"По черному следу" - читать интересную книгу автора (Павлов Сергей Иванович)9. ОтчуждениеНортон развернул элекар Берта на, берегу канала, включил водитель-автомат, нажал кнопку «обратного хода» и выпрыгнул через борт. Все вокруг было тошнотворно желтым: небо, кусты и деревья, трава и вода. Вдобавок небо отливало глянцем, и этот неравномерный призрачный блеск делал небо похожим на повисший над головой океан ананасового желе... Нортон продрался сквозь придорожные кусты. Его покачивало. Сквозь просветы между деревьями блестела ядовито-желтая вода. Он лег на траву и уставился в небо. Летом такого он еще не испытывал. В апреле дьявольская желтизна мучила каждые три-четыре дня, но потом вдруг прекратилась, и, помнится, он с надеждой подумал, что это уже навсегда. С таким же успехом он мет бы надеяться, что вслед за апрелем наступит февраль. Затылку мешало что-то колючее. Нортон сунул под голову руку, вынул засохшую ветку, отбросил в сторону. Безобидное движение вызвало тошнотворные колебания небесного глянца, и Нортон старался больше не двигаться. Желтое небо утомляло глаза, но он не позволил себе смешить веки – знал: будет хуже. Впрочем, и так было нехорошо. В какой-то неуловимый момент глянцевый блеск помутнел и рассыпался. Пошел сверкающий снег. Казалось, ветер принес откуда-то громадное облако рыбьей чешуи, разметал его наверху, а потом этот мусор стал падать на землю, сверкая под солнцем. Желтое небо сменил глубокий коричнево-йодистый фон, ничего, кроме «фона» и «снега», не было видно, и Нортон почувствовал себя совершенно беспомощным, как слепец. Он опустил усталые веки – теперь это уже не имело значения: «снегопад» продолжался. Уши заложило чем-то непробиваемо плотным, и он, цепенея от страшного подозрения, подумал, что внезапная глухота слишком похожа на... Нет! Только не это! Он готов вытерпеть все, что угодно, только бы на Земле его не нашло то, от чего он сбежал... Тишина звенела, странно покачиваясь, и постепенно он успокоился. Та тишина, которой он боялся, никогда не звенела. Та была абсолютно мертвой – мертвее представить себе невозможно. Да, все в порядке – сегодняшняя тишина звенит. Очень тонко, едва уловимо... И где-то в самой ее сердцевине словно бы часто-часто лопались липкие пузыри и торопливо шелестела пена. Разговорчивая такая пена, как шепоток безумца... Сверкающие снежинки-чешуйки мягко и липко лопались над головой, засоряя пространство серыми клочьями торопливого шелеста. Разной плотности смутные тени и коричнево-йодистые пятна... И как будто бы из всего этого кристаллизуется чье-то коричнево-бронзовое лицо – в перевернутом виде, наполовину скрытое тенями, наполовину освещенное колеблющимся пламенем... Не лицо, а скорее намек на него – громоздкое, диковинно-живописное сочетание теней и отсветов бронзы. Нельзя сказать, чтобы это смутно различимое лицо было придвинуто слишком близко, но почему-то хотелось хотя бы слегка от него отстраниться. Как и тогда, в прошлый раз... Он попытался связать в один узел все свои сиюминутные чувства – томило злое желание разобраться и в конце концов подавить в себе рецидив недоверия к вещественной зримости... нет, не то слово... – ощутимости? – да, ощутимости образа. Тем более что в необычном лице было нечто обычное и даже знакомое... Он сделал попытку сосредоточить внимание только на том, что ему показалось знакомым. Эдуард Йонге? Тэдди?.. Торопливый шелест-шепоток безумного эха достаточно внятно повторил его нетвердую мысль: – «Эдуард Йонге? Тэдди?..» Бронзовое лицо, кажется, дрогнуло. Нет, он не был в этом уверен. Но шелест-ответ, мгновенно распространенный ошалело качнувшимся эхом, плеснул в мозг резонансной волной: «Жан? Лорэ? Нет, ты не Жан... Кто ты, не улавливаю, не могу понять!..» Эхо было насыщено беспокойством. Тени и отсветы чуть переместились (диковинно подсвеченные куски бронзы словно бы ожили), и лишь теперь он догадался, чье это лицо. Оно отличалось своеобразием черт – смесь европейского с азиатским. Своеобразие было весьма привлекательным. Да что там – даме красивым. Среди ребят «Лунной радуги» Тимур Кизимов выделялся броской красотой... «Извини, Тимур, сперва я принял тебя за другого...» – нерешительно подумал он. Просто так подумал, на всяким случай И вздрогнул, захлестнутый новой волной ответного резонанса. «Нортон?.. Вот сюрприз! Не ожидал... Но, как говорят начинающие поэты, рад эфирному свиданию с тобой». "Я тоже. Вверх ногами, правда... Вздор какой-то... «Отчего же вздор? Ведь мы с тобой антиподы. Лорэ, к примеру, у меня всегда на боку...» «Я не о том. Все это вздор вообще... Болезненные судороги мозговых извилин». «Молодец. Очень толково все объяснил... У тебя, вероятно, это впервые? Не готов поверить в эфирную встречу?» «Не знаю, Тим. Но это не впервые. Два раза был Йонге Желтизна... несколько раз. Тэдди – два раза». «Хорошо видел? Ясно?» «Это мощно назвать словом „вижу“?.. Тогда нет. Как тебя». «Вот чудак! Откуда мне знать, как ты видишь меня!.. Тебя, например, я вижу скверно. Узнал скорее интуитивно, чем визуально... Так что у тебя с Эдуардом?» «Да ничего... Мне кажется, Тэдди был взбешен. Ругался. По крайней мере, я это так ощутил». «Ругался? Йонге? Невероятно... А ты?» «Я молчал. То есть... ну... сам понимаешь». «Диалог, значит, не состоялся... А знаешь, мой милый... ты и Йонге – два чудака! Ведь это же превосходная дальняя связью!» «Мне и Йонге связь не нужна». «Да? Ну прости... Я и забыл, что вы друг с другом не очень-то ладили. Еще тогда я не мог понять почему. Правда, ходила какая-то сплетня, будто бы ты оставил Йонге в хвосте своей внезапной женитьбой...» «Мы ладили, Тим. Только нам никакая связь между собой не нужна. В сфере моего воображения ему просто нечего делать. Так же как мне... в его...» «Ладно, Дэв, с тобой все ясно. И меня ты, конечно, считаешь продуктом собственного воображения...» «Но хотелось бы, Тим, чтобы