Три корабля строились на берегу Охотского моря, в устье небольшой речонки, где вырос целый городок мастеровых.

Шелихов сам наблюдал за строительством кораблей, вникая в каждую мелочь, стараясь выиграть время. С особой строгостью отбирал он матросов и будущих поселенцев на Кадьяке: в таком отважном походе не только здоровьем, но и характерами люди должны быть сильны…

Он был доволен своим отрядом: видавшие виды моряки, сибирские охотники, мастеровые сразу соединились в одну семью, крепкую, дружную в работе.

Наступил долгожданный день, и корабли вышли в море.

Курильские острова… Камчатка… Штормовой океан… Скалистые безлюдные Командоры… Тяжёлый и суровый путь.

А потом на океан надвинулся густой туман, и вскоре засвистели пурги… Нужно было готовиться к зимовке или возвращаться в Петропавловск, на Камчатку.

Но нет, Шелихов не повернёт обратно. В это большое дело вложена вся его жизнь, здесь уж не может быть ни минуты колебаний.

Только в следующем году, после суровой зимовки на острове Беринга, после голодовок, болезней, неустанных работ по спасению кораблей небольшой отряд Шелихова высадился на Кадьяке.

И ещё в те минуты, когда лодка, отчалив от галиота, приближалась к отмели, где-то с берега, из тёмного леса, донеслась первая людская «весть»: густо окрашенная кровью стрела вонзилась в борт лодки…

Это была угроза, вызов, объявление войны…

Дремучий молчаливый лес высился на берегу, а дальше до самого поднебесья вставали горы, тоже сплошь покрытые лесами. В этих дебрях таился неведомый враг…

Шелихов и не ждал радушной встречи. Он знал, что племена Аляски, Кадьяка и Алеутских островов были вынуждены защищаться от участившихся нападений приплывавших издалека белых людей. Мореходы рассказывали о страшной кровавой резне, какую учинили на этом побережье южнее Кадьяка испанские и английские пираты и купцы.

Как же уверить туземцев, что он не грабитель, не пират? Для этого потребуется немало времени и усилий. Возможно, будут и сражения. Сам он, конечно, не станет нападать. Но, если уж придётся защищаться, — эти бывалые люди сумеют за себя постоять…

И впервые в девственном лесу Кадьяка дружно зазвенели пилы и топоры, и вековые кедры со стоном склонили долу свои вершины.

На расчищенной площадке русские промышленные люди первым делом воздвигли высокий и прочный частокол с дозорными башнями по углам. Это была маленькая крепость, за стенами которой одновременно началось строительство посёлка.

Лес попрежнему оставался таинственным и глухим, только непроглядно тёмными ночами из чащи иногда доносился то заливистый свист, то заунывный крик, то насмешливый хохот…

Нападение произошло в ранний, предутренний час, когда над хмурыми лесистыми горами Кадьяка едва посветлело небо.

В кустарнике у сторожевых вышек внезапно послышался шум и треск, на дозорные башни полетели десятки стрел. Глухо вскрикнул и повис на перилах пронзённый в грудь дозорный одного из постов. Но на другой вышке тотчас тревожно загудел колокол и гулко громыхнуло ружьё…

А лес уже наполнился криком и свистом, чуткое эхо подхватывало и повторяло неистовые вопли кадьяков, идущих на штурм. Казалось, тысячи воинов лавиной устремились на малый посёлок. В воздухе, словно ракеты, замелькали стрелы с пучками горящей травы.

…В ту ночь Шелихов не уснул ни на минуту. Вечером он долго сидел в чистой просторной горнице, пахнущей свежим тесом, и разбирал травы, собранные промышленными людьми на побережье. Григорий Иванович решил произвести опись трав, деревьев, минералов, птиц, зверей и рыб этого края, чтобы знать точно, какие богатства таятся на Кадьякской земле.

Ему приходилось здесь быть геологом и ботаником, ихтиологом и географом, постичь многие другие науки. Ещё находясь в Иркутске, он выписал из Москвы несколько десятков специальных книг, и теперь, сверяясь по справочникам, записывал замысловатые латинские названия трав.

Наталья Алексеевна спала в соседней комнате и не слышала ни призывного звона колокола, ни выстрела, ни нарастающего гула голосов.

Григорий Иванович решил не тревожить жену. Он взял пистолет и выбежал из дому.

На малой площадке толпились поднявшиеся по первому сигналу, вооружённые ружьями, копьями и топорами широкоплечие бородатые сибиряки.

Шелихов приказал открыть ворота и повёл в атаку бывалых своих людей…

…К полудню отряд возвратился в посёлок. Он не только отбил нападение, но и рассеял неприятельское воинство по лесным трущобам и взял пленных. Теперь эти пленные несли пятерых своих раненых товарищей и захваченные промышленными людьми трофеи: луки, стрелы, копья, топоры. Среди трофеев оказалось и ружьё английского образца, но как оно попало к предводителю племени, Шелихов дознаться не смог.

В отряде промышленных тоже были раненые, но в большинстве не тяжело. Лишь двое из них шли, опираясь на плечи товарищей. Эти двое ворчали всю дорогу:

— Начальник-то наш… Хорош! Дикий в него из лука стрельнул, так он что же? Подбежал, лук у того выхватил, а потом ещё рану ему перевязал!..

Другой отзывался с негодованием:

— Этак воевать, братцы, только диких смешить. Надобно, чтоб страху они набрались, чтоб не повадно было в другой-то раз…

Кто-то утешал потерпевших:

— Ты погоди, однако, в посёлке строгий учиним над ними суд…

Но Шелихов и не думал наказывать пленных. Он выдал им по пачке табаку, по отрезу пёстрого ситца, раненых приказал обмыть, перевязать и накормить, и лекарь, вздыхая и морщась, принялся исполнять это распоряжение.

