"Последняя инстанция" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

Глава 16

Я опешила, когда Бергер обратилась ко мне со словами:

— Итак, Джей Талли.

Теперь, избавив нас от присутствия Шандонне бесхитростным нажатием кнопки на пульте дистанционного управления, нью-йоркская знаменитость без долгих предисловий переводит пристальный взгляд на меня. Мы снова в уютной реальности — в скромном конференц-зале, всю обстановку которого составляют круглый деревянный стол, встроенные книжные шкафы в том же стиле и погасший телеэкран. Перед нами разложены папки из судебного архива и фотографии, о которых все уже благополучно позабыли: последние два часа всеобщее внимание занимала исключительно фигура Шандонне.

— Желаете сами выступить или сначала выслушаете мою версию? — без обиняков начинает Бергер.

— Боюсь, я не совсем улавливаю предмета предстоящего «выступления». — Столь неожиданное начало застигло меня врасплох; злоба стала разбирать при мысли о том, что Джей присутствовал на взятии показаний с Шандонне. И Бергер, само собой разумеется, общалась с агентом Талли как до допроса, так и в перерывах, когда наш подопечный отдыхал и подкреплялся. Да, у нее было полно времени, чтобы поговорить и с ним, и с Марино.

— И, кстати говоря, — добавляю я, — мне непонятно, какое отношение это имеет к вашему нью-йоркскому делу?

— Доктор Скарпетта. — Гостья лениво откидывается на спинку кресла. Такое чувство, что я сижу с ней в этой комнате половину жизни и уже опоздала... безнадежно опоздала на встречу с губернатором. — Я знаю, что ситуация не из легких, но все же прошу вас мне доверять. Как думаете, вам такое под силу?

— Знаете, я теперь вообще не пойму, кому здесь доверять, а кому нет, — искренне отвечаю я.

Ее губы трогает улыбка, и Бергер вздыхает.

— Спасибо за откровенность. Что ж, у вас действительно нет веских оснований передо мной откровенничать. Как, впрочем, и перед кем-то другим. Однако сомневаться во мне как в профессионале у вас нет причин. Все мои устремления сейчас направлены на то, чтобы заставить Шандонне заплатить за свои преступления. Разумеется, при условии, что именно он убил тех несчастных.

— Вот как, «при условии»? — переспрашиваю я.

— Нам еще предстоит это доказать. Кроме того, любая деталь о том, что произошло здесь, в Ричмонде, сейчас для нас на вес золота. Поверьте, мне неинтересно ворошить ваше грязное белье или иным способом посягать на вашу частную жизнь. Я хочу видеть полную картину всего здесь происходящего. Скажу прямо: мне надо знать, с чем я столкнулась, с кем имею дело и что представляет собой каждый из действующих лиц, а если кто-то из них мог хоть косвенно фигурировать в нью-йоркском убийстве, мой долг это выяснить. Ну, к примеру, вдруг пристрастие Дианы Брэй к некоторым ограниченным в обращении лекарственным средствам выведет нас на группу Шандонне? Возможно, станет яснее, каким образом труп Томаса занесло в Ричмонд.

— Кстати, — меня не отпускает другая тема: усомнились в моей правдивости, — как Шандонне объясняет то, что в моем доме обнаружили два обрубочных молотка? Да, один я купила в скобяной лавке. Так откуда же мог взяться второй? Только от него. И еще: если я хотела его убить, то почему не воспользовалась пистолетом? Пожалуйста, «глок» лежал под рукой, на обеденном столе.

Следует заминка. Бергер попросту игнорирует мои вопросы.

— Если я не узнаю всей правды, мне будет сложно откинуть несущественные детали и обстоятельства и решить, что же главное.

— Я понимаю.

— Нельзя ли для начала выяснить, насколько серьезны ваши с Джеем отношения?

— Он довез меня до больницы. — Сдаюсь. В такой ситуации вопросы задаю уж точно не я. — Когда я сломала руку. Он прибыл вместе с остальными: полицией, АТФ... В субботу днем, когда полиция осматривала мой дом, мы перебросились словцом — и все.

— У вас есть предположения, почему он счел необходимым срочно вылететь из Франции и лично принять участие в готовящейся облаве на Шандонне?

— Могу лишь предположить, что он достаточно знаком с делом.

