"Веревочник" - читать интересную книгу автора (Дикинсон Питер)

Глава 3. Собрание

Тилья проспала почти до обеда. Должно быть, она уснула вечером за столом и отец отнес ее в постель. Когда она проснулась, на нее нахлынули тревожные воспоминания о вчерашнем дне.

— Неужто соизволила проснуться? — послышался ворчливый голос Мины.

— Как мама? Ей лучше?

— Не знаю, как насчет лучше, но она здесь, в тепле, и дышит — все, что я могу сказать.

Тилья встала, обошла печь и приблизилась к маминой кровати. Она лежала на спине с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Ее лицо немного порозовело, и рука была теплой, но мать не пошевелилась в ответ на прикосновение дочери. Мина сидела рядом, прислонившись к печи.

— Не пойму, что это за отметина у нее на лбу, — сказала она. — Никогда такого не видела.

Тилья вгляделась получше. Темное круглое пятно на мамином лбу было размером с ноготь и напоминало четко очерченный лиловый синяк, но без шрама и без припухлости.

— Думаешь, она поправится?

— Понятия не имею, — резко ответила Мина. — Можешь надеяться, если хочешь. Надежда еще никому не мешала.

Тилья взглянула на нее и поняла, что со вчерашнего дня стала по-другому относиться к бабушке. Хотя Мина казалась еще сердитее, чем обычно, на самом деле она смертельно беспокоилась за дочь. Но, не желая признавать этого, ворчала и огрызалась. Она посмотрела на Тилью с притворной строгостью в своих светло-голубых глазах. Та в ответ улыбнулась.

— Рада, что кому-то весело. Что тут смешного?

— Ты, Мина, — ответила Тилья. — Вчера ты держалась великолепно. Наверное, у тебя ужасно болела нога, но ты ни разу не пожаловалась.

— Какой смысл? Я не возражаю потерпеть, только если при этом не надо выдавливать из себя улыбку. И раз уж мы начали обмениваться любезностями, должна сказать, что и ты была на высоте.

— Как сегодня твоя нога?

— Бывало и получше. Вчера я перенапрягла ее. Ничего, пройдет.

— Тот зверь, который напугал нас, когда мы возвращались с озера, — ты думаешь, это…

— Нет, не думаю. Я уже говорила. И хватит об этом.

На этот раз Мина рассердилась по-настоящему. Ее взгляд стал холоден. Тилья поспешно переменила тему:

— А где папа? И Анья?

— Кормят скот. Они будут умирать с голоду, когда вернутся, так что оденься, умойся и приготовь им обед. Потом сбегай ко мне домой и накорми кота. Я останусь здесь, пока не пойму, что с твоей мамой.

Пять дней она не шевелилась. Менялся только цвет отметины на лбу — она становилась все светлее, от темно-лилового до багрового, потом оранжевого и светло-желтого, пока на шестой день совсем не исчезла.

Тем временем Тилья взяла на себя всю бесконечную мамину работу на ферме, а Анья изо всех сил пыталась выполнять обязанности Тильи и совсем неплохо справлялась, надо было только постоянно ей говорить, что она все делает просто блестяще. Тилья даже радовалась, что у нее нет времени на размышления и беспокойство. Она не хотела думать ни о том, что случилось в лесу, ни о «зверюшках», которых Мина видела у озера, ни о невидимом чудовище, чей голос они слышали на обратном пути. Тогда она очень испугалась, но теперь сиюминутный ужас сменился глубоким, не оставляющим ни на минуту страхом. То, что произошло в лесу, никогда не случалось раньше. Тилья считала это предзнаменованием того, что ее мир изменится. Ей казалось, все, что она любила — маму, папу, Анью, Мину, Вудбурн, всю Долину, — она скоро потеряет.

Тилья была у маминой кровати, подбрасывая поленья в печь, когда та очнулась. Она открыла глаза, вытянула руку и кончиками пальцев опасливо прикоснулась ко лбу.

— Он коснулся меня рогом… — прошептала она, закрыла глаза и снова уснула.

Когда мама вечером проснулась, то не помнила даже этого. Помнила лишь, как отвезла ячмень в лес и рассыпала его под кедрами, как подошла ближе к воде, чтобы начать петь. Потом — темнота.

Прошло еще много времени, прежде чем к ней вернулись силы, но уже через несколько дней она встала и начала хлопотать по дому. Трудно сказать, была ли она молчаливее обычного, потому что и так не отличалась разговорчивостью, не то что ее мать и дочери. Но замкнутости в ней точно прибавилось. Иногда она вдруг застывала на полпути и ее взгляд становился пустым, обращенным внутрь.

Любая работа давалась ей с усилием, поэтому Тилья и Анья делали все, чтобы помочь ей. Однажды они отправились в лес — проверить ловушки, поставить новые и насобирать хвороста. Тилье понадобился топорик, но оказалось, что он пропал, хотя она точно помнила, как аккуратно положила его в сани.

Это было серьезной неприятностью. Металл в Долине ценился на вес золота. Монеты изготовляли из тяжелой темной древесины одной породы дерева, которое росло только в ущелье между отрогами гор. Деньги использовали редко, обычно люди обменивались товарами. Еду готовили в глиняных горшках. В давние времена железо привозили из Империи, но с тех пор, как Долина оказалась отрезанной от внешнего мира, приходилось бесконечно переплавлять старые изделия, дрожа над каждой крупицей. Из железа делали только самые необходимые инструменты. Даже потеря топорика была большим убытком.

Тилья привязала Калико к дереву, и они пошли обратно по следу от полозьев саней, но он часто терялся, потому что снег лежал лишь местами, и вскоре Тилья уже не знала, куда идти. Она была зла на себя.

