"Бюст Бернини" - читать интересную книгу автора (Пирс Йен)

ГЛАВА 5

Несчастный случай с Аргайлом ничуть не удивил Флавию, а вот для него стал полной неожиданностью. Подобно большинству, его взгляд на собственную персону сильно отличался от взгляда других людей.

Флавия видела в Аргайле простодушного недотепу, вечно наступающего на шнурки собственных ботинок, однако сам он предпочитал несколько иной, более изысканный и сложный образ человека, для которого инцидент является скорее досадным исключением, а не правилом. Аргайл обижался и удивлялся, когда на Флавию нападал приступ смеха при виде того, как он налетал на тротуарную тумбу. Впрочем, случалось это не слишком часто.

Тот день складывался для Аргайла вполне удачно, хоть он и не выспался, а это, как известно, снижает внимание. Зато бессонница дала повод еще раз встретиться с детективом Морелли. Когда рано утром американец пришел в отель и застучал кулаком в дверь соседнего номера, Аргайл был уже на ногах.

— А, это вы, — сказал он, выглянув в коридор. — А я подумал, может, Гектор пришел. Мы договорились позавтракать вместе. Очень хочется узнать, что с ним произошло.

— Думаю, те же чувства испытывают многие люди.

Морелли снова взглянул на дверь в номер ди Соузы с таким видом, словно ожидал, что она вдруг распахнется и перед ним предстанет постоялец. Но этого не произошло. Детектив потер глаза и зевнул,

— Вы выглядите ужасно усталым, — сочувственно заметил Аргайл. — Заходите, выпьете чашечку кофе. Поможет продержаться еще пару часов.

Морелли, тоже не сомкнувший в ту ночь глаз (хоть и по другой причине), с благодарностью принял приглашение. Он обрадовался возможности хоть немного передохнуть. Подумал, что не повредит послушать музейные слухи и сплетни, к тому же он рано или поздно все равно собирался встретиться с Аргайлом. И детектив решил совместить приятное с полезным. Никогда не знаешь, что может вдруг всплыть в самом заурядном разговоре.

Аргайл подробно рассказал, как провел вчерашний вечер, не преминул упомянуть и о качестве чизбургера, и о том, как едва не угодил под колеса. Морелли тут же предостерег его об опасностях, ожидающих на улице невнимательного пешехода. Затем англичанин пустился пересказывать сплетни, которых успел набраться за недолгое пребывание среди музейных сотрудников. Впрочем, пользы в них не было никакой; по словам Аргайла, все в музее ненавидели друг друга.

— Что с вами? — вдруг озабоченно спросил он. — У вас что-то болит?

Морелли перестал потирать ноющую десну.

— Гингивит, — пробормотал он. — Что?

— Воспаление десен.

— О-о, но это просто ужасно! — сочувственно протянул Аргайл и удрученно покачал головой. Себя он считал своего рода экспертом в этой области, ибо провел немало часов в кресле дантиста. — Гвоздика, — добавил он.

— Не понял?

— Гвоздика. Эта такая пряность. И бренди. Делаете настойку и растираете ею десны. Очень помогает. Рецепт моей матушки.

— Действительно помогает?

— Ну, не знаю. На вкус очень даже ничего, из-за бренди, конечно.

— Но у меня нет при себе гвоздики, — с сожалением произнес Морелли и даже похлопал по карманам, словно желая убедиться в этом.

— Не беспокойтесь, — сказал Аргайл. — Сидите спокойненько, отдыхайте, пейте кофе. Вернусь через минуту.

Отсутствовал он минут десять. Спустился в вестибюль и уже только там сообразил, что, несмотря на приверженность американских отелей к старым добрым идеалам в обслуживании, шансы, что у них имеются запасы гвоздики, невелики.