— Или это предлог повидаться с вами?

— Вопрос не ко мне.

— Вы встречаетесь?

— После субботы — нет.

— Почему? Вы считаете, что ваши отношения зашли в тупик?

— У нас не начиналось ничего такого, что могло бы куда-то зайти.

— И тем не менее вы переспали. — Собеседница приподнимает бровь.

— Да. Вся моя вина в том, что я не разбираюсь в людях.

— Он хорош собой, привлекателен. И молод. Вас скорее можно обвинить в хорошем вкусе. Джей одинок. Как и вы. Так что супружеской измены вы, во всяком случае, не совершили. — Она выдерживает паузу. Видимо, намек на Бентона, на то, что в прошлом я повинна в прелюбодеянии. — У Джея Талли немало денег, верно? — Бергер постукивает фломастером по блокноту: словно метроном отмеряет мгновения ада, через который я вынуждена проходить. — Возможно, унаследовал. Обязательно проверю. И, кстати говоря, вам не помешает знать, что мы с Джеем переговорили. Довольно обстоятельно.

— Сдается мне, вы успели опросить всех на свете. Удивительно только, как нашлось время.

— В больнице при Виргинском медколледже пришлось долго сидеть и ждать.

Представляю, как они на пару с Талли и Марино попивают кофеек, пока Шандонне предается отдыху и всяким изыскам. Бергер держит руки на блокноте с официальной «шапкой» прокуратуры. Не сделала ни пометки, не записала ни слова за все время, пока мы находились в этой комнате. Бергер уже готова к тому, что защита будет пыжиться и фыркать по поводу и без повода. Все записи по делу должны быть предъявлены стороне защиты. Выход прост: не записывай. Иногда она машинально что-то рисует в блокноте. С тех пор как нью-йоркская прокурорша переступила порог моего конференц-зала, каракулями покрылись уже две страницы. Где-то в подсознании колыхнулся сигнал опасности: она обращается со мной как со свидетелем. А я не могу свидетельствовать. По крайней мере точно не могу в деле о нью-йоркском убийстве.

— У меня создается впечатление, что вы подозреваете, будто Джей имеет какое-то отношение... — начинаю я.

Бергер отмахивается, не дослушав.

— Лишний раз перестраховаться не помешает. А это невозможно? Сейчас я уже готова поверить во что угодно. Веселенькое дельце. Да уж, если Талли в сговоре с семейством Шандонне, он точно внакладе не останется. А для преступной группировки какая находка — свой человек в Интерполе! Он вам звонит, вызывает во Францию — вероятно, хочет выяснить, что вам известно о пустозвоне Жан-Батисте. Сам же спонтанно оказывается в Ричмонде и участвует в облаве. — Скрестив на груди руки, прокурор устремляет на меня пристальный взгляд. — Не нравится мне этот фрукт. Удивительно, как он умудрился вас к себе расположить.

— Послушайте, — говорю я, не в силах скрыть разочарования. — Наша с Джеем близость в Париже продолжалась от силы сутки.

— Инициатором были вы. В тот вечер в ресторане у вас вышла ссора. Он нечаянно посмотрел в сторону какой-то женщины, и вы в припадке дикой ревности вскочили и убежали...

— Что? Джей так сказал?

Бергер хранит молчание. Эта дамочка ведет себя со мной так же, как вела себя с Шандонне, — ужасным монстром. Теперь она допрашивает меня.

— Ревность тут вообще ни при чем. — Какая-то женщина, вот глупость!.. Он вел себя несдержанно, прямо скажем, по-хамски, и я не выдержала.

— Кафе «Рунц» на улице Фавард. Вы устроили ему некрасивую сцену. — Бергер продолжает раскрывать то, что ей стало обо мне известно со слов Талли.

— Я не устраивала сцен. Встала из-за стола и вышла. Точка.

— Оттуда вы возвратились в отель, вызвали такси и поехали на остров Святого Людовика, где проживает семейство Шандонне. Вы бродили там в темноте, рассматривали их особняк, а потом взяли образец воды из Сены.

То, что я услышала, пробрало меня до костей — будто электрическим током ударило. Под блузкой щекотно пополз холодный пот. Я никогда не рассказывала Джею, чем занималась после ресторана. Откуда Бергер узнала? Если он ей поведал, тогда кто рассказал ему? Марино. Интересно, насколько откровенен был тот?

