"Тень «Курска» или Правды не узнает никто" - читать интересную книгу автора (Переяслов Николай)

Часть первая ПАПАРАЦЦИ

Оглядываясь сегодня назад, на эти прожитые мною, будто внутри сочиненного кем-то романа, невероятные девять месяцев, я все чаще ловлю себя на мысли о том, не приснилась ли мне вся эта история в некоем растянувшемся до фантастических размеров сне в ночь с 11 августа 2000 года на 12 мая 2001-го? Во всяком случае, если бы я услышал её из чьих-нибудь посторонних уст, я не поверил бы ни единому слову, это уж точно! Хотя, как вы, наверное, помните, на эту тему тогда фантазировали практически все выходящие в России газеты, не говоря уже о день и ночь вещавших радио и телевидении.

Что же касается меня самого, то о существовании атомной подводной лодки К-141, известной ныне всему миру под именем «Курск», я впервые услышал лишь утром 14 августа 2000 года, когда главный редактор газеты «Молодежная правда» Владимир Гусаков прочитал нам на редакционной летучке официальное заявление пресс-службы ВМФ России о том, что во время проводившихся в Баренцевом море учений Северного флота на атомном подводном ракетном крейсере «Курск» возникли «временные неполадки», и лодка легла на грунт.

— Врут, суки! — прочитав информацию о том, что с моряками субмарины поддерживается полноценная акустическая связь и с надводных кораблей им подается по шлангам воздух, выругался он. — Ребят уже, наверное, рыбы гложут, а эти нам, как всегда, лапшу на уши вешают. Руку даю на отсечение, что там или ядерный реактор взорвался, или произошло что-то не менее серьезное. По моим данным, дно мирового океана уже давно напоминает собой эдакое своеобразное кладбище сельхозтехники; разница только в том, что на мехдворах наших бывших колхозов ржавеют списанные за неимением запчастей трактора и косилки, а в морских и океанских глубинах — затонувшие российские подлодки. Думаю, вы ещё не успели забыть историю гибели АПЛ «Комсомолец»?.. Вот и давайте, пока не выяснятся истинные причины и объемы аварии на «Курске», попробуем собрать статистическую информацию о том, как часто происходят ЧП с нашими атомными субмаринами. И вообще — тащите все любопытное о наших подводниках и подводном флоте. Пока история с «Курском» будет оставаться открытой (а я думаю, что она протянется не меньше месяца, а то и двух), это будет для всех тема номер один.

— Ну ещё бы! — ухмыльнулась, покачивая длинной белой ногой, Машка Исламова. — Когда в воздухе начинает пахнуть трупами, газеты перестают писать даже о сексе.

— Молодец, правильно понимаешь, — посмотрел на неё с прищуром Гусаков. — Только на этот раз пахнет не в воздухе, а под водой. А потому будь готова в любой из ближайших моментов вылететь в Видяево, на базу подводников.

— Слушаюсь, товарищ адмирал! — ернически козырнула она рукой с зажатой между пальцами сигаретой и, закончив минут через десять планерку, мы разошлись по своим отделам…

Надо признаться, что поначалу я и подумать не мог, что буду заниматься этим самым «Курском» — ведь всего только два дня назад, то есть в пятницу 11 августа, я впервые перешагнул порог «Молодежной правды» не как её читатель, а как полноправный сотрудник редакции и, понятное дело, не имел ещё ни своих собственных архивных наработок, ни необходимых для их создания связей. Да и вообще я в эти дни ходил, что называется, со съехавшей крышей — мало того, что меня, всего лишь каких-то полтора месяца назад получившего диплом журналиста, взяли на работу в одну из самых популярных газет России, так практически в этот же самый день мне подарила свою любовь красивейшая девушка Марьинского района, а может быть, и целой Москвы!

Вообще-то, надо признаться, у меня по женской части как-то не очень раньше ладилось, хотя я вроде и не урод, и не дебил. Рост — метр восемьдесят, не хромой, слава Богу, и не горбатый, разве что год назад выписали очки (+ 1,5), но и то я их одеваю только при чтении. А вот поди ж ты — все мои друзья вокруг постоянно с бабами, а я — один…

Было, правда, и у меня за время учебы на журфаке два или три небольших романчика, но это так — не столько я кого-то пленил и обольстил, сколько сами мои партнерши решили поэкспериментировать на предмет того, что я из себя представляю. Чего это, мол, за чувак такой, все время один да один? Вроде не голубой, и с квартирой, надо его посмотреть поближе…

Меня зазывали в общагу на какой-нибудь импровизированный день рождения, где было много водки и дешевого красного вина, но мало закуски, и, стараясь побыстрее раскрепоститься и стать таким же веселым, как остальные, я в основном налегал на выпивку и почти не закусывал (хотя и любил всегда как следует поесть). Понятно, что к концу вечеринки я уже был пьян, как зюзя, и наутро совершенно не помнил того, каким образом меня уложила в свою кровать затеявшая весь этот сабантуй однокурсница и, главное, как я себя проявил с ней в постели. Эта неопределенность, точно бревно поперек дороги, так и не давала мне сделать решающий шаг к нашему окончательному сближению. Я тяготился неясностью, и хотя страстно желал повторения ночного эксперимента, чувствовал себя все время скованным, не знал, как себя вести, о чем говорить и, главное, что позволить себе в обращении с подругой, а оттого ходил все время мрачный и обиженный, и наш (так толком и не завязавшийся) роман как-то сам собою разваливался.

Но вот что касается Ленки, то здесь все обстояло совершенно иначе. Познакомились мы с ней ещё в детском саду, расположенном неподалеку от станции метро «Водный стадион», и целый год воспитательницы и нянечки говорили про нас не иначе как «жених и невеста». Мы и вправду так сильно с ней сдружились, что, расставаясь перед выходными, она спрашивала:

— А ты не станешь гулять до понедельника с другой девочкой?

— Не-е-е, ну их, — изо всей силы тряс я из стороны в сторону головой и в свою очередь выяснял: — А ты меня будешь ждать, если я вдруг съем на улице сосульку и заболею ангиной?

— Ну, конечно, — уверяла она.

— А если я надолго заболею? — не унимался я. — На две недели?

— Да хоть на полгода! — успокаивала она. — Но лучше все-таки ешь не сосульку, а конфету, — и совала мне в руку какую-нибудь из завалявшихся в её карманах карамелек.

Но однажды сложилось так, что я не вернулся в свою группу ни после выходных, ни через две недели, ни через полгода, ни до самого окончания садика. Дело в том, что наша пятиэтажка неподалеку от станции метро «Водный стадион» попала под план сноса, и родителям предоставили квартиру в новом доме аж на бульваре Яна Райниса — причем я узнал обо всем этом только когда меня провезли через всю Москву на метро и троллейбусе, а затем ввели в новую квартиру и сказали:

— Вот, здесь мы теперь и будем жить. У тебя будет даже своя собственная комната. Правда, хорошо?..

Я прошелся по всем трем комнатам, оглядел просторную кухню, туалет и ванную. Квартира была, без сомнения, намного лучше нашей прежней. К тому же из моего окна можно было следить, как по обеим сторонам густого, как настоящая роща, бульвара пробегают голубые и красные троллейбусы.

— А как же я буду отсюда ездить в свой садик? — спросил я, вспомнив полуторачасовую поездку через весь город.

— А зачем тебе в него ездить? Ты пойдешь в другой, здесь есть поблизости, папа уже обо всем договорился.

— Надолго? — уточнил я.

— До школы, — пожала плечами мама.

— Значит, я не вернусь в свой старый садик и через полгода?

— Здесь ничуть не хуже, чем в старом. К тому же, тебе осталось ходить в него меньше года, ты уже почти школьник, — закрыла тему мама, и я понял, что даже если Ленка выполнит свое обещание и прождет меня полгода, то мы с ней больше уже все равно никогда не увидимся, и тихонько заплакал.

Не знаю, может, это кому-нибудь и покажется надуманным, но несмотря на то, что это произошло в весьма раннем возрасте, мы с ней практически ничего из этой истории не забыли и узнали друг друга сразу, едва только увиделись на межрайонных школьных соревнованиях по волейболу, хотя к тому времени уже и миновало лет десять. Ну да — я тогда как раз заканчивал девятый класс и начинал подумывать о журналистской карьере. Собственно, и на этих-то соревнованиях я присутствовал не как игрок своей школьной сборной, а именно как спортивный обозреватель, явившийся на матч, чтобы написать о нем репортаж в стенгазету. А вот Ленка приехала сюда в составе своей волейбольной команды — я увидел её одетой в выцветшую желтую футболку, под которой отчетливо угадывались небольшие кругленькие груди, и в белые спортивные трусики с голубыми полосками по бокам. Русые волосы были заплетены в две озорные короткие косички, глаза слегка подведены тушью, и при виде этого чуда мое сердце мгновенно сорвалось с удерживавших его креплений и рухнуло в какую-то непроглядную пропасть. «Как субмарина в океанскую бездну», — ещё успел тогда придумать я сравнение. (А начав сочинять заметки, я уже ко всему, что происходило не только вокруг, но и внутри меня самого, подходил как к материалу для своих будущих репортажей, автоматически подбирая выигрышные метафоры и эпитеты и занося их в свой репортерский блокнотик.)

— Ну вот, — укоризненно покачав головой, произнесла она, когда, столкнувшись у входа в спортивный зал, мы минуты полторы, онемев от неожиданности, разглядывали друг друга. — Я так и знала, что ты однажды все перепутаешь. Сколько, я тебе говорила, буду ждать? Полгода. А ты на сколько исчез?

— Но зато я не гулял с другими девочками, — покаянно произнес я…

В тот день мы проболтали с Ленкой часа, наверное, два подряд, из-за чего я напрочь пропустил игру своей волейбольной сборной и оставил школьную стенгазету без обещанного репортажа. Когда же наши отыграли и был объявлен матч Ленкиной команды, она попросила меня уйти, так как побоялась, что мое присутствие будет отвлекать её от игры и она из-за этого начнет делать много ошибок.

Расставаясь, мы обменялись телефонами, и уже вечером того дня два раза звонили друг другу и каждый раз не меньше часа трепались, рассказывая, что интересного произошло с нами за эти прошедшие годы. А потом начали регулярно встречаться, и в течение двух с половиной месяцев ежевечерне неслись друг к другу на Пушкинскую площадь, чтобы, бродя потом по Бульварному кольцу или сидя в зале кинотеатра «Ударник», шептать друг другу слова о своей любви, сплетать пальцы и до онемения губ целоваться, слыша краем уха недовольное ворчание сидящих за спиной зрителей.

Расстались мы только в конце июня, когда, окончив девятый класс, она поехала на месяц отдохнуть к бабушке под Самару, пообещав, что к началу августа обязательно возвратится в Москву.

— Только дай мне слово, что ты не будешь тут без меня играть с другими девочками, — потребовала она, надувая губки, как в садике.

— Ни за что! — поклялся я, ударяя себя в грудь. — Но только и ты пообещай, что будешь ждать меня, если я вдруг переем мороженного и к твоему возвращению залягу недели на две в больницу.

— Да хоть на полгода! — бездумно уверила она, счастливо зажмуривая глаза и прижимаясь к моей груди. — Главное, что в начале августа я уже снова буду в Москве…

Однако, к началу августа в Москве уже не стало — меня.

…Случилось так, что ещё несколько месяцев назад я принял участие в одном международном конкурсе эссе, проводимом организацией «Образование без границ», и вот, в последних числах июля, мне вдруг пришло официальное письмо из оргкомита, в котором извещалось, что мое сочинение получило одобрение жюри, и в рамках обмена учащимися между странами мира мне предлагается продолжить дальнейшее обучение в одной из школ города Мельбурна.

Времени на размышления практически не оставалось, и предки мои были просто в шоке — как? меня на целый год посылают в Австралию? бесплатно жить в чужой семье и учиться в иностранной школе? да это наверняка или чей-то розыгрыш, или ошибка, мы ведь не Чубайсы, кому мы там нужны? и вообще надо все хорошо проверить, может, это хитрости работорговой мафии — выманивают таким образом людей за границу, а потом продают их там в рабство или же в гаремы?..

Они и вправду было дернулись наводить какие-то справки, начали куда-то звонить, созвали целый консилиум ничего не понимающих в этом родственников, сроду не выезжавших дальше Днепропетровска и Таллинна, а также каких-то полузабытых друзей «со связями», но в один из ближайших дней за нами заехала большая белая иномарка, и меня вместе со стариками пригласили в посольство Австралии на встречу с представителями «Образования без границ». Предкам там культурненько объяснили, что дрожать за свое чадо и мешать ему познавать окружающий мир — это признак ужасной нецивилизованности, после чего мне в ускоренном порядке оформили визу, выдали авиационный билет, какие-то небольшие деньги на дорогу и сертификаты на обслуживание в мельбурнских магазинах. Короче, не успел я и сам толком осознать все произошедшее, как самолет перенес меня через два океана, и я очутился в Южном полушарии, в аккуратном двухэтажном домике одного из зеленых районов Мельбурна. Пока я обживался в приютившей меня семье Грэвсов, адаптировался к англоязычной среде и изучал город, закончилось лето. Шумное, словно океанская волна на побережье, накатило на меня начало школьной жизни. Я вошел в новый класс, у меня появились новые преподаватели, новые предметы, новые школьные друзья и подруги — Остин, Брайен, Элис, Филип, Бэтси, Одри, Джейн…

Немного разобравшись в своих впечатлениях, я написал Ленке большое письмо, но ответа на него все не было и не было, и меня целиком захватили дела и заботы моей новой жизни. К тому же я снова вспомнил о своем увлечении журналистикой и засел за написание сразу двух очерков, которые по мере готовности и были один за другим отосланы в «Молодежную правду». Первый имел весьма длинное название: «Главная проблема австралийских школьников — где припарковать автомобиль», и в нем с некоторой долей преувеличения изображался материальный уровень жизни моих австралийских одноклассников, многие из которых действительно приезжали на занятия на своих собственных (или же родительских) автомобилях. Название второго было — «В мельбурнских пабах не говорят о бабах», и в нем я описывал увиденные мною в этом городе необычные пивнушки для клерков, которые открываются в семнадцать часов, когда народ вываливает из контор на улицу и жаждет промочить пересохшее за время службы горло, а ровно через час уже прекращают свою работу. Зная о столь кратком режиме работы пивбара, его посетители считают преступным тратить драгоценное время на какую бы то ни было болтовню, и поэтому молча, не обсуждая ни достоинств состоявшегося накануне футбольного матча, ни недостатков приехавшей неделю назад в гости да так до сих пор и не уехавшей тещи, целенаправленно накачивают себя темными или же светлыми сортами пива.

К моему удивлению, оба очерка были почти без купюр и правок поставлены в номер, и в середине зимы старики прислали мне с очередной почтой по экземпляру газеты с каждым из них.

К Восьмому Марта я послал Ленке ещё одно письмо. Мне и правда хотелось поделиться с нею увиденным здесь, написать, что я не забыл её и скучаю по ней, прочитать её ответные признания… Но она молчала. Можно было, конечно, позвонить по международному телефону, но тарифы были такими, что я даже боялся об этом и думать.

А там замаячили на горизонте весна и близкое окончание учебы, и я подумал, что скоро я уже и сам буду дома и объясню ей все при нашей встрече лично.

Но встреча эта опять не состоялась.

Когда, возвращаясь из аэропорта, куда меня приехали встречать сразу оба моих родителя, шофер спросил: «Куда?» — то я услышал, как, наклонившись к нему, отец назвал не привычный мне бульвар Яна Райниса, а совсем другой адрес: «3-я Фрунзенская», — и как-то загадочно обменялся взглядом с матерью. И вот мы приехали к большому светло-кирпичному дому со скамейками во дворе и высокими тополями под самые окна, отделенному от проезжей части густыми зарослями цветущих лип. Поднявшись на четвертый этаж и, отец вынул из кармана связку ключей и протянул их мне.

— Открывай. Теперь это твоя собственная квартира. Как раз к твоему возвращению закончили обмен.

— А вы теперь где живете?

— В Строгино. Очень хороший район, много зелени, тихо. Вот только метро не доведено и приходится долго добираться на автобусе.

— Главное, что теперь у тебя есть свой угол, — добавила мама. — Ты ведь уже не мальчик, тебе нужна самостоятельность.

Квартира была однокомнатная и уже обставленная мебелью — в ней имелись большой письменный стол, пара книжных полок на стене, шкаф для одежды, диван-кровать и несколько стульев. Телевизора не было («Тебе надо готовиться в институт, а потом учиться. Так что он тебе только мешать будет», — пояснила мама), но на кухне по-кошачьи урчал беленький импортный холодильник, заглянув в который, я увидел серебряное горлышко шампанского и какие-то пакеты со съестным.

— Ну давай, вынимай угощение, — поощрительно хлопнул меня по спине отец. — Отметим твое возвращение на Родину. Все-таки год не виделись…

Мы расположились на кухне и, одарив стариков привезенными сувенирами, я часа три, а то и больше, рассказывал им о своей австралийской жизни, показывая открытки и фотографии Мельбурна и обретенных там за год товарищей. Когда они наконец решили, что мне пора отдохнуть, и уехали к себе в Строгино, я отыскал в одной из сумок с неразобранными вещами свою старую записную книжку и быстро набрал номер Ленкиного телефона. Но ответа, к моему сожалению, не последовало. В трубке стояла такая пугающе странная (у меня почему-то опять мелькнуло сравнение: «глубоководная») тишина, как будто я приложился ухом к океанской впадине. И так повторялось снова и снова, пока я в конце концов не удосужился позвонить в справочную службу АТС и не узнал, что ещё в середине зимы этот район Москвы перевели на новые телефонные линии и всем абонентам поменяли номера телефонов.

— Ну так скажите мне новый номер телефона, — попросил я.

— Платная справка, — автоматически ответил голос дежурной. — Ответ в течение часа. Будете заказывать?

В течение часа, подумал я, я доберусь до «Водного стадиона» и на метро, зачем же мне с первого дня возвращения домой залезать в долги? Я ведь пока ничего не зарабатываю…

И, переодевшись в свежую рубашку, я вышел из дома.

Все-таки удивительная вещь — разлука! Казалось бы, всего только неполный год меня не было в столице, а она за это время превратилась в почти стопроцентно нерусский город. Окончательно разгромив в октябре прошлого года коммунистическую оппозицию (я смотрел репортажи о расстреле Белого Дома по телевизору Грэвсов), демократический режим, не оглядываясь уже ни на какие нравственные и уголовные законы, погнал страну по извилистому, как горный серпантин, пути немедленного обогащения. Но поскольку таскать доллары ксероксными коробками или брать у «Газпрома» безвозвратные займы по двести миллионов долларов было позволено далеко не каждому, то большинство населения России было вынуждено заняться челночной доставкой дешевого зарубежного ширпотреба с последующей перепродажей его своим согражданам по более высоким ценам. Таким образом чуть ли не вся страна превратилась за это кратчайшее время в нацию сплошных спекулянтов, пытающихся на каждом шагу впарить друг другу вонючие пластмассовые игрушки из Китая, фальшивые псевдоадидасовские кроссовки из Турции, изобилующие канцерогенами шоколадки из Польши, отвратительный грязно-бурый чай из Израиля и всяческую другую некачественную и далеко не низкую по российским ценам погань, ради реализации которой все улицы Москвы были загромождены за этот миновавший год разнотипными торговыми ларьками и тонарами. На иных, ещё вчера широких, тротуарах практически совсем не осталось места для прохода пешеходов, и даже в метро можно было, не заметив, налететь на каркасную пирамиду с очками и футлярами для них или одну из многочисленных газетных витрин.

Разглядывая все это, я около часа спустя вышел на станции метро «Водный стадион», миновал громоздящийся над площадью «Дом охотника» с присобаченной к фасаду имитацией лосиных рогов и, пройдя ради сокращения пути минут десять дворами, добрался до необходимого мне пятиэтажного дома. И вот передо мной предстал столь хорошо запомнившийся во всех деталях подъезд с так до сих пор никем и не смытыми надписями «Спартак — чемпион», «Виктор Цой — жив» и «Сегодня я трахнул Наташку». Вот — площадка третьего этажа с выходящими на неё тремя дверями, вот и 122-я квартира…

Я протянул руку и надавил на кнопку звонка.

Однако привычного дребезжания колокольчика за дверью не последовало.

Тогда я надавил на звонок ещё раз, и еще…

— Там никого нет, — раздалось вдруг за моей спиной и, оглянувшись, я увидел выглядывающего сквозь приоткрытую на размер цепочки дверь соседней квартиры небольшого старичка в пижаме.

— А где они? — кивнул я на дверь Ленкиной квартиры.

— Уехали. Дом летом собираются сносить, вот всех из него и выселили. Два месяца уже, как все выехали в новые квартиры, один я тут доживаю.

— А куда они переехали, вы не знаете?

— В Марьино. Там раньше была огромная подмосковная свалка, а теперь Лужков домов понаставил. Вот я туда и не еду, хочу, чтоб в другом месте предоставили квартиру.

— А они свой новый адрес или телефон вам не оставляли?

— Нет… — покачал он головой. — В ЖЭУ спроси, — и осторожно притворил дверь.

Постояв ещё в некотором раздумье на площадке, я спустился по исписанной лестнице вниз и вышел на улицу. Хочешь — не хочешь, а надо было идти к паспортисткам и узнавать у них, куда переехали жильцы из 122-й квартиры…

Однако отыскать этот самый ЖЭУ оказалось делом далеко не таким простым, как казалось, и на это у меня ушло гораздо больше времени, чем я предполагал, — но самое печальное, что, и отыскав его, я своей проблемы этим отнюдь не решил. Коридоры ЖЭУ были заполнены угрюмыми усталыми людьми, перед каждым окошечком стояла тоскливая длинная очередь и, понятно, что никто меня просто так за нужной справкой не пропустил, так что пришлось возвратиться домой не солоно хлебавши. Не дали никаких результатов и мои последующие попытки выяснить Ленкин адрес по телефону. Я звонил и паспортисткам, и в справочную адресную службу, но и там, и там была одна и та же картина. То номер был постоянно занят, то никто целыми часами не снимал там трубку, то, наконец, мне удавалось дозвониться, я слышал, как мне говорили: «Минуточку» — и вслед за этим в трубке повисала долгая скучная тишина, словно теплая вода остатками вчерашней заварки, разбавленная доносящейся откуда-то издалека музыкой и чьим-то едва прослушиваемым разговором.

— …А твой сейчас чем занимается? — шелестя, словно ворох осенних листьев на ветру, повисал в трубке один из голосов.

— Мой сейчас в Бутырке сидит, — со вздохом наплывал в ответ другой. — После того, как у них застрелили директора фирмы, началась налоговая проверка, которая вскрыла очень крупную недостачу. А мой там бухгалтером работал, вот из него теперь и пытаются сделать крайнего… А твой сейчас где?

— А мой на подводной лодке плавает. На Севере.

— Счастливая ты. Можешь себе позволить спать спокойно…

Я не выдерживал, стучал по телефонным рычагам и заново набирал номер, но так ни до чего и не достучался. Ну а потом у меня началась суета с поступлением — подготовительные курсы, консультации, вступительные экзамены и все такое, так что стало откровенно не до этого. В конце августа я узнал, что зачислен на первый курс дневного отделения факультета журналистики (мои австралийские зарисовки сыграли в этом не последнюю роль), и, чтобы хоть немного очухаться от всего перед началом занятий, на неделю укатил в поселок Заветы Ильича в сорока минутах езды от Москвы по Ярославской железной дороге, где мои старики ежегодно снимали в «Мосдачтресте» недорогую одноэтажную дачку, состоящую из двух небольших комнат и довольно обширной застекленной веранды. Стояли чудесные августовские дни, я валялся под высокими соснами на берегу реки Серебрянки, бродил по окрестным лесам, читал на веранде «Дневники» Юрия Нагибина или набоковский «Дар», и думал только о том, чего мне заказать маме на обед, завтрак и на ужин…

К первому сентября, отдохнув и отдышавшись от экзаменационной гонки, я возвратился в город и, как ложащаяся в дрейф подлодка, отдался несущемуся от сессии к сессии течению студенческой жизни. Правда, в середине октября, оказавшись по каким-то делам в районе «Водного стадиона», я вознамерился все-таки отстоять очередь и поговорить с работниками паспортного стола насчет нового адреса Ленки, но, подойдя к зданию, в котором ещё недавно располагался жилищно-эксплуатационный участок, увидел только зияющие глазницы обезрамленных окон да валяющиеся возле входа в дом куски оборванных обоев и половых досок. Похоже, что ЖЭУ за это время тоже успел уже куда-то переехать и, прежде чем браться за поиски Ленки, нужно было сначала разыскать новое местонахождение ЖЭУ, а на это у меня пока что абсолютно не было времени. Увы-увы! Как показали дальнейшие годы, свободного времени в жизни не бывает вообще — даже, оставаясь один на один с собой под шумящими на ветру соснами или в отделенной от всего мира стенами веранде, человек все равно продолжает в своих мыслях начатую однажды жизненную гонку, остановить которую можно только под воздействием более сильного воздействия извне — например, вина, музыки, наркотиков, войны или смерти.

Я был нормальным человеком, любил тишину, трезвость и продвижение к поставленной цели, а потому ни в какие загулы и пьянки не пускался, много и упорно учился, стремился выработать свой собственный журналистский стиль, взял даже на один год академический отпуск, чтобы, уехав к родственникам в глубину Тверской области, поработать там какое-то время в районной газете «Старицкий вестник». Это была очень хорошая практика — я писал по три материала в номер и ещё обрабатывал многочисленные поздравления сельчан с праздниками и днями рождений, загоняя названия бывших колхозов совхозов, а также имена шоферов и скотниц в рифмованные четверостишия, которые я неожиданно для себя насобачился мастачить чуть ли не за считанные минуты. Как ни удивительно, но эти поэтические поздравлялки пользовались большим спросом у наших читателей, газета даже установила специальные повышенные тарифы на их изготовление и публикацию, причем это ничьего пыла не умерило, и мы забивали моими четверостишиями чуть ли не всю последнюю полосу.

Выглядели эти мои «мини-шедеврики» примерно таким образом:

Через два месяца после того, как я написал первое рифмованное поздравление, меня уже чуть не тошнило от этой деятельности, но зато тираж районки за это время подскочил сразу едва ли вдвое.

Год спустя я возвратился на дневное отделение, а вскорости (и сам толком не успев заметить — когда?) завершил свое обучение и, сдав государственные экзамены, получил диплом журналиста. Нужно было определяться с дальнейшей судьбой, и я вспомнил о тех своих уже почти забывшихся «австралийских» публикациях в «Молодежной правде».

— Чем черт не шутит? — решил я про себя и, отобрав ещё с десяток своих лучших статей в «Старицком вестнике», отправился на прием к Гусакову.

К моему удивлению, он ещё помнил мой дебют в их газете и, узнав, что я только что закончил факультет журналистики, сам предложил мне поработать у них корреспондентом отдела происшествий. Я был буквально ошарашен. Оказывается, главнейшие события жизни совершаются вот так просто?

Выйдя на улицу, я с ничего не видящим взором поплыл по московским улицам и вернулся в реальность только тогда, когда чуть было не попал под машину на Пушкинской площади. Оглядевшись, я с удивлением увидел, что иду совсем не туда, куда мне надо, и взял себя в руки.

Оформив за пару дней все необходимые документы, я сдал в канцелярию фотокарточки, получил новенькие малиновые корочки с вытесненным золотыми буквами словом «ПРЕССА» и в ближайшую пятницу — а это как раз было 11 августа 2000 года — уже вышел на работу.

