"Алмазный меч, деревянный меч (Том 2)" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

Глава 8

Под ногами Клары Хюммель неспешно развертывалась Тропа. Начавшись у самого устья Долины, возле сторожевой заставы, она вела все дальше и дальше, мимо легкомысленных березовых рощ – почтенный Архимаг Игнациус питал некую сентиментальную слабость к этому виду лесов, – мимо небольших, но глубоких и чистых речек, сохраняемых с особой бережливостью мостков, аккуратных сараев, новых, недавно обновленных срубов над придорожными колодцами, мимо всех прочих признаков богатой, мирной, ухоженной сельской страны.

Однако сама Клара шла, вооруженная с головы до пят; не поскупились ни Гильдия, ни Игнациус, хотя Архимаг и уверял Клару, что у нее все наверняка отберут и брать с собой такие веши – все равно что раскрывать перед врагом собственные силы: гости с Пути, похоже, отличаются недюжинной сообразительностью, будучи вполне способны сложить два и два. Однако Клара не поддалась – идти на переговоры к этим бестиям совсем без оружия казалось ей величайшей глупостью. Все равно что пожаловать на великосветский прием голой.

Слева у нее висела шпага, не меч, но именно шпага; на оголовке эфеса горел крупный рубин. Это зачарованное оружие в свое время выковали гномы под началом Темедара, легендарного основателя Гильдии оружейников Долины; шпагой этой можно было только колоть, однако она одна стоила многих волшебных мечей вместе взятых.

На правом бедре покачивался парный шпаге кинжал-дага; его рукоять тоже украшал рубин, только поменьше размером. Эту вещь после долгих мук сотворил Огаст, любимый ученик Темедара, сотворил, уже будучи смертельно больным; Огаст всю жизнь пытался превзойти своего знаменитого учителя, так что это превратилось в настоящую манию. Он потратил десятки лет на поиски необходимых ингредиентов; он грозился выковать меч, которому не будет равных; однако, несмотря на все старания, оружейника хватило только на небольшой острый кинжал.

Им, кстати. Огаст и закололся, после того как понял – с Темедаром ему не тягаться. Однако – о злая ирония судьбы! – испробовав крови своего создателя, дага приобрел совершенно особые свойства, каких никогда и быть не могло у вещей, вышедших даже из рук Темедара…

За обоими голенищами сапог Клара прятала по паре узких метательных ножей – подарок Игнациуса. Волосы она заплела в косу, точно девчонка; коса заканчивалась увесистым стальным шариком – хитроумным изобретением того же Темедара.

А кроме того – спрятанный кистень, тонкая, гибкая словно нить боевая спица в шнуровке куртки, кастет, боевые кольца на пальцах обеих рук… На шее – амулеты и обереги; словом. Клара была вся увешана оружием, точно рождественская елка с игрушками. Со стороны это могло бы показаться смешным – Клара Хюммель, знаменитый боевой маг по найму, никогда не злоупотребляла магическими побрякушками. И уж, конечно, никогда ничего не заимствовала из арсеналов Гильдии. И всегда ходила со своим мечом, пусть и не столь знаменитой работы, но отведавшим куда больше крови, чем шпага Темедара, в основном пребывавшая за семью замками в сокровищнице Гильдии.

Разумеется, не забыла Клара и свой собственный любимый меч. По длинному прямому клинку, легкому и подвижному, вились руны – несмотря на внешнюю хрупкость, это оружие не сломал бы даже знаменитый паровой молот гномов Кольчужной Горы, что в Восточном Хьерварде.

Помимо всего прочего, этот набор знаменитого оружия мог послужить и демонстрацией силы. До сих пор во всем ведомом мире не нашлось ничего, на что бы не действовало созданное в Долине оружие или боевые чары. И Клара, и Архимаг Игнациус имели некоторые основания считать, что незваные гости из Тьмы, обладая плотью, не окажутся невосприимчивыми к мечам и стрелам Долины.

«Так что пусть видят, – злорадно думала Клара. – Пусть смотрят, нюхают, пусть скалятся и причмокивают; пусть их воображение – если только очи наделены воображением – нарисует им картины боя, разрубленные, искрошенные, сожженные заклятиями тела на подступах к Долине и рвущиеся им навстречу чары защищающих свой дом магов: пусть им представится все это – глядишь, и станут неуступчивее и перестанут выдвигать всякие глупые требования навроде оставления им Долины…»

Тропа сворачивала в сторону, ныряя в глубокий овраг, невесть откуда взявшийся здесь, в ровном и светлом лесу. Клара решительно свернула вниз; над ее головой сомкнулись кроны берез; вокруг подозрительно быстро стемнело, словно уже наступали сумерки.

Над этим загадочным свойством тропы перехода много столетий бились лучшие маги-теоретики Долины из числа тех, что идут по самому краю, отыскивая для своих занятых более прозаическими делами коллег новые заклинания, изготавливая амулеты, талисманы и обереги. Однако тайна – из редкого разряда безопасных тайн – так и не поддалась. Практичный же ум Клары Хюммель такими вопросами и вовсе никогда не задавался. Темнеет и темнеет, пусть себе темнеет. Нас от этого не убудет.

Мало-помалу заросли становились все гуще; привычные травы, кусты и деревья исчезали, их место занимали странные, причудливые создания из тех редких пород, что росли только здесь, на тропах перехода, не встречаясь нигде больше; Клара знала, что множество попыток перенести этих полурастений-полуживотных в Долину закончилось ничем и лишь сравнительно недавно, лет десять назад, молодому магу Клинзору удалось наконец это сделать. Теперь у него в оранжерее под стеклянными колпаками рос в миниатюре целый лес этих созданий; правда, Клара так и не поняла, какой из этого Клинзор извлек толк и извлек ли его вообще. Впрочем, чародей мог себе это позволить, будучи сыном главы Гильдии целителей…

Вокруг стало совсем темно. Тропа слабо светилась; по обе стороны шевелились руки-ветви укорененных там существ – Клара никак не могла решить для себя, к растениям они принадлежат или все ж таки к животным.

Начинался неприятный этап. Потом он сменится опасным; за ним последует ничтошный (не ничтоЖный, а именно ничтоШный, от слова «ничто»). И вот этот-то самый, ничтошный, интересовал Клару больше всего.

Неприятности действительно начались – после того как исчезли последние следы нормальной растительности, небо стало непроглядно черным, а в кустах, более похожих на гротескные фигуры людей, заухали чьи-то голоса.

Сперва Клара даже не повернула головы – ей ли, боевому магу, бессчетное число раз ходившей по тропам из мира в мир, обращать внимание на здешних обитателей, несчастных существ, загнанных сюда, в последний самый дальний приют, более сильными или удачливыми соперниками? Она не взялась за оружие, не оживила, вызвав из памяти, какого-либо боевого заклятья…

Однако потом Тропа внезапно исчезла. Перед волшебницей встала живая стена. Множество гонких серебристых листьев, на ходу сворачиваясь трубочками, – неприятно и сильно напоминая при этом иглы, – потянулось к ней. В черном небе над самой головой медленно вспыхнули три огня – точнее, не три огня, а три глаза. На миг мелькнуло исполинское треугольное тело, свесившийся вниз, слегка загнутый в кольцо шипастый хвост…

Тварь походила на спутников козлоногого. Но только внешне. Память никогда еще не подводила волшебницу – отличий слишком много. Из совсем-совсем давних тайников, где хранились еще школьные познания, выплыло слово «zzashpaupat». И еще одно – стремительное, как вспышка, предупреждение – «ОПАСНОСТЬ».

Клара бросилась яичком с проворством, которое изумило бы даже Фесса. Зачарованная шпага осталась без дела, волшебница ловко выдернула из притороченных за спиной ножен свой собственный меч.

Серебристый клинок неярко сверкнул – за спиной Клары еще светилась Тропа.