— С какой целью вы разыскивали дом Шандонне? Только без отговорок. Какую подсказку вы ожидали там найти? — спрашивает Бергер.

— Если бы подсказки сыпались на меня справа и слева, то и расследовать ничего не приходилось бы, — отвечаю я. — Ну а что касается проб воды, то вам из лабораторных анализов должно быть известно, что на одежде неопознанного тела, найденного в ричмондском порту, а именно трупа Томаса, были обнаружены диатомовые микроскопические водоросли. Я решила проверить, нет ли сходных диатомов в той области Сены, рядом с которой расположен дом Шандонне. Вот и взяла пробу. Как выяснилось, не зря. Оказывается, пресноводные кремневые водоросли, обитающие в Сене, идентичны найденным на внутренней поверхности одежды покойника. Впрочем, теперь это не важно. Вы же не собираетесь судить Жан-Батиста за убийство его предполагаемого брата, поскольку преступление, вероятнее всего, было совершено в Бельгии. Судя по вашим словам, это яснее ясного.

— Однако проба воды для нас действительно важна.

— Почему?

— Все произошедшее тем или иным образом характеризует ответчика и его намерения. И что особенно важно, становятся понятнее его личность и мотивация.

«Личность и мотивация». Слова локомотивом прогрохотали в мозгу. Как юрист, я прекрасно понимаю их значение.

— И все-таки зачем вы взяли пробы воды? Для вас в порядке вещей слоняться по городу и собирать улики, которые напрямую не связаны с трупом? Я хочу сказать, сбор проб воды не входит в ваши функции, особенно в чужой стране. Для чего вы вообще поехали во Францию? Подобные поступки несколько выходят за рамки непосредственных обязанностей судмедэксперта.

— Меня вызвал Интерпол. Вы же сами об этом говорили.

— Точнее говоря, Джей Талли.

— Он является представителем Интерпола. Осуществляет связь с АТФ.

— Я просто пыталась понять его истинные мотивы: зачем ему понадобилось ваше присутствие во Франции. — Бергер умолкает, и леденящая волна ужаса окатывает мой мозг. Что-то мне подсказывает, что Джей по неким причинам мною манипулировал.

— Талли — человек многослойный, — таинственно добавляет прокурор. — Если бы Жан-Батиста судили здесь, боюсь, наш приятель выступал бы скорее на стороне защиты, чем обвинения. И не исключено, что попытался бы дискредитировать вас как свидетеля.

По шее прокатилась жаркая волна. Лицо горит. Все тело пронзает шрапнелью страха, разрывая на части забрезжившую надежду, что ничего подобного не произойдет.

— Можно кое о чем вас спросить? — Меня охватило возмущение. С трудом сохраняю ровный тон. — Какая-то часть моей жизни скрыта от вас завесой тайны?

— Причем порядочная.

— Скажите, госпожа Бергер, почему меня не оставляет чувство, будто мне готовятся предъявить какие-то обвинения?

— Не знаю. А вам так кажется?

— Я пытаюсь так не думать, однако, поверьте, с каждой минутой это дается все с большими усилиями.

Бергер не улыбнулась. Решимость сверкает кремнем в ее глазах и твердостью в голосе.

— На личности мы перейдем очень скоро. Хотя настоятельно советую вам не принимать сложившуюся ситуацию слишком близко к сердцу. Вы и сами знаете, чем это может обернуться. Не так страшно преступление, как зыбь, которую оно вокруг себя создает. Ворвавшись в ваш дом, Жан-Батист Шандонне не нанес вам ни единого удара. А вот теперь он в силах причинить нешуточный урон. Собственно, уже причиняет. Пусть даже он сидит за семью замками, его удары вы будете ощущать на себе ежедневно и ежечасно. Он запустил страшную, гадкую махину, запрограммированную на то, чтобы сломать жизнь Кей Скарпетты. И это лишь начало. Мне очень жаль. Впрочем, вы вкусили от жизни сполна, не вам удивляться ее превратностям.

Я молча выдерживаю ее пристальный взгляд. Во рту пересохло, даже сердце, похоже, отказывается держать ритм.