Понятно, что в первый день меня ни на какие выездные задания не посылали и фактически ничего от меня не требовали. Я целый день знакомился с работой отделов, сидел на редакционных «летучках» да перелистывал подшивки газеты за прошлые месяцы. «Напитывался духом газеты», как сказал про это сам Гусаков.

В одном из номеров мне попался не читанный мною ранее любопытный материал о протоиерее Николае (Гурьянове), настолько известном в православном мире своим даром прозорливости, что к нему приезжает исповедоваться даже сам патриарх Алексий II, не говоря уже о паломниках со всех концов России. За свои девяносто один год жизни батюшка пережил и заключение в сталинских лагерях, и гибель на фронтах Великой Отечественной войны троих родных братьев, и смерть своей матери. Последние сорок лет он живет на небольшом острове Залит, где до самого своего выхода на пенсию служил настоятелем храма святителя Николая Псковской епархии.

И вот в гости к провидцу приехала очередная группа православных верующих, среди которых был и полковник запаса Владимир Ткаченко, бывший инженер-ракетчик, доктор технических и кандидат физико-математических наук, два десятка лет проработавший в «почтовом ящике», разрабатывавшем суперракеты стратегического назначения. Десять лет назад он был ярым атеистом, делал научные доклады о вреде религии, но вскоре узнал, что у него запущенный рак с обширными метастазами и скоро он умрет. «Ноги сами принесли меня в храм Всех Святых на Славянской площади. Вошел, встал перед какой-то иконой. И стал молиться. Ни одной молитвы, конечно, не знал — просто просил: „Господи, прости и помоги!“ Прихожу домой, а тут мне звонит один из друзей — он работает в Академии медицинских наук. Говорит: „Я узнал координаты врача, которая травами лечит рак“. И я как-то сразу совместил свой поход в церковь и эту информацию. У меня ни малейшего сомнения не было, что молитва моя услышана. И потом с такой же верой поехал к этой травнице. Когда через полгода пришел на прием к „приговорившим“ меня докторам, они обалдели: „Этого не может быть!“ Стали расспрашивать: „У кого я лечился, что за методика?“ А я им: „Бог вылечил“. Интересно то, что они даже спорить со мной не стали…»

С той самой поры бывший атеист и ракетчик стал верующим человеком.

Поэтому, когда группа крупных ученых из Минатома — докторов наук, академиков и член-корреспондентов РАН — решила создать Межрегиональный научно-технический союз и выбрала его своим президентом, он захотел сначала получить на такое большое дело благословение старцев. Съездил в Троице-Сергиеву лавру к Кириллу и Науму, а потом отправился на остров Залит в Псковскую область к протоиерею отцу Николаю.

«…Приезжаем на остров, — рассказывает он. — Место, я вам должен сказать, райское: зеленый островок, на нем рыбацкая деревушка… И удивительный воздух — свежий, морской. Я все поражался: откуда такой на озере? Пришли к старцу. Он живет на краю поселка в древней избушке, утонувшей в зелени. Пока мы стояли и ждали, я насчитал 17 лип. И ещё запомнилось: стая белоснежных голубей на крыше… Короче говоря, стоим, ждем — нас человек десять там набралось, у каждого какие-то свои вопросы. И тут выходит его келейница, матушка Валентина, пухленькая такая невысокая женщина, и говорит: „Болеет батюшка. Не тревожьте его, пожалуйста. Встать он не может. Но не беспокойтесь: без помощи он никого не оставит. Вы напишите ему записки с просьбами, я отнесу и вам передам его ответы“. Все стали писать, и мы тоже написали, что ждем благословения. Ждем, волнуемся. Наконец доходит очередь и до нас. Выходит келейница: „Батюшка вас благословляет…“ Мы, понятно, благодарим и уже собираемся уходить, а она добавляет: „Но ещё просил вам передать, что скоро Россия вынесет большую скорбь. Будет сильный взрыв на ядерном объекте в море с большими жертвами“. И ещё раз повторила: „12 августа будет взрыв на ядерном объекте в море…“

— Ну, и как тебе наша «сплетница»? — остановился за моей спиной куда-то проходивший в это время Гусаков.

— Да вот, — показал я на развернутые страницы, — завтра в море взрыв произойдет.

— А-а, ты об этом пророчестве… Ну, если бы все опубликованные нами предсказания сбывались, то уже бы ни меня, ни тебя и ни самих этих предсказателей и на свете не было. Так что ты особенно всему этому не верь, хотя это иной раз и любопытно, — и, увидев в коридоре кого-то из нужных ему сотрудников, он крикнул: «Алексей, погоди минуточку!» — и вышел из комнаты, а я продолжил листать подшивку.

«И все-таки, — промелькнуло где-то в подсознании, — надо будет завтра посмотреть новости. А вдруг старец не ошибается?..»

В конце дня в редакции состоялся небольшой импровизированный сабантуй по случаю возвращения из командировки широко известной всем своими сексуальными мемуарами Машки Исламовой. Откуда-то появилось шампанское, тонкие стаканы и чашки, коробка конфет…

— Я вижу, у нас новичок? — отхлебнув из стакана глоток шампанского, заметила она меня. — Новый член-корреспондент…

— Но-но-но-но! — пригрозил ей пальцем Гусаков. — Смотри у меня! Он ещё не прошел испытательного срока.

— Вот тут его как раз и надо хватать! — хищно улыбнулась она. — А когда заматереет, тогда его голыми руками уже не возьмешь, поздно будет.

— Ничего, обойдешься, — хмыкнул Гусаков. — В твоем арсенале и так на пустоту не пожалуешься…

Посидев минут двадцать в компании с Исламовой, народ начал потихонечку разбегаться и, воспользовавшись случаем, улизнул от греха подальше и я.

Погода на улице стояла чудесная. После нескольких, испорченных надоевшими дождями, сырых и холодных дней было приятно пройтись по московским улицам, бесцельно заглядывая в наполненные ненужными, но красивыми вещами витрины многочисленных шопов, разглядывая стоящие у обочин и на тротуарах блестящие иномарки и бросая украдкой взгляды на длинноногих, броско одетых девиц. Не думая ни о каком конкретном маршруте, я шел, сворачивая в первые попавшиеся переулки, и какое-то время спустя, сам не заметив, как, увидел себя стоящим перед Курским вокзалом. «Вот ведь, — подумалось мне тогда с усмешкой, — прав был Веничка Ерофеев, когда утверждал в своей поэме „Москве — Петушки“, что куда ни нацеливайся, а все равно окажешься на Курском вокзале».

Устав от чуть ли не двухчасовой пешей ходьбы по городу, я остановился перед лотком с газетами и минут пять размышлял, не купить ли мне чего-нибудь почитать в дорогу. Но, видимо, норматив по листанию газет был уже мной на сегодня выполнен, да и трагедийно-черные шапки передовиц, чуть ли не в унисон выстреливающие вопрос: «Подтвердит ли нынешний август свою катастрофическую репутацию для России?», — скорее отталкивали, чем располагали к чтению, а потому, в конце концов, я отошел от стола с разложенной на нем прессой, купил в ближайшем киоске банку пива «Очаковское» и вошел в метро. Лучше бы мне, конечно, было выходить не к Курскому вокзалу, а к Ярославскому, Ленинградскому или Казанскому, тогда бы я без всяких пересадок доехал по прямой линии сразу до своей станции «Фрунзенская», а теперь мне надо было или ехать по кольцу вперед до «Парка культуры», где я перейду на сокольническую линию и, проехав одну остановку, буду дома, или же возвращаться на одну станцию назад до «Комсомольской» и там пересаживаться на ту же сокольническую и ехать по прямой до «Фрунзенской», а нет — так переходить сейчас на арбатско-покровскую линию и доезжать по ней до станции «Арбатская», чтобы уже там — перейти на «Библиотеку имени Ленина» и добраться до нужной мне «Фрунзенской». Необходимость совершения многовариантного выбора почти всегда загоняла меня в тупик, выбивая из-под ног чувство уверенности в себе и окружающем мире, который, несмотря на стрелки указателей, начинал вдруг казаться расплескавшимся во все стороны света океаном. Возможно ли выбрать единственно верное направление, если вокруг — ни границ, ни осей координат, ни видимых ориентиров?..

Именно с таким чувством я и стоял теперь посередине кишащего людьми зала «Курской», вертя головой по указателям переходов, до тех пор, пока, двинувшись наконец в сторону перехода на кольцевую линию, не оказался вдруг в центре галдящей стайки ребятни восьми-девятилетнего возраста.

— Дети, дети, осторожно! — прозвенел поверх стоявшего галдежа и крика показавшийся мне знакомым голос и, повернув голову, я увидел Ленку.

Она тоже меня узнала, и на какое-то время мы замерли посреди людской толчеи, осознавая смысл произошедшего. Однако, она быстро взяла себя в руки и возобновила руководство своим галдящим воинством:

— Так, внимание всех сюда! Всех, я говорю, слышите? Быстренько выстроились попарно! Нефедов, Лопусов — вас это касается в первую очередь… Не отвлекаясь по сторонам, спокойненько, подходим все к эскалатору и, держась за перила, становимся на ступени. Понятно? Идемте за мной, — и она повела выстроившихся в колонну ребятишек в сторону перехода на станцию «Чкаловская».

— Лена! — спохватился я, кидаясь следом. — Подожди!

Догнав её у поднимавшегося вверх эскалатора, я пристроился рядом и неловко замолчал.

— Ты везешь их на люблинскую линию? — наконец выдавил я из себя хоть какой-то вопрос.

— Да, на станцию «Братиславская», — кивнула она. — Я там работаю учителем в школе. А летом, когда в ней городской пионерлагерь — воспитателем. Вот сегодня возила свою группу в зоопарк.

— На «Баррикадную»?

— Ну да, на «Краснопресненскую». Мы ведь по кольцу ехали… Целый день там прогуляли, так здорово! Особенно мне одна парочка понравилась, в обезьяннике. Она все к нему ластится, бедная, все обнимает его, а он сидит, набычившись, и только жует, жует, жует… Со смеху помереть можно.

Мы опять замолчали и до самого верха эскалатора ехали молча.

— Ты на меня сильно сердишься? — спросил я, когда группа снова была построена наверху и затем, перейдя на другой эскалатор, поехала вниз на станцию «Чкаловская».

— Что с тебя возьмешь? — вздохнула она. — Ты, видно, не можешь, чтоб не перепутать. Сколько я говорила тебе, готова ждать? Полгода. А ты на сколько опять пропал? — и, потрясенно закрыв глаза, сама же себе ответила: — На семь лет! С ума сойти…

— На семь? — изумился я и сам, только теперь охватывая взором промелькнувшее время. — Действительно, аж не верится… Я искал тебя, ходил в ЖЭУ. Но никто ничего не говорит: куда переехали, по какому адресу? А тут ещё и мои старики квартиру разменяли…

— И где ты сейчас живешь?

— Возле метро «Фрунзенская». А ты?

— У «Братиславской». Там сейчас целый новый район выстроили. Марьино называется…

Я и не заметил, когда мы успели войти в вагон и усадить ребятишек, — восприятие действительности возвратилось только тогда, когда слух уловил прозвучавший в динамиках остаток фразы: «…Следующая станция — Люблино».

— Красивое название, правда? — повернула ко мне лицо Ленка.

— Как будто специально для поэтов, — согласился я и тут же проиллюстрировал сказанное пришедшими в голову строчками: — Если сердце влюблено, надо ехать — в Люблино.

— Ты начал писать стихи? — широко распахнула она глаза от удивления.

— Нет, к сожалению. Это у меня так, случайно вырвалось, — смутился я от жжения незаслуженной славы. — Хотя вообще-то, конечно, я тоже имею отношение к печатному слову, — и, вынув из внутреннего кармана куртки, я протянул ей свои новенькие малиновые корочки с вытесненной золотыми буквами надписью «ПРЕССА».

— «Молодежная правда», — прочитала она, раскрыв их. — И давно ты в этой газете?

— Первый день, — признался я.

— Так у тебя сегодня начало трудовой жизни?

— У меня сегодня вообще начало жизни, — сказал я…

Не помню, как мы довели тогда детей до школы и передали их там родителям. В памяти смутно засело, как шли потом мимо марьинских прудов и выгнутых мостиков к Ленкиному дому и как я покупал по дороге в каком-то магазинчике шампанское и конфеты, а она стояла рядом и ждала… Еще смутно помню, как переступив порог её квартиры, мы набросились друг на друга с объятиями, уронив куда-то на пол пакет с купленным вином, и, едва добредя в таком сплетенном положении до дивана, упали на него, впиваясь друг в друга неистовыми поцелуями и в нетерпении сбрасывая на пол свою и чужую одежду…

Эта ночь была одновременно и бесконечной, и мгновенной. Устав от накатывающих одна за другой волн любовной страсти, мы наконец вспомнили, что у нас есть чем подкрепить свои силы и, найдя на полу в коридоре выкатившуюся из пакета бутылку вина, устроили на кухне запоздалый ужин. Я на удивление аккуратно (и вместе с тем, не лишив шампанское его торжественного выстрела) откупорил бутылку, Ленка приготовила какие-то необычайно вкусные бутерброды (хотя сейчас я, хоть убей, даже не припомню, с чем именно они были), и мы точно так же, как только что друг на друга, набросились на еду. Однако, стоило нам насытиться, как наши руки опять случайно соприкоснулись между собой, и это высекло разряд такой энергетической силы, что нас буквально швырнуло в объятия друг друга и, не заметив, как, мы опять очутились в постели.

И если мне не изменяет память, так было несколько раз за ночь…

На следующий день, 12 августа, была суббота, дел у меня не было, и возвращаться к себе в одинокую квартиру на 3-й Фрунзенской улице мне не захотелось, поэтому я остался у Ленки. Помогал ей готовить обед (а точнее — только мешал своими поцелуями), листал какие-то книжки, потом она повела меня показывать свой район… Вечером я вспомнил про предсказанный старцем Николаем взрыв на ядерном объекте в море и включил телевизор. Все было спокойно, нигде ничего не взорвалось, а потому я спокойно обнял сидящую рядом на диване Ленку и зашептал ей на ухо какие-то глупости… Так началась моя вторая ночь в её квартире.

Остался я у Ленки и на следующий день, благо, это было воскресенье, а уехал от неё только утром наступившего затем понедельника — причем поехал уже не к себе домой, а сразу прямиком в редакцию.

Собственно, с этого дня как раз и начала разворачиваться информационная кампания по освещению аварии на российском атомном подводном ракетоносце «Курск», произошедшей субботним днем в Баренцевом море, и, наряду с версиями возможных причин произошедшего, на страницах почти всех российских газет косяками пошли материалы о катастрофах и столкновениях, происходивших с нашими субмаринами с самого момента создания подводного флота России. Я, блин, чуть не офонарел, читая, как подводные лодки, словно телеги на базарной площади, то и дело заезжали друг другу в бока оглоблями, ломая ограждение рубок и оставляя глубокие борозды на бортовой обшивке. Это я уж не говорю про нескончаемые поломки и пожары, почему-то всегда настигавшие наши подлодки при возвращении на базу…

Я и сам не заметил, как эта тема увлекла меня настолько, что я начал собирать по ней материалы, печатавшиеся не только в эти дни, но и на много лет раньше в различных морских сборниках и флотских журналах, а потом вдруг припомнил, как мой школьный товарищ Борька однажды рассказывал, что его родной дядька, полжизни прослуживший на АПЛ Северного флота, уйдя в звании капитана 1-го ранга в запас и переехав в Москву, устроился работать в пресс-центр Министерства обороны России. Срочно отыскав в старых записных книжках номер Борькиного телефона, я позвонил ему и познакомился через него с его (уже успевшим выйти на пенсию) дядюшкой-каперангом, который в придачу ко всем своим боевым достоинствам оказался ещё и тайным стихотворцем. Решив ради пользы дела опубликовать в нашей газете одно из его стихотворений, я взял у него страничку с аккуратно отпечатанным на принтере текстом «Реквиема по экипажу АПЛ К-141» («…Ну и что с того, что операция продолжается? Если за три дня никто из них не покинул лодку, то живых там уже нет, поверь мне…»), и показал его Гусакову. Тот бегло ознакомился с текстом и дал добро, благо, что «Реквием» был ничуть не хуже множества аналогичных стихов, присылаемых нам в эти дни в редакцию, но зато — в отличие от большинства своих рифмованных собратьев — насчитывал всего шестнадцать строчек:

Несмотря на то, что сразу же после опубликования «Реквиема» на нас посыпались обвинения в пессимизме, и в редакцию начали звонить «возмущенные читатели», которые хорошо поставленными командными голосами упрекали нас в поспешности распространения подобных настроений и уверяли, что неполадки на АПЛ носят несущественный характер и скоро все моряки будут благополучно подняты на поверхность, — напечатание стихотворения принесло мне неоспоримую пользу. В благодарность за эту услугу Борькин дядюшка познакомил меня с некоторыми людьми из Всероссийского клуба подводников и Управления подводных лодок ВМФ России. И в результате у меня за довольно непродолжительное время образовался весьма богатый по содержанию архив материалов, связанных со столкновениями и авариями не только наших, но и иностранных субмарин.

Открывалось мое скорбное собрание с упоминания об аварии, случившейся ещё в 1908 году под Севастополем, когда подводная лодка «Камбала», вышедшая в ночную торпедную атаку, угодила под форштевень эскадренного броненосца «Ростислав». Из всего экипажа спасся только один человек — некий лейтенант Аквилонов, стоявший на мостике.

Затем в 1935 году на учениях в Финском заливе дизельная подводная лодка Б-3 «Большевик» была протаранена линкором «Марат», к управлению которого полез находившийся на корабле нарком обороны К. Е. Ворошилов. Спасти не удалось никого, подлодка погибла.

Однако эпоха настоящих подводных ДТП и разного рода аварий в полной мере начинается с пятидесятых годов.

Так 14 декабря 1952 года в Японском море бесследно исчезла наша дизельная подводная лодка С-117 (серии «Щ») с 52 человеками на борту.

В ноябре 1956 года в Суурупском проливе Балтийского моря затонула подводная лодка М-200. Погибли 27 человек.

В августе 1957 года в Черном море затонула советская дизельная подводная лодка М-351 типа «Уиски» (по справочнику «Джейн»), которая через трое суток была поднята на поверхность с глубины около 80 метров спасательным судном «Бештау», и все подводники были спасены.

26 сентября 1957 года в результате взрыва и пожара потонула в Балтийском море дизельная подводная лодка М-256 (серия «М») с 35 членами команды.

В январе 1961 года, примерно там же, где случилась трагедия с «Курском», на глубине 216 метров затонула со всем экипажем наша дизельная ракетная подводная лодка С-80. Погибло 68 человек. Лодка в 1969 году была поднята.

Особняком в этом ряду стоит один из первых атомных ракетоносцев серии К-19 (проект 658 класса «Отель-II») с баллистическими ракетами на борту, получившей от моряков кличку «Хиросима». Это был самый несчастливый из всех атомоходов советского флота. Началось с того, что при спуске на воду не разбилась брошенная о его борт бутылка шампанского. И дальше пошло: ещё у заводской стенки вывели из строя реактор, потом, 4 июля 1961 года, во время проводившихся в Северной Атлантике учений, произошла разгерметизация первого контура на неотключаемом участке главной энергетической установки (ГЭУ), из-за чего образовалась течь, приведшая к срабатыванию аварийной защиты реактора. Чтобы не допустить оплавления активной зоны, нужно было снимать с неё остаточное тепловыделение, постоянно подавая в реактор холодную воду. Из-за того, что штатная система для проливки активной зоны реактора на лодке была не предусмотрена, пришлось прямо по ходу аварии монтировать систему нештатную, что потребовало длительного нахождения экипажа в необитаемых помещениях реакторного отсека. В результате весь личный состав получил значительные дозы радиации, а 8 человек, принявшие на себя по 5000-6000 бэр, погибли. Затем, утром 15 ноября 1969 года, находясь на боевом дежурстве в Баренцевом море, «Хиросима» на глубине 60 метров столкнулась с американской субмариной «Гэтоу». Неся на себе гигантскую вмятину, К-19 вернулась на родную базу, а «Гэтоу», получив пробоину в корпусе, легла на грунт и, с трудом восстановив плавучесть, какое-то время спустя возвратилась домой. Еще три года спустя, 24 февраля 1972 года, при возвращении с боевой службы из Северной Атлантики, на этой же К-19 возник пожар в восьмом и девятом отсеках. Из-за него в соседнем десятом отсеке оказались загерметизированными 12 человек экипажа, которых удалось спасти только через 24 дня, когда лодку отбуксировали на базу. Но 28 человек команды погибли… Одно слово — «Хиросима».

11 января 1962 года прямо у пирса Екатерининской гавани г. Полярный взорвалась большая дизельная подлодка Б-37, которая почти мгновенно затонула. От взрыва получила серьезные повреждения и стоявшая по соседству с ней С-350, которую, правда, успели отбуксировать на мелкое место. При этой аварии на обеих лодках и на пирсе успело погибнуть 122 человека.

Следующая авария случилась 7 февраля 1965 года на атомной подводной лодке К-11 (проект 627 класса «Ноябрь») прямо на заводе в Северодвинске из-за нарушения технологии перегрузки активной зоны. При этом произошел выброс паро-воздушной смеси из-под приоткрытой крышки реактора, что привело к высокому уровню радиации. Персонал с завода удалили, и на пять суток, пока специалисты выясняли причину происшедшего, работы были остановлены. Однако во время повторного подъема крышки технология была снова нарушена и произошел новый выброс радиоактивной паро-воздушной среды из реактора, после которого начался пожар. Погибли несколько членов экипажа, многие получили большие дозы облучения.

8 сентября 1967 года в Норвежском море при возвращении с боевого похода атомной подводной лодки К-3 (класс «Ноябрь») в первом её отсеке произошло возгорание гидравлики. Во время перехода личного состава в соседний отсек пожар через открытую переборочную дверь перекинулся дальше. Выделение угарного газа было настолько интенсивным, что уже буквально через несколько минут люди перестали отвечать на запросы с центрального поста, и это вынудило руководство лодки дать указание открыть дверь из третьего отсека во второй и посмотреть, что там происходит. Этого краткого мгновения оказалось достаточно, чтобы произошло загазовывание и третьего отсека, где люди тоже начали терять сознание. Весь дальнейший путь до базы лодка шла в надводном положении с загерметизированными первым и вторым отсеками. Погибшими оказались 39 человек.

24 февраля 1968 года в глубинах Тихого океана исчезла советская ракетная лодка К-129 (натовская классификация «Гольф») с 98 членами экипажа на борту. Спасатели ВМФ СССР так и не смогли обнаружить её местонахождение, зато в США координаты погибшей субмарины были хорошо известны. Американцы утверждали, что получили их со спутника-шпиона, но наши подозревали столкновение, так как 28 февраля в порт Йокосука (Япония) пришла американская подлодка слежения «Суордфиш» (типа «Скейт») с повреждением ограждения боевой рубки. Шесть лет спустя на средства миллиардера Говарда Хьюза состоялась операция «Дженифер» по подъему К-129 с глубины более 5000 метров. Подъем продолжался 40 суток, но на глубине 2700 метров лодка разломилась надвое, кормовая часть ушла обратно в пучину, а носовую, с трупами наших нескольких моряков, подняли.

24 мая 1968 года во время перехода АПЛ К-27 (проект 645) из Северодвинска на главную базу (Баренцево море) на ней обнаружились хронические микротечи парогенераторов левого борта. Уровень радиации во втором отсеке достиг 5 рентген, в районе парогенераторов поднялся до 500, а в реакторном отсеке подскочил до 1000 (при допустимой норме для человека — 15 микрорентген). Переоблучился весь экипаж, в течение первого же месяца умерли 5 человек, однако остальные были освидетельствованы, «признаны годными к службе на атомных лодках и отправлены в отпуск».

В октябре этого же года почти в том же самом месте, где сегодня случилась авария с «Курском», произошло столкновение советской АПЛ К-131 с английской атомной многоцелевой подводной лодкой «С-50» («Конкерро»), занимавшейся скрытным слежением в наших водах. Несмотря на то, что в корпусе К-131 застрял кусок металла и россыпь цветных зеркальных стекол от ходовых огней «англичанки», британские власти длительное время скрывали этот факт от общественности своей страны, журналистов и организации «Гринпис».

17 марта 1970 года в Норвежском море наша АПЛ К-69 получила удар в рубку на глубине 35 метров, готовясь к всплытию в назначенной точке перед заходом в базу. Обошлось без жертв. Протаранившая её британская подлодка сохранила плавучесть и с большим трудом добралась после столкновения до своей базы Холи-Лох в Англии.

8 апреля 1970 года, в Бискайском заливе, во время возвращения с учений «Океан» в третьем и восьмом отсеках атомной подводной лодки К-8 (проект 627-А класса «Ноябрь») почти одновременно начался пожар, вынудивший её всплыть в надводное положение. Потушить возгорание не удалось, сработала аварийная защита реакторов и лодка осталась без электроэнергии. В горящие отсеки начала поступать вода, и 10 апреля часть экипажа эвакуировали на подошедшие суда сопровождения. Утром 12 апреля в результате потери продольной остойчивости лодка затонула на глубине 4680 метров. Погибло 52 человека.

В июне 1970 года у берегов Камчатки советская атомная подводная лодка К-108 (класс «Эхо-II») столкнулась с американской субмариной «Тотога», которая, посчитав нашу АПЛ затонувшей, полным ходом убежала на свою базу в Перл-Харбор. Однако в невероятно сложных условиях наша лодка сумела всплыть и благополучно дотянуть до берега, привезя застрявшие в своем борту обломки американского перископа и другой техники «Тотоги».

В этом же году произошло столкновение советской атомной подлодки К-69 с ещё одной неустановленной АПЛ ВМС США.

13 июня 1973 года, недалеко от камчатских берегов, шедшую в надводном положении АПЛ К-56 ударило в борт (примерно в то же место, где находится пробоина и у «Курска») научно-исследовательское судно «Академик Берг». Во втором жилом отсеке погибли все 27 человек. Атомоход успел выброситься на отмель.

В 1974 году у берегов Камчатки наша АПЛ К-408 столкнулась с атомной подводной лодкой «Пинтадо» ВМС США.

1 марта 1975 года ракетный подводный крейсер стратегического назначения (проект 667-А) 3-й флотилии подводных лодок при возвращении с боевой службы в Кольском заливе столкнулся с дизельной подводной лодкой 4-й эскадры подводных кораблей. Обошлось без человеческих жертв, но восстановительный ремонт потребовал докования кораблей и обошелся Северному флоту в несколько миллионов рублей.

18 апреля 1976 года при выходе из Авачинской бухты столкнулись ракетная подводная лодка К-116 и теплоход «Вольск».

16 июля 1976 года при выполнении боевой задачи в Филиппинском море российская атомная подводная лодка К-469 на глубине 400 метров при скорости 10 узлов ощутила сильный удар. Лодке удалось продолжить плавание и затем возвратиться на базу.

28 августа 1976 года в Средиземном море гвардейская атомная подводная лодка К-22 на скорости 18 узлов столкнулась с фрегатом США. Удар был настолько сильным, что с палубы фрегата вылетело за борт несколько человек.

26 сентября 1976 года в Баренцевом море во время пожара на атомной подводной лодке К-47 погибло 8 человек. Причина пожара — возгорание ветоши в трюме восьмого отсека.

