"Агафон с большой Волги" - читать интересную книгу автора (Федоров Павел Ильич)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вскоре Ян Альфредович послал Агафона в соседний совхоз «Степной» сверить взаимные расчеты. Соседи нередко выручали друг друга то запчастями, то местными строительными материалами, а в суровые зимы и кормами. Правда, расчеты были небольшими, но уточнить их перед полугодовым отчетом все же следовало.

Выехали рано утром. Грузовик вел Володя Лигостаев. Весна была в полном разгаре. На всех бугорках и пригорках весело зеленела густая ковыльная щетка, в долинах поднимались обильные травы, росшие вместе с мелким бобовником, который расцветает весной удивительно буйно и бледно-розовым морем растекается по плоскогорьям. Отару овец и черных породистых коз с подросшим и окрепшим молодняком, во главе которых важно шествовали крупные большерогие производители, встретили неожиданно. Овцы и козы паслись, тучно рассыпались по косогору. Услышав звук мотора, козлы как по команде подняли бородатые головы.

– Первая кошара, – сбавляя ход машины, сказал Володя.

Любуясь на снующее около березового колка стадо драгоценных коз, Гошка почувствовал даже нежность к этим черным пушистым комочкам. Они принадлежали его совхозу, где он так быстро утвердился, стал полноправным хозяином и этих высокорогих существ. Большой и черный, как сама ночь, козлище, с поразительно красивой бородой, ловко работая челюстями, безбоязненно подошел к самой обочине, словно заранее зная, что именно по его племенному делу едет этот парень и приветливо машет кепкой подскакавшему Кузьме.

– Здравствуй, Гафон! – едва сдерживая шустрого, серой масти конька, почерневший от загара Кузьма улыбчиво сверкнул зрачками.

– Здравствуй, Кузьма!

– Заезжай, гостем будешь.

– На обратном пути! – крикнул Агафон.

– Куда едешь? – Кузьма скакал по обочине вровень с машиной, волоча на ременном темляке чоблок – хорошо отструганный березовый кол с круглым на конце утолщением, похожим на булаву. Этим чоблоком чабан одним ударом сваливает волка.

– Едем в совхоз «Степной», – ответил Агафон.

– Постой маленько. Дело есть! – крикнул Кузьма через конскую голову.

Володя остановил машину. Кузьма пояснил:

– Совсем недавно туда поехал Антон, наш секретарь райкома. У меня тут был, по горам ходили, у родника чай пили вместе, над Потапом смеялись.

– Над каким Потапом?

– Да вот он бежит!

Агафон выглянул из кабинки. К ним подбегал, мотая своей кудлатой бородищей, тот самый козел. За ним, повизгивая, прыгали четыре огромные скуластые собаки огненно-рыжей масти, с подпалинами.

– Наш Потап каждую машину встречает, – пояснил Кузьма. – С прошлого года знает, что они возят дыни, арбузы, кукурузные початки.

Попрощавшись с Кузьмой, поехали дальше. Скоро поднялись на равнинный сырт, бескрайне зеленевший хлебами. Часам к двенадцати, спустившись с сырта, выкатили на грейдер, засыпанный мелкой уральской галькой. Здесь уже шел большой тракт Оренбург – Орск, вдоль которого буйно шумели зелеными ветвями широкие лесозащитные рощи сильно подросшего клена и мелколистого вяза. Иногда в тени деревьев попадались грузовики, стоявшие под брезентом, вился дымок.

– Шоферы дальних рейсов отдыхают, – проговорил Володя. – А раньше была голая степь да пылища.

Слева пышной зеленой лентой по обоим берегам Урала тянулся тугай, ярко освещенный белесым полуденным солнцем. На гривах черными квадратами пластались поля. Недоумевая, почему на них нет всходов, Агафон спросил Володю, что тут посеяно.

– Бахчи. Плетей-то еще нет. Здесь у них в прошлом году арбузов гектаров сорок под снег пошло. Арбузов было как накатано.

– Почему же под снег?

– Не успели вывезти. Хлеба надо было убирать.

– А первая ферма далеко? – спросил Агафон. Он помнил, что его дорожный знакомый комбайнер Илья Михайлович живет на первой ферме.

– Тут близко, – ответил Володя.

Сюда и решили заехать в первую очередь.