Возможно, кадьяки подумали, что таков у бородатых людей странный обычай перед казнью. Жадно они курили табак и кутались в пёстрые отрезы, в напряжённом молчании следя за каждым движением русского начальника.

Когда он поднял несколько луков и копий и двинулся к ним, пленные лишь сдвинулись в тесную группу и, не дыша, опустили головы…

Дальнейшее их потрясло и совершенно сбило с толку. Русский начальник возвратил им оружие, легонько похлопал каждого по плечу, а потом сам широко распахнул ворота.

Они отходили к воротам, медленно пятясь, все ещё не уверенные в своём счастье, в том, что будут жить. За воротами и в лесу не оказалось засады, и для них, привыкших к жестокости победителей, наверное, в те минуты впервые открылся иной, благородный человеческий мир…

В течение целого месяца ни на берегу, ни в горах, ни в лесу не было замечено ни одного туземца. За этот месяц раненые кадьяки поправились и встали на ноги. Они уже знали три-четыре десятка русских слов. Шелихов и несколько промышленных тоже изучали язык кадьяков и уже могли объясниться с пленными.

Как-то под вечер в селение русских прибыл сам предводитель племени.

Это был рослый, костлявый, исполосованный шрамами старик. Опираясь на копьё, словно на посох, не взглянув на дозорных, он прошёл в ворота.

Шелихову тотчас же доложили о появлении неизвестного старика, и Григорий Иванович вышел ему навстречу.

— Пусть солнце ярче освещает твою дорогу! — проговорил Шелихов по-кадьякски.

Покрытое татуировкой лицо старика удивлённо дрогнуло.

— Ты знаешь наш язык?!. — воскликнул гость. — Пусть время твоей охоты будет всегда счастливым… Кто ты?

— Я русский начальник на Кадьяке.

Старик наклонил голову:

— Мы знаем друг друга. Это я напал на тебя ровно луну назад. Я — Ингалак. Племя моё — самое отважное на побережье.

— Я вижу, твоя рука уверенно держит копьё, — сказал Шелихов. — А твои глаза, наверное, хорошо видят и ночью…

Ингалак выше поднял голову и расправил плечи.

— Я пришёл спросить, почему ты отпустил здоровых и наказываешь тех, кто уже наказан ранами в бою?

Шелихов засмеялся.

— Можно ли наказать волка мясом или тюленя рыбой? Посмотри на своих пятерых воинов, сейчас они водят палочками по бумаге и уже рисуют те знаки, по которым можно читать мысль. Скоро они смогут читать книги и узнают, какой большой мир и что им следует делать, чтобы ваше племя жило богато и счастливо…

Он подвёл Ингалака к дому. Тот заглянул в открытое окно, припал к подоконнику и несколько минут оставался неподвижным. Потом, обернувшись к Шелихову, он проговорил изумленно:

— Да, это правда, — они водят палочками по бумаге и произносят ваши слова… Но зачем нужно тебе, чтобы кадьяки знали ваш язык? А если они научатся читать ваши книги, разве это сделает тебя сильнее?

Шелихов слушал его с интересом. У предводителя племени был острый и развитый ум. Словно опережая мысли русского начальника, старый воин продолжал увлечённо:

— Когда наши люди узнают книги, они, быть может, захотят одеть такую же, как на тебе, одежду, жить в таких же больших домах. А потом они скажут, что ваши длинные ружья вернее стрелы или копья. Кто же даст им здесь все это: и одежду, и ружья, и такие дома?

— У тебя очень много вопросов, Ингалак, — остановил его Шелихов. — Но разве ты не знаешь, что и ружья, и одежда — все делается руками человека? Или руки твоих людей слабы? Им нужно лишь передать умение, и они смогут и ковать железо, и строить. Мы, русские, научим вас этому. Мы хотим жить с вами в мире и дружбе.

Старый Ингалак задумался.

— Значит, вы приехали не для того, чтобы убивать нас, жечь наши жилища, отбирать песцовые и котиковые шкуры?

— Нет, Ингалак, мы приехали трудиться, охотиться, изучать эту землю. Здесь много, очень много богатств. Их хватит и для нас, и для твоего народа. Их будет достаточно и для других племен.

— Я слышу, ты говоришь правду, — молвил Ингалак, внимательно глядя в глаза Шелихову. — У тебя нет нужды обманывать меня: ведь я здесь один, а вокруг твои люди, и тебе ничего не стоило бы…

— Будь спокоен, Ингалак, — улыбнулся Шелихов. — Не зная меня, ты решился прийти сюда один. Ты человек отважный и честный, а мы уважаем таких людей. Я отпускаю твоих воинов — их раны уже зарубцевались. Пусть эти воины расскажут всем кадьякам, что встретили здесь не врагов, а друзей, и пусть приходят к нам в любое время.

Кадьяки ушли со своим старым предводителем, унося щедрые подарки Шелихова: отрезы ситца, курительные трубки, табак, ножи…

Ни у бывших пленников, ни у Ингалака Шелихов не допытывался больше, откуда у них появилось ружьё английского образца. Он решил, что узнает об этом позже. Если ружьё попало к ним случайно, — особого значения этот факт не имел. Если же кто-то снабжал островитян новейшим оружием для борьбы против русских поселенцев, — нужно было узнать, чья это злобная затея, разыскать негодяя и наказать…

Проходили дни, уже миновало две недели, но никто из кадьяков вблизи посёлка не появлялся. Промысел морского зверя попрежнему был очень успешен: на складах вырастали кипы драгоценных мехов. Такого количества отборных котиковых шкур не видывал ни иркутский богач Голиков, ни владельцы лучших московских пушных магазинов. А Шелихов, казалось, и не замечал этого огромного богатства. Камень, разысканный им где-то в русле ручья, взволновал его куда больше, чем добыча зверя. В этом камне он обнаружил медь. Позже он увидел на острове превосходный точильный камень. В разных районах огромного острова были найдены кристаллы хрусталя, гончарная глина, несколько крупинок золота. Все эти находки были для Шелихова самыми драгоценными приобретениями.