17 февраля 1977 года в районе полуострова Рыбачий в результате столкновения с неизвестным объектом лишилась всех выдвижных устройств АПЛ К-462 (проект 671).

13 апреля 1978 года у берегов Кольского залива произошло столкновение двух российских АПЛ — К-308 (проект 670-А) с 8 крылатыми ракетами на борту и К-490 (проект 667-БДР) Северного флота РФ. Чудом обошлось без жертв.

28 апреля 1978 года произошло столкновение АПЛ К-42 (проект 627-А) с танкером «Силуэт» Тихоокеанского флота, закончившееся легкими повреждениями обоих судов.

19 декабря 1978 года при выходе из губы Западная Лица столкнулись наши АПЛ К-313 с крылатыми ракетами на борту и сторожевой МПК-90.

В следующем, 1979 году, АПЛ К-436 (проект 667-А) всплыла под надводным кораблем СКР-59 и подняла его вверх с креном до 30 градусов.

В 1980 году обеспечивавший практические ракетные стрельбы крейсер «Вице-адмирал Дрозд» прошелся килем по верхнему стабилизатору всплывавшей АПЛ К-508. Обошлось без жертв.

10 июля этого же года столкнулись две подводные лодки Тихоокеанского флота — Б-88 (проект 611) и Б-833 (проект 641), вынужденные после этого уйти в док.

20 марта 1981 года после глубоководного погружения столкнулись две наши подводные лодки — К-43 (проект 670-А) и К-184 (проект 675) Тихоокеанского флота. Жертв не было.

23 мая 1981 года в 19 часов 51 минуту ракетоносец К-211 (проект 667-БДР) столкнулся с иностранной субмариной.

10 сентября 1981 года атомная подводная лодка К-45 (проект 659-Т) пропорола носом рыболовецкий траулер, который мгновенно затонул.

24 октября 1981 года в заливе Петра Великого у входа во Владивостокскую бухту произошло столкновение шедшей в надводном положении подводной лодки С-178 и гражданского судна «Рефрижиратор-13». В результате аварии лодка мгновенно затонула и в ней начался пожар, который, правда, удалось быстро погасить. На поверхность были посланы два разведчика, выбравшиеся через торпедные аппараты. Началась спасательная операция. В итоге произошедшего ЧП — 5 человек погибли в первые минуты столкновения и 27 моряков во время проведения спасательной операции.

В этом же году и в этом же самом заливе Петра Великого, на подходе к Владивостоку, наша АПЛ К-324 столкнулась с неустановленной атомной субмариной типа «Лос-Анджелес» ВМС США.

23 июня 1983 года советская атомная подводная лодка К-429 (натовская классификация «Чарли-I») вышла в море для проведения торпедных стрельб. На полигоне в бухте Саранной лодка начала погружение, дав предварительную телеграмму в штаб. Но на третьем этапе погружения неожиданно камнем пошла на дно. Оказалось, что погружение проходило без помощи глубиномеров и, набрав лишних 60 тонн воды, лодка «провалилась». Стали продувать главный балласт, но вместо того, чтобы открыть кингстоны, их закрыли, а клапаны вентиляции оставили открытыми, в результате чего воздух вышел в океан, а в четвертый отсек стала поступать вода. Из-за неготовности спасательных средств оказалось невозможным эвакуироваться, поэтому на поверхность послали двоих мичманов, которые, выбравшись через торпедный аппарат из лодки, всплыли в индивидуальных дыхательных аппаратах на поверхность и, добравшись до берега, сообщили в штаб о случившемся. Началась операция по подъему остальных членов экипажа, в результате которой удалось спасти 103 человека из 120. (Через год, в 1984 году, лодку удалось поднять на поверхность.)

В этом же году наш подводный ракетоносец К-449 столкнулся с неустановленной атомной субмариной военно-морских сил США.

18 апреля 1984 года в Норвежском море при возвращении из похода атомной подводной лодки К-131 (класс «Эхо-II») возник пожар в восьмом отсеке, перекинувшийся позже в седьмой. Погибло 13 человек. Причина пожара — возгорание одежды на старшине команды электриков.

В этом же, 1984 году, произошло и ещё одно столкновение: советская атомная подводная лодка проекта 671 при неудачном всплытии в Японском море ударилась о днище американского авианосца «Китти Хок», в результате чего днище авианосца (длина по ватерлинии около 300 метров) было распорото на протяжении 40 метров, после чего корабль немедленно покинул район несения службы и ушел в Японию на доковый ремонт.

Далее, 10 августа 1985 года, на базе атомных подлодок во Владивостоке случилась авария на АПЛ К-314 (проект 671 класса «Виктор-I»), на которой вследствие нарушения требований ядерной безопасности и технологии подрыва крышки реактора произошла неуправляемая самопроизвольная цепная реакция деления ядер урана реактора левого борта. В результате теплового взрыва сформировался радиоактивный шельф, ось которого пересекла полуостров Дунай в северо-западном направлении и вышла к морю на побережье Уссурийского залива. Протяженность шельфа на полуострове составила 5,5 километра. При аварии погибло 10 человек.

Еще 4 человека погибли 3 — 6 октября 1986 года во время аварии на стратегической АПЛ К-219 (проект 667 класса «Янки»), случившейся во время боевой службы в Северной Атлантике. Причиной аварии послужил взрыв ракеты в одной из шахт. Лодка всплыла в надводное положение, в четвертом отсеке возник и не утихал пожар, начала поступать забортная вода. По причине потери плавучести экипаж лодки был снят и эвакуирован на суда спасения, в рубке остались только командир и девять членов команды. Нарастающий дифферент на нос вынудил их вскоре покинуть лодку, которая затонула на глубине почти 6000 метров. Причина взрыва ракеты осталась невыясненной, но в числе возможных называлось и столкновение с американской подлодкой «Аугуста».

(В 1988 году советский исследовательский корабль «Келдыш» нашел место, где затонула К-219 и опустил вниз камеры с дистанционным управлением, чтобы посмотреть, что с ней стало. Когда оборудование передало изображение, исследователи увидели лежащую на песчаном дне подлодку со взломанными ракетными шахтами. Это трудно поддается воображению, но на дне океана, на глубине почти шести километров, лодка была самым банальным образом обворована, и все её ракеты с ядерными боеголовками исчезли!..)

В двадцатых числах октября 1986 года советская атомная подлодка К-457 (класса «Дельта-I») протаранила под водой упоминавшуюся выше «Аугусту». Американской субмарине удалось уцелеть и доплестись до своей базы в Нью-Лондоне, где она после этого целый год провела в ремонте.

Месяц с лишним спустя в Баренцевом море та же самая К-457 («Дельта-I»), возвращаясь на свою базу в Гремихе, столкнулась на перископной глубине с советским рыболовным траулером «Калининск».

В этом же году наша АПЛ ТК-12 столкнулась с АПЛ «Сплендид» ВМС Великобритании.

18 февраля 1987 года при плавании в заливе Петра Великого возник пожар в носовом отсеке подводной лодки типа «Фокстрот». Погибли 6 членов экипажа.

9 мая 1988 подводная лодка типа «Дельта-I» в Арктике ударилась о подводную часть айсберга.

12 апреля 1989 года в Норвежском море затонула уникальная титановая субмарина с глубиной погружения до 1000 метров — АПЛ К-278 «Комсомолец» (проект 685 класса «Майк»), при этом погибло 42 человека. Авария началась с пожара в седьмом отсеке, повлекшего за собой срабатывание защиты реактора и отключение электроэнергии. Лодка лишилась запаса воздуха высокого давления, люди начали эвакуироваться на спасательные плоты, но их оказалось недостаточно. Сброшенные с самолета лодки упали слишком далеко и ими не удалось воспользоваться. В конце концов К-278 затонула на глубине 1685 метров в 980 км от советских берегов. Спускавшаяся к ней в 1993 году исследовательская экспедиция обнаружила на лодке следы несанкционированного обследования.

26 июня 1989 года в Норвежском море на советской АПЛ типа Эхо-II произошел разрыв водяной системы охлаждения первого контура главной энергетической установки. Часть личного состава получила повышенные дозы облучения.

26 января 1991 года у причала Владивостока затонула подлодка типа «Фокстрот». Члены экипажа не пострадали.

27 сентября 1991 года в Белом море при выполнении учебных ракетных стрельб произошла авария ракеты на АПЛ типа «Тайфун». Обошлось без жертв.

11 февраля 1992 года на входе в Кольский залив наш атомоход К-276 «Кострома» проекта 945 (тип «Сиерра») столкнулся в Баренцевом море с американской подводной лодкой «Батон Руж» (типа «Лос-Анджелес»). После полученных в результате столкновения повреждений американцы еле дотянули до Норвегии, где намеревались восстановить свою боеспособность. Однако повреждения были таковы, что лодку пришлось вывести из боевого состава ВМС США как не поддающуюся ремонту. «Кострома» же после длившегося целый год ремонта рубки снова вышла в море. К счастью, на этот раз обошлось без человеческих жертв.

В марте 1993 года российская АПЛ К-407 «Борисоглебск» класса «Дельта-4» (проект 667 БДРМ) столкнулась в Баренцевом море с американской подлодкой «Грейлинг», совершавшей скрытное слежение за нашим ракетоносцем.

В мае 1997 года в результате разрушения образовавшихся зимой ледяных пробок в кормовых цистернах главного балласта (ЦГБ) всего за четверть часа пошла ко дну атомная подводная лодка отстоя Б-313. Слава Богу, без людей…

Всего же за период с февраля 1967 по 1993 год в результате попыток скрытного слежения американских подлодок за нашими произошло 20 официально зарегистрированных столкновений, причем 11 из них — непосредственно у российских берегов. Несколько раз подобных аварий удалось избежать едва ли не чудом. Так 3-4 декабря 1997 года во время утилизации стратегических ракет РСМ-52, выстреливавшихся в воздух с российской подводной лодки проекта 941 (тип «Тайфун»), еле удалось изгнать из этого района американскую АПЛ типа «Лос-Анджелес», совершавшую опасные маневры вблизи нашего подводного ракетоносца. Для этого пришлось даже сбросить на неё две предупредительные гранаты.

Ну и самое последнее на сегодняшний день ЧП — то, о котором нам доложил в понедельник на планерке Гусаков: 12 августа 2000 года в Баренцевом море затонула российская атомная подводная лодка К-141 «Курск» проект 949-А класса «Антей» (по натовской классификации «Оскар-II»), имеющая на своем борту 24 крылатых ракеты П-700 «Гранит» (по 12 на каждом борту) и 28 торпед (533 мм и 650 мм). Водоизмещение лодки: 23860 тонн подводное, 14700 тонн надводное. Габариты: 154 метра х 18,2 метра х 9,2 метра. Два атомных реактора типа ОК-650 по 190 МВт каждый, две паровые турбины по 98000 лошадиных сил каждая. 10 отсеков, одна всплывающая камера в рубке. Надводная скорость 30 узлов в час, подводная — 28.

Основные версии причин катастрофы — столкновение с американской субмариной, подрыв на мине Второй мировой войны, попадание в неё ракеты с российского крейсера «Петр Великий», столкновение при всплытии с надводным судном и — взрыв торпед внутри самой лодки. По уточненным впоследствии данным погибло 118 человек…

Всего же на затонувших после Второй мировой войны российских подлодках погибло свыше 500 человек. Анализ аварийности подводных лодок за период с 1900 по 2000 год показывает, что основной причиной аварий являются ошибки личного состава (55%), а также конструктивные и производственные дефекты (8,5% и 6,5%, соответственно). Аварии, вызванные непреодолимыми обстоятельствами, происходили в 9% случаев, и в 21% аварий установить их причину не удалось.

Примерно такая же, хотя, может быть, и чуть менее впечатляющая картина обнаруживает себя и в отношении субмарин США и других стран НАТО, хотя при распространении информации об авариях на них там соблюдается гораздо больший режим секретности, чем у нас.

Так, ещё в ночь на 31 января 1918 года при выходе из главной базы английских ВМС Розайт из-за неразберихи в походном порядке погибли сразу две новейшие по тем временам подлодки и три получили тяжелые повреждения. Жертвой этого коллективного ЧП стали сразу 115 английских матросов и офицеров. При этом британское адмиралтейство целых 14 лет скрывало произошедшую трагедию от своей общественности.

25 сентября 1925 года у побережья штата Род-Айленд во время надводного плавания врезалась в пароход и моментально затонула американская подводная лодка «S-51». В живых остались только три человека.

Два года спустя ещё одна американская подводная лодка «S-4» оказалась протараненной эскадренным миноносцем береговой охраны. Шесть человек заперлись в носовом торпедном отсеке тонущей субмарины, остальным членам экипажа (их было 34 человека) удалось добраться до машинного отделения в кормовом отсеке. Лодка находилась на глубине всего сорока метров, но из-за плохой погоды и слабого оснащения тогдашних ВМС США её так и не удалось поднять. Водолазов все же спустили, но те смогли лишь перестукиваться с несчастными, пока те не захлебнулись.

Еще один драматичный случай произошел 23 мая 1939 года, когда во время ходовых испытаний в нескольких милях от Портсмута потерпела аварию американская подводная лодка «Скволус». Тогда погибли 26 человек, а 33 других смогли спастись только потому, что оказались в наглухо задраенном отсеке. На этот раз ВМС удалось через несколько часов после катастрофы подогнать к затонувшей субмарине подводную спасательную капсулу и вызволить людей.

В июне 1941 года, незадолго до вступления США во Вторую мировую войну, в результате аварии (опять же неподалеку от Портсмута) затонула подводная лодка американских ВМС «О-9». Все 133 члена экипажа погибли.

В 1951 году пропала английская подводная лодка «Эфрей», которую нашли только спустя два месяца на глубине 85 метров. Кстати, тоже, как и на «Курске», с поднятыми выдвижными устройствами и перископом.

В 1953 году турецкая «Думлумпинар» после столкновения с другой подводной лодкой легла на глубине 86 метров с людьми на борту. Погода была идеальная, буй обнаружили сразу, но спасти никого не смогли.

Пятью годами позже, в 1958 году, шведская подводная лодка «Иллерн» умудрилась затонуть прямо у пирса на глубине всего 14 метров, при этом поднять её смогли только через два месяца.

Еще через пять лет — 10 апреля 1963 года — то ли взорвалась, то ли просто развалилась на части в океанской глубине атомная подводная лодка ВМС США «SSN-593» «Трэшер» (длина 85 м, водоизмещение 4300 тон, атомный реактор типа «S5W2» мощностью 15000 лошадиных сил), на борту которой было 129 человек. Погибли все. Остатки субмарины покоятся на глубине 2600 метров.

26 января 1968 года в Средиземном море погибла израильская подводная лодка «Дакар» с 65-ю членами экипажа на борту.

27 января 1968 года в том же районе во время испытаний затонула французская ПЛ «Минерва». Несмотря на то, что рядом находились спасательные суда, спасти никого не удалось. Погибли 52 человека.

21 мая 1968 года в Атлантике, неподалеку от Азорских островов, бесследно исчезла американская АПЛ «Скорпион» («SSN-589»). Погибли 99 человек. Только спустя 24 года был рассекречен доклад комиссии ВМС США объемом в 1354 страницы, в котором говорится, что наиболее вероятной причиной гибели лодки была её собственная торпеда, выпущенная случайно и развернувшаяся на 180 градусов. А незадолго до этого невдалеке от этого места, у побережья Тулона, исчезла со всем экипажем французская дизельная подводная лодка «Сибилла».

4 марта 1970 года погибла французская субмарина «Эридис», имевшая на борту 57 человек экипажа. И опять, несмотря на то, что рядом находились спасательные корабли, спасти никого не успели.

Год 1972-й. У побережья Тулона, в том же месте, где два года назад при неизвестных обстоятельствах затонула «Сибилла», таинственно погибает ещё одна французская дизельная подводная лодка «Эридис», относящаяся к тому же проекту, что и затонувшая здесь два года назад «Сибилла».

28 августа 1988 года затонула перуанская дизельная подлодка с 32 человеками на борту.

В 1989 году у берегов Южной Калифорнии произошло столкновение между атомной подводной лодкой ВМС США «Хьюстон» (с помощью которой снимался фильм «Охота за „Красным Октябрем“) и буксиром „Баркона“.

11 февраля 1998 года в 7 километрах от побережья Южной Кореи в результате произошедшего столкновения американская многоцелевая подводная лодка потопила южнокорейское рыболовное судно.

19 марта 1998 года вблизи побережья острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, стратегическая подводная лодка ВМС США «Кентакки» (тип «Огайо») столкнулась со своей же многоцелевой АПЛ «Сан-Хуан» (тип Лос-Анджелес»), при этом обе лодки получили незначительные повреждения и ушли на базу Гротон для проведения докового осмотра.

Всего же только в 1982-1989 годах на одних лишь американских подводных лодках произошло 125 пожаров, а из 11 затонувших с 1963 года иностранных субмарин лишь с трех удалось спасти экипажи, да и то не в полном составе. Что же касается общемировой картины, то за последние 100 лет в истории подводного плавания погибло свыше 200 подводных лодок (из них около 40 — после Второй мировой войны), на которых утонуло около 5 тысяч человек. Причем эта цифра не учитывает потери подводных лодок во время ведения боевых действий…

…Короче, вовсе к тому не стремясь, я вдруг снискал себе репутацию обладателя одного из самых полных досье по авариям на подводных лодках, чем заслужил даже благодарность Гусакова, отдавшего под публикацию моей хроники весьма щедрые объемы газетной площади в двух августовских номерах и затем ещё несколько раз допечатывавший факты из неё в течение сентября-октября, когда в делах с «Курском» наступало затишье и нужно было срочно чем-то удерживать читательское внимание к газете. Это было особенно выигрышно, так как большинство остальных газет публиковали тогда главным образом одну и ту же официальную информацию или же вялые рассуждения каких-то далеких от понимания подводной специфики людей о состоянии нашего ВМФ и водолазного дела.

Гусаков вообще старался делать все быстрее и интереснее других изданий. Так, например, мы первыми опубликовали полученный из Видяево от командированной туда Исламовой список членов экипажа «Курска», якобы купленный ею у одного из морских офицеров за 18000 рублей.

— Врет ведь, сучка, — прочитав на летучке полученное сообщение, привычно выругался Гусаков. — Список она наверняка добыла от какого-нибудь штабиста через постель, а денежки оставила при себе… Но куда деваться? Дело сделано, так что придется ещё и премию давать.

И, предваренный Машкиным рассказом о восемнадцатитысячной сделке с одним из военных чинов, добытый ею в Видяево список был тут же опубликован на страницах «Молодежной правды». Выглядел он так:

I отсек

1. Старший мичман Ильдаров А. М.

2. Мичман Зубов А. В.

3. Матрос Нефедков И. Н.

4. Матрос Баржов М. Н.

5. Матрос Шульгин А. В.

6. Старший лейтенант Баранов А. Ю.

7. Служащий Гаджиев М. И.

II отсек

Штаб 7-й дивизии подводных лодок:

1. Капитан 1-го ранга Багрянцев В. Т.

2. Капитан 2-го ранга Шепетнов Ю. Т.

3. Капитан 2-го ранга Белогунь В. М.

4. Капитан 2-го ранга Исаенко В. С.

5. Капитан 3-го ранга Байгарин М. И.

Экипаж:

6. Капитан 1-го ранга Лячин Г. П.

7. Капитан 2-го ранга Дудко С. В.

8. Капитан 3-го ранга Шубин А. А.

9. Капитан-лейтенант Сафонов М. А.

10. Старший лейтенант Тылик С. Н.

11. Старший лейтенант Бубнив В. Я.

12. Капитан 3-го ранга Силогава А. Б.

13. Капитан-лейтенант Шевчук А. В.

14. Старший лейтенант Фонарин А. В.

15. Капитан-лейтенант Гелетин Б. В.

16. Старший лейтенант Узкий С. В.

17. Капитан 2-го ранга Саблин Ю. Б.

18. Капитан 3-го ранга Милютин А. В.

19. Капитан-лейтенант Кокурин С. С.

20. Мичман Хивук В. В.

21. Капитан-лейтенант Садков А. Е.

22. Капитан-лейтенант Родионов М. О.

23. Старший лейтенант Ерахтин С. Н.

24. Мичман Самоваров Я. В.

25. Старший мичман Рузлев А. В.

26. Мичман Полянский А. Н.

29. Мичман Кеслинский С. А.

30. Мичман Грязных С. В.

31. Матрос Миртов Д. С.

32. Старшина 2-й статьи к/с Леонов Д. А.

33. Старший лейтенант Рванин М. А.

34. Матрос Дрюченко А. Н.

35. Старший лейтенант Иванов-Павлов А. А.

36. Мичман Парамоненко В. А.

III отсек

1. Капитан-лейтенант Репников Д. А.

2. Капитан 3-го ранга Рудаков А. А.

3. Капитан-лейтенант Фитерер С. Г.

4. Капитан-лейтенант Насиковский О. И.

5. Капитан-лейтенант Солорев В. М.

6. Капитан-лейтенант Логинов С. Н.

7. Старший лейтенант Коровяков А. В.

8. Старший лейтенант Коробков А. В.

9. Старший лейтенант Гудков А. В.

10. Капитан 3-го ранга Безсокирный В. А.

11. Старший мичман Ерасов И. В.

12. Старший мичман Свечкарев В. В.

13. Старший мичман Калинин С. А.

14. Старший мичман Федоричев И. В.

15. Мичман Вишняков М. И.

16. Мичман Чернышов С. С.

17. Мичман Белов М. А.

18. Мичман Таволжанский П. В.

19. Старший мичман Власов С. Б.

20. Мичман Рычков С. А.

21. Старшина 2-й статьи контрактной службы Анненков Ю. А.

22. Матрос Котков Д. А.

23. Матрос-дублер Павлов Н. В.

24. Матрос Тряничев Р. В.

IV отсек

1. Старший лейтенант Кириченко Д. С.

2. Капитан медицинской службы Станкевич А. Б.

3. Мичман Романюк В. Ф.

4. Старший мичман Кичкирук В. В.

5. Старший мичман Беляев А. И.

6. Главный корабельный старшина к/с Янсанов С. В.

7. Матрос Видченко С. А.

8. Матрос Евдокимов О. В.

9. Матрос Старосельцев Д. В.

10. Матрос Халепо А. В.

11. Матрос Коломийцев А. Ю.

12. Матрос Логинов И. В.

V отсек

1. Капитан 3-го ранга Мурачев Д. Б.

2. Капитан-лейтенант Пшеничников Д. С.

3. Капитан-лейтенант Любушкин С. М.

4. Капитан 3-го ранга Щавинский И. В.

5. Капитан-лейтенант Васильев А. Е.

6. Капитан 3-го ранга Белозоров Н. А.

7. Мичман Цымбал И. И.

8. Мичман Троян О. В.

9. Старшина 1-й статьи Неустроев А. В.

10. Матрос Ларионов А. А.

11. Мичман Шаблатов В. Г.

V-бис отсек

1. Старший лейтенант Кузнецов В. Е.

2. Старший мичман Хафизов Н. Х.

3. Старший мичман Горбунов Е. Ю.

4. Мичман Байбарин В. А.

VI отсек

1. Капитан-лейтенант Аряпов Р. Р.

2. Мичман Баланов А. Г.

3. Старший лейтенант Митяев А. В.

4. Главный старшина к/с Майнагашев В. В.

5. Матрос Коркин А. А.

VII отсек

1. Капитан-лейтенант Колесников Д. Р.

2. Мичман Ишмуратов Ф. М.

3. Старшина 2-й статьи к/с Садовой В. С.

4. Матрос Кубиков Р. В.

5. Матрос Некрасов А. Н.

6. Главный старшина к/с Зубайдуллин Р. Р.

7. Матрос Налетов И. С.

8. Старшина 2-й статьи к/с Аникиев Р. В.

9. Старший мичман Козадеров В. А.

VIII отсек

1. Капитан-лейтенант Садиленко С. В.

2. Мичман Кузнецов В. В.

3. Старшина 2-й статьи к/с Кесслер Р. А.

4. Старший мичман Борисов А. М.

5. Матрос Мартынов Р. В.

6. Матрос Сидюхин В. Ю.

7. Матрос Борисов Ю. А.

IХ отсек

1. Старший лейтенант Бражкин А. В.

2. Мичман Иванов В. Э.

3. Мичман Бочков М. А.

Опубликование этого списка одновременно в мурманском приложении «Молодежной правды» и у нас вызвало откровенное недовольство командования ВМФ России и особенно — Северного флота. Нашу газету обвинили в неполноте приведенного перечня членов команды, а также в нецелесообразности его обнародования в данное время. «Никто не делает из этого военной тайны, — подчеркнула в своем очередном обращении пресс-служба ВМФ, — однако мы считаем некорректным опубликование списка моряков, находящихся сейчас на лодке, в то время как идут напряженные спасательные работы…»

Но впрочем, негодующие окрики нам приходилось выслушивать не только по поводу опубликования списка. Примерно в те же дни же мы поместили у себя стихотворение малоизвестного поэта с московской окраины Марьино — Геннадия Милованова (которого, честно говоря, я выбрал из кучи аналогичных стихов главным образом за то, что взглянув на обратный адрес, увидел там тот же самый район Москвы, в котором жила Ленка), и оно вызвало ничуть не лучшую реакцию, чем и опубликование списка:

— Вы опять очерняете нашу армию! Когда это прекратится! — звонили нам в редакцию в день опубликования стихотворения «возмущенные читатели».

— Мы тонем не во лжи, а в секретности, — уточнил ситуацию один наш знакомый офицер-подводник…

А между тем, в других средствах массовой информации тоже стали в это время появляться материалы, перекликающиеся со стихотворением Милованова. Слишком уж многое в гибели «Курска» было шито белыми нитками, чтобы не заподозрить руководство ВМФ в сокрытии каких-то нелицеприятных для него тайн! Так, например, несколько дней спустя мы опубликовали статью Зинаиды Лобановой «Как нам врали», в которой она буквально по пунктам разбирала всю ту «странную разноголосицу», которая слышалась в официальных сообщениях об аварии подлодки.

«Все это очень напоминает Чернобыль, — писала она. — И не потому, что сначала все боялись экологической катастрофы, а уж потом только — за людей. А потому, что нам постоянно врали. По неискоренимой „совковой“ привычке — замять дело, не доводить до широкой общественности.

Да, мы теперь знаем в лицо тех, кто, не стесняясь, врет в объективы телекамер. Но в этом мало радости. Ведь нас держали за дураков, не давая самой необходимой информации.

Сообщения о несчастье на подводной лодке появились на информационной ленте только в понедельник. Тогда датой трагедии называли воскресенье. На самом деле трагедия произошла в субботу, примерно около 11 часов утра, о чем первыми сообщили западные информационные агентства.

13 августа, в воскресенье, командующий Северным флотом адмирал Попов, давая интервью представителям СМИ, высоко оценил результаты проходивших учений, мастерство моряков и состояние боевой техники. Как будто он не знал, что к этому моменту связи с «Курском» нет и об этом уже доложено в Главный штаб ВМФ.

Распоряжение о создании комиссии по расследованию причин аварии премьер-министр Михаил Касьянов подписал только в понедельник. С момента катастрофы прошло уже более 48 часов.

Впечатление такое, что атомная субмарина — это простая электричка, на которой ехали все, кто успел в неё перед отправлением запрыгнуть. Флотские пресс-службы утверждали, что на борту «Курска» находится то 107 человек, то 130, то 116 или 117. Путин в среду вечером заявил, что на борту 118 человек.