— Несправедливо, скажете? — Здорово резанула по живому, будто отточенным движением скальпеля. — Так ведь если бы ваши клиенты знали, что они будут лежать голышом на столе, пока вы выворачиваете их карманы и суете пальцы в интимные отверстия, они бы тоже, наверное, на это не согласились. Да, я знаю о вашей жизни чертовски мало. И вам, само собой, придутся мои исследования не по душе. И еще одно: если вы действительно тот человек, о котором я наслышана, то пойдете на сотрудничество. Признаюсь, мне отчаянно нужна ваша помощь, иначе дело покатится ко всем чертям.

— И вы, как миленькая, вытянете на свет божий остальные его темные делишки, не правда ли? — Смело подкидываю предположение. — Ходатайство Мулинекс[22].

Бергер колеблется. Задержала на мне взгляд, и ее глаза загорелись, точно что-то из сказанного мною заставило ее порадоваться или проникнуться ко мне особым уважением. И тут же она будто намеренно перестает замечать меня и говорит:

— Пока точно не скажу, как я собираюсь поступить.

Не верю: блеф. Я — единственная, кто остался в живых. Единственная свидетельница. Уж она-то использует меня в полной мере: выставит на обозрение суда все преступления Шандонне, ярко высвеченные на фоне убийства несчастной женщины из Манхэттена. Конечно, чертов сукин сын умен. Но на кассете он, кажется, допустил фатальную ошибку: дал Бергер два козыря, без которых ходатайство Мулинекс применить бы не удалось. «Личность и мотивация». Я могу опознать Шандонне. Я чертовски хорошо знаю, с каким намерением он ворвался в мой дом. И я единственная из живых, кто может опровергнуть его ложь.

— А теперь будем закалять у вас стальную самоуверенность.

Столь безвкусный каламбур здесь вполне уместен. Она набросилась на меня, так же как и Шандонне, хотя, разумеется, совершенно по иной причине. Бергер не собирается меня уничтожать. Она хочет убедиться, что я устою перед нападками всех остальных.

— Зачем вы переспали с Джеем Талли? — Не отпускает больную тему.

— Черт, потому что он оказался в нужном месте в нужное время, — парирую я.

Взрыв смеха. Гортанного хриплого хохота, из-за которого ей пришлось откинуться на спинку кресла.

Я вовсе не собиралась хохмить. Мне вообще противно, раз уж на то пошло.

— Такова проза жизни, миссис Бергер, — добавляю я.

— Зовите меня Хайме. — Она вздыхает.

— Порой я не нахожу ответов даже там, где должна была бы. Скажем, почему у нас все случилось с Джеем. Еще несколько минут назад я чувствовала вину, боялась, что воспользовалась им и он страдает. Зато теперь я хотя бы не оговариваю бывшего любовника.

На это ей нечего ответить.

— Я не предусмотрела, что он станет кичиться своими подвигами направо и налево, — продолжаю вне себя от негодования. — Да он оказался ничем не лучше мальчишки-сорванца из тех, которые тут на днях в торговом центре слюни пускали по моей племяннице. Ходячий заряд гормонов. Значит, надо понимать, Джей все всем рассказал. Знаете, вам не помешает знать... — Умолкаю. Сглатываю. Ком в горле от злобы. — Некоторые стороны моей жизни вас не касаются. Как профи, окажите мне любезность и не суйтесь не в свое дело.

— Боюсь, остальные откажутся блюсти вашу территориальную неприкосновенность.

Снова демонстративно смотрю на часы. Впрочем, ретироваться, не задав ей главного вопроса, я не собираюсь.

— Вы верите, что он на меня напал? — Бергер прекрасно понимает, что теперь я имею в виду Шандонне.

— А что, имеется повод для сомнений?

— Само собой разумеется, что мои свидетельские показания полностью опровергают ту собачью чушь, которую он здесь порет. Не было никаких «этих». Не было и нет. Чертов негодяй под видом полицейского пришел к моему порогу с молотком, чтобы со мной разделаться. Мне очень интересно, как он сам это объяснит. Вы не спросили, как в моем доме оказалось два обрубочных молотка? Я могу предъявить чек из магазина скобяных изделий, что купила только один. — Я снова проталкиваю эту мысль. — Так откуда же взялся второй?