Карта Кадьяка с каждым днём все больше прояснялась. Не только линия берега, направление рек и горных кряжей получали здесь чёткие очертания, — на карте уже можно было прочесть, какие ценности хранятся в нетронутых недрах острова, где расположены самые богатые массивы строительного леса, где находятся луговые долины, заросшие кормовыми травами… На этих лугах Григорий Иванович словно видел уже бесчисленные тучные стада, в лесных дебрях, казалось, слышал гул лесопилок, над залежами руд и минералов чудились ему разрезы карьеров и вышки шахт…

Шелихов знал, что все это — смелая мечта. Но разве не был недавно смелой мечтой и поход его на Кадьяк? Весь этот огромный, открытый русскими мореходами край будет обжит и освоен, как уже обжита вся великая Сибирская земля…

А отпущенные с миром и щедро одарённые островитяне все-таки не шли в посёлок: они не верили людям, пришедшим из-за океана.

Как много усилий придётся ещё приложить, пока рассеются ненависть и страх, внушённые этим племенам пиратами и торгашами, посыльными европейских торговых контор и разных королей! Но Шелихов не таков, чтобы отступить при первых неудачах. Он сам поедет к островитянам. Не может быть, чтобы они отвергли его дружбу и мир.

Большая новая байдара уже ждала у причала начальника, отбиравшего на складе товар для меновой торговли и для подарков… Четверо дюжих, плечистых гребцов перенесли на байдару тяжёлые, туго стянутые тюки. Григорий Иванович давал последние указания помощнику, когда со сторожевой вышки послышался голос дозорного:

— В море корабль!..

Появление корабля в суровых широтах у Аляски было в те времена событием необычайным. Только русские моряки решались пускаться в долгое плавание через штормовой океан да иногда украдкой сюда пробирались с юга из испанских портов Калифорнии наиболее рисковые торгаши, которые стремились выгодно сбыть товары, а при случае не прочь были и пограбить туземцев.

Но русский флаг уже не первый день развевался над островом. Русские пушки не первый день охраняли этот рейд… Кому же прийти теперь на Кадьяк? Быть может, это Голиков прислал в подкрепление новый отряд промышленных людей?

Все население посёлка высыпало на берег встречать неизвестный корабль, и среди промышленных уже завязался спор о скорости судна, о его грузоподъёмности, вооружении… В громких, возбуждённых голосах Шелихов слышал радость: никто из поселенцев не сомневался, что это русский корабль.

Парусник медленно проплыл за низким мысом, осторожно пробираясь меж густо разбросанных скал, развернулся и вышел на середину бухты. Белая шлюпка тотчас скользнула с его палубы на волну и двинулась к берегу.

— Гребут не по-нашенски, — заметил кто-то из промышленников. — Больно уж суетливо. И весла как будто коротки…

Пристально вглядываясь в зрительную трубу, Шелихов старался прочесть на борту шлюпки краткую чёрную надпись. В облике человека, который стоял на носу шлюпки, было что-то иноземное. Широкополая чёрная шляпа, белый воротник, золоченая расшивка по кафтану, — нет, в такую одежду русские мореходы никогда не рядились. Но вот шлюпка уже приблизилась к берегу на расстояние в полсотни шагов, и человек в чёрной шляпе выкрикнул по-английски:

— Капитан шлюпа «Тигр» просит вашего разрешения сойти на берег!..

— Просим, — ответил Шелихов.

Острый нос шлюпки врезался в песок, и сухощавый остроплечий человек в шляпе выпрыгнул на отмель.

— Капитан Сплитс, — отрекомендовался он с церемонным поклоном. — Уолби Сплитс из Саутенда…

Шелихову показались смешными вертлявые манеры англичанина, но, оставаясь серьёзным, он тоже слегка поклонился и ответил:

— Григорий Шелихов… из Рыльска. Ныне начальник русского острова Кадьяк.

— О, я слышал о вас, мистер Шелихов! — с фальшивой радостью воскликнул капитан Сплитс и снова принялся шаркать ножкой. — О вашей отваге, мистер Шелихов, ходят легенды! Вы покорили самые храбрые племена дикарей.

— Простите, но это ошибка, — остановил его Григорий Иванович. — Я не сражаюсь с местными племенами. Наоборот, я хочу жить с ними в мире.

— О, вы скромничаете, мистер Шелихов, — засмеялся англичанин, нисколько не смутившись. — О вас говорят, как о беззаветно храбром человеке…

Шелихов успел уже внимательно рассмотреть гостя и его чётверых матросов. Встретил бы он этого капитана где-нибудь в тёмном переулке, пожалуй, невольно взялся бы за пистолет. Внешность мистера Сплитса не внушала доверия: чёрная повязка на глазу, шрам во всю щеку, длинная шпага на бедре… Единственный глаз его смотрел нагло, вкрадчиво и плутовато, а губы только кривились в улыбке, но эта улыбка скорее была похожа на гримасу.

Матросы Сплитса — четыре хмурых молодца с короткими ножами на поясах, с обнажёнными до локтей и разрисованными татуировкой руками — почему-то все время смотрели на море или на тёмный лес, словно не решались встретиться с кем-либо взглядом.

Шелихов понял: перед ним стоял один из тех английских капитанов, которые занимаются торговлей на побережье или грабежом. Зачем же прибыл этот одноглазый на Кадьяк? Что ему нужно выведать в русском селении?