это была действительно честная „дальняя связь“...» «Кстати, Лорэ тоже не верил и недавно приехал ко мне на Памир выяснить отношения лично». «Поверил?» «Думаю, да. Ты бы видел, как он на меня посмотрел, когда я, словно бы мимоходом, обронил кое-какие фрагменты наших „эфирных бесед“!.. Впрочем, есть к другие способы перепроверки. Скажем, по почте. О, придумал! Я отправлю тебе карточку-квитанцию, которая удостоверит факт сверхдальней церебролюбительской связи. И знаешь, что на ней нарисую? С одной стороны, рукопожатие континентов, с другой – систему Урана. Но в образе Оберончика там будет этакий плешивый череп с дыркой на лысине я с двумя косточками крест-накрест...» «Заткнись!» «Это ты мне или своему воображению?» «Заткнись, говорю!..» «Кстати, Дэв, как будет в нашем случае правильнее: говорю или чувствую?» «Правильнее будет: думаю, мыслю». «Умница. Вот и давай, мыслитель, посоветуемся, как нам дальше жить...» «Повеселее ничего придумать не мог?» «Ах ты, телячий хвост! Повеселее!.. Не развеселит ли тебя новость, что Управление космической безопасности очень интересуется старыми оберонцами?» «Да? Я так и думал... Все утро я только об этом и думаю». «Понятно...» «Что понятно?» «Ну прежде всего то, что наши мозговые извилины неплохо настроены в унисон. Отсюда и связь... Ладно, дело в другом. Суть дела, видишь ли, в том, что нас на Земле всего четверо, но каждый ив этой четверки предпочитает мыслить, упрятав голову в песок...» «Погоди, погоди!.. Сдается мне, ты абсолютно убежден, что все четверо... одинаково...» «Нет, ты не просто мыслитель, Дэв, ты выдающийся мастер этого дела!.. Впрочем, каждый из нас, по-видимому, воображал себе, что именно он самый феноменальный урод на планете. И каждый страдал в одиночку. Мыслители...» «Предлагаешь страдать коллективно?» «Я предлагаю что-то решить. Ведь так продолжаться дальше не может. Хотя бы по той весьма заурядной причине, что наше уродство уже не секрет для космической безопасности». «А что они, собственно, знают?» «По крайней мере, им известно даже то, чего не было известно до недавнего времени мне». «Ты мог бы выразиться яснее?» «Видишь ли, каждый из нас знает все о себе и ничего об остальных. Функционеры из космической безопасности знают хотя и не все, но понемногу о каждом. О тебе, правда, речь пока не идет. Но стоит ли рассчитывать на то, что там работают дураки?» «Нет, не стоит...» «Я тоже так думаю. Не сегодня завтра и тебя зацепят. Просто так тебе не отсидеться в твоей коровьей крепости. Вместо того чтобы сообща обдумать свое положение, мы ломаем друг перед другом комедию. Вот ко мне приехал Лорэ... О чем, ты думаешь, мы говорили? О погоде. Об эволюции климата Средней Азии и Средиземноморья. И если не считать моего ответа на его вопрос, почему я до сих пор не женат, никакой новой информацией обо мне он не обзавелся. Я понимал, что его привело на Памир, но сам он не сказал мне об этом ни слова. Зато я очень подробно узнал, как менялся климат на Адриатике в период между палеогеном и антропогеном... А о том, что этот адриатический климатолог способен демонстрировать перед публикой великолепные образцы „черных следов“, я узнаю в Управлении космической безопасности. Кстати, Дэв, как с „черным следом“ дела обстоят у тебя?» «Может, сначала ты объяснишь мне, что это такое?» «Именно это я и имел в виду, когда напомнил, что мы обожаем ломать друг перед другом комедию. Но ты не смущайся и продолжай. Положение обязывает». «А знаешь, мой дорогой, в чем разница между нами? Между парочкой „я и Лорэ“ и парочкой „ты и Йонге“?» «Впервые ты заговорил со мной поучающим тоном...» «Разница в том, что Йонге и ты еще не женаты, а я и Лорэ, как нарочно, до сих пор еще в состоянии брака». «Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что вам искать выход труднее, чем нам?..» «Ты очень правильно понимаешь. Для неженатого ты просто невероятно смекалист и проницателен... Ну что ж, пусть удача сопутствует тебе в поисках выхода». «Спасибо. Но с тех пор как мы оказались перед входом в зону СК, куда нас прижали, я утратил веру в удачу. Мы стоим у самых ворот и смотрим на них такими глазами, как будто эти ворота не имеют к нам никакого касательства. „Вы случайно но знаете, для кого приготовлена эта новая зона спецкарантина?“ Слушай, Дэвид, ты притворяешься или действительно не понимаешь, что новая зона приготовлена для тебя?». «Говорят, поэтами рождаются, а ораторами делаются. Ты счастливый человек, Тим. И поэтом родился, и оратором сделался...» «Шизофреником я скоро сделаюсь. И немалая заслуга в этом будет твоя и Лорэ. Эх, знать бы все это заранее!.. Я долго еще флиртовал бы с мадам Внеземелье». «Как это делает наш упрямый и самоотверженный Золтан Симич»? «Золтан... Золтан уже ничего не делает...» «Шутишь?..» «Вчера сообщил мне один мой друг... из УОКСа. И ситуация-то, в общем, была как будто нехитрая... Трехместная коробочка пошла на вынужденную к Горячих Скалах... ну выручали ее и нарвались на кольцевую могилу. В тех местах это раз плюнуть...» «Понятно... И сколько?» «Двое. Золтан и его напарник». «Я-да... Тело Золтана удалось найти?» «Там не находят, Дэв. Когда проваливается этакий серповидный участок метров пятьсот шириной, там ничего не... Кроме лавы, естественно, и перегретых газов, паров. Кислотных, серных, ртутных, рутениевых... всяких. Взрывы бухают. Видимость – ноль... Одним словом, каша. И никакими локаторами...» «Знаю, Тим. Даже знаю, что и тебе довелось этого блюда отведать. Но ведь ты как-то выкрутился?..» «Мне повезло – моим напарником был Йонге. Вот вдвоем мы и выкрутились... Совершенно нелепое происшествие. Едва мы вывели из опасной зоны группу афродитологов, у одного из них лопнуло что-то в системе воздушного обеспечения. Из атмосферы, видимо, кое-что просочилось в скафандр, и парень так отравился, что стал способен на мелкие чудеса. Схватил ни с того ни с