В следующий миг с неба низринулась смерть. Громадный зверь, что держался в воздухе вопреки всем законам тяготения, рухнул на жертву, точно коршун на курицу. Клара успела заметить вздувающийся пузырь внешнего желудка, сочащиеся ядовитой слизью щели между подвижными сочленениями брюшной брони – чародейка рывком перекатилась через плечо с не доступной никакому воину Серой Лиги резкостью; чудовищный хвост твари ударил в то место, где видел тело Клары половину – нет, всего лишь четверть секунды назад.

Но еще быстрее оказался серебристый клинок. Его внезапно залила сплошная чернота, он слился с окружающим мраком, стал частью его, жадно впитывая рассеянную повсюду великую Силу Хаоса, Силу, что пронзает те мельчайшие промежутки между самыми крошечными частицами Реальности, что на языке высокоученых людей в одном далеком мире зовутся «атомами – смертельно опасное заклятье» и играючи рассек толстенную брюшную броню жзашпаупата, перебив несколько главных жил и боковых нервных узлов.

Клара знала, куда ударить.

Она сделала еще один перекат.., и почувствовала, как в плечо впился пяток игл. Клара не выдержала – выругалась, уколы одновременно и жгли огнем, и морозили погибельным холодом – верный признак, что в рану введен яд.

Кусты-кровопийцы подобрались слишком близко – видимо, эта разновидность умела ходить.

Туша жзашпаупата тяжело рухнула на тропу, придавив заросли, что перекрывали дорогу. Кларе ничего не оставалось делать, как вкатиться вверх по отлогому бронированному крылу.

Пять серебряных трубочек торчали у нее из плеча. Оборванные черенки еще пульсировали, судорожно содрогались, на срезах пузырилась алая кровь волшебницы.

– Не слабо… – прошептала Клара, пряча меч. Правое плечо быстро немело. Еще немного, и…

Хороший боевой маг умеет делать разом не три, а тридцать три дела. Кларе пришлось в тот миг проявить все свои таланты.

Заклятье – и она видит свое плечо насквозь, видит сквозь одежду, кожу и мускулы, видит точки проколов, синеватые области расползающегося по капиллярам яда, видит помеченную тем же синим отравленную кровь, что глупое сердце гонит все дальше и дальше.

Заклятье – и она ищет – уже в дальней дали! – разум Архимага Игнациуса. Она должна сообщить, что привычная дорога перекрыта, что мир Мельина, похоже, блокирован, а это означает куда более серьезные вещи, чем даже схватка с козлоногими находниками…

Заклятье – и к се друзьям по Гильдии, Эвис, Мелвину, Эгмонту, несется призыв: «На помощь!»

Заклятье – и наконец вступает в силу ее собственная магия, вступает в бой с расползающимся по телу ядом. На лбу Клары появляется пот, ее начинает трясти как в лихорадке; сердце бьется судорожно и учащенно, то и дело давая перебои; кровь меняет привычное русло, где замирая, а где и поворачивая вспять; Клара гонит весь яд обратно в плечо (которое уже ничего не чувствует, и правая рука уже совсем не шевелится), потому что паралич можно вылечить только тем же ядом, которым он вызван…

– Клара! Клара! Что случилось?! – это Игнациус. Здесь, на тропе, уже довольно-таки далеко от Долины, магическое зрение отказывает даже ему.

– Владыка… – Но тут заклятие наконец начало действовать, яд, обращенный в антидот, взялся за пораженное плечо, и Клара не выдержала – завопила во всю глотку.

– Клара! Ты на тропе?! Ты вызвала подмогу?! Я иду к, тебе, держись, Клархен! – Она не успела даже остановить Архимага.

…Конечно же, Игнациус успел первым. Клара, впрочем, уже оправилась достаточно – по крайней мере ругаться она могла, и притом весьма изобретательно.

Игнациус легко, словно молодой, взбежал натушу убитого зверя, цепкие сухие пальцы мигом прощупали плечо волшебницы.

– Как же тебя угораздило, Клархен?.. А, понимаю, понимаю… zzashpaupat.., редкий экземпляр… Обрати внимание, Клара, какой размах крыльев… да еще и кустики… Так, понятно, Monsterum Zhaup, чрезвычайно активная разновидность…

Убедившись, что Кларе ничто не угрожает, Игнациус тотчас же принялся расхаживать взад-вперед по огрызку тропы, что-то вполголоса бормоча себе под нос – искаженный язык все того же дальнего мира, что ведал понятие «атомы». Исходный язык назывался «латынью», и Клара помнила, как Архимаг восторгался чеканной четкостью его формулировок, выражая уверенность, что простые смертные никогда не смогли бы создать такой шедевр…

– Эвис и остальных я завернул обратно, ты уж извини, – внезапно буркнул Игнациус. – Им тут делать нечего, а я должен подумать…

– Что ж тут думать, владыка, – кто-то перекрывает нам дорогу в Мельин! И, сдается мне, я этих тварей знаю…

– А мне вот кажется, что ты ошибаешься, милая моя Клархен. – Игнациус без всякого видимого усилия приподнял здоровенное, весом с пару быков, крыло убитого чудовища, пристально разглядывая что-то в ране. – Никто нам ничего не закрывал. Нашим козлоногим друзьям это не под силу, разве что на их стороне вмешался кто-то из высших иерархов, но это вряд ли – я бы чувствовал. Это.., это…

Над их головами появился силуэт второго жзашпаупата, однако на сей раз хватило одного небрежного взмаха руки Архимага. С испуганным воем тварь взвилась и исчезла в темноте.

Клара мысленно позавидовала, однако Игнациус, напротив, застыл с крайне озабоченным и даже недовольным видом.

– Клара, чтобы прогнать этого беднягу, мне потребовалась сила, способная обратить целую их стаю в ластящихся котят, – неожиданно сказал волшебник. – Боюсь, что-то… – Он осекся. – Но, так или иначе, тебе надо продолжать путь… Сейчас посмотрим, не отсырел ли огневой припас в подвалах!

Игнациус поднял руку. Пальцы заплясали, сплетаясь и расплетаясь в каких-то быстрых, неестественных фигурах. Клара остолбенела – Архимаг Игнациус, давным-давно совершавший все магические действия легким движением мысли, прибегает к магии жеста и слова!..

Наудивляться она не успела – сквозь заросли пролегла идеально прямая линия бесшумного и бездымного пламени. Хищные кусты в один миг распались во прах. Открылась тропа, но теперь уже не светящаяся, черная. Заросли по обе ее стороны, казалось, отсек исполинский пламенный меч.

– Н-да, – закряхтел Игнациус. – Прямо хоть сам с тобой иди.., но не могу, извини, девочка, не могу. Надо поднимать Долину. Дело, похоже, куда серьезнее, чем мы думаем. И твари с Пути тут совершенно ни при чем.

– Зачем пугаешь, владыка? – упрекнула его Клара. Несмотря на всю се храбрость, душа сейчас пребывала где-то пониже щиколоток.

– Пугаю? Нет, Клара, не пугаю. Отправляйся скорее, не теряй времени, что-то подсказывает мне, что вскоре тропа станет и вовсе непроходимой. Давай, давай, шагай, да не оглядывайся! Удачи в дороге не будет.

Клара молча повиновалась,

…Зеркало уже больше не пыталось сопротивляться. Оно полностью подчинялось воле Императора. Приблизив почти вплотную лицо и не замечая, как под белой латной перчаткой покрывается трещинами и крошится камень оправы. Император вглядывался в изображение. «Да, сомнений нет, это она. Та безымянная девочка, которую когда-то не убил, точнее – не добил один очень злой мальчик». По вискам и лбу стекал пот.

…С нее начинался его счет крови. Быть может, ей он и закончится – если, конечно, удастся ее отыскать. Но почему зеркало в башне Радуги показало ему именно эту девочку, неведомо как выжившую и уцелевшую? Наверное, он слишком сильно и часто думал о ней, сказал себе Император. Быть может, это лишнее свидетельство того, что за обоими покушениями стояла Радуга, очень стараясь выдать их за запоздалые попытки мести Дану и притом надеясь вырвать у него новые легионы? Что ж, своего они добились.., подставив несчастных Дану – если только они и впрямь закрепились в Бросовых землях, в чем он лично сомневался.

