"Русский угол Оклахомы" - читать интересную книгу автора (Питерс Джефф)

Глава 17. ВИНСЕНТ КРОКЕТ, ДИПЛОМАТ

— Я не понимаю, о каких землемерах идет речь, — удивился Соломон Коэн. — Если об экспедиции, то я ничего не понимаю.

— Да что тут понимать, — проговорил Лукас, вставая из-за стола. — Давно они к нам подбирались. Вот и добрались.

— Но как они оказались здесь? Лагерь экспедиции должен еще два дня находиться на Симарроне. Даже если что-то случилось и они ушли раньше срока, то им совершенно нечего делать здесь. Я же знаю маршрут Экспедиция должна двигаться через Крофорд-Сити дальше на север. На север, а не на запад, вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаем, понимаем, — кивнул Лукас. — Они и свернут. Так и пойдут на север вдоль реки. На запад им дороги нет.

— Тогда зачем надо было переходить реку? Странно, странно. Но хорошо, что они не свернули еще куда-нибудь. Где прикажете их ловить, если они углубятся в горы? Нет, нет, что-то здесь не так. Придется их догонять.

Коэн торопливо переодевался, вздыхая и ропща на судьбу бродяги. Я решил проводить его. Джуд тоже быстро собрался.

— Куда это вы полетели? — спросил старик.

— Надо знать, кто к нам идет, — ответил Джуд.

— Зачем? Придут, тогда и узнаем. Даже чай не допили, не отдохнули. И куда вас несет, — ворчал Лукас, но мы уже натягивали сапоги.

Чемоданы фотографа так и остались не распакованными, но теперь мы погрузили их на мула. Коэн останется в экспедиции, а мы пригоним обратно и мула, и лошадь, доставшуюся ему от индейцев.

Мы поскакали через рощу и скоро увидели скопление всадников на нашем берегу реки. Я придержал Бронко, остановившись на опушке.

— А где обоз? — спросил Коэн, вглядываясь из-под руки. — И почему так много охраны?

— Не так и много. Всего-то тридцать два человека с винтовками, — сказал я.

— И один со значком федерального маршала, — добавил Джуд.

— Это не моя экспедиция, — решительно заявил Соломон Коэн, дергая поводья и пиная лошадь каблуками, чтобы она поживее разворачивалась. — Поехали допивать чай.

— Погодите, Сол, — сказал я как можно беззаботнее. — Не стоит возвращаться. Вы знаете дорогу до лагеря вашей экспедиции?

— Найду, — немного обиженно ответил Коэн.

— Я вас провожу до лагеря, — сказал Джуд. — Оставайтесь на этом месте и ждите меня.

— И долго мне ждать?

— Не знаю.

Оставив расстроенного фотографа в роще, мы помчались к ферме Лукаса. Дорога, плавно огибая зеленый холм, привела нас к проволочной ограде. Еще вчера, когда мы отправлялись к Темному Быку, этой ограды здесь не было.

За колючей проволокой сидел у невысокого костра индеец в шкуре бизона, в рыжих мокасинах и с орлиным пером в волосах. Он поднялся нам навстречу, и я сразу вспомнил этого толстяка. Это был Квато, муж одной из дочерей Лукаса.

— Они едут сюда, — сказал Джуд.

— Хорошо. — Квато размотал веревку на макушке столбика, и проволока легла на землю, пропуская наших лошадей. — Давно ждем.

— Их много, — сказал я.

— Нас тоже много.

Он снова опустился на пятки и застыл над костром, словно собирался немного подкоптить свое плоское лицо, чтобы его не приняли случайно за белого.

Джуд скептически оглядел его наряд и поправил свои черные перья на шляпе. Наверно, у команчеро готовы были сорваться с губ кое-какие замечания, но он сдержался. Мне тоже хотелось поговорить с Квато, но и я промолчал. Его гордая фраза «Нас тоже много», наверно, относилась ко всему племени, разбросанному по Оклахоме. Или даже ко всем родственникам Квато со стороны жены. Да их и в самом деле было много, но где они? Мне хотелось бы видеть их здесь, в боевом охранении или хотя бы в составе караула. Но здесь сидел один безобидный толстяк с недостаточно закопченной физиономией.

Лукас уже был у своего дома. Рядом стояла женщина в голубом платье с белым воротничком и в шляпке с кисейными оборками. Она повернулась к нам, и я узнал Энни.