сего камнерез и пропорол багажный отсек дисколета... Ну пришлось побегать за ним, и он затащил нас в „кольцо“. А там уже все шевелилось... Еле поймали! Хорошо Эдуард догадался треснуть его по затылку. Да так треснул, что бедняга только на базе очнулся. Потом медикологи говорили, что потеря сознания я спасла его. А вот как нам вообще удалось уйти оттуда живыми, этого ни один медиколог тебе не расскажет. Золтану не удалось... И сегодня я не в состоянии избавиться от мерзостного ощущения. В том смысле, что не следовало торопиться в отставку. В конце концов будь я напарником Золтана, все сложилось бы по-другому...» «Это тебе только кажется. Бьешь копытом о землю, забыв, что уже не рысак. Тоскуешь... А ведь, по сути дела, само Внеземелье перечеркнуло твою служебную визу на выход в Пространство. Чего же ты мечешься там, у себя на Памире, как метался некогда между „Меркьюри рэйнджерс“ и „Утренней звездой“? Не потому ли, что, получив нокаут от Внеземелья, ты еще не нашел в себе мужества это признать?» «А вот мое мужество, Дэвид, лично тебя ни с какой стороны не касается». "Правильно. Потому и не спрашиваю тебя, отчета это ты так поспешно удрал из Дальнего Внеземелья. И вовсе не любопытствую, много ли экранов ты перебил. Хотя бы, скажем, только на «Голубой пантере». «Чего ты от меня хочешь?!» «Не волнуйся, мой милый, в твоем возрасте вредно. В нашем возрасте было бы лучше, конечно, беседовать о погоде. Однако, насколько я понял, во-первых, в тебе эта тема не вызывает ответного энтузиазма. А во-вторых... Ты так темпераментно призывал к откровенности, что рассчитывать на апатию собеседника тебе уже не приходится. Чем больший камень бросаешь в болото, тем меньше шансов уберечься от брызг». «Мораль? Не бросай камень в болото, если там сидит Нортон?» «Кто-то минуту назад меня информировал, что Нортон в болоте не одинок. А знаешь... мне начинает правиться эта странная „дальняя связь“. Похоже на то, как если бы нас посадили друг перед другом на стулья, не забыв привязать одинаково прочными ремнями желтого цвета. Хочешь не хочешь – надо беседовать...» «А... входишь во вкус. Насчет ремней это ты верно заметил. Пока нас ремни держат в узде, можно плевать друг другу в лицо без риска, что собеседник поднимется и уйдет, хлопнув дверью?» «Ищешь ссоры?» «Нет. Просто хочу, чтобы ты наконец изложил мне свою точку зрения. Глупо ссориться сидя в одном болоте». «Это, пожалуй, самое умное из того, что я от тебя сегодня услышал». «Да? А что от тебя сегодня услышал я? Томный призыв к сохранению нашего причудливого статус-кво? Давайте, дескать, ребята, втянем конечности в панцирь, и дело с концом... Я уже не говорю о том, что это вообще никакое не решение нашей проблемы, но панцирь... покажи-ка мне его! У тебя у самого есть этот панцирь? Или ты, унаследовав вязкую англосаксонскую традиционность, инстинктивно считаешь панцирем собственный дом?!» «Ну а в тебе, я вижу, бурлит неугомонная пылкость Востока. Панцирь – это прежде всего наше самообладание. Пора бы тебе отличать свойства десантника... бывшего, правда... от свойств черепахи». «А тебе зону СК, будущую, правда, от безмятежного существования глубокоуважаемого ветерана». «Стоит ли так прямолинейно, Тимур?.. Какая, собственно, надобность им изолировать нас?» «Найдут. Если мы сами откажемся от обсуждения этой надобности». «А, вот как! Ну, давай покопайся в нашем болоте, поищи аргументы для причин изоляции. Начинай», «Безопасность общества – высший закон». «Этот твой аргумент основан на доводе, который сам еще требует доказательства. Ты опасен для общества?» «Я?.. Что за чепуха! Нисколько». «И я неопасен. Я опасен для состояния нервной системы своей жены, но не для общества в целом. А это другое дело. Жена – самостоятельный человек и может в любой момент свободно уйти... Я не думаю, что у Лорэ и Йонге в этом смысле все обстоит по-иному». «Но так думаем только мы – четыре жалкие единицы всего земного сообщества...» «К счастью, не только мы. Нам выданы бессрочные пропуска на планету Земля и копни актов обязательного медосмотра для бывших работников Внеземелья. В сумме, Тим, это серьезный юридический документ. И чтобы упрятать нас в зону СК, обществу потребуется ни много ни мало – кардинально пересмотреть соответствующие законы Мировой Конституции. Это не просто...» «Но возможно». «А на каком основании? Мы ведь не заразные, как „резиновые паралитики“, и не чокнутые, как „синие люди“. За десять лет мы никого не заразили и никому не причинили ни малейшего вреда. Напротив, были полезны для общества. Десять лет, по-моему, вполне достаточный срок гарантии. Хотя бы просто для того, чтобы нас оставили в покое». «А по-моему, Дэв, ты упускаешь из виду одно принципиально важное обстоятельство. Мировая Конституция как регулятор общественных правоотношений существует исключительно для людей. О нелюдях там не сказано ни единого слова. Как быть?» «На этот вопрос я отвечу не раньше, чем будет доказано, что я действительно нелюдь». «Ну а если... За доказательствами далеко ходить не придется. Наши биоэнергетические параметры временами чудовищно отличаются от тех же параметров нормальных людей. Разве этого не достаточно для юридической аттестации понятия „нелюдь“? И чего в таком случае стоит вся твоя казуистика?» «А твоя? „Чудовищно“ – сильное, конечно, слово, но это еще не критерий. Грамотная аттестация понятия – дело сложное, тонкое и трудоемкое». «Что ж, применят критерии посолиднее». «Но их пока нет. И вопреки твоему убеждению, Тим, за ними придется ходить далеко. А главное – долго». «Я думаю, дождемся. Мы очень медленно стареем, Дэв. Внешне мы выглядим почти точно так, как десять лет назад. Никто не верит, что мне сорок шесть. Люди уже начинают обращать на это внимание». «А мне каково? Жена на три года моложе меня, а выглядит старше. Кое-кто уже начинает себе позволять неуместные, шутки по этому