— Подожди, — сказала вдруг Анья. — Надо послушать.

Тилья остановилась и посмотрела вокруг. Нет, здесь они не проходили. Должно быть, вот там…

— Туда, — сказала Анья и указала направление.

Тилья медленно пошла за ней, ища на земле следы полозьев. Анья опять остановилась под кедром и, склонив голову набок, прислушалась. Прежде чем сестра подоспела, она снова ушла вперед.

И тут Тилья увидела следы полозьев. Она медленно двинулась по ним. Вдруг ей навстречу выскочила Анья, держа в руке топорик.

— Зацепился за ветку остролиста, — выпалила она. — Кедры мне сказали.

— Очень мило с их стороны. — Тилья с облегчением рассмеялась.

Вдруг ее сердце замерло. Прогулка к озеру прошлым летом… И то, что сказала Анья, когда она уходила искать маму…

— Анья! Ты знаешь, где озеро?

— Конечно. Вон там. Но мы не успеем вернуться к обеду. Хочешь сходить туда?

Анья, которая даже толком не знает, где бабушкин дом…

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. И всегда знала. А что?

— Ничего. Только ты слышишь, что говорят кедры. Я нет. Ты знаешь дорогу к озеру. Я не знаю. И когда-нибудь ты будешь петь кедрам вместо мамы, а не я. И Вудбурн будет принадлежать тебе, а не мне.

Анья уставилась на сестру. Конечно, она знала о своих способностях, но не понимала, что это значит.

— Но ты же старшая, — сказала она.

— Тетя Грэйн тоже старше мамы. Я никогда раньше об этом не задумывалась. Что ж, по крайней мере при первом снегопаде я смогу нежиться в уютной постельке, а тебе придется плестись в лес… — Она выдавила из себя улыбку. Но Анья осталась серьезна.

— Нет, всего этого больше не будет.

— Как «не будет»?

— Что-то происходит. Кедры все время говорят об этом, но… Тилья, мне нельзя никому рассказывать… Только маме…

Она разревелась и никак не могла успокоиться.

На следующее утро, когда они умывались, Анья сказала:

— Это ничего не значит. Я не допущу, чтобы ты ушла. Это ведь и твой дом.

— Нет, не мой! — огрызнулась Тилья. — Больше не мой. И хватит об этом.

Она знала, что Анья не виновата, но ничего не могла с собой поделать. Когда сестра расплакалась, она просто стояла и хмуро смотрела на нее.

Прибежала мать — узнать, что случилось, и, хотя Тилья взяла с сестры слово никому ничего не рассказывать, та все выболтала. Мама опустилась на колени между ними и обняла обеих, пытаясь их успокоить, — впрочем, довольно неуклюже. Тилья вырвалась и убежала. Даже не позавтракав, она пошла чистить лошадей. Девочка выбрала Калико, потому что та уж точно пребывала в настроении не лучшем, чем у нее самой, а значит, ее вполне можно было обругать и отшлепать, не то что послушного и миролюбивого Тиддикина.

Настоящий снег так и не выпал. Несмотря на постоянные бури, было теплее, чем обычно в это время года. Каждая зима в Долине начиналась с двух недель непрерывного снегопада, который сменялся тремя месяцами ясной, морозной погоды. А этой зимой пруды еле-еле покрылись тонкой корочкой льда, каждый день лил холодный дождь со снегом, и если раз в неделю выпадал хоть один солнечный денек, это считалось везением. Дороги превратились в болота, скот на выгонах стоял в воде, простужался и тосковал.

Мина вернулась к себе домой, и Тилья почти каждый день бегала к ней в гости, хотя раньше ей бы это и в голову не пришло. Она не ожидала особого гостеприимства, да и не получала его, но не сомневалась, что Мина рада ее видеть, и если внучка долго не появлялась, дулась на нее, как ребенок.

Тилья говорила себе, что приходит, потому что ей вдруг стала нравиться бабушка, но была и другая причина, о которой она не хотела думать. Когда Тилья находилась на ферме, все напоминало ей о том, что Вудбурн никогда не будет принадлежать ей. Вудбурн станет домом Аньи, а ты, Тилья, убирайся и живи где хочешь, как тетя Грэйн.

Конечно, родители видели, как ей плохо. Мама больше не пыталась ее приласкать, просто проводила с ней больше времени за какой-нибудь работой, а папа иногда брал ее с собой и даже позволял ездить верхом на Дасти. Но никто не пытался поговорить с ней о том, что произошло. Они этого не умели. Разговорчивость не входила в число их достоинств.

Мина была другой. От нее не дождешься сочувствия, она просто сказала:

— Что ж, значит, тебе придется самой выбирать свою жизнь, как и большинству людей. И нечего тут хныкать. Чем скорее ты свыкнешься с этой мыслью, тем лучше.

И все равно Тилья чувствовала, что Мина понимает ее лучше других.

Однажды зимой, когда Тилья надевала шубу, собираясь домой, Мина объявила:

— Скажи отцу, что нам понадобится лошадь — только не Калико, это зловредное животное. Мы поедем на Зимнее Собрание.

Тилья опешила. Родители часто ездили на Летнее Собрание — поторговаться и посплетничать, и в прошлом году отец брал дочерей с собой. Но никто никогда не посещал Зимнее Собрание, тем более Мина с ее больной ногой.

— Я попрошу у него, — ответила Тилья.

— Ни в коем случае. Ты потребуешь. От моего имени.

Тем же вечером за ужином Тилья сказала:

— Мина хочет, чтобы я поехала с ней на Зимнее Собрание.