Аргайл вдруг вспомнил, что Гектор ди Соуза слыл в центральной Италии почти профессиональным ипохондриком. Правда, он, Аргайл, никогда прежде не слышал, чтобы испанец жаловался на десны. За стойкой администратора в этот момент не было ни души, а ключик от номера Гектора так соблазнительно болтался на маленьком медном крючке…

Он вернулся к себе в номер, Морелли говорил по телефону. Известно ли ему, сколько теперь в отелях берут за лишние звонки?

— Вы обыскивали номер Гектора ди Соузы? — немного нервно осведомился Аргайл.

— Нет, не обыскивал. Но посылал своих людей отыскать самого ди Соузу. Думаю, они не обыскивали тоже. Ничего, сделаем это позже. А почему вы спрашиваете?

— В номере у него полный разгром, словно в него бомба угодила.

Похоже, на Морелли это не произвело должного впечатления.

— Вы-то откуда знаете? — лениво спросил он. Аргайл объяснил причину, заставившую его пуститься на поиски аптечки ди Соузы.

Морелли слегка побледнел.

— Так вы вломились в комнату подозреваемого? — в ужасе пробормотал он, сознавая, какими неприятными последствиями чреват этот поступок.

— Я не вламывался! — пылко отверг это предположение Аргайл. — Использовал ключ. Взял его внизу, у администратора. Там, правда, никого не было, но не думаю, что они стали бы возражать.

Морелли закрыл лицо руками.

— Пожалуйста! — воскликнул он. — Прошу вас, ничего не говорите больше! Возможно, он преступник. И если там имеется какая-то улика, веское доказательство, вы теперь все испортили. Вы хоть представляете, что может устроить адвокат обвиняемого…

Аргайл обиделся.

— Я всего лишь хотел помочь! — перебил он Морелли. — Но, судя по тому, какой бардак устроили там ваши люди, думаю, никто уже ничего не найдет. Все перевернули вверх дном. А я там почти ничего не трогал.

— О чем это вы? Они тоже почти ничего не трогали, — твердо заявил Морелли. — Комната находится в том состоянии, в каком оставил ее сам ди Соуза. А теперь давайте вашу смазку для десен.

Аргайл протянул ему пузырек и наблюдал, как детектив наносит состав на десны.

— Лично мне так не кажется, — заметил он после того, как Морелли перестал кривиться от противного вкуса снадобья. — Дело в том, что Гектор всегда был эстетом.

— То есть?

— Человеком утонченным. Пунктуальным до противности, аккуратистом. Страшно любит порядок во всем. Внешний вид — вот что его всегда волнует. Может упасть в обморок при виде криво повязанного галстука или какой-нибудь там пылинки. Однажды мы с ним обедали в ресторане, и ему подали кофе в треснутой чашке. Гектору стало плохо. Пришлось даже лечь в постель, а потом он целый час полоскал рот каким-то антисептиком, страшно боялся подхватить заразу.

— И что с того?

— Да то, что Гектор никогда не стал бы устраивать такого беспорядка в комнате. Каждое утро он сам застилает постель. Не доверяет горничным, считает, что ни одна из них не способна выпрямить все складки.

Только тут до Морелли, что называется, дошло, и он побледнел, как мел.

— Вы просто попали не в тот номер, — сказал он.

— Да ничего подобного. Этот чудовищный беспорядок устроили там ваши люди или кто-нибудь еще. Третий вариант: Гектор так спешил, что оставил комнату неприбранной. Если да, то он, должно быть, действительно страшно торопился.

— Лично я склонен придерживаться последней версии, — произнес Морелли. — Мне сообщили, что он заказал билет на самолет в Италию на два часа ночи. Так мне сказали, по телефону. Иначе стал бы я сидеть здесь с вами, вместо того чтобы заняться его поисками?

Он спохватился, взглянул на наручные часы и начал подсчитывать что-то в уме.

— Черт, — пробормотал Морелли. — Можем и не успеть схватить его там, в Италии.

