядовых репортеров — и поймете почему. Где же она обретается, если не в редакции «Миррор»?

— Мисс Минтон снимает комнаты на Годолфин-стрит у одной пожилой леди. Статьи свои посылает с курьером. Ее хозяйка, достопочтенная вдова, мнит себя поборницей прав женщин, но корчится при виде герцогской внучки в окружении черни. Между прочим, миссис Амелия, нашей проныре здорово повезло. Редактор поручил ей небольшое интервью в связи со смертью сторожа. Небось хотел отделаться. Надеялся, что эта пигалица развлечется и отвяжется...

— Глупости. Не кто иной, как мисс Минтон, превратила малообещающее дело в сенсацию. Это ведь ваши собственные слова, Кевин? Да и слог у нее превосходный... для журналиста.

— Способная, — нехотя признал Кевин. — Все равно, миссис Амелия, если бы не бабулины связи и не личное знакомство с этой очкастой музейной шваброй...

— Ай-ай-ай, мистер О'Коннелл. Зависть чистейшей воды! Вам бы взглянуть правде в глаза и признать превосходство женщин... Отправлюсь-ка я к мисс Минтон. Где, вы сказали, она живет?

— Если позволите, я провожу. Заодно и пройдусь. Хороший денек, а в редакции так душно...

Ну и хитрец. Я прекрасно поняла, зачем он напросился в спутники, но надеялась, что ирландцу удалось выведать у меня не больше, чем — к сожалению — мне у него. Если он один-единственный раз и забыл об осторожности, то лишь при моем упоминании имени лорда Сент-Джона.

— Мерзкий повеса! Лодырь! Мерзавец, и точка! Чтоб на его могиле козлы... плясали!

— Что вы имеете против его светлости, Кевин?

Против его светлости Кевин много чего имел.

— Репортеры частенько узнают такое... такое, миссис Эмерсон, что и «Дейли йелл» не рискнет напечатать. Дело даже не в морали, а в закавыках закона. Я мог бы вам многое порассказать о его светлости...

— И вряд ли меня шокировали бы. Однако он импозантен... Согласитесь, Кевин, что впечатление лорд Сент-Джон производит благоприятное.

— О да! Особенно на дам, — процедил ирландец. — Уж год-два, как он угомонился. Утверждает, что стал другим человеком. Не знаю, не знаю... Горбатого, говорят...

Годолфин-стрит находится в одном из самых древних районов Лондона, между Темзой и Вестминстерским аббатством. По обе стороны тенистой улицы выстроились особняки с вековой историей. Временное пристанище мисс Минтон ничем не отличалось от своих соседей — тот же респектабельный вид, те же узкие окошки и каменная лестница, ведущая к парадной двери. При нашем приближении дверь открылась, выпустив мистера Юстаса Уилсона.

В глубокой задумчивости, уткнувшись в листок, который держал в руке, мистер Уилсон не замечал меня, пока мы не столкнулись лицом к лицу.

— Миссис Эмерсон?! Вы ли это? Никак не ожидал...

— Решила заглянуть к мисс Минтон.

— Я тоже. Мы договорились вместе пообедать, но... ее нет.

— Не может быть! Неужели мисс Минтон не сдержала обещания?

Мистер Уилсон застенчиво улыбнулся:

— Не в первый раз. Она... девушки вообще... одним словом, вы понимаете, миссис Эмерсон. Она любезно оставила записку. Вот... Сообщает, что возникло срочное дело, ей пришлось уехать из Лондона и она не знает, когда вернется.

— Что ж... Это в некотором роде извиняет ее неучтивый поступок, мистер Уилсон. Может, бабушка заболела...

До сих пор О'Коннелл топтался в сторонке. Услышав, что мисс Минтон нет дома, двинулся к нам небрежной походочкой, всем видом демонстрируя отличие от щеголеватого мистера Уилсона, — руки в карманах, шляпа лихо сдвинута набок.

— Ха! — фыркнул Кевин. — Еще бы ей не сбежать от стыда подальше! Тайну-то раскрыли...

— Стыдиться ей нечего, мистер О'Коннелл, — оборвала я нахального ирландца. — Высокое положение нельзя ставить человеку в вину. Аристократия вправе рассчитывать на такое же уважение, как и низшее сословие.

— Прекрасно сказано! — Мистер Уилсон сверкнул возмущенным взглядом в сторону О'Коннелла. — Чтобы получить преимущество среди коллег, мисс Минтон достаточно было лишь назвать титул бабушки, но она этого не сделала! Мне крайне неприятно видеть ее в обществе представителей этой унизительной, гнусной профессии...

— Унизительной, говоришь? — вспыхнул О'Коннелл. — Гнусной?! — Он затряс кулаками. — Попробуй только повторить, петух общипанный, — и я заткну тебе эти слова обратно в глотку!

— Да как вы смеете! — Мистер Уилсон дрожащей рукой поправил очки.

Пришлось вмешаться:

— Ну-ну, спокойно, молодые люди. Только не драться! По крайней мере не на людях.

— Прошу прощения, мэм, — первым опомнился благонравный мистер Уилсон. — Позвольте заметить, миссис Эмерсон... очень рад, что вы вчера не пострадали. Профессор, как я понял, показал себя настоящим героем.

— Хотелось бы сказать то же самое о мистере Бадже.

Уилсон улыбнулся:

— Сегодня утром мистер Бадж был не в самом лучшем расположении духа. Я почел за благо сослаться на нездоровье и исчезнуть.

— Ничего удивительного, что он слегка не в себе. Между прочим, мистер Уилсон, вам бы тоже не следовало веселиться. У нашего безумца, похоже, зуб на сотрудников Британского музея.

