"Джек Потрошитель" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ БЛЕСТЯЩИЙ ЧЕРНЫЙ САКВОЯЖ

В субботу, 29 сентября, солнце не показывалось. Холодный моросящий дождь шел всю ночь. В «Лицеуме» давали «Доктора Джекилла и мистера Хайда». Газеты писали, что «солнечный свет остался в ушедшем лете».

Элизабет Страйд недавно выкинули из ночлежки на Дорсет-стрит в Спиталфилдзе, где она проживала с Майклом Кидни, береговым рабочим, армейским резервистом. Длинная Лиз, как прозвали ее друзья, бросила Кидни еще раньше. Она носила все свое имущество с собой, но у нас нет оснований полагать, что она ушла к лучшей доле. Кидни позднее показал на расследовании, что ей нужна была свобода, чтобы пьянствовать, но после нескольких дней бродяжничества она всегда возвращалась.

Девичья фамилия Элизабет была Густафсдоттер. 27 ноября ей исполнилось бы сорок пять лет, хотя она уверяла всех вокруг, что ей на десять лет меньше, чем на самом деле. Элизабет была патологической вруньей. Впрочем, врала она в попытке представить свою жизнь более интересной и драматичной, чем беспросветное реальное существование. Она родилась в местечке Торсланда, неподалеку от Гетеборга, в семье фермера. Некоторые утверждали, что она говорила по-английски совершенно чисто, безо всякого акцента. Другие же говорили, что она неправильно произносила слова и можно было сразу догадаться, что она шведка. Шведский язык относится к группе германских. Он похож на датский язык, на котором говорил отец Сикерта.

Элизабет рассказывала, что приехала в Лондон, чтобы «посмотреть страну», но это была всего лишь очередная выдумка. Самые ранние записи, относящиеся к ее пребыванию в Лондоне, сохранились в шведской церкви, где отмечено, что в 1879 году она получила здесь шиллинг. Ее рост составлял пять футов и два или четыре дюйма (160 см). По крайней мере так отметили те, кто приходил в морг опознать тело. Она была «худой», хотя некоторые считали ее «плотной». Волосы у Элизабет были «темно-русыми и вьющимися» или «черными», как утверждали другие свидетели. Полисмен, поднявший одно из век Элизабет в плохо освещенном морге, решил, что у нее «серые» глаза.

На черно-белой посмертной фотографии волосы Элизабет выглядят темными, потому что они были мокрыми. От влаги они вьются еще сильнее. Ее лицо бледно, поскольку она мертва и перед смертью потеряла практически всю кровь. Ее глаза могли быть ярко-синими, но только не тогда, когда полисмен поднял ее веко. После смерти конъюнктива глаза высыхает и мутнеет. У большинства мертвых глаза становятся серыми или серо-голубыми, если только при жизни они не были очень темными.

После вскрытия Элизабет одели в темную одежду, в которой она была в момент убийства. Ее положили на полку и прислонили к стене, чтобы сфотографировать. На фотографии еле виден разрез, оставленный ножом убийцы. Посмертная фотография — это единственное изображение Элизабет. По-видимому, она была стройной, с красивым лицом и ртом, который можно было бы назвать чувственным, не потеряй она передние зубы.

В молодости Элизабет могла быть красавицей блондинкой. Во время следствия начала проясняться ее судьба. Она покинула Швецию, поскольку вступила в «связь» с джентльменом, жившим около Гайд-парка. Неизвестно, сколько длилась эта «связь», но в какой-то момент она закончилась, и Элизабет стала жить с полисменом. В 1869 году она вышла замуж за плотника по имени Джон Томас Страйд. Каждый, кто знал ее по ночлежке, где она часто ночевала, слышал трагическую историю о том, что ее муж утонул, когда на «Принцессе Алисе» взорвался паровой котел.

Элизабет рассказывала эту историю по-разному. Ее муж и двое из девяти ее детей утонули, когда «Принцесса Алиса» пошла ко дну. Иногда она рассказывала, что утонули муж и все ее дети. Элизабет была очень молода, когда начала рожать детей. К 1878 году у нее было уже девять малышей. Некоторым действительно удалось выжить в кораблекрушении, унесшем жизни 640 человек. Борясь за жизнь кто-то из поддавшихся панике пассажиров ударил Элизабет, из-за чего она лишилась передних зубов.