— Наконец-то, — сердито сказала она. — Мистер Крокет, отец настаивает, чтобы вы были рядом со мной. Хорошо, вы будете рядом. Но не вмешивайтесь в разговор, как бы вам того ни хотелось. Говорить буду я.

Я вопросительно посмотрел на Лукаса.

— Мы так всегда делаем, — сказал старик. — Со всеми властями говорит Энни. Она тут хозяйка. Но сегодня я боюсь оставлять ее одну.

— Что я должен делать? — спросил я.

— Быть рядом. Они должны видеть, что у этой юной леди есть мужчина, — Лукас подмигнул мне.

— Папа! — Энни грозно глянула на меня и одернула платье. — Как я выгляжу? Все в порядке? Пора шить новое платье, это уже тесное. Вот сфотографируюсь в нем, и подарю кому-нибудь. А где мистер Коэн?

— Прячется от федерального маршала, — сказал Джуд. — Лукас, их много, и они не похожи на простых землемеров. У них большие винтовки за спиной, как у солдат.

— Может быть, это и есть солдаты. Федеральный маршал не ездит без охраны.

— Я присмотрю за ними, — сказал Джуд, и ушел, ведя за собой мустанга.

— Пора, — решительно сказала Энни.

Мальчишки вывели из конюшни вороного мерина под дамским седлом. Я поддержал стремя, за что был награжден очередным грозным взглядом.

Когда и я забрался в седло, старик подал мне объемистую, но легкую шкатулку:

— Винн, здесь все наши бумаги на эту землю. Договор, который ты привез. Вырезки из газет. Земельные планы. Здесь все, что у нас могут потребовать эти землемеры. Энни все знает, она справится.

— Я должен все время держать эту шкатулку? Или ее можно пока уложить в сумку?

— Держи перед собой. Пусть видят, что у нас много бумаг.

— Но тогда у меня будут заняты руки.

— Ничего. Об этом не беспокойся.

— Пора, пора, — торопила нас Энни. — Встретим их у самой ограды.

— Не беспокойся, — повторил Лукас и перекрестил меня на дорогу.

Догоняя Энни, я приоткрыл шкатулку и заглянул в нее. Шкура, сложенная вчетверо, лежала сверху, под ней виднелись бумажные листки, но сбоку еще оставалось вполне достаточно места для моего короткоствольного кольта. Я вытянул его из потайной кобуры, которую носил на поясе за спиной, и втиснул между бумагами и боковой стенкой. Теперь шкатулка закрывалась не так плотно, как раньше, но зато мне стало гораздо спокойнее.

Нас уже ждали. Двое всадников стояли по ту сторону колючей проволоки, а Квато все так же невозмутимо сидел у костра. Эта мирная картина встревожила меня, потому что я не видел остальных «гостей». Если по дороге их не унесло смерчем и не убило молнией, то они скорее всего стоят сейчас за холмом. Почему? Не хотят мешать переговорам? Я оценил их деликатность и поудобнее перехватил шкатулку.

— Добрый день, мэм, — человек в черном сюртуке с маршальским значком приподнял высокую шляпу. — Федеральный маршал Баррет из Гудворда.

— Это довольно далеко, — произнесла Энни тоном южной аристократки, которая изнемогала даже от прогулки по балкону своего дворца. — Что заставило вас проделать столь нелегкий путь?

— Служебный долг, мэм, служебный долг. Насколько я понимаю, вы — миссис Энн Уолк…

— Мисс, — высокомерно поправила Энни.

— Мисс Уолк, — продолжил маршал, — хозяйка этого участка, владелица дома и приемная мать двоих детей18. Все верно?

— Да, мистер Баррет.

— Мне бы хотелось проехать дальше по дороге, которая проходит через ваш участок, — застенчиво улыбаясь, произнес маршал.

— В чем же дело? — улыбнулась в ответ Энни. — Пожалуйста, проезжайте. Квато, пропусти мистера Баррета.

— Я не один, — извиняющимся тоном произнес Баррет. — Могу ли я проследовать по вашей дороге вместе со своими спутниками?

— Конечно, нет, — мягко ответила Энни. — На земле много других дорог, пусть ваши спутники проследуют по ним. А эта дорога проложена только для тех, кого мы сами приглашаем.