поводу». «Долгожители... Будь оно проклято! И если бы не мальчишки, которых у меня две сотни... Устал я, Дэв. Странно как-то устал. Хотелось бы знать, сколько мне там отпущено... щедрой рукой Внеземелья». «Может быть, много, Тим. А может быть, и с воробьиный нос. Так что не суетись. В отличие от нормальных людей мы ничего не ведаем ни о будущей жизни своей, ни о будущем своем конце. Вот это, видимо, серьезный критерий для аттестации понятия „нелюдь“... Вполне может случиться, что завтра мы протянем ноги из-за какой-нибудь ерунды. Скажем, во время магнитной бури. Или от слишком холодной воды...» «Или от жгучего любопытства своих соплеменников. Н-да... Хорошо угадать бы ровно в тот день, когда юридически мне запретят называть себя человеком». «Если так, жить тебе долго. Потому что, когда наконец нас раскроют, мы войдем в полосу чертовой уймы юридических казусов. Правоведы будут здесь разбираться сто лет... И знаешь, чем это может закончиться, Тим? Парадоксальным на первый взгляд и очень для нас любопытным определением!..» «Оставят за нами Права Человека, признав, что мы безопасны для общества?» «Мало того! Признают, что общество опасно для нас!.. Ведь если отбросить предвзятость, то, по сути дела, так оно и есть!» «Ах, черт побери! Да не все ли равно, как нам будет предложено выйти вон из рядов человечества – шагом назад или шагом впереди! Кто мы такие без общества? Вне его? Нули. Экскременты Дальнего Внеземелья...» «Ну хорошо... Впрочем, хорошего мало. Каковы твои намерения?» «Еще не знаю. Вся беда в том, что ж ничего еще не знаю... Одно бесспорно: жить так дальше нельзя. Я уже ощущаю потребность сделать попытку установить с обществом обоюдочестный контакт. Я плохо себе представляю, когда и с чего тут можно начать, но я подумаю... и попытаюсь». «Попытайся. Тебя грызет ностальгия определенного рода... Полагаешь, меня она не грызет? Но между нами та разница, что ты питаешь надежду как-то избавиться от нее, а я – нет. Я вижу: тут уже ничего не поделать.. Согласно каким-то законам развития общество периодически плавится, как металл, и в переплавке, естественно, отторгается шлак. Тимур, хочешь ты того или нет, но мы с тобой отработанный шлак нашего общества. Слово „тимур“ на языке одной из ветвей твоих предков, кажется, означает „железо“? Теперь твое имя звучит как насмешка...» «Оставь мое имя в покое. Моя надежда – это все-таки надежда. А что остается тебе?» «Я буду противиться ненужным, на мой взгляд, контактам. Независимо от того, какие общественные институты попытаются мне их навязать. Не хочу... Не верю в обоюдочестный контакт. Он просто не может быть обоюдочестным. Несложно представить себе, до какой степени здесь неравно соотношение интересов... К сожалению». «Я хотел бы надеяться, что абсолютное тождество нравственных качеств нашей четверки и общества в целом не исключает возможности компромисса». «Компромисс? То есть расскажешь о мелочах типа церебролюбительской связи, электромигрени и „черных следов“, утаив остальное? И при этом отчаянно попытаешься убедить сограждан планеты, что твоя откровенность по поводу неприятностей Дальнего Внеземелья в принципе бесполезна для общества, но была бы очень вредна для тебя самого? Полагаешь, это твое заявление даст тебе право остаться в рядах человечества? Черта с два, как сказал бы один мой приятель. И в конце концов, соблюдая свои интересы, общество непременно вернет тебя в Дальнее Внеземелье и вновь заставит барахтаться в жуткой трясине того состояния, выбраться из которого тебе в свое время стояло... сам знаешь чего. И когда ты там превратишься в объект бесконечных, неимоверно болезненных для тебя я, как потом выяснятся, бессмысленных, никому не нужных экспериментов...» «Поймешь наконец, что условия для обоюдочестных контактов самой природой нашего гнусного положения просто не предусмотрены. Тот редкостный случай, когда смирение равносильно сопротивлению». «Ты думаешь, я не ломал над этим голову дни и ночи? Однако альтернативы не вижу.». "Как там записана твоя вилла в адресной книге Копсфорта? Вилла «Эдвенчер»? [приключение (англ.)] «Да. Ну и что?» "Ничего... Назовите ее: вилла «Элиэнейшн». [отчуждение (англ.)] Нортон опоздал к завтраку на полтора часа. Он кивнул, здороваясь с Фрэнком, я ничего ему не сказал. Извинялся перед Сильвией за опоздание и сказал ей, что она сегодня выглядит великолепно. Ушел в душевую, быстро вымылся, переоделся. Сел к столу. За столом говорили мало, и почти весь завтрак прошел в молчании. Нортон похвалил еду, заметив, что на этот раз Сильвия превзошла сама себя. Ел он по своему обыкновению размеренно, как автомат, и по отсутствующему выражению его лица невозможно было понять, что же он при этом чувствует на самом деле. От него разило холодноватым запахом одеколона. «Антарктида»?" – подумал Фрэнк. Надо было что-то говорить, и он спросил о программе Большого родео. Нортон ничего об этом не знал. Видимо, пытаясь поддержать разговор, Сильвия спросила брата, на чем он приехал. – На элекаре, – ответил Фрэнк. – Тогда откуда у тебя мопед? – Я бросил свой элекар на станции техобслуживания. Была очередь на подзарядку, ждать не хотелось. Прокатный парк элекаров пуст – мне объяснили это большим притоком туристов я предложили взять хотя бы два колеса... Передай мне, пожалуйста, перец. Благодарю... Конечно, смешно гарцевать на мопеде в этом костюме, однако иного выхода не было. – Ты можешь взять мою машину. Она, правда, женской модели... – Сильвия посмотрела на мужа. – Дэв, а что случилось с твоим элекаром? Нортон промокнул губы салфеткой. Ответил: – Надоел он мне. Заведу, пожалуй, другой. Джэга ты покормила? – Ну разумеется. Почему не видно нигде Голиафа? – Я оставил его там... у Берта. – Оставил обнюхивать поломанный элекар? – Берт жаловался, что ему на дежурстве тоскливо. Места себе не наводит от злости. Такому страстному болельщику, как Берт, наблюдать