Вероятно, надеясь на русский «авось», в начале недели пресс-службы ВМФ сообщили в СМИ, что «с подлодкой уже установлена связь, имеется контакт с личным составом». А из администрации Мурманской области даже заявили «Интерфаксу», что в лодку подаются кислород и топливо…

Через какое-то время выяснилось, что «контакт» — это не что иное, как периодический стук в борт лодки изнутри.

Днем в среду появилась информация о том, что экипаж перестал выходить на акустическую связь. К вечеру это подтвердили помощник главнокомандующего ВМФ РФ Игорь Дыгало и вице-премьер Илья Клебанов. Но первому заместителю начальника Главного штаба ВМФ России вице-адмиралу Владиславу Ильину это не помешало почти в то же время заявить обо всем с точностью до наоборот. «Есть контакт», — бодро сообщил он. Мол, неправда, что не стучат. Стучат.

По сведениям синоптиков, в субботу и воскресенье 12-13 августа погода над Баренцевым морем была вполне нормальной. Однако, как только приступили к спасательным работам, сразу пошла информация о шторме.

Как сообщил «Интерфаксу» помощник главнокомандующего ВМФ РФ начальник пресс-службы Игорь Дыгало, по состоянию на 23.00 понедельника 14 августа 2000 года погода резко ухудшилась. Ветер — северный, северо-западный, скорость — 15 м/с, волнение — от 4 до 5 баллов.

Однако «Интерфакс» примерно в то же самое время сообщил, что «все благоприятствовало спасательным работам». Весь вечер приходили сообщения, что погода улучшается, шторм — 2-3 балла. Но потом, когда ничего не получилось, погода, как специально, стала портиться. И с тех пор шторм в сводках не прекращается…»

Еще резче тогда выступила газета «Жизнь», поместившая в одном из своих номеров большущее письмо бывшего старшего торпедиста, а ныне матроса запаса Владимира Топоркова под красноречивым названием «Хватит врать!», в котором он без обиняков писал:

Бомбили-то в четыре. А объявили…

Сергееву тоже сказали в четыре часа утра. А он президенту доложил в семь (сам об этом сказал по телевизору — вся страна слышала!). О чем же думал министр эти три часа? Живы они там или уже нет? Как их спасать? Какие средства привлечь?

Да ни хрена он такого не думал! Думал: можно будить президента — или ещё нет? В четыре, конечно, рано — ну, а в шесть?

Три часа министр обороны страны ждал, пока президент проснется!

А у них, у экипажа К-141, и было-то на все — 2 минуты 15 секунд, между первым взрывом и вторым. А у тех, кто после этого остался в живых, ещё несколько часов. Чтобы спастись. Или дождаться помощи. Может, как раз те самые три часа и были.

Да только время — там, под водой, и в коридорах власти — течет по-разному. В коридорах его много, как воздуха. Можно сутки ждать, а можно — неделю. А на дне его не хватает. Как воздуха. Оно кончается. И они там, на дне, ждут: спасут их или опоздают?

А их никто и не спасает!

Бедный Клебанов!

Как его штормило! Как кидало из стороны в сторону, как тошнило! Ему моряки врут, а он, сухопутный, верит. Ему сегодня так врут, а завтра — наоборот. Сегодня говорят: работать нельзя, там бешеное течение: целых 4 узла! А потом уточняют: не 4, а 0,4 — можно! Сегодня говорят: нет у России глубоководных водолазов, в СССР было два, а теперь один на Украине остался, а другой то ли в Киргизии, то ли в Казахстане. А завтра выясняется, что есть, и не штучно, а целый отряд, и не один! А он, бедный, всю эту врань озвучивает — все эти военно-морские галсы (по-сухопутному — загогулины), всю эту лапшу на уши.

А они: «Честь имею!» — и ушли.

Да не имеете! Имели бы — так давно бы уже застрелились. Или, по крайней мере, погоны с себя сняли. Просто честь перепутали с наглостью. Вот её — да, имеют. В избытке. Поэтому вы их не слушайте. Или, по крайней мере, фильтруйте их «взвесь» (по-сухопутному — муть)…»

Понятно, что на фоне таких вот высказываний любые упреки в неполноте или неточности напечатанного нами списка членов экипажа можно было считать не более как комариными укусами. Да и если бы нападали за это только нас одних! Когда через несколько дней после нашей публикации свой вариант списка команды опубликовала газета «Правда», её тоже упрекали в неточностях, искажениях фамилий и других «досадных ошибках». И тем не менее, официально уточненный список всех погибших на «Курске» мы получили от представителя Министерства обороны РФ только в самых последних числах августа — хотя кто, спрашивается, не позволял им сделать этого раньше? Дали бы сразу журналистам выверенные списки — и не было бы никаких ни искажений, ни ошибок. А так пришлось всем заполнять газетную площадь фамилиями моряков Курска» по второму разу. А куда деваться? Страна должна знать имена не только Басаевых да Березовских, но и своих настоящих героев.

И мы решили вторично опубликовать список экипажа «Курск» уже в официально утвержденной редакции. На этот раз в нем были все 118 фамилий:

1. АНЕНКОВ Юрий Анатольевич, старшина 2-й статьи к/с.

2. АНИКЕЕВ Роман Владимирович, старшина 2-й статьи к/с.

3. АРЯПОВ Рашид Рамисович, капитан-лейтенант.

4. БАГРЯНЦЕВ Владимир Тихонович, капитан 1-го ранга.

5. БАЙБАРИН Валерий Анатольевич, мичман.

6. БАЙГАРИН Марат Ихтиярович, капитан 3-го ранга.

7. БАЛАНОВ Алексей Геннадьевич, мичман.

8. БЕЗСОКИРНЫЙ Вячеслав Алексеевич, капитан 3-го ранга.

9. БЕЛОВ Михаил Александрович, мичман.

10. БЕЛОГУНЬ Виктор Михайлович, капитан 2-го ранга.

11. БЕЛОЗЕРОВ Николай Анатольевич, капитан 3-го ранга.

12. БЕЛЯЕВ Анатолий Николаевич, старший мичман.

13. БОРЖОВ Максим Николаевич, капитан-лейтенант.

14. БОРИСОВ Андрей Михайлович, старший мичман.

15. БОРИСОВ Арнольд Юрьевич, старший лейтенант (завод «Дагдизель»).

16. БОРИСОВ Юрий Александрович, матрос.

17. БОРКИН Алексей Алексеевич, матрос.

18. БОЧКОВ Михаил Александрович, мичман.

19. БРАЖКИН Александр Владимирович, старший лейтенант.

20. БУБНИВ Вадим Ярославович, старший лейтенант.

21. ВАСИЛЬЕВ Андрей Евгеньевич, капитан-лейтенант.

22. ВИТЧЕНКО Сергей Александрович, матрос.

23. ВИШНЯКОВ Максим Игоревич, мичман.

24. ВЛАСОВ Сергей Борисович, старший мичман.

25. ГАДЖИЕВ Мамед Исламович (завод «Дагдизель»).

26. ГЕЛЕТИН Борис Владимирович, старший лейтенант.

27. ГЕССЛЕР Роберт Александрович, главный корабельный старшина к/с.

28. ГОРБУНОВ Евгений Юрьевич, старший мичман.

29. ГРЯЗНЫХ Сергей Викторович, мичман.

30. ГУДКОВ Александр Валентинович, старший лейтенант.

31. ДРЮЧЕНКО Андрей Николаевич, матрос.

32. ДУДКО Сергей Владимирович, капитан 2-го ранга.

33. ЕВДОКИМОВ Олег Владимирович, матрос.

34. ЕРАСОВ Игорь Владимирович, старший мичман.

35. ЕРАХТИН Сергей Николаевич, старший лейтенант.

36. ЗУБАЙДУЛИН Рашид Рашидович, старшина 1-й статьи к/с.

37. ЗУБОВ Алексей Викторович, мичман.

38. ИВАНОВ Василий Эльмарович, мичман.

39. ИВАНОВ-ПАВЛОВ Алексей Александрович, старший лейтенант.

40. ИЛЬДАРОВ Абдулькадыр Мирзаевич, старший мичман.

41. ИСАЕНКО Василий Сергеевич, капитан 2-го ранга.

42. ИШМУРАДОВ Фанис Маликович, мичман.

43. КАЛИНИН Сергей Александрович, старший мичман.

44. КЕСЛИНСКИЙ Сергей Александрович, мичман.

45. КИРИЧЕНКО Денис Станиславович, старший лейтенант.

46. КИЧКИРУК Василий Васильевич, старший мичман.

47. КОЗАДЕРОВ Владимир Алексеевич, старший мичман.

48. КОЗЫРЕВ Константин Владимирович, мичман.

49. КОКУРИН Сергей Сергеевич, капитан-лейтенант.

50. КОЛЕСНИКОВ Дмитрий Романович, капитан-лейтенант.

51. КОЛОМЕЙЦЕВ Алексей Юрьевич, матрос.

52. КОРОБКОВ Алексей Владимирович, старший лейтенант.

53. КОРОВЯКОВ Андрей Владимирович, старший лейтенант.

54. КОТКОВ Дмитрий Анатольевич, матрос.

55. КУБИКОВ Роман Владимирович, матрос.

56. КУЗНЕЦОВ Виктор Викторович, старший мичман.

58. КУЗНЕЦОВ Виталий Евгеньевич, старший лейтенант.

59. ЛАРИОНОВ Алексей Александрович, матрос.

59. ЛЕОНОВ Дмитрий Анатольевич, старшина 2-й статьи к/с.

60. ЛОГИНОВ Игорь Васильевич, матрос.

61. ЛОГИНОВ Сергей Николаевич, капитан-лейтенант.

62. ЛЮБУШКИН Сергей Николаевич, капитан-лейтенант.

63. ЛЯЧИН Геннадий Петрович, капитан 1-го ранга.

64. МАЙНАГАШЕВ Вячеслав Виссарионович, главный старшина к/с.

65. МАРТЫНОВ Роман Вячеславович, матрос.

66. МИЛЮТИН Андрей Валентинович, капитан 3-го ранга.

67. МИРТОВ Дмитрий Сергеевич, матрос.

68. МИТЯЕВ Алексей Владимирович, старший лейтенант.

69. МУРАЧЕВ Дмитрий Борисович, капитан 3-го ранга.

70. НАЛЕТОВ Илья Евгеньевич, матрос.

71. НЕКРАСОВ Алексей Николаевич, матрос.

72. НЕУСТРОЕВ Александр Валентинович, главный старшина к/с.

73. НЕФЕДКОВ Иван Николаевич, матрос.

74. НОСИКОВСКИЙ Олег Иосифович, капитан-лейтенант.

75. ПАВЛОВ Николай Владимирович, матрос.

76. ПАНАРИН Андрей Владимирович, старший лейтенант.

77. ПАРАМОНЕНКО Виктор Александрович, мичман.

78. ПОЛЯНСКИЙ Андрей Николаевич, мичман.

79. ПШЕНИЧНИКОВ Денис Станиславович, капитан-лейтенант.

80. РВАНИН Максим Анатольевич, старший лейтенант.

81. РЕПНИКОВ Дмитрий Алексеевич, капитан-лейтенант.

82. РОДИОНОВ Михаил Олегович, капитан-лейтенант.

83. РОМАНЮК Виталий Федорович, мичман.

84. РУДАКОВ Андрей Анатольевич, капитан 3-го ранга.

85. РУЗЛЕВ Александр Владимирович, старший мичман.

86. РЫЧКОВ Сергей Анатольевич, мичман.

87. САБЛИН Юрий Борисович, капитан 2-го ранга.

88. САДИЛЕНКО Сергей Владимирович, капитан-лейтенант.

89. САДКОВ Александр Евгеньевич, капитан 3-го ранга.

90. САДОВОЙ Владимир Сергеевич, старшина 2-й статьи к/с.

91. САМОВАРОВ Яков Валерьевич, мичман.

92. САФОНОВ Максим Анатольевич, капитан-лейтенант.

93. СВЕЧКАРЕВ Владимир Владимирович, старший мичман.

94. СИДЮХИН Виктор Юрьевич, матрос.

95. СИЛОГАВА Андрей Борисович, капитан 3-го ранга.

96. СОЛОРЕВ Виталий Михайлович, капитан-лейтенант.

97. СТАНКЕВИЧ Алексей Борисович, капитан медицинской службы.

98. СТАРОСЕЛЬЦЕВ Дмитрий Вячеславович, матрос.

99. ТАВОЛЖАНСКИЙ Павел Викторович, мичман.

100. ТРОЯН Олег Васильевич, мичман.

101. ТРЯНИЧЕВ Руслан Вячеславович, матрос.

102. ТЫЛИК Сергей Николаевич, старший лейтенант.

103. УЗКИЙ Сергей Васильевич, старший лейтенант.

104. ФЕДОРИЧЕВ Игорь Владимирович, старший мичман.

105. ФЕСАК Владимир Васильевич, старший мичман.

106. ФИТЕРЕР Сергей Геннадьевич, старший лейтенант.

107. ХАЛЕПО Александр Валерьевич, матрос.

108. ХАФИЗОВ Наиль Хасанович, старший мичман.

109. ХИВУК Владимир Владимирович, мичман.

110. ЦЫМБАЛ Иван Иванович, старший мичман.

111. ЧЕРНЫШЕВ Сергей Серафимович, старший мичман.

112. ШАБЛАТОВ Владимир Геннадьевич, мичман.

113. ШЕВЧУК Алексей Владимирович, капитан-лейтенант.

114. ШЕПЕТНОВ Юрий Тихонович, капитан 2-го ранга.

115. ШУБИН Александр Анатольевич, капитан 2-го ранга.

116. ШУЛЬГИН Алексей Владимирович, матрос.

117. ЩАВИНСКИЙ Илья Вячеславович, капитан 3-го ранга.

118. ЯНСАПОВ Салават Валерьевич, главный корабельный старшина к/с.

Однако, когда этот, второй, список появился в печати, в Видяево уже и так было полно съехавшихся туда родственников членов экипажа, так что командованию Северным флотом пришлось заниматься их размещением, обеспечивать медицинское и прочее обслуживание, а самое неприятное — встречаться с матерями и женами затонувших подводников и отвечать на вопросы о том, почему их никто толком не спасает. А как сообщала нам в своих корреспонденциях с места происшествия Исламова, по Мурманску уже давно ходит слух, что никакой спасательной операции в Баренцевом море не ведется, потому что на Северном флоте просто нет оборудования для спасения замурованных в подлодке моряков. Что же касается шторма, то погодная обстановка на месте аварии «Курска» благоприятная, спасательной операции ничто не мешает. Подводные течения, на которые все время ссылаются военные, по оценке ряда моряков тоже не запредельные и даже не особо сильные — до 0,5 узла.

Почему же так медленно развивается операция по спасению?..

Этот вопрос беспокоил всех ещё и потому, что заканчивались лучшие в погодном отношении дни, за которыми уже и в самом деле начиналась пора осенних штормов и зыбей, делающая спасательные работы практически невозможными. Но пока ещё надежды на спасение моряков казались вполне реальными, и люди надеялись, что хотя бы часть экипажа будет поднята на поверхность живой.

Вот примерная хроника того, что происходило в те августовские дни так, как это подавалось на страницы газет и в другие средства массовой информации в официальном изложении пресс-центра ВМФ России.

В Баренцевом море заканчиваются учения Северного флота, в которых задействованы более 30 надводных и подводных кораблей и вспомогательных судов, десять береговых частей, две воздушные армии России, а также авиация Украины.

10.00-12.00. Многоцелевая атомная подводная лодка К-141 «Курск», которой командует опытный командир — капитан 1-го ранга Геннадий Лячин, обнаруживает в районе патрулирования искомую учебную цель и ложится на боевой курс, чтобы приступить к её уничтожению.

15.00-18.00. Лячин докладывает командующему Северным флотом адмиралу Вячеславу Попову о готовности произвести атаку и на этом связь с АПЛ прерывается. Практически одновременно с этим акустики на соседних надводных кораблях и подлодках фиксируют в районе местонахождения «Курска» два подводных взрыва, значительно превосходящих по силе звуки стартующих торпед.

Начинается поиск лодки силами флота, и через 4 часа её обнаруживают лежащей на глубине 108 метров приблизительно в 150 километрах от Североморска (69 градусов 40 минут северной широты, 37 градусов 35 минут восточной долготы). Аварийные буи над местом аварии АПЛ отсутствуют.

Поздно вечером командование ВМФ докладывает о ЧП Президенту Российской Федерации В. В. Путину, который в это время отдыхает в Сочи, и заверяет его, что флот справится с ситуацией своими силами.

11.00-13.00. Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов сообщает ИТАР-ТАСС, что учения флота прошли успешно. О «Курске» не говорится ни слова.

14.00-00.00. В район аварии приходят спасательные силы СФ, глубоководный аппарат спускается на дно и пытается обследовать лодку. Выясняется, что носовые отсеки «Курска» почти полностью разрушены, вдоль правого борта видна глубокая борозда, процарапанная каким-то массивным тяжелым предметом, на дне заметны элементы обшивки и куски резиновой оболочки, что говорит о том, что на затонувшем ракетном крейсере могут быть человеческие жертвы.

8.00-11.00. Пресс-служба ВМФ России впервые дает информацию о том, что на атомной подводной лодке «Курск» возникли «неполадки» и она легла на дно. Слова «авария» и тем более «катастрофа» не употребляются. Заявляется, что с лодкой установлена полноценная связь и на неё подается воздух.

11.00-16.00. Исходя из небольшой глубины, на которой лежит лодка, специалисты уверяют, что со спасением экипажа «проблем возникнуть не должно».

С надводного корабля опускают вниз специальный «колокол», с которого осматривают лежащую на дне АПЛ и обнаруживают в его носовой части большую рваную пробоину. Замечены также многочисленные трещины в корпусе, через которые в лодку сочится вода. По низкому уровню радиации делается вывод, что реакторы заглушены.

Пресс-служба Северного флота сообщает, что связь с экипажем поддерживается методом перестука и что экипаж жив. На самом деле моряки откликались только из кормовых отсеков, передавая азбукой морзе сигналы «SOS» и «вода».

До сих пор не говорится о точном количестве членов экипажа на лодке. (По слухам, именно на «Курске» располагался штаб злосчастных учений, в ходе которых навернулась лодка. Потому, мол, и происходит в официальных отчетах такая ерунда с цифрами: то, говорят, на борту 107 человек, то — 116, то — 118. На самом же деле в экипаже и правда числится 107 человек, а остальные 11 — высшие чины флота да прикомандированные специалисты с завода «Дагдизель»).

16.00-18.00. После доклада экипажа «колокола» о результатах обследования начинают выдвигаться всевозможные версии случившегося. Основная из них: во время стрельбы взорвались торпедные аппараты. Но есть и другие — о столкновении с иностранной субмариной или миной Второй мировой войны.

18.00-00.00. Главком Владимир Куроедов делает предварительные выводы о наличии жертв в носовой части подлодки. Лодку поднять нельзя, так как она может развалиться, поэтому речь можно вести только о спасении остающихся в живых подводников. Но надежды на спасение, как признается главком, мало.

Снова говорится о столкновении «Курска» с одной из подлодок НАТО, осуществлявших скрытное слежение за нашей АПЛ. Создана комиссии по расследованию причин аварии подлодки «Курск» во главе с вице-премьером Ильей Клебановым.

Штаб ВМФ сообщил, что численность экипажа «Курска» — 116 человек (все ещё неполный список).

Поздно вечером пожелавший остаться неизвестным представитель администрации США, близкий к военной разведке, дал информацию, что около места аварии «Курска» находились две или даже три американские подводные лодки.

00.00-07.00. В район аварии стягиваются атомный крейсер «Петр Великий», на котором находится штаб спасательной операции, а также авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», большие противолодочные корабли «Адмирал Чебаненко», «Адмирал Харламов», сторожевой корабль «Легкий», спасательные суда «Михаил Рудницкий», «Алтай» и другие. Спасатели пытаются установить «колокол» для обеспечения экипажа кислородом и электроэнергией.

ИТАР-ТАСС подтверждает версию о столкновении лодки с посторонним объектом.

07.00-16.00. В Североморске планируется пресс-конференция начальника штаба Северного флота вице-адмирала Михаила Моцака, но по решению из Москвы вместо него выступает генеральный конструктор «Курска» из ЦКБ «Рубин» Игорь Баранов, сообщающий о серьезнейших повреждениях в носовой части лодки. Он также говорит, что воздуха подводникам хватит на 5-6 дней.

Днем обезумевших жен подводников собрали в гарнизонном клубе. «Живы ли наши мужья? — спрашивали они. — Назовите пофамильно состав экипажа. В каких отсеках были наши мужья? Какая сыгралась тревога? Есть ли на борту кислород?..»

Жены задавали вопросы два часа. Командование два часа их слушало. А потом сказало: «Приходите вечером, мы обсудим ваши вопросы и решим, что вам ответить».

Но и вечером им ничего не ответили.

Между тем главком ВМФ Куроедов уверяет журналистов, что члены экипажа живы. Хотя вице-премьер Илья Клебанов признает, что на лодке заканчивается воздух.

Пентагон готов направить в Россию специальную спасательную мини-подлодку.

Правительство Франции предлагает свою помощь в спасательных работах.

16.00-21.00. Начинаются спасательные работы по выводу экипажа из лодки, но пока они терпят неудачу.

Распространяется версия о столкновении «Курска» с подводной миной времен Второй мировой войны, хотя опытные моряки говорят, что это откровенная глупость.

21.00-00.00. Штаб ВМФ выдвигает версию о том, что причиной аварии на «Курске» мог стать невыход торпеды из торпедного отсека в момент пуска.

Со спасательного судна «Михаил Рудницкий» спускают глубоководный спасательный аппарат «Приз», который должен состыковаться со шлюзовым люком подлодки. К месту катастрофы собираются 22 корабля Северного флота.

00.00-07.00. В результате осмотра К-141 установлено, что у лодки сильно повреждена рубка, сорван щит обтекателя двух ракетных шахт правого борта. «Курск» лежит на дне с поднятым перископом.

Состыковаться с ним по-прежнему не получается, спасатели сообщают о двух затопленных носовых отсеках, однако пресс-служба продолжает уверять, что с лодки идут «стуковые» сигналы.

Министерство обороны Великобритании готовит к отправке спасательные мини-субмарины, одна из них (LR-5) уже погружена в готовый к немедленному вылету самолет в шотландском порту Прествик, однако ответа от российской стороны пока нет.

07.00-08.00. Спасательный снаряд «Приз» пытается пристыковаться к «Курску».

11.00. Состыковаться с лодкой пытается российский глубоководный аппарат «Бестер».

12.00. Подводники все больше склоняются к тому, что на лодке есть жертвы.

14.00. Пресс-центр ВМФ заявляет, что стыковаться с лодкой не получается.

В аэропорту Глазго ждет сигнала к вылету британский самолет с мини-подлодкой LR-5 на борту.

14.00-15.00. Очередные попытки стыковки оказываются неудачными. Акустический контакт с лодкой почти утерян. Попытки доставить кислород на борт «Курска» не удаются.

Но от помощи НАТО Россия отказывается.

15.00. Информационные агентства распространяют заявление Президента Путина: «Ситуация с подводной лодкой „Курск“ тяжелая, критическая, но флот располагает всем арсеналом средств спасения, и попытки будут продолжены».

20.00. В военный морской порт Видяево, откуда ушла в свое последнее плавание К-141, продолжают прибывать родственники потерпевших аварию подводников, а также медики для оказания им поддержки.

20.26. МИД России передает официальную просьбу Великобритании и Норвегии об оказании помощи в спасении экипажа подводной лодки «Курск».

21.20. Вице-адмирал В. Ильин сообщает о возобновлении акустического сигнала «SOS» с борта подлодки.

22.00. В Мурманске открыт специальный счет в помощь семьям экипажа «Курска».

00.00-01.00. Продолжаются безуспешные попытки наших аппаратов пристыковаться к люкам К-141 и рассуждения специалистов о возможностях иностранных спасателей.

02.10. Основываясь на данных Пентагона, Си-эн-эн сообщает о том, что с момента аварии на «Курске» с него не поступало никаких сигналов. Пресс-служба ВМФ называет это дезинформацией. Опровергается также сообщение о том, что в районе аварии произошло два взрыва, причем второй был намного сильнее первого.

10.20. Попытки состыковаться не дают результата. Теоретические запасы кислорода на лодке подходят к концу, так что приходится признавать, что к моменту прибытия иностранной помощи живых на лодке может уже и не остаться.

13.00. Министр обороны РФ Игорь Сергеев заявил, что причиной трагедии «Курска» стало столкновение.

15.00. Вице-премьер И. Клебанов и главком В. Куроедов прибывают в Североморск.

20.00. Специалисты-подводники НАТО, ознакомившись с видеозаписью осмотра «Курска», говорят о взрыве большой силы в его носовых отсеках, вызвавшем сильное разрушение лодки.

00.00-08.00. Для оказания помощи в район аварии направляется судно «Сиуэй Игл».

09.00-10.00. В печати появляется публикация списка членов экипажа, якобы купленного журналистами за 18000 рублей у кого-то из военных.

11.30-12.40. Хотя по неофициальным сообщениям затоплено 4 носовых отсека лодки, главный штаб ВМФ продолжает уверять всех в том, что экипаж К-141 опять «стучит».

12.40. Британские эксперты говорят о взрыве большой энергетической мощности на «Курске».

14.30. Член комитета Государственной Думы РФ по безопасности В. Илюхин заявляет в интервью о столкновении АПЛ К-141 с кораблем иностранного государства, предположительно подлодкой НАТО.

22.00. Установлено, что в результате сильнейшего удара «Курска» о дно произошла деформация его комингс-площадки, где расположена шахта, через которую экипаж подлодки мог бы перейти в спасательный снаряд. В пресс-центре ВМФ ситуацию называют «закритической».

00.00. В Видяево и Североморске ожидают прибытия иностранных спасателей. Специалисты США продолжают обсуждать первоначальную причину катастрофы лодки. Зафиксированные сейсмографическими станциями в день аварии сигналы свидетельствуют о том, что на АПЛ К-141 произошли два взрыва с интервалом в 2 минуты 15 секунд. По данным норвежского сейсмологического института, мощность первого взрыва соответствует мощности взрыва одной обычной торпеды (примерно 100 кг тротила), а мощность второго эквивалентна взрыву 1-2 тонн тротила, что объясняется одновременным взрывом сразу нескольких сдетонировавших торпед или крылатых ракет.

(Операторы эхолокационных систем, следившие за ходом учений на борту двух или трех подлодок НАТО, расположенных на почтительном расстоянии, чуть не оглохли от грохота, раздавшегося в их наушниках. Взрывную волну второго взрыва зарегистрировали сейсмические станции, расположенные в 3200 километрах от места аварии. По оценкам норвежских экспертов сейсмологического института НОРСАР, характер пиков и горизонтальных участков зарегистрированного сигнала говорит о том, что второй взрыв был на самом деле серией взрывов, прогремевших практически одновременно.)

04.40. Президент России В. В. Путин наконец прерывает свой отпуск в Сочи и возвращается в Москву.

17.20. Начальник штаба Северного флота Михаил Моцак высказывает мысль о том, что весь личный состав АПЛ «Курск» погиб в первые минуты аварии.

22.30. На пресс-конференции в Мурманске руководитель правительственной комиссии Илья Клебанов заявил, что в результате удара извне в подлодке образовалась пробоина размером в один квадратный метр между первым и вторым отсеками.

01.00. К месту аварии прибывает норвежское судно «Сиуэй Игл» с глубоководными водолазами, которых, по словам Михаила Моцака, на Северном флоте нет.