Элизабет рассказывала всем и каждому, что у нее сломано все небо, но посмертное вскрытие показало, что никаких деформаций во рту не было. Единственное, чего ей не хватало, это передних зубов. По-видимому, женщина очень стыдилась этого. Записи в больничной книге психиатрической лечебницы «Поплар и Степни» доказывают, что ее муж, Джон Страйд, умер здесь 24 октября 1884 года. Он не утонул при кораблекрушении, как не погибли при этом и их дети — если у них вообще были дети. Может быть, выдумки делали прошлую жизнь Элизабет более интересной для нее, а истина была болезненной и унизительной и причиняла ей только неприятности.

Когда служители шведской церкви узнали, что ее муж не умер при кораблекрушении, они прекратили поддерживать женщину материально. Возможно, она лгала об истинной причине смерти мужа и якобы имевшихся детей, чтобы получить деньги, причитавшиеся жертвам катастрофы «Принцессы Алисы». Когда выяснилось, что никто из близких Элизабет при кораблекрушении не погиб, деньги ей платить перестали. Ее поддерживали только мужчины, а когда те перестали ей помогать, она занялась чем попало. Она шила, стирала, мыла и занималась проституцией.

Тогда-то Элизабет и стала проводить ночи в ночлежке на углу Флауэр и Дин-стрит. Хозяйка этого заведения, вдова Элизабет Таннер, отлично ее знала. Во время следствия миссис Таннер показала, что Элизабет Страйд приходила в ее заведение в течение шести лет. Вплоть до четверга, 27 сентября, она жила в другой ночлежке вместе с мужчиной по имени Майкл Кидни. Ушла она от него практически без имущества, в рваной одежде и с книжкой религиозных гимнов. В четверг и пятницу она ночевала в ночлежке миссис Таннер. В субботу, 29 сентября, Элизабет и миссис Таннер выпили в пабе на Коммершиал-стрит, а потом она заработала себе на ночлег, вымыв две комнаты в ночлежке.

Между десятью и одиннадцатью вечера Элизабет находилась в кухне. У нее был кусок бархата, и она оставила его своей подруге Кэтрин Лейн. «Сохрани его для меня», — попросила Элизабет, сказав при этом, что ей нужно на некоторое время уйти. Погода стояла ужасная, поэтому она надела на себя все, что у нее было: две нижние юбки из дешевого материала, похожего на мешковину, белую сорочку, белые хлопковые чулки, черный бархатный корсаж, черную юбку, черный жакет, отделанный мехом, цветной полосатый шелковый платок на шею и маленькую черную шляпку. В карманах у нее лежали два носовых платка, моток черных шерстяных штопальных ниток и медный наперсток. Прежде чем выйти из кухни, она попросила у парикмахера Чарльза Престона одежную щетку, чтобы немного почиститься. Элизабет никому не сказала, что собирается делать, но с гордостью показала шесть заработанных пенни, а затем скрылась в темной сырой ночи.

Бернер-стрит была темной, узкой, извилистой улицей, на которой теснились маленькие перенаселенные домишки, где обитали в основном польские и немецкие портные, башмачники, изготовители сигарет и другие бедняки, работавшие на дому. На этой же улице располагалось здание Международного клуба образования рабочих. Клуб насчитывал восемьдесят пять членов, большая часть из которых была еврейскими социалистами, выходцами из Восточной Европы. Единственным требованием по членству была поддержка социалистических принципов. Члены клуба собирались каждую субботу в 8.30 вечера и обсуждали различные темы.

Серьезные дискуссии завершались песнями и танцами — неудивительно, что собрания часто затягивались за полночь. В ту субботу на собрание, проводимое на немецком языке и посвященное вопросу, почему евреи должны быть социалистами, пришло больше сотни человек. Дискуссия оказалась не слишком оживленной, и к тому моменту, когда Элизабет Страйд двинулась в этом направлении, большинство членов клуба уже разошлись по домам.