Я следил больше за спутником Баррета, чем за ним самим. Маршал сразу показался мне человеком рассудительным и покладистым. А вот парень, который держался за его спиной, требовал к себе особого внимания. Он был одет дорого, даже очень дорого. Шляпа из тисненой замши цвета слоновой кости. Высокие черные сапоги с рыжими вставками. Серебряные шпоры с невидимыми колокольчиками — они позванивали даже сейчас, когда он неподвижно сидел в седле. Представляю, как они поют при ходьбе. На пальцах его блестели сразу два золотых перстня. Уверен, что и на другой руке их было не меньше. Но больше всего меня привлек блеск значка на его малиновом жилете. Это была шерифская звезда.

Видимо, перехватив мой взгляд, маршал Баррет поспешил представить нам красавчика:

— Со мной Скотт Фримонт, начальник охраны Горнорудной Компании Берга.

— А те парни, что топчутся за холмом, они тоже с вами? — не выдержал я.

Баррет и Фримонт одновременно оглянулись, но, конечно, никого не увидели. Наверно, их разозлило, что они попались на мою уловку. Фримонт поправил свою звезду и сказал:

— Мы здесь не на прогулке. Нам надо нанести на новый земельный план расположение заявочных столбов, которые наша компания установила в Мертвой Долине. Мы не повредим ваши посевы и постройки, мы только проедем в долину и вернемся обратно.

— В долине нет никаких заявочных столбов, — твердо сказала Энни.

— У меня земельный план компании. Столбы обозначены — значит, они там.

— В долине никогда не было людей из вашей компании. Впрочем, не будем спорить, — Энни повернулась ко мне. — Договор, пожалуйста.

Я приподнял крышку шкатулки и, придерживая револьвер, вытянул енотовую шкуру. Энни развернула ее и подъехала ближе к ограде. Баррет и Фримонт тоже приблизились и так, стоя по разные стороны колючей проволоки, начали сверять документы.

Я думал, что это займет от силы пять минут. Но у Фримонта и Баррета, наверно, было слишком много свободного времени. Сначала они долго изучали договор, затем потребовали какие-то протоколы. Потом занялись газетами. По местным правилам, для закрепления участка земли за собой поселенцам требовалось не менее шести раз опубликовать заявку в любой, ближайшей к месту жительства газете. Фримонт так внимательно изучал каждую из предъявленных газет, словно это были векселя. Он смотрел их на свет, сверял даты публикаций, и даже тер пальцем шрифт.

Энни сохраняла высокомерное равнодушие, всем своим видом показывая, что она привыкла к таким проверкам. Больше того, как только Фримонт вернул мне последнюю газету, она потребовала предъявить ей тот самый земельный план Горнорудной Компании, в котором были отмечены несуществующие заявочные столбы.

Под укоризненным взглядом федерального маршала Фримонт долго перебирал листы в пухлой кожаной папке и наконец выудил оттуда какой-то смятый и надорванный на сгибах клочок бумаги. Он выглядел совсем не так внушительно, как наша енотовая шкура. Линии на нем еле виднелись, и подписей было не разобрать, но Фримонт прекрасно видел на этой пожелтевшей бумажке все, что хотел увидеть.

Еще полчаса, наверно, потребовалось, чтобы убедить и его, и маршала в том, что на плане десятилетней давности изображен другой берег реки. Тот самый, где и были устроены угольные карьеры, согласно заявочным столбам.

— Чем еще я могу вам помочь, джентльмены? — спросила Энни.

— Спасибо, мэм, — ответил маршал. — Примите мои извинения. Это недоразумение. Его вполне можно было избежать, если бы шериф Фримонт повнимательнее прочитал все надписи на своем плане. Но его оправдывает одно обстоятельство, мэм. Он только сегодня приступил к своим обязанностям.

— Погодите, маршал, — резко остановил его Фримонт. — Вы слишком рано сдаетесь. Эта шкура, которую нам тут показали, стоит, наверно, долларов двадцать. Ее можно продать в шоу Буффало Билла. Публика любит поглазеть на всякие мокасины и засушенные головы. Но это не документ. Кто такой этот Темный Бык, чтобы распоряжаться землей Соединенных Штатов Америки? Кто позволил ему продавать всю долину от реки до скал какой-то русской общине? А вы знаете, маршал, что именно Темный Бык похитил инженера Скилларда? Вы знаете, что он готовит бунт? Что вы скажете, когда его индейцы устроят резню в шахтерском поселке?