10.45. В Видяево находятся более 150 родственников экипажа «Курск» и группа врачей-психологов.

14.00. Председатель комиссии по расследованию причин гибели «Курска» И. Клебанов заявил на пресс-конференции, что столкновение лодки с неизвестным подводным объектом произошло на глубине 16-18 метров, после чего «Курск» резко упал на дно, от удара о которое сдетонировали три или четыре единицы оружия мощностью от 1 до 2 тонн тротила. В первые минуты погибли все, кто находился в первых отсеках подлодки, затем вода начала затапливать остальные и дошла до девятого, закрыв тем самым проход к запасному выходу.

14.50. Анализ результатов осмотра лодки норвежскими водолазами свидетельствует о том, что все первые шесть отсеков субмарины затоплены.

16.30. Похоже, что затоплена вся лодка.

20.00. Норвежские водолазы обнаруживают рядом с корпусом лодки большие куски обшивки, что говорит об очень сильном повреждении «Курска».

00.50. В Видяево съехались уже более 200 родственников моряков с затонувшей АПЛ К-141. Норвежцы заявили, что аварийный люк на «Курске» находится в нормальном состоянии и его можно открыть. Россия официально запрашивает помощь британской мини-подлодки. К месту аварии выходит норвежское судно «Норманн Пионер II», везущее на своем борту подлодку LR-5.

07.45. Норвежские водолазы вскрывают верхнюю крышку кормового аварийного люка, из-под которой выходят мелкие пузыри воздуха. Адмирал Попов полагает, что девятый отсек затоплен.

12.30. Британская мини-подлодка LR-5 начинает погружение с целью стыковки с «Курском».

15.00. Операция по спасению экипажа К-141 прекращена после того, как английские и норвежские водолазы обследовали полностью затопленный отсек лодки. То, что они там увидели, не дает никакой надежды на то, что на лодке ещё могут оставаться живые люди.

23.40. Командующий Северным флотом России адмирал В. Попов просит прощения у родственников погибших подводников и заявляет, что всю жизнь посвятит тому, чтобы посмотреть в глаза человеку, который организовал эту трагедию…

22 августа в Видяево состоялась встреча прилетевшего-таки туда президента России Путина с родственниками экипажа затонувшей подлодки, и Машка тут же переслала нам стенограмму этого нелегкого разговора. История получения этой стенограммы, как почти и любого добытого Машкой материала, носила чуть ли не детективный характер. На встрече, по её словам, никому не разрешали пользоваться не только диктофонами, но даже блокнотами, которые вызывали крайнее раздражение сотрудников Федеральной службы охраны. Единственная телекамера находилась на самом верху актового зала, в кинорубке, за стеклом. Звук передавался в автобус телекомпании немецкой RTL, чья спутниковая антенна была развернута перед гарнизонным Домом офицеров в Видяево с подачи съемочной группы отечественной компании РТР, которой срочно понадобилась спутниковая тарелка, а так как у них её не было, то сотрудники РТР быстро сгоняли на КПП перед въездом в Видяево, где этих тарелок было хоть отбавляй, и выбрали немецкую.

Таким образом немцев, к их великой радости, привезли в Видяево, и они поучаствовали в деле видеозаписи встречи людей с президентом России. Правда, распространявшаяся потом ими и другими источниками аудиозапись не имеет ничего общего с реально состоявшимся тогда разговором в актовом зале. В ней полностью отсутствует один участник этого разговора — собственно народ. Президент представлен достаточно широко, но тоже не полно, и многие его реплики отсутствуют. Злые языки рассказывают, что сразу же после встречи в автобусе RTL появились некие люди в штатском и быстро смонтировали свой вариант этой встречи. Так ли все было на самом деле, неизвестно, но у Машки оказалась едва ли не единственная неискаженная стенограмма всей этой встречи, которую ей записали на диктофон в том автобусе сами немцы. Как уж она упросила их сделать это, остается тайной, но все два часа сорок минут беседы президента с людьми оказались ею застенографированы. Правда, кое-какие реплики Путина и говоривших из зала оказались плохо слышимыми, и это нарушает логику разговора, но все-таки это лучше, чем цензурная правка.

Объем текста превышал все мыслимые размеры газетной публикации, поэтому мы пустили в печать только самые интересные выдержки из него, а всю стенограмму я отксерокопировал и взял себе, чтобы читать дома. Но её чтение напомнило мне скорее какое-то из школьных собраний, где разбирают хулигана Вовочку, чем ответы Президента страны — народу:

— Что ты там с таким увлечением читаешь? — подсела ко мне на усыпанный листами стенограммы диван Ленка, и я почувствовал, как все ответы Путина стремительно теряют в моих глазах какую бы то ни было ценность, и притянул её к себе.

— Да так… Секретная разработка по новейшим сексуальным методологиям. Дали на один день… Для проверки опытным способом, — и ласково, но неотвратимо повалил её прямо на белые страницы недочитанной стенограммы…

…А жизнь тем временем шла своим трагическим чередом.

Примерно в эти же самые дни в Москве загорелась Останкинская телевизионная башня, где тоже погибли люди, и за последним летним месяцем закрепилось устойчивое прозвище — «Черный август».

Одновременно с теми официальными материалами, что распространялись через пресс-центры ВМФ России, практически каждый из понаехавших в Видяево и остававшихся в Москве журналистов вел свое собственное, независимое от точки зрения адмиралов расследование того, что произошло 12 августа в Баренцевом море с атомным ракетоносцем К-141, и едва ли не активнее всех в этом направлении действовала наша Исламова. То, что Машка присылала в редакцию из Видяево, всегда имело привкус ярко выраженной сенсационности и беспрекословно шло на первые полосы газеты. По сути, это именно она одной из первых раскрутила в СМИ версию о том, что «Курск» был потоплен неисправной ракетой, выпущенной с нашего крейсера «Петр Великий». Так, она один за другим передала в редакцию два интервью, свидетельствующие о причастности «Петра Великого» к гибели подлодки К-141. Вот что, например, рассказал Исламовой в первом интервью один из работников телевидения, снимавших 12 августа по заказу ОРТ сюжет о учениях Северного флота:

«Нас с самого начала ознакомили с планом учений на 12 августа — чтобы мы, мол, лучше ориентировались в происходящем. До 12 часов дня должен был отстреляться ракетами „Петр Великий“. А в 12 часов 40 минут по плану значилась торпедная атака „Курска“. Офицеры на корабле ещё хвастались — запомните, мол, этот день получше, так как вы присутствуете при испытании новой суперракеты! И мы снимали все пуски с „Петра Великого“. Ракеты „Гранит“ красиво стартовали и, набрав скорость, улетали за пределы нашей видимости. А вот последняя из выпущенных ракет полетела не так, как предыдущие — в какой-то момент она резко поменяла курс и на большой скорости почти вертикально вошла в воду. Начальство сразу засуетилось, и мы поняли, что произошло что-то незапланированное. Конечно, у нас и мыслей не было о том, что эта ракета кого-то подбила, просто подумали, что флотские с этим последним пуском слегка оконфузились — из-за этого практически все телекомпании и вырезали потом этот кадр из своих программ, чтобы, дескать, не портить праздничного впечатления. Я потом говорил со многими из своих коллег, они чуть ли не локти себе кусают от досады, из-за того, что стерли самые сенсационные кадры! Но кто мог тогда подумать, во что это чуть позже выльется? О том, что случилось что-то серьезное, мы начали догадываться только тогда, когда адмирал Попов на 15 минут открыл воздушный коридор и всех аккредитованных журналистов неожиданно вывезли с места проведения учений на берег…»

Во втором интервью Машке удалось разговорить одного из матросов с того самого крейсера «Петр Великий», который якобы и потопил К-141, и он ей поведал следующее:

«В субботу, 12 августа, наш крейсер принимал участие в плановых стрельбах. Стреляли много — и из „сто тридцаток“ (такие большие дуры с двумя стволами), и „Гранитами“, и другими ракетами. Перед тем как произвести выстрел, боевой информационный центр (БИЦ) запрашивает радиометристов: „Осмотрите сектор такой-то“. Они осматривают и отвечают, есть ли в пределах видимости (а это где-то порядка 500 километров) воздушные или надводные цели. Если целей нет, то можно стрелять. При этом радиометрист записывает показания прибора в „Журнал по обнаружению воздушных и надводных целей“, а также заносит туда угол полета ракеты по отношению к курсу крейсера и расстояние в километрах. Я точно знаю, что после аварии на „Курске“ этот журнал с нашего крейсера унесли на проверку к начальству — наверное, для того, чтобы узнать, виновен ли „Петр Великий“ в аварии К-141 или нет. Ответ на этот вопрос, я думаю, могут дать командир корабля и его заместитель. А журнал, по-моему, так на „Петр Великий“ и не возвратили… На следующий день, когда вся команда высматривала с верхней палубы спасательный буй „Курска“, я слышал, что видели целых три буя — два наших и один иностранный, но поднять их из-за большой волны не смогли. Версий о возможных причинах гибели К-141 выдвигалось множество, в том числе и о том, что лодку подбил наш крейсер, но больше говорили о столкновении с иностранной подводной лодкой. К тому же наши связисты говорили, что засекли радиообмен, в котором чужая субмарина запрашивала помощь в норвежском порту… Ну, а когда „Петр Великий“ возвратился на базу, всех наших акустиков потащили на допрос в ФСБ, а остальных рассовали кого по другим кораблям, а кого в отпуск. И когда мы сошли на берег в своих бескозырках с надписью „Петр Великий“, люди нас укоризненно спрашивали: „Что ж это вы, ребята, „Курск“-то потопили?“ Это было очень неприятно. Если лодку поднимут со дна и выяснится, что в её гибели виноват „Петр Великий“, его имя с бескозырки придется срезать. Людям ведь не объяснишь, что мы — всего лишь простые матросы и только выполняли приказы командования…»

— Вот как надо работать! — восторженно прицокивая языком, потрясал очередным номером газеты с Машкиной публикацией проводивший летучку Гусаков. — Продавцы говорят, что «Молодежка» с материалами Исламовой расхватывается быстрее всех других газет. Так что — прошу ориентироваться и перенимать опыт…

— Зато потом и жалоб на её статьи больше всех, — заметил кто-то. — Нет, мол, ни слова правды, все высосано из пальца.

— Ну, из пальца там или ещё из чего — это уже профессиональные секреты непосредственно каждого из работающих в газете. Мне в данном случае важно, чтобы опубликованные у нас материалы не менее, чем на корпус опережали поступление официальной информации и хотя бы на полкорпуса — публикации в других периодических изданиях. Понятно?

Мы что-то невнятно пробормотали в ответ и кивнули головами.

— Что там у нас ещё есть горячего по этой теме? — повернулся он к ответственному секретарю.

— Есть несколько материалов, поддерживающих версию столкновения с иностранной субмариной, — показал я на лежащую передо мной папку. — А есть интервью и размышления в пользу того, что на лодке произошел взрыв так называемой «толстой» торпеды.

— Что выберем? — оглядел он сотрудников.

— Может быть, торпеды? — подал голос ответсек. — А то о столкновении и так сейчас все пишут…

— Хорошо, давайте пока отрабатывать версию внутреннего взрыва, — согласился Гусаков и, повернувшись ко мне, кивнул: — Готовь к печати все, что у тебя есть по этому вопросу. И думаем, думаем, что мы сможем предложить читателю дальше. Не перестаем думать ни на минуту…

Летучка закончилась и мы, переговариваясь, разошлись по своим отделам. Я сдал наборщикам материалы и, налив себе в чашку кипятка, приготовил кофе.

Версию того, что на «Курске» взорвалась «толстая» торпеда, мне рассказал день назад по телефону один ученый, вышедший на меня через Всероссийский клуб подводников, где я побывал перед этим в поисках очередной информации об авариях на АПЛ.

— Представьтесь, пожалуйста, если это возможно, — попросил я.

— Зовите меня Дмитрий Александрович, я доктор наук, лауреат Государственной премии, действующий ученый, профессор.

— У вас есть своя версия случившегося?

— Несчастье произошло в результате внутреннего взрыва на лодке. КБ «Рубин» попросило меня дать заключение о причинах её гибели. Рубиновцы меня хорошо знают, я специалист в области физики взрыва и боезапасов. Я ознакомился с первыми материалами расследования сразу после аварии. И дал заключение от имени нашей организации. Его суть состоит в том, что не было ни стрельбы по «Курску» с «Петра Великого», ни его столкновения с иностранной подлодкой. Произошло несчастье, которое проистекает от многих частных обстоятельств.

— С каких из них мы начнем?

— Начнем с некоторых технических деталей. Торпеда имеет боевую часть, мощный заряд. Конечно, этот заряд для проверки бросали с разной высоты, и он не взрывался. Но у зарядов есть и взрыватели, в которых содержатся инициирующие взрывчатые вещества высокой чувствительности. Например, гремучая ртуть (она подвергается самодетонации при 120 градусах) и гексоген (самодетонируется при температуре 215-220 градусов по Цельсию).

Далее. В двигательной части торпеды содержится около 500 килограммов керосина и более одной тонны перекиси водорода (это мощный окислитель). При соединении перекиси водорода и керосина в определенных условиях происходит реакция, высокотемпературное горение: энергия этого горения и несет торпеду к цели.

— Так что же, по вашему заключению, происходило 12 августа на «Курске»?

— Кто-то из членов экипажа заметил протечку одной из торпед. Это страшная ситуация, и о ней было немедленно доложено командиру лодки Геннадию Лячину. Тот сразу оценил, что экипажу грозит смертельная опасность, и принял решение избавиться от протекающей «толстухи». Я уверен, что он даже успел передать на берег шифровку: «На борту аварийная торпеда. Разрешите её отстрелить за пределы лодки». Думаю, пройдет немного времени, и этому появится документальное подтверждение… Скорее всего, опасную торпеду все же успели ввести в торпедный аппарат, но произвести пуск не успели — вспышка произошла раньше, от соединения «гремучих веществ». И торпеда начала гореть, находясь в торпедном аппарате. Форс пламени устремился в торпедный отсек, где находились ещё пять таких же «толстых» торпед (масса боевых частей каждой — 500 килограммов). То есть суммарная масса взрывчатого вещества — 2,5 тонны. Температура горения керосина и перекиси водорода равна примерно 200 градусов. Вполне возможно, что один из взрывателей боевой части сработал от повышенной температуры при горении смеси. И боевая часть торпеды сработала.

— И каковы были последствия этого срабатывания?

— Ее находящаяся вплотную к воде боевая часть взрывается (это и есть тот самый первый гидроакустический сигнал, который был зарегистрирован). Пожар в торпедном отсеке продолжается. За 1,5-2 минуты тонкий слой гексогена в торпедных зарядах разогрелся до температуры самодетонации, и начали взрываться лежащие одна возле другой остальные «толстые» торпеды.

— И это привело к мгновенному разрушению корпуса лодки?

— Судите сами. Температура взрыва боевой части торпеды составляет примерно 3300-3400 градусов. Давление на первую переборку было более 50 атмосфер (а она выдерживает только около 10). Таким образом все переборки 1-го, 2-го и 3-го отсеков были мгновенно разрушены.

— Люди погибли сразу?

— Летальным для человека является давление свыше двух атмосфер, а у 4-го отсека было около 30 атмосфер. К тому же температура в 4-м отсеке была от 800 до 1000 градусов.

— Дальше ударная волна не пошла?

— Да, она остановилась перед переборкой 4-го отсека, которая отделяет ядерный реактор и ракеты «Гранит», а потому рассчитана на давление до 40 атмосфер. Однако на лодке имеется дифферентная труба, которая соединяет цистерны 9-го и 1-го отсеков, и по ней огненный клубок докатился до 9-го отсека. После того, как температура стала непереносимой, люди погибли и там.

— Они стучали перед смертью по обшивке?

— Вполне могли. Иначе откуда бы взялся стук, который был услышан на «Петре Великом».

Я поблагодарил его за столь интересный звонок и взял номер телефона, пообещав держать его в тайне, пока он сам не даст разрешения себя рассекретить.

На следующий же день это мое телефонное интервью с засекреченным ученым-оружейником было подготовлено к печати и даже подписано Гусаковым, но, чтобы уж завершить сначала версию Исламовой о ракетном ударе с «Курска», в номер заслали материал, который нам принес капитан первого ранга в отставке Александр Лесков, бывший помощником командира на первом советском подводном атомоходе К-3, пережившем в сентябре 1967 года аварию в Норвежском море.

— Все официальные версии строятся на том, что «Курск» шел под водой с определенной скоростью и должен был осуществить учебный запуск торпед, — сказал он, беседуя с нами в редакции. — Реальные же факты говорят, что скорее всего — а я в этом убежден на сто двадцать процентов! — подлодка двигалась в надводном положении. Рабочая глубина подводного крейсера водоизмещением 24 тысячи тонн и длиной 154 метра — порядка 200 метров. А в том участке Баренцева моря всего лишь 100 метров с небольшим! Зачем же подводному ракетоносцу погружаться на такую-то глубину во время учений, а не военных действий, рискуя зацепить при этом дно? К тому же были официальные сообщения, что у лежащей на дне лодки подняты все выдвижные устройства: перископ, выносная антенна связи, станция опознавания «свой-чужой», радиолокационная станция и так далее. То есть весь набор для плавания в надводном положении.

Далее. Хочу обратить внимание на тот факт, что эти учения в Баренцевом море были какие-то необычные, была в них какая-то скрытая изюминка. Не случайно же в непосредственной близости от них оказались натовские корабли и самолеты радиоэлектронной разведки и аж три иностранные подводные лодки! Просто так — следить за маневрами наших кораблей и лодок — такую серьезную, оснащенную самыми современными системами слежения группу не пошлют. Значит, у НАТО была информация, что на этих учениях будет отрабатываться или испытываться то, что достойно внимания Североатлантического союза.

Сейчас активно раскручивается версия о взрыве торпед в носовом отсеке. Поверьте моему опыту: никакой детонации боезапаса быть не могло. Это абсолютно невозможно! У наших торпед три степени защиты. Кроме того, по моим сведениям, на «Курске» в том походе просто не должно было быть боевых торпед. И, если вы помните, то в прессе уже сообщалось об обнаруженной на «Курске» большой пробоине в районе 24-го шпангоута, оплавленные края которой загнуты вовнутрь, что указывает на то, что причиной гибели лодки стало мощное воздействие извне. На мой взгляд, схема событий 12 августа складывается такая. «Курск» шел в надводном положении, с одного из наших кораблей в это время произвели залп ракетами, судя по всему — с боевыми головками. Траектория их полета пересекала путь следования лодки. Ракеты в режиме самонаведения взяли курс на самую крупную мишень — ею и оказался «Курск». Думаю, в лодку было не одно попадание, а как минимум, три. Первая ракета могла пробить легкий корпус и взорвать баллоны с воздухом высокого давления, а последующие, через две минуты, просто добили раненную лодку…

В пользу этой же версии высказались матрос Николай С. (еще один материал, поступивший в этот день из Североморска от Исламовой) и академик Михаил Иванович Руденко, 41 год проработавший в организациях оборонной промышленности, в том числе и на знаменитом ОКБ академика В. П. Глушко в Химках, где как раз и разрабатывались ракеты «Гранит» новой модификации, одна из которых, по его мнению, в силу своей недоработанности угодила во время показательных стрельб в нашу собственную подводную лодку.

Материалы были написаны весьма остро и имели большой резонанс, поднимающий популярность нашей газеты, так что Гусаков ходил по коридорам с очень довольным видом.

На следующий день снова поступили материалы от Машки, подтверждающие гибель «Курска» от залпа с «Петра Великого». Первый рассказ был записан от имени матроса Сергея Н., который рассказывал:

«На учениях „Петр Великий“ должен был проверить действие новой антенны ракетного комплекса „Кинжал“. 12 августа он находился за островом Рыбачий. В 12 часов дня подлодка „Курск“ должна была произвести условную атаку крейсера и всплыть. Но этого не произошло. Следующее контрольное время всплытия было 16 часов. Но она снова не всплыла. После этого среди рядового состава „Петра Великого“ начались разговоры, что, вероятно, лодка повреждена, и не исключено, что по вине самого „Петра Великого“. Акустики крейсера уловили упорядоченные стуки „SOS“. На следующий день весь свободный от вахты экипаж „Петра Великого“ вывели на шкафут и приказали высматривать в воде аварийно-спасательный буй, который многие хоть и заметили, но не смогли достать… По прибытии на берег на борт „Петра Великого“ поднялись сотрудники ФСБ и конфисковали все фотопленки и аудиозаписи, имевшиеся у экипажа…»

Второй рассказ принадлежал пенсионеру Евгению К,, который смотрел телевизор и видел, как одна из выпущенных с «Петра Великого» ракет ушла не за горизонт, а изменила траекторию и нырнула в воду.

— Активно работает, стерва! — похвалил Исламову Гусаков. — Не пропустит ни пионера, ни пенсионера, — и поставил в номер её материалы.

Ну, а потом к нам в редакцию зашел только что прибывший из Видяево капитан 1-го ранга Сергей Овчаренко, находившийся со 2 по 16 августа непосредственно на «Петре Великом», где он присутствовал при испытаниях нового супероружия — ракет-торпед нового поколения «Водопад», созданных на основе знаменитых ракет системы «Гранит», разработанных секретным НИИ в Химки.

— Я как моряк знаю: инструкция запрещает производить одновременно испытания оружия и учения, — начал он. — Однако командование Северным флотом, видимо, решило нарушить это правило и провести испытание нового оружия во время учений, и таким образом сэкономить… В том, что «Курск» подбили с «Петра Великого», я не сомневаюсь. В тот день, 12 августа, я был на этом крейсере. В десять была проведена первая серия выстрелов. Полчаса разработчики снимали показания приборов. Судя по их лицам, они остались довольны. Вторая серия состояла из трех пусковых ракет. Первые две ушли нормально. После взрыва третьей в море поднялся водяной грибок, похожий на ядерный. Я смотрю: они что-то засуетились. Один разработчик крикнул другому: «Михалыч! Срочно свяжись с землей. Надо узнать, что там!» Пока орал, прошло какое-то время. Вдруг — ещё один взрыв. Тут уж он сам в рубку рванул, стал с кем-то срочно связываться. А через полчаса — вводная: уходить из квадрата испытаний. Я сразу понял — тут что-то нечисто, не иначе, мы кого-то грохнули. Вначале подумал — иностранцев, они все время рядом с нами крутятся, теперь следы заметать будем. Но не успели и пяти миль пройти — новое распоряжение: «Всем кораблям в Баренцевом море! Пропала подводная лодка! С ней прервана связь!» Нам объявили, что мы идем её искать. Командир говорит: «Идем в квадрат испытаний». Да мы и сами уже все поняли. Тот разработчик, что связывался с землей, выругался: «Мать твою!» Лодку нашел «Петр Великий». Ее курс пролегал прямо на линии взрыва ракет-торпед. Я думаю, командир лодки сразу понял, что мы их обстреляли. Наверное, потому и на перископную глубину всплыл, чтобы связаться с командованием, сообщить о своем присутствии в квадрате испытаний…

На следующий день, запуская в свет параллельную версию происшествия в Баренцевом море, было наконец опубликовано и мое интервью о внутреннем взрыве, которое тоже вызвало целую бурю звонков в редакцию. Одни благодарили за попытки найти истину, другие гневно кричали в трубку о том, что, дескать, газета специально выдумала этого несуществующего ученого, чтобы раструбить на весь мир очередную лжесенсацию!

Однако сразу же после опубликования моего интервью, поддерживая эту нашу новую версию, в редакцию пришел крупный военно-морской эксперт, входивший в состав правительственной комиссии, занимавшейся расследованием аварии на «Курске» (и потому попросивший не называть до поры его фамилию), и тоже высказался в пользу внутреннего взрыва на лодке. В подтверждение этой гипотезы он привел следующие факты. Первый взрыв был зафиксирован на наших и иностранных кораблях именно в тот момент, когда подлодка должна была производить стрельбы торпедами, запустив так называемую «толстую» торпеду, которой уже более 20 лет (да к тому же перед самым выходом в море выяснилось, что надо срочно менять аккумуляторы в торпедном отсеке). Вызванные на борт АПЛ представители завода «Дагдизель» старший лейтенант Арнольд Борисов (военная приемка) и служащий Мамед Гаджиев (сотрудник КБ) должны были присмотреть за «старухой», которую по роду службы и работы знали назубок. Однако что-то с ней все-таки да случилось. Или она свалилась на палубу и от удара компоненты её двигательной системы взорвались, создав пожар, или не сработал торпедный аппарат, что опять-таки привело к взрыву, после которого вода хлынула в торпедные люки, а затем в аккумуляторную яму, после чего взрыв становится опять неизбежен.

Лодка «клюнула» носом и ринулась на 108-метровую глубину. 154-метровой громадине надо всего 2-2,5 минуты, чтобы удариться в скалистое дно. Именно через такое время раздался второй взрыв страшной силы, который, как рыбе топором голову, почти полностью отрубил торпедный отсек. Гигантская сила инерции привела к тому, что двигательные валы с кормы пошли вперед, разламывая и разрушая переборки отсеков, в которые с бешеной силой хлынула забортная вода. Таким образом на экипаж с разницей в 2-3 минуты обрушились два мощнейших удара с носа и с кормы. Так что, по-видимому, прав был главком ВМФ адмирал Куроедов, когда ещё вечером 14 августа с беспощадной откровенностью объявил, что «надежд на спасение мало» (в то время как вице-премьер Илья Клебанов ещё спустя два дня после этого убеждал нас «не делать вывод, что там произошло что-то ужасное», и что просто «из-за резкого уменьшения кислорода в воздухе люди могут оказаться не в том активном состоянии, в каком они находились в те часы, когда подавали сигналы»).

…Когда я приезжал по вечерам со свежей газетой в уютную Ленкину квартирку возле метро «Братиславская», она читала опубликованные за моей подписью материалы и смотрела на меня не иначе, как на выступающего со своими апрельскими тезисами с броневика у Финляндского вокзала Ленина.

— Это все и правда так было? — спрашивала она, указывая на газету.

— Не знаю, — признавался я. — Наряду с версией о внутреннем взрыве существуют не менее убедительные и доказательные гипотезы о гибели «Курска» от ракетного залпа с крейсера «Петр Великий», о чем мы писали в предыдущих номерах, а также о его столкновении с подводной лодкой одной из стран НАТО — мы уже подготовили несколько статей и на эту тему, так что скоро они будут напечатаны.

Однако жизнь, как известно, имеет привычку во все вносить свои не прошенные коррективы, и подачу нашей очередной версии пришлось «прослоить» репортажем о скандале, устроенном вдовой капитана Лячина в связи с намерением администрации Мурманской области потратить поступающие в помощь семьям подводников деньги на другие цели. В частности, указывалось на попытку оплатить из этих средств отправку благодарственных телеграмм всем, участвовавшим в спасении экипажа, а также истратить весьма крупную сумму на приобретение книги о хронике гибели «Курска», которую уже подсуетился выпустить издательский дом «Пушкинская площадь» во главе с Олегом Попцовым, собрав под одну обложку все опубликованные в СМИ и Интернете материалы на эту тему.

Однако, проведенная счетной палатой РФ проверка средств, поступивших на счета мурманской администрации и Северного флота, выявила, что «ни одного рубля не было украдено». На счета мурманской администрации поступило 17 миллионов 325 тысяч рублей плюс 793 тысячи рублей добавил местный бюджет. Потратить успели 4 миллиона 53 тысячи. Северному флоту удалось собрать 94 миллиона 887 тысяч. Потратили 20 миллионов 122 тысячи — примерно пятую часть. Все деньги пошли на помощь родственникам: питание, медицинское обслуживание в дни тревожного ожидания.