Улыбка мистера Уилсона вмиг растаяла.

— То есть... Что вы хотите сказать, миссис Эмерсон? Он же совершенно безобиден...

— Мне бы вашу уверенность, мистер Уилсон. Не забывайте — два человека уже погибли, причем оба были связаны не просто с музеем, но с его восточным отделением, и с египетскими галереями в частности. Возможно, «жрец» безобиден, а возможно, и нет; возможно, именно он убийца, а возможно, и нет. Существенно другое: настоящий убийца ополчился на ученых-востоковедов. Почему — это уже другой вопрос. Либо затаил обиду на коллег, отказавших ему в признании, либо на университетских профессоров... если они, к примеру, не оценили его дарования. Да мало ли найдется причин... Однако я что-то разговорилась. Прошу меня простить. Версия эта не хуже прочих, но, как и все другие, ничем не подтверждена. Не беспокойтесь, мистер Уилсон. Не исключено, что я и ошибаюсь.

— О боже! — ахнул юноша. — Боже, боже, — бормотал он, протирая запотевшие очки.

— Тысяча извинений, миссис Амелия, — бочком придвинулся к нам О'Коннелл. — Вы имели в виду... Я не ослышался? Кажется, вы произнесли «маньяк-убийца»?

— И не думала. Посмейте только исказить мои слова... посмейте вообще меня процитировать в своей газетенке... — Взмах зонтиком был достаточно красноречив, но О'Коннелл и глазом не моргнул. Репортерский азарт пересилил страх перед моим оружием. Мистер Уилсон по-прежнему терзал очки и лопотал свое «Боже, о боже» — вылитый Кролик из «Алисы в Зазеркалье».

— Вот это мысль! — в упоении воскликнул О'Коннелл. — И как это я сам не додумался! Да нет же... додумался, и точка! Будьте покойны, миссис Амелия, не стану я вас цитировать! Тысяча благодарностей, дорогая моя миссис Амелия, кланяюсь в ножки за то, что напомнили мне мою собственную версию. Ага! Держитесь, достопочтенная мисс Минтон! Хотел бы я завтра увидеть вашу... личико, когда вы возьмете в ручки «Дейли йелл»!

Рыжая бестия подмигнула и поскакала вприпрыжку прочь, давясь от хохота.

— Миссис Эмерсон... Вы это серьезно? — всхлипнул бледный как смерть Уилсон.

— Голословные заявления — не мой стиль, мистер Уилсон. Могу, однако, кое-что вам пообещать.

Мы с профессором начеку и уже идем по следу. До сих пор ни одному преступнику не удалось от нас скры... точнее, не удалось нас обмануть. Особой заслуги в том нет, поскольку интеллект криминальных личностей значительно ниже. Успокойтесь, мистер Уилсон. Очень может быть, что следующей жертвой станете не вы, а мистер Бадж.

Кажется, я что-то не то сказала... Во всяком случае, нарисованная мной перспектива не показалась мистеру Уилсону такой уж радужной.

Провожая взглядом длинную, нескладную фигуру с уныло поникшими плечами, я чуть было не окликнула беднягу, чтобы дать ему дружеский совет. Мне ли не знать, как следует вести себя с юными леди склада мисс Минтон, если хочешь завоевать их благосклонность. А чувства мистера Уилсона к этой девушке, бесспорно, выходят за рамки дружеских... В конце концов я решила, что усилия того не стоят. Уж слишком наш коллега робок и неуверен в себе. Мисс Минтон ему не добиться; да он ее и не заслуживает.

Следующие несколько часов я провела в магазинах. Как бы ни были удобны мои рабочие костюмы, для Лондона, сами понимаете, они не годятся. Заказала и дюжину мужских сорочек — их запас практически иссяк благодаря неискоренимой привычке Эмерсона в спешке или в ярости рвать на себе одежду. Выбрала три костюмчика для Рамсеса, чей гардероб страдал не меньше папочкиного, хоть и по иным причинам.

Домой я вернулась рано, чтобы перевести дух, подготовиться к встрече с детьми и к чаю прибыть во всеоружии. Миссис Уотсон и Гаргори меня уже ждали. Миссис Уотсон — с известием об очередной стычке Рамсеса с кузеном, за что Рамсес был подвергнут домашнему аресту. Гаргори же объявил, что к нам джентльмен с визитом.

Дай бог здоровья незваному гостю. Родительская беседа с Рамсесом была если и не навсегда, то хоть на время отложена. Я сразу же прошла в зеленую гостиную. Очень красивая, но чопорная, затянутая зеленым китайским шелком, комната редко когда видела гостей. Судя по чести, оказанной Гаргори неизвестному джентльмену, меня ждала встреча с титулованной особой. Разумеется, я оказалась права.

Лорд Сент-Джон с видом знатока изучал полотно кисти Гейнсборо — великолепный портрет прадеда Эвелины, украшавший стену над малахитовым камином. Стоило мне переступить порог, как его светлость поспешил навстречу с извинениями:

— Умоляю простить за вторжение, миссис Эмерсон! Неслыханная дерзость с моей стороны! Но дворецкий заверил, что вас ждут с минуты на минуту, а мне не терпелось сообщить вам что-то важное.

— Всегда рада, ваша светлость. Прошу садиться. — Я позвонила. — Мэри Энн, будьте любезны принести чай... Ах да! Детей не приглашайте.

— Ради бога, миссис Эмерсон! — взмолился корд Сент-Джон. — Малыши не должны страдать из-за меня! Буду счастлив познакомиться с вашими детьми.

— Вы сами не знаете, ваша светлость, о чем просите! Собственно, у нас с профессором Эмерсоном только один ребенок. Сын, — объяснила я. — Еще двое — дети моего брата; мы взяли их на лето.

