"Комитет Тициана" - читать интересную книгу автора (Пирс Йен)

ГЛАВА 1

Первым ее обнаружил садовник из «Джиардинетти Реали» — сутулый старик, чьи труды по большей части оставались не замеченными миллионами ежегодно приезжающих в Венецию туристов — даже теми, кто задерживался среди его творений, чтобы перехватить сандвич и перевести дыхание после чрезмерной дозы архитектурного величия.

И хотя его не ценили, старик был увлечен своей работой. И тем самым отличался от сограждан. Ведь Венеция не то место, где природа в чести. В самом деле, вся история города — это попытки оградить себя от стихий. Выставленные на окошки цветочные горшки — дальше этого венецианец обычно не идет и только так тешит себя диким естеством натуры. А большинство горожан вообще не переносят вида хотя бы клочка земли, их тут же охватывает желание немедленно его замостить. Хотите заниматься посадками, отправляйтесь на большую землю — истинный венецианец в почве не ковыряется.

Поэтому садовник ощущал себя так, словно принадлежал к некоему гонимому меньшинству. Пара акров сада вклинилась между площадью Сан-Марко и Большим каналом. Надо было копать клумбы, стричь траву, ухаживать за деревьями, формировать им кроны и не пускать на берег морскую воду. И почти без всякой помощи, почти без денег. Но в тот раз была суббота — великий день. Город заказал ему цветы для банкета, который вечером состоится на острове Сан-Джорджо. Он уж постарается на славу — приготовит три дюжины лилий, которые несколько месяцев растил в своих маленьких тепличках. Все придут в восхищение и похвалят его. Поистине великий день.

Предстояло еще многое сделать: срезать цветы, подровнять стебли, аккуратно запаковать каждую лилию в отдельности и отослать по адресу. А там, он в этом нисколько не сомневался, его цветы вместе с остальным антуражем произведут настоящий фурор. Поэтому садовник поднялся пораньше, сразу после шести, стараясь разогнать кровь, проглотил чашечку кофе и стакан «Аква вита» и, торопясь заняться делами, вышел на промозглый холод зарождающегося дня поздней осени. Еще не проснувшись и по-настоящему не согревшись, он ощутил, как в душе вспыхнуло приятное предвкушение, когда в неизменной для этого времени года и суток царившей над лагуной дымке показались очертания теплицы.

Но оно моментально улетучилось, стоило открыть дверь: перед садовником предстали переломанные, раздавленные, перепутанные остатки того, что еще недавно было красивыми, горделивыми цветами, за которыми он так заботливо ухаживал. Изящных растений, с которыми он расстался накануне вечером, больше не существовало. Он не мог поверить собственным глазам. А в следующую секунду увидел скрюченную фигуру пьяницы: полуночный гуляка валялся на клумбе, и, судя по всему, именно он был причиной ужасного погрома.

Садовник попытался взять себя в руки, но не совладал с собой и отвел душу точно рассчитанным пинком, которым намеревался разбудить негодяя. И тут обнаружил, что перед ним женщина. В дни его юности женщины знали, как себя держать, горько подумал он. А теперь…

— Да поднимайся, черт тебя побери! Просыпайся же! — сердито закричал он. — Посмотри, что ты натворила.

Никакого ответа. Садовник просунул носок ботинка под неподвижную фигуру, намереваясь перевернуть отвратительную, вредоносную тварь и тогда уже ударить побольнее. Но вместо этого воскликнул:

— Пресвятая Богородица! — и побежал за помощью.

— Убийство, — произнес генерал Таддео Боттандо с кровожадной улыбочкой. Он сидел в своем залитом солнцем кабинете в центре Рима: — Убийство, — повторил он, явно наслаждаясь звучанием этого слова и выражением лица своей помощницы, и, добавив: — кровавое и жестокое, — сложил ладони на выпирающем животике, давая понять, что дело вовсе не шуточное.

Разговор происходил в воскресенье — на следующий день после того, как венецианский садовник обнаружил в своей теплице разгром. Встревоженный и потрясенный, он побежал к телефону, сообщил обо всем в полицию, и с этого момента итальянские власти если и не впали в безумную активность, то по крайней мере, видимо, зашевелились. В итоге генерал Боттандо в выходной явился на службу, а заодно поднял с постели помощницу.