Первым клиентом Элизабет в тот вечер был мужчина, которого она подцепила на Бернер-стрит, поблизости от дома, где жил рабочий Уильям Маршалл. Это произошло около 11.45 ночи. Позднее Маршалл показал, что ему не удалось разглядеть лицо мужчины, а вот одежду его он описал довольно точно. На мужчине было небольшое черное пальто, темные брюки и шляпа, напоминающая матросскую. На нем не было перчаток, он был гладко выбрит и целовал Элизабет. Маршалл сказал, что услышал слова мужчины: «Не говори ничего, только молись». Элизабет рассмеялась. Ни она, ни мужчина не показались Маршаллу пьяными. Они ушли в направлении клуба.

Часом позже другой местный житель, Джеймс Браун, уьидел женщину, которую позднее опознал как Элизабет Страйд, на улице. Она стояла на углу Фэйрклоу— и Бернер-стрит, прислонившись к стене, и разговаривала с мужчиной. На мужчине было длинное пальто. Его рост свидетель оценил примерно в пять футов семь дюймов (около 170 см). (Интересно, что почти все мужчины, которые упоминались в гроцессе следствия по делу Потрошителя, имели рост около пяти футов семи дюймов. В викторианскую эпоху такой рост считался средним для мужчины. Я полагаю, что рост свидетели определяли наугад.)

В последний раз Элизабет Страйд видел живой констебль Уильям Смит, дежуривший в ту ночь в том районе. В 12.35 он заметил женщину, которую позднее опознал как Элизабет Страйд. Ему бросился в глаза цветок на ее жакете. Мужчина, с которым она была, нес сверток, обернутый в газету, примерно восемнадцати дюймов в длину и в шесть или восемь дюймов в ширину (46 см х 15 — 20 см). Его рост констебль также оценил в пять футов семь дюймов. На нем был темный охотничий шлем, черное пальто и темные брюки. Смиту показалось, что мужчина выглядит довольно респектабельно. Возраст мужчины составлял около двадцати восьми лет, он был чисто выбрит.

Смит продолжил обход. Двадцатью пятью минутами позже, в час ночи, зеленщик Льюис Димшутц направил свою тележку по направлению к зданию клуба на Бернер-стрит. Он был управляющим социалистическим клубом, поэтому жил в том же здании. К его удивлению, ворота оказались открытыми. Обычно они запирались в девять вечера. В воротах пони заартачился. Было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, но Димшутц заметил какую-то кучу у стены и ткнул ее кнутом. Ему показалось, что это мусор, но приглядевшись получше, он увидел, что перед ним женщина. Она должна была быть либо мертвецки пьяна, либо действительно мертва. Димшутц зашел в клуб и вернулся со свечой.

Горло Элизабет Страйд было перерезано. Димшутц со своей тележкой, очевидно, спугнули Потрошителя. Кровь из перерезанного горла текла обильно. Кровавая дорожка протянулась до самой двери клуба. Верхние пуговицы жакета были расстегнуты так, что виднелись рубашка и корсет. Женщина лежала на левом боку, лицом к стене. Ее одежда промокла от непрекращающегося дождя. В левой руке женщина держала бумажный пакет с конфетами, освежающими дыхание. К груди она приколола букетик из папоротника и красной розы. К этому времени констебль Уильям Смит уже обошел свой район и двинулся на второй круг. Когда он дошел до Бернер-стрит, то был неприятно поражен, обнаружив огромную толпу, собравшуюся возле ворот клуба и выкрикивавшую: «Полиция! Убийство!»

Позже Смит показал на следствии, что его маршрут составлял не более двадцати пяти минут. За это короткое время около тридцати членов социалистического клуба разошлись по домам и должны были заметить убийцу. Окна оставались открытыми. Было слышно, как члены клуба распевают песни на русском и немецком языках. Никто не слышал ни крика, ни какого-то подозрительного шума. Но, по-видимому, Элизабет Страйд и не успела издать ни звука.