родео только на экране... Да, его можно понять. – Да, – ровным голосом сказала Сильвия. – Его понять можно. Фрэнк и Нортон одновременно взглянули друг другу в глаза. Фрэнк перевел взгляд на сестру. Она сыпала, сыпала, сыпала перец себе в тарелку. Фрэнк опустил глаза. В голову ударила волна слепящего бешенства, я несколько секунд он ничего не видел. Первым желанием было швырнуть нож я вилку на стол, подняться, уйти. «Да, Полинг, – сказал шеф, – в таком состоянии вам лучше встать я уйти». – «Не доводите дело до крайностей, – посоветовал Никольский. – Вам действительно... гм... лучше встать и спокойно уйти». Фрэнк медленно отодвинул тарелку. Машинально взял «фафлик» и с хрустом откусил половину. Пожевав, Нортон крутил в руках салфетку и смотрел на него. Кое-как покончив с завтраком, Фрэнк надел шляпу и побрел в парк. Надо было взять себя в руки, привести в порядок эмоции. Нортон что-то учуял... Ну разумеется. Ведь этот монстр по какому-то там живозапаху ощущает человеческую к нему неприязнь. Фрэнк постоял у вольера, глядя сквозь прутья решетки на кугуара. Джэг спал под навесом, вытянув лапы. Умаялся за ночь, бедняга. Живая игрушка для этого дьявола... Мимо прошел Нортон в купальном халате. – Остановись, Дэвид. Нортон остановился. Бросил через плечо: – Ну?.. – Нам необходимо поговорить. – О чем? – О чем получится. Но хотелось бы – о смысле жизни. – Модная тема... Что ж, начинай. – Не здесь. Не нужно, чтобы это видела Сильвия. – Хорошо. Тогда через час. Встретимся в моем кабинете. Нортон ушел. Фрэнк поднялся на верхнюю террасу дома, посмотрел на едва видимую за кронами деревьев верхушку башни телевизионного ретранслятора. Сзади прошелестел подъемник. Голос Сильвии: – Беби, та обратил внимание, как расцвела наша красавица? Фрэнк взглянул на синюю розу. Спросил: – Ты давно никуда не ездила, мом. Хотелось бы тебе побывать... скажем, в Австралии? – Да? А почему тебе пришла в голову мысль именно об Австралии? – Недавно оттуда вернулся один мой приятель. Австралия произвела на него сильное впечатление Он просто в восторге... Сильвия задумчиво ощупывала розовый куст. – Мне одно непонятно, – сказала она. – Если Давиду и тебе зачем-то нужно отправить меня куда-нибудь подальше, то почему не пришла вам в голову мысль об Антарктиде? – При чем здесь Дэвид? – удивился Фрэнк. – То есть... я хочу сказать... – Не надо, беби, я понимаю, что ты хочешь сказать А Дэвид при том, что буквально несколько минут назад, отправляясь в бассейн, предложил мне увлекательный круиз вокруг Европы. Континент другой, но идея, видимо, та же... Беби, все это мне очень не нравится. Я чувствую, от меня что-то скрывают. – Мом!.. – озабоченно произнес Фрэнк. – Тогда тебе просто необходимо принять предложение Дэвида Вероятно, Дэвид знает, о чем говорит. – Вероятно, знаешь я ты. Одна я ничего не знаю. – Мне известно слишком мало, чтобы мы с тобой могли отчетливо поговорить на эту тему. Однако, мом, тебе не следует пренебрегать предложением Дэвида: И моим советом уехать отсюда на время. Плохих советов я никогда тебе не давал. – Спасибо, мой мальчик, но твой совет напоминает мне кота в мешке. То же самое можно сказать о предложении Дэвида... – Сильвия вздохнула. – Только что я разговаривала со своей подругой Эллен, и она зачем-то просила меня побывать у нее. Я ненадолго... Надеюсь, за это время вы с Дэвом поссориться не успеете? – Что за вопрос. Делить нам с Дэвидом, в сущности, нечего... – Кроме забот о моем увлекательном отдыхе. Ладно... Прошу вас, будьте благоразумны. Сильвия ушла. Через минуту Фрэнк увидел, как, сверкнув на солнце, нырнул в аллею золотистый элекар. Фрэнк еще раз взглянул на башню телевизионного ретранслятора, спустился с террасы. Он не знал, куда себя девать. В назначенный час он вошел в кабинет Нортона и застал в нем стереотелевизионный ландшафт не то Гренландии, не то Антарктиды. Вздымая огромные волны, куски ледника бесшумно падали в воду. Хозяин сидел за столом. Выпростав руки из-под наброшенного на голые плечи халата, он указал визитеру на кресло, неуютно стоящее метрах в двух от стола, сухо проговорил: – Прошу. И к делу. Я очень не расположен к долгой беседе. Нет, нет, ближе не придвигайся! Прости, разумеется, но ты сегодня невыносимо... – Нортон поморщился, – как никогда... Фрэнк-принял в кресле удобную позу, подумал, стоят ли соблюдать этикет – снимать перед хозяином шляпу, и, решив, что не стоит, сказал: – С обонянием у тебя полный порядок. – Ничего, – сказал Нортон, – жить тошно, но можно. – Полюбопытствовал: – А у вас там... как с обонянием? – У нас наоборот: жить можно, но тошно. Обоняние наше, естественно, другого класса, во гораздо шире по человековедческому диапазону... – Что еще ты мог бы в этому добавить? – А надо ли что-то еще добавлять, уж раз я здесь... с полуофициальным визитом? Собеседники долго смотрели друг другу в глаза. Нортон выглядел совершенно спокойным. Его спокойствие озадачило Фрэнка. – Полу... – проговорил Нортон. – Это как понимать? – Понимать так, что к тебе и твоей жене относятся бережно. На мгновение глаза Нортона неприятно сузились. Фрэнк мысленно похвалил себя и добавил: – Кстати... ты верно решил, Дэвид: на какое-то время Сильвию надо отправить подальше. Похоже, ей не очень-то улыбается вояжировать вокруг Европы, но ты обязан настоять. – Еще что я обязан? – Еще ты обязан понять, что круг замкнулся. Ты и твои товарищи – знаешь, о ком идет речь, – нами полностью расшифрованы, я с этим надо считаться. – Так уж я расшифрованы? – Каким-то образом вам удалось обойти рогатки спецкарантина, и вы решили, что можно разыгрывать эту партию дальше. Нет, Дэвид. – Позиция в этой партии такова, что на месте администрации вашего Управления я согласился бы на ничью. – Ничейного результата не будет. – Как знать... – Не будет, Дэвид. Просто потому, что этого не может быть по всем параметрам современной