— Я тоже поеду, — обрадовалась Анья.

Отец нахмурился и покачал головой, но мать сказала с неожиданной твердостью:

— Да, они должны поехать. Им понадобится лошадь.

— Только не Калико, — быстро вставила Тилья.

— Я могу освободить Тиддикина на пару дней, — продолжала мать. — Правда, он не выдержит двоих, так что…

— Троих, — перебила Анья, прекрасно зная, что ее и не подумают брать с собой, но не желая упустить случай попрепираться и покапризничать.

— Анья, помолчи, — оборвала ее мама. — Тебе придется всю дорогу идти пешком, но вам все равно не успеть за один день, так что вы можете отдохнуть и заночевать у тети Грэйн.

Тилья с тревогой посмотрела на отца. Она не помнила, чтобы мама когда-нибудь сама все решала, — это было его право. Но он просто кивнул.

Тетя Грэйн как две капли воды походила на маму — только чуточку толще и веселее. Она вышла замуж за фермера, который владел плодородной землей у реки. Их дом был больше и новее, чем Вудбурн, и в окнах у них блестели стекла.

Путь из Вудбурна на ферму оказался весьма утомительным, и когда Тилья отвела Тиддикина в конюшню, она уже валилась с ног от усталости. Сразу после ужина она заснула. На следующее утро, когда они с тетей были одни на кухне, та сказала:

— Я так тебе сочувствую. Я знаю, что это такое. То же самое случилось со мной — младшая сестра слышала кедры, а я нет.

— Тетя Грэйн, ну почему они раньше не сказали мне об этом?

— Потому что нельзя слышать кедры с самого рождения. Это приходит позже. Прошлым летом для тебя было еще не поздно…

— Вот почему мама брала меня к озеру!

— Да, а потом она поняла, что Анья начинает слышать… Мне правда очень жаль. Я знаю, каково тебе.

— Тебе было очень плохо?

— Рыдала целый месяц. Временами мне хотелось убить Селли.

«Да, тетя Грэйн знает, каково это», — подумала Тилья.

— А теперь ты счастлива? — спросила она.

— Очень. Мне часто снится Вудбурн, но…

— Ты туда никогда не приходишь.

— Я решила: раз уж мне надо перестать любить его… Не знаю, как тебе помочь, милая. Тебе придется самой строить свою жизнь, и это хорошо. Если бы ты могла слышать кедры, у тебя бы не было выбора. Вудбурн принадлежал бы тебе, а ты ему еще больше. На всю жизнь. Тебе пришлось бы выйти замуж и иметь детей, чтобы твоя дочь могла сменить тебя. Твоя бабушка… впрочем, это ее история, пусть сама тебе расскажет, если захочет. Кстати, ты ей очень нравишься.

По дороге двигалось множество народу. Последние несколько дней дул холодный ветер, и мороз немного прихватил слякоть. Летом люди, идущие на Собрание, даже те, кто гнал перед собой скот, надевали свои лучшие наряды, и издалека казалось, будто яркие разноцветные нитки бус тянутся к месту встречи. В пути они пели и приветствовали друг друга. Праздничный дух Летнего Собрания витал над всей Долиной.

Но сейчас все были одеты по-зимнему, в коричневое и серое, и при встрече первым делом говорили о погоде. И не просто по традиции, как в некоторых странах. Зачем говорить о погоде, если она в точности такая, как все и ожидали? «Отличный денек» или «холодновато сегодня», и разговор переходил на другое. Но в этом году все говорили о погоде и приходили к одному выводу — она всем не по душе.

Собрание проводилось в излучине реки. Люди располагались вокруг больших костров. Торговали в основном домашними солениями, винами, сырами, резными деревянными безделушками, одеждой, пледами…

Тилья оставила Мину и тетю Грэйн у костра, привязала Тиддикина к коновязи и пошла бродить между торговыми рядами, ища подарок для Аньи, чтобы той было не так обидно сидеть дома. Людей съехалось очень много — гораздо больше, чем ожидалось.

Вдруг тяжело и гулко забил барабан. Тилья знала, что это значит, потому что слышала его на Летнем Собрании. Хотя люди приходили в основном поторговать и обменяться последними сплетнями, настоящей целью Собрания было обсудить и решить вопросы, касающиеся всей Долины. Если удавалось убедить учредителей, что вопрос заслуживает внимания, то били в барабан, и все, кому было интересно, собирались вокруг оратора, слушали, высказывали свое мнение и голосовали. Летом Тилья из любопытства сходила послушать — оказалась ужасная скукотища, что-то насчет овечьей чесотки.

Однако на этот раз, заслышав тревожный бой барабана, все затихли. Большинство людей, бросив свои дела, потянулись к центру. Тилья побежала искать Мину и сразу нашла ее, та ковыляла ей навстречу. Они двинулись на звук барабана, пока им не преградила дорогу плотная толпа.

— Так не пойдет, — сказала Мина и, ворча и ругаясь, начала бесцеремонно расталкивать людей.

Тилье оставалось только идти следом, на каждом шагу извиняясь за бабушку. Наконец они очутились у склона холма. Перед ними возвышалось некое подобие сцены, где стояли несколько человек: барабанщик, три учредителя Собрания в традиционных желтых шарфах, высокий сухощавый старик, опирающийся на палку, и худенький черноволосый паренек. Несмотря на разницу в возрасте, старик и мальчик поразительно походили друг на друга. У обоих был тонкий нос с горбинкой и острый подбородок.

— Так-то лучше, — сказала Мина. — Дайте-ка мне расположить ногу поудобнее.

