"Пламень" - читать интересную книгу автора (Карпов Пимен)VIПоставил Гедеонов часовню с неугасимой лампадой на могиле друга. В навьи проводы тайком закопал крест. Но не помогло: умирающие, непостижимо страшные глаза преследовали его и пытали лютой пыткой… — Выстрою-ка церковь на крови… — надумал Гедеонов. — Говорят, помогает… И закипела работа… Из-под разобранной часовни каменщики нечаянно, закладывая фундамент, вырыли полусгнивший труп Офросимова, изъеденный червями и подземными гадами. В страхе разбежались рабочие… А Гедеонов, ощупав гнойный, зловонный труп, достал из-под шелкового жилета кольца, бриллиантовые часы, толстый кожаный бумажник. Подсчитал деньги — десять тысяч. И, обрадовавшись, что на постройку церкви как раз хватит, зарыл труп там же. Каменщикам же строго-настрого заказал шалтать о трупе. — Это — утопленник… — твердил он перепуганным рабочим. — В озере утонул… Ну, а как утопленников хоронить на кладбище запрещено — его тут и схоронили… Каменщики подмигивали: — Как же они под комплицу его засунули-то. Чудно что-то… Не укокошили его? — Не поймут, дураки! — кипятился Гедеонов. — Часовня после была поставлена, мать бы его… Выстроили церковь, освятили. Но не помогла и она Гедеонову. Призрак с жутким, непереносимым взглядом неотступно ходил за ним и пытал люто. Прослышал Гедеонов про злыдотников, пророков зла. Переодевшись странником, пошел тайком к ним в лесные их кельи. Но злыдотники велели не залечивать язвы духа, а растравлять их. — Не-т, это не дело… — стискивал Гедеонов зубы, уходя от злыдоты. — Клин надо вышибать клином… Тогда же многие из злыдотников по приказу Гедеонова высланы были в Сибирь, а кельи их заколочены. Сам же Гедеонов уехал опять в Петербург шабашить по-старому, по-бывалому. Но теперь уже скрыто и тайно. Было открыто "Общество защиты детей от жестокого обращения". Гедеонов, собирая на улице приглянувшихся ему бездомных девочек и мальчиков, вез их к себе в дом… А после, строго-настрого запретив им говорить, где были и что с ними делали, отпускал. — Клин надо вышибать клином! — скрежетал зубами Гедеонов, дрожа и сжимаясь. Узнавший о его приезде дед-вельможа, боясь мести" сменил гнев на милость и пригласил внука к себе во дворец. Но Гедеонов не очень-то шел к деду. Только как-то раз будто нечаянно залучил в особняк к нему. Старик вельможа, больной и дряхлый, лежал уже в постели. Приход внука его очень обрадовал. — П… По-целуемся… — шептал больной, подставляя Гедеонову посинелые, полумертвые губы. — Прощаю все… Прости и ты… Ради Бога… — молил он внука. Гедеонов молчал, держа за руки странную какую-то, молчаливую девочку: ее он привел сюда, чтоб доказать свою преданность "Обществу защиты детей от жестокого обращения". Затем и приехал вот в особняк. — Спасаешь малюток? — бодрил старик внука. Но тот, не глядя на старика, затворил в спальню дверь. — П… про-щаю… — бормотал вельможа. — Про-сти-и и ты… А?.. — Ага… старый хрыч… — прошипел Гедеонов, задыхаясь. Молча раздел перед глазами больного девочку донага. Завязал ей платком рот. Надрезал кожу. — Кр-ро-о-вушка! — хохотал Гедеонов, костлявыми стискивая длинными пальцами хрупкое тело глухо стонущей девочки. — Ох, кро-овушка-матушка!.. Ах, девчу-шечка моя голопузенькая!.. Впившись, как пиявка, в грудь девочки, горячую сосал из нее горько-соленую густую кровь. Пил жадными глотками. Ныл: — Кровушка… Кровушка. Старик, вперив остановившиеся, расширенные, побелевшие глаза в Гедеонова, непонятное что-то промычал. Шевельнул чуть заметно синими непослушными губами, да так и застыл… Вытер Гедеонов залитые кровью губы. И зеленые острые глаза его налились сукровицей… — Я-я т-тебе покажу, как нравственность наводить… — екнул он, трясясь и брызгая ядовитой слюной. Схватил старика за горло внезапно и емко, как удав. Понатужившись и грузно навалившись на него грудью, беспощадно, точно обвалившийся камень, придавил его, онемелого, синего, увидевшего свой конец, к стене… Руки Гедеонова были крепки, как железо. Сгорел старик. Тело его, посинелое и закостеневшее, скомканное валялось на постели, поломанной грудой под шелковым одеялом… Гедеонов, подняв с ковра нагую, окровавленную, тяжко стонавшую девочку, заказал ей молчать. Одел ее, обессиленную, немую. И тайком с нею вышел, молчаливо и бесшумно, из спальни через ряды раззолоченных комнат на улицу. И, усевшись в ожидавший его у подъезда закрытый бесшумный автомобиль, укатил глухими переулками в загородный вертеп… Ночью у высокого цинкового, отделанного под золото гроба шла панихида. Гедеонов, как ни в чем не бывало, Суетился уже у гроба, расставлял свечи. Хлопотал около вельмож, сослуживцев деда, приехавших отдать последний долг… Утешал убивающуюся мать свою — дочь вельможи. Три дня и три ночи Гедеонов, при зажженых свечах, самолично читал у гроба деда псалтырь… Только изредка чтение прерывалось чуть слышным, тонким хохотом, странным и глухим: — Ха-а… ха… Клин надо вышибать… клином… За защиту детей от жестокого обращения Гедеонову дали звание камергера. |
|
|