Однако на Аргайла это последнее его заявление не произвело особого впечатления. Совсем недавно он летел из Рима в Лос-Анджелес и по собственному опыту знал, сколько времени занимает перелет. Недели, так, во всяком случае, ему показалось. Ну, если не недели, то часов шесть как минимум. И все, что нужно Морелли, — это предупредить людей, чтобы встретили ди Соузу уже там, по прилете.

Все не так просто, заметил Морелли. Существуют определенные формальности, уже не говоря о том, что получить разрешение на экстрадицию можно только через суд.

— Но к чему вам это разрешение на экстрадицию? — удивился Аргайл. — Вы же хотите просто поговорить с ним, зачем заходить так далеко?

Морелли окинул его ледяным взглядом.

— С чего вы взяли? — спросил он. — Лично я хочу арестовать его за убийство. Это же совершенно очевидно, я думал, вы догадались.

Аргайл поразмыслил секунду-другую, потом покачал головой:

— Гектор никого не убивал. И уж точно не таким способом, стреляя в человека с близкого расстояния. Ведь на пиджак могла попасть кровь. Нет, если бы он хотел убить, то воспользовался бы скорее ядом. Впрочем, последнее вовсе не означает, что Гектор вообще склонен к преступлению. И уж такого клиента убивать бы определенно не стал.

Однако Морелли не счел эту логику убедительной.

— Поверьте, мне очень жаль. Я понимаю, он ваш друг или коллега, но этот парень наш клиент. Свидетельства против него весьма убедительные.

— Какие же? — спросил Аргайл.

— Первое: во время вечеринки ди Соуза возмущался по поводу этого бюста. Второе: позже бюст был украден. Третье: ди Соуза ушел из зала вместе с Морзби за несколько минут до убийства. Четвертое: ди Соуза единственный, кто все это время находился с Морзби. И наконец, пятое: он тут же попытался выехать из страны. На мой взгляд — заметьте, я единственный в отделе убийств детектив с пятнадцатилетним опытом работы — все это выглядит крайне подозрительно. К тому же это вообще не вашего ума дело.

Это действительно было не его ума дело, имело к Аргайлу лишь косвенное отношение, но у него зародилась идея. В целом он не одобрял преступления как таковые. Любые его столкновения с законом неизбежно наводили на мысль о полицейском, оценивающем объем его запястий и прикидывающем, как будет выглядеть на них пара наручников. К тому же, пока Аргайл не получил чека за Тициана, ему вообще было плевать на Морзби, Гектора ди Соузу и украденного Бернини.

В данный момент главной заботой Аргайла было охлаждение отношений с Флавией, чей враждебный тон во время ночного разговора очень его огорчил. И вполне вероятно, что сидевший перед ним усталый и неряшливый детектив из отдела убийств предоставит ему шанс исправить ситуацию. Флавия избегает Аргайла, как чумы. Надо заставить ее войти в контакт, может, тогда она поймет, что вела себя неправильно. Или же он сам наконец догадается, чем ей так досадил.

Все оказалось очень просто. Именно Аргайл выдвинул идею, в результате которой Флавия напрасно проторчала в Фьюмичино весь вечер. Он предложил задействовать в поисках ди Соузы римское управление полиции по борьбе с кражами произведений искусства, что помогало избежать формальностей и проволочек. Это в том случае, если Морелли обещает передать ему любую информацию о похищенном бюсте Бернини. Можете позвонить генералу Боттандо и сказать, что именно Джонатан Аргайл выдвинул эту идею.

Морелли взвесил все «за» и «против». В пользу принятия предложения говорил тот факт, что тогда они наверняка и сразу же схватят ди Соузу. Если пойти официальным путем, об этом даже нечего — мечтать.

— Как его фамилия? — спросил детектив.

Боттандо, — ответил Аргайл, раскрыл записную книжку и посмотрел номер телефона. — И неплохо было бы сыграть на важности этого бюста. Если он был вывезен из Италии — а так оно, очевидно, и случилось, — генерал будет рад помочь.