«Были намерения профинансировать из этих денег памятные книги и потратить часть на благодарственные телеграммы всем, кто пожертвовал, — сказал проводивший аудиторскую проверку Иван Дахов, — но после того, как вдова командира корабля выступила против, от идеи отказались. Оставшиеся деньги — 89 миллионов 902 тысячи рублей — предстоит поделить между родственниками…»

По сообщению газеты «Жизнь», на 14 февраля 2001 года деньги семьям подводников все ещё переведены не были, так как комиссия решила выплатить их только после подъема «Курска» с учетом затрат на организацию панихиды по погибшим, а также проезд и проживание родственников. Но эта информация попадется мне в руки уже на много месяцев позже, чем я мог это себе в те дни представить…

…Тем временем как-то тихо и незаметно наступил чуть не провороненный всеми в этой суете вокруг «Курска» сентябрь, школьные дворы наполнились детскими голосами, а воздух — кружащимися листьями. Я этот момент не пропустил благодаря тому, что у Ленки начались уроки, и она стала притаскивать домой целые кучи непроверенных тетрадок, над которыми допоздна теперь сидела на кухне, черкая красной ручкой диктанты и домашние задания своих двоечников.

В Баренцевом море в это время началась подготовка к операции по подъему тел экипажа, и в прессе опять заговорили о возможных причинах аварии.

Тут как раз и от Машки пришел очередной материал из Видяево, в котором рассказывалось, как, едва только сойдя после той роковой стрельбы 12 августа на берег, моряки с «Петра Великого» бросились, как бешеные, покупать по всему поселку водку. Один из разработчиков испытывавшейся в эти дни ракеты, отправившись ночью за очередной партией спиртного, грохнулся с крыльца и разбил себе всю морду. Его потащили в медпункт, начали обрабатывать рану спиртом, а он кричит медсестре: «Не надо мазать, давай внутрь!» Так и пил, неразбавленный.

Все в панике были, ждали: вот-вот их похватают — и под трибунал!

Но расправы не последовало. Наоборот — на следующий же день всех, прибывших с «Петра Великого», вывезли в аэропорт Североморск-1 и отправили подальше от места, где их могли бы перехватить журналисты. А месяц спустя всех снова собрали в Североморске (тут-то один из них и попался Исламовой) и дважды выводили в море — разработчики показывали координаты взрыва первых двух ракет. После этого в тех местах работали подводные аппараты «Мир».

…По сути, это была последняя наша публикация, работающая на версию внутреннего взрыва на лодке. Хотя вообще-то материалы о «Курске» продолжали публиковаться всю осень и даже начало зимы — по крайней мере, до того самого дня, когда я увидел возвышающуюся над одной из Видяевских бухт черную рубку невредимой К-141, и моя жизнь, совершив немыслимую, как сказал бы наш недавний гарант Конституции, загогулину, потекла по совершенно иному, не только непредвиденному мной самим, но и вообще чуть ли не фантастическому руслу…

Впрочем, до того момента, когда я попал в Видяево и встретился с тенью погибшего «Курска», прошло ещё немало времени и совершилась целая масса событий. Главное из них — то, что на месте гибели К-141 начала свою работу спасательная платформа «Регалия», и из девятого отсека подняли 12 тел погибших моряков и обнаружили записку капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова.

Сначала, правда, была сделана попытка морского руководства если не отменить вовсе, то хотя бы на время «заморозить» операцию по подъему тел погибших моряков. Как сообщили наши собкоры из Питера, контр-адмирал флота в отставке Николай Мормуль провел большую работу с родственниками погибших, проживающими в северной столице. Он обратился ко всем близким подводников «Курска» с призывом отказаться от операции по подъему тел. Хотел бы этого и командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов, который на встрече с журналистами в Санкт-Петербурге заявил, что «затонувшее судно или корабль с людьми считаются военным захоронением, и Россия подписалась в Международном морском праве, чтобы такие захоронения не тревожить». Кроме того, сказал он, «первый отсек сильно разрушен, второй и третий, по нашим предположениям, тоже имеют сильные разрушения, так что тела людей оттуда вряд ли можно поднять».

Однако, накануне отмечавшегося 20 сентября по православному обычаю дня сороковин президент, Путин принял волевое решение поднять с «Курска» тела погибших, и некоторое время спустя для этой цели в Баренцево море вышла норвежская платформа «Регалия» с водолазами и специальным оборудованием на борту. Сообщалось, что на вооружении «Регалии» имеются два крана. Первый, основной, способен поднимать 400 тонн груза с глубины 650 метров или 200 тонн с глубины 1265 метров. Вспомогательный кран поднимает гораздо меньше: 50 тонн с глубины 900 метров и 100 тонн с глубины 410 метров. По прибытии платформы на место к норвежским водолазам присоединился отряд наших, и работы были начаты. В корпусе «Курска» были прорезаны специальные отверстия, и водолазы вошли внутрь затонувшей субмарины. О том, что они увидели на дне Баренцева моря и в самой подлодке, красноречиво рассказал в полученном нами от Исламовой интервью водолаз мичман Сергей Шмыгин, побывавший в числе первых на затонувшем «Курске».

«…Выйдя из спускаемого аппарата „колокол“, — рассказывал он, — я увидел перед собой эту огромнейшую субмарину, обреченно уткнувшуюся носом в ил. Со всех сторон её окружали небольшие спускаемые аппараты, обеспечивавшие её наружное освещение. Здесь, на стометровой глубине, она показалась мне ещё огромнее и от этого ещё страшнее.

После того как в борту было прорезано технологическое окно, я вошел внутрь подлодки. Из-за сильной темноты мой фонарик, закрепленный у меня на шлеме вместе с видеокамерой, освещал только самые близкие ко мне вещи и предметы. До сих пор помню, как возле переходного люка в девятый отсек в воде качались два индивидуальных дыхательных аппарата. Казалось, что находишься в давно заброшенном деревенском домике, где о бывших хозяевах напоминает лишь забытая занавеска, которая колышется на ветру.

Но особенно было страшно в последнем, девятом отсеке. Судя по всему, здесь произошел пожар. Тела нескольких обнаруженных подводников были сильно обожжены. А тело одного буквально рассыпалось в руках нашедшего его водолаза. Но некоторые из подводников, очевидно, сумели уйти от пожара и даже успели переодеться в утепленные костюмы, так что незащищенными оставались только лицо и руки. Их тела сохранились хорошо.

Работы в девятом отсеке прекратились только после того, как мы доложили, что из-за слетевшего с мест оборудования и узких проходов продвинуться дальше вглубь лодки нам не удастся. Тогда нам поставили задачу провести осмотр третьего и четвертого отсеков. Но из-за чудовищных разрушений, вызванных взрывами, работать там было невозможно. Мы даже внутрь не смогли войти…»

Всего же за 18 рабочих суток, с 20 октября по 8 ноября, наши водолазы-глубоководники и их норвежские коллеги с «Регалии» проделали три технологических отверстия в корпусе «Курска» и обследовали 8-й, 9-й, 3-й и 4-й отсеки (а по некоторым неофициальным данным ещё и 1-й, 2-й, 6-й и 7-й). В результате этого обследования подтвердились предположения специалистов о катастрофических разрушениях в носовых отсеках, вызванных взрывом стеллажных торпед и мгновенной гибели людей в них. По рассказам обследовавших «Курск» водолазов, «в борту лодки видны зияющие дыры, крышки ракетных шахт сорваны, всюду следы огромных разрушений, лодка в свищах и щелях». Как записал в своем дневнике участвовавший в работах на «Регалии» капитан 1-го ранга Владимир Шмыгин, «отчетливо видно, что края пробоин „Курска“ загнуты вовнутрь, а это явный признак внешнего воздействия. На резине видны какие-то непонятные царапины, глубокие продольные белесые полосы. Словно нечто гигантское терлось боком о борт нашего крейсера…»

Ну а потом была найдена записка Димы Колесникова и всему миру стало известно, что подводники погибли не в первые минуты аварии, а только спустя день, а может быть, даже два или три.

«12.08. 13-15. Весь личный состав из 6-го, 7-го, 8-го отсеков перешел в 9-й. Нас здесь 23 человека. Это решение мы приняли в связи с аварией. Никто из нас не может подняться наверх. Но, возможно, два-три человека попытаются осуществить выход через аварийно-спасательный люк девятого отсека. Не надо отчаиваться».

Это написано четким, ясным почерком. Видимо, ещё работало аварийное освещение. На обороте листа — продолжение, почерк уже неразборчив, свет, наверное, уже погас:

«Писать здесь темно, но попробую на ощупь. Шансов, похоже, нет — процентов 10-20. Хочется надеяться, что кто-нибудь прочитает. Здесь в списке личный состав отсеков, которые находятся в 8-м и 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет. Отчаиваться не надо. Колесников.» И отдельные строки — жене: «Оля, я тебя люблю; не сильно переживай. Привет Г. В. (то есть Галине Васильевне, теще). Привет моим.» На обороте — список 23 подводников с указанием боевых номеров матросов, отметками о проведенной перекличке. И то ли время, то ли дата — цифра «13».

Сразу же вслед за этим, и без того шокирующим, сообщением о найденной записке Колесникова пришла сенсационная новость от Исламовой — записок, оказывается, было целых две, но вице-адмирал Моцак одну из них скрыл от общественности! Чтобы узнать правду, писала Машка, ей пришлось устроиться официанткой в один из ресторанов Североморска, где питались съехавшиеся сюда со всей страны засекреченные военные эксперты («Официантки лучше поэтесс: залез здоровым — и здоровым слез», — тут же заметил по этому поводу кто-то из редакционных остряков). Но как бы то ни было, а именно там-то, сообщала она, ей и удалось разговорить выпившего несколько стопок водки эксперта Игоря Грязнова, который первым прочитал написанные Дмитрием Колесниковым тексты.

«— Тела погибших моряков не видел никто, кроме нас, экспертов, и глубоководных водолазов, — рассказывал он Машке. — Дело в том, что трупы водолазы вытаскивают из лодки через прорезанные норвежцами технологические отверстия. Потом мы спускаем под воду специальные контейнеры. Водолазы упаковывают в них трупы, и мы поднимаем груз на „Регалию“. Потом с плавучей платформы контейнеры с телами с помощью специальных катеров переправляются на плавучий госпиталь „Свирь“. Там на время операции по подъему моряков с „Курска“ располагаются восемь военных экспертов из лаборатории в/ч 1082. Еще три эксперта — в Североморске — так сказать, на подхвате. На „Свири“ осмотрели четыре поднятых тела. Опознать их без специальной экспертизы трудно. Дело в том, что в месте, где затонул „Курск“, очень много планктона. Мельчайшие рачки проникают внутрь лодки и съедают тела. У тех, кого подняли, нет щек, выедены глазницы. Узнать ребят по боевым номерам (тонкая лента материи с номером, нашитая на карман) тоже невозможно, так как вода просочилась внутрь и размыла цифры. Правда, какие-то чернила ещё остались и можно было что-то разобрать. Поэтому мы предположили, что ещё два тела принадлежат простым матросам. Фамилии их называть не имею права, пока не будет 100-процентной уверенности… Лишь у Колесникова оказался опознавательный знак — тщательно упакованное послание в левом кармане кителя. Два листа. Один — исписанный ровным каллиграфическим почерком, строго по линеечкам. Второй исчеркан, цифры и буквы налезают друг на друга — трудно что-либо определить…»

Первая записка, хотя и с некоторыми мелкими разночтениями, была все же оглашена и опубликована в различных газетах. Вторая, по мнению экспертов, написана гораздо позже первой, во всяком случае, уже после того, как закончилось автономное питание и погас свет. Однако капитан-лейтенант Колесников принял решение вести бортовой журнал. К тому времени он уже знал, что второй отсек полностью затоплен, и настоящий журнал пропал.

«— Мы плакали, когда читали это его второе послание, — признавался чуть далее Грязнов. — Там было написано следующее: „Командир умер. Я остался старшим офицером на лодке. С первыми пятью отсеками нет связи. Там все мертвы“. И чуть сбоку то же самое число — „13“. Остальное неразборчиво. Потом какие-то сплошные линии, неясные знаки, напоминающие цифры, и через пол-листа можно опять разгадать несколько слов: „больно“, „убили“ и английские буквы „S“ и „O“, по-видимому, начало слова „SOS“. Но самая страшная строчка — последняя, где была коряво, но четко написана дата: „15 августа“.

Когда мы доложили об этом начальнику штаба Северного флота вице-адмиралу Моцаку, он сказал: «Кроме меня, об этом не должен больше знать никто!» — и забрал обе записки с собой…»

В четверг, сообщала дальше Машка, стало известно, что начштаба собирается сделать сенсационное сообщение для прессы. С «Адмирала Чебаненко» срочно созвали телевизионщиков и в 14.00 собрали всех на Площади Мужества, возле лодки-музея К-21. В ожидании времени прямого эфира вице-адмирал стоял на плацу, мило беседовал с журналистами, обещал им после своего заявления ответить на интересующие их вопросы. Но как только включили телекамеры — лицо его сразу окаменело, голос стал суровым и трагичным. Ровно в 14.00, красиво стоя на фоне бушующего за спиной моря, он произнес в телекамеры свое короткое, но эмоциональное обращение, упомянув в нем всего лишь про одну записку: «Нам стало известно, что подводники были живы ещё два часа». Военные эксперты, которые смотрели по ТV это выступление, были в шоке: «Как два часа, что он несет? Они были живы трое суток!» Моцак же тем временем насупил брови и начал стыдить журналистов «Молодежной правды» за то, что они купили за деньги список членов экипажа, и стал требовать от всех, чтобы они не лезли в моряцкие души. Потом нервно козырнул, буркнул: «Честь имею!» — и рванул к поджидавшей его в стороне машине…

— Да-а, Моцак, поимел ты свою честь, — невесело хохотнул Гусаков, анализируя на очередной планерке вышедший номер газеты. — Если она кому-то и была нужна раньше, то не журналистам, а морякам на «Курске». Они на неё там надеялись, искали её на ощупь в обесточенных отсеках, верили, что она существует, но — не нашли… И погибли… Так кому теперь, спрашивается, нужна такая честь? Я — не знаю…

В Видяево тем временем построили часовню в честь святого Николая Угодника, служили в ней заупокойные службы по погибшим подводникам, молились о живых. Членам семей затонувшего «Курска» начали предоставлять на выбор квартиры в любом из городов России, и они потихоньку разъехались. Остались только те, кто сам не захотел уезжать из Видяево. Или — кто не попал в категорию законных членов их семей — как, например, вдова капитан-лейтенанта Сергея Логинова Наталья, состоявшая с погибшим не в законном, а в так называемом гражданском браке. Через полтора месяца после гибели К-141 у неё родился ребенок от Сергея, но оказалось, что никаких льгот ей по закону не полагается, и со своими проблемами ей отныне предстоит справляться самой, как и её мужу в заливаемой водой лодке…

— Но ведь это же несправедливо! — искренне возмутилась Ленка, прочитав материал о вдове капитан-лейтенанта Логинова. — Неужели наше правительство даже в такой неординарной ситуации не может проявить элементарной гибкости и найти возможность оказать одинаковую помощь всем, кто был близким человеком для кого-нибудь из членов экипажа?

— Да как тебе сказать? — пожал я плечами. — Будучи в Видяево, премьер-министр Валентина Матвиенко метала там громы и молнии: мол, бюрократы! чтоб завтра же расписали девчонок с их подводниками! я лично проверю!.. (Сергей Логинов был не единственным членом экипажа, чей брак с супругой оставался на момент гибели незарегистрированным.) Но в Москве ей юристы объяснили, что зарегистрировать брак с умершим человеком нельзя — это будет нарушение закона. Так что ей пришлось потом даже извиняться: мол, не сердитесь, но в Видяево мне не с кем было по этому вопросу проконсультироваться.

— Чушь все это, обычные отговорки! Если нельзя было пойти по пути посмертной регистрации брака, то наверняка можно было установить его отцовство и дать эту помощь не ей, а родившемуся ребенку или, в конце концов, придумать какой-нибудь другой вариант поддержки. Неужели так трудно сделать добро, если ты этого по-настоящему хочешь?

— Если по-настоящему, то ничего не трудно. Во всяком случае, написать в Кремле распоряжение о приравнивании гражданских жен подводников к официальным членам их семей, небось, не намного труднее, чем писать на ощупь записку в затонувшем отсеке, как это сделал Дима Колесников, — сказал я.

Не знаю, почему, но с того момента, как стало известно о найденной на подлодке записке, у меня из головы ни за что не хотел уходить вопрос: почему её написал именно он, Колесников, а не кто-то другой из двадцати трех находившихся в 9-м отсеке членов экипажа? А потом я прочитал интервью с его вдовой Олей и все понял.

«…А ещё мне Дмитрий написал стихи, — говорила она нашему питерскому корреспонденту Стешину, — какие-то они страшные и пророческие. Он в них писал, что будет любить меня, даже умирая. Я пока ещё не видела той записки, что у него нашли, но примерно знаю, что в ней… В одном из своих последних писем ко мне он написал: „Я утонул в твоих глазах и душе, как настоящий подводник — без пены и даже единого булька. Отважный капитан теперь твой вечный пленник, свободы не хочет…“

Оказывается, командир 7-го (турбинного) отсека капитан-лейтенант Дмитрий Романович Колесников — был поэтом! Неважно, что с его творчеством не были знакомы читательские массы, — школьные друзья в один голос говорят, что он писал стихи, хотя и тщательно скрывал это от учителей. О том же рассказал и капитан-лейтенант Валерий Андреев, бывший во время учебы в Высшем военно-морском инженерном училище имени Дзержинского (Санкт-Петербург) старшиной того самого класса, в котором учился и Дмитрий: «О его увлечении стихами мы знали. Но свои стихи он никому не читал…»

Да, — думаю, что я не ошибаюсь. Он был поэтом, а поэт не мог не иметь при себе листка бумаги и авторучки. Да и кто ещё в те минуты безвыходности и отчаяния вспомнил бы о том, что после гибели нашей телесной оболочки мы способны оставаться жить — в СЛОВЕ?..

…Ленка тем временем со вздохом отложила в сторону прочитанную газету и, вытащив из сумки объемистую кипу ученических тетрадей, отправилась на кухню проверять грамотность своих подопечных, а я улегся на диван и от нечего делать взял в руки пачку измятых нами когда-то на этом же самом диване листов с так до сих пор и не дочитанной мною до конца стенограммой той самой путинской встречи с родственниками погибших подводников, что состоялась ещё в конце августа в видяевском Доме офицеров. Отложив в сторону десятка полтора совсем уж измятых нами страниц, я поудобнее подоткнул под себя диванную подушку и начал читать с того места, на котором сам остановился мой взгляд:

На этих словах находившийся на странице текст заканчивался и, взглянув на верхнюю часть идущего далее листа, я увидел там середину уже какой-то абсолютно не связанной с этим по смыслу фразы. Перелистнув в поисках её начала несколько лежащих друг на друге страниц, я наткнулся на окончание всей стенограммы и остановился. Путинская встреча с народом завершалась пространным монологом одного из её рядовых участников:

Последний листок стенограммы выскользнул из моей руки и, словно детские санки-ледянка со снежного откоса, съехав с кромки дивана, упал на пол. Не сдержав широченного зевка, я взбадривающе потряс из стороны в сторону головой и, решительно вскочил с ложа. Увы, но меня ожидала ещё целая прорва работы — нужно было вычитать сразу несколько весьма серьезных материалов для подготавливаемого мною двухполосного разворота, целиком посвященного разбору версии гибели «Курска» от столкновения с английская субмариной. В отличие от аналогичных версий, рассматриваемых в эти же дни другими газетами, изюминка нашей трактовки данного ЧП заключалась в том, что протаранившая «Курск» подлодка тоже погибла.

Стараясь не мешать Ленке выискивать ошибки в тетрадках её третьеклашек, я вышел на кухню и приготовил себе большую чашку крепкого кофе.

— Что это ты решил на ночь взбодриться? — оторвалась она от тетрадей.

— Да есть работа, — отозвался я и, возвратившись назад в комнату, разложил на столе захваченные с работы материалы.

Первой шла присланная из Севастополя аналитическая записка некоего читателя-подводника С. Дмитриева, в которой говорилось:

«12 августа в Баренцевом море погибли две атомные подлодки — „Курск“ и британская АПЛ типа „Trafalgar“. Причина гибели — столкновение при взаимном маневрировании с целью восстановления утраченного гидроакустического контакта.

При столкновении на британской ПЛ произошла детонация боезапаса (30 ракет «Томагавк» + торпеды). На «Курске» имелись только практические торпеды (вместо ВВ в боевых зарядных отделениях — автографы-самописцы, световые и радиомаяки), которые, естественно, взорваться не могли. В результате лобового удара (суммарная скорость обеих АПЛ в момент столкновения — около 18 узлов) и последующих взрывов (их было два, а не один) на «Курске» была полностью разрушена носовая оконечность (примерно до ограждения выдвижных устройств), а британская ПЛ просто развалилась на части. Крупные обломки (фактически это были фрагменты корпуса массой до 1000 т) пробороздили по правому борту «Курска», разодрав ему легкий корпус, сорвав верхнюю крышку всплывающей спасательной камеры, повредив кормовой аварийно-сигнальный буй (он заполнился водой и поэтому не всплыл) и заклинив верхнюю крышку кормового аварийно-спасательного люка (именно это обстоятельство и обрекло личный состав кормовых отсеков на медленную гибель в течение последующих трех суток без всякой надежды на спасение). После этого и «Курск», и то, что осталось от британской АПЛ, двигались по инерции («Курск» пропахал по грунту около 150 м) и в итоге легли на дно на удалении около 300 м друг от друга. В момент взрывов с британской АПЛ автоматически всплыли 2 сигнальных радиобуя, которые около 10 минут передавали кодированный сигнал бедствия (после чего над местом катастрофы появились два натовских самолета «Орион»).

В течение 12-19 августа под прикрытием «спасательной операции» подводными аппаратами АСС ВМФ, атомной глубоководной станцией Управления спецгидронавтики ГРУ и водолазами-глубоководниками велись работы по обследованию «Курска» и извлечению из его 2-го и 3-го отсеков секретной аппаратуры (связь, шифроаппаратура, управление стрельбой и пр.) и документации. Но основные работы при этом велись на британской ПЛ, с которой также поднимались документы, аппаратура, а также одна или несколько ядерных боеголовок от «Томагавков». Только после завершения этих работ в район гибели были допущены англичане со своей LR-5. Последняя произвела одно погружение на свою лодку. Убедившись, что на дне лежит только груда металла, англичане временно покинули район.

В начале сентября с «Курска» силами АСС были подняты тела погибших из 9-го и, возможно, 3-го отсеков (Куроедов в прямом эфире проговорился, что «все 19 тел мы уже подняли»).

Теперь основной проблемой являлось захоронение реактора и оборудования 1-го контура британской АПЛ (контур был порван при катастрофе), а также подъем оставшихся и уцелевших при взрыве ядерных боеголовок (из 30 «Томагавков» 4-8 были в ядерном снаряжении и, естественно, не сдетонировали). Эту работу и производило американское (а вовсе не норвежское) судно-платформа «Regalia».

Попутно был вскрыт и 8-й отсек «Курска» (после катастрофы в нем сохранялась воздушная подушка, и проникнуть в него из 9-го отсека водолазы не могли).

В настоящее время трехмесячный срок автономности британской АПЛ подошел к концу, и вскоре мы услышим сообщение о гибели одной из лодок Флота Ее Величества где-нибудь в Южной Атлантике или в Индийском океане…»

К аналитической записке севастопольца я первым делом присовокупил технические характеристики «Трафалгара» — атомной подводной лодки ВМС Великобритании типа «SSN» («убийца кораблей»), предназначенной для уничтожения аваианесущих кораблей, подводных ракетоносцев и других ударных боевых единиц флотов противника.

Длина — 84,5 м (у «Курска» — 154 м).

Водоизмещение — 4800 тонн в надводном и 5300 тонн в подводном положении (у «Курска» соответственно — 14700 и 23860 тонн).

Скорость — 51 км/час (28 узлов) в надводном и 59 км/час (32 узла) в подводном положении (у «Курска» соответственно — 30 и 28 узлов).

Глубина погружения — до 300 м (у «Курска» — до 500 м).

Экипаж — 130 человек, из них 18 офицеров.

Бортовое вооружение — 5 торпедных аппаратов для стрельбы торпедами «Тайгерфиш» и «Спиарфиш», антикорабельные ракеты «Гарпун». Может нести ракеты «Томагавк» для ударов по суше.

Силовая установка — атомный реактор PWR компании «Роллс-Ройс» с зарядом в 220 кг урана.

С 1982 на вооружении ВМС Великобритании состоит 7 АПЛ типа «Трафалгар». Все они входят в состав 2-го дивизиона АПЛ с базой в Давенпорте. Обычно на боевом дежурстве одновременно находятся две подлодки типа «Трафалгар».

Далее я поставил аргументы, которые подтверждают предложенную версию:

1. Российские надводные корабли и подлодки Северного флота во время учений в Баренцевом море в августе 2000 года неоднократно фиксировали с помощью гидроакустической аппаратуры иностранные субмарины, которые идентифицировали как «натовские».

2. На АПЛ «Курск» действительно была разрушена носовая часть (1-й, 2-й и часть 3-го отсека), а вмятины и разрывы на резиновой обшивке легкого корпуса обнаружены именно с правой стороны.

3. Кормовой аварийно-сигнальный буй на «Курске» действительно оказался поврежденным. Как и аварийно-спасательный люк над 9-м отсеком.

4. Информация о «бело-зеленых» буях (именно такую расцветку имеют английские АПЛ) действительно просочилась в прессу.

5. Над местом катастрофы «Курска» действительно кружили разведывательные натовские (норвежские) самолеты «Орион», что публично признавало руководство Минобороны РФ и ВМФ РФ.

Вслед за этим (уже на соседней полосе разворота) я запланировал поставить фрагмент выступления главного конструктора ЦКБ «Рубин» Игоря Спасского, в котором он, в частности, оценивая итоги подводных работ на затонувшем «Курске», говорил следующее: «…Вполне возможно, что при столкновении с другой, меньшей лодкой, она смогла уйти. Но что с ней произошло: наверняка у неё деформировались балластные цистерны, рули, трубы торпедных аппаратов. В первые дни после аварии было зафиксировано магнитное поле от какого-то большого металлического предмета, лежавшего на дне. Потом оно исчезло… Сейчас изучается дно моря в районе катастрофы…» Касаясь состояния самой лодки, главный конструктор сказал: «Нас очень интересовал 2-й отсек. Вы знаете, что 1-й отсек отделился от второго, подобраться к нему очень сложно… Но норвежцы с помощью дистанционно управляемого робота подошли к переборке между первым и вторым отсеками. Переборки нет, её снесло, остались только некоторые конструкции. Ближе подойти нельзя: завалы труб, кабелей. Но осмотреть второй отсек удалось — там все рухнуло, верхней части нет. Люк всплывающей камеры закрыт… Мы пришли к выводу, что нам так и неизвестно, что было первопричиной аварии…»

Сюда же я присоединил информацию ИТАР-ТАСС о том, что сигналы «SOS» подавала чужая подлодка, возможно, именно та, что потопила нашу К-141:

«Спектральный анализ сигналов бедствия из района гибели АПЛ „Курск“ в Баренцевом море показал, что они принадлежали иностранной подводной лодке, заявил командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов. По его мнению, это косвенно подтверждает причины трагедии. Она, как считает адмирал, вызвана столкновением российской подлодки с иностранной субмариной. Гидроакустическим комплексом „Петра Великого“ были зафиксированы сигналы „SOS“, передаваемые механическим излучателем. „Эти сигналы принадлежали иностранной подводной лодке, которая, видимо, находилась неподалеку. На „Курске“ такого устройства нет“, — подчеркнул адмирал».