Как все-таки неразумно умирать за границей! Если бы путешественники знали, сколько хлопот они доставляют занятым людям, то, несомненно, отложили бы свой отход в мир иной до возвращения домой. Сначала в дело вступают местная полиция, «Скорая помощь», врачи, патологоанатомы и прочие люди, которые занимаются трупом. Затем следует проинформировать консульство, которое связывается с посольством; посольство сообщает властям на родине. А те, в свою очередь, поручают тамошней полиции поставить в известность родственников усопшего. И это только начало. Прибавьте сюда написание надлежащих рапортов, перевод их неизвестно на какие языки, организацию переправки тела, согласование формальностей с таможенниками и пограничниками. Не приходится удивляться, если власти предпочитают, чтобы иностранцы расставались с жизнью где угодно, но только не у них под носом.

Еще более неприятно, если иностранец — или, как в данном случае, иностранка — что-то собой представляет. Тем более что эта иностранка числилась членом учрежденного итальянским министерством по вопросам Охраны памятников культуры исторического комитета, предметом деятельности которого являлось творчество венецианца Тициано Вечеллио (1486 — 1576) [1], и погибла она именно в тот период, когда на посту министра внутренних дел находился тоже венецианец. Телефоны названивали, телексы рассылали сообщения: отдавались приказы, чиновники переваливали ответственность друг на друга. Все жаждали немедленных действий, но ждали их от кого-нибудь другого.

Вот потому-то так самодовольно ухмылялся генерал Таддео Боттандо, когда объяснял Флавии ди Стефано — своей лучшей и самой сообразительной во всем итальянском управлении по раскрытию краж произведений искусства помощнице обстоятельства безвременной кончины доктора Луизы М. Мастерсон.

— Ах вот как! — облегченно воскликнула она. — Тогда я не совсем понимаю, почему я здесь, а не в собственной постели с сегодняшней газетой?

Надо сразу оговориться, что ни тот, ни другая не отличались ни жестокостью, ни бесчувственностью. Задумайся они о том, что случилось, то бы искренне расстроились: ведь неизвестный убийца отправил в могилу тридцативосьмилетнюю женщину в расцвете сил, которая могла бы так много свершить в иконографии Ренессанса. Но одна из составляющих работы полицейского заключается именно в том, что ему недосуг размышлять о предметах, непосредственно его не касающихся.

А эта смерть, какой бы трагичной она ни казалась, как раз подпадала в разряд событий, не имеющих к ним отношения. Их маленькое и плохо финансируемое управление было создано несколько лет назад, чтобы отчаянно, но безнадежно сражаться с нарастающим валом краж и вывоза за рубеж итальянских произведений искусства. Сотрудники занимались раскрытием похищений и махинаций с картинами, гравюрами, рисунками, скульптурой, керамикой; как-то случилось расследовать кражу целого здания на корню, которое предназначалось для вывоза в Южную Корею. Они гордились тем, что удалось вернуть лестницу, одну из комнат и часть библиотеки. Но стены, к сожалению, сгинули навсегда. Потрясенному, взиравшему на груду камня и дерева в кузове грузовика, бывшему владельцу дома Боттандо обрисовал результат расследования как частичный успех своей службы.

Пикантность состояла в том, что в сферу их деятельности входили преступления против произведений искусства, а не личностей искусствоведов. В таких случаях расследование передавалось в другие руки — пусть даже во время убийства пропадало все достояние Национального музея. Не вызывало сомнений, что очень многое определялось бюрократическими распрями между разрозненными полицейскими подразделениями, но если такой мастер, как Боттандо, желал отвертеться от расследования, а преступление подразумевало убийство, ему это не составляло никакого труда.