— Мы ведь еще не знаем, что произошло с бюстом.

— Тем больше причин выяснить это.

Морелли кивнул.

— Идея в целом недурна.

— Нет, его, конечно, мог украсть и кто-нибудь другой, не обязательно ди Соуза, — продолжил Аргайл. — Существует множество причин для кражи бюстов. С нашей, стороны было бы непростительно пренебречь ими.

Морелли, будучи по натуре простодушным и уж определенно не обладавший изощренным умом, что свойственно лишь настоящим ученым, не сумел придумать сколько-нибудь достоверной иной причины и выслушал все версии Аргайла по очереди.

— Первая: ради страховки. Хотя Тейнет утверждает, что бюст застрахован не был. Вторая: ради выкупа. В этом случае следует ждать, когда преступник выдвинет требования. Если, допустим, по почте придет посылка с большим мраморным ухом и обещанием, что дальше последует мраморный нос, тогда сразу станет ясно. И наконец, третья: чтобы люди не разглядывали его слишком пристально.

— Почему?

— Да потому, что он может оказаться подделкой.

Морелли фыркнул. У полицейских нет времени на досужие домыслы и рассуждения, и он не преминул уведомить об этом Аргайла.

— Но это вовсе не досужие домыслы. Так уж обстоят дела в мире торговли предметами искусства. Поверьте моему опыту, это случается довольно часто. Я просто стараюсь помочь.

— В данном случае не вижу, чем. Нет, позвонить этому генералу Боттандо — мысль неплохая, спасибо за нее. Так что я, пожалуй, пойду и займусь своим делом. Должен еще поговорить с газетчиками. Уже слетелись, как мухи на мед.

— Вот и прекрасно, — произнес Аргайл. — Я тоже пойду, хочу кое-кого навестить.

Морелли насторожился.

— А вот этого не надо, — сказал он. — Вы и так очень нам помогли. Теперь ваше дело сторона.

— Знаете, я как-нибудь сам решу, надо мне навещать кого-то или нет. Почему нельзя нанести визит соболезнования скорбящему сыну, который, кстати, приглашал меня на выпивку? Неужели для того, чтобы зайти к Тейнету и обсудить с ним последние детали продажи картины, мне требуется получить разрешение полиции?

Морелли был вынужден согласиться, что такой бюрократизм ни к чему, но заметил, что Аргайлу все же Лучше торговать картинами и другими подобными вещами, а не лезть в расследование.


Будучи человеком наивным в таких вопросах, Аргайл решил, что по Лос-Анджелесу удобнее перемещаться на общественном транспорте. Вершиной цивилизации он считал поезда, они были его любимым видом транспорта. Но за неимением таковых сгодится и автобус. Однако и автобусов Аргайл здесь тоже не увидел. Они были редкостью, как пешеходы. Что касается поездов, то те, похоже, просто вымерли, как бронтозавры. И вот после долгих расспросов, колебаний, приступов нерешительности и поисков чего-нибудь совсем недорогого он взял машину напрокат. Салон проката напоминал мусорную свалку, забитую старыми проржавевшими насквозь автомобилями. Выбор был невелик, но и цены, по словам хозяина, — он пожал Аргайлу руку, представился Чаком и сказал, что Джонни может просто называть его по имени, — тоже. Аргайлу не нравилось, когда его называли Джонни.

Зато здесь оказалась одна машина, в которую он, фигурально выражаясь, влюбился с первого же взгляда. Светло-голубой «кадиллак» до кризисной эпохи, 1971 года выпуска, с откидным верхом. Размером примерно с «Куин Мэри» [5] и использующий, вероятно, не меньше горючего.

Почему бы нет, подумал Аргайл. Прежде ему никогда не доводилось водить ничего подобного. Часть культурного наследия страны, только на колесах.