«Но ты, ты, девушка-Дану, ты выросла, ты прошла сквозь огонь и смерть, тебя, полумертвую, истекающую кровью, тащили железными крюками с арены угрюмые прислужники, тебя сбросили в ров вместе с другими моими жертвами в тот день… Силы великие, вместе с теми малышками и крошечным младенцем.., сбросили в ров, куда открываются ходы некоторых городских катакомб, куда приходят по ночам лакомиться трупами обитатели мельинских подземелий: и ты выбралась отсюда, ночью, вся в липкий крови, выбралась, слыша за спиной отвратительный хруст костей…

Неважно, кто твой спутник. Неважно, кто ты сейчас – бродячая шлюха или, напротив, один из последних воинов народа Дану, до конца сражавшегося с нашествием хумансов. Я в долгу перед тобой. Услышь же меня, Дочь Дану! Услышь и приди! Я огнем и мечом выкорчую с земель моей Империи заразу Радуги; я схватился насмерть с твоим, Дану, старейшим и злейшим врагом, ибо известно, что мечи и копья принесли победу людям лишь после того, как Семицветье сокрушило в незримой войне мощь магии Дану. Услышь меня, Дану! Император не может быть в долгу ни перед кем, даже перед самим собой; Император, не платящий долги, не может оставаться Императором».

Немалым усилием он заставил себя оторваться от зеркала. И магическое стекло тотчас же потускнело, подернулось дымкой, онемело, умерло. Только теперь Император увидел раскрошившийся под пальцами его левой руки камень – белая перчатка, похоже, обладала в определенные моменты силой тарана.

Больше в крошечном, без окон, помещении не нашлось ничего интересного. Император некоторое время помедлил, а потом принялся легкими ударами дробить каменное обрамление зеркала. Эту добычу он не упустит.

Когда повелитель показался в дверном проеме, таща на себе здоровенное овальное зеркало высотой почти что в человеческий рост, Фесс и Фарг первыми бросились к нему, опередив даже стражу Вольных.

Что представляет собой добыча Императора, Фессу объяснять не было нужды, Магическое зеркало, служащее для связи и для того, чтобы показывать отдаленные места, куда устремляется мысль стоящего перед зеркалом мага.

«Никогда бы не подумал, что Радуга владеет такими заклятиями, – мелькнуло в голове у Фесса. – Но, чтоб мне вновь отведать розог Клары Хюммель, каким же образом повелитель сумел выломать эту штуку? Вон по краям еще каменная крошка и сколки раствора…»

Император повернулся к Фессу.

– Идем! Кажется, ты кое-что смыслишь в чародействе. Мне тебя надо наконец-то расспросить как следует вот об этой штуке, – и он высоко поднял левую руку.

– Прикажете снять охрану, повелитель? – тотчас спросил какой-то пожилой легат.

– Снимай, – кивнул Император. – Башня пуста, как панцирь сваренного рака. Больше тут ничего не осталось. Маги все вывезли, а что не вывезли – то принес я.

– Какая смелость! – раздался чей-то льстивый возглас – кажется, местного купеческого старшины, затесавшегося в толпу. Император неспешно повернул голову, взглянул – и купец тотчас же проглотил язык.

– Мы останемся здесь на несколько дней, – громко сказал Император, обводя свою свиту взглядом. – Многие благородные фамилии Империи хотят присоединиться к нам и нашему правому делу. Надо дать им срок. Несколько свежих легионов уже идут на соединение с нами. И тогда мы дадим бой!

– Повиновение Империи, – отозвался разноголосый хор.

– Мой повелитель, а что делать с сернами и земледельцами? Они сбегаются сотнями, прослышав о походе на Радугу! – шагнул вперед другой легат. Его имя Фесс знал – Сулла, бывший командир арбалетчиков в городских когортах Мельина, сделавший головокружительную карьеру всего за одну ночь.

– Сформируй запасную когорту, первый легат, – пожал плечами Император. – Назначь опытных центурионов.., из числа тех ветеранов, что пристали к нам в Мельине. Пусть учатся. Потому что пока крестьяне – просто смазка для мечей.

– Повиновение Империи! – Сулла стукнул кулаком в латный нагрудник и отошел.

– Иди за мной, воин, – повторил Император Фессу. – Ты мне должен многое рассказать.

Владыка Империи занимал, разумеется, лучшее здание в городке – ратушу. Однако, едва миновав молчаливую стражу при входе, Император свернул вбок, где темнел спуск в подвалы.

Фесс и Фарг по-прежнему тащили зеркало.

Позади осталось несколько железных дверей и спусков. Насколько мог судить Фесс, подземный ход совершенно явно уходил из-под ратуши. Интересно, неужели даже этот жалкий городишко тоже воздвигнут на чужих фундаментах?

В памяти невольно встал Хвалин, путь сквозь темные лабиринты, бассейн с черной, непроглядной водой и слепая девушка, поднимающаяся из его глубины…

По всей длине хода уже были развешены факелы. Катакомбы содержались в отменном порядке – сухие стены, тщательно заделанные щели между камнями, нигде ни единого пятна сырости, ни тем более плесени.

Миновали еще один пост Вольных. За последней дверью открылось императорское убежище – просторный подземный зал, наспех убранный и приспособленный под жилье.

– Поставьте зеркало к стене, – распорядился Император. – Ты можешь идти, центурион. Ты проявил рвение и бесстрашие. Завтра я объявлю о твоей награде перед легионом, а сейчас возьми вот это, – горсть монет перекочевала из одной ладони в другую, темную и мозолистую, – чтобы ты и твои товарищи не скучали этой ночью. Ступай.

– Повиновение Империи! – Центурион преклонил колено, как и полагалось при получении похвалы от Императора.

Фесс остался наедине с владыкой. Лицо Императора казалось сейчас высеченным из белого мрамора – неподвижное, окаменелое, на котором живыми оставались только глаза.

– Говори, воин. С самого начала.

И Фесс принялся рассказывать. О том, как Патриарх Хеон послал его в Хвалин со специальным заданием, о том, как он следил за молодым чародеем Арка, как попал в западню и был взят в плен, как его допрашивали в башне Арка, как ему удалось бежать – или же ему ловко подстроили побег, – как, спасая жизнь, он состязался в быстроте со Смертным Ливнем, как в старом дольмене его навестил странный гость, принесший в подарок вот эту латную перчатку.

И как потом Фесс пробивался в Мельин, как был ранен в схватке с магами… – Постой-постой, – внезапно перебил Император. – Я помню. Тебе разнесли плечо.., рана явно смертельная, но ты накрылся каким-то магическим куполом и скрылся. Куда, хотел бы я знать?

– К себе домой, – не колеблясь и честно глядя в глаза Императору, ответил Фесс. – Это заклятие – оно из моего оберега, что действует только один раз. Оно же и залечило мои раны. Я получил его от Патриарха, когда отправлялся на последнее задание…

Фесс догадывался, что Хеона уже нет в живых. Поэтому на него можно было смело валить все странное и необъяснимое.

– Гм.., хорошие, однако, амулеты водились у Патриарха, – холодно заметил Император. – Ладно, продолжай.

Фесс продолжал. О дикой схватке на улицах горящего Мельина, о гибели магов, о том, как он пробивался сквозь пламя в Белый Город, о том, как увидел магов с Искажающими Камнями на посохах…

– Искажающими? – поднял брови Император. Покажи мне!

Фесс повиновался.

Император медленно стащил с левой руки перчатку. Не прикасаясь, склонился над загадочно мерцавшим кристаллом. Потер пальцем выпуклый черный камень в перстне, поморщился, словно от внезапной боли.

– Искажающий Камень… – медленно, словно пробуя слова на вкус, проговорил он. – Никогда не слыхал ни о чем подобном. Могуча же Радуга, если способна подчинять себе даже такие вещи! Хорошо еще, если они не умеют делать их сами. Страшно подумать, что могла бы натворить орава самых младших аколитов, дай им в руки такие игрушки!

Сомнений не было, Император, сам не будучи магом, мог смотреть на вещи и вторым, истинным зрением.