— Позвольте вас спросить. — Она упорно избегает отвечать на мои вопросы. — Вы допускаете вероятность, что только предположили, будто он собирается на вас напасть? Запаниковали, увидев его, испугались? Вы уверены, что у него в руке действительно был молоток и что он погнался за вами?

Я изумленно смотрю на нее.

— Я предположила, что он на меня напал?.. А существует ли хоть сколь разумное объяснение, почему он вообще оказался в моем доме?

— Ну, вы открыли дверь. Это-то известно доподлинно, верно?

— Вы хотите знать, не пригласила ли я его в гости, я правильно вас понимаю? — Вызывающе смотрю на нее, во рту слиплось. Руки дрожат. Ответа не последовало, поднимаюсь из-за стола. — Знаете что, я не обязана тут сидеть и терпеть подобное. С каждой минутой ситуация становится все более нелепой.

— Доктор Скарпетта, как бы вы себя чувствовали, если бы прокурор прилюдно предположил, что на самом-то деле вы действительно пригласили Шандонне в дом, а потом на него напали? Без особой на то причины, от испуга. Или еще хуже: что вы участвуете в заговоре, о чем он заявил на записи. Вы на пару с Джеем Талли. И тогда, кстати, легко объясняется ваша поездка в Париж, где вы встретились с доктором Ствон и забрали из морга вещественные доказательства.

— Как бы я себя почувствовала? Ну не знаю, что тут еще добавишь.

— Вы — единственный свидетель, единственный живой человек, который четко знает: слова Шандонне — ложь чистой воды. Если вы говорите мне правду, тогда от вас зависит исход дела. И только от вас.

— Я по нью-йоркскому убийству свидетельницей не прохожу, — напоминаю ей. — Не имею никакого отношения к расследованию убийства Сьюзан Плесс.

— Мне нужна ваша помощь, и времени понадобится уйма.

— Я вам помогать не стану. До тех пор, пока вы будете оспаривать мою правдивость или состояние рассудка.

— Вообще-то я не оспариваю ни то ни другое. А вот защита не преминет себя потешить. Кроме шуток. Они из вас все жилы вытянут. — Бергер аккуратно прокладывает путь в новой реальности, в которую мне еще предстоит погрузиться. Адвокат противной стороны... Подозреваю, она уже знает, кто будет выступать против нас. Прекрасно осведомлена, кто возьмется завершить начатое Шандонне: меня разоблачат и унизят на потеху толпе. Сердце стучит тяжелыми гулкими ударами. Я будто омертвела. Только что, у меня на глазах, закончилась моя жизнь.

— На каком-то этапе нам придется съездить в Нью-Йорк, — говорит Бергер. — Вероятнее всего, довольно скоро. И, кстати, будьте осторожнее в разговорах, осмотрительно выбирайте собеседников. К примеру, советую ни с кем не обсуждать эти убийства, предварительно не посовещавшись со мной. — Она начинает складывать в портфель бумаги и книги. — С Джеем Талли будьте побдительнее. У меня такое подозрение, что к Рождеству нас ожидает подарочек, который никому не понравится.

Мы поднимаемся из-за стола и глядим в лицо друг другу.

— Кто? — устало спрашиваю я, не в силах больше ждать. — Вы же знаете, кто будет его защищать, верно? Потому и просидели с Шандонне всю ночь. Хотели добраться до него, пока адвокат не хлопнул перед нашим носом дверью.

— Именно. — В ее голосе сквозит раздражение. — Вопрос в том, не втянули ли меня в это дело намеренно.

Мы смотрим друг на друга через блестящую поверхность необъятного стола.

— Не слишком ли большое совпадение, что спустя час после нашего последнего разговора с Шандонне до меня доходит новость, что он нанял адвоката, — добавляет она. — Подозреваю, к тому времени он уже знал, кто будет его защищать, и мог, по правде говоря, попросить некоторое время не вмешиваться. Значит, Шандонне и тот подонок, с которым он повязан, считают, что эта кассета, — она похлопывает по портфелю, — повредит нам и поможет ему.

— Потому что присяжные ему или поверят, или решат, что он свихнувшийся параноик, — подвожу итог я.

Она кивает.

— Ну да. Если вдруг остальное не сработает, попробуют прокатить умопомешательство. А нам ведь не нужно, чтобы мистер Шандонне оказался в Керби, верно?