Полицейский врач доктор Джордж Филлипс прибыл на место чуть позже часа ночи. Поскольку орудия преступления обнаружено не было, он заключил, что женщина не совершила самоубийства. Ее убили. Доктор пришел к выводу, что убийца надавил ей руками на плечи и заставил опуститься на землю, а затем перерезал ей горло спереди. В левой руке женщина зажала конфету. Когда доктор вытащил пакет, несколько конфет упали на землю. После смерти левая рука должна была расслабиться, по мнению доктора. Однако он никак не мог объяснить то, что ее правая рука была «испачкана кровью». Позже он показал, что это его удивило, потому что правая рука была совершенно не повреждена и спокойно лежала на груди. Объяснения кровавым пятнам на руке не было — разве что убийца испачкал ее намеренно. Но для преступника такой поступок был бы довольно странным.

Доктору Филлипсу почему-то не пришло в голову, что раненый человек инстинктивно пытается зажать рукой рану. Когда убийца перерезал горло Элизабет Страйд, она должна была схватиться рукой за горло. Предположение о том, что женщину толкнули на землю перед убийством, также не выдерживает критики. Почему она не кричала и не боролась, когда убийца схватил и повалил ее? Маловероятно, чтобы Потрошитель перерезал ей горло спереди.

Для этого он должен был повалить ее на землю, да еще и удерживать ее в таком положении, пока он в темноте резал ей горло. Кровь, хлестнувшая из раны, должна была залить его с головы до ног. Женщина продолжала удерживать в руке пакет с конфетами. Когда горло перерезается спереди, обычно остается несколько маленьких надрезов, связанных с неудобным углом атаки. Когда же горло перерезается сзади, надрезы оказываются длинными и сразу же пересекают основные кровеносные сосуды, а также ткани и хрящи.

Как только убийца выбирает для себя удобный метод, он уже не меняет его, если только не произойдет чего-либо из ряда вон выходящего, что заставляет убийцу изменить ритуал или стать еще более жестоким в зависимости от обстоятельств и его собственных реакций. Я считаю, что Джек Потрошитель нападал на своих жертв сзади. Он не валил женщин на землю, поскольку жертва могла начать сопротивляться, а тогда он потерял бы контроль над нею. Он убивал женщин, которые привыкли бороться за жизнь и могли защитить себя в случае, если клиент оказывался слишком грубым или отказывался платить.

Сомневаюсь, чтобы Элизабет Страйд успела понять, что с ней произошло. Она двинулась по Бернер-стрит, потому что знала, что члены клуба, собиравшиеся без жен и подруг, начнут расходиться около часа ночи и будут непрочь перепихнуться. Потрошитель мог следить за ней из темноты, пока она обслуживала других мужчин, и дожидаться, когда она окажется одна. Он мог знать о социалистическом клубе и бывать здесь раньше, возможно, даже в ту самую ночь. Потрошитель мог приклеить фальшивые усы, бороду или прибегнуть к другому виду маскировки, чтобы его никто не узнал.

Уолтер Сикерт свободно владел немецким языком и мог понять, что за дискуссии велись в клубе в субботу, 29 сентября. Может быть, он даже находился среди членов клуба. Он вполне мог принять участие в спорах и остаться в помещении до часу ночи, когда начались песни. А может быть, он и не входил в клуб и следил за Элизабет Страйд с того самого момента, как только она вышла из ночлежки. Но что бы он ни делал, убить женщину было намного проще, чем вы можете себе предположить. Если убийца трезв, собран и руководствуется логикой, знает несколько языков, актерствует, имеет тайные убежища и не живет в районе совершения преступления, ему не составляет труда скрыться с места убийства на погруженных в кромешную тьму улицах. Но я думаю, что Потрошитель все же разговаривал с жертвой. Иначе как объяснить, откуда у нее взялась красная роза?

У Потрошителя было достаточно времени для бегства, когда Льюис Димшутц бросился в здание клуба за свечой и оттуда стали выбегать припозднившиеся члены. Когда возле клуба поднялась суматоха, женщина, жившая в доме 36 по Бернер-стрит, вышла на улицу и заметила молодого человека, быстро удалявшегося в сторону Коммершиал-роуд. Он оглянулся на освещенные окна клуба. Женщина заметила, что в руке он нес блестящий черный саквояж, напоминавший медицинский.