– Я думаю, Фесс, лигийское имя – Аэктанн, – Император произнес это с нарочитым хумансовым акцентом, – ты не тот, за кого себя выдаешь.

Фесс опешил. Опешил до такой степени, что даже не нашелся, что сказать.

– Я хорошо знал Серую Лигу, – медленно продолжал Император. – Владей их бойцы хотя бы четвертью твоих талантов, они не отступили бы перед Нергом. И уж, конечно, в Мельинской битве они стерли бы магов с лица земли. Собственно говоря, у меня есть только два ответа на вопрос: кто ты? Первый – и самый для тебя неприятный, – что ты ловкий прознатчик Радуги!

Император вскочил, резким, но в то же время и неуловимо мягким движением выбрасывая вперед руку с перстнем. Не ожидавший этою, Фесс не успел сблокировать заклятье. Ему показалось – в подбородок со всего размаха врезался бронированный кулак. Воина опрокинуло на спину; еще миг – и зал заполнился невесть откуда возникшими Вольными.

– Обыскать и связать, – коротко бросил Император, не сводя с Фесса пристальных глаз. – Ну, что скажешь теперь, прознатчик?

– Скажу, что ты глуп, Император, и подданным нет смысла проливать кровь за такого тупицу, как ты, – прохрипел Фесс из глубины веревочного кокона – Вольные не жалели сетей, заматывая в них Фесса, словно редкостную рыбину.

– Вот как? – усмехнулся Император. Черный камень в его перстне целился Фессу в середину лба, отчего спеленатому воину становилось очень даже не по себе. – Отчего же, позволь тебя спросить? В тебе есть Сила. Мой перстень не лжет. Кто в нашем мире может владеть такой силой, не пройдя обучения в башнях Радуги?

– А маги эльфов, Дану или гномов? – парировал Фесс.

– Ты – человек, – холодно сказал Император, слегка сощурившись. – Ни эльф, ни гном и ни Дану – никто из этих рас не станет учить человека, их смертельного врага, Серая Лига приняла некоторое участие в войне против Дану – думаю, они нескоро забудут ваши тагаты. Придумай что-либо получше. Да поторопись. И, кстати, не пытайся наложить на меня чары – я их отобью. Тем более когда на руке у меня вот это. – Не сводя глаз с Фесса, Император ловко вдел левую руку в белую латную перчатку.

– Я вам принес ее, мой Император, – с укором сказал Фесс. – Неужто, будь я и в самом деле на службе у Радуги, я добровольно отдал бы вам в руки такое мощное оружие против нее? И разве не помните вы, как маги приставленного к вам конвоя едва не прикончили меня, когда я пытался передать вам подарок?

– Я пока что не жаловался на память, – холодно сказал Император. – Но я учился у Сежес. И я знаю, что бывают засланные к врагу воины, которым позволено все, даже убивать своих, лишь бы заслужить доверие той стороны, с тем чтобы нанести в решающий момент один-единственный удар, что враз положит коней распре. И я знаю коварство Радуги. Все это может быть задумано заранее. Сежес, не колеблясь, принесет в жертву десятки магов, если только это обеспечит ей победу – или достижение иных целей.

– Вы были в моей власти, Император, когда вошли в башню, – напомнил Фесс. – Если я маг, то мне нечего бояться легионеров…

– Вполне возможно, мне и не будет дано постигнуть все замыслы Радуги, – пожал плечами Император. – Я задал тебе вопрос. Ответа – правдивого ответа! – я не получил. Обратиться к палачам или ты все-таки признаешь свое поражение и расскажешь все сам?

«Холодные глаза уже вынесли мне приговор, – подумал Фесс, взглянув в лицо Императора. – Он не верит. И правильно – кто бы на его месте поверил? Но не могу же я рассказывать ему о Долине! Командор Арбель знал.., но Арбель – маг. Кто знает, быть может, они каким-то образом и сносятся с нашими… Арбель назвал Архимага Игнациуса „нашим“… Нет, вес равно, все равно – не стану ничего говорить! Не имею права!»

– Я никогда не принадлежал к Радуге. Никогда не учился у них. У меня проявились способности, а Учитель.., вы же знаете, что даже в Радуге есть свои ренегаты. Кое-кто из них служил Патриарху Хеону.

– Ты спокойно работаешь с Искажающим Камнем, – словно не слыша слов Фесса, сказал Император. – Тебе ведомы сложные управляющие заклятья. Ты снял ловушки в башне Радуги. Неужели Учителя такого уровня покидают Семицветье? И неужели Радуга так спокойно на это смотрит? Только не говори мне, будто семь Орденов не в состоянии отыскать сбежавшего чародея. Тем более что бежать-то им особо некуда.

– Внутри Радуги нет единства. – Фесс сделал попытку пожать плечами. – То, что хорошо для Солея, плохо для Лива. И наоборот.

– Виляя, ты только усугубляешь свою участь, – почти ласково сказал Император. – Почему бы тебе не рассказать мне все как есть?

– Но я рассказал вес как есть!

– Нет. Если ты маг, то поймешь меня, – Очертания камня в перстне внезапно расплылись.

Фесс узнал заклятье правды, чудовищно упрощенный вариант, но тем не менее действенный. Самое большее, что мог уловить Император, было еда» или «нет» – в ответ на вопрос, говорит ли допрашиваемый правду.

Однако и этого сейчас было более чем достаточно.

– Насчет Радуги… – по мраморно-белому виску Императора стекала струйка пота – заклятие удерживалось еле-еле, камень в перстне был для этого слишком грубым инструментом. – Кажется.., ты говоришь правду. Ненавижу это слово – кажется. Казаться может только девке – беременна она или нет. Мужчина всегда знает точный ответ. Или добивается его.

– Я говорю правду и…

– Нет, – покачал головой Император. – Ты не блокируешь, не искажаешь мое заклятье, ты просто врешь. Но если твоя непринадлежность к Радуге – истина, почему бы тебе не сказать и остальную правду? Откуда ты, если не из Радуги?..

– Мой Император.., вы принуждаете меня к ответу, который может стоить мне жизни – покачал головой Фесс. Он знал – долго заклятие правды не продержится. И сейчас осторожно, в одно касание, легкими, словно падение пера, толчками, он отводил чары в сторону.

Насчет «стоить мне жизни» Фесс не лгал. Кодекс Долины мог – правда, в исключительных случаях – лишить мага бытийности, если его болтливость обернулась нападением на Долину и смертью ее защитников – чем-то похоже на Смертные Заповеди одного скрытого эльфийского королевства…

Правда, эти древние законы еще ни разу не приводились в действие. Но об этом Императору знать, конечно же, не следовало.

– Принуждаю, – согласился Император.

– Тогда какая мне разница, как я умру? Некоторое время Император, казалось, колебался.

И Фесс затаил дыхание – ему почти удалось отвести заклятье. Пусть.., пусть он спросит сейчас!

И, когда Император спросил, – а Фесс ответил, – уголки губ повелителя Мельина чуть дрогнули в некоем слабом намеке на улыбку.

– Кажется, ты и в самом деле не врешь… Ну что ж, тогда развязать его. И подайте мне кошелек. Выпей за мое здоровье, воин. Потом, разумеется. Прежде ответишь еще кое на что.

– Погоди, девочка. – Маг Акциум внезапно схватился за сердце. – Что-то.., что-то жуткое творится сейчас в Хвалине…

Они шли вместе уже второй день. Несмотря на истощенность Тави, Акциуму удалось каким-то образом добавить ей сил – причем не самоедским, привычным ей способом. Наверное, ближе всего оказалось бы простонародное «воздухом закусила». Придорожных трактиров Акциум не избегал тоже – и почему-то ни у кого не возникло даже и мысли потребовать с него денег за снедь. Правда, предложение Тави добыть лошадей он после некоторого раздумья и с явным сожалением отверг.

– Я сперва тоже хотел. Но.., на лошадях нас быстрее найдут, то есть если мы поедем верхами, – непонятно сказал он. – Радуга умеет видеть.., у них своеобразные инструменты – вот как этот, с лошадьми, например, – недейственные, действенные, нельзя не согласиться.