жизни. В прошлом веке подобный фокус тебе, вероятно, удался бы. Но теперь общественно-политическая тактика иная. – Многозначительная фраза. – Но ведь по меньшей мере наивно рассчитывать, что общество равнодушно пройдет мимо такого экстравагантного факта, каким представляется ваша четверка. – Четверка? – переспросил Нортон. – Да. Золтан Симич погиб, а Меф Аганн для нас пока под вопросом... – Как давно погиб Симич? – Около шестидесяти часов назад. – Тело найти удалось? – Нет. – Плохо... – пробормотал Нортон. – Почему? – спросил Фрэнк с любопытством. – Если бы в вашем распоряжении оказалось мертвое тело, может быть, вы оставили бы в покое живых. – Не думаю... – В этой ситуации меня как-то мало интересует, что думаешь ты, – заметил Нортон рассеянно. – Уж лучше придерживайся официальных рамок своей миссии. Кстати, в чем она состоит конкретно? – Я должен предложить тебе войти с нами в контакт немедленно и на добровольных началах. – И это все? – Администрация считает, пока достаточно. – Пока... Ты думаешь, такая миссия может иметь хоть какой-то шанс на успех? – Ты уже дал мне понять, как мало интересует тебя то, о чем думаю я. Моя задача: информировать тебя о нашем открытии и сделать соответствующее предложение. Свой отрезок пути я прошел. – Ну, положим, я согласился на добровольный контакт. Что за этим последует? – Очевидно, здесь возможен только оптимальный вариант: тобой займется наука. – Но ведь я не какой-нибудь механизм, чтобы меня можно было запросто разобрать на мелкие части, обследовать до молекул и собрать обратно. – Вряд ли это будет выглядеть настолько драматически. Существуют методы иного... – Фрэнк не договорил. Подумал: «Здесь логика на его стороне...» – Я вижу, ты в затруднении? – сказал Нортон. – Не потому ли, что администрация вашего Управления внимательно изучила акты медикологической экспертизы и ничего примечательного в них не нашла? Н-да... В итоге ни ты, ни твоя администрация не вправе предвосхищать благополучные выходы из моего положения, а тем более выдавать мне успокоительные авансы. – Тем самым, Дэвид, ты заводишь беседу в тупик. Но именно тебе предстоят из него выбираться. – Конечно. Ведь именно надо мной нависла угроза быть разобранным на молекулы... Я намерен сделать вам контрпредложение – Нортон посмотрел куда-то мимо собеседника. – Предлагаю джентльменский договор. Вы не досаждаете мне при жизни, а я завещаю вам свое бренное тело. Вот тогда я копайтесь в нем как хотите и чем хотите... Завещаю вместе с дневником наблюдений, в котором обязуюсь отразить все особенности своего... гм... странного бытия. Помолчали. Нортон спокойно спросил: – Ты не слишком разочарован? – Дело не во мне, – ответил Фрэнк. – Я подумал о разочаровании, которое постигнет тебя. – Когда мое предложение будет отвергнуто? Ты за меня не волнуйся. – Я за тебя не волнуюсь. – За Сильвию? – Кроме Сильвии, есть планета Земля... – Для планеты я неопасен. – Готов поверить. Но ты почему-то не хочешь этого доказать. – Право что-либо доказывать предоставлено вам. В конце концов это ваша служебная обязанность. – Здесь надо добавить: и человеческий долг. Именно в этом плане я был намерен говорить с тобой. Как личность с личностью. – Такая дискуссия заведет нас в тупик. Ситуация, в которой оказались мы с тобой и распорядительные органы твоего Управления, выходит за рамки ныне существующей морали. Это нас удручает, но не должно удивлять. Предусматривать такого рода ситуации разуму человека было пока несвойственно. – Верно, – согласился Фрэнк – Однако разуму человека также несвойственна и бездеятельность в любых ситуациях. Нортон угрюмо взглянул на него. Процедил: – Во всяком случае, на вашу бездеятельность мне рассчитывать не приходятся. – Вот поэтому твое контрпредложение не имеет практической ценности. И если каждый из вашей феноменальной четверки изберет для себя ту же позицию... Что получится, Дэвид? – За каждого из четверки я не ручаюсь. Контрпредложение я сделал только от своего имени. – Одного себя пытаешься противопоставить всему человечеству? Надеешься выстоять в этой борьбе? – Я предлагаю мир, а ты говоришь о борьбе... Кстати, само человечество не готово к этой, с позволения сказать, борьбе. – Даже так?.. А на чем основан этот твой, с позволения сказать, оптимизм? – Для борьбы нужен повод. Общество не может бороться со мной без всякого повода. Я полноправный член общества, уважаю его законы и обоснованно считаю, что законы должны меня, полноправного, защищать. Я выражаюсь достаточно ясно? «Полноправного... – подумал Фрэнк. – Вот в чем тут соль!..» – Твое юридическое полноправие ни у кого не вызывает сомнений, – ответил он. – Но вот биологическое... – О юридическом праве я знаю, – перебил Нортон, – а вот о биологическом впервые слышу. Я рожден на Земле и от земных отца и матери. Так что катитесь вы от меня со своими сомнениями... – А если вдруг выяснится, что твоя природная сущность не адекватна биологической сущности человека? Допустим. И что тогда?.. – Тогда мне ничего другого не останется, как предъявить обществу свои претензии по самому большому счету! – подхватил Нортон. – Ведь это оно послало меня за пределы родной планеты. Ведь это для его благополучия мне приходилось трудиться во Внеземелье, рискуя собственной головой. Вдобавок ваше Управление как общественный институт не сумело обеспечить мне космическую безопасность. Так кто же будет в конце концов виноват, если обнаружится моя биологическая неадекватность?! – Никто, естественно. Однако все мы будем виноваты, если не сумеем оградить людей от угрозы изменения природной сущности человека. – Ограждайте. Разве я против? Но лично себя я не позволю считать нелюдью. Независимо от того, нравится вам такая моя позиция или не нравится. Для человечества и для планеты в целом я абсолютно безопасен. Не будь у меня такой уверенности, я никогда не решился бы вернуться на