"Смерть зверя с тонкой кожей" - читать интересную книгу автора (Александер Патрик)

19.

Смит с министром приехали в Питерсфилд к обеду и застали Нджалу в превосходном настроении. Его ожидал прекрасный день и ещё более прекрасная ночь.

Итак, чем он может быть полезен джентльменам?

– Как вы знаете, – начал министр, – президент торговой палаты с двумя советниками прибудут для продолжения переговоров сегодня после обеда…

– Поразительно, не так ли? Госслужбы работают в воскресенье, звёзды срываются с небес, мир летит кувырком.

– Нам, разумеется, не хотелось бы каким-либо образом торопить или беспокоить вас…

– Я не беспокоюсь, министр, совсем не беспокоюсь.

Нджала подарил их широкой белозубой улыбкой.

– Но мы были бы чрезвычайно признательны, если бы переговоры могли быть завершены как можно быстрее.

– Ввиду опасности сложившейся ситуации, – добавил Смит.

– Знаете, – ещё одна белозубая улыбка, – Я начинаю думать, что на самом деле всё это подстроено с целью получить концессию по низкой цене.

– Ваше Превосходительство, – начал министр, – заверяю вас…

– Мой дорогой министр, я не намерен уступать англичанам. Особенно в бизнесе. Вспомните Биафру. Существуй в мире хоть какое-то подобие социальной справедливости, о которой так любит говорить ваше правительство, – Британия непременно пришла бы на помощь бедной маленькой Биафре. Этого не произошло. Слишком большие затраты.

– Ваше Превосходительство, я вынужден протестовать…

– Или взять Южную Африку. Протестовать против апартеида легко, приятно и не стоит ни цента. Но попытайся кто-то помешать торговле – а ЮАР, кажется, ваш третий по величине покупатель – и у этого кого-то начнутся проблемы.

Резко вмешался Смит:

– Сэр, я не занимаюсь ни финансами, ни политикой. Только вопросами безопасности. А ситуация, как мы пытаемся довести до вашего сведения, складывается угрожающая. И она будет ухудшаться, без преувеличения, с каждым часом вашего пребывания здесь.

Опять широкая улыбка.

– Мой дорогой мистер Смит. Я привык к опасности. Я живу так всю жизнь. Вы не поверите, если я расскажу, сколько раз меня собирались убивать. И здесь я чувствую себя в большей безопасности, чем где бы то ни было за пределами своего укреплённого дворца. Все эти вооружённые люди, и этот, как его, снайпер из летнего домика.

– Сержант Клиффорд.

– Необыкновенный стрелок, я уже слышал. Молниеносная реакция, исключительная меткость.

Он подошёл к западному окну и посмотрел вниз, в сторону летнего домика. Сержант Клиффорд неподвижно сидел у открытого окна. На коленях у него покоился Армалайт, созданный специально для уничтожения Нджалы, а теперь, по иронии судьбы, используемый для его защиты.

– Вот, его милость Большая Шишка, – сказал Клиффорд.

Шеппард, находившийся в том же домике, спросил:

– Обзор как?

– Неплохой.

– Что думаешь об остальных приготовлениях?

– Вполне удовлетворительно. Слабые места прикрыты. Покажется – будет трупом.

Он продолжал поглаживать ружьё, неосознанно, как мужчина, гладит женщину, с которой только что занимался любовью – просто потому что приятно ощущать округлость и мягкость её форм и бархат кожи.

Обед проходил под бормотание радио, включённого на новостях LBC.

– Прошу прощения, – сказал Нджала, – но события мне нужно знать точно, особенно теперь. О заговорах желательно узнавать если не первым, то одним из первых.

Эбботт вёл древний и не слишком хорошо чувствующий себя «Флоренс» (небольшой ремонт, смена цилиндров и распределителей зажигания ему весьма не помешала бы) к местечку неподалёку от Бокс-Хилл. Местечко, как правило пустовало даже в самые тёплые воскресные дни.

– Как она тебе? – счастливо спросила Элис.

– Пардон?

– «Флоренс».

– А, «Флоренс». Неплохо, неплохо. Очень даже.