Керби — злополучная судебно-психиатрическая клиника в Нью-Йорке. Там отбывала заключение Кэрри Гризен до того, как сбежала и убила Бентона. Бергер посыпала соли на другую мою рану.

— Надо полагать, вам известно о Кэрри Гризен, — говорю я голосом поверженного человека, когда мы выходим из конференц-зала, который больше никогда не будет для меня прежним. Теперь и он превратился в место преступления. Похоже, весь окружающий меня мир скоро станет одной кровавой бойней.

— Я навела о вас кое-какие справки, — почти извиняющимся тоном говорит Бергер. — И вы правы, я действительно знаю, кто будет защищать Шандонне. Здесь мало приятного. По правде говоря, это просто ужасно. — Мы выходим в коридор, и она походя накидывает норковую шубу. — Вы знакомы с сыном Марино?

Останавливаюсь и ошеломленно смотрю на нее.

— Не слышала, чтобы кто-нибудь из наших вообще его знал, — отвечаю я.

— Ну так я вам сейчас все подробно объясню. Давайте только выйдем сначала. — Бергер берет в охапку книги и папки, медленно передвигаясь по бесшумному ковру. — Рокко Марино, любовно прозванный Рокки. Адвокат по криминальным делам с редкостно сомнительной репутацией, который представляет всякий сброд, бандитов и жуликов. Поможет выкрутиться любому, лишь бы хорошо платили. Вульгарен и очень любит работать на публику. — Она бросает на меня взгляд из-за стопки бумаг. — А больше всего ему нравится причинять людям душевную боль. Получает от этого особый кайф.

Щелкаю выключателем, свет в коридоре гаснет, и мы на миг погружаемся в темноту, стоя у самых первых нержавеющих дверей.

— Несколько лет назад — насколько я слышала, еще в юридической школе, — продолжает она, — Рокки сменил фамилию. Стал Каджиано. Тем самым окончательно изгнал из своей жизни отца, которого он горячо презирает, как я полагаю.

Я пребывала в нерешительности, глядя на нее во мраке. Не хотелось, чтобы она заметила выражение на моем лице и раскусила, что я окончательно пропала. Мне давно уже известно, что Марино ненавидит своего сына, и на этот счет у меня была масса предположений. Может, парень «голубой», или наркоман, или неудачник по жизни. Однозначно было ясно: Рокки — крест для отца, и теперь мне ясно почему. Поразительно, насколько горька бывает жизнь и как постыдно себя ведут люди. Боже мой.

— Так этот Рокки Каджиано прослышал о дельце и проявил инициативу? — спрашиваю я.

— Не исключено. Вполне возможно, семейство Шандонне по собственным криминальным связям навело его на своего преступного сына, или — чем черт не шутит! — может, Рокки давно на них работает. Зато как эффектно: стравить отца с сыном на арене Колизея. Отцеубийство на глазах всего мира, хоть и косвенное. Правда, нет никаких гарантий, что Марино будет свидетельствовать на суде Шандонне в Нью-Йорке, но и такую вероятность отбрасывать нельзя, учитывая, к чему все идет.

Тут уж ясно как божий день. Бергер приехала в Ричмонд с однозначным намерением усилить нью-йоркское убийство ричмондскими, подать их на суде в одной связке. Не удивлюсь, если ей каким-то образом удастся подключить и парижские дела.

— Впрочем, не важно, — говорит она. — Шандонне все равно останется подопечным Марино. Такие копы всегда пекутся о деле до последнего. Лично мне очень неудобно, что обвиняемого представляет именно Рокки. Будь разбирательство в Ричмонде, я бы попросту взяла бы да и пошла к судье в отсутствии другой стороны. Указала бы на самый очевидный конфликт интересов. Пусть меня бы и выкинули из кабинета судьи и объявили выговор, однако я как минимум донесла бы информацию до его чести, чтобы сын не допрашивал на перекрестном допросе отца.

Нажимаю очередную кнопку, и открываются следующие стальные двери.

— Я бы такую бурю протеста подняла, — продолжает Бергер. — И может быть, склонила бы суд на свою сторону. Или хотя бы извлекла выгоду из ситуации и расположила к себе присяжных: вот смотрите, какие плохие люди этот Шандонне со своей сворой защитников.