Флавия не сомневалась, что он намеревался отвертеться, и недоуменно гадала, почему ее вытащили из постели. В итальянской полиции не принято бросаться грудью на амбразуру — от этого никакого проку: люди перестают воспринимать героя серьезно. Нужно дождаться, пока вас не попросит кто-нибудь из высшего начальства, например, министр, а потом мучительно закатывать глаза и твердить, как много именно в этот момент на вас (ваше управление) всего навалилось, и только потом нехотя согласиться, давая понять, что лишь опыт ваших специалистов позволяет надеяться, что дело будет раскрыто. При этом следует ясно намекнуть, что вы соглашаетесь исключительно из уважения к министру, но одновременно надеетесь и на его содействие…

Флавия была уверена, что происходит нечто именно в этом роде. Оставался единственный вопрос: какое отношение это все имело к ней. И вот в сознании забрезжила неприятная мыслишка: итальянское правительство расходовало чрезмерно много. Дефицит бюджета рос с такой скоростью, что у всех, кроме членов кабинета, от отчаяния опускались руки. Время от времени очередная администрация загоралась намерением разобраться с проблемой. Усилия, как правило, продолжались недолго, месяцев шесть, но в это время урезались различные программы и в действие вступал жесткий режим экономии. Потом люди от этого уставали, все возвращалось на круги своя, и дефицит стремительно возносился вверх по спирали.

И вот беда — наступил очередной период затягивания поясов, и конкурирующие полицейские силы носились с идеей сэкономить средства за счет сокращения отдела генерала Боттандо, а расследование краж произведений искусства передать в ведение местных структур карабинеров. Пользы бы это не принесло и денег тоже не сэкономило, но Боттандо прекрасно понимал, что дело не в том. Карабинеры никогда не могли согласиться с тем, что его управление создано под эгидой полиции. Обычно он легко от них отделывался. Но теперь его противники брали на слушаниях верх, и через восемь дней предстояло рассмотрение годового бюджета и реально вставала угроза всяких непосредственных сокращений.

— Речь, случайно, не о деньгах? — спросила Флавия и застонала, когда Боттандо кивнул. — Ради Бога, с этим только не ко мне. У меня и так работы навалом. — В ее больших голубых глазах итальянки с севера отразилась вся степень скорбной мольбы, на которую она оказалась способна. Но начальник был человек непреклонный.

— Ничего, дорогая, мы кое-что с вас снимем.

— Так ведь вы отказали, когда я попросила дать мне в пятницу выходной, — парировала Флавия.

Но Боттандо был не из тех, кто позволял себя путать всякими мелочами.

— То была пятница, — махнул он рукой, давая понять, что тема исчерпана. — Вы что-нибудь слышали о Тициановском комитете?

Флавия работала с генералом достаточно давно и, взглянув в его лицо, мысленно признала свое поражение.

— Конечно. Широко финансируемое правительственное предприятие, целью которого является каталогизация всего, что создал Тициан, вплоть до установления подлинности его счетов из прачечной. Весьма представительная затея.

— Что-то в этом роде, — кивнул босс. — Голландцы создали нечто подобное. И министр решил, что престиж международного финансируемого правительством мегапроекта должен принадлежать итальянскому художнику, а не какому-то занюханному голландскому Рембрандту. Вот и отвалили на Тициана по полной. Полдюжины экспертов за год высасывают столько, что нам хватило бы купаться в роскоши целое десятилетие. Это у них называется коллективными усилиями. Не возьму в толк, почему в наш бюрократический век считается, что шесть личных точек зрений лучше одной. Им кажется, что так все будет точнее. А у меня на этот счет большие сомнения. Так вот, этот комитет принялся с бешеной энергией выпускать каталоги картин, рисунков и прочего. Вы в курсе, о чем я говорю?

— Я об этом слышала. И что дальше?

Боттандо посмотрел на помощницу с долей сомнения.

— А дальше то, — с нажимом произнес он, давая понять, что успел заметить отсутствие у нее энтузиазма, — дальше то, что теперь их всего пятеро. Другими словами, шестая участница этого влиятельного международного проекта почила в бозе, или, выражаясь иначе, ее укокошили. И это вызвало серьезные волнения в высших кругах. По разным причинам это коснулось самых различных ведомств: министерства по вопросам охраны памятников культуры, министерства иностранных дел, министерства по делам туризма, министерства внутренних дел, и они все дружно встали на дыбы. Не говоря уж о местных властях в провинции Венеции и в самом городе. Шум, шум, везде столько шума!

— Понимаю. Но это работа городских карабинеров, разве не так? Они должны уж привыкнуть, что у них в Венеции постоянно умирают иностранцы. Об этом написаны целые тома.