По правде говоря, он находил машину шумной, тесной и тряской, как впрочем и любые малолитражки.

– И приятно так, с откинутой крышей, скажи ведь? Особенно в жаркие дни.

А ещё уносит выхлопные газы, пробивающиеся сквозь пол.

К двум часам они нашли укромное местечко вдалеке от дороги и припарковали «Флоренс» в тени старых деревьев.

– Разве не замечательно? А как тихо и спокойно! Как будто на необитаемом острове!

Элис сияла от счастья.

Они разбили пикник, пообедали яйцами вкрутую, паштетом и сервеладом, выпили красного вина.

Потом они шли лесом, крепко взявшись за руки.

– Запах цветущей таволги в летнем лесу, – пробормотал он.

– Что?

– Я всегда буду помнить его.

– На что он похож?

– Она очень ароматная, с маленькими белыми цветочками.

– Я не чувствую. Даже не вижу.

Он показал:

– Вот, смотри. Но сейчас ещё рано для цветов. И для ароматов. Это всё в июне.

– Почему ты всегда будешь помнить его?

– Запах детства. Тогда всё было ярче.

Он прошли ещё немного. Солнце стало припекать с неожиданной силой и обоих потянуло в сон. Они улеглись в тени деревьев, обнялись и некоторое время целовались – не из страсти, а просто, чтобы найти поддержку друг у друга. Потом заснули, точнее задремали – просыпались, теснее прижимались друг к другу и засыпали дальше.

К четырём они проснулись окончательно, улыбнулись друг другу, поцеловались и побрели обратно к машине, всё так же держась за руки. Пили горячий кофе из термоса, любовались зеленью весенней листвы, и тем, как ветер колышет травы и не думали ни о чём. Им просто было хорошо друг с другом.

Грелись на солнце, смотрели на природу вокруг, не видя её. И ловили каждый миг этого общения – им не нужно было ни слов, ни прикосновений.

Это был миг спокойствия, последний миг уходящего дня.

В Лондоне происходило нечто ужасное, но они узнают об этом только после.

Переговоры в Лейфилд-холле шли хорошо – хорошо для Нджалы: согласно инструкциям, полученным президентом торговой палаты и его советниками, скорость значила больше выгоды.

Нджала был всё так же ловок и внимателен, но вполуха продолжал слушать радио.

Вскоре после четырёх сообщили: взрыв на Трафальгарской площади, во время встречи ветеранов еврейского происхождения. Погибло шесть человек, имеются раненые. Точное число жертв неизвестно и продолжает расти.

Бомба, небольшой чёрный чемоданчик, была брошена в толпу из автомобиля, на большой скорости появившегося со стороны Стренда, пересекшего площадь и скрывшегося по Пэлл-Мэлл. Автомобиль нашли на Сент-Джеймс. Там преступники, двое мужчин, вероятно пересели на другую машину и исчезли.

Нджала выключил радио и заявил:

– Как вам известно, я – противник сионизма. Однако я категорически осуждаю терроризм и убийства невиновных. Предлагаю почтить память погибших минутой молчания и отложить переговоры до завтра.

Все встали. Печальнее всех выглядел сам Нджала, время от времени невзначай касавшийся своего браслета.

Эбботт привёз Элис в маленький паб у Окли, где им подали простую и вкусную деревенскую пищу – мясной пирог с почками и бутылку бургунского.

– Чем ты думаешь заняться сегодня вечером?

– Вернуться домой. Валяться на диване, смотреть телек. Потом меня потянет ко сну. И я лягу в постель с моим мужчиной, самым красивым в мире. Знаешь, какой ты красивый?

На обратном пути они включили радио и узнали про взрыв. Ответственность за взрыв взял «Чёрный сентябрь».

Оставшуюся дорогу ехали молча. Элис стала мёрзнуть и надела кардиган.

Собранные фрагменты чемоданчика и бомбы были аккуратно разложены на столе у Контролера.

Кроме Контролера присутствовали Смит, два эксперта из сапёрного отдела Скотленд-Ярда, Шеппард и министр.