— О! Это по-христиански, миссис Эмерсон! Впрочем, ничего иного я и не ожидал. О вашей доброте, как и о ненасытной жажде знаний, ходят легенды. — Его светлость улыбнулся, и передо мной вдруг предстал совсем другой человек: исчезли глубокие складки — печать прожитых лет (или же порока, как сказал бы Эмерсон), разгладились усталые морщины. Меня, однако, не так легко провести. Смею надеяться, что богатый опыт общения с людьми высшего света не позволит мне попасться на удочку галантных манер и обаятельных улыбок. Ответив на комплимент учтивым, но прохладным кивком, я налила чаю.

— Не желаете ли чего-нибудь покрепче, ваша светлость?

— Нет, благодарю. Я, знаете ли, переменился, — с плутовской улыбкой добавил он. — Самое время, как сказали бы очень многие.

Мог бы и не торопиться. В данный момент я с удовольствием глотнула бы чего-нибудь горячительного, а пришлось довольствоваться горячим. Согласитесь, не положено хозяйке наливаться спиртным, пока гость скромно прихлебывает чаек.

Приняв из рук хозяйки чашку и сандвич с салатом, гость добавил уже без улыбки:

— Я свое отгулял, миссис Эмерсон. А в былые годы немало покуролесил, лгать не стану. Молодежи, говорят, нужно перебеситься...

— Вы и постарались. Беситься — так уж чтобы чертям в аду жарко стало! Верно, ваша светлость?

Сент-Джон расхохотался:

— Браво, миссис Эмерсон! Какая прелесть! Обожаю женщин с чувством языка. И чувством юмора, разумеется. Верно, миссис Эмерсон, все верно. Мне есть чего стыдиться, и, поверьте, я сожалею о том, что натворил в прошлом. К счастью, время — великий учитель. Оно облагораживает тех, у кого хватает мудрости прислушаться к его голосу. Я остепенился. Нахожу смысл жизни в познании; надеюсь на встречу с леди, которая разделила бы со мной остаток дней. Мир и покой домашнего очага — вот чего мне недостает, миссис Эмерсон.

— Не нашли такую? В лице мисс Минтон, к примеру?

— Боже упаси! Вы шутите, миссис Эмерсон? Мир и покой рядом с мисс Минтон? Да они ей неведомы. О нет! Мне нужна спутница сдержанная, тихая... домашняя, если уж на то пошло. — Лорд Сент-Джон опустил блюдце с чашкой на столик. — Вот одна из причин, миссис Эмерсон, из-за которых я рискнул явиться незванным. Хотелось бы извиниться и объяснить свою вчерашнюю грубую выходку. Видите ли, Маргарет... мисс Минтон я знаю с детства; наши семьи живут по соседству в Глостершире. Маргарет мне как сестра. Понимаю, что она выросла, но не могу отказать себе в удовольствии поддразнить ее, как бывало в детстве. Малышка очаровательна, но уж очень серьезна. И все же я был не прав. Не следовало открывать ее секрет... хотя какой уж тут секрет! Ее бабушку знает вся Англия.

— Полностью с вами согласна, ваша светлость. Вы были не правы. Будьте любезны передать чашку. Благодарю. И потому приносить извинения вам следовало бы не мне, а мисс Минтон. Если это то самое дело, которое привело...

— Не совсем. Однако добрый совет, тем более из ваших уст, миссис Эмерсон, невозможно переоценить.

Сент-Джон по-приятельски улыбнулся горничной, которая внесла поднос с сандвичами. Девушка мило зарделась. До сих пор я не видела эту хорошенькую, совсем юную особу среди горничных. Видимо, ее повысили в должности после ухода нескольких подопечных миссис Уотсон.

Приятно, конечно, побеседовать с неглупым джентльменом, но время поджимало. Эмерсон вот-вот должен был вернуться, да и дети заждались.

— В таком случае... — протянула я.

Его светлость намек понял.

— Мне хотелось услышать ваше мнение по поводу странных происшествий в музее. Правда ли, что вы с профессором взялись расследовать так называемое дело «мумии-убийцы»? Это не праздное любопытство, уверяю вас, миссис Эмерсон. Будучи патроном Британского музея и другом мистера Баджа...

— Ваш интерес более чем оправдан, милорд. Слухи о нашем участии в расследовании, я бы сказала, сильно преувеличены. Официального приглашения от полиции мы не получали. От руководства музея тоже.

— У меня есть все основания полагать, что приглашение последует, и очень скоро.

— Неужели?

— Мистер Бадж... как бы поточнее выразиться... одним словом, он напуган. Его трудно винить. Маньяк, объявивший войну египтологам, кого угодно...

— А! Выходит, не мне одной пришла в голову эта мысль! Версия здравая, милорд, но разве есть подтверждение? На кого-то снова напали? Кто-нибудь получил письма с угрозами?

— Насколько мне известно, нет... — задумчиво произнес Сент-Джон. — Но предположим, что письма были... Ваши коллеги могли и смолчать о них — из опасения, что их неправильно поймут, или, скажем, из нежелания общаться с прессой.

— Не исключено, но маловероятно. Позвольте заметить...

Нас прервали самым неожиданным и грубым образом. И кто бы, вы думали? Не кто иной, как мой грешный, подвергнутый аресту отпрыск. Дверь с грохотом распахнулась, Рамсес на всех парах влетел в гостиную и застыл передо мной, хватая ртом воздух, словно рыба на берегу.

Я взвилась с кресла.

— Рамсес! Кто позволил тебе выйти из комнаты? Немедленно...