В пути Акциум старательно избегал магии, кроме лишь самой необходимой. Оно и понятно – нет вернее способа отыскать чародея, чем по творимой им волшбе.

Куда они идут и что станут делать в Мельине – он не говорил. Впрочем, пока что Тави было не до страшных россказней об «ужасных опасностях», которым якобы подвергается мир. Мир подвергался этим опасностям с унылым постоянством. Однако ж ничего, переживал. Сожженные дотла города отстраивались, под корень истребленные было земледельцы вновь поднимали застоявшиеся пашни; так случалось каждый раз – густая человеческая кровь одолевала. Другим, правда, везло меньше. Они исчезали. Отчаянно сопротивляясь, выкрикивая страшные проклятия победителям.., проклятия, которые не исполнялись.., побежденные уходили. Где-то в тайных криптах, лесных укрывищах или глубоких подземельях судорожно метались по желтой коже книг перья полусумасшедших пророков, отчаянно пытавшихся втиснуть в замороченные, рваные строчки всю ненависть к торжествующим пришельцам, принимая рожденные воспаленным воображением видения за великую истину, заставляя себя верить в собственный бред и заражая безумием соплеменников.

И соплеменники шли в бой. Поднимались в последние атаки, самые яростные, самые неистовые. Шли в бой с именами провидцев на устах – и гибли в железном удушающем захвате имперской пехоты. Легионы не знали и знать не хотели никаких заклятий и тем более проклятий. Зато они отлично умели ударять – «как одна рука», наступать и по ровному месту, давя врага стеной щитов, подобные в чем-то гномьему хирду, драться и в лесу, и среди холмов, в узких горлах пещер – повсюду, где они настигали врага.

Они знали, что раненых врагов надо не лечить, а добивать. Оказавшие сопротивление поселки или города – сжигать дотла, с тем чтобы потом маги дожгли даже сам пепел. Они не были ни особенно жестоки, ни особенно кровожадны – просто в памяти каждого легионера, сколько бы ни минуло поколений, жил неизбывный ужас, ужас, что передавался от отца к сыну и дальше к внуку с правнуком, – ужас перед тем, что погнало бесформенные людские толпы в отчаянную атаку на правильный строй лучников-Дану – там, на Берегу Черепов.

И потому они побеждали. Раз за разом. Случалось, их разбивали – когда Дану удавалось на время помириться с гномами, а эльфы переставали грызться с орками, старательно перечисляя все обиды за последние три тысячи лет. Однако на месте расстрелянного из эльфийских луков, изрубленного гномьими топорами, проткнутого эльфийскими копьями и размозженного орочьими палицами легиона тотчас появлялся новый. Выжившие становились легатами и центурионами, они вели в бой новобранцев – и никогда не попадались дважды на одну уловку.

В знаменитой «битве четырех» под Арсинумом хирд фронтальным ударом опрокинул центр имперской армии, легкая пехота Дану, укрывшись за наскоро возведенными баррикадами, ливнем стрел вымела с поля атакующую конницу, всадники-эльфы совершили глубокий охват флангов – однако легионы не побежали. Там, где бился хирд, всевозраставшее ожесточение схватки привело к тому, что в ход пошли ножи; тела валились на тела, оружие гномов застревало в пробитых доспехах, низкорослые воители не успевали меняться в строю – и в конце концов хирд рухнул. Конные егеря Императора сшиблись с эльфами и в горячей кавалерийской рубке остановили их прорыв. А резервный легион, выстроившись «черепахой», под градом стрел Дану прошел-таки через смертное поле, втоптав лесных лучников во прах.

Та битва не закончилась ничьей победой – лишь взаимным истреблением. Потери молодой тогда Империи были куда больше, чем у ее противников. Однако она с легкостью могла менять одного за троих. Для старших рас губителен оказался даже такой размен…

И власть взяла Радуга.

«Помни о Радуге, – не уставал повторять Тави ее Учитель. – Не вздумай относиться к ней с пренебрежением, оно погубило не одного сильного мага! Да, ты одарена куда богаче их рядовых аколитов и волшебников средней руки. Ты выстоишь в бою одна против трех или даже четырех противников. Ты с легкостью расправишься с одиночкой. Не дай этим победам опьянить тебя! Только поднявшись высоко, – Учитель при этом всегда наставительно поднимал палец, – только обретя власть над собственным телом, обучившись искусству трансформации и сама пройдя через такую трансформу, сможешь ты соперничать с ними. А это очень, очень длинный путь!..»

Она не сомневалась. Но старый Учитель пропал бесследно, и никакое магическое искусство не смогло отыскать и малейших его следов.

Заночевали па постоялом дворе. Хитрый хозяин залихватски подмигнул Акциуму – мол, понятно, понятно, старый развратник, заарканил молоденькую! – но волшебник даже не повернул головы.

– Нам надо поспать, Тави. Хотя в такую ночь спать-то как раз и не полагается. Радуга попытается отыскать нас. Нет ничего проще, если человек, особенно чародей, спит. Не знала?.. Такими премудростями твой Учитель пренебрег?.. Как это похоже на чародеев Семицветья!

Он тщательно запер дверь, хотя, по мнению Тави, хилая щеколда удержала бы разве что трехлетнего ребенка.

– Нужно поспать, – сказал он снова и улыбнулся. Тави уже заметила, что ее спутнику особое удовольствие доставляли простые житейские радости – еда, сон, беседа… – Завтра длинный переход. Мельин далек, а нам надо спешить. Не хотелось бы, чтобы козлоногие опередили нас из-за такой ерунды, как дальняя дорога.

– Тогда почему бы не наплевать на осторожность? – удивилась Тави. – Ты способен обращать аколитов Радуги в бегство одним только движением брови! Чего тебе бояться?

Акциум некоторое время печально смотрел на нее. Отчего-то Тави стало очень неуютно – словно она громко начала распевать на похоронах похабные куплеты.

– Я боюсь, что, защищаясь, мне придется убивать.

– Что ж в этом такого?

– Радуга сейчас достаточно сильна, чтобы в случае необходимости встать лицом к лицу с козлоногими. Я не хочу ее ослаблять. И поэтому к тебе, Тави, просьба – если.., если у нас выйдет.., гм.., нежелательная встреча, пожалуйста, удержи свою руку. Может статься, что нам пригодится даже Радуга.

– Это как? – вспыхнула Тави. – Чтобы я миловала тех, что меня… – Она не закончила и залилась внезапным румянцем.

– Козлоногие могут оказаться пострашнее Радуги.

– Демоны из преисподней! Да что им тут вообще нужно?

– Не знаю, но едва ли они решили просто прогуляться. Я должен встретить их лицом к лицу. Тогда многое прояснится.

– А если оправдаются плохие ожидания?

– Вот тогда о распрях с Радугой придется забыть, – с некоторым сожалением сказал волшебник.

– Ну вот уж нет! – вскинулась Тави. – Я никогда…

– За себя ты уже отомстила, – остро взглянул чародей. – Насильники мертвы.

– А за моих родителей? За погром? За тысячи таких же, как я, которым повезло меньше и они оказались на кострах?!

– Высокие и красивые слова, Тави, – серьезно сказал Акциум, – есть верный признак неуверенности в собственной правоте.

– А какими, дьявол, словами мне это называть? – кошкой зашипела всерьез рассвирепевшая Тави. – Это что, милая благотворительность? Или трагическая ошибка?

– Не то и не другое, – кивнул Акциум. – Радуга всячески пыталась предотвратить неконтролируемое распространение чародейства. Я могу осуждать их методы, но не саму цель.

– Как это так?!

– Когда магические потоки, пронзающие мир, начинают дробиться на слишком частой сети, каждый узелок в которой – маг, мир не ждет ничего хорошего. Нарушение равновесия…

– Я плевала на твое равновесие! – Тави окончательно вышла из себя. – На такое равновесие!..

– Маг не может мыслить столь узкими категориями…

– Чем-чем?!

– Понятиями. Тави, быть магом – это отнюдь не только ловкое и быстрое плетение заклятий. Это много, много больше…

Тави скривилась.