Илья Михайлович встретил гостя около веранды, которую он только что закончил красить. Дом его стоял отдельно на пригорке, окруженный молодыми кленами. У стены громоздко маячил комбайн, укрытый пологами. В отдалении за дорогой виднелись длинные, ветхого вида строения. Нетрудно было догадаться, что это свинарники. Они ничем не отличались от старых строений Чебаклинского совхоза.

– Вот молодец! Ей-бо! Удружил! А я часто вспоминал, как, думаю, попутчик-то мой прижился, – с радушной искренностью басил Илья Михайлович и, не дав гостю опомниться, решил: – Ты маненько посиди на завалинке, а мы с Володей на его драндулете в школу смотаемся, женку предупредить надо да в потребиловку завернуть.

– Не хлопочите, Илья Михайлович. Мы ненадолго.

– Там видно будет… – Хозяин подмигнул Володе. Тот рассмеялся, видимо, хорошо зная повадки Ильи Михайловича.

– Если вы насчет вина, то имейте в виду, я не буду. А Володя за рулем.

– Ишо чего! Запомни, у нас такой порядок: заехал в гости, будь человеком.

Илья Михайлович прыгнул на подножку. Смотались они в самом деле очень быстро. Вместе с ними приехала жена Ильи Михайловича, Дина Пантелеевна, молодая полнолицая женщина в белой нейлоновой блузке; выйдя из кабины, она показала мужчинам, какую нужно поймать курицу и зарубить.

Через минуту после знакомства в ее крепких проворных руках гремел начищенный самовар. Однако и от чаепития Агафон отказался, наперед зная, что за этим последует. Илья Михайлович открыто пронес по бутылке в каждой руке, да из карманов комбинезона выглядывали еще какие-то цветастые головки. Встречали уральцы хлебосольно, но на такой соблазн Агафон не пошел, твердо настояв на том, чтобы сначала поехать на центральную усадьбу.

– Правильно, сначала нужно дело, – поддержала его Дина Пантелеевна.

– Ладно, раз уж так, – согласился Илья Михайлович. – Ты, Володя, командуй тут, да, кстати, разбери свою коробку скоростей. Так гремит, что и обратно не доедете. А я гостя с ветерком – на своем «Ковровце».

По грейдеру «Ковровец» бежал ходко. В лицо Агафона бил терпкий полынный запах, с боку ветер мотал верхушки кленов, мягко уплывали близкие горы, в которые упирались зеленые концы загонов.

– Ты обязательно к нашему Василию Васильевичу зайди, к директору, – говорил по дороге Илья Михаилович. – Про стоимость нашей беконки спроси!

К Громову, директору совхоза, Агафон попал сразу же. В длинном коридоре большого каменного здания ему повстречался какой-то верзила в длинных, по локти, шоферских перчатках. Он и привел к кабинету директора. Приемная оказалась пустой. Агафон беспрепятственно открыл дверь и сразу увидел секретаря райкома. Попятившись, он стал медленно закрывать дверь. Константинов поманил смутившегося парня рукой. Он сидел за красным столом прямо против двери и пил чай. Громов же сидел на своем директорском месте и разговаривал с высокой некрасивой девицей, очевидно, своей секретаршей.

– Ты, Василий Васильевич, считай, что нас здесь нет, занимайся своей текучкой. А я вот с приятелем поговорю. Рад его видеть. Из Чебаклы прибыл. Ну здравствуй, международник. По каким делам в сии края? – добродушно, с легкой усмешкой заговорил Антон Николаевич.

Агафон ответил и, все еще смущаясь, неловко опустился на пододвинутый Константиновым стул.

– Значит, в помощниках у Хоцелиуса? Доброе дело. Старик он умный. Ты к нему прислушивайся и вообще учись присматриваться. А самое главное – поглубже вникай в экономику. Сейчас совхозная, колхозная и всякая прочая экономика – это наша цель номер один. Нужно уметь хорошо считать, чтобы знать, что делается направо, а что налево.

– А этот совхоз тоже в убыток работает? – спросил Агафон. Спокойный, добродушный тон секретаря райкома очень располагал к себе.

– Ежегодно около двухсот тысяч в дебете, – непримиримо ответил Константинов.

Как экономиста, Агафона эта цифра просто ошеломила.

– Отчего же это происходит, Антон Николаевич?

Константинов отхлебнул из стакана чаю, открыл коробку с папиросами, повернул к Агафону крупное лицо.

– А ты прыткий!

– Любопытствую.