Вернувшись в отель, он первым делом попросил привратника сфотографировать его на фоне этого монстра. Снимок можно будет показывать внукам, иначе они просто не поверят, что подобные машины когда-либо существовали.

После ухода Морелли Аргайл сразу отправился на автостоянку за отелем. В конце концов машина завелась и, выпустив облако вонючего выхлопного газа, медленно выехала на улицу. Она обладала скоростью и маневренностью супертанкера, но во всех остальных отношениях была в приличном состоянии, не считая пятен ржавчины на крыльях. Главное, что машина двигалась вперед, когда надо, и останавливалась, если ее очень попросить.

А правила дорожного движения в Калифорнии вполне либеральны и отводят на набор скорости от нуля до шестидесяти миль в час добрые пять минут.

Машина с ревом двигалась вперед, периодически выплевывая клубы черного дыма и через каждые 150 ярдов останавливаясь на красный свет. Аргайл пытался любоваться окрестностями и удивлялся, что подобное место может неплохо кормить торговцев автомобилями.

Шесть миль, отделявшие его от Вениса [6], где проживал Джек Морзби, удалось преодолеть примерно за полчаса. Аргайл полагал, что сумел бы добраться быстрее, если бы хорошо знал город. Достигнув места назначения, он задался новым вопросом: отчего это место получило такое название? Ведь ничего красивого он там не заметил. Хотя водоем с затхлой водой и некоторое подобие площади, недостроенной и запущенной, давали приблизительное представление о первоначальном замысле градостроителей.

Тем не менее этот район нравился Аргайлу больше, чем та часть города, где располагался музей. Похоже, главным занятием обитателей Вениса было сидеть сложа руки и почти ничего не делать. И Аргайл был рад это видеть. Несмотря на репутацию людей вальяжных, все остальные жители постоянно куда-то торопились. Даже в тех редких случаях, когда они переставали работать, горожане так и кипели энергией. Даже находясь на пляже, продолжали бегать взад-вперед, швырять друг другу разные предметы, нырять в океанские волны и выпрыгивать из них без всяких видимых на то причин. Аргайлу было приятно видеть людей просто лежащих, не наделенных маниакальным стремлением продлить свою жизнь до бесконечности. Иными словами, местечко было довольно грязное, засиженное мухами, но симпатичное, так, во всяком случае, ему показалось. Возможно, именно поэтому и получило такое название.

Найти обиталище Джека Морзби оказалось труднее, чем думал Аргайл, поэтому он очень удивился, когда все-таки его отыскал. Но увидел совсем не то, что ожидал. Он знал, что Морзби удалился от общества потребителей, чтобы написать Великий Американский Роман — стремление в тех благословенных краях нередкое, — но ему казалось, что сын мультимиллионера все же должен придерживаться хотя бы некоторых внешних признаков благополучия. Аргайл и прежде встречал таких типов в Италии: несмотря на принципиальное отрицание тирании потребительского общества, все они были одеты в красивые шмотки от Версаче, носили часы «Ролекс» и проживали в девятикомнатных апартаментах с видом на пьяцца Навона.

Однако молодой Морзби, судя по всему, вознамерился делать все как следует. Его дом вовсе не походил на типичную для миллионеров резиденцию, да и на особняки звезд на Беверли-Хиллз — тоже. У домов богачей есть крыши и окна. А если рамы или стекла приходят в негодность, миллионеры тут же вставляют новые, а не затыкают дыры старыми газетами. Когда с крыши падает черепица, они заменяют ее новой, а не оставляют щели, в которые хлещет дождь. У миллионеров есть перед домом сады, и в них работают садовники. Двор Джека Морзби больше напоминал свалку, где Аргайл брал напрокат машину. Следует отметить также, что миллионеры крайне редко валяются на голом дощатом полу маленькой веранды в задней части дома, курят сигаретку с весьма подозрительным запахом дыма и пьют из горла. Морзби равнодушно следил за тем, как приближается гость, потом вяло и небрежно взмахнул рукой.