– Это ответственность, неподкупность и непредвзятость, – словно не замечая ее гримасы, сказал Акциум. – Твое возмущение мне понятно – когда-то и я был таким же. Только ты можешь в лучшем случае поджарить задницы паре-другой аколитов Радуги, а я…

Он осекся, быстро и раздраженно проведя пальцами от правого виска вниз по щеке. На коже остались алые полосы.

– Не люблю говорить на такие темы. О былой Силе.., и о прочем. Не жди демонстраций, Тави, такие Силы не приводятся в действие по…

– По прихоти, – закончила за него Тави. – Акциум, я не девочка. Знаю, что такое Сила… Знаю, что ее нельзя пускать в ход по пустякам. Я не голозадый дикарь с Южных Морей, которому нужны всякие фокусы, чтобы он уверовал в новых богов… Но все-таки…

– Все-таки? – не выдержав, загремел Акциум, так что Тави даже отшатнулась от неожиданности. – Никаких «все-таки»! Тави, я мог гасить и вновь зажигать звезды. Я мог рушить горы и воздвигать новые хребты. Я был, я был…

Он внезапно замолк и уронил голову в ладони. Воцарилось неловкое молчание.

– Ладно, – глухо сказал маг, не отводя рук от лица. – Нет смысла продолжать, Тави. Сегодня отдохнем.., а завтра посмотрим, что можно сделать с твоим обучением.

Куда нежнее, чем мать ребенка. Агата прижимала к себе Деревянный Меч. В самом сердце оставшегося после битвы магов хаоса. На руинах башни Красного Арка. И ей сейчас ни до чего не было дела. Пальцы скользили по светло-коричневому клинку, по корявому сучку-гарде, по эфесу, более напоминавшему древний древесный корень.

Иммельсторн вернулся в руки народа Дану. И теперь все будет необычайно хорошо. Сознание заливал ровный золотисто-коричневый свет, в котором тонуло все окружающее. Агата ничего не видела и не слышала.

Не видела развороченную, окруженную разрушенными домами площадь, не видела многочисленные трупы в алых плащах, что густо лежали в развалинах, не видела обугленные тела служителей Спасителя. Не видела вообще ничего, Пораженные смертельным ужасом, обитатели Хвалина – те из них, кому повезло жить вдали от башни Арка, – не высовывали на улицу даже носов. Руины молчали.

Невдалеке от Агаты с грохотом отвалился камень. Появилась человеческая голова – немытая, всклокоченная, глаза болезненно щурятся от яркого света. Голова высунулась, повернулась в сторону Агаты и тотчас же спряталась, словно от испуга. Ее сменила другая – лысая. Обладатель ее оказался порешительнее – в проеме показались плечи, обтянутые порванным и измазанным клоунским нарядом.

Старый Кицум, кряхтя, выбрался на поверхность. За ним – Троша. Следом – жонглер Нодлик. Эвелин, его жена. Таньша – Смерть-дева. Еремей – заклинатель змей. И, наконец, последними вылезли Тукк и Токк, братцы-акробатцы.

Цирк господ Онфима и Онфима почти в полном составе. Не хватало лишь самих хозяев, да еще рабыни-данки по имени Агата…

Какие силы сохранили их в подземельях рухнувшей башни? Какие силы помогли пробиться к поверхности?

Магия слепа и страшна. Но и она повинуется Судьбе.

Кицум обернулся. Выглядел старый клоун неважно, но держался бодро. Или очень старался создать такое впечатление.

– Агатка! – воскликнул он, словно встретив на ярмарке старую приятельницу. – И ты здесь! Ну, молодец, молодец.., вытащила-таки нас. Я сразу так и сказал: «Вы носы не вешайте, Агатка нас вытащит…» И вытащила! Ну, дай хоть обниму тебя! О, и игрушку свою добыла… Вот и славно, вот и хорошо. Троша, помоги мне!

– Ки… Кицум…

– Кицум, Кицум, – жизнерадостно закивал клоун. – Вставай, Агата, пошли отсюда. Пошли, Сеамни, нечего тебе тут делать, надо ноги уносить… А ну, девки, быстро сюда! Да поклониться, поклониться-то не…

Однако ни Таньше, ни даже Эвелин приказывать не было нужды. Обе женщины низко, истово поклонились.

– Агата.., госпожа.., ты уж прости нас.., по злобе человеческой все сотворили…

Простишь, госпожа Агата? Стыд-то, стыд-то какой… – бессвязно бормотала Эвелин.

Таньша просто молчала. Порывисто схватила руку Агаты, прижала к мокрой от слез щеке.

– Прости…

– Ну, все? Идем, идем же, идем! – торопил всех Кицум.

Агата поднялась. Она до сих пор оставалась словно во сне. По сравнению с Иммельсторном все остальное было мелочью. Что делать дальше, она подумает потом.

Она дала себя поднять. Дала увести с развалин. Сейчас весь мир вокруг нее сжался до размеров Деревянного Меча.

На обезображенные останки Хозяина Ливня она даже не взглянула.

И она не видела, как из-под камней с трудом выбралась невысокая тонкая фигурка, вся окровавленная и безволосая. На ощутимый толчок Силы Агата просто не отреагировала – Иммельсторн поглотил все ее внимание, все, без остатка, Израненная, оскальпированная девушка, в которой Агата не без удивления узнала бы Сильвию, пошатываясь, спустилась по обломкам башни. Спотыкаясь на каждом шагу, она доплелась до обугленных останков того, кто при жизни прозывался Хозяином Ливня. Брезгливо морщась, пошевелила прах носком сапога. И, нагнувшись, с усилием подняла исполинский, чуть ли не выше ее самой, черный меч. Застонав, попыталась взвалить оружие на плечо – но лишь всхлипнула от боли и чуть не растянулась на камнях. Невольно она согнулась, залитое кровью лицо оказалось совсем-совсем низко над останками.

Никто, кроме одинокого сокола, невесть откуда появившегося над городом, не видел, как глаза изувеченной девушки внезапно расширились. Трясущаяся рука потянулась достать из-под груды ломающихся черных костей овальную золотую пластинку размером с ладонь; судя по налипшей на нее черной гари, ее словно бы вживили в само тело погибшего.

Пальцы Сильвии стиснули пластинку подобно тому, как утопающий хватается за брошенный ему канат. Из сжавшегося кулака тотчас же потекла кровь.

Девушка прошептала одно очень короткое слово – не то имя, не то…

Однако этого не разобрал даже паривший в небе сокол.

– Ты будешь присутствовать на совете, – сказал Император Фессу. – Слушай внимательно. Ко мне сейчас идут много баронов.., идут с дружинами, не столь многочисленными, как мне бы хотелось, но идут. Однако бароны издавна посылали к магам вторых сыновей. Дворянство, голубая кровь испокон веку связаны с Семицветьем. Я хочу, чтобы ты слышал их речи на совете. Не буду тебя больше допрашивать.., хотя и чувствую, что ты не сказал мне всего. Что ж, обойдемся тем, что есть. Ты не шпик Радуги, и этого мне достаточно. И ты сам волшебник. Так что смотри и слушай. У разведчиков тебе делать нечего. Получишь нашивки второго легата.

– Ого! – невольно вырвалось у Фесса. В имперской армии, как известно, это был весьма высокий чин. Случалось, вторые легаты командовали и когортами.

– Никаких «ого». Отныне ты – мой оруженосец, назовем это так. Радуга неизбежно постарается расправиться со мной, и чем раньше, тем лучше, поэтому…

– Повиновение Империи! – Фесс опустился на одно колено. – Дерзну нарушить речь повелителя, но Радуге нет сейчас никакой выгоды в вашей смерти. Империя держится на неизбывной традиции преемственности власти, переходящей от отца к сыну. Никогда у мельинских императоров не рождалось более одного ребенка… и никогда не родилось ни одной девочки. Они брали в жены девушек из богатых и Видных родов или простолюдинок, но рождались почему-то только мальчики. Наверняка не обошлось без Радуги. И если сейчас род Императоров прервется.., если вы погибнете, не оставив наследника…

– Я понял тебя, – кивнул Император, Мраморное лицо осталось бесстрастным. – Но ты ошибаешься. Радуге вполне по силам сотворить подменыша. Куклу. Послушного болванчика в их руках. Так что… – Он махнул рукой и коротко взглянул на Фесса. – Говори дальше.