– Это новый тип бомбы, – объяснял один из экспертов, – либо улучшенная модификация старого. Разлёт осколков происходит на высоте двух-четырёх футов. Что крайне усиливает поражающее действие.

Он погрузился в подробности устройства бомбы, действия механизма, детонатора и прочих подробностей, объясняя ислючительно доступно и понятно – для второго эксперта. Остальные присутствующие понимали слабо.

Контролер тепло поблагодарил обоих экспертов и они удалились.

– Что бы мне хотелось знать, – сказал он, – так как им удалось провезти чёртову бомбу через границу, при всех этих штуковинах в аэропорту.

– Может, им помогла ИРА? – предположил Смит.

– Думал об этом. У ИРА достаточно своих проблем с провозом оружия, чтобы ещё помогать кому-то со стороны.

– Как бы то ни было, – вмешался министр, – о контактах между ИРА и «Чёрным сентябрём» нам неизвестно, не так ли?

– Отсутствие информации о контактах, – сказал Контролер, – не исключает самих контактов.

Повисло молчание. Нарушил его Шеппард.

– Зато нам известно о контактах между «Чёрным сентябрём» и Нджалой.

– Известно, – согласился Контролер, – у них была секретная встреча в Бейруте (то есть это Нджала думал, что она секретная), когда он приезжал туда на выходных.

– Он свободно мог провезти для них этот чемоданчик. Никто не проверяет багажа действующего главы государства.

– Вы что, – сказал министр, – хотите сказать, что Президент Нджала мог…

– Именно это я и хотел сказать, – отрезал Шеппард.

– Ваши доводы?

Шеппард вздохнул.

– Ну, боюсь их не слишком много. Пара странностей, ничего не значащих сами по себе, но задним числом кое о чём говорщих.

– Впечатляющее начало, – сухо прокомментировал министр, – продолжайте.

– Если вы не возражаете, я предпочёл бы, чтобы продолжал сержант Робертс. Он вчера дежурил в отеле. Смышлённый парнишка. На самом деле смышлённый. Он ждёт снаружи.

Сержанта позвали и Шеппард обратился к нему:

– Некоторых из этих джентльменов ты знаешь, остальных тебе знать ни к чему. Расскажи им то, что ты рассказывал мне.

Робертс был юным и интеллигентным. Вначале он нервничал и покашливал, потом успокоился.

– Ну, значит, вчера днём Президент Нджала и его секретарь спустились в ресторан. Ну, это уже необычно. Я их там видел до того всего раз, но тогда был показ мод и ясно, что они спустились на пташек поглазеть. То есть, хочу сказать…

– Всё в порядке, сержант, – подбодрил его Контролер, – мы поняли, что вы хотели сказать. Продолжайте.

– Я и говорю, он нечасто бывает в отеле днём, а когда и бывает, то чай пьёт у себя в номере.

– Ну и? – сказал Шеппард, – что с того, что ему взбрело в голову для разнообразия выпить чашечку в ресторане?

– Ничего, сэр. Это то, что я сказал себе. Но вот ещё одно – с собой он взял дешёвый чёрный чемоданчик. Знаете, из этих – по дюжине за шиллинг.

Контролер показал на свой стол.

– Похож на этот? Точнее, на то, что от него осталось.

– Трудно сказать, но…думаю, да. И ещё одна непонятная штука: почему Нджала тащил его сам? Хочу сказать, почему не дал секретарю? Конечно, я ничего такого не подумал, просто знаете какие иногда странные глупые мысли лезут в голову с нечего делать.

– Я не считаю ваши мысли ни странными, ни глупыми, – сказал Контролер, – полагаю, они отражают инстинктивное восприятие, которое ещё много раз поможет вам в работе.

– Потом появились эти студенты… ну, я подумал, что они студенты. Были одеты, как студенты, у всех книги. А у одного – чемоданчик – точно такой, как у президента Нджалы. Да, я проверил книги. Вы же знаете, в них легко можно вырезать тайник для оружия.

Он сделал паузу.