— В сложившихся... обстоя...тельствах, — выдохнул Рамсес, — я... счел возможным... У меня...

— Возвращайся к себе. Немедленно.

— Мамочка, у меня в комнате...

— Сию же секунду, Рамсес!

— ...пожар!

Моя надежда на то, что это всего лишь уловка юного хитреца, не оправдалась. Прихожая наполнилась криками и гарью; лестница плавала в клубах едкого свинцового дыма. Опередив его светлость и Рамсеса, я ринулась на второй этаж, где половина всех домашних слуг металась без толку, и лишь один из лакеев на пару с Перси поспешно срывали занавески в комнате Рамсеса и затаптывали языки пламени.

Мне хватило одного взгляда, чтобы успокоиться. Катастрофа вызвала больше шума, чем разрушений, но если бы не своевременная помощь... страшно подумать, во что бы обошлось Эвелине и Уолтеру их гостеприимство! Лакей мою благодарность не принял.

— Это все юный джентльмен, мэм. Я бы не успел.

Черный от копоти Перси скромно забился в уголок.

— Не стоит беспокоиться, тетя Амелия, — заверил он. — Ожогов нет. Я помогал Рамсесу с химическим опытом и случайно опрокинул горелку. Это моя вина. Я несу всю ответственность.

Только этого мне и не хватало! Драка мальчишек в присутствии лорда Сент-Джона поставит крест на моей репутации. А стычка неизбежна. Эффект магической формулы Перси не раз проверен...

Как ни странно, Рамсес на заклинание не отреагировал. Помолчал, озадаченно склонив голову, как будто поведение «подопытного экземпляра» поставило его в тупик.

— Ответственность несу я, — произнес он негромко. — Мне не следовало подпускать к химикатам человека, не имеющего опыта работы со взрывоопасными веществами.

— С какими именно? Что это за эксперимент... нет, не нужно. Я передумала. Ну вот что, Рамсес. Принимать гостей тебе не запрещали. О бунзеновской горелке я тоже не подумала — просто потому, что прежде ты не экспериментировал со взрывоопасными веществами. Одним словом, винить тебя не в чем. Скажи спасибо кузену за то, что так легко отделался.

Рамсес открыл было рот... и промолчал. А я предпочла не настаивать.

Лорд Сент-Джон, наблюдавший за этой сценой с порога, весело хмыкнул:

— Не забыли нашу недавнюю беседу о молодежи, которой нужно... гм... отдать дань развлечениям? Мы с этими юными джентльменами — родственные души, миссис Эмерсон. Который из них ваш?

Я представила «юным джентльменам» его светлость лорда Сент-Джона. Перси, как всегда, был на высоте. Отвесил учтивый поклон и выразил сожаление, что «лишен возможности пожать руку его светлости». Рамсес тоже себе не изменил. Лорда Сент-Джона он подверг тщательнейшему осмотру с головы до ног и обратно. Разразиться одной из своих нескончаемых речей ему, однако, не удалось. Вслед за душераздирающим визгом из коридора понеслась знакомая песня: «Умер, умер, о-о-о... умер...»

— Проклятье! — Я чуть не откусила себе язык. Хорошенький пример для детей... и для его светлости. — Позови сестру, Перси. Пусть зайдет и убедится, что ты невредим, иначе истерики не избежать.

Вот когда его светлость меня по-настоящему удивил! Мы и глазом моргнуть не успели, как лорд Сент-Джон подхватил на руки голосистый колобок в кружевах и оборочках.

— Ш-ш-ш, куколка, — промурлыкал он. — Никто не умер; огонек уже потушили; твой дорогой братик — настоящий герой. Он всех нас спас!

Рев как ножом отрезало. Барышня расцвела, разулыбалась; пухлые ручонки обвились вокруг шеи Сент-Джона. Лицемерка! Выхватить бы ее из этих порочных объятий и трясти до тех пор, пока от дурацких локонов и намека не останется!

— Иди к себе, Виолетта, — приказала я. — Поставьте ее, ваша светлость. Прошу прощения за безобразный спектакль.

Сент-Джон напоследок прижал к себе Виолетту. Та заверещала от восторга.

— Ну что вы, миссис Эмерсон! Я обожаю детей. Особенно таких вот прелестных девчушек.

Мой дорогой Эмерсон не признает ни одну религию и от посещения служб отказывается наотрез. В Кенте я всегда брала с собой Рамсеса. Сомневаюсь, правда, чтобы он что-нибудь выносил из невнятного бормотания отца Уэнтворта. У нашего милейшего викария всегда каша во рту — ничего разобрать невозможно. Но посещение Божьего храма умиротворяет душу и дает отдых телу; прихожане церкви Св. Уинифреда всегда рады подремать под монотонный говорок викария.

Воскресным утром я повезла детей в церковь Св. Маргариты, что в Вестминстере, где службу вел архидьякон Фредерик Фармер — один из самых почитаемых в графстве проповедников. Детки исчерпали запас моего терпения задолго до начала службы, так что надежда оставалась только на отца Фредерика. Тема проповеди — «Братская любовь» — не могла должным образом не подействовать на моих малолетних спутников.

Виолетта превзошла себя. Когда от истерических воплей дрогнули стены, я бросилась из нашей спальни на второй этаж, в полной уверенности, что Рамсес преподнес барышне мумифицированную крысу или в лучшем случае отбеленную тысячелетиями кость из своей египетской коллекции. Ничего подобного! В детской меня встретили бледная, до смерти запуганная нянька и опухшая от злых слез Виолетта. Пританцовывая на груде цветастых оборочек, девчонка вопила во все горло:

— Гадкие! О-о-о... гадкие! Старые! Мятые!