— Эй, — сказал он.

Слово это, как уже выяснил Аргайл, служило характерным местным эквивалентом приветствия, прощания, удивления, тревоги, предупреждения, протеста, интереса, отсутствия интереса, а также означало предложение выпить. Американец взглянул на стоявшее рядом кресло, столкнул с него старого лохматого пса и жестом пригласил Аргайла присесть. Тот покосился на клочья шерсти, затем нехотя и осторожно присел на самый краешек.

— Пришли выразить соболезнования по поводу старикана, я так понимаю, — рассеянно произнес Джек и, щурясь, взглянул на бледное солнце, наполовину скрытое за облаками.

— Когда вы узнали?

— Лангтон позвонил, вчера вечером. А все остальное узнал от полиции, когда они разбудили меня ни свет, ни заря. Хотели, видите ли, чтобы я отчитался за свои действия. Ну а что касается мачехи, было бы наивно думать, будто она проделает двадцать миль, чтобы сообщить сыну трагическую новость. Ей не до того, празднует, я так полагаю. Чего вы хотите?

Хороший вопрос. Что называется, вполне уместный. Проблема в том, что Аргайл не знал на него ответа. Ведь не мог же он признаться, что хочет выяснить кое-что о бюсте — с тем чтобы у него появился повод еще раз связаться с Флавией и наладить с ней отношения. Он понимал, что это звучит почти неприлично. Бессердечно, жестоко с его стороны. Кроме того, предварительные расспросы уже показали, что Морзби ничего не знает о Бернини, точнее — о бюсте. Да и спрашивать о том, почему Джек Морзби не пожелал проехать несколько миль, вернуться в музей и узнать, что там происходит, тоже было как-то неудобно. У каждой семьи свои правила и отношения с близкими.

— Просто подумал, что вам одиноко, — запинаясь произнес Аргайл. — Вы произвели на меня впечатление единственного здравомыслящего и нормального человека из всех, кто связан с музеем.

Вроде бы и причина не была упомянута, но такой ответ казался ему вполне приемлемым. Морзби как-то странно покосился на него — похоже, он был удивлен, что люди порой проявляют гуманизм и не руководствуются при этом какими-либо личными интересами. И в знак приветствия снова протянул бутылку. Коньяк — это последнее, чего бы хотелось сейчас Аргайлу, но отказываться было неудобно. Он сделал большой глоток и пока приходил в себя, пытаясь отдышаться и смахивая выступившие на глазах слезы, Морзби стал делиться воспоминаниями о «старикане».

Они не были близки, узнал Аргайл. Оказалось, что Морзби-старший примерно год назад вычеркнул начинающего автора из завещания, лишив, таким образом, наследства в пару миллиардов долларов, что привело к значительному охлаждению в отношениях.

— Но почему он так поступил?

— Давайте будем считать, что у него довольно своеобразное чувство юмора. Отец всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам, заработал еще больше денег. В ответ я возражал, что он и без того уже заработал достаточно. Ну вот отец и сказал, что если деньги для меня не важны, то он оставит их тому, кто питает к ним больше пристрастия и уважения.

— Иными словами, жене?

— О, она их просто обожает.

— Ну а музей?

— Отец уже угрохал в него целое состояние.

— И это заставило вас искать собственный путь?

— Да, наверное. Вот он я, перед вами, сижу без гроша. И знаете, мне это даже нравится. Ну а теперь уже в любом случае поздно что-либо менять.

— Но ведь отец не окончательно порвал с вами?

— Нет. Просто ничего не оставил, вот и все. А это в принципе одно и то же. «Моему дорогому сыночку — наилучшие пожелания». Вот и все, что он оставил. Никто не может обвинить его в непоследовательности.

— Думаю, вам в некотором смысле даже повезло, — заметил Аргайл.

— Это почему же?

— Полиция ищет его убийцу. Вас трудно заподозрить в корыстных мотивах.