– Потом осмотрел чемодан. Там был только конверт с надписью, кажется на арабском. Внутри золотой браслет – большой, тяжёлый, в форме рук, сжатых в рукопожатии. Этот студент – приятный такой молодой парень – улыбнулся и сказал, что это подарок на день рождения его брата. У него была ещё квитанция от какого-то ювелира из Парижа. Потом они стали садиться, а Нджала кажется узнал их, подозвал и они уселись за его стол. Пили чай, шутили, смеялись. Потом ушли. С книгами и чемоданчиком.

Робертс снова помолчал, в голосе его появилась горечь.

– Конечно, будь я умнее, должен был потребовать осмотреть чемодан и на выходе.

– Сержант Робертс, – отчеканил Контролер, – не существовало ни малейшей причины осматривать его снова. И разумность ваших действий не поставит под сомнение никто. Совсем наоборот. Они будут учтены и отмечены. И не только мною, не так ли, суперинтендант Шеппард?

– Совершенно верно, сэр, – откликнулся Шеппард.

– Спасибо, сержант Робертс, – сказал Контролер, – я на самом деле благодарен вам.

Робертс коротко поклонился и вышел.

– Могу добавить лишь, – заговорил Шеппард, – в субботу вечером я заметил на Нджале золотой браслет в форме сжатых в рукопожатии рук. Я обратил внимание, потому что он всё время игрался с ним.

– Итак, – подытожил Контролер, – похоже, наш друг и союзник, ради защиты которого мы прикладываем столько усилий, только что помог «Чёрному сентябрю» убить полдюжины человек на Трафальгарской площади.

– Минутку. Подождите минутку, – вмешался министр, – есть же похожие браслеты.

– И тысячи чемоданчиков, – поддакнул Смит.

– Согласен, это выглядит подозрительно, – продолжал министр, – но это может…это может быть простым совпадением.

– Да, – сказал Контролер, – а я по такому же совпадению мог быть Ширли Темпл.

– Как бы то ни было, доказательств нет. Абсолютно никаких.

– И мы не жалеем об этом, не так ли? – поинтересовался Смит, – иначе мы оказываемся в на редкость дерьмовой ситуации.

– Не стоит даже думать об этом, – сказал министр.

– Знаете, – пробормотал Смит, – а я начинаю думать, что идея ликвидировать Нджалу была совсем недурна.

– Смит, – Контролер впервые за много лет обратился к нему по фамилии, – это уже слишком. Особенно в присутствии министра короны.

Министр посмотрел на них со скрытым, как он надеялся, недовольством. Сукины дети вежливо издевались над ним.

Элис и Эбботт сидели на диване и смотрели телевизор. Потом Элис щёлкнула выключателем.

– Почему герои всегда попадают в негодяев, а те в них – никогда?

– Потому что герои стреляют лучше, любовь моя. Ну и кроме того, что станет с сериалом, если кто-нибудь вдруг завалит главного героя?

– Но ведь по настоящему всё по другому.

– По настоящему жизнь – скучная, серая и короткая штука. Кому интересно смотреть, как будет «по настоящему» – после целого дня в офисе, на заводе или где-то там ещё? Людям нужны мифы. И почему бы и нет?

– А мне нужен кофе. А тебе?

– Не откажусь.

– Давай посидим на кухне. Я люблю кофе на кухне.

Они сидели за крохотным столом в крохотной кухонке и пили кофе.

Элис кивнула в сторону канарейки:

– Помнишь Соломона?

– Встречались.

– Всегда пел, как сумасшедший. Всё время. А теперь молчит.

– Охрип, может?

– Я думала это связано с тобой. Он перестал петь как раз, когда ты уехал в Африку. Мне казалось, что когда ты вернёшься, он может снова запоёт.

– Не уверен, что улавливаю твою логику. Разве что птичка влюбилась в меня без памяти.

– Нет тут логики. Просто у меня было чувство, что если он запоет – это будет хорошим знаком. А теперь, когда ты вернулся – и это хороший знак – я думала и он начнёт петь. Понимаешь?

– Да. Да, конечно, – соврал Эбботт.

Элис посмотрела на птичку.

– Ну спой, Соломон, спой что-нибудь.

Канарейка помахала крыльями, почистила пёрышки и продолжала молчать.