Энни подняла руку.

— Если позволите, мистер Баррет, я за вас отвечу на все эти вопросы. Первое. Темный Бык — избранный путем голосования лидер местного населения. Второе. Он распоряжается землей своего племени по договору с правительством. Третье. Инженер Скиллард сейчас находится у себя дома. Четвертое. Ни кайова, ни команчи не могут готовить бунт, потому что нельзя бунтовать против самих себя. А вся власть на этой земле принадлежит именно им. По крайней мере, будет принадлежать до тех пор, пока они не выразят желания присоединить Оклахому к вашему союзу штатов.

Когда она отчеканила последнюю фразу, я был готов аплодировать. И не только я.

— Где вы учились, мисс Уолк? — спросил маршал Баррет.

— Я изучала американское законодательство у судьи Бенсона, — скромно ответила Энни, поправляя шляпку.

— Это хорошая школа. Благодарю вас, мисс Уолк, — сказал Баррет. — Надеюсь, наша следующая встреча будет более приятной.

Фримонт процедил:

— Сомневаюсь. Следующая встреча произойдет в окружном суде, на слушании дела вашего братца, Питера Уолка. Если бы его родственники были более сговорчивыми, дело можно было бы закрыть прямо сейчас. Но вы сами все испортили, мисс Уолк.

— Бросьте, Скотт, — сказал маршал. — Что вы так рветесь в эту долину? Хотите найти там золото? Нет там никакого золота. Одни кости погибших бизонов.

— Я не рвусь в долину. Я исполняю свои обязанности, — вдруг повеселев, сказал Фримонт. — Ну что же, прощайте, мисс Уолк!

Кажется, я что-то прозевал. Фримонт явно получил какой-то знак, которого я не заметил. Возможно, до сих пор он просто тянул время, отвлекая нас пустыми разговорами.

Из-за холма показались несколько всадников. Они стояли боком к нам, готовые в любой момент снова спрятаться. Фримонт помахал им шляпой, и они исчезли.

— Что с моим братом, мистер Баррет? — спросила Энни.

— Его задержал Маккарти. Ошибочно. Я отпущу его, как только вернусь в поселок, — улыбаясь, проговорил маршал. — Всего доброго.

— Поехали, маршал, поехали, здесь не о чем разговаривать!

Фримонт неловко развернул жеребца и поскакал прочь. Посадка выдавала в нем горожанина. Пока он стоял на месте, это не было заметно, но в движении он ссутулился и поднял плечи, подпрыгивая в седле. Маршал не спеша, шагом, направил за ним свою кобылу.

— Вот он какой, Баррет, — произнесла Энни, глядя ему вслед. — Говорят, у него внутри сидит несколько пуль. В спине, в голове и под самым сердцем. Поэтому он такой спокойный и медлительный.

— Вы довольны, мэм? — спросил я. — Можем возвращаться?

— Мне надо в поселок. Надо забрать Питера из участка.

Квато зашевелился у костра, отгоняя дым ладонью.

— Энни, я могу отпустить людей? — спросил он. — Как мне надоел этот дым!

— Да, спасибо.

Квато поднялся и сбросил с плеч тяжелую шкуру. И сразу же ожила сухая трава, устилавшая склон холма. Она зашевелилась, зашуршала, и многочисленные фигуры индейцев выросли над ней, стряхивая с себя сухие пучки и стягивая с головы накидки из мешковины. Не говоря ни слова, они ушли за холм, и бурое море травы сомкнулось над их следами.

— Маршал все понимает, — сказал Квато. — Как только они подъехали, я сказал им, что здесь земля кайова. Новый шериф начал ругаться, а маршал только улыбнулся и попросил его замолчать, если он дорожит своим скальпом. Я спросил, где старый шериф. А этот болтун сказал, что старого шерифа повесили. Как думаешь, он сказал правду?

— Разве можно верить мужчине, который носит столько золота?

— Вот и я думаю, что белые никогда не повесят шерифа.

— Ты проводишь меня, когда я поеду за Питером? — спросила Энни.

— Мы все проводим тебя, — важно кивнул индеец. — Надо проучить этого городского болтуна.

На меня она даже не оглядывалась. Как будто я не мог ее проводить. Как будто я никогда ее не провожал. Как будто меня и не было здесь.

Подскакал Джуд. Он держал карабин на коленях.

— Я видел дым, — сказал он. — Поеду посмотрю.