– Но почему тогда Радуга не сделала этого раньше?

– Быть может, они так и не смогли договориться, кто и как будет творить эту куклу или как они все вместе станут ею управлять, – пожал плечами Император. – Они ведь не слишком-то доверяют друг другу…

– И едва ли станут доверять больше сейчас, когда началась война, – заметил Фесс.

– Почему? – На сей раз Императору изменило спокойствие.

– Война – это отличный шанс покончить с врагом чужими руками. В Мельине большей частью гибли волшебники Лива, Солея, Флавиза и Угуса. Кутул если и пострадал, то не слишком. Магов Арка я вообще не видел. Гарама тоже. И, как всегда, остался в стороне Всебесцветный Нерг. Что, если теперь уцелевшие решат, что их подставили? Будут они больше доверять друг другу или нет?

– У них нет иного выхода, кроме как сплотиться, – решительно проговорил Император, – Я не могу рассчитывать на такую удачу, как распри в стане Семицветья.

– На такую удачу – нет. Но едва ли они решатся оставить Империю без главы. Есть ведь иные способы. Можно и не убивать человека, не заменять его големом. Можно обратить в голема его самого.

Глаза Императора зло и коротко вспыхнули.

– Но тогда опять же вопрос – почему они этого не сделали? Они приняли уличный бой… который мне удалось превратить в свалку. Они начали вести войну по нашим правилам, когда исход решает стойкость и выучка легионов. Почему же они не ударили сразу по мне?

Вместо ответа Фесс посмотрел на белую перчатку. Император уже почти не расставался с ней.

– Понимаю, – сказал молодой владыка, в который уже раз принимаясь рассматривать дар тьмы. – Амулет ночи. Быть может, он несет в себе великое зло. Слыхали мы о всяких амулетах.., кольцах, например… Владельцы становились их рабами, они не могли расстаться с ними даже на миг, они занимали все их помыслы, а потом эти самые амулеты предавали своих хозяев, обращая их в страшные чудища, в рабов на службе у жутких некромантов… Да, я читал.

– Перчатка защищает вас, повелитель. Не знаю, обладает ли она такими свойствами, как те знаменитые амулеты, но…

– То есть ты хочешь сказать, что сейчас я неуязвим для Радуги?

– Едва ли, – покачал головой Фесс. – Никто не может утверждать такое наверняка. Мы не сталкивались с лучшими силами Семицветья. А я… Я не столь опытен, чтобы установить это, так сказать, теоретически.

– Тогда не будем и выяснять, – жестко сказал Император. – Затягивать войну я не намерен. Нельзя дать магикам собрать все силы… Впрочем, это уже тема для военного совета.

– Вы доверяете мне, повелитель. – Фесс низко склонил голову. – А ведь почти не знаете…

– Если Император ошибается в выборе людей, он не Император, – слегка дрогнула мраморная маска. – Меня этому учили долго и упорно, Я считаю, что кое-чего достиг. Итак, до встречи на совете, сударь второй легат.

Фесс счел за лучшее вновь опуститься на колено и как можно ниже склонить голову. Император ограничился легким, едва заметным кивком.

– Говорят, забирают тебя от нас? – спросил центурион Фарг, когда Фесс пришел к лагерю разведчиков. – И еще… О, прошу простить, второй легат!

– Перестань, – отмахнулся Фесс. – Повелителю понравилось, как я ловушки снимаю. Тут еще есть парочка.., тоже снять надо.

Совет собрался в том же подземном зале, где уже успел побывать Фесс. В глазах пестрело от роскошных вызолоченных лат примкнувших к армии родовитых аристократов – гербы, гербы, гербы, фамильное оружие и снова гербы. Простые армейские доспехи на этом блистающем фоне почти совершенно терялись. Фесс обратил внимание, как мало в зале легионных командиров и как много предводителей баронских дружин.

Другие легионы еще не подошли. Хотя, Фесс знал, Император послал приказ вернуться Второму и Пятому, пытался даже отправить какую-то тайную депешу за море, в сражающуюся там армию; правда, едва ли подобное предприятие могло увенчаться успехом без посредства Радуги. Сам Фесс тут помочь ничем не мог.

– Повиновение Императору! – холодным голосом провозгласил командир стражи Вольных, предвосхищая появление владыки.

– Повиновение Империи! – недружным хором ответили собравшиеся в зале. Четче и дружнее всех это получилось, конечно же, у легионных командиров.

Император, как и все, явился на совет при оружии и в доспехах. «Разумная предосторожность», – отметил про себя Фесс.

– Прошу, добрые мои подданные, – произнес Император, указывая рукой на обширный стол, где расстилалась карта Северного Мира – от ледяной полярной пустыни до побережья Окрайнного Океана.

– Вы читали эдикт о войне, потому повторяться не стану, – спокойным, мерным голосом сказал Император. – Вы здесь, и значит, вы исполнили свой долг. Теперь нам надлежит решить, как быстро и без лишних потерь закончить эту войну. Как заповедал мне мой царственный отец, на подобных советах младшие начинают первыми. Говорите, Император станет слушать.

Бароны задвигались и закряхтели. Судя по всему, говорить никто не стремился. Легаты держались спокойно – их дело исполнять.

Фесс, настороженный и собранный до предела, стоял неподалеку от Императора. Возле повелителя застыли с мечами наголо четверо Вольных; это, конечно, неплохая защита, однако… Фесс ощупал плотный мешочек с Искажающим Камнем, висящий на шее.

Однако неписаная традиция – первыми говорят младшие, как годами, так и титулованием – неожиданно оказалась нарушена.

– Повиновение Империи, – наконец заговорил один из баронов – внушительного роста, в драгоценных доспехах, что стоили, наверное, целое состояние. Правда, доспехи эти выделялись отнюдь не ковкой, а роскошью и золотом прихотливых гравировок.

Барон Брагга, владелец огромных латифундий, разбросанных по всей Империи. Один из самых богатых людей государства. Из четверых выживших его детей двое средних были учениками Семицветья. Все в зале это прекрасно знали. Похоже было, что бароны сговорились заранее, ясно давая понять Императору, что никакой внутренней войны им даром не надо.

– Веление Императора – закон для верноподданных, – басил барон. – И, получив эдикт, немедля поспешили мы. И явили тем самым свою преданность короне. Однако, по старым грамотам, по вольностям баронским, благородное сословие может спросить у повелителя: а для чего вообще нужна эта война? Здесь не возьмешь добычи, не сыщешь славы – не то что за морем! Никто из нас не знает, как воевать против магов, – мы всегда сражались в союзе с ними. Да и как мечи могут противостоять чарам? Благородное сословие прибыло в лагерь повелителя, как велел нам наш долг, однако мы говорим сейчас – мечи в ножны. Нет смысла в этой войне. Нас всех перебьют, и участь наша будет поистине ужасна. И тогда на освободившиеся земли вернутся богомерзкие Дану и всякие прочие эльфы.

Фесс украдкой взглянул на Императора – тот слушал совершенно спокойно, лицо его как никогда напоминало сейчас мраморную маску.

– Благородное сословие имеет предложить повелителю послать нас как депутацию к магам. Я немало послужил вашему царственному родителю, мой Император, никто не поставит под сомнение мою верность Империи, и сейчас я готов отправиться к чародеям. И говорить с ними, дабы прекратить сие ослабляющее Империю бедствие.

Барон с достоинством поклонился, в тишине скрипнули его доспехи.

– Очень хорошо, – сказал Император. Сказал так, словно именно этих слов и именно этой речи он ждал. – Прошу благородное сословие высказываться дальше.