– Был у меня один такой любопытный, вроде тебя… А вообще-то причин много, дорогой мой друг. А виноваты, с одной стороны, вы, экономисты.

– Почему же экономисты? – удивился Агафон.

– Плохо считаете. А экономика без счета и анализа – пустое место. Я мечтаю дожить до такого времени, когда в каждом совхозе кроме главного бухгалтера займет свое место главный экономист. И тех директоров, у которых обозначится убыток, по представлению экономистов будут приглашать в Москву, в Центральный Комитет, – там попросят отчитаться за каждый государственный рубль. А сейчас у нас все еще продолжается медовый месяц финансового либерализма. Плохо считаем народные денежки. Ты вот экономист, к тому же бывший газетчик – нырни, брат, в самую глубину. Покопайся у них в годовых отчетах. Заверни к соседям, приглядись и там. Да как трахни научно-экономический очерк. Хорошо напишешь – и тебе будет все ясно, и нам.

Антон Николаевич умолк, приглядываясь то к Агафону, то к вошедшим в кабинет людям. Вошел молодой тракторист, татарин, улыбающийся, счастливый. Женится. Просит отпуск. Получив бумажку, вылетает как на крыльях. Появился тот самый верзила шофер в несгибаемых перчатках, он смущен и подавлен.

– Машину пока не получишь, – прочитав заявление, говорит Громов.

– Да я, Василий Васильевич, провалиться мне на этом месте, зарок дал, ни грамма в рот не беру вот уж который день.

– А все-таки который? – пристально глядя на парня большими, радужно-чистыми глазами, спрашивает директор.

– Да уж, поди, ден пять.

– Ден полсотни походишь в разнорабочих, проветришься, там видно будет. Ясно?

– Ясно-то оно ясно, но я ведь…

– Извини, друг, иного решения не будет. Потом, учти твердо: если напьешься и на этой работе, то приду и сам лично тебя сниму, а что будет дальше, сам знать должен.

Верзила шофер, любитель выпивки, помяв в руках свои никчемные теперь перчатки, удалился.

– Видал, как стрижет директор? – заметил Антон Николаевич и тихо спросил: – А у тебя как с этим делом?

– Не люблю пьяных, – ответил Агафон.

– Ну, а сам-то можешь выпить?

– Могу. Вот сегодня приятеля встретил. Обязательно выпью стопку под куриную лапшу, – признался Агафон.

– Если в голове нет прорехи, можно выпить и две, – сказал Константинов.

«А не так прост секретарь-то райкома, каким он показался мне при первой встрече», – думал Чертыковцев.

В совхозе он прожил несколько дней. Знакомясь с новым хозяйством, побывал и на фермах. Чем больше вникал в дела, тем острее понимал, что пустые, выспренние газетные статьи и длинные речи о сельском хозяйстве ни в какой степени не отражали истинного положения. Хозяйство лихорадило, себестоимость продукции была очень высокой.

Побывал и на рыбалке. Рано утром взял удочки и пошел на озеро Тептярь ловить красноперок. По пути зашел в ближайший свиной лагерь – за кашей для подкормки и насадки. Попал во время утренней кормежки. Едва бойкий микротракторок «Волжанин» застучал на пригорке мотором, свиньи-«дачницы» подняли такой разноголосый хор, что затыкай уши. Поговорив со свинарем, Агафон запустил в бадью руку и достал горсть пахучего, разварного, с белой сердцевиной ячменя. Настоящая, добротная каша. Вечером рассказал об этом Илье Михайловичу.

– Привозной! – махнул тот рукой. – В прошлом году у нас родился свой очень хороший ячмень. Ссыпали его в бурты. Ну, думали, откормим наших свинюшек на славу. А на деле?

– Что же вышло на деле?

– В ноябре пришла бумага. А следом за ней явился уполномоченный и дал команду зорить бурты и вывозить зерно на элеватор. «Хорошо, – сказал ему Василий Васильевич, директор наш, – вывезем; только кормить свиней вы станете сами». Вымели все подчистую, а потом зимой тракторами возили корма со станции. Тридцать километров пробивались по сугробам, как по тоннелям, как раз где я тогда хрюшек своим гоном гонял и порол на снегу. Вот так почти каждый год: сначала свой корм вывозим, а потом у госдядьки занимаем. То из Сибири, а то и с Кубани везем. Как это, по-государственному?

Блокноты Агафона разбухали от записей. Возвращаясь, вез в папке столько материала, что хватило бы на целую книгу экономических очерков.