— Где? — спросила Энни.

— Гэмблы.

— Черт! — я ударил кулаком по седлу. — Обошли с фланга!

Энни только успела прокричать нам вдогонку:

— Джуд! Посмотри и возвращайся! Только без стрельбы!

И снова, в который уже раз, я почувствовал легкую обиду на эту девчонку. Она по-прежнему не упускала случая напомнить мне, что я здесь чужой. Впрочем, так оно и было. Завтра мы с Крисом отправимся дальше, и когда мы доберемся до Нью-Йорка, я наверняка позабуду про эту колдунью.

Я поравнялся с Джудом и спросил его:

— Почему Энни все зовут колдуньей?

— Потому, что она колдунья.

— И в чем ее колдовство?

— Она ходит там, где не могут пройти команчи. Ее слушаются звери. Она видит пейот.

— Что видит? — переспросил я.

— Пейот. Только она может его собирать. Больше никто.

— Да разве пейот растет здесь? Это мексиканский кактус, его здесь не может быть.

— Он растет здесь, но его никто не видит. А она видит. Потому что колдунья.

— А где колдунья изучала американское законодательство?

— В салуне Бенсона. Зимой она моет у него посуду и лечит его семью. Крокет, ты слишком много спрашиваешь про Энни.

— Никогда не видел живую колдунью.

Мы проехали половину пути до фермы ирландцев, когда впереди над лесом поднялось мутное облачко дыма.

— Опять дым, — команчеро показал стволом карабина на лес.

— Вижу. Что там может гореть? — спросил я и сам себе ответил: — Гореть может все.

Я повернул своего Бронко вверх по косогору, вслед за Джудом, и, поднявшись повыше, достал бинокль.

— Крокет, солнце, — сказал Джуд, вытягивая подзорную трубу.

— Что бы я без тебя делал, — поблагодарил я, прикрывая ладонью линзы бинокля, чтобы не выдать себя отблеском. Стекло подзорной трубы пряталось в тени черного широкого кольца. Это была хорошая труба. Вполне возможно, что именно через ее стекла адмирал Дрейк разглядывал испанские галеоны, тяжело загруженные золотом. Но сейчас даже такая труба не могла бы разглядеть впереди ничего, кроме неподвижных верхушек деревьев и дымных, слоистых колец над ними.

Мы припустили вперед. Кони дружно перемахнули через проволочную изгородь и помчали прямо по зеленеющим всходам. Обогнув густой лес, мы увидели вдалеке дымящийся фургон. Зеленая рубашка висела на задранном к небу дышле. Тент сгорел, и только черные лохмотья свисали с покосившихся дуг.

Несколько всадников, вытянувшись в плотную колонну, двигались от фургона по дороге в сторону белого дома с черными ставнями, который виднелся между деревьями на вершине холма.

— У ирландцев гости, — сказал Джуд. — Крокет, скажи Квато, пусть пришлет сюда людей.

— Сам скажи, — ответил я, передергивая затвор карабина.

Он снял шляпу и, сложив, сунул ее за пазуху. Встряхнул головой, и его черные длинные волосы упали на плечи.

— Тогда держись справа, — сказал он. — На бросок камня. Все, кто слева — мои, кто справа — твои. Готов?

— Да, сэр.

— Стреляй.

— Далеко.

— Ничего, услышат, — сказал он и, резко наклонившись, послал своего мустанга с места в галоп.

Хитрый команчеро решил сберечь один патрон за мой счет. Но и я не стал тратить боеприпасы зря. Вытащив из-за спины свой маленький кольт, я выстрелил в воздух.

Всадники остановились. Джуд стремительно удалялся от меня. Он вскинул карабин над головой и завизжал так, что даже мой Бронко прижал уши.

Вопль команчей подействовал на далеких всадников гораздо сильнее, чем мой хлопок из револьвера. Они развернулись и быстро поскакали обратно.

Я мчался справа от команчеро, высчитывая дистанцию. Если они не остановятся, мы их не догоним. Неужели они не видят, что нас только двое? Я насчитал девять лошадей. Девять стволов против двух, почему бы им не остановиться?

Джуд выстрелил на скаку, и на дороге вскинулся белый фонтанчик пыли. Недолет словно подхлестнул убегающих, и они помчались еще быстрее, поднимая за собой густую пыль. Когда мы приблизились к сгоревшему фургону, всадников уже не было видно за лесом.