— Умирают, согласен. Но убийство не такое частое событие. Как бы то ни было, верховные власти решили, что итальянские органы правопорядка должны предпринять все возможное, чтобы выяснить правду. Слетаются эксперты, привлекаются все национальные силы. А вы, моя дорогая, выбраны тем самым инструментом, который должен продемонстрировать, насколько серьезно наше правительство воспринимает вызов туристическому бизнесу Венеции.

— Я? — раздраженно, но с оттенком удивления переспросила Флавия. — Почему, черт возьми, я? Я даже не полицейский. — Она не покривила против истины, хотя вспоминала об этом только тогда, когда ей было выгодно. По документам она являлась всего-навсего научным сотрудником и всячески сопротивлялась любым попыткам заключить с собой иной контракт. Форма ей не шла. И она терпеть не могла дисциплины, которую полиция, вспоминая, что является все-таки армейским подразделением, то и дело принималась насаждать в своих рядах.

— Вот именно, — радостно поддакнул Боттандо, довольный, что, несмотря на ранний час, у помощницы прилично варила голова. — Все это сплошная показуха. Одним словом, политика. Начальство желает продемонстрировать, как оно старается. Но не намерено подставлять ножку городским карабинерам. Поэтому мы хотим послать кого-нибудь из нашего отдела помочь с экспертизой, но при том невысокого ранга, чтобы венецианские карабинеры не решили, что угодили в опалу. Так что все сходится на вас.

— Спасибо за такое проявление откровенности, — ответила Флавия с некоторым раздражением, что казалось не вполне последовательным с ее стороны. Поступая в управление Боттандо, она как раз и надеялась, что ей не станут поручать расследований. А теперь обиделась, что не доверяют. Хотя, конечно, неприятно было сознавать, что ее квалификация будто бы недостаточна для раскрытия дела. — И все же я полагаю, что для меня это просто потеря времени.

Боттандо пожал плечами.

— Это зависит от того, хотите ли вы работу в следующем месяце или нет, — резонно заметил он.

Ничего не скажешь, веский аргумент.

— Ну хорошо. Если я обязана…

— Не стоит думать об этом в таком ключе, — бодро возразил он. — Вам представляется превосходная возможность: абсолютно ничего не делать и за это ничегонеделание заслужить благодарность трех наших самых влиятельных правительственных министерств. И естественно, нашего управления, что, конечно, самое важное. Я бы даже сказал, имеет решающее значение, если все пойдет так, как надо. Считайте это оплачиваемым отпуском. Завтра вы поедете туда, проведете там день и к вечеру во вторник вернетесь домой. Если мне не изменяет память, Венеция особенно красива в это время года.

— Дело не в этом! — возмутилась Флавия. Ее поразило упорное нежелание начальника в угоду себе игнорировать факты. Боттандо прекрасно знал, что она собиралась на Сицилию. Какой бы очаровательной ни была эта самая Венеция, поездка туда не входила в ее планы. Но босс на это плевать хотел.

— Свяжитесь с тамошней полицией, только не показывайте вида, что вообще не намерены вмешиваться в их расследование. — Понимая, что победил, генерал заговорил деловым тоном. Сила всегда была на его стороне, но когда речь заходила о выполнении приказов, Флавия нет-нет да и взбрыкивала. — Все, что от вас требуется, — поболтаться на месте, как можно больше потратить за казенный счет, а потом состряпать совершенно безвредный отчет, из которого будет явствовать, насколько вы блестяще проницательны, но который оправдает всех остальных за то, что убийца не арестован, и одновременно констатирует, что это дело — прерогатива не нашего управления. В общем, обычная практика. Все пройдет как по маслу.

Флавия вздохнула еще откровеннее — пусть видит, чем она жертвует ради общественного блага. Милейший человек, прекрасная душа, но уж слишком напорист. Она знала его достаточно давно, чтобы понимать: сопротивление бесполезно. Дело решенное — придется ехать в Венецию.

— Вы полагаете, они никого не найдут?

— Ни секунды не сомневаюсь. Я не очень знаком с деталями, но, судя по первому отчету, дело — настоящий висяк. Сами поймете, когда прилетите на место.