— Как бы ни разворачивалось ваше дело в Нью-Йорке, Марино все равно не будет давать свидетельских показаний. — Я уже понимаю, к чему она клонит. — Так что от Рокки не избавиться.

— Совершенно верно. Никакого конфликта интересов, и я бессильна против системы. Ну и стервец же этот Рокки.

За разговором мы прошли в бокс-гараж и стоим на холоде у своих автомобилей. Голый бетон, окружающий нас, кажется символическим отражением реальности, в которой я теперь оказалась. Жизнь вдруг стала немилосердной и суровой. В поле зрения пустота, никакого выхода. Не представляю, что будет с Марино, когда он узнает: монстра, которого он сам ловил, будет защищать его блудный сын.

— Надо думать, Марино еще не в курсе, — говорю я.

— Может, я зря не поспешила ему сообщать, — отвечает она. — Просто он и так мрачен дальше некуда. Я хотела подождать денек, а потом уже подкинуть ему сенсацию. Знаете, он не в восторге от той беседы с Шандонне, — добавляет Бергер с победным блеском в глазах.

— Да, я заметила.

— Несколько лет назад мне уже приходилось выступать против Рокки. — Бергер отпирает дверь машины, склоняется к замку зажигания и заводит двигатель. — Один богатей приехал в Нью-Йорк по делам бизнеса, и тут на него напал подросток с ножом. — Она выпрямляется и глядит мне в лицо. — Человек стал обороняться, сумел повалить парня на тротуар, тот ударился головой и вырубился, но все-таки ткнул беззащитного противника ножом в грудь. Предприниматель умер. Нападавший попал в больницу, где скоро оправился. Рокки попытался обернуть все так, будто тот применил нож в целях самообороны. К счастью, присяжные не купились.

— Да, и с тех пор мистер Каджиано ваш кумир.

— Тогда он от имени парня подал гражданский иск на десять миллионов долларов якобы за нанесение невосстановимого морального ущерба и подобную лабуду. Тут я оказалась бессильна ему помешать. В итоге родственники убитого согласились заплатить. Почему? Они устали от всего этого. Вы не знаете, что происходило за кулисами — запугивания, домогательства и непонятные происшествия, темные штучки. Для начала у них обчистили дом. Потом угнали машину. Отравили их щенка, джек-рассел-терьера. Много еще чего; я нисколько не сомневаюсь, что всем заправлял Рокки Марино-Каджиано. Просто мне не удалось это доказать. — Она забирается в свой высокий внедорожник. — Его модус операнди предельно прост. Творит что хочет, и все сходит ему с рук. Осуждает всех, кроме самого обвиняемого. И еще Рокки очень не любит проигрывать.

Помню, когда-то давно Марино признался, что предпочел бы видеть сына мертвым.

— Так может, отчасти потому он и взялся за наше дело? — предполагаю я. — В отместку. Не только отцу подгадить, но и на вас отыграться? С максимальной оглаской.

— Вполне допускаю, — отвечает Бергер из салона джипа. — Что бы им ни двигало, хочу, чтобы вы знали: я все равно буду апеллировать. Не повредит, ведь нарушения этики здесь нет. А решать судье. — Она тянется к ремню безопасности и застегивает его поперек груди. — Что будете делать в сочельник, Кей?

Значит, я уже Кей. Дайте-ка подумать. Сочельник у нас завтра.

— Поработаю с новоприбывшими — с теми, которые с ожогами, — отвечаю я.

Она кивает.

— Обязательно надо еще раз наведаться на места преступления Шандонне, пока они еще сохранились.

И в том числе мой дом.

— Что, если выкроить время завтра днем? — спрашивает она. — Когда вам удобнее? Я все праздники буду работать, да вот вам портить отдых не хотела.

Я даже улыбнулась: какая ирония судьбы. Праздники. Да уж, поздравляю с Рождеством! Бергер только что сделала мне подарок и даже не подозревает об этом. Она помогла принять решение; важное решение, быть может, самое важное решение в моей жизни. Я брошу эту работу, и первым об этом узнает сам губернатор.

— Как только закончу дела в округе Джеймс-Сити, — говорю я Бергер, — сразу позвоню. Предварительно договоримся часа на два.

— Я за вами заеду, — отвечает она.