Бароны не заставили просить себя дважды. Они выходили один за другим, на разные лады повторяя одно и то же – с магами воевать невозможно, Радуга – надежнейший страж и оплот Империи, как может левая рука объявить войну правой, нельзя забывать о недобитых Дану, надо помнить об эльфах, нельзя спускать глаз с гномов, говорят, на севере умножились орки…

Император не произнес ни единого слова в ответ, ограничиваясь лишь короткими учтивыми кивками.

Но, конечно же, о своих сыновьях и дочках, что ушли в Семицветье, не дерзнул произнести вслух ни один из баронов.

А Император, само собой, напоминать не стал.

– Признателен благородному сословию, – ничего не выражающим голосом произнес он, когда многочисленные бароны и немногочисленные графы наконец выдохлись. – Я все понял. Теперь пусть говорят командиры, носящие легионный меч.

Легат Сулла шагнул вперед, прямой и напряженный, словно на строевом смотру.

– Магиков надо кончать быстро, – пролаял он. Словно и не слышал слов барона. – Хвала Спасителю, у нас достаточно сил – я воздаю должное храбрым баронам, подоспевшим к нам со своими дружинами. В трех днях пути неспешного марша находится главная башня Ордена Кутул. Предлагаю нанести удар и уничтожить засевших там чародеев. Для этого потребуется… Побагровевший Брагга вновь шагнул на середину. Взмахнул рукой – латы отозвались скрипом и лязгом.

– Ты разве не слышал, о чем говорилось тут, легат?!. Какой удар! Надо вступить в переговоры!..

– Даже если условием их станет выдача меня Семицветью, Брагга? – холодно спросил Император. Глаза его изучали барона с отстраненным интересом. Никаких иных эмоций на мраморной маске, заменившей лицо.

– Ар.., гхм.., мой повелитель… – смешался барон.

– С позволения всемогущего повелителя, – прошелестел мягкий голос. Из задних рядов выступил высокий и тонкий человек, тоже в богато изукрашенных доспехах – только в отличие от Браггиных эти вышли из кузниц гномов.

Из-под черного шлема ниспадали до плеч густые белые волосы, не седые, а именно белые, с легким розоватым оттенком, словно снег под лучами заходящего весеннего солнца. Вместо левого глаза – уродливая черная впадина. Повязки не было.

Граф Тарвус. Не менее богатый, чем Брагга, почти независимый правитель земель у восточной границы.

– Посмотрите на мой левый глаз, благородное сословие, и вы, доблестные легаты. – Граф говорил необычайно мягко и негромко, его голос можно было спутать с низким женским. – Этот глаз мне выжгли в подземельях Радуги. Выжгли медленно, специальным заклятьем, не дававшим мне, помимо всего прочего, потерять сознание от боли. А знаете, за что, досточтимый нобилитет и легатство? Я не отдал им свою дочь. Корнелия обладала способностями. Ее хотели забрать. Однако она предпочла отречься от титула, она взяла в руки меч и стала наемницей. Я не знаю, жива она или ухе отдала жизнь на виселице. А все потому, что не хотела становиться волшебницей. Не хотела проходить через те ритуалы, что требует Радуга, кощунственно прозываясь именем прекраснейшего небесного видения. Когда я отказался выдать им мою девочку, они взяли меня. Корнелию не нашли – она успела бежать. Тогда мне выжгли глаз. В полном соответствии со статьей кодекса. За укрывательство, – Граф изящным жестом указал на пустую глазницу. – Я знаю, почтенные нобили, многие из вас отдали своих детей чародеям. Все мы понимаем – помимо всего прочего, они заложники, гарантия нашей верности. Кто поднимает руку на семь Орденов, поднимает руку на своих же детей. Не спорю, придумано очень ловко. И вот мы уже слышали речь барона Брагги. Что же поведал нам доблестный барон, чью смелость не подвергнут сомнению даже его враги? «Давайте скорее сдадимся, – сказал отважный барон. – Давайте заключим мир любой ценой». Вот что стояло за гладкой, отрепетированной речью. Но подумал ли преславный барон, что цена этого мира – наша честь?..

Граф сделал эффектную паузу. Барон Брагга стоял красный как рак, сопел, кряхтел и тискал эфес длинного полутораручного меча.

– Да, да, уважаемые нобили, да, мой повелитель, – вновь заговорил Тарвус, возвышая голос. – Не стану говорить, что маги потребуют, чтобы мы отказались от присяги нашему Императору. Согласно этой присяге все мы – его верные и вечные защитники, пока смерть не смежит нам очи. Его слово – закон для нас. Кто не хотел – мог не присягать. Мог бежать. Мог уйти за восточный рубеж. Мог стать прислужником Радуги – у любого человека благородного происхождения можно отыскать хотя бы слабый намек на магические способности. Однако кто присягнул – тот должен знать, что пути назад нет. Слово Императора – закон. Коронный Совет утратил власть. Кстати, почему здесь нет ни одной составлявшей его персоны? Где Его преосвященство архиепископ Мельинский? Где иерархи церкви Спасителя? Где столичное дворянство? Я, граф Тарвус, с малой дружиной гостил у моего старинного друга, барона Лейафы, в окрестностях сего благословенного городка. Услыхав призыв повелителя, мы с моим благородным другом не мешкали… Однако где же многочисленное и доблестное мельинское дворянство?..

Ответа не последовало. Никто не посмел перебить графа, а Император молчал, лишь едва заметно кивнул, давая Тарвусу знак продолжать.

– Император изронил свое слово. Не дело нам, добрым подданным, подвергать его сомнению, Честь наша, и доблесть, и слава требуют точного выполнения воли повелителя, Я согласен с преславным легатом Суллой. Надлежит бить по главным башням Орденов. Башня Кутула – ближайшая. Не исключено, что там нас и станут ждать. Но до следующей – недели и недели пешего марша. Требуется солидная подготовка. Обеспечение фуражом и провиантом. А Кутул – близок. Предлагаю не мешкать и выступить немедленно, Отставшим частям – двигаться прямиком туда. К башне Кутула ведут хорошие дороги, даже по нынешнему времени года. Я все сказал, господа.

– Прошу позволения, мой повелитель, – прохрипел Брагга, выступая вперед.

– Говори, говори, барон, – равнодушно проронил Император. – Вот только отчего ты называешь повелителем меня? По-моему, тебе следовало бы обращаться так к почтенной Сежес или кто там сейчас занимает в Семицветье пост главы Ареопага?

– С позволения Императора – никто, – поклонился Тарвус.

– Мы побеседуем после, граф, мне любопытно узнать, откуда у вас такие сведения. – Император светски улыбнулся. – Пусть сейчас говорит барон.

– Мой Император, граф Тарвус усомнился в нашей преданности и верности. – Сжав кулаки, Брагга метнул в графа злобный взгляд. – Но преданность и верность – это не только слепое повиновение. В Книгах Спасителя сказано: «и если пастырь ведет отару к обрыву, не возбраняется отаре повернуть вспять». Война с магами – это путь к обрыву, мой Император! Они перебьют нас так же легко, как…

– В Мельине, – заметил Император, – им этого не удалось.

– Но сколько храбрых легионеров осталось на мельинских улицах?! Сотни и сотни! За несколько погибших волшебников…

– Вся Радуга едва ли превышает числом семь тысяч человек, – спокойно сказал Император. – Мы можем выставить вдесятеро больше. Только легионы, не считая дружин доблестных баранов.

– Разве в такой войне важна численность?! – завопил Брагга, забыв об этикете.

– Как показал Мельин – важна, – уронил Император. – В ближнем бою маг успевает сразить девятерых. Но десятый сражает его. Но не об этом сейчас речь, доблестный барон. Насколько я понял, ты не хочешь принимать участия в этой войне. Молчи! Ты уже все сказал. Так вот, все, кто думает так же, как барон Брагга, могут покинуть мой лагерь немедленно. Даю вам свое императорское слово, что ни один волос не упадет с вашей головы, потому что на мой призыв вы откликнулись. Но предупреждаю – сели мы встретимся как враги, пощады не будет. Не будет пощады никому, кто станет сражаться за Радугу. И я хочу, чтобы герольды провозгласили об этом немедленно.