— Ага. И алиби у меня просто идеальное. Лангтон позвонил сразу после того, как обнаружили тело, и я был здесь.

Аргайл быстро прикинул в уме. Все сходилось. Так скоро вернуться Морзби-младший просто не мог. И это наводило на определенные подозрения.

— А вы где были? — спросил Морзби.

— Я?

— Да-да. Вы. Раз уж решили проверить меня, будет честно, если я проверю вас, согласны?

— Я был в ресторане. Просидел там больше часа. Множество свидетелей. Так что здесь полный порядок.

— Гм… Ладно. Придется поверить вам на слово. Это исключает вас из списка подозреваемых. Тогда остается тот испанец, правда?

Аргайл поморщился, выражая неодобрение столь примитивному ходу мысли.

— Полиция тоже так считает. Но лично я не думаю, что убийцей был Гектор. Он хотел продать вашему отцу много скульптурных произведений. Убить курицу, конечно, можно, но разумный человек прежде подождет, пока она не отложит хотя бы пару яиц. Кроме того, Гектор был всегда невероятно почтителен с клиентами. Стрелять в них — нет, это вовсе не в его правилах. Однако должен признать, что пока он не появится, подозрение будет лежать на нем.

— Вы так думаете?

— Да. Но я просто уверен, что он появится. Кстати, я говорил с ним незадолго до убийства и не заметил кровожадных настроений.

В ответ на это Морзби заметил, что вряд ли кровожадные настроения могут столь уж явственно проявиться во время светской болтовни на вечеринке.

— Лично я подозреваю вашу мачеху, — сознался Аргайл, будучи вовсе не уверен, что пасынку следует говорить такие вещи. Но Джек, похоже, не возражал. — Впрочем, Морелли сказал мне, что она к тому времени уже ушла и ее алиби подтвердил шофер. Вы уверены, что у нее роман?

— О конечно, уверен! Вечные отлучки под предлогом посещения магазинов, уик-энды якобы с подругами. Не надо большого ума, чтобы понять это,

— Так ваш отец знал?

— Узнал, после того как я позвонил ему в офис и обо всем рассказал. — Джек с любопытством уставился на Аргайла. — Вы, очевидно, считаете этот поступок отвратительным? Наверное, вы правы. Но эта сучка отравила его существование, сделала все, чтобы оттолкнуть отца от меня, и я должен был нанести ответный удар. Око за око.

Он помолчал, а потом уже более спокойно заметил:

— Конечно, плохо, что я не повидался с отцом перед смертью. Не следовало так рано уходить с вечеринки. Не видел его месяцев шесть или около того. Называйте меня сентиментальным идиотом, но я бы многое отдал за то, чтобы еще раз обозвать его подлым старым ублюдком. На прощание. Ну, в общем, вы меня поняли.

Аргайл кивнул.

— Что ж, я рад, что вы воспринимаете все именно так и чувствуете себя нормально. Просто пришел проверить.

— Ценю вашу заботу. Приходите еще, выпьем уже как следует.

Аргайл обдумал предложение.

— Спасибо, может, и загляну. Но думаю, мне придется вернуться в Рим, хотя бы на несколько дней. Складывается впечатление, что если я останусь здесь надолго, то меня непременно переедет машина.

— Мы, калифорнийцы, самые аккуратные автомобилисты в мире.

— Скажите это водителю того полосатого красного грузовика, который едва не вышиб мне коленные чашечки.

Морзби изобразил сочувствие.

— Нет, конечно, я сам во всем виноват, — добавил Аргайл, желая быть до конца честным. — По крайней мере, частично.

— Никогда так не говорите, — посоветовал Морзби. — Никогда не признавайте свою вину. Только в этом случае того водителя можно будет привлечь к суду. Если, конечно, найдете его.

— Но я не собираюсь привлекать его к суду.

— В таком случае он может привлечь вас, если отыщет.

— За что?