Стараясь казаться доверчивым и простоватым, Шелихов повёл гостя в свой дом. От него не укрылось, как жадно уставился единственный глаз мистера Сплитса на пушки, стоявшие у ворот.

— О, это настоящая крепость! — заметил он. — И много у вас пушек?..

— Достаточно! — с готовностью ответил Шелихов. — Вы видите только часть из них. А главные батареи находятся в укрытиях…

В просторной светлой комнате, усадив гостя за стол и предложив ему русского меду, Шелихов спросил, чем он, простой русский промышленник, обязан высокой чести встречать на Кадьяке самого капитана Сплитса?

— О! Я так много слышал о вас! — опять заворковал англичанин. — Я решил обязательно познакомиться с вами и, если будет необходимым, оказать вам любую, конечно, посильную помощь… Я не прочь установить и торговые связи. У меня достаточно разных товаров. Здесь, на новых землях, вам, конечно, многое нужно, а Россия так далеко!

— Мы обеспечены всем необходимым, — ответил Шелихов. — Однако я мог бы кое-что купить у вас. Вот обратите внимание на это ружьё… Не найдётся ли у вас таких ружей?

Он снял со стены и подал капитану захваченное в стычке с кадьяками ружьё английского образца.

Одноглазый Сплитс умел владеть собой. Но сейчас он заметно растерялся. Шелихов смотрел на него с усмешкой. Англичанин торопливо достал платок и, кашляя, закрыл почти все лицо. Он кашлял, наверное, целую минуту, затем, отдышавшись, сказал устало:

— У вас очень вкусный мёд. Но я не привык к нему. Как видите, сразу начался кашель. Да, вы спрашиваете о ружьях? Нет, таких ружей у меня, к сожалению, не имеется.

— Жаль… Очень жаль! — со вздохом промолвил Шелихов.

— О чем же сожалеть? — притворно удивился Сплите. — Если вы купили это ружьё, значит, вы сможете купить и другие! Ведь адрес торговца вам, очевидно, известен?..

Шелихов прямо смотрел в лицо капитану.

— Почти известен, — сказал он и заметил, что щеки Сплитса стали совсем серыми. — Это ружьё мною взято в бою как трофей. Есть негодяй, который снабжает туземцев оружием для борьбы против нас, русских поселенцев. Когда я окончательно установлю его имя, он будет болтаться с верёвкой на шее на первом же суку…

Капитан Сплитс вздрогнул; напряжённый, в кровавых прожилках глаз его потускнел, но губы расплылись в слащавой улыбке.

— Вы правильно поступите, мистер Шелихов… Но… если вам сказали об этом дикари, следует ещё проверить их показания. Будь я на вашем месте, я не простил бы им нападения. О, у меня хватило бы пороху и свинца, чтобы навсегда смирить эти дикие орды…

Вот чего, хотелось бы англичанину Сплитсу — чтобы русские переселенцы начали войну против кадьяков. Ему, конечно, не жаль крови ни русских, ни островитян. Как видно, он готов снабжать оружием оба лагеря, грея грязные свои руки на высоких барышах. А когда и русские, и кадьяки изнурились бы в бессмысленной борьбе, он, пожалуй, пришёл бы как победитель и объявил этот остров своим. Давно уже не были новостью эти коварные приёмы. Слышал и Шелихов о подобных проделках.

Сдерживая себя, Григорий Иванович промолвил, строго:

— У нас, русских, существует древний обычай гостеприимства. Но если гость приходит, чтобы поссорить хозяина с соседом, — он перестаёт быть гостем. Я очень занят делом, капитан, и поэтому мы должны проститься. Если у вас окажутся такие ружья, не продавайте их здесь…

Они простились на берегу, не сказав больше друг другу ни слова. Мистер Сплитс сдёрнул свою чёрную шляпу и церемонно поклонился. Шелихов ответил лёгким кивком. Шлюпка умчалась к паруснику.

Через три дня старый Ингалак появился у ворот с группой воинов в сорок человек. Десять из них держали на плечах новенькие английские ружья.

Шелихов приказал открыть ворота и вышел навстречу гостям. Воины тотчас же положили ружья на землю и отошли в сторону, а Ингалак подошёл к начальнику, осторожно притронулся к его плечу.

— Пусть время твоей охоты будет всегда счастливым, Шелих! Вот видишь, я пришёл к тебе…

— Я очень рад, что ты пришёл, и ещё больше радуюсь, что ты пришёл не один!

Чёрные глаза Ингалака заблестели, а голос зазвучал торжественно:

— Эти ружья, начальник, дал нам злой человек. Он не взял за них ни котиковых, ни лисьих, ни песцовых шкур. Он сказал, что из каждого ружья нужно убить трех русских, и тогда оно будет принадлежать воину, который из него стрелял.

— Это был одноглазый капитан? — спросил Шелихов.

— Ты знаешь! — удивлённо воскликнул Ингалак. — Ты все знаешь… Но вот эти ружья. Они не стреляли в твоих людей. Ты помнишь, мы говорили о дружбе…

Шелихов почувствовал, как что-то дрогнуло у него внутри, и сердце ударило радостней, громче.

— Спасибо, друг, — проговорил он взволнованно, обнимая старого воина за плечи. — Вы можете взять эти ружья себе. Я знаю, они никогда не будут стрелять по приказанию одноглазого пирата.

С этого дня население посёлка увеличилось. В артели строителей, лесорубов, на лёгких байдарках, — везде появились проворные, смуглые подмастерья. Некоторые кадьяки привели сюда и своих детей. Шелихов отвёл для них отдельный дом, где Наталья Алексеевна теперь открыла настоящую школу.