Не дожидаясь ответа, она спихнула какого-то юношу с пригорка и со стоном уселась. Старуха причитала по поводу своей ноги гораздо больше, чем дома, но когда Тилья собралась было ей посочувствовать, то получила в ответ многозначительный взгляд. Нога-то болела не больше чем обычно, но почему бы чуть-чуть не преувеличить свои страдания, чтобы добиться своего?

Барабан выдал долгую дробь. Толпа притихла. Старик двинулся на середину сцены, нащупывая дорогу тростью и опираясь на плечо мальчика другой рукой. Тилья догадалась, что он почти слеп. Старик был очень худым, но совсем не выглядел дряхлым. Из-под меховой шапки выбивались густые седые волосы. Выждав, когда все утихли, он заговорил:

— Я Альнор Ортальсон из Нортбека, что у подножия гор. Мой долг — каждый год петь снегам, как делали мои предки, начиная с Рейеля Ортальсона. Я занимаюсь этим до сих пор, несмотря на возраст и слепоту, потому что мой сын умер, а внук еще слишком молод.

Казалось, он говорил не громче обычного, но так твердо и отчетливо, что даже в последних рядах было слышно каждое слово.

— Все слышали историю Рейеля, — продолжал он, — хотя не все в нее верят. Но мало кто знает, что мужчины в нашей семье до сих пор поют снегам. Я не могу заставить вас поверить. Я только могу сказать, что отец никогда не говорил мне, как петь, но, когда пришел мой черед, я взошел к леднику и там песня сама пришла ко мне. А когда я спустился к дому, пошел снег, как при моем отце и деде.

Сорок семь лет я делал это. И каждый год снег слушал меня и выпадал в Долине. Но в этом году песня не пришла ко мне. Я пел что-то по памяти, но снег не слушал меня. И когда внук помог мне спуститься, я уже знал, что снег не выпадет. Я оказался прав. Кто-нибудь видел настоящий снегопад за последние месяцы? А без снега ледник начнет таять. Что тогда защитит нас от кочевников?

Вот и все, что я хотел сказать. Учредители были не уверены, стоит ли ради этого бить в барабан, но я убедил их. Вы спросите, как может снег что-то слышать. Если петь для солнца каждую ночь, это же не значит, что именно поэтому оно каждое утро вновь встает. Что ж, тогда я задам вам два вопроса. Почему вы все здесь? Что заставило вас прийти из самых дальних краев, да еще в такую мерзкую погоду? Какое-то смутное чувство тревоги? Внутренний голос? Если так, то, возможно, то же самое подсказало мне, что снег меня не слышит. И второе. Есть ли среди вас женщина из рода Дирны Урласдотер из Вудбурна?

— Конечно, я здесь, — откликнулась Мина. — Эй, помогите-ка мне встать.

Юноша, которого она прогнала с пригорка, помог ей подняться. Люди вокруг расступились. Она гордо вскинула голову и воинственно выпятила подбородок.

— Вот я. Всмотритесь хорошенько. Я Мина Урласдотер из Вудбурна, и я хочу сказать вам, что старик прав. Что-то не так. Он знает это. И я знаю. И если у вас есть голова на плечах, вы тоже знаете. Поэтому вы и пришли.

Потом она рассказала о том, как женщины в их семье поют кедрам, о странной болезни и о том, что случилось в лесу с ее дочерью.

— Если мы ничего не предпримем, то болезнь уйдет из леса, и Император пошлет сборщиков податей и войска, и они потребуют налоги за все двадцать поколений, что их не платили. И если вы считаете, что то, о чем говорим мы с Альнором, простое совпадение, то вы еще глупее, чем я думала.

Она резко замолчала и уселась на свое место. Барабан отбил короткую дробь, и несколько человек подняли руки, желая выступить. Учредители выстроили их по очереди. Большинство из них просто хотели подтвердить, что действительно какое-то странное чувство или тревожный сон заставили их прийти. Одна женщина сказала, что до последней минуты не хотела идти, но собака уцепилась за плащ и просто притащила ее на Собрание. Потом поднялся кряжистый мужчина и сказал:

— Похоже, действительно происходит что-то странное, если вы верите в подобные вещи. Лично я не верю. Но в любом случае что мы можем сделать? Попробовать найти кого-то другого для пения? Все равно в этом году мы уже опоздали. Раньше следующей зимы мы не можем узнать, подействовало ли это.

Предлагаю вот что. Давайте посмотрим, что будет через месяц и какая придет весна, и, возможно, поговорим об этом на Летнем Собрании, если будет о чем говорить. Может быть, следующей осенью, когда Альнор и дочь Мины сделают все как обычно, у нас опять будет отличный снегопад. И значит, в этом году просто произошла осечка. А если этого не случится, мы соберемся и будем думать, как нам быть.

Послышался гул одобрения.

— Я так и знала, — хмуро пробурчала Мина. — «Поживем — увидим», только на это они и способны. Болваны! Поживут и увидят, что уже слишком поздно!

— И что же вы предлагаете? — спросил кто-то.

— Надо найти… — начала она, но кто-то другой уже выступал, и ей пришлось замолчать.

Согласно правилу, никто не мог говорить дважды. Учредители закрыли обсуждение прежде, чем она успела выдвинуть свое предложение. Все проголосовали за то, чтобы подождать и посмотреть, что будет.

Мина, держась за Тилью, поднялась на ноги.

— Хорошо, будь по-вашему. Найди-ка мне этого слепого болтуна — Альнора, или как там его. Надо с ним поговорить.