— За моральный ущерб, вызванный тем, что вы едва не повредили крыло его автомобиля. К таким делам наши суды относятся вполне серьезно.

Убежденный, что это была всего лишь шутка, Аргайл удалился, предварительно спросив, как ему лучше добраться до отеля. Чувство ориентации у него было развито столь скверно, что без указателей и беспрестанных расспросов на каждом повороте он мог бы с тем же успехом добраться до Скалистых гор. Направо, еще раз направо, а потом, возле бара, налево, сказал ему Морзби. А затем все время прямо. Да, там подают еду. Есть Аргайлу не хотелось, однако показалось, что бар — самое подходящее место, где можно остановиться и передохнуть, заодно узнать, как ехать дальше, и промочить горло виски.

Он так и сделал. Съел совершенно чудовищный вегетарианский гамбургер, выпил чашку кофе — такого слабого, что жидкость просвечивала насквозь. И двинулся дальше, чтобы бесславно завершить столь удачно начавшийся день в больничной палате со сломанной ногой.

Произошло все очень просто. Аргайл благополучно доехал до отеля, не сделав ни одного неверного поворота, принял душ, затем вышел, вновь сел в машину и отправился по скоростной автомагистрали с целью посетить миссис Морзби и выразить ей свои соболезнования. Никаких огрехов и проблем. За исключением одной: ему вовсе не следовало выезжать на эту автостраду, надо было держаться узенькой улочки с односторонним движением, которая и привела бы к цели. И тогда — о чудо из чудес! — Аргайл нашел бы нужный ему дом почти безо всяких мучений. Все время прямо, от первого светофора направо, и дальше тоже прямо, до конца, затем остается лишь медленно и плавно притормозить, и вот мы на месте, и ничего не случилось.

На самом деле очень даже случилось. Его огромный «кадиллак» величественно плыл среди красных хвостовых огней, неуклюже уворачиваясь от автомобилей, автобусов и грузовиков, которые так и налезали со всех сторон. Прижатый к обочине, он картинно двигался еще некоторое время со скоростью двадцать пять миль в чае, затем вдруг его по непонятной причине резко занесло в сторону. Но он продолжал ехать до тех пор, пока не врезался в огромную зеркальную витрину магазина модной одежды, о котором упоминал Морелли, нанеся изрядный ущерб находившемуся там товару.

К счастью, это оказался очень дорогой магазин, предназначенный для самых богатых людей. К моменту происшествия в нем не было покупателей, как, впрочем, и на протяжении всего Дня. Бизнес шел из рук вон плохо, поэтому одна из продавщиц сочла, что без ущерба для него может выйти и перекурить. Правила запрещали курить в магазине, это не одобрялось ни владельцем, ни немногочисленными покупателями.

И хорошо, что вышла, потому как, вернувшись, она нашла торговый зал уже далеко не в том безупречном состоянии, в каком его оставила. Аргайл до отказа вдавил тормозную педаль, но это не произвело ни малейшего впечатления на проклятый механизм. Долгое пребывание в Италии не прошло для Аргайла даром: на глазах немногочисленных зевак он картинным жестом ухватился за голову, выражая крайнюю степень отчаяния при виде такой абсурдности и несправедливости жизни.

Аргайл так и застыл в этой позе на переднем сиденье; к счастью, капот машины был невероятно длинный, и до каменной кладки в центре зала, в которую она врезалась носом, оставалось еще несколько ярдов. При ударе Аргайла бросило вперед, при этом левая нога по-прежнему упиралась в педаль тормоза, на нее пришелся весь вес, и она, разумеется, не выдержала. Большая часть тела водителя ударилась о рулевое колесо, ведь руки у него были заняты, иначе бы не вышло скорбного жеста, а разлетевшиеся в разные стороны осколки ветрового стекла довершили картину разрушения.

«Черт, — успел подумать Аргайл, теряя сознание. — Никогда больше не буду насмехаться над Флавией за рулем».