Не раз дивились промышленники, мастеровые и даже опытные русские моряки бесстрашию и ловкости кадьяков, когда те на лёгких байдарах выходили в суровый шторм в открытый океан. Врождённые моряки, они любили и знали океан. На корабле они быстро научились управляться с парусами, стремительно взбирались на реи, на самые верхушки мачт. Сколько бы ни гнулись, как бы ни раскачивались мачты — им, казалось, никогда не было страшно.

Старый шкипер неспроста говорил иногда:

— Стоющие ребята, — нашим впору… Пожалуй, возьму я с десяток их на галиот!

— В Россию! — дружно поддерживали матросы-кадьяки. — Возьмите нас в Россию!

— Дайте сроку, пойдём и в Россию, — отвечал им Шелихов. — Родину ваших друзей вам надобно посмотреть… Русские мореходы скоро по всему океану пути-дороги проложат — в Японию, в Корейскую землю, в Китай… И в Индии русские товары с почтением встретят!.. Не одним же испанским да английским купчишкам всю торговлю в руках своих держать…

Много смелых планов строил Григорий Иванович. Мечтал он о регулярных рейсах русских кораблей из Петербурга в Охотск, с цифрами в руках горячо доказывал, какую огромную прибыль получит держава, если сухопутные перевозки через всю Сибирь будут заменены морскими, ведь далёкий путь вокруг Европы и Африки, через Индийский океан и южные моря, стоил бы намного дешевле сибирского. Составлял Шелихов записки и «доношения» в адрес Екатерины II о необходимости присоединить к России открытые и положенные на карту русскими мореходами Курильские острова. За много лет до придворных вельмож распознал он хозяйственное и оборонное значение этих островов. Одновременно составлял Григорий Иванович проект о присоединении к России всего Амура, об основании в устье этой реки порта. Расходы, связанные с изучением этой великой реки, Шелихов готов был оплатить сам.

Когда вечерами, неторопливо шагая по горнице из угла в угол, рассказывал он испытанным друзьям о своих обширных планах, можно было подумать, что не в далёком Петербурге, не в роскошных салонах вельмож, а здесь, в бревенчатой избе на суровом Кадьяке, решаются вопросы о границах родины, о её мощи, силе и славе…

Пройдя через всю Сибирь, побывав на пустынных островах, где до тех пор не ступала нога человека, Шелихов увидел цель своей жизни в исследовании неведомых просторов.

Какие земли лежат дальше за сибирским краем, к полуночи от устьев Лены, Колымы, Индигирки?.. Что представляет собой Северный полюс? Нельзя ли дойти туда на хорошем, прочном корабле?..

И у Шелихова рождается новая мысль: он пойдёт к полюсу. Пойдёт отсюда, с Кадьяка. А другой корабль пошлёт из устья Лены. Его не остановит ни лютая стужа, ни шторм, ни льды. И если только удастся достичь таинственных широт, — какая великая победа это будет! Она прославит русский народ на века…

Записи об Аляске и карты её, богатые, бережно собранные коллекции, планы дальних морских походов и торговых связей, охватывающих весь Тихий океан, требования закрепить за Россией открытые русскими земли, проект путешествия на Северный полюс — вот то бесценное богатство, что в трюмах корабля и в сердце своём увезёт Григорий Шелихов с Кадьяка, чтобы вручить родному народу.

Два года, полные напряжённого труда и непрерывных странствий по островам и по Аляске, пролетели для Шелихова незаметно. Но как много было сделано за этот срок! Сколько новых островов, заливов, рек и гор открыто! До Шелихова ничего не было известно о народах, населяющих этот обширный край. Беринг и Кук, побывавшие ранее у Аляски, были заняты, главным образом, очертаниями берегов. За линией берега лежал и для них неведомый мир. Шелихов первый переступил эту черту и увидел самобытную культуру народов Аляски, услышал их речь и песни, узнал обычаи, искусство. Огромная страна и целый человеческий мир, до тех пор никому не известный, открывались перед Россией в неисчислимых, нетронутых богатствах, в угрюмой, дикой красоте.

Русские закрепились на Кадьяке, освоили окрестные земли. Посланцы Шелихова расселились на острове Афогнаке, на полуострове Кенай и завязали дружбу с местными племенами. Об этом особенно беспокоился русский начальник. Благодаря ему племя кадьяков словно сроднилось с русскими поселенцами. Воинственные кочевые племена дважды осаждали посёлок, и дважды кадьяки становились на защиту русских людей, верные в дружбе, бесстрашные в бою. Они также помогли Шелихову победить цингу. Страшная эта болезнь угрожала гибелью всему отряду. Кадьяки указали корень, навар из которого спасает от цинги.

К исходу второго года у русских появились друзья и среди других, казавшихся непримиримыми племён — тлинкитов, танаина. Кто-то из этих друзей и послал стрелу, предупреждающую об опасности.

Были у Шелихова и поражения. Несколько жизней все же успела унести цинга. Отряд промышленных людей, посланный в суровые просторы Аляски, не возвратился. Поиски не дали результатов, — никто не знал о его судьбе. Второй отряд, отплывший на промысел, погиб в схватке с тлинкитами. У тлинкитов было много английских ружей. Это были ружья одноглазого пирата, который, несмотря на предупреждение, все ещё бродил где-то вблизи Кадьяка. Многое отдал бы теперь Шелихов, чтобы словить его! Неужели сейчас, в часы прощания, одноглазый сам шёл к нему?

Нет, английский пират на это не решится. Здесь крылась какая-то ловушка.

Шелихов стоял на берегу и пристально вглядывался в лунную даль моря. Скошенный парус медленно приближался. Обогнув скалы мыса, судно замедлило ход. В лунном свете вспыхнули брызги от упавших якорей. А через десять-пятнадцать минут к отмели причалила лёгкая шлюпка, в которой было три человека: двое на вёслах и, видимо, их начальник, старичок с острой бородкой и франтовато закрученными усами. Находясь за линией слабого прибоя, он спросил разрешения сойти на берег, поклонился в знак благодарности и неторопливо выбрался из шлюпки.