Насчет «мятых» она попала в точку. Утюжка ногами одежду не украшает. Признаться, после этого эпизода у меня опустились руки. Виолетта неисправима. Даже моих сил не хватит, чтобы выбить из нее материнскую дурь.

Ни у драчунов, ни у нашей плаксы служба успеха не имела. Барышня весь обратный путь оплакивала свои «гадкие» наряды, а Рамсес обозвал Перси распроклятым экскрементом.

— Ты где этого набрался, Рамсес? — Моему возмущению не было предела. — Откуда тебе известно это слово?

— В путеводителе по Лондону прочитал, мамочка. В соответствии с твоими рекомендациями я приступил к расширению кругозора. На третьей странице путеводителя говорится, что «верхний пласт почвы под Стрэндом состоит из красно-желтого грунта в смеси с экскрементами». Поскольку я никогда не упускаю случая пополнить свой словарный запас, то обратился к словарю. Тебе будет интересно узнать, мамочка...

Рамсеса я до конца дня отправила в его комнату. Перси и Виолетту — после минутного раздумья — тоже. Несправедливо, конечно, но иного способа сохранить собственный рассудок не было.

Эмерсон улизнул, оставив записку с туманным обещанием вернуться после шести. Я провела несколько часов уединения в библиотеке за чтением «Истории Древнего Египта» (профессор поработал на славу, но без кое-каких исправлений все же не обошлось), а затем насладилась чаем (одна!) в нашей уютной тихой спальне.

Автор манускрипта не задержался. Вскоре после назначенного часа в коридоре раздались знакомые шаги, дверь со знакомым треском распахнулась, но Эмерсон почему-то застрял на пороге.

— Из-за чего сыр-бор, миссис Уотсон? Ну донес я этот таз, и что с того? Вы только взгляните на эту девчушку: котенок и то больше. Нужно было лакея послать!

— Да, профессор, но она сама предложила...

— Похвально. Но неразумно. Дайте-ка сюда... будьте любезны... в сторонку...

Из глубины коридора донесся топот. Запыхавшийся Гаргори затормозил у самой двери.

— Профессор! Вам пакет, сэр! Только что принес посыльный!

— Ну и что мне прикажете делать? Видите, таз с водой держу. Отдайте миссис Эмерсон.

С тазом в вытянутых руках Эмерсон прошествовал в ванную.

— Привет, Пибоди!

— Добрый вечер, дорогой.

Плеск, грохот, проклятия. Мокрый, но чрезвычайно довольный собой, Эмерсон вернулся в комнату.

Миссис Уотсон удалилась, удрученно качая головой. Сконфуженная горничная прошмыгнула мимо нас и скрылась в ванной; Гаргори с достоинством протянул мне серебряный поднос. Я даже залюбовалась. Недурственный был бы дворецкий, если бы не сияющая на круглой физиономии широченная улыбка. Еще одна чистая душа пала жертвой профессорского обаяния.

— Спасибо, Гаргори. — Я взяла с подноса перевязанный и запечатанный пакет.

Эмерсон рухнул в кресло рядом со мной и задрал ноги на каминную решетку.

— О-о! — блаженно выдохнул он. — Дома-то как славно, Пибоди! Особенно без... я хотел сказать... где дети?

Пришлось объяснить. Пополнение отпрыском словарного запаса папочку развеселило.

— Так и сказал?! — Эмерсон зашелся в хохоте. — Экс... ха-ха-ха!... кремент?! Ей-богу, Пибоди, могло быть и хуже! А в целом как день прошел?

— В целом неплохо. Ну а ты что скажешь, дорогой? Где пропадал?

— Прогулялся... Заглянул к Баджу...

— К мистеру Баджу? Боже правый, но зачем? Общих дел у вас нет, а светские визиты не в твоем духе.

— Ха-ха! Он тоже удивился. Ты только представь, Пибоди, этот чертов идиот...

— Эмерсон! — Я скосила глаза на дверь в ванную.

— А! Девочка еще там? Какого... что она там делает?

— Надеюсь, как всегда, готовит ванну. И вытирает после тебя лужи. Не отвлекайся. Речь шла о мистере Бадже. Что тебя к нему привело?

— Я предложил развернуть мумию.

— Развер... Дьявольщина! Это еще зачем?!

— Пибоди-и-и! Ай-ай-ай! — Профессор с коварной ухмылкой кивнул на дверь в ванную. — Превосходная идея! Додумался, пока... гулял по парку. Угу, точно. Пока гулял по Гайд-парку. Видишь ли, дорогая моя Пибоди... вчерашний спектакль, к счастью, закончился удачно. А если бы произошла трагедия? Всеобщая истерия достигла такого уровня... Да, кстати! Ты знаешь, что один из твоих друзей-щелкоперов состряпал статейку о психе в леопардовой шкуре? Якобы «жрец» в прошлой жизни был возлюбленным принцессы. Эх, жаль, опоздал я... Хотел ведь продать эту идею. Озолотились бы!

— Не паясничай, дорогой, умоляю. Ты уходишь от темы.

— Точно, ухожу, — беззаботно согласился Эмерсон. — Так вот... Мне пришло в голову, что пора бы положить конец всей этой галиматье, пока никто не пострадал. Для музея в подобных представлениях тоже ничего хорошего нет.

— В этом ты прав, Эмерсон. Хотелось бы только узнать, при чем здесь процедура — малоприятная, между прочим, — раздевания Хенутмехит?