Пролистав свою записную книжку, я обнаружил там целый комплекс вопросов, подтверждающих правомерность версии об участии чужой подлодки в гибели нашего ракетоносца.

Так, например, ещё 22 августа некий высокопоставленный кремлевский чиновник сказал, что на грунте неподалеку от «Курска» обнаружена часть корпуса какой-то другой подлодки. И ещё уточнил — скорее всего, мол, британской. (Хотя, не исключено, что и американской.)

— Спрашивается: куда делась эта часть после «спасательных» работ?

Далее.

— Что было главной темой разговора Билла Клинтона с Владимиром Путиным буквально через несколько дней после гибели «Курска»?

— Чем объяснить неожиданный и «полусекретный» визит директора ЦРУ Джорджа Тенета в Москву 17 августа?

— Почему ни американцы, ни англичане не позволили российским специалистам осмотреть их лодки и снять тем самым подозрения в столкновении?

— Случайно ли, что платформу «Регалия» для проведения работ по подъему тел предоставила именно компания «Халлибертон», которую возглавляет бывший министр обороны США Дик Чейни? И только ли по причинам коммерческого характера эта компания согласилась выполнить работы за сумму, во много раз меньшую, чем та, которую запросили её конкуренты?..

Надо сказать, что тему столкновения «Курска» с «посторонним плавающим объектом» разрабатывали тогда почти все российские газеты, и оснований для большинства этих версий было и вправду предостаточно. По крайней мере, туман недомолвок, умолчаний и откровенного искажения информации, который напустили на эту катастрофу руководители Северного флота и ВМФ России, привел к тому, что, опираясь на просочившиеся в прессу результаты подводной съемки и впечатления побывавших на подлодке водолазов (а более всего — на свое собственное воображение), целые когорты всевозможных «независимых» расследователей начали с жаром доказывать на страницах центральной прессы, что нашу лодку погубило столкновение с:

а) отечественным сухогрузом;

б) миной времен Второй мировой войны;

в) иностранной субмариной;

г) НЛО;

д) гигантским морским драконом, нанесшим «Курску» мощный энергетический удар;

е) другими объектами.

При этом подавляющее число пишущих об этом склонялось к версии о столкновении именно с иностранной подводной лодкой. Так газета «Время» в статье «Последний таран» писала: «Согласно данным радиоразведки и акустического сканирования, в районе проведения учений Северного флота с 7 по 12 августа находились две АПЛ США. Одна из них класса „Лос-Анджелес“, другая, предположительно, класса „Си Вулф“. Также действовал корабль разведки ВМФ Норвегии „Марьята“, американский военный корабль электронной разведки „Лойал“ и до пяти разведывательных самолетов „Орион“. Сразу после катастрофы „Курска“ разведывательная активность указанных кораблей резко пошла на убыль, что является нехарактерным для действия ВМФ НАТО в подобных ситуациях, обычно старающихся в этих условиях собрать как можно более подробную информацию. Вместо этого корабли НАТО были спешно выведены из района учений и оттянуты к базам в Норвегии.

Лодка проекта «Лос-Анджелес» тоже довольно спешно была отозвана на норвежскую базу, где ей произвели полную замену экипажа. Место второй субмарины класса «Си Вулф» установить пока не удается. Фактические данные о ней отсутствуют с момента начала поисковой операции.

Расчеты показывают, что прочностные характеристики, а также конструкционные особенности некоторых типов АПЛ США допускают варианты, при которых в случае столкновения на встречных курсах при большом угле атаки к оси поражаемой лодки полученные при таких ударах повреждения не приводят к катастрофическим последствиям для таранившей АПЛ.

Лодки класса «Си Вулф» считаются более современными, чем «Лос-Анджелес». Их производство было развернуто в самый разгар «холодной войны», после окончания которой дорогостоящий проект был свернут. Все лодки этого класса, после того, как «выходили» свой ресурс, были переоборудованы в учебные тренажеры. Все, кроме одной. Лодка этого класса «SSN-23 USS» «Jimmy Carter» была модернизирована и передана силам НАТО. На «Картере» поставили новый ядерный реактор, за счет чего лодка стала более тихой и скрытной. Корпус был усилен керамикой и пластиком, что увеличило глубину погружения. Навигационное оборудование заменили более современным, ультразвуковым…»

Газета «Версия» писала, что «Курск» протаранила английская подводная лодка «Мемфис» типа «Лос-Анджелес», которая затем, получив во время столкновения повреждения своего корпуса, уползла в норвежский порт Хоконсверн на ремонт, где её и сфотографировали вездесущие журналисты. «Независимая газета» в своем приложении «Военное обозрение» сообщила уже о трех натовских подлодках, следивших за нашей К-141. «12 августа, — писала она, — рядом с „Курском“ находились АПЛ „Мемфис“ и „Толедо“ ВМС США, а также АПЛ „Сплендид“ ВМС Великобритании. Заявление некоторых экспертов из Великобритании о том, что АПЛ „Сплендид“ не была в Баренцевом море, так как, де, она была возвращена в базу общим приказом Первого морского лорда после аварии ядерного ректора на АПЛ „Тайерлесс“ (в июле), не выдерживает критики. Ибо в августе возвратили в базы только подлодки типа „Трафалгар“ (к этому типу относится и „Тайерлесс“), на которых и ранее бывали тяжелые аварии ядерных реакторов. А „Сплендид“ типа „Свифтшур“ давно проверены в эксплуатации и являются самыми надежными лодками в британском флоте…»

Видя, что версии начинают наслаиваться одна на другую и скоро уже никто не будет понимать, что вообще произошло в Баренцевом море и кто там кого потопил, а правительственная комиссия, обещавшая обнародовать свои выводы 8 ноября, не сделала этого, отложив разговор до подъема «Курска» в будущем году, я предложил Гусакову собрать в нашей редакции специалистов-экспертов и провести эдакий круглый стол, на котором будут проанализированы все самые основные версии гибели нашей лодки. Его эта идея вдохновила и мы составили список приглашенных. Свое согласие на участие в разговоре дали:

Адмирал Эдуард Дмитриевич БАЛТИН, 1936 года рождения, бывший командир дизельных и атомных подводных лодок, командир дивизии стратегических АПЛ, служивший в свое время первым заместителем командующего, а затем и командующим флотилией, первым заместителем командующего Тихоокеанским флотом, командующим Черноморским флотом. Пережил 5 подводных аварий, был председателем более 20 комиссий, расследовавших аварии и катастрофы АПЛ на флоте.

Капитан 1-го ранга запаса Виктор Николаевич РОЖКОВ, 1954 года рождения, первый командир АПЛ «Курск» (с 1993 по 1997 год), который принимал участие в строительстве этой подводной лодки и формировании её первого экипажа. Не раз попадал в аварийные ситуации.

Капитан 1-го ранга запаса Александр Яковлевич ЛЕСКОВ, 1939 года рождения, бывший командир подводной лодки. Во время выполнения боевой задачи в Норвежском море в 1967 году проявил героизм, ликвидируя пожар на борту подлодки. Награжден четырьмя правительственными наградами.

Контр-адмирал Илья Николаевич КОЗЛОВ, 1951 года рождения, бывший командир дивизии атомных подводных лодок на Тихоокеанском флоте. В свое время был командиром одной из первых АПЛ проекта 949 (аналог «Курска»), входил в состав Государственной комиссии по приемке этого проекта. За осуществление подводного арктического перехода удостоен звания Героя Советского Союза.

Капитан-лейтенант Владимир Васильевич ЛОГАЧЕВ, 1950 года рождения, водолаз-глубоководник. Принимал участие в спасательных операциях в Черном, Баренцевом, Белом и других морях. Общая длительность пребывания под водой составляет около 2-х тысяч часов. В 1972 году во время спасательной операции в Баренцевом море на глубине 80 метров его заклинило между корпусом дизельной подлодки и рулем. Больше часа ему пришлось бороться за жизнь в одиночку — помочь в этой ситуации ему не мог никто…

Разговор в редакции мы начали с разбора версии подрыва на мине времен Второй мировой войны.

Беседа закончилась фактически ничем, назвать конкретную причину аварии не решился ни один из участников, поэтому выводы пришлось делать нам с Гусаковым самим. Они получились следующими:

1. Версия о подрыве «Курска» на мине Второй мировой войны несостоятельна.

2. Столкновение подлодки с другим кораблем не исключается, но оно не могло вызвать детонацию торпедного боезапаса на «Курске».

3. Внутренний взрыв на лодке теоретически возможен, но вызвать сокрушительных разрушений на АПЛ он тоже не мог.

4. Удар «Курска» о грунт не мог быть причиной второго взрыва на лодке: торпеды от такого удара не детонируют, а все находившиеся на борту 24 ракеты остались целыми.

5. Официальные версии гибели «Курска» оставляют командованию АПЛ возможность для борьбы за спасение лодки, тогда как, по утверждению правительственной комиссии, командование К-141 погибло сразу.

6. Масштабы разрушений на «Курске» беспрецедентны. Причина, вызвавшая их, должна быть аналогичной. Не исключено, что против лодки было применено особо мощное оружие.

В качестве дополнения к сказанному мы поместили рядом также несколько выдержек из читательских писем. Так, например, бывший старпом подлодки проекта 641 из Гатчины писал нам:

М. Г. Абдулин из Оренбурга предлагал свою версию:

А бывший моряк Северного флота Алексей К. выдвигал такое объяснение случившегося:

— Слу-у-ушай! — ознакомившись через пару дней с материалами нашего «круглого стола», ужаснулась Ленка. — Как же можно говорить о каком-то сотрудничестве с этим НАТО, если они там такие сволочи? Ну какое они имели право залезать в район наших военных учений?

— А они теперь считают, что на все имеют право. Россия свою мощь утратила, а на остальных им и раньше было наплевать.

— Ну, блин, это на них настоящего мужика не было! Вот слезет с печки какой-нибудь наш проспавшийся Илья Муромец, да возьмет в руки свою булаву или дубину — вот тогда они сразу завопят о правах человека! А то, вишь, ты…

Я смотрел на её распалившееся в праведном возмущении личико, на сверкающие глаза и гневно сжимающиеся кулачки, и не мог понять, как я мог жить без неё раньше. С момента той нашей августовской встречи я, и сам не заметив, как, фактически совсем перестал бывать в своей квартире на 3-й Фрунзенской улице и полностью переселился к Ленке на Братиславскую, хотя отсюда мне и было несколько дальше добираться до центра. Я лежал на диване, смотрел на милый овал её щеки, и чуть ли не на физическом уровне чувствовал, как меня затопляет волна счастья. Наверное, надо было оформить наш брак по закону и обменять две наши однокомнатные квартиры на одну хорошую двухкомнатную, но Ленка и слушать не хотела о переезде в другой район до окончания учебного года — вот доведу, говорила, своих третьеклашек до конца учебного года, а потом…

Я же вообще не хотел ничего, что могло нарушить это неожиданно сошедшее на меня с небес благолепие. Фиг с ним, этим НАТО, лишь бы только вот так лежать на диване да смотреть на родное лицо. Ну, может, ещё накинуть одеяло на спину, а то что-то зябко…

Я понимал, что надо бы встать, раздеться и по нормальному лечь в постель, но почему-то вдруг не стало сил, в ушах появился какой-то рокочущий шум, и возникло такое ощущение, что голова моя качается на волнах, словно моряцкая бескозырка в прибое… Незаметно для себя, я то ли уснул, то ли провалился в какое-то беспамятство. И только поздно ночью, когда, закончив на кухне проверку своих нескончаемых тетрадей, Ленка вернулась в комнату и осторожно разбудила меня, чтобы подсунуть простыню, я стащил с себя штаны и рубаху и улегся в постель по-человечески. А утром проснулся весь разбитый, и понял, что подхватил где-то вирус очередного из гуляющих по столице гриппов. Да и как его было не подхватить, когда практически каждый день мне приходилось общаться с бесконечной прорвой народа? И это — не считая езды в метро и другом общественном транспорте…

Я позвонил в редакцию и получил у Гусакова разрешение три дня отлежаться в кровати.

Но болезнь отпускала труднее, чем мне этого хотелось, и вместо санкционированных трех дней я вынужден был пролежать в постели недели полторы. Первые три дня я с удовольствием валялся с утра до вечера на диване, смотрел телевизор, читал обнаружившийся в Ленкиной квартире однотомник поэта Бродского, а во второй половине дня, когда возвращалась из школы Ленка, принимал проводимый ею курс лечения. Укутанный в одеяло, я глотал всевозможные антибиотики, пил молоко с маслом, содой и медом, сосал аскорбиновую кислоту и полоскал горло какой-то ярко-желтой гадостью. Где-то уже на четвертый день я почувствовал, что сидеть дома мне становится не просто скучно, но в буквальном смысле слова невыносимо, я уже привык жить в том сумасшедшим ритме, которому подчиняла своих сотрудников наша газета, и хотел как можно скорее в него возвратиться. Однако вирус был довольно цепкий и труднопереносимый, повышения температуры при нем почти не наблюдалось, но все тело разламывала сильнейшая мышечная боль, кроме того, я ощущал постоянную слабость и головокружения, так что Ленка запретила мне даже и думать о работе.

И только на десятый день я почувствовал, что очухался настолько, что могу себе позволить рискнуть выбраться в редакцию.

— О! — неподдельно обрадовался Гусаков, увидев меня на пороге своего кабинета. — Слушай, ты просто как никогда более вовремя! Тут у нас вчера Исламову лишили аккредитации, и кому-то необходимо срочно вылететь на её место. Ты себя как чувствуешь? К командировке готов?

— Как говорится в одном рекламном ролике: «Ой! Ну надо, так надо». Когда отправляться?

— Сегодня у нас что? Десятое декабря? Во, блин, как время летит, уже и Новый год скоро… Давай, значит, завтра и вылетай, я сейчас распоряжусь, чтоб тебе выдали командировочные и заказали билет до Североморска. Машка сказала, что двенадцатого в Видяево состоится вручение наград родственникам погибших, так что надо поторопиться…

— Ну завтра, так завтра, — согласился я. — А за что Исламову-то турнули? Кому она там не угодила?

— Да считай, что всем! — махнул рукой Гусаков. — Командование Северного флота и раньше жаловалось, что она дезинформирует общественность своими статьями. А после её последних публикаций их терпение лопнуло… Да ты вон возьми почитай, ты же декабрьских номеров, наверное, ещё не видел?.. — и он бросил мне несколько номеров «Молодежки».

«На дне вокруг „Курска“ лежали руки и ноги», — гласил набранный белыми буквами на густо-черном фоне заголовок одной из статей, и далее шел записанный Исламовой рассказ научного сотрудника НИИ «Моргеофизика» Андрея Попова, принимавшего участие в обследовании потопленной К-141:

Другой её материал назывался «Военно-тупиковый роман» и касался материальной стороны жизни подводников в последние годы. «…Выдав Президенту справку о среднем денежном доходе офицеров флота в 6000 рублей, его, мягко говоря, обманули, — писала она. — Вот данные о соотношении денежного довольствия (ДД) офицеров с уровнем прожиточного минимума (ПМ) с учетом всех единовременных выплат на 1 декабря 2000 года: оклад лейтенанта, командира взвода равняется 1973 рубля, прожиточный минимум на семью из трех человек — 3252 рубля, таким образом соотношение ДД и ПМ составляет цифру — 0,61. Командир полка, полковник, с учетом его ДД — 4276 рублей и ПМ на семью из 4 человек в 4336 рублей это соотношение равняется 0,99. Жены служивых людей в основном не работают (откуда в военных городках возьмутся свободные рабочие места для „перелетных“ птиц?), поэтому сегодняшние офицеры Российской армии и их семьи в подавляющем большинстве живут за чертой бедности. Чтобы бедолаге с ружьем элементарно свести концы с концами, он вынужден попирать Закон о прохождении воинской службы, запрещающий ему заниматься другой работой, и где-нибудь подрабатывать. Сегодня работа охранниками, сторожами, грузчиками стала обычным явлением в офицерской среде. Подрабатывают даже слушатели академии Генерального штаба!

Об обещанном Президентом повышении денежного содержания с 1 декабря на 20 процентов военнослужащие не хотят даже говорить, так как оно ровным счетом ничего не решает. Тем более, что с 1 января все категории военных уже будут облагаться подоходным налогом. Компенсация, вопрос о которой все ещё находится в стадии решения, тоже вряд ли спасет военных от нищеты. Нужно повышение денежного содержания как минимум в 2 раза, чтобы оклад офицера хотя бы сравнялся с окладом уборщицы из Центробанка… Но и это не решит основных проблем нашей армии, в которой сегодня служит 93 тысячи 700 бесквартирных кадровых офицеров…»

Еще в одном номере был помещен небольшой материал Исламовой под названием «Недокомплект», в котором академик Михаил Иванович Руденко говорил ей:

— Да-а, — кивнул я, прочитав этот материал, — такие публикации руководству ВМФ, конечно, не должны были понравиться, ведь это делает виновными в гибели «Курска» не кого-нибудь, а именно их.

— Это ещё ничего матерьялец, а ты вон её интервью с Дыгало прочитай, там она на них уж совсем откровенно наезжает… — и он кивнул на лежащий передо мной номер газеты.

Машкино интервью с пресс-секретарем ВМФ Игорем Дыгало носило красноречивое название «Дно национальной безопасности» и имело подзаголовок: «Оттуда не поднимут никого». Начала она свой разговор с пресс-секретарем с рассказа о норвежском священнике Скауте, который был потрясен, узнав, что объявленные нашим руководством «погибшими в первые секунды взрыва» русские подводники оставались живыми ещё почти трое суток, и таким образом он молился за упокой души ещё живых моряков.

«— …Скажите, легко хоронить живых? — спрашивала она, откровенно ища скандала.

— Вы задаете вопрос, который предопределен вашим уже сложившимся убеждением. Меня больше всего в этой трагедии поразил момент, когда плачущей жене Колесникова журналисты совали в лицо микрофон. Грязный прием…

— Вы приводите для справки мерзость ещё большую? Но я обращаюсь не к родственникам — к вам. Такое ощущение, что нашей власти ребята были нужны только мертвыми. Путин дал президентское слово ПОДНЯТЬ ТЕЛА, а не СПАСТИ ЖИВЫХ… Говорят, о записке Колесникова стало известно лишь потому, что из-за нелетной погоды тела не смогли переправить в охраняемый спецслужбами патолого-анатомический центр в Североморске.

— Это ваше предположение. Я же думаю, что решение приняло мое командование, поскольку в записке ценная информация, и она войдет в число материалов следственной комиссии. В вопросе вы употребляете недопустимое лично для меня слово «говорят». Опять ссылки на какие-то источники. Не надо делать из погибших подводников разменную монету в политических спорах.

— То есть для вас эта записка всего лишь документ?

— Меня поразило, что человек, находящийся в таких условиях, смог найти в себе мужество написать эту записку.

— Этот человек носил такую же форму, что и вы… Совсем недавно вы мне вполне искренне говорили, что до последнего надежда была. И вот, они были живы до последнего. Но вы даже их «SOS» назвали «техническим шумом, похожим на Морзе».

— О том, какие звуки были слышны, каков их характер, скажет в выводах правительственная комиссия. В дни трагедии журналистам предоставляли информацию непосредственно из района спасательной операции. Именно она озвучивалась в прессе и на телевидении. Сейчас не время рассуждать и строить предположения по поводу того, что содержится в записке Колесникова. Во-первых, я не специалист, во-вторых, об этом смогут сказать только те лица, которые подробно исследовали эту записку, то есть эксперты.

— Вы боитесь сказать что-либо, не согласованное с вашим командованием?

— Это не страх. Мое убеждение — информация военного ведомства не терпит отсебятины. Военное ведомство должно иметь жесткое право предоставлять информацию только такого характера, который не навредит системе безопасности.

— Судя по вашим словам, мы не можем всеми нашими гидроакустическими средствами ВМФ супердержавы отличить технический шум от морзянки?

— Это не всегда отчетливо можно услышать. Вы представьте, люди находятся в прочном корпусе. Между ними и водой целое межкорпусное пространство и легкий корпус. Соответственно, стуки должны пробить всю эту толщу.

— Безнадежно, вы хотите сказать?

— Я, как противолодочник, занимался задачами поиска и обнаружения подлодок. Я выходил в море неоднократно. Бывает так — акустик докладывает: установлен контакт с подводной лодкой, а через час мы устанавливаем, что этот контакт ложный. Какие-то шумы.

— А иностранную подводную лодку наша хилая гидроакустика может обнаружить?

— Наша акустика далеко не хилая. Может.

— А на этих учениях кого-нибудь обнаружили?

— Любые учения, будь то Северного, Балтийского, Черноморского или Тихоокеанского флотов, всегда вызывают повышенный интерес военно-морских сил иностранных государств. Они наблюдают за ними. Это стало, по сути, негласной традицией.

— Негласная традиция — если они просто наблюдают, а не шныряют между кораблями «недружественной» державы, как «летучие голландцы».

— Этого мы не допускаем. Хотя… Не исключены разные ситуации: как они нас не могут обнаружить, так и мы их. А по поводу стуков… Сейчас нужно очень осторожно спорить, были ли это технические шумы или морзянка. Единственный истинный путь — правительственная комиссия, которую возглавляет вице-премьер.

— А вы доверяете комиссии Клебанова?

— Да, потому что в её ведении все материалы расследования.

— А почему в последнее время такое несогласие между Куроедовым и Клебановым в версиях? Главком придерживается версии столкновения, а Клебанов — взрыва на лодке, что практически подразумевает вину экипажа. Куроедов защищает честь мертвых подводников после того, как сам же их и похоронил?

— Здесь я не имею права оценивать. По моему мнению, правительственная комиссия своевременно информирует журналистов после каждого своего заседания. Выступления членов комиссии я комментировать не уполномочен. Что касается вины экипажа — это… не очень этично с вашей стороны. Экипаж «Курска» проверен в сложнейших условиях боевого патрулирования. По поводу того, кто похоронил экипаж, мое мнение такое — его с самого первого дня трагедии похоронили отдельные СМИ.

— Это не с моей, а со стороны Клебанова неэтично. И, извините, Генпрокуратуры. Она завела уголовное дело по статье, предусматривающей ответственность за нарушение технической безопасности.

— Это всегда делается, при любой аварии или катастрофе… Ну чего мы добьемся этим разговором с вами? Только замутим воду, которая начала вроде бы проясняться.

— Проясняться в каком смысле?

— Версии стали приобретать более реальные очертания. Комиссия постепенно сужает рамки этих версий по мере получения все новых и новых данных.

— Не вижу ясности. Очертания Клебанова или Куроедова? ВМФ настаивает на версии столкновения. Правительственная комиссия эту версию не поддерживает. А нам известна не версия, а безусловная правда: ребята БЫЛИ ЖИВЫ.

— Да. Есть заявление главкома в Видяево. Это заявление базируется на информации правительственной комиссии. Выступления членов правительственной комиссии я комментировать не буду, так как знаю очень мало.

— Вот одного не могу понять. Вы мне от имени всего командования говорили: мол, до последнего надеялись, что на «Курске» есть живые. А все действия так называемой спасательной операции БЫЛИ РАССЧИТАНЫ НА МЕРТВЫХ.

— Категорически нет. Были самые мрачные прогнозы и предположения, но если бы не было даже малейшей надежды, операция бы ТАК не проводилась.

— А КАК проводилась операция?

— Это вопрос вообще святой! Я считаю, что «Молодежная правда» не вправе оценивать эффективность операции.

— Я такой же представитель общества, как и вы. С той лишь разницей, что не выдаю «SOS» за технический шум. Хочу знать: с самого начала понимало ли ваше командование, что ребят они не смогут спасти своими силами?

— Отдельный представитель общественности не может оценивать эффективность спасательной операции. И плохое распознавание звуков в воде — это вопрос, который смогут прояснить только специалисты. Если же мы будем фантазировать и переводить ситуацию в оценочную плоскость, это самое глупое. Потому что правительственная комиссия все скажет. И потом… ни одна страна не стала бы сразу же обращаться за помощью к другим странам.

— Вы очень абстрактно говорите. Есть конкретная страна — Россия. И если нет никаких средств для спасения человеческой жизни, почему нельзя обратиться за помощью? Или власти плевать на 23 человека, которые БЫЛИ ЖИВЫ вопреки официальным данным?

— Первые дни спасательные работы были в высшей степени эффективны. Лежащая на грунте АПЛ «Курск» была найдена в кратчайшие сроки. Были использованы все имеющиеся в распоряжении ВМФ технические средства, в том числе и подводные аппараты. Факт наличия воды в шлюзовой камере спасательного люка не позволил состыковаться с лодкой ни нашим, ни иностранным аппаратам.

— Но ведь на учениях есть точный план маневрирования и местоположения кораблей. Можно постфактум рассекретить и предать гласности: что конкретно делали «Петр Великий» и «Курск», чем и по какой цели велась стрельба…

— План боевых учений очень секретен. Это вам не рыбацкие суда, это корабли с оружием. И по поводу иностранцев… Я уверен: даже если бы помощь была принята в первый день, понадобилось бы время для технических рассчетов с целью выяснить совместимость иностранных спасательных средств с устройствами нашей лодки. Нужно время, чтобы подготовиться, подойти… Об этом неоднократно заявляли члены правительственной комиссии.

— Да, как только норвежцы подошли, они тут же открыли один из люков… Ну да ладно.

— Мне жаль, но вы не хотите нас понять, наоборот, хотите выяснить степень нашей циничности. Меня до глубины души возмущает степень сухости и черствости ваших вопросов! У вас предвзятое отношение и стремление во что бы то ни стало расколоть флот на моряков и адмиралов, которые якобы не имеют морального права ими командовать. Ваш жизненный опыт очень маленький, вы не имеете права обвинять адмирала, который прошел сложный, зачастую рискованный путь от курсанта до офицера. Именно на адмиралах сегодня лежит тяжкий груз заботы о подчиненных.

— Адмиралы рискуют жизнью. А умирают моряки.

— По вашему вопросу видно, что вы далеки даже от представления о флотской службе. Вы не имеете никакого морального права, потому что… А вы готовы покаяться, когда правительственная комиссия примет свое решение, и сказать, что были не правы?

— В чем я не права?

— В том, что витаете в своих фантазиях, ссылаясь на непроверенные источники — прессу, телевидение… У вас есть на руках материалы расследования?

— Нет, естественно, более того, я не верю, что и общественности они будут предоставлены.

— Не все, конечно. Нужно ведь заботиться о национальной безопасности в первую очередь! А подводная лодка в любой стране — это секретный боевой корабль…

— Я думаю, Куроедову с самого начала было ясно, что лодку спасти нашими силами нельзя, что ребята при отношении к трагедии, как к гостайне, обречены.

— Если вы в этом уверены на сто процентов, то мы прекращаем наш разговор.

— Да, я уверена.

— Все. Бог вам судья».

На этом интервью заканчивалось и, отложив газету в сторону, я встал из-за стола.

