"Витим золотой" - читать интересную книгу автора (Федоров Павел Ильич)ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ– Погоди, соколик, дай хоть маленечко передохнуть, – уклоняясь от поцелуев мужа, проговорила Олимпиада, когда гости вышли. – Ежели еще раз бросишь меня одну-одинешеньку, пропаду я, Авдеюшка… – Не пугай ты меня! – защищался Доменов. – И так все сердце изныло… – Ой ли! А зачем бросил? Сижу там и не вижу ни света, ни зореньки… Встану, винца выпью, в ванне пополощусь, в зеркало погляжусь, цыпленка обгложу, икоркой заем и хожу по нашим хоромам одна в томлении и думаю: за что же это вянет и пропадает красота-то моя? Оставил бы хоть в Питере, я бы там нашла, где щегольнуть… Видишь, не утерпела и прикатила, – оправдывалась Олимпиада. – Молодец ты, душа моя, вот и все! Да я не только браслетик – золотую цепь тебе на шею повешу! – И прикуешь где-нибудь в горенке… Я тебя знаю… Ты послушай. Приезжаю я в Зарецк. Остановилась в Коробковых номерах… – Туда-то зачем? Разве это место для тебя? Боже ж мой! – сокрушался Авдей, терзаясь ревностью. – Да разве можно там останавливаться порядочной женщине, к тому же одной, без мужа? Гнала бы прямо сюда! – Шутка сказать! Сколько верст отмахала. Да и проголодалась. Дай, думаю, хоть горяченькую селянку съем. Приоделась. Хотела обед в номер потребовать, да нет, думаю, вниз спущусь, хоть на городских людей гляну… – Пошла все-таки? – кряхтел Авдей. – А что мне? – В такое срамное место?.. – Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали? – ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка. – Ох! Перестань, мамочка! – взмолился Доменов. – Сам же рассказывал. А ко мне, соколик, это не пристанет. Значит, спускаюсь по ковру и встречаю в дверях… знаешь кого? – Ну? – стонал Авдей. – Угадай! – Что я тебе, Ванька-угадчик? Мало ли кого туда черти носят. Ах господи боже мой! – Какой ты у меня стал богомольный и праведный… – Ну не томи ты меня, Липушка! – скрещивая на груди руки, умолял Авдей Иннокентьевич. – Кого же это там тебе дьявол подсунул? – Знаешь кого? – закатывая глаза, продолжала Липушка. – Маринки Лигостаевой мужа, Родиона Матвеича Буянова с компанией. – Воображаю это компанство, – покачивал головой Доменов. – Он, говорят, пить начал, как зверь… – Врут. Не перебивай. Он такой симпатичный и как ангел красивый! Ну, значит, поздоровались. Подхватили они меня под руки – и в залу… – И ты пошла? – Лицо Авдея начинало розоветь, словно отхлестанное крапивой. Сузившиеся глазки подернулись кровавыми прожилками. – Да разве вырвешься? Налетели, как воронье… – Кто же еще-то там был? – Больше купцы и офицерье. – Самые пакостники! – Ну уж это ты зря! Очень вежливые и обходительные люди. – Знаю я этих голубочков!.. – Ну а тебя я тоже, младенца, знаю… Ты всех готов в одной куче с кизяками смесить. Выпили, повеселились… – А потом кататься поехали? – с трепетом с голосе допытывался Авдей Иннокентьевич. – Само собой… – Дальше, дальше что было… – Стал меня Родион Матвеич к себе в гости звать… – Ты поди и рада стараться… Ах, дурак я, дурак! Скажи, пошла или нет? – спрашивал Авдей, чуть не плача от окаянной ревности. – С огнем, Олимпиада, играешь! Гляди у меня! – Гляжу, миленочек… Как херувим чиста… Я, говорит, для вас на весь город бал устрою. Налью в ванну шампанскова, – помнишь, как ты мне рассказывал? – Да мало ли я что тебе врал? Ох господи! Ну? – В ту, говорит, самую ванну, из которой сбежала моя венчаная жена… – Своя сбежала, так он чужую поймал… От дураков всегда жены бегают. Ну погоди, подлец, я тебе покажу ванну, ты у меня белугой завоешь! Напрочь разорю, в землю вколочу и ногой растопчу! – яростно гремел Доменов. – И ты поскакала? – Да что ты, миленок! Я еще с ума не спятила… Сказала, что пойду переоденусь. Вошла и на ключ заперлась… – Стучались поди? – А то нет? Целый час за дверью скребышились, умоляли… А я разделась да баиньки… – Ой, врешь? – видя лукаво прищуренные глазки жены, грозился Авдей кулаком с рубиновым на большом пальце перстнем. – Значит, не веришь? – Убей, не верю! Усы готов себе изжевать, сердце вырвать… – признался Доменов. – Хорошо, миленок… Вот уеду назад – и пропадай ты тут со своей родней! Олимпиада вскочила, сбросила с плеча его волосатую руку и стала торопливо закутывать голову в дорогой оренбургский платок, распахнув полы боярской шубы, заправила под высокую грудь роскошные кисти шали. Авдей молча следил за ее красивым, разъяренным от незаслуженной обиды лицом, полыхавшим нежным, молодым румянцем. – Ой будя, Оленушка! – не выдержал Авдей. – Вот тебе целый домище, живи и наслаждайся, а меня, балбеса, прости и люби. Я тут без тебя знаешь каких делов натворил… – А что за такие дела? – насторожившись, спросила она. – Говори, что еще натворил? Олимпиада грозно выпрямилась. Заметив это, Авдей заговорил поспешно и радостно. – Ты помнишь, Лапушок, когда мы с тобой были в Питере, я тебе подарил сто акций? – Это такие зелененькие бумажки? – Во, во, они самые! Ты еще выбранила меня за то, что спьяну двадцать пять тыщ рублев истратил… – Еще бы не помнить. Хотел все полсотни отвалить, хорошо, что удержала. – Вот и напрасно, мамочка. Ты знаешь, сколько сейчас стоят эти бумажки? Почти миллион рублей, поняла? – Ой ли! С чего бы это? – У Олимпиады затряслись руки. – А с того, что подпрыгнули неслыханно. Золото сотнями пудов снимают. Потому что в «Ленском товариществе» у дела стоят англичане со своими капиталами, да разбойник Кешка Белозеров – хозяева, не Ивашке Степанову чета! Думаешь, я тогда тебя послушал? Шалишь! – зарокотал Авдей. – Я тогда через маклера втихомолочку еще несколько таких пачечков приобрел… Дай-ка, лапочка, я с тебя шубу сниму. Но Олимпиада слушала плохо. В голове золотым гвоздиком засел неожиданно приобретенный миллион. Очнулась от этого наваждения, уже когда сидела на диване, без шубы. Оттолкнула мужа, потребовала, чтобы подали закуску и вина. – Все будет, ангел, все! Только знаешь, я не пью. Вот истинный крест, бросил! – Ничего, со мной выпьешь… – Уж разве только с тобой, а так-то сгори и вспыхни… |
||
|