— Это же очевидно, Пибоди! Откроем саркофаг; прочитаем надписи на внутренней стороне крышки — если они там есть; обнажим, с позволения сказать, иссохшую плоть и жуткий оскал египетской леди. Уж тебе-то известно, Пибоди, что самые распрекрасные мумии красотой все равно не блещут. Вот вам и конец сказке о прелестной принцессе. А вдруг у нее половины зубов не хватает? Никаким романтическим чувствам не выдержать встречи с престарелой беззубой леди.

Я тоже пристроила ноги на решетке и взяла руку Эмерсона в свою.

— Ах, дорогой! Тысячу раз говорила и еще столько же повторю! Широта твоего интеллекта сравнима лишь с глубиной твоего же знания человеческой натуры! Блестяще, Эмерсон! Просто блестяще!

Мужчины тщеславны; комплименты они любят не меньше, чем дамы, уж поверьте моему опыту, читатель. Любимый расплылся в улыбке и в благодарность приложился губами к моей руке.

Правда, я подозревала, что супруг со мной не до конца откровенен. Человеколюбие, возможно, и главная, но наверняка не единственная причина его желания лишить одежд древнеегипетскую леди. Ради даже самой завалящей пирамиды я, к примеру, готова хоть на край света пешком идти. Эмерсон к мумиям относится куда спокойнее, но он их все-таки любит... Никогда мне не забыть одну из наших первых встреч и ту нежность, с которой профессор слой за слоем снимал обертки с вот такой же мумии. Стоит ли добавлять, что увлечение нашего отпрыска досталось ему именно от папочки?

— К тому же ты получишь превосходный шанс прочитать лекцию о древнеегипетских проклятиях, — добавила я. — И объяснить народу, что их просто не существовало.

— Угу, — помрачнел мой дорогой супруг. — Объяснил бы, если в меня допустили к мумии.

— То есть? Бадж отверг твой план?

— О нет! План-то он как раз одобрил! Твои слова повторил, Пибоди. Блестяще, говорит...

— Так почему...

— Потому, дорогая моя Пибоди, что чертов... э-э... отъявленный сукин... э-э... негодяй решил нагреть ручонки на моей идее!

— Ах ты бедный мой, бедный... Так старался... Послушай! Какой смысл в этой процедуре, если ее будет проводить Бадж? Он не способен сделать выводы — определить возраст, пол... и все такое.

— Сказал, что пригласит какого-то профессоришку из соседнего медицинского колледжа. — Эмерсон скрипнул зубами.

— Может, еще передумает.

Мрачная морщинка между бровей разгладилась, и любимый раскатистый смех согрел мне душу.

— Знаю я тебя, Пибоди! Не смей даже думать! Я запрещаю... слышишь?... запрещаю ходить на поклон к Баджу и просить его передумать.

— Но я всего лишь...

— ...хотела как лучше для меня. Знаю, дорогая моя Пибоди! И ценю твою заботу. Бадж, по-моему, уже передумал. Перед самым моим уходом произошло... ха-ха-ха! Странная штука...

— А именно?

Эмерсон поерзал в кресле, откинул голову на спинку.

— Настоящее представление, ей-богу! Вообрази... Бадж сидит за столом и, как обычно, несет ахинею. Твой покорный слуга меряет шагами кабинет...

— ...поливая директора...

— ...пытаясь поддерживать светскую беседу. Стук в дверь. Входит охранник с пакетом. Бадж хватается за свой дурацкий нож — тот самый, который он якобы добыл на раскопках гробницы в Асьюте, — и перерезает бечевки. Бледнеет. Зеленеет... Потеряв дар речи, в ужасе таращится на...

Драматическое повествование меня захватило.

— Отрезанное человеческое ухо? Мумифицированный член?

— Ч-что? — Эмерсон и сам потерял дар речи. — Пардон, Пибоди... И какой же именно, позволь поинтересоваться, орган человеческого тела ты имеешь в виду?

— Ступню или кисть — какой же еще?

— А-а! Не угадала. Баджу преподнесли всего лишь древнюю статуэтку. Однако напутала-то его не сама ушебти, а приложенная к ней записка.

— Вот как? И что же там...

— Понятия не имею. Бадж не дал мне ни на послание взглянуть, ни на ушебти. Я, конечно, преувеличил... гм... самую малость. Но он был напуган, Пибоди! Ха-ха-ха! Еще как напуган!

Мне было не до веселья.

— Послушай-ка, Эмерсон...

— Да, Пибоди?

— Тот пакет, что принес Гаргори...

— Дьявольщина! — Профессор подпрыгнул в кресле. — Где он?!! Что ты с ним сделала, Пибоди?!! Вот черт! Мне эта штуковина сразу показалась знакомой!

— Оглянись, дорогой. Пакет на столике.

— Ага! — Вместо того чтобы по обыкновению рвануть за бечевки и разодрать бумагу, Эмерсон принялся вертеть пакет в руках. — Точно такой же... — бормотал он. — Коричневая оберточная бумага, адрес написан черной тушью... печатными буквами... плохо очищенным пером... писал мужчина... не без некоторого образования...

Это уж чересчур. Век бы мне не видеть, что там в пакете, но и выслушивать необоснованные домыслы...

— Не сочиняй, Эмерсон! С чего вдруг ты решил, что писал мужчина? Да еще и образованный?!

— Почерк определенно мужской — размашистый и резкий. Насчет образования... слишком долго объяснять, Пибоди. Есть способы, есть.

— Что за чушь! — возмутилась я.

— Ладно... Из упаковки мы больше ничего не узнаем, — задумчиво протянул новоявленный сыщик. — Развернем осторожненько... вот так... Ха! Так я и думал!

— Что там?! Эмерсон, что?!!

— Картонная коробочка.

— О-ох... Оставь свои шуточки, дорогой! За тебя же волнуюсь!