— Ну что ж… На месте Куроедова я бы тоже лишил её аккредитации. Очень уж она беспринципно ведет себя с ними.

— На то она и Исламова… Сейчас из типографии принесут газету с её последней статьей, посмотришь дома. Впрочем, ты на неё не равняйся, делай материалы, как сам считаешь нужным.

Он позвонил в бухгалтерию, узнал, готовы ли для меня билеты и командировочные, и на этом мы распрощались. Получив минут через сорок деньги, билеты и командировочное удостоверение, я загрузил в дипломат диктофон, фотоаппарат и несколько блокнотов, прихватил только что доставленный номер свежей газеты и покинул редакцию. Прежде, чем возвратиться к Ленке для окончательных сборов в дорогу, я решил заехать на свою квартиру на 3-й Фрунзенской и забрать там кое-что из необходимых мне в предстоящей поездке вещей.

Выйдя из метро на станции «Фрунзенская», я прошелся пешком по Комсомольскому проспекту, благо, декабрь в этом году стоял настолько теплый, что я даже не сменил до сих пор свою шляпу на шапку, и минут через пятнадцать уже был у себя дома.

Такая любимая мною ещё до недавних пор квартира показалась мне почему-то сейчас неуютной и заброшенной. Я открыл форточку и напустил в комнату свежего воздуха, затем вскипятил себе на кухне кофе, пощелкал программами телевизора, полежал минут пять на диване, прислушиваясь к своим ощущениям, но чего-то все равно не хватало.

«Ленкиного присутствия, — догадался я, оглядывая квартиру и видя вокруг себя одни только свои вещи. — Ее голоса, запаха, халата на стуле, стопки школьных тетрадей на краю кухонного стола…»

Открыв шкаф, я отыскал там свой теплый тренировочный костюм и кое-что из других дорожных вещей и покинул квартиру. Не став входить в метро на станции «Фрунзенская», я отправился пешком прямо до «Парка культуры», чтобы уже оттуда, не делая лишней пересадки с Красносельской линии, сразу доехать по Кольцевой до станции метро «Курская» и, перейдя с неё на «Чкаловскую», добраться до «Братиславской».

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — обращаясь явно ко мне, произнесла, стоя возле ограды одного из самых красивых храмов Москвы — Николы в Хамовниках (в котором, по преданию, было впервые провозглашено об отлучении от Церкви писателя Льва Толстого), женщина в темном одеянии и опущенном до самых бровей платке. — Пожертвуйте на строительство церкви во имя иконы Божией Матери «Курская-Коренная». Сегодня как раз её праздник, — и она протянула мне небольшую бумажную иконку с отпечатанным типографским способом изображением Богородицы, на груди Которой был нарисован небольшой круг, из которого, как из иллюминатора подводной лодки, смотрел на меня молодой Иисус Христос.

— Как вы сказали она называется? — переспросил я. — «Курская»?

— Да, — кивнула послушница. — «Курская-Коренная».

Я наугад вытащил из кармана пару бумажных купюр и, сунув их в прорезь висящего у неё на груди ящика, взял из её рук тоненький прямоугольничек бумаги, который бережно вложил за обложку паспорта и спрятал в карман пальто. Потом дошел до станции «Парк культуры», доехал в переполненном вагоне до «Курской» и, перейдя на станцию «Чкаловская», сел в пустой вагон и развернул ещё пахнущую краской газету. «Капитан-лейтенант Рашид Аряпов раскрыл тайну гибели „Курска“. Именно поэтому его предсмертную записку скрывают от нас», — назывался последний материал Исламовой из Североморска.

«Вторая записка, поднятая с погибшего „Курска“, прошла мимо общественного сознания. Колесников — да, это была сенсация и одновременно ужас с подступающими к горлу рыданиями. Содержание же второй записки „замылили“. „В девятом отсеке двадцать три человека… — зачитывал по телевидению Клебанов. — Самочувствие плохое, поглотители СО отказали… Давление повышается, при выходе на поверхность не выдержим декомпрессии… Продержимся ещё не более суток“. Казалось, это копия Колесниковского текста. Автора записки не нашли.

Окольным путем, втеревшись в доверие к чиновникам Северного флота, мне удалось узнать, что автор второй записки — командир трюмной группы дивизиона капитан-лейтенант Рашид Аряпов, — писала Машка. — Записку Дмитрия Колесникова — целиком, без купюр! — дали прочитать его отцу Роману Дмитриевичу Колесникову. Записку Аряпова не дали читать НИКОМУ. Вдове Дмитрия «личный» кусочек текста передали ещё в ноябре. Вдову Рашида Аряпова водят за нос и поныне.

Мне доподлинно известно: Главная военная прокуратура ЗНАЕТ, кто написал вторую записку. И молчит. А это значит, что текст записки раскрывает главную тайну. Тайну гибели подлодки «Курск».

В начале ноября водолазы подняли из девятого отсека тело Рашида Аряпова. Халима не видела мужа и не была на похоронах — у татар беременным женщинам запрещается ходить на кладбище, а она была уже на шестом месяце…

Халима и Рашид познакомились в Узбекистане, в её и его родном поселке Лаши, что в Самаркандской области. Свадьбу играли 28 апреля 2000 года. Халима говорит, что ничего не помнит, была, как в полуобмороке. В тот самый день в Питерском ЗАГСе регистрировался лучший друг Рашида Аряпова Дима Колесников. До гибели «Курска» оставалось три с половиной месяца…

…Старенький видеомагнитофон, домашняя пленка. На пленке любительский фильм — люки, трапы, тесные коридоры. По трапам лезут и хохочут Рашид, Халима и Оля Колесникова. Дима Колесников — снимал, и поэтому его нет на пленке. «Это вот торпедный отсек, это те самые торпеды… Оля, облокотись на торпеду! Халима, что ты прячешься — иди тоже облокотись. Ой, какие у нас смелые девушки…»

Дима и Рашид в тот день привели своих жен знакомиться с их «Курском». «Это ядерный реактор, это пульт управления — здесь Рашид воюет…» Показывали девчонкам черные комбинезоны с надписью «Курск»-99: Средиземное море». «Дима, я потрясена, — сказала тогда мужу побледневшая Оля Колесникова. — У вас ТАКАЯ ответственная работа!» Халима ошарашено молчала. Она — уже была тогда беременная…

Позже я узнаю, что 12 (опять это число!) февраля 2001 года Халима родит сына, которого назовет Ильгиз. Говорят, что маленький Иль рождался с очень серьезным лицом. «Никогда такого не видела!» — ахнула акушерка, а завотделом, узнав, чей ребенок появился на свет, категорически запретила брать с Аряповой деньги за роды…

— Когда я первый раз услышала о второй записке, — говорит Халима, — я сразу поняла, что её написал Рашид. Ведь если в девятый отсек сбежались люди из шестого, седьмого, восьмого и девятого отсеков, то старшими по званию там оказались Колесников, Садиленко и мой муж. Они и должны были анализировать ситуацию…

9 ноября предчувствие Халимы получило официальное подтверждение. В видяевский Дом офицеров приехал отчитываться об операции заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Владимир Доброскоченко, который сказал:

«Как вам известно, подняли вторую записку». — Мы: «Что там?» — Он: «Все перешли в девятый отсек. Кислорода хватит на сутки. Чувствуем себя хуже». — И ещё какие-то технические подробности — я не поняла. Что ремней у них каких-то нет… Доброскоченко сказал, что записка написана на листке, вырванном из детектива. Что была завернута в полиэтилен и спрятана в одежде подводника. Мы спросили: «Известно ли, кто написал эту записку». И он так уверенно сказал: «Да, известно. Рашид Аряпов».

Халима подошла к вице-адмиралу: «Скажите, есть там личная информация?» — «Нет». — «А можно мне прочитать записку?» — «Обращайтесь в прокуратуру Северного флота». Было начало ноября, скользко, и беременная Халима в Североморск не поехала. А когда начала добиваться правды, военные чиновники стали её попросту «футболить».

«Записка не подписана, и сейчас с ней проводится экспертиза», — отвечали ей.

Халима была в недоумении. Почерководческая экспертиза? Так пусть дадут посмотреть на записку ей — она сразу опознает почерк Рашида… И вообще — зачем нужна эта экспертиза? Записку ведь нашли на теле её мужа. Не мог же кто-то написать её и сунуть в карман товарищу?»

Далее Исламова рассказывала о своем визите к следователю ГВП по особо важным делам майору юстиции Артуру Егиеву:

«— Работа над установлением автора второй записки продолжается, — сказал он. — Но ничего конкретного о том, как продолжается дело, я, к сожалению, сказать не могу. Есть тайна следствия, и я обязан её соблюдать.

— Если у вас есть догадки, что вторая записка принадлежит Рашиду Аряпову, то почему её не показали жене погибшего? Уж она-то его почерк хорошо знает.

— Я не могу ответить на этот вопрос. Обращайтесь официально к помощнику Главного военного прокурора по связям с прессой, может, он что и ответит. Но вряд ли он вам скажет больше того, что уже сказал генерал Шеин…

Генерал же майор юстиции Виктор Шеин, начальник управления ГВП РФ в одном из интервью по поводу второй записки, найденной водолазами на «Курске», заявил:

— В октябре-ноябре с борта крейсера подняты различные документы, в том числе и две записки, одна из которых написана капитан-лейтенантом Колесниковым, автор второй записки следствию пока неизвестен. Содержание второй записки не оглашается, что продиктовано тайной следствия».

Завершая свою статью, Машка ставила два вопроса и сама же на них отвечала:

1. Почему ради установления истины следователи не показывают вдове капитан-лейтенанта Аряпова записку её мужа?

По-видимому, во второй записке описывается ситуация на гибнущей лодке. Обнародование записки может напрочь отмести все прочие версии и остановиться на версии, которую правительственная комиссия считает наименее вероятной — ЧП в первом отсеке.

2. В каком отсеке была обнаружена вторая записка?

До сих пор нет точных сведений о том, удалось ли водолазам проникнуть в 7-й, 6-й, 5-й и другие отсеки. Однако задним числом мы все-таки узнали, что водолазы подняли бортовой журнал «и другую документацию», которые обычно находятся в командирском отсеке.»

После всего этого шел добавленный, по-видимому, Гусаковым вывод редакции:

«Мы изначально и упорно придерживались версии о том, что на лодке взорвалась сначала одна торпеда, а затем рванули еще, как минимум, пять. По некоторым данным, недавно эта версия о взрыве на борту лодки обрела „статус“ основной и у официальных лиц — это подтверждает и интервью вице-премьера Ильи Клебанова одной из иностранных газет. Дело за малым — обнародовать официальные выводы. Но они потянут за собой слишком много — и слишком для многих — неудобных вопросов. Не исключено, что именно поэтому мы никогда не узнаем тайну предсмертных записок моряков „Курска“. А значит, и тайну гибели непотопляемой подлодки…»

— Станция «Братиславская», — раздался над моей головой громкий голос динамика и, свернув газету, я встал с места и вышел на платформу.

…А на исходе следующего дня я уже был в Североморске.

— Значит, опять расстаемся? — потупилась перед моим выходом из дома Ленка.

— Ничего не поделаешь, — пожал я плечами. — Такая работа.

— Да, я понимаю. Просто…

— Ты что-то хотела сказать?

— Да, — кивнула она головой, пряча еле сдерживаемые за ресницами слезы. — А впрочем… Ладно. Узнаешь потом, как вернешься… Только постарайся хоть на этот раз не пропадать дольше, чем на полгода, — и, не сдержавшись, всхлипнула и уткнулась мне в грудь лицом.

— Ну вот, — растерялся я, чувствуя, как мне вдруг стремительно перехотелось куда бы то ни было ехать. — Ну… ну перестань, пожалуйста, а то я сейчас тоже раскисну. А мне надо быть в форме…

— Хорошо, — покачала она головой. — Я перестану. Только ты уж не исчезай надолго, а то я больше не выдержу.

— Договорились, — сказал я, целуя её на прощание, а минут пятнадцать спустя уже мчался в вагоне метро к началу своего нового этапа жизни и журналистской деятельности.

Впрочем, первый «командировочный» репортаж я написал ещё не вылетев из Москвы, в здании центрального аэровокзала, где, разговорившись со случайным соседом по залу ожидания, узнал, что он работает инженером одного из северодвинских заводов, на котором превращают в металлолом отходившие свой срок подлодки. Заметка называлась «140 субмарин распилят на части» и имела всего несколько строчек объема:

«До конца восьмидесятых годов Северодвинск вполне справедливо считался российский центром атомного судостроения. А вот сегодня его можно смело переименовать в центр утилизации. Строится здесь с каждым годом все меньше, а перерабатывается все больше. Нынче в этом северном городе на Белом море выстроилась целая очередь из списанных подводных лодок — 140 атомных субмарин уже „уволены“ со службы и подлежат утилизации. 109 из них принадлежит Северному флоту. Принято решение о выведении из боевого состава всех лодок первого и второго поколений».

Причем, эту заметульку я успел продиктовать в редакцию прямо с аэровокзального таксофона, а уже на следующий день, 12 декабря, оставив вещи в гостинице города Североморска, куда я добрался накануне вечером, я был вместе с другими журналистами и телевизионщиками в военном гарнизоне Видяево, где в зале местного Дома офицеров командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов по поручению президента России вручал награды родственникам погибших моряков атомохода «Курск».

«Весь экипаж подлодки, — писал я в своей корреспонденции с места проведения церемонии, — все 118 человек отмечены орденами Мужества, однако их пока получили близкие только 31 моряка, проживающие в Видяеве. Звезда Героя России вдове командира подлодки Ирине Лячиной будет вручена позднее лично президентом РФ Владимиром Путиным.

Не обошлось и без эксцессов. После вручения наград родственники некоторых из погибших моряков начали выражать негодование тем, что и по сей день не названы виновники трагедии и не оглашены причины, повлекшие катастрофу. Когда страсти достигли наивысшего предела и некоторых родственников стали выносить на носилках с сердечными приступами, командующий Северным флотом Попов демонстративно покинул зал».

Тем же вечером я возвратился в Североморск и, продиктовав по телефону информацию в корпункт нашего мурманского приложения (с тем, чтобы они напечатали её у себя и переслали факсом в Москву), лег отдыхать. На следующий день, едва я успел умыться над пожелтевшей от времени раковиной умывальника и натянуть на себя брюки и свитер, ко мне зашли познакомиться корреспонденты «Независимой газеты» и «Комсомолки», которые сказали, что в принципе меня сюда уже можно было и не посылать, потому что вчерашняя акция в видяевском Доме офицеров — это скорее всего последнее, имеющее отношение к «Курску», событие вплоть до его предстоящего подъема летом будущего года.

— Но, может, какие-нибудь пресс-конференции планируются, не слышали?

— Вряд ли, — махнул рукой корреспондент «Комсомолки». — В правительственной комиссии наметились разногласия по поводу причин случившегося, так что теперь каждая сторона начнет высказываться по отдельности, где-нибудь на страницах своих ведомственных изданий. Да вот, кстати, прочитай — главком ВМФ России Владимир Куроедов уже предъявил публичные претензии к конструкторам «Курска», — и он протянул мне свежий номер журнала «Морской сборник».

Из слов главнокомандующего ВМФ России следовало, что ему абсолютно непонятно, как это так получается, что «при нашем запасе прочности в 30 процентов, а у американцев 12 процентов, при подводных столкновениях гибнут именно наши лодки». Вывод из сказанного напрашивался сам собой: техническое несовершенство российского подводного флота как раз и явилось причиной катастрофы на К-141.

— А вы сами что по этому поводу думаете? — повернулся я к своим коллегам.

— Да как тебе сказать? — поднялся с места спецкор «Независимой газеты», вынимая из кармана бутылку спирта. — У тебя тут стаканы найдутся? Отлично… Ну так вот, я разговаривал на днях с ветеранами из числа офицеров-подводников, и среди них тоже укореняется версия о гибели «Курска» из-за технического несовершенства нашего подводного флота. Они вспоминают, что где-то в 1979-1981 годах под льдами Северного флота уже чуть не случилась катастрофа с одним из наших атомоходов аналогичной конструкции. Тогда, следуя на глубине 300 метров, подлодка вместо прямолинейного движения изменила курс с дифферентом на нос, то есть по направлению к морскому дну. Для экипажа самопроизвольное изменение курса происходило совершенно незаметно. Скорость составляла около 36 узлов (то есть примерно 65 километров в час). На такой скорости, говорят бывалые моряки, внутри подводного корабля все трясется и ревет, это только в художественных фильмах подводные лодки перемещаются с бесшумностью акул. Команда почувствовала что-то неладное лишь тогда, когда один из приборов корабельной автоматики при заваливании носа лодки на угол 45 градусов выдал электронную команду гребным винтам на «задний ход». К тому времени АПЛ ушла уже далеко за отметку предельного погружения в 400 метров. Выжить помогли тот самый трехкратный запас прочности да сравнительно большая глубина в этом районе океана, а если бы дно было ближе, то…

Он разлил спирт по стаканам, вынул откуда-то три холодные котлеты, хлеб и несколько сморщенных мандаринов.

— …Феномен электронного сбоя так и остался невыясненным, командование флота и по сей день хранит эту историю за семью печатями. Но если эта версия верна, то можно предположить, что «Курск» попал в аналогичную ситуацию, только ему не хватило глубины (она составляла всего 100 метров). И столкнулся он не с подводным кораблем, а с куда более прочным материалом — гранитным дном Баренцева моря. Последствия были точно такие же, что и по официальной версии: разгерметизация химических компонентов двигателя торпеды, находившейся в торпедном аппарате, пожар в первом отсеке и — через 2 минуты 15 секунд, при достижении температуры свыше 500 градусов на борту — взрыв основной части боезапаса.

Он поднял свой стакан, приглашая всех выпить.

Выдохнув воздух, я протолкнул в себя обжигающий горло и губы спирт и принялся торопливо заедать котлетой.

— А доказательства? — спросил я, чуть прожевав и отдышавшись. — Чем эта версия предпочтительнее всех остальных?

— Вероятность такой версии, — не спеша очищая мандаринку, пояснил представитель «Независимой», — подтверждается, в частности, той пеленой тумана, которой правительственная комиссия окутала результаты обследования 60 тонн фрагментов подводной лодки «Курск», которые были подняты со дна моря ещё более месяца назад. Даже студент-криминалист знает, что столкновение двух огромных металлических предметов можно выявить и предметно доказать в ходе не очень сложных лабораторных исследований. Причем следы столкновения могут рассказать о многом: о времени и силе удара, его направленности, и даже материале, из которого выполнен объект, нанесший ущерб. Правительственная же комиссия хранит гробовое молчание, не знакомя общественность даже с данными экспресс-анализов…

Он взял со стола бутылку и ещё раз наполнил стаканы.

— Со дня катастрофы прошло уже четыре месяца, а ясности в причинах аварии не больше, чем в первые дни. Российские власти упорствуют со своей официальной версией гибели подлодки от столкновения с иностранной субмариной, при этом они готовы ухватиться буквально за соломинку — ненароком кем-то брошенное слово. Хотя и располагают 60-тонной «доказательной базой». Рассчет на то, что интерес к катастрофе со временем пройдет, абсолютно неверен. Общественность не успокоится, пока ей не будут представлены соответствующие доказательства. А вот рассчет на то, что истинные причины трагедии будут оглашены, когда поменяются ныне действующие первые лица, имеющие отношение к трагедии, более правдоподобен. При таком подходе к делу и летом следующего года, когда планируется подъем на поверхность бренного корпуса «Курска» без первого отсека, самого нужного для выявления существа катастрофы, ясности в причинах будет не больше, чем сегодня.

Мы допили принесенную бутылку спирта и отправились обедать. По пути прихватили в одном из встретившихся магазинов ещё две бутылки водки, а поэтому, что мы ели и о чем говорили в столовой, я, честно говоря, не помню. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати. Тулуп мой валялся на полу у входа, ботинки были разбросаны по номеру, шапка лежала на столе среди стаканов.

Во рту стояла страшная сушь, и я понял, что, хочешь — не хочешь, а мне сейчас придется разлепить глаза и подняться. «Главное, это не пить воды, когда проснешься», — вспомнились мне наставления провожавшего меня до номера Вадима… Или Владимира? Ни фига, блин, не вспомнить, какая-то дыра в памяти…

Стараясь не делать резких движений головой, я тихонечко встал с кровати и дошел до стола. Там, между кусками недоеденного хлеба, стаканами и шапкой лежал маленький ярко-оранжевый мандарин и, жадно схватив его дрожащей рукой, я сорвал кожуру и, разломив на две половинки, по очереди затолкал их в рот и втянул в себя глотки оживляющего кисло-сладкого сока.

А утром ко мне опять заявились мои новые знакомцы и повели с собой опохмеляться. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати…

…Дня через четыре я понял, что вернусь домой законченным алкоголиком, и предпринял попытку вернуть себя к трезвой жизни. Коротко говоря, я — сбежал. Проснувшись рано утром и представив, как через какие-нибудь час-полтора распахнется дверь и на пороге появятся Вадим и Владимир, и надо будет опять вталкивать в себя этот опротивевший, обжигающий все нутро спирт, я поднялся с кровати, привел себя, насколько это было возможно, в человеческий вид, проверил, не потерял ли я за эти дни паспорт и деньги, а потом прихватил на всякий случай фотоаппарат и покинул гостиницу. Куда я сейчас пойду, я не думал, у меня не было какого-нибудь четкого плана на день, но оставаться в номере и пить было уже невыносимо.

Прослонявшись около часа по утреннему городу, я оказался на его окраине. За спиной досыпал свои утренние часы Североморск, в кармане тулупа грелись завернутые в бумагу бутерброды, которые я на всякий случай купил в одном из работающих всю ночь на каждом этаже гостиницы буфетов, а прямо передо мной лежала уходящая в сторону Видяева дорога — я помню, как нас везли по ней несколько дней назад автобусом на вручение наград. Перед самим гарнизоном было два кордона безопасности, но в стороне от дороги, за полосой безлюдной холодной тундры, чувствовалось, хоть мы и ехали туда и обратно по темноте, как бьются о скалы волны Баренцева моря. И сейчас мне вдруг нестерпимо захотелось попасть туда — не просто на береговую полосу, заваленную в районе города пустыми металлическими бочками из-под солярки и бензина, а именно на ту пустынную прибрежную кромку под скалами, где нет ни людей, ни шума машин, ни тем более никакого спирта, а есть только море, небо да ощущение холодного безмолвия…

За спиной послышался шум догоняющей меня машины и, оглянувшись, я увидел направляющуюся в сторону Видяева легковушку. Подняв руку, я помахал ею, прося водителя остановиться. Он спокойно притормозил рядом со мной, и распахнул дверцу.

— В Видяево?

— Не совсем… Я хочу выйти где-нибудь по дороге, поглядеть на море.

— А обратно как? — удивился он.

— Да как и сейчас. Кто-нибудь же да будет ехать мимо?

— Наверное…

Потихоньку мы разговорились. Хозяина машины, 43-летнего офицера-подводника, звали Александр Харламов, он был родом из Казахстана, но уже много лет служил здесь на базе в Видяево, занимая должность заместителя командира одной из флотилий.

— …Для нас это трагедия, — говорил он, вглядываясь в припорошенную снегом дорогу. — Мы же там все друг друга знаем. Я знаком со всеми офицерами, служившими на этой лодке. Провожал их, когда они выходили из базы.

— А с командиром «Курска» Лячиным — тоже были знакомы?

— Геннадия Петровича я знаю ещё с 70-х годов, как и его жену Ирину. Это один из самых больших профессионалов. Он начал службу, как и я, на обычной дизельной подлодке, так что у него есть опыт… У меня, кстати, тоже были аварии. Однажды в моей подлодке произошел пожар. Но не суметь всплыть — такого со мной никогда не случалось. Даже «Комсомолец» в 1989 году сумел всплыть, прежде чем мы его потеряли. Здесь же произошло что-то совсем непонятное…

Отъехав десятка полтора километров, он остановил машину и кивнул в сторону черневших неподалеку скал.

— Ну что, здесь, что ли?

— Да мне все равно… Можно и здесь.

Мы пожали на прощанье друг другу руки, и я вышел из нагретого салона автомобиля. День был достаточно теплым, ночью выпал тонкий слой чистого белого снега и, оставляя на нем неглубокие четкие следы, я пошел к притаившемуся за скалистыми утесами морю.

Взбираясь с уступа на уступ, с камня на камень, я неторопливо двигался вдоль лежащего внизу свинцово-темного моря в сторону заслоняющей собой весь береговой обзор скалистой глыбы. В голове от свежего морского ветра заметно просветлело, самочувствие мое улучшилось настолько, что появился даже аппетит, и я шел, жуя на ходу бутерброды, пока не оказался на вершине самой высокой точки. И застыл, забыв проглотить разжеванный во рту кусок бутерброда.

Прямо передо мной, в огражденной двумя скалистыми грядами бухточке, словно лежащая на узкой ладони моря черная эбонитовая колодка гигантского ножа с кнопкой выброса лезвия, по-дельфиньи поблескивая лоснящимся мокрым корпусом с возвышающейся над ним башней рубки, практически совсем рядом с берегом грозно покоилась среди волн 154-метровая громадина «Курска». Да-да-да, я не оговорился — за эти четыре месяца, что мы писали о трагедии с нашей подлодкой и печатали её фотографии, я настолько изучил её облик, что мог бы теперь, как говорится, узнать её и с закрытыми глазами. Я не обознался — это была именно она, та самая АПЛ К-141 «Курск» проекта 949-А класса «Антей» (натовская классификация «Оскар-II»), которая, по всем данным, должна была в эту самую минуту лежать грудой искореженного металла на дне Баренцева моря в 150 километрах отсюда…

Ничего не понимая, я начал осторожно спускаться вниз по уступам, чтобы, подойдя поближе к берегу, поточнее убедиться в том, что это не галлюцинация. Когда я был уже почти у самой воды, на поверхности лодки вдруг что-то громко лязгнуло и появилась чья-то фигура в черной шинели. Не зная, каким боком все это может мне обернуться, я на всякий случай метнулся в сторону и прижался грудью к большому темно-зеленому валуну, надежно заслонившему меня со стороны моря.

Почувствовав, как что-то твердое уперлось мне под ребро, я полез рукой за пазуху и вытащил оттуда фотоаппарат. «Вот это как нельзя кстати», — подумал я, поудобнее приноравливаясь к съемке, и в это мгновение что-то живое и тяжелое обрушилось на меня сверху, и я почувствовал, как мне грубо выкручивают за спину руки.

— Колесников! — долетел с палубы субмарины голос человека в черной шинели. — Что там у вас за возня на берегу?

— Папарацци поймали, товарищ командир! Пытался производить съемку объекта, сучонок!

— Ну и на фиг он вам сдался! Засветите ему пленку и давайте бегом на борт. Радисты только что перехватили информацию, что сейчас тут будет пролетать вертолет с комиссией. Надо срочно погружаться…

Я почувствовал, как кто-то пытается разжать мои пальцы, чтобы отнять фотоаппарат, и изо всей силы тряхнул телом и рванулся из рук навалившихся на меня налетчиков. Я даже успел ощутить, что мне удалось от них освободиться, но в это самое мгновение ноги мои подвернулись на скользких от мокрого снега камнях, я полетел лицом прямо на укрывавший меня ещё недавно темно-зеленый валун и со всего маху ударился левой частью лба об один из его выступов. Горячая острая боль обожгла мою голову и, не успев даже, кажется, вскрикнуть, я, как в бездонную темную бездну, провалился в черноту беспамятства…