– И не надо шуточек про Песнь Соломона.

– Ты сегодня расстроена.

Элис пригубила кофе, откинула назад волосы.

– Ты ведь не любишь меня, так? Хочу сказать, ты не влюблён в меня. Вот и вся разница.

– Ты мне нравишься. Ты значишь для меня очень много. Но я не думаю о тебе всё время и меня не тянет посвящать тебе сонеты. Но, чёрт побери, что значат слова?

– Для женщины – очень много.

– Слова всегда звучат фальшиво. Послушай, мне нравится быть с тобой, нравится, когда ты рядом, и, – он закончил почти неохотно, – Я не хочу терять тебя.

Она как обычно смотрела вниз. Ей казалось, что сердце не помещается в груди. В первый раз в жизни, она чувствовала себя почти что любимой – и не могла говорить от счастья.

Помолчав, Эбботт сказал:

– Завтра мне понадобится сделать пару звонков, потом я уеду.

Он допил кофе.

– Меня не будет день или два. Потом всё закончится.

– Съезжу к маме, – сказала она.

– Неплохая идея.

Прядь волос упала ей на глаза, она откинула её назад.

– Потом, – сказала Элис, – потом, потом, – она снова распустила свои длинные волосы, – А это «потом» наступит – для тебя, для меня?

Эбботт собирался ответить чем-то вроде: «Надеюсь», «Может быть» или «Если повезёт», но вдруг понял, что она вот-вот расплачется.

– Разумеется наступит, – уверенно сказал он, – но не здесь.

– Ты ведь не про Южную Америку, где все эти военные преступники?

– Нет, – улыбнулся он, – не про Южную Америку. Про другую страну.

– Где мы будем в безопасности?

– …И заживём долго и счастливо.

– Не шути так. Пожалуйста.

Она опять была на грани срыва. Эбботт наклонился к ней, погладил по щеке.

– Поговорим о шутках потом, когда будем гулять под пальмами Шаар-а-Голан.

Он коснулся губ Элис, потом отпустил её и откинулся назад.

– Но к чему теперь говорить о будущем? Нам и сейчас ведь неплохо, не так ли?

– Замечательно, – ей вдруг показалось, что полночь засияла солнечным светом, – чем займёмся сейчас? Пойдём в постель? Или ты слишком устал?

– Я оскорблён и требую примерно наказать виновную.

– Можете начинать хоть сейчас, – и впервые за день она рассмеялась.

Вертолёт доставил Дорис в Лейфилд-Холл вскоре после заката. На ужин подавали дыню из Израиля (в плане гастрономическом Нджала не имел ничего против сионизма), форель в миндале, жаренную утку. Потом бисквиты и сыр, которые очень неплохо пошли под красное вино. И на десерт – клубника со сливками.

Ужин, вино, обстановка и прислуга, столь же незаметная, как и освещение, потрясли простую душу Дорис.

– Ты потрясающий, – повторяла она, – просто потрясающий.

– Давай ещё кофе, немного Арманьяка и – в постель.

Что они и сделали – к обоюдному удовлетворению. Дорис была проституткой не оттого, что ей не хватало денег или не было дома. Она была проституткой по призванию.

Она давала Нджале всё, чего ему хотелось и даже больше. Они занимались любовью во всех мыслимых позициях и изобретённых ими самими вариациях. Что особенно радовало Нджалу – так это явное наслаждение, которое получала Дорис. Многие женщины выдыхались после первого часа. Но не Дорис. Она получала удовольствие от каждого момента. Нджале приходилось поглощать чудовищные количества «Витабикса», чтобы держаться в этом ритме.

– Мне не нравится только одно, – сообщила она.

– Что именно? – встревожился он.

– Столько чёртова «Витабикса» и ни капли шампанского.

– Нет ничего проще, цветок мой.

Он поднял трубку:

– Артур, полдюжины бутылок Хайдсика, хорошо? И принеси их сам.

– Слушай, подожди минутку, мы же голые совсем.

– Дорогая, не обращай на него внимания. Это же слуга. Орудие. Instrumentum mutum. Расслабься и получай удовольствие.