— Извини, Пибоди. Не подумал. Так... Коробочка как коробочка. Никаких особых примет. Разве что... — Он принюхался. — Чуть заметный запах табака. Хорошего табака. Эх, Пибоди... Были же денечки, когда и я...

— Если ты сию же секунду не откроешь эту чертову коробку, Эмерсон, я завизжу!

— Трубка здорово подстегивает мыслительный процесс. Нехорошо, Пибоди. Тем, кто мнит себя великим детективом, визжать не положено. Терпение, Пибоди, терпение. Здесь могут скрываться самые неожиданные ключи к разгад...

Выхватив коробку из рук мужа, я сдернула крышку, швырнула на пол приличный ком ваты, утрамбованной сверху, и уставилась на...

— Шавабти!!!

— Не верещи, Пибоди, — ледяным тоном посоветовал Эмерсон. — И нечего махать руками. Это фаянс. Уронишь — разлетится вдребезги.

Фигурки «шавабти» (или «ушебти», как произносит Уолтер и многие другие ученые) являют собой пример сугубо практичного отношения древних египтян к жизни после смерти. В загробном мире ушебти должны были исполнять все желания умершего и делать за него всю тяжелую работу — пахать, сеять, рыть каналы в пустыне и т.д. Изготовленные из чего угодно — фаянса, камня, позолоченного дерева, — статуэтки не различались лишь формой, всегда изображая мумифицированное тело человека. В богатой гробнице археологи находили десятки, а то и сотни этих крошечных загробных слуг.

Ушебти, присланная неведомым «благожелателем», оказалась исключением из правил. Мне еще не приходилось видеть статуэтки в царственном одеянии и со скипетрами в руках. Вязь миниатюрных иероглифов, по-видимому, означала имя владельца, но я не стала тратить время на расшифровку.

— Бадж такую же получил?

— Похожую. Точнее сказать не могу: он же мне рассмотреть не дал. — Эмерсон вытащил из коробка узкую, мелко исписанную бумажную полоску. — Так-так... А ты говоришь, Пибоди, что древнеегипетских проклятий не существует. Взгляни-ка!

Взглянуть-то несложно. Прочитать — вот проблема. От недоброго предчувствия у меня тряслись руки.

— quot;На любого, кто проникнет в мою гробницу, я обрушусь как на цыпленка...quot;

— Обрушусь? Для такого текста, Пибоди, ты выбрала слишком игривый тон. Позволю себе предложить более точный перевод... Скажем, «нападу». Или хотя бы «наброшусь», но никак не...

— Ради бога, помолчи! Ты еще не слышал самого страшного: «... а Эмерсон, Отец Проклятий... УМРЕТ!»

Отзвуки жуткого пророчества еще звенели в ушах, когда грянул металлический гром, словно кто-то рядом ударил в цимбалы. Я так и подпрыгнула; Эмерсон весело фыркнул. Горничная с пустым тазом в руках, звякая плохо пригнанной крышкой, бочком просеменила вдоль стенки и юркнула за дверь.

— Читать нужно было потише, Пибоди! До смерти девочку напугала.

— Совсем о ней забыла. Но ты-то, Эмерсон! Откуда такое хладнокровие?! Это же откровенная угроза... предсказание смерти... или... хуже того...

— Хуже ничего быть не может, — небрежно бросил профессор. Он заблуждался, но не в моих интересах было напоминать, ему недавнюю встречу с Гением Преступлений, когда смерть казалась мне счастливым исходом.

— Прошу прощения, мамочка. Прошу прощения, папочка...

Нашел время!

— Как ты посмел выйти из своей комнаты! — возмутилась я. — Немедленно...

— Знаю, мамочка. Теоретически я нарушил твой приказ. Однако, учитывая, что мы с папочкой не виделись с самого утра, я посчитал возможным спуститься и случайно услышал донесшееся из-за двери вашей комнаты предсказание...

— Не мог ты его услышать, если только не подслушивал у замочной скважины!

— Будет тебе, Пибоди. В кои-то веки можно и послабление дать. — Эмерсон улыбнулся. Рамсес, не спуская с папочки глаз, осторожненько ступил через порог. В белоснежной ночной сорочке, босоногий, он выглядел такой невинной милой крохой...

— Ну что ж... — протянула я. А милая кроха только этого и дожидалась. Вмиг перелетев через комнату, Рамсес устроился на ковре у папочкиных ног на манер индийских йогов. Стоит ли добавлять, что болтал он при этом без умолку:

— Полагаю, мамочка, что беспокойство за папочку извиняет мое пренебрежение к твоему приказу. В иных обстоятельствах я, разумеется, не позволил бы себе...

— Не о чем беспокоиться, мальчик мой. Вздор и ерунда. — Эмерсон любовно потрепал черные кудри сыночка. — Очередная шутка нашего безумца — только и всего.

— Не будет ли с моей стороны бесцеремонностью попросить тебя, папочка...

— Чего уж там, Эмерсон! Пусть посмотрит. Не отстанет же, пока не увидит собственными глазами.

Папочка вручил Рамсесу коробку. Ушебти особого интереса не вызвала.

— Неплохой экземпляр, — отметил юный египтолог и сосредоточился на записке. Ненадолго. — Итак... — протянул он, наморщив гладкий лобик, — думаю, не ошибусь, если выскажу версию, что мы имеем дело с двумя текстами различного происхождения, первый из которых, если мне не изменяет память, найден в фиванской гробнице времен Девятнадцатой династии. Второй же, как вам, разумеется, известно, является выдержкой из так называемого «проклятия мертвых», примеры которого встречаются...

— Нам это, разумеется, известно, — вставил Эмерсон.