Тилья поспешила прочь, петляя в толпе, движущейся к своим прилавкам и кострам. Вдруг ее чуть не сбил с ног внук Альнора, бегущий в противоположном направлении. Он извинился, даже не взглянув на нее, и снова нырнул в толпу, но она успела схватить его за руку.

— Эй, я спешу! Что тебе надо?

— Моя бабушка, Мина, хочет поговорить с Альнором.

— Взаимно. И кстати, он в ярости. Можешь привести ее к сцене?

— Когда будет поменьше народа. Только не дай ему уйти, а то мне влетит.

— Да уж, похоже, она у тебя не подарок.

— Вообще-то, она не плохая. Она замечательная.

— Может быть. Ладно, увидимся.

Он убежал, а Тилья ужасно разозлилась. Что он о себе возомнил? Ему было даже не интересно, что она о нем думает! Все еще кипя от возмущения, она разыскала Мину.

— Ты быстро, — сказала та.

— Я столкнулась с этим мальчишкой. Альнор тоже хочет тебя видеть. Он около сцены.

— Хорошо. Пойдем.

Толпа уже схлынула, и, опираясь на внучку, Мина поковыляла к сцене. Альнор ждал их. Вся фигура, даже ее неподвижность, выражала гнев. Казалось, он не замечал их присутствия, так что у Мины было время его рассмотреть. Мальчишка куда-то делся, к несказанной радости Тильи.

— Значит, ты и есть Альнор Ортальсон, — произнесла Мина. — Я слышала о тебе. Это твой сын погиб, сплавляя лес?

— Да, мой сын, — сухо ответил Альнор.

— Тяжело тебе, но такое случается. Я Мина Урласдотер, и нам надо кое о чем потолковать. У костра было бы теплее, но там слишком шумно.

— Я послал внука принести нам горячего сидра.

— То, что надо. Тилья, беги помоги парню, а то он все расплескает по дороге. И принеси из сумки у седла еще пару кружек для вас двоих.

Тилья неохотно ушла, достала кружки и нашла мальчика у прилавка с сидром. Он как раз пытался с наименьшими потерями пронести через толпу две огромные переполненные кружки дымящегося напитка. Тилья отлила из обеих немного в свои кружки, забрала у него одну, и они понесли их назад. Альнор и Мина сидели, прислонясь к деревянным подпоркам сцены.

— Это немного согреет наши старые кости, — сказала Мина. — А теперь нам надо поговорить, так что погуляйте пока. Нет, сначала принеси мне ужин и плед. Бегом!

Разозлившись на весь мир, Тилья отправилась выполнять приказание, отхлебывая на ходу горячий хмельной напиток. Мальчик беспечно шагал рядом, считая само собой разумеющимся, что ей это безумно нравится.

— Меня зовут Таль, — сказал он. — Орталь, если полностью. А тебя?

— Тилья, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал холоднее снега.

— Тилья Урласдотер из Вудбурна, что рядом с лесом. — Он произнес это словно какой-нибудь титул из сказания о древних героях. — Ты понимаешь, что тут происходит?

— Немного.

— А что у вас там на самом деле? Кроме деревьев, и озера, и всяких птичек и белочек? Что еще?

Тилья остановилась. Ей хотелось хорошенько стукнуть его, но она сдержалась. Мина знала ответ на его вопрос, и мама, и Анья, и, может, даже папа. А она не знала. Из-за этого Тилья чувствовала себя чужой в Вудбурне, в собственной семье.

— Не скажешь? Конечно, вы не рассказываете об этом за пределами семьи. Мы тоже не говорим о… о том, что у нас. Но ведь вы Урласдотеры, а мы Ортальсоны. Мы можем доверять друг другу.

Тилья стояла рядом с Тиддикином, расстегивая ремень, которым одеяло крепилось к седлу. Она уставилась на блестящую пряжу, словно ища у нее совета. В голосе Таля было что-то насмешливое, но в то же время располагающее.

— Хорошо. Я отвечу, — жестко сказала она. — Я не знаю. Мне не сказали. Потому что я не слышу кедры. Не знаю, где озеро. Моя младшая сестра Анья знает. У нее и спроси.

Она подняла на него глаза. Таль внимательно смотрел на нее. Тилья не выдержала и отвернулась, чтобы не расплакаться.

— Не повезло, — сказал он совершенно другим голосом. Теперь в нем звучало искреннее сочувствие. — Это несправедливо.

Борясь со слезами, она достала плед, корзину с едой, и они молча пошли назад. Потом он сказал:

— Слушай, нам тоже нельзя говорить об этом, но я кое-что придумал. Давай сначала отнесем им ужин и сядем на пригорке так, чтобы они нас видели и могли позвать.

Они сели рядом и поделились друг с другом едой: у Таля была с собой какая-то рыба, замаринованная в уксусе со специями. Тилье, которая раньше не пробовала ничего подобного, эта рыба показалась просто объедением. Внизу, прямо перед ними, мужчины сооружали подобие ринга для состязаний в борьбе, которая пользовалась в Долине большой популярностью. Лучшие бойцы становились героями в своих деревнях.

— Для начала расскажи мне свою историю об Асарте, Рейеле и Дирне. Похоже, наша звучит немного иначе.

Неторопливо жуя, Тилья рассказала свое семейное предание. Таля, казалось, больше интересовало то, что происходило на ринге, но она продолжала. Иногда девочка поглядывала, не нужно ли чего-нибудь Мине, но старики были погружены в разговор. Жители окраин начали потихоньку собираться в путь.

— Это интересно, — заметил Таль, когда она закончила рассказ.

— Я думала, ты не слушаешь.

— Я же не глазами слушаю. Просто борьба у нас в крови. Альнор был чемпионом Долины четыре года подряд!