— Я хотел бы видеть русского начальника, — сказал старичок по-английски и, услышав ответ, стремительно двинулся к Григорию Ивановичу.

Внезапно между Шелиховым и гостем вырос безмолвный, с копьём наперевес Ингалак.

— О, у вас, я вижу, строгие порядки, — смущённо заметил англичанин.

Ингалак не сказал ни слова, даже не взглянул на него, лишь отступил на шаг и опустил копьё на уровень груди так, что оно стало преградой между Шелиховым и незнакомцем.

— Кто вы и чем вызвано ваше посещение? — спросил Шелихов.

— Я Боб Томпсон, капитан этого судна, — старичок кивнул в сторону корабля. — Меня вынуждает обратиться к вам бедственное положение…

— А, это другое дело! — живо откликнулся Шелихов. Он сам опустил копьё и пожал гостю руку, ощутив на его пальцах холодноватый металл колец. — Что случилось? Какая требуется помощь?..

— Этот корабль вам, конечно, знаком, — сказал англичанин. — Он принадлежал покойному мистеру Сплитсу… Уолби Сплитсу из Саутенда…

— Покойному? — удивился Шелихов.

— Да, мистер Сплитс скончался полгода тому назад от желтой лихорадки в Калифорнии… Мир его душе! У мистера Сплитса имелись долги, и этот корабль был продан с аукциона. Он носит прежнее название «Тигр», однако на нем исчезли дурные нравы…

Старичок засмеялся.

— Мне очень жаль, что мистер Сплитс скончался, — заметил Григорий Иванович, продолжая рассматривать гостя. — Я рассчитывал увидеть его висящим с верёвкой на шее. Покойник заслужил этого вполне.

И снова старичок засмеялся:

— О, да! Это был порядочный пройдоха… Но мёртвым многое прощается. Мир его душе. Я пришёл сюда не для того, чтобы осуждать мертвецов. Я пришёл просить помощи, конечно, за приличное вознаграждение…

— Мы готовы оказать помощь бесплатно, — сказал Шелихов. — Иначе это была бы торговля, а не помощь…

— Вы очень благородны! — восхищённо воскликнул гость. — В наше время такие люди встречаются редко. Однако я достаточно богат, и если потребуется вознаграждение… Вы знаете, — золото теряет цену, когда опасность грозит кораблю… У меня случилась неприятность: от цинги умерло одиннадцать матросов. Семеро лежат в кубрике, как чурбаны; их тоже, наверное, придётся выбросить за борт. Оставшаяся часть команды не в силах управиться с парусами. А мне необходимо срочно возвращаться в Англию, — от этого зависит все моё состояние. Как видите, я вполне откровенен, хотя это даёт вам возможность повысить цену. Короче: мне нужны моряки. Я не рассчитываю на русских. Ваши матросы нужны и вам. Но у вас есть матросы-кадьяки, они, говорят, отличные моряки. Я прошу уступить мне с десяток или полтора десятка кадьяков. Мы останемся довольны друг другом!

— Как это… уступить?.. Продать?!

Старичок попятился, оглянулся на шлюпку:

— О нет! Вы не поняли… У меня есть тлинкиты… Сорок человек тлинкитов, они тоже отличные моряки. Вы увидите, какие это парни, — богатыри! Только они не хотят плыть в Англию, безмозглые твари, и я ничего не могу с ними поделать. За пятнадцать ваших кадьяков, при условии, что они согласятся пойти на мой корабль, я отдам сорок тлинкитов и, если уже на то пошло, дам ещё додачу…

Шелихов задохнулся от гнева.

— Старый человек! — закричал он. — Вы торгуете людьми?! Вы готовы менять их, как вещи, торговаться и предлагать додачу?! Вы насильно взяли этих тлинкитов и ещё хотите, чтобы они работали на вас?..

Старичок выше вздёрнул острую бородку:

— Вы разрешили мне сойти на берег, надеюсь, не для того, чтобы кричать и топать ногами? Прошу не забываться: я подданный британской короны… Его королевское величество охраняет британцев на всех морях. Но вы не знаете сумму… Я предлагаю десять тысяч долларов золотом. Десять тысяч долларов за пятнадцать жалких дикарей!

Шелихов стремительно шагнул к нему.

— Вон отсюда, мерзавец! Вон со своей короной!..

Боб Томпсон испуганно попятился. Вдруг щуплое тело его оторвалось от земли. Поднятое крепкими руками Ингалака, оно мелькнуло в воздухе и рухнуло в кипящий прибой. Два матроса кое-как втащили своего начальника в шлюпку и сразу же налегли на весла, видимо опасаясь погони. Однако за ними никто не собирался гнаться. Шелихов и Ингалак неподвижно стояли на отмели, с усмешкой глядя вслед удаляющейся шлюпке. А когда она скрылась в тени утёса, Ингалак тронул руку Шелихова и сказал, как бы извиняясь:

— Ты не сердись, Шелих… Я не хотел. Это мои руки сами сделали. Мои руки понимают: он нехороший человек…

Утром подул попутный ветер, и Шелихов сказал:

— В путь!..

Сорок кадьякских юношей торжественно простились со своими родными, поклонились земле отцов и взошли на палубу галиота. В последний раз Шелихов пожал руку своему заместителю на острове — Самойлову… Потом прогремел орудийный салют… Поднялись паруса, и корабль стремительно вышел на океанский простор.

Утро было свежее и ясное. Гористый берег Кадьяка представлялся нарисованным на розовом фоне неба густой лиловой тушью. Вскоре полоска горизонта скрыла знакомые отмели и утёсы, поселок погрузился в смутное мерцание океана, а потом и далёкие вершины гор медленно растаяли в дымке неба…

При ровном ветре вышел галиот в обратный путь, и верилось команде, что знакомая дорога уже не будет долгой.