— Что же касается орфографии, — продолжал Рамсес, — не побоюсь заявить, что автор записки следует правилам египетского правописания, изложенным мистером Баджем. На мой взгляд, употребление листа камыша при написании имени Эмерсон совершенно неоправданно...

— А на мой взгляд, — не выдержала я, — ты слишком спокоен для человека, якобы преисполненного тревоги за жизнь своего отца!

— Уверяю тебя, мамочка, внешние проявления не отражают глубину моего беспокойства. Гм... Пожалуй, это вся информация, которую мы можем получить из записки. Добавлю лишь, что ее написал человек не без некоторого образования...

— Ничего себе! — воскликнула я.

— ...и плохо очищенным пером. Положение не так серьезно, как я думал, мамочка. Поскольку мистер Бадж получил такую же ушебти, мы можем сделать вывод, что преступные намерения автора записки не направлены исключительно на папочку. Любопытно было бы узнать, не стал ли еще кто-нибудь из египтологов или сотрудников Британского музея жертвой...

— Верно, мальчик мой. — Какое счастье, что сыночку время от времени требуется передышка. Эмерсон удачно воспользовался паузой. — Говорил же я тебе, Пибоди, что это всего лишь очередная дурацкая шутка. Одно цепляется за другое — и пошло-поехало! Газетчики подняли шумиху, раззадорили еще какого-нибудь психа, вот он и решил принять участие...

— Не сомневаюсь, что...

— Отправляйся наверх, Рамсес.

— Да, мамочка. Благодарю тебя за снисхождение к моему...

— Сию секунду, Рамсес!

Ну наконец-то. Сыночек поцеловал нас и удалился, прихватив с собой ушебти.

— Пусть возьмет, — махнул рукой родитель. — Малыш переживает. Не иначе как задумал провести над «уликой» опыт. А идею он подал что надо, Пибоди! Сбегаю-ка я к Питри и Куибеллу — узнаю, не получали ли...

— Позже, Эмерсон! Ты и так опоздал. Ужин...

— Идем! — с готовностью отозвался профессор. — Повар наверняка нервничает. Обойдемся без переодевания!

Надеюсь, кто-нибудь когда-нибудь изучит таинственные способы распространения информации в таких семьях, как наша. Речь, конечно, не о Рамсесе, — это случай особый. Даже в Лондоне найдутся люди, готовые по примеру невежественных египтян уверовать в сверхъестественную способность Рамсеса проходить и слышать сквозь стены. Уж не знаю, от сыночка ли нашего или от той трусливой горничной, что возилась в ванной, только Гаргори был уже в курсе событий. Дворецкий изволил поддержать идею профессора:

— Ваша правда, сэр. Неплохо бы и других порасспросить. Вдруг они получили такие же штушеб... штучки, сэр. Если желаете начать сегодня же, можете на меня рассчитывать. Все письма будут немедленно доставлены.

— Благодарю, Гаргори. Вы очень любезны.

— Не за что, сэр. Всегда готов услужить, сэр. Дворецкий удалился на кухню за вторым блюдом, а я воспользовалась моментом:

— Напрасно ты посвящаешь Гаргори во все наши дела, дорогой. Вряд ли Эвелине понравится участие прислуги в беседе за столом.

— Да, но Гаргори же не Уилкинс. От нашего дворецкого никакого толку. quot;Не могу знать, сэр! — это все, на что он способен. А Гаргори — парень толковый. Кстати...

— Что?

— Интересно, не найдется ли у него лишней трубки? Всего лишь до завтрашнего утра, пока лавки не откроются.

Сразу после ужина мы прошли в библиотеку, но написать письма коллегам в тот вечер нам было не суждено. Вооружились бумагой, перьями... а кое-кто и трубкой, которой «толковый парень» был счастлив ссудить профессора. Устроились за столом...

— К вам джентльмен с визитом, сэр... мэм! — объявил вновь возникший в дверях Гаргори.

— С визитом?! — взревел Эмерсон. — В такое время?! Проклятье! Верх наглости!

— Не ты ли собирался в такое время слать гонцов к Питри и Куибеллу, дорогой? Кто пришел, Гаргори? Покажите визитную карточку.

— Карточки у него нет, мэм. — Презрительно фыркнув, дворецкий стал до смешного похож на нашего сноба Уилкинса. — Но он настаивает. Назвался О'Коннеллом, мэм...

— О'Коннеллом, значит... — Эмерсон зловеще сдвинул брови. — Возьмите-ка мистера О'Коннелла под белы ручки... минутку... одному вам не справиться. Вот что, Гаргори. Сначала пригласите лакея покрепче, а уж затем возьмите мистера О'Коннелла под белы ручки... и вышвырните вон!

— Погоди, Эмерсон. — Я поспешила вмешаться, пока Гаргори не бросился исполнять приказ своего идола. — Мистер О'Коннелл ни за что не осмелился бы заявиться к тебе в дом, да еще в столь поздний час, если бы у него не было на то достаточных оснований. Уверена, ему есть что сказать. Не желаешь выслушать?

— Гм... Пожалуй, Пибоди... Макнуть его веснушками в пруд я всегда успею. Лично. Давайте субчика сюда, Гаргори!

— Слушаюсь, сэр!

Эмерсон горящим взглядом уставился на дверь, то ли в надежде на хорошие новости, то ли в предвкушении расправы над несчастным репортером, — гадать не берусь.

О'Коннелл, как ни странно, при виде «неистового профессора» в ступор не впал. Гаргори только открыл рот, чтобы по всем правилам представить гостя, а ирландец уже влетел в библиотеку.

— Миссис Эмерсон! — заорал он во все горло. — Профессор!!! Полиция нанесла удар! Невиновный за решеткой!