Марджори Лилли в своих воспоминаниях о Сикерте пишет, что у него был такой саквояж, который «он очень любил». Зимой 1918 года, когда они вместе работали в его студии, он внезапно решил отправиться на Петтикоут-лейн и взял с собой этот саквояж. По какой-то непонятной для Марджори причине Сикерт написал на нем большими белыми буквами: «Кустарник, 81 Кэмден Роуд». Слово «кустарник» осталось для художницы непонятным, так как в палисаднике дома Сикерта не было никакого кустарника. Впрочем, Сикерт никогда не объяснял свое странное поведение. В то время ему было пятьдесят восемь лет. Стариком назвать его было нельзя. Но порой он действовал очень странно. Лилли занервничала, когда он вынес из дома свой саквояж и отправился вместе с ней и еще одной женщиной на страшную экскурсию по Уайтчепелу в густом ядовитом тумане.

Они дошли до Петтикоут-лейн, и миссис Лилли с изумлением заметила, как Сикерт со своим саквояжем исчез на темной улице, «словно туман поглотил его». На улице было темно, как ночью. Женщины искали Сикерта «на бесконечных темных улицах, пока окончательно не выбились из сил». А он засмотрелся на несчастных бедняков, сидевших на ступеньках своих жалких жилищ, и радостно восклицал: «Какая голова! Какая борода! Настоящий Рембрандт!» Отговорить его от подобных прогулок было невозможно. А ведь путь его пролегал всего в нескольких кварталах от тех мест, где тридцатью годами раньше Потрошитель совершал свои убийства.

В 1914 году началась Первая мировая война. Лондон погрузился во мрак, фонари по ночам вообще не горели. Сикерт написал в письме другу: «Улицы стали такими интересными! Точно такими же рембрандтовскими они были двадцать лет назад». Он долго бродил по неосвещенным улицам. В письме он добавляет: «Мне хотелось бы, чтобы страх перед цеппелинами не исчезал никогда, чтобы свет вообще не зажигали».

Я спросила у Джона Лессора о черном саквояже его дяди, и он ответил, что никто из родственников никогда не упоминал о подобном саквояже, принадлежавшем Уолтеру Сикерту. Я настойчиво пыталась его разыскать. Если он хранил в нем окровавленные ножи, анализ ДНК мог бы дать нам очень интересные результаты. Слово «кустарник», написанное на саквояже, могло показаться современникам странным, но на самом деле это совершенно нормально. Полиция, расследовавшая преступления Потрошителя, обнаружила окровавленный нож в кустарнике неподалеку от дома, где жила мать Сикерта. Окровавленные ножи стали появляться в разных местах. Казалось, что их оставляют намеренно, чтобы разозлить полицию и соседей.

В понедельник после убийства Элизабет Страйд Томас Корам вышел из дома своего друга в Уайтчепеле и обнаружил нож на нижней ступеньке лестницы, ведущей в прачечную. Лезвие было примерно с фут длиной с тупым кончиком и черной рукояткой. Нож был завернут в окровавленный белый носовой платок и перевязан бечевкой. Корам не стал трогать нож, а немедленно бросился за местным констеблем, который позже показал, что нож лежал на том самом месте, где он сам стоял всего час назад. Констебль описывает нож, как «испачканный» засохшей кровью. Как ему показалось, это был обычный кухонный нож. Сикерт отлично готовил и часто развлекал своих друзей, готовя им что-нибудь необычное.

Полиция стала опрашивать членов социалистического клуба, распевавших свои песни, пока убивали Элизабет Страйд, а Потрошитель спокойно направился к Майте-сквер, где крутилась другая проститутка, Кэтрин Эддоуз, недавно вышедшая из тюрьмы. Если Потрошитель направился прямо на Коммершиал-роуд и свернул налево на Олдгейт Хай-стрит, чтобы попасть в лондонское Сити, место его следующего преступления оказалось всего в пятнадцати минутах ходьбы от места предыдущего убийства.