Джуд соскользнул с коня и, низко пригнувшись, зигзагом побежал к фургону. Я вертелся в седле, водя стволом винчестера по сторонам. Но вокруг не было никого. Только между деревьями на опушке леса на миг показалась длинноухая голова мула — показалась и снова опустилась, спрятавшись за кустами.

— Крокет, сюда! — позвал Джуд.

Я подбежал к фургону. Его дымящиеся, обугленные стенки были пробиты пулями. Щепки валялись повсюду. Похоже, стрелки палили по тем, кто прятался от них в фургоне, неторопливо объезжая его по кругу. А потом подожгли. Старый бандитский обычай. Ограбленные фургоны переселенцев сжигали вместе с трупами.

Мы вытащили два обугленных, скрюченных тела и накрыли их своими одеялами. Следы лошадей и стреляные гильзы привели нас еще к одному телу. Это был старик с топором, намертво зажатом в кулаке. Рядом валялся сломанный винчестер.

— Гэмблов больше нет, — сказал Джуд.

— Надо посмотреть в доме.

— Там пусто. Они жили втроем.

— Ну что же… Мы знаем, кто это сделал.

— Уже не догоним.

— В лесу бродит лошадь, — сказал я. — Или мул.

— Поймай, заберем с собой. Хорошо, что лопата не сгорела. Похороним их вместе, они не обидятся.

Он поплевал на руки и вонзил лопату в землю прямо там же, у дороги, рядом со сгоревшим фургоном.

Я направился к лесу. Под ногами часто попадались стреляные винтовочные гильзы. Подняв одну, я понял, что мальчишки были расстреляны из винтовок Маузера.

Из-за деревьев на меня смотрел мул, навьюченный черными чемоданами. Наверно, он признал во мне своего, потому что несмело тронулся навстречу. Я тоже узнал его, потому что совсем недавно сам грузил на его костлявую спину эти чемоданы.

Почему-то я сразу решил, что фотограф тоже убит. Не знаю, как он здесь оказался, но он никогда не бросил бы свои чемоданы без присмотра. Но его не видно. Значит, он убит. Лошадь они взяли с собой, а мула могли и не заметить.

И вдруг я услышал рядом с собой низкий хрип. Я замер.

— Крокет… Крокет… Я здесь…

Фотограф сидел между корнями старого толстого тополя, прикрытый сломанной веткой. Я мог бы сто раз пройти мимо и не заметить его.

— Вы здорово спрятались, Сол! — я осторожно отодрал надломленный сук от ствола и отбросил ветку. — Что вы тут делаете? Мы же договорились…

— Дайте мне сказать… — прохрипел он, вытирая рот окровавленным платком. — Я увидел, что они поехали сюда. Поехал за ними. Незаметно. Слушайте. Это Хаммер. Это сделали его люди. Их было двое, они стреляли по фургону. Я не выдержал и стал стрелять в них. Но появились другие. Много других. Я не знал, что их много. Меня ранило, я упал. Отполз за деревья. Спрятался. Они еще долго стреляли. Искали меня. Но они торопились. Уехали…

Он замолчал и снова вытер рот. Поглядел на платок, отбросил его и провел по губам рукавом, размазав по серому лицу кровь.

— Не говорите ничего больше, — попросил я. — Сейчас мы вас доставим в такое место, где лечат любые раны. Вы только держитесь, Сол, держитесь.

— Мальчики… Как они?

— Убиты, — сказал я. Не смог соврать, хоть и следовало бы.

— Убиты… Слушайте, Крокет. Это Хаммер. Все в чемодане. Отдайте маршалу Баррету. Он разберется. Повторите.

Я ничего не понимал, но послушно повторил:

— Все в чемодане. Отдать Баррету.

— Отлично, Крокет.

Он закрыл глаза и тяжело выдохнул.

— Бросьте, Сол, — грубо сказал я. — Мы с вами не в театре. Никаких последних вздохов, слышите? Вы еще должны посчитаться с теми, кто стреляет по детям. Не передавайте это право никому.

— Хорошая идея.

Он кивнул, и уже не поднял головы. Я осмотрел его раны. В грудь навылет. Голень перебита, словно обухом топора. Этот Маузер знает свое дело.

Но Лукас тоже знает свое дело, сказал я себе, Соломону Коэну и Маузеру, быстро перевязывая раны.