Артур принёс шампанское, открыл бутылку, наполнил два бокала и исчез.

– Ух ты, он на нас даже глаз не поднял!

– Пей шампанское, цветок мой. «Витабикса» хочешь?

Это была великая ночь Нджалы. Ночи лучше у него не было и не будет.

Элис и Эбботт занимались любовью долго, нежно и страстно, отпуская иногда эротические шутки, смешные только для них двоих.

Потом они лежали рядом в темноте, расчерченной клетками лунного света и затягивались по очереди от одной сигареты.

– Тяжело тебе со мной? – спросил Эбботт.

– В каком смысле?

– Любовь ко мне против лояльности Департаменту, например.

– Я всегда на твоей стороне.

– Не совсем.

– Как бы то ни было, я привыкла жить двойной жизнью – в реальном мире и во сне.

– А где ты сейчас?

– Во сне. Но наяву.

– Тебя это не смущает?

– Меня – нет. Особенно теперь. Ладно, дай затянуться. Половину ведь выкурил.

– Почему особенно теперь?

– Потому что сейчас я живу. Живу, понимаешь?

– А «потом» тебя больше не беспокоит?

– Чёрт с ним. Жить надо сегодняшним днём.

– И ночью.

– «Ночь дана нам для любви» – сказал кто-то из великих.

– «…а не для сна», кажется так. Но есть ещё смерть. «Очень долгий сон», как сказал другой великий.

– Знаю, я учила это. Минутку, как это там…»Nox est perpetua…» что-то там ещё…»dormienda».

Он протянул ей сигарету.

– Нет, я – пас.

Он сделал глубокую затяжку, огонёк выхватил из темноты его лицо.

– Ты не обижаешься на меня? Что я тебя использую и всё такое?

Она улыбнулась в темноту.

– Ты меня не используешь. А если даже и так – это судьба. Или что-то вроде этого «потом».

– А сегодняшняя ночь нам всё-таки дана для любви, – Эбботт погасил сигарету и обнял Элис.

На этот раз он усадил её верхом.

– М-м-м-м, – вырвалось у неё, – Хорошо! М-м-м-м, как хорошо. Всё, что ты делаешь так хорошо.

В темноте, чуть разбавленной лунным светом он видел только её силуэт и длинные волосы, рассыпавшиеся по обнажённым плечам.

– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые плечи?

– Никогда не знала, что во мне есть что-то красивое. Это всё от темноты.

– Это не от темноты.

Тяжело дыша она выдохнула:

– Господи, я хочу, чтобы так было всегда. Чтобы я тебя видела, а ты меня – нет. Особенно глаз моих косых.

– Я и чёрного муравья замечу на чёрной скале чёрной-чёрной ночью. И мне нравятся твои глаза.

Она прижалась к нему, так что её длинные волосы падали ему на лицо.

– Если я бы жила до ста лет, – прошептала она, – и то не была бы счастливей, чем теперь.

Ему нравилось сидеть в сумерках на веранде и смотреть, как белая дымка саваном наползает на город со стороны мангровых болот. Потом поднималось солце, выжигало дымку, а на жестяных крышах занимали свои места пыльно-чёрные грифы, похожие на разорившихся стряпчих.

Так он потел день за днём в ожидании судна в Англию.

Если повезёт, он окажется там почти одновременно с Нджалой, в настоящее время находившимся на совещании стран ОПЕК в Женеве. Делегаты собирались ещё раз взвинтить цены на нефть, ну и хорошенько погулять за казённый счёт.

На следующие недели у Нджалы намечался плотный график. После Швейцарии он ехал в Кампалу на встречу стран Организации Африканского единства (ещё одна гулянка), потом на секретную встречу в Бейруте. Официально – неделю отдохнуть перед Лондоном, на самом деле – на встречу с лидерами «Чёрного Сентября», который он поддерживал финансами и не только.

В Англии Нджала ожидался к концу апреля. К тому времени требовалось и судно, но, его-то как назло и не было. Если не повезёт, Нджала может уйти. Впрочем, безразлично. Он последует за Нджалой куда угодно, наподобие Ока Божья.