— А ты умеешь?

— Папа умер, когда я был еще слишком мал, а Альнор слеп, так что научить меня некому.

Он пытался говорить по-прежнему беззаботно, но Тилья видела, как его это огорчает.

— Сочувствую, — сказала она.

— Ничего, я найду кого-нибудь. Слушай, кажется, я понял, что там у вас в лесу. Это всего лишь догадка. Сказать?

— Если можешь, — вздохнула Тилья.

— Мы сыграем в одну игру. Я буду задавать тебе вопросы, а ты — угадывать ответы. Только я не скажу тебе, права ты или нет. Это тебе тоже придется угадать. Попробуем?

К нему вернулась прежняя насмешливость, но Тилье больше не казалось, что он дразнит именно ее. Это было просто маской, за которой скрывался настоящий Таль. Она кивнула.

— Вопрос первый. Почему в Долине нет настоящего волшебства? Оно здесь было, когда мы входили в Империю. Тогда магия была повсюду. Куда она подевалась?

— Не знаю. И потом, разве волшебство — это какая-то сила, разлитая в воздухе? Разве это не что-то такое, что делают волшебники, как, например, сапожники — сапоги? А раз у нас нет волшебников, то нет и волшебства.

— Нет, — покачал головой Таль. — Это что-то вроде исходного материала. Магу нужно волшебство, как нашей мельнице — вода, чтобы начать работать. Как сапожнику необходима кожа. Он, конечно, сможет стачать башмаки из чего-то другого, но это будет не настоящая обувь. Так и у нас люди могут делать всякую ерунду — гадать по ложкам, выводить бородавки…

— Откуда ты знаешь?

Он посмотрел на нее, и она поняла:

— Оттуда же, откуда Анья знает про озеро… Хорошо. Давай дальше.

— Тот же вопрос с другого конца. Допустим, ты маг. Ты хочешь закрыть Долину от внешнего мира. На это потребуется много магии. Откуда ты ее возьмешь?

— Не знаю… Из самой Долины? Вот почему здесь не осталось волшебства!

— И куда ты его поместишь? В Великой Пустыне оно не нужно, через нее и так никто не пройдет. Значит…

— В лес. И в горы.

— И если ты права — я не говорю, что это так, — кто будет жить в лесу, заполненном волшебством?

— Ну… кто-нибудь очень волшебный. Думаю, кедры…

— Кедры — да. Но им не нужен ячмень. Чтобы кормиться всю зиму. Кто еще?

Вдруг все встало на свои места.

— Единороги!.. — прошептала Тилья.

— Это интересно. Что ты знаешь о единорогах?

— Их трудно поймать. Нужно, чтобы охотники взяли с собой молодую женщину, а сами спрятались. Когда она начнет петь, единорог выйдет и положит ей голову на колени. И тогда охотники могут выскочить и убить его. Я поняла! Единороги боятся только мужчин. Вот почему… Но один из них ушиб маму, и наш конь Дасти хотел с ним сразиться… Тот единорог был огромен, а Мина называет их «маленькими зверюшками». И они согревали маму, чтобы она не умерла от холода… Может, есть два вида единорогов?

Таль озадаченно нахмурился:

— Пока оставим это. Ты собиралась объяснить, почему женщины могут входить в лес, а мужчины нет.

— Потому что единороги боятся только мужчин и наполняют лес особой хворью. И им нравится слушать женское пение. На самом деле мама поет для них! Все говорят о кедрах, чтобы не упоминать единорогов.

— Наверное, она поет для тех и других. Ведь в заколдованном лесу может быть не один вид магии. Альнор поет и для снега, и для…

Он прикусил язык и бросил быстрый взгляд на Тилью.

— Единороги не живут в горах, — заметила та. — У вас там кто-то другой.

— Извини, — Таль покачал головой, — тебе будет слишком сложно угадать. Но в этом году его там не было. Я всегда помогаю Альнору подняться, а потом жду его в пещере. Дальше он идет один. Говорит, его ноги знают дорогу. По-моему, мои тоже, хотя я не пробовал. В этом году я знал, еще сидя в пещере: что-то не так. Потом он спустился, нащупывая дорогу палкой, и сказал: «Его там нет. Он ушел». Альнор говорит, магия слабеет, будто вытекает из Долины, или кто-то ее высасывает. Ему рассказала об этом вода. У нас есть маленькая мельница, ее крутит ручей, стекающий с гор. С тех пор как дедушка ослеп, он часто сидит там и слушает журчание воды. Она болтает без умолку. Я тоже начинаю понимать, что она говорит. Сначала это похоже на однообразное бормотание, но, если долго слушать, можно разобрать слова.

— Почему он не рассказал об этом на Собрании?

— Потому что… Кажется, они нас зовут.

Тилья встала, помахала Мине рукой и сбежала вниз с пригорка. После разговора с Талем на душе у нее почему-то стало легче.

Всю обратную дорогу лил дождь. Когда Тилья с Миной находили какое-нибудь укрытие, то останавливались там и пережидали непогоду. Они стояли под стрехой какого-то амбара уже недалеко от Вудбурна, глядя, как порывы ветра раскачивают струи дождя, когда Тилья наконец решилась задать вопрос:

— Мина! Это очень важно. Ты должна мне сказать. Пожалуйста. Я знаю о единорогах, так что не спрашиваю тебя о них. Я знаю, что тебе нельзя про это говорить. Нет, подожди. Я просто хочу понять, что это за тайна, если даже мне нельзя сказать? Папа знает? Он ведь тоже не слышит кедры.

Мина поглядела на дождь.

— Не прекращается, — проворчала она. — Только зря сюда пришли.