На четвёртые сутки шкипер заметил на горизонте какой-то корабль. Неизвестное судно шло тем же курсом, что и галиот, направляясь к Командорским островам. Оно шло не на всех парусах и двигалось медленнее галиота. К полудню расстояние между судами сократилось вдвое. Неотрывно глядя в зрительную трубу, Шелихов сказал уверенно:

— Это «Тигр»… Как видно, он направляется в Японию…

А шкипер заметил удивлённо:

— Значит, Боб Томпсон и вправду торопился, если решился отправиться в такой далёкий путь с подневольной командой…

С каждой минутой галиот все заметнее настигал «Тигра», и там, вероятно, немало были обеспокоены этим, — на невысокой кормовой надстройке судна то появлялись, то исчезали люди.

Шелихову очень хотелось рассмотреть поближе подозрительный корабль. Он приказал прибавить парусов и, зная повадки пиратствующих английских купцов, распорядился, чтобы приготовили на всякий случай пушки.

Галиот пошёл быстрее. На «Тигре» тоже торопливо подняли все паруса, и на кормовой надстройке засуетились матросы, выкатывая пушку. Боб Томпсон, видно, опасался новой встречи с Шелиховым.

Скорость кораблей теперь стала равной. Не меняя курса, они шли целый день. А вечером попутный ветер вдруг оборвался, будто встретил какую-то невидимую преграду, и оба корабля бессильно закачались на покатых волнах.

Стоя рядом со шкипером на мостике галиота, Шелихов всматривался в хмурую сутемь океана. На «Тигре» не было заметно ни единого огонька, подозрительный корабль словно утонул в бездонной пучине.

Но не «Тигр» тревожил Шелихова в эти часы. Ветер внезапно подул со стороны Камчатки, волны сразу сделались круче, на их верхушках зашелестели кудлатые гребни. Этот звенящий шелест наверняка предвещал шторм.

На галиоте снова поднялись паруса. Теперь он шёл зигзагами, используя противный ветер, уклоняясь от курса то влево, то вправо, но все же упорно продвигаясь на юго-запад. Чтобы не столкнуться с «Тигром», Шелихов приказал жечь фальшфейеры, — тонкие бумажные гильзы, наполненные специальным горючим составом. Ответных сигналов с «Тигра» не было.

Всю ночь ветер словно играл волнами. А на рассвете, словно каменные обвалы, загрохотали, рушась на судно, крутые валы.

Первым же могучим шквалом снесло половину парусов… Тяжелая волна накрыла всю палубу. С криком сорвался с реи матрос, и его бездыханное тело застыло на выступе трюма…

Стараясь развернуть судно против волны, рулевой упрямо оборачивал штурвал, но галиот не слушался руля; остатки сбитых парусов, в которых метался бешеный ветер, оказались сильнее корабельного управления.

Шкипер скомандовал:

— Убрать паруса!..

Однако подняться на мачты было не так-то просто. Сорвался ещё один матрос… Четверо храбрецов бесстрашно карабкались по шатким пеньковым трапам. А судно все больше кренилось, подставив под волны борт, и не было, казалось, силы, что выручила бы его из неминуемой беды…

В эту минуту неподалёку, за огромными грядами волн, Шелихов заметил корабль англичанина. Волны несли галиот прямо на английский корабль.

Огромная волна высоко подбросила галиот, другая с разлёта ударила его в корму, и неподатливый штурвал вдруг стал вращаться свободно и легко…

— Управление сломано!.. — испуганно крикнул рулевой.

Шелихов и шкипер целиком полагались на свою команду. Сорок юношей с Кадьяка, подчиняясь строгому порядку и дисциплине, сидели в это время в трюме. Но теперь, когда половина команды уже слегла от морской болезни, а остальным было не под силу управиться с галиотом, и судно каждую минуту могло погибнуть, настал и их черёд.

Шелихов бросился к. трюму и крикнул:

— Наверх!

На палубу, подбадривая друг друга криками, выбежали кадьяки. Молча глядя на шкипера, они ожидали команды.

— А ну-ка, ребята, давай! — закричал шкипер и указал на мачты, где высоко на реях отчаянно боролись с непокорными парусами несколько русских моряков.

— Давай! — дружно подхватили кадьяки.

Быстроногие, ловкие, бронзоволицые, они бросились к мачтам и вскоре бесстрашно работали на реях, у самых верхушек мачт.

— Давай! — громко, как воинственный клич, повторяли они необычную команду шкипера.

— Давай!.. — И уже снят неподатливый парус.

— Давай!.. — И корабль уже выровнялся на волне.

— Ну, демоны, — пошутил шкипер. — Тут кошке не удержаться, а они, — смотри-ка, Григорий Иваныч, — форменною пляску на реях затеяли!

— С такими помощниками не пропадём, — ответил заметно повеселевший Шелихов. — Ежели бы не это несчастье с управлением, — надо бы помощь английскому купчишке подать… Совсем уже туго Томпсону приходится…

— Сказать по совести, Григорий Иваныч, — тяжело вздохнул шкипер, — я сам уже с белым светом почти что простился. Руль бездействует… Как подойти нам к нему, к купцу-то? Шлюпки у нас ни одной не осталось, — все полетели за борт. Да и куда тут о шлюпке думать!

«Тигр» беспомощно барахтался на волнах. Он был совсем близко от галиота, за несколькими грядами валов. На нем уцелела единственная из трех, покосившаяся мачта с обрывками парусов. Высокие гребни поминутно рушились на его палубу, смывая какие-то ящики и тюки.