Землю. То же самое можно сказать и о каждом из нашей четверки. И в этом смысле я готов поручиться за каждого хоть головой. Впрочем, довольно. Я тебя честно предупреждал: дискуссия заведет нас в тупик. Нет, нет, довольно! К тому же ты интервьюируешь меня, в сущности, не имея на это права. – То есть как?.. – Фрэнк слегка растерялся. – А вот так. Сначала нужно предъявить мне свидетельства моей биологической неадекватности, а уж потом затевать разговор. – Они у нас есть. – Палочка, которую вам удалось выманить у мальчишки? – Хотя бы. Она побывала у тебя в руках, и отсюда ее совершенно необъяснимые свойства. – Опасные для человечества? – Вероятность этого исключать мы не вправе.. Нортон демонстративно перевел взгляд на телевизионный стереоландшафт. Почти у самого стола неслышно суетились передние ряды колонии пингвинов. «Первый раунд закончился с преимуществом Нортона», – мысленно прикинул Фрэнк. – Я вижу, – сказал он, – ты не равнодушен к зрелищам на экране? Но не вижу, как это можно было бы совместить с дикой вспышкой твоего экраноненавистничества во Внеземелье... – О чем речь? – спросил Нортон, не повернув головы. – Хочешь сказать, что об этом ты не имеешь понятия.. Ладно. А о «черных следах» ты имеешь понятие? – "Черные следы"? – Нортон искоса взглянул на Фрэнка. – Это что за диковина? – Это такая диковина, которая... В общем, да, ты можешь отвертеться от любых улик. В том числе от поющей деревяшки. Но есть, по крайней мере, одно свидетельство твоей биологической неадекватности, от которого тебе не уйти, сам знаешь. Я имею в виду «черный след». Обратив лицо в собеседнику, Нортон сурово спросил: – Где ты видел «черные следы»? – Я их не видел. – Тогда о чем разговор? – Все о том же. – Тема нашего разговора исчерпана. – Нортон поднялся. Фрэнк, продолжая сидеть, кивнул на заснеженный берег с пингвиньей компанией: – Экран менять приходилось? – Нет, – прошипел Нортон. – Не приходилось. – А если пощупаешь этот берег руками – придется?.. В глазах Нортона – где-то в самых зрачках – застыло холодное пламя. – Я доставлю тебе удовольствие, – тихо сказал он, – пощупаю этот берег руками. Но потом уходи. Нортон вышел из-за стола я, погрузившись в толпу пингвинов по грудь, подступил к телевизионной стене вплотную. Халат, соскользнув у него с одного плеча, остался висеть на другом, и сквозь призрачно-трепетный слой розового с голубым ореолом свечения, порожденного потревоженным стереоэффектом, Фрэнк мог разглядеть левую половину мускулистого загорелого тела и пестрые плавки. Было слышно, как Нортон демонстративно похлопал но стене ладонью. «До чего же часто подводят людей излишняя самоуверенность», – подумал Фрэнк. Оставляя за собой тающий шлейф розово-голубых ореолов, Нортон выплыл из зоны действия стереоэффекта. Натянул на плечи сползший халат, резко спросил: – Ну и что? Фрэнк молча смотрел на заснеженный берег, на белые купола антарктических гор. – Я спрашиваю: что? – Ничего, – вяло отозвался Фрэнк. – По-видимому, ошибка... – Если вы приходите ко мне с ошибками, то я не слишком высокого мнения о работе вашей организации. – Я тоже, правда, по другому поводу. – Желаю тебе приятного времяпрепровождения. – Нортон вернулся за стол. – Говорят, Большое родео в этом году будет на редкость помпезным, не пропусти чего-нибудь интересного. – Постараюсь.. Будь добр, запроси станцию техобслуживания. Прошел ли там подзарядку мой элекар? – Запрашивай сам. – Нортон переключил клавиши. С потолка бесшумно опустилась изогнутая штанга и повернулась конусным наконечником в сторону Фрэнка. По штанге соскользнула сверху коробка видеотектора. Фрэнк набрал индекс, и на экранчике появилась смуглая женщина с оранжевыми волосами и сильно накрашенными оранжевой помадой губами. Блеснув белками глаз, женщина неожиданно произнесла густым баритоном: – Справочный пункт. Слушаю вас. – Добрый день, – сказал Фрэнк – Я оставил нам на подзарядку свой элекар. – Пожалуйста, назовите номер машины, серию. Фрэнк назвал. – Даю диспетчера сектора подзарядки. На экране возникла потная физиономия Лангера. – Элекар модели «Юпитер»? – осведомился «диспетчер». – Да. – Великолепная у вас машина! – рявкнул Лангер. – Предлагаю обмен на «Кентавра». Соглашайтесь! – Нет, – сказал Фрэнк и подумал: «Ну артист!..» – Что ж, забирайте, готов ваш «Юпитер». – Прошу прислать машину по адресу: Дубовая роща, первая линия, вилла «Эдвенчер»... Впрочем, этот маршрут есть в блоке памяти элекара. Нажмите пятый клавиш, я все дела. – Пятый? Сделаем. Встречайте машину. – Благодарю вас. Откинувшись в кресле, Фрэнк наблюдал, как штанга втягивается в потолочный люк, я живо представлял себе, как действует в эту минуту Лангер. Вот он отправляет «Юпитер» на виллу. Вот связывается по видеотектору с операторским постом местного телетранслятора, и на экранчике появляется физиономия Кьюсака со следами неудачного визита к Йонге. Лангер коротко бросает напарнику: «Раздевай!..» Кьюсак едва уловимо кивает, подает команду диспетчеру телетранслятора убрать стереоэффект, и теперь в любое мгновение... С телевизионной стеной что-то произошло. Фрэнк вскочил. Нортон тоже вскочил, халат слетел с плеч. Стереоизображение словно бы съежилось, утратило глубину, экран превратился в стеклянную плоскость, и на белом от снега антарктическом берегу точно в том месте, где Нортон хлопал ладонью, контрастно выступили угольно-черные отпечатки левой пятерни... – Любопытно, – сказал Фрэнк, встретившись глазами с Нортоном. – Знаешь, я ведь впервые вижу «черные следы» в натуре. Нортон молча выпрыгнул из-за стола. Оттолкнул Фрэнка, схватил кресло и, размахнувшись, с силой всадил его в экран. Посыпалось стеклянное крошево. – На «Лунной радуге» ты разбивал экраны деликатнее, – заметил Фрэнк. – Вон! – яростно прошептал Нортон и сделал руками что-то вроде отталкивающего жеста. – И чтоб никогда!.. Ни ногой!.. Фрэнк обомлел: под мышками