— Нет, нет, нет! Почему ты не отвечаешь? И обращаешься со мной как с младенцем?

— Хватит болтать, пойдем.

— Ты и тете Грэйн не говорила, да? Ты оттолкнула ее. И она решила перестать любить Вудбурн. Может, и тебя тоже? Я люблю тебя. И не хочу переставать любить!

Сквозь горячую пелену слез она увидела, что Мина повернулась к ней и капли на ее морщинистых щеках появились не от дождя.

— Извини, — прерывающимся голосом проговорила Тилья. — Я не должна была спрашивать. Если ты не можешь сказать мне, значит, не можешь. Я привыкну. Наверное.

Мина молчала, глядя на струи дождя. Она собиралась с духом, чтобы поведать тайну, которую носила в себе всю жизнь.

— Хорошо. Мы никому не рассказываем о наших зверюшках, потому что кедры нам не велят. В Долине нет волшебства. Оно все ушло на то, чтобы защищать нас. В людях совсем не осталось магии, они даже не поняли, о чем говорили мы с Альнором, хотя именно магия и заставила их прийти.

Они ничего не имеют против, если мы поем кедрам, просто считают нас чокнутыми. Но единороги — это уж слишком! Если бы я рассказала о них на Собрании, то они бы меня высмеяли, только и всего. И вообще не стали бы меня слушать. Единорогам место в сказках.

Но мы знаем, что они существуют. Я не могу рассказать тебе о них. Так же как и Грэйн. Допустим, я рассказала бы ей о наших зверюшках. Она бы вышла замуж за этого своего фермера, которого она так обожает — никогда не могла понять почему, — и, естественно, все бы ему разболтала. И постепенно каждый в Долине знал бы о том, что в Вудбурне какие-то сумасшедшие верят в единорогов, а в Нортбеке — в снежного дракона.

— Снежный дракон!

— Раз уж тебе известно о единорогах, то оттого, что ты узнаешь о драконе, хуже уже не станет. Альнор видел его только один раз — огромный сильнющий зверь. Он сворачивается кольцом вокруг горной вершины, и одно его присутствие заставляет снега закрывать проход.

— Значит, вода говорит с Альнором и он поет снегу, а дракон его слушает? А кедры говорят с мамой, она им поет, и поэтому единороги остаются в лесу.

— Да, насколько я понимаю. Никто ведь не рассказывал нам, что происходит на самом деле.

— Альнор говорит, магия уходит. У нас тоже?

— А как ты думаешь, почему я здесь в такую погоду в моем-то возрасте, да еще с больной ногой? Но что я могла сказать им? Разве они бы меня послушались? — Мина раздраженно вздохнула. — Не следовало мне все это тебе рассказывать. У тебя своих забот хватает. Когда твой дед хотел жениться на мне, я поведала ему про кедры, ячмень, пение у озера… Он был не в восторге, но смирился ради меня. То же самое сделал твой отец. Конечно, они бы не смогли помешать нам выполнять свой долг. Но если бы они узнали о единорогах, то решили бы, что мы спятили. И они бы не понимали, почему ферма должна перейти к Селли или к Анье. Ты видишь, что так лучше, хотя это причиняет тебе боль? И Грэйн… У меня каждый раз сердце сжимается, когда я думаю о ней…

— Я понимаю. Спасибо тебе, — тихо сказала Тилья. — Дождь, похоже, кончился.

Дома Тилья ничего не рассказала о своем разговоре с Талем и Миной. Мысль о том, что когда-нибудь ей придется оставить Вудбурн, по-прежнему причиняла боль, но теперь она хотя бы знала почему и могла принять это как данность.

В следующий раз, когда Тилья пришла к Мине, дверь открылась, как только она подошла. На пороге ее встретил Таль. Справившись с замешательством, она сказала:

— Привет. Что, убежал из дому?

— Пришел узнать свою судьбу.

— Сюда? Ну-ну. Полагаю, Альнору опять понадобилось повидаться с Миной. Где ваши лошади?

— Мы шли пешком. Дед-то словно железный, а я все ноги стер. Заходи тихо, Мина гадает по ложкам.

Тилья кивнула, сняла накидку и башмаки и проскользнула в кухню. Альнор сидел у печи, и его орлиный профиль был резко очерчен на фоне пламени в раскрытой топке. Мина сгорбилась над низким столиком. Обычно она берегла масло для ламп и даже в самый холодный день держала ставни открытыми, пока мрак не окутывал комнату. Но сейчас она зажгла лампу, и три деревянные ложки лежали перед ней в ярком круге света.

Тилья молча подошла поближе. Она и раньше видела, как Мина гадает по ложкам, но только два раза, и к тому же была слишком мала и не могла понять, что происходит. Один раз — когда умер дедушка и Мине нужно было решить, передавать ли ферму дочери, а второй — когда родилась Анья и, по традиции, бабушка должна была выбрать ей имя. Гаданию не придавали особого значения, и большинство жителей Долины считали его просто забавой.

Ложки лежали выпуклой стороной вверх, резными ручками от Мины, и она внимательно всматривалась в их древесину. Средняя из них носила собственное имя. Ее выстругали из того самого дерева, которое вырастила Дирна, посадив персиковую косточку Фахиля. Ложку звали Акстриг. Другие две не имели имен, но тоже были очень древними, и так как их несколько веков хранили рядом с Акстриг, впитали в себя ее магические свойства. Именную ложку нельзя купить или украсть. Тот, кто это сделал бы, не только не смог бы по ней гадать, но еще и подвергся бы ужасным бедам. Ее можно только получить по наследству или в подарок.