Шелихов снова поднёс к глазу зрительную трубу, стараясь рассмотреть, что происходит на палубе «Тигра». За синеватыми кругами стёкол медленно поднялась и опустилась полуразрушенная в верхней части корма. Потом он увидел беспорядочную груду брёвен, — обломки мачты, — и на мостике — человека в чёрной шляпе… Было что-то знакомое в облике этого человека, в острых его плечах, в суетливой фигурке…

«Неужели это он?! — изумлённо подумал Шелихов. — Неужели одноглазый пират?»

Присмотреться внимательно он не успел: высокий вал совершенно скрыл английское судно. А когда очередная волна подхватила и взметнула вверх галиот, внимание Григория Ивановича привлекла какая-то сутолока на передней палубе «Тигра». Толпа полуголых людей металась у единственной мачты, и человек в шляпе, взмахнув руками, выбросился за борт…

Что происходило на этом купеческом, а может быть, пиратском корабле, ни Шелихов, ни шкипер не поняли. Одно было им ясно: «Тигр» держался какие-то последние минуты. Действительно, через несколько минут он затонул. Большой вал закрыл его от взгляда Шелихова, а когда этот вал пронёсся, — на волнах только кое-где чернели разбросанные обломки дерева…

Шкипер снял шапку и опустил седую голову:

— Аминь…

Шелихов молча смотрел на плывущие вокруг галиота обломки. Он думал о людях с «Тигра», о путанном, обманном их пути, и не было жалости в его сердце, потому что эти люди сеяли только горе, страдания и страх в чужой земле, среди других народов…

Прерывая раздумье Шелихова, шкипер сказал:

— Вы бы отдохнули, Григорий Иваныч… Лица на вас нет. Галиот наш, право же, устоит. Чую, самая страшная буря как бы уже миновала. А ежели что случится, я кликну вас.

Шелихов спустился к себе в каюту и раскрыл дневник. Это стало его привычкой — ежедневно, в любых условиях записывать все важнейшие происшествия дня. А минувшей ночью и в течение этого утра пронеслись такие события, что стоили они, пожалуй, целого года.

Он только начал запись, как в дверь каюты постучали. Мокрый с ног до головы, плечистый боцман стоял у порога, чем-то заметно опечаленный и возбуждённый.

— Спасли! — сказал он, тяжело переводя дыхание. — Насилу спасли…

Шелихов подхватился с места:

— Кого?..

— С «Тигра» он… Пленник вроде. Да только раненный сильно, — вряд ли выдужает. К лекарю в каюту мы его положили…

Забыв на столе шапку, Шелихов бросился наверх. В каюте лекаря на подвесной койке лежал полуголый, мускулистый, бронзовотелый человек. Щуплый лекарь, замер, прижавшись ухом к его груди. Позади стояли два кадьяка, — по-видимому, они только что принесли утопавшего и ещё не успели уйти.

Шелихов знаком велел им остаться.

— Экий же богатырь… — задумчиво проговорил лекарь. — Однако плохие у него дела… Такому человеку жить бы да жить, а у него пуля в животе засела.

— Пуля?! — изумился Шелихов.

— Так оно и есть…

Раненый молчал, стиснув зубы, широко раскрыв чёрные глаза. Большая мука отражалась в этих глазах, но он не издавал ни единого стона.

— Кто это?.. — спросил Шелихов кадьяков. — Тлинкит?..

Те ответили, не скрывая злобы:

— Да!.. Это они, злые собаки, напали на посёлок!..

— Оставим прошлое. Он — раненый. Вы знаете его язык, спросите от меня, что случилось на «Тигре».

На вопросы кадьяков раненый не ответил.

— Скажите, — велел Шелихов, — что это спрашивает русский начальник…

Раненый оживился:

— Хорошо, я буду говорить, потому что ты, русский начальник, тоже не любил одноглазого капитана.

И тлинкит, тяжело дыша, рассказал, как англичанин подарил воинам его племени ружья, как потом пригласил самых смелых юношей в гости на свой корабль, напоил их «бешеной водой», а затем закрыл всех в трюме и объявил, что они останутся на корабле. Пленники не соглашались, и одноглазый пират убил несколько человек. Когда в океане разразилась буря, тлинкиты отказались спасать судно. «Пусть корабль тонет, — сказали они, — вместе с ним погибнет и одноглазый волк». Разбойник снова начал убивать свои жертвы. Тогда оставшиеся в живых тлинкиты, все, кто только мог, кинулись к мачтам и стали резать каждую верёвку. Мачты вскоре упали…

Раненый умолк. Шелихов вышел из каюты лекаря и возвратился к себе. Долго сидел он у стола, оперев голову о ладони, и не расслышал, когда боцман снова открыл дверь.

— Тлинкит-то тот скончался, Григорий Иваныч…

Шелихов встал. Скорбная складка пролегла меж его бровей.

— Я очень сожалею об этом, боцман… Таким бы родиться на Руси. Нашенский, железный у них характер, — бороться, значит, до последнего человека, до конца. Героев, боцман, хоронят с почетом. Только утихнет море, — пушки к салюту. Это настоящий герой…

Надолго запомнилась морякам с галиота эта страшная буря. Морская пословица недаром говорит: «Кто в море не бывал, — тот горя не видал». А познавший это горе ещё сильнее ценит радость жизни, труда и борьбы.

Однако крепче всех суровых испытаний запомнились морякам поучительные пути двух капитанов. Один из этих путей вёл к братской дружбе, другой — к смертельной вражде. Один привёл к победе, другой — к гибели.

Вот почему с такой любовью и гордостью смотрел на своего начальника экипаж галиота, вот почему все на судне почтительно называли его капитаном.

Шелихов не был моряком, он не кончал морского училища, не изучал наук, нужных капитанам в их пути. Но он знал самый благородный, самый светлый путь: от честного сердца — к честному сердцу… К дружбе народов. К величию родины…