у Нортона непонятно блеснуло. И во рту тоже почудился металлический блеск. Искаженное гневом и блеском лицо... Фрэнк невольно попятился. На нетвердых ногах он сошел в летний холл. Непослушными пальцами набросал для Сильвии записку какого-то душераздирающего содержания. Скомкал, сунул в карман. Кое-как взял себя в руки и торопливо написал другую. Умолял сестру немедленно покинуть Копсфорт, приглашал к себе. Сунул записку под вазу с гладиолусами. Вышел из дома, сел на мопед и, не разбирая дороги, покатил на выезд. У ворот наткнулся на длинный, оливкового цвета элекар и не сразу сообразил, что это «Юпитер». Завалил мопед в заднее отделение кузова, опустился в кресло водителя, тронул машину с места. Зеленый коридор шоссе. Ветер с шорохом обтекал ветровое стекло, монотонно шелестели скаты. Промелькнул мимо памятный щит с рекламой о прелестях отдыха на Бизоньих озерах. Фрэнк резко затормозил, дал задний ход. Не открывая дверцу, выпрыгнул из машины, полез в кусты. Под кустами было сумрачно, грязно от размокшей земли. Он весь перепачкался, пока нашел коробку «Видеомонитора». Лангер и Кьюсак ждали его, как и было условлено, у видеотекторного павильона станции техобслуживания. Ждали порознь. Кьюсак любезничал с двумя дамами под белым тентом кафетерия. Лангер стоял на тротуаре под солнцем, я в руках у него поблескивали бутылки. Заметив подъезжающий «Юпитер», он поставил бутылки у ног и подпер кулаками бока. В пестрой рубахе навыпуск и в светлых шортах он выглядел как боксер тяжелого веса, напяливший на себя одежду подростка; пот лил с него в три ручья. – Жарища!.. – сказал он Фрэнку. – Ну... как дела? Фрэнк молча перебросил «Видеомонитор» Лангеру, закрыл глаза и обессиленно откинулся на сиденье. – Эта «корзина» с уловом? – тихо поинтересовался Лангер. – Спрячь в карман, – не открывая глаз, пробормотал Фрэнк, – я не отдавай мне эту штуку, даже если я захочу отобрать ее у тебя. – Понято. Значит, не зря... Фрэнк слышал, как Лангер выволок из кузова мопед и сказал Кьюсаку: «Отведи коня нашего чемпиона в стойло». Потом услышал, как забулькала вода. Усилием воли он открыл дверцу, вышел из элекара. В ногах не было привычной твердости. Лангер, запрокинув голову, опоражнивал бутылку из горлышка. Взглянул на товарища, поперхнулся. – Ах, чтоб мне лопнуть!.. – проговорил он. – Хаста спустили с лестницы, а тебя, похоже, прямо через мусоропровод!.. – Что у тебя в бутылке? – спросил Фрэнк. – Холодная минеральная. – Полей мне на руки. Лангер взял вторую бутылку, полил. Остаток вылил себе за пазуху, рыча от удовольствия. Фрэнк стряхнул воду с рук вялым движением и вдруг замер, уставясь на них, словно впервые видел. Лангер внимательно посмотрел на него. Фрэнк пошел в обход элекара. Машинально обогнул распахнутую дверцу, сел на край проема в кабине – между культом я сиденьем водителя, – нажатием кнопки вскрыл дохнувшую холодом полость походного бара, вынул салфетку. Вытирая испачканные на коленях джинсы, он слышал, как вернувшийся Кьюсак сказал что-то Лангеру тихо и неразборчиво. Но ответ Лангера он разобрал: – Оставь его в покое. Ему не до этого. Кстати, нам тоже... Ты, красавчик, и так слишком заметен в среде мирных граждан Копсфорта. – Не остри, – отозвался Кьюсак. – В этот раз работа проделана, я бы сказал, на редкость элегантно... Ладно, поехали. Кто за рулем? – Я за рулем. Чемпион сядет рядом со мной, ты сзади... Сели? Поехали! Элекар набрал скорость, нырнул в тенистый радиус городского шоссе. По ветровому стеклу побежали отблески. На окраине Копсфорта Лангер круто взял вправо, лихо прошел поворот. Мелькнул указатель: «Аэропорт 15 км». «Юпитер» помирал шоссейное полотно со скоростью авиетки. «Работа была элегантной, – сжав зубы, думал Фрэнк. – На редкость». – Ты чего приуныл? – Лангер подмигнул Фрэнку. – Взгляни на своего коллегу... – Он указал кивком на Кьюсака. – Шар земной катится в новую эру, а для этого субъекта жизнь продолжается в старом темпе. Тронув несколько клавишей в нужной последовательности, Лангер выхватил из-под пульта зажим с бородавками ларингофонов, нацепил себе на шею. Перед ветровым стеклом вырос блестящий стержень антенны и, покачиваясь, засвистел в потоке встречного воздуха. – Улей, улей, я пчела! Как прием? – Как у невропатолога, – недовольно ответил голос Гейнца из пультового чрева. – Раздевайся быстрее! – Ты, Задира, с нами поласковей. Мы на обратном пути, так что готовьте свою колымагу к старту. – Это сделаем. Ты лучше скажи, что мне домой передать. Носорог и восточный Журавль там от нетерпения уже по потолку вышагивают. – Передай: болото прошли, хвосты не намокли, никто не простудился. Чемпион в седле. Домой везем корзину лягушек. У меня все. Конец. – Понял тебя, пчелка, понял! Поздравляю! Конец. Лангер выключил связь. Фрэнк покосился на исчезающий стержень антенны, сказал: – Насчет корзины ты, наверное, зря... А впрочем, ладно. Пусть шеф переварит это заранее. – Что он должен переварить? – Я пустил камеру в дело без его ведома. – Без его ведома... – Лангер бросил на Фрэнка сочувственный взгляд. – При мне Носорог разрешил ребятам технической службы соорудить для тебя спецперчатки и выдать «Видеомонитор». – Шутишь?.. – Напротив. Потому и сказал тебе откровенно, чтобы ты избавился наконец от иллюзий насчет вероятности шуток в нашей системе. Фрэнк промолчал. – Нортон не только личная твоя забота. Нортон – забота теперь всего земного сообщества. Вот и ведя себя соответственно. Не надо все взваливать на свои могучие плечи. В том числе и нагрузку нравственных отношений. Эх, молодость!.. – Ничего, – сказал Фрэнк. – Говорят, это быстро проходит. ...Впереди, грациозно закинув искрящиеся рога на спину, с легкостью призрака мчался Звездный олень. Ветер донес его крик: – Блеск Вселенной! Океаны Пространства!.. Когда тебя ждать на звездной дороге, товарищ?.. Фрэнк угрюмо смотрел сквозь ветровое стекло. |
||
|