Гадая по ложке, нужно просто капнуть на нее немного масла, чтобы проступил рисунок древесины, и тщательно вглядеться в него, неотступно думая о том, что нужно узнать. Через некоторое время отдельные линии и вкрапления проступали более четко. Оставалось только прочесть их, как линии на руке.

Мина откинулась на стуле и глубоко вздохнула:

— Я поняла только то, что мне предстоит большое путешествие. В моем возрасте я могла бы заняться чем-нибудь получше, но так говорит ложка. И еще здесь куча каких-то странных событий, которые я не могу разобрать. Это ты, Тилья? Подними-ка лампу, чтобы я завернула эти глупые деревяшки и убрала их подальше. Да задуй же ее — у меня не так уж много масла! А теперь беги домой и приведи лошадь — нам с Альнором надо потолковать с твоими родителями. И возьми с собой болтливого мальчишку, пока он не узнал тяжесть моей затрещины!

— Хочешь, скажу, что все это значит? — спросил Таль по дороге. — Альнор собирается искать Фахиля, чтобы тот обновил магию в горах и в лесу. Я иду с ним.

— Это же было много веков назад! Фахиль еще жив?

— Так говорит вода в ручье.

— Но как же вы пройдете через лес?

— На плоту. Когда начнется паводок, течение будет очень стремительным. Помнишь про солдата, у которого была самая быстрая лошадь? Он прорвался, хоть и потерял сознание. Альнор боится, что мы тоже заснем и тогда плот может сесть на мель или застрять на повороте. Поэтому мы и пришли. Нам нужна женщина, которая управляла бы плотом.

— И Мина отправляется в долгое путешествие…

— Не такое уж и долгое. Надо только провезти нас через лес, и можно возвращаться. Альнор во что бы то ни стало хочет попытаться, и я пойду с ним, потому что кто-то же должен быть рядом. С женщиной у руля риск был бы гораздо меньше. Думаю, Мина подойдет, если мы не найдем кого-нибудь другого. А может, твоя мама? Лучше бы кто-нибудь, кто слышит кедры, чтобы потом было легче найти дорогу домой.

Он болтал что-то еще насчет их плана, но Тилья уже слушала вполуха. Значит, Мину ожидает путешествие. Долгое путешествие. Гораздо дальше, чем до края леса и назад.

И Тилья пойдет вместе с ней. Куда-нибудь невероятно далеко от Вудбурна. Не дожидаясь, пока ей посчастливится встретить мужчину, который захочет взять ее в жены, чтобы жить в его доме и видеть Вудбурн только во сне. Уйти прямо сейчас.

Но родители никогда не разрешат…

Поток ее мыслей прервал лай Брандо, услышавшего шаги незнакомца.

Мама, казалось, ничуть не удивилась, увидев их. Она пристально посмотрела на Таля, хотя обычно была робка с незнакомыми людьми. Таль ответил ей таким же взглядом.

— Отец колет дрова на пустыре. Анья, беги и приведи его. Тилья, можешь взять для Мины Тиддикина. Если Альнору тоже нужна лошадь, бери Калико.

— Спасибо, он и так дойдет, — вмешался Таль. — А вот моим ногам не помешал бы отдых.

Пока Тилья седлала Тиддикина, мальчик уже сидел в мамином кресле, сунув ноги в лохань с горячей водой и ароматными травами, как ни в чем не бывало болтал с ней и даже иногда получал в ответ несколько слов. Он улыбнулся Тилье, когда та пришла за ним, и сказал:

— Думаю, ты обойдешься без меня. Альнор будет держаться за стремя — он всегда так делает. Дедушка не любит ездить верхом, у нас вообще не часто используют лошадей.

Когда Тилья возвращалась обратно с Миной верхом на лошади и Альнором, довольно уверенно шагающим рядом, они встретили отца и Анью. Дасти тащил сани с дровами.

Тилья помогла Мине слезть с лошади, взяла Альнора за руку, привела в дом и помогла им обоим раздеться. Потом она отвела Тиддикина в конюшню, почистила его и накормила. Обернувшись, она увидела Анью, стоящую в дверях.

— Что случилось?

— Тебя ждут.

— Я сейчас приду.

— Нет, не в доме. В лесу. Они ждут тебя.

— Кто?

— Кедры. Им надо что-то сказать тебе. Пожалуйста, Тилья! Я только предупрежу маму.

Она убежала. Тилья видела, как Анья потянула маму за передник и что-то зашептала ей в ухо. Мать посмотрела на Тилью пустым, устремленным в себя взглядом, который появился у нее после того дня в лесу. Потом глубоко вздохнула, стряхнула с себя оцепенение и сказала:

— Хорошо, идите. Не задерживайтесь.

Пасмурный, ветреный день клонился к закату. Облака плотным слоем затянули небо. Анья привела сестру к тому месту, где росли рядом три огромных кедра, и остановилась.

— Слушай, — сказала она.

Тилья старалась изо всех сил, все ее существо обратилось в слух. Но она смогла разобрать только свист ветра в кедровых иглах. Чуть не плача от бессилия, девочка покачала головой.

— Но они же говорят с тобой! — удивленно воскликнула Анья.

Это было уже слишком. Тилья схватила сестру за руку.

— Если кедры такие умные, почему они не понимают, что я их не слышу? — прорычала она. — Ну и что же они говорят? Или мне нельзя знать об этом?

— Отпусти! Я не слышу их, когда ты меня держишь.

— Хорошо. Что они говорят?

Анья набрала в грудь воздуха, прислушалась и медленно, по слогам, произнесла:

— Иди, Тилья, иди. Найди Фахиля. Верни нам силу.