"Пылающие скалы" - читать интересную книгу автора (Парнов Еремей Иудович)

XIII

Палаточный лагерь СКАН приютился у подножия лесистой сопки, отлого спускавшейся к бухте Орла, отделённой от Идола и Холерной скальной грядой.

Кирилл Ланской поставил свою оранжевую одноместку чуть на отлёте от прочих, выбрав заросшую буйными травами излуку ручья.

— Не сыровато ли будет? — выразила опасение Тамара. — И комарья много, а они, к твоему сведению, являются переносчиками особо опасного японского энцефалита. Поимей в виду!

— Как, и комары тоже? — беспечно улыбнулся Кирилл, вбивая колышек. — То клещами стращаете, то комарами. Плевать я хотел на энцефалит, особенно на этот, японский. Чему быть, как говорится, того не миновать.

И началась для него совершенно новая, настоящая, как решил он в минуты счастливой бессонницы, жизнь.

Лагерь пробуждался в шесть тридцать. После обязательной для всех физзарядки следовало получасовое купание и завтрак, состоявший, как правило, из оставшейся от ужина вермишели, заправленной мясной тушёнкой, и кружки обжигающего кофе со сгущённым молоком. Есть после этого не хотелось долго, часов до двенадцати, когда заканчивались основные тренировки и наступало время обеда. Если не было дождя, все тридцать шесть подводных пловцов устраивались вокруг громадного, выложенного из валунов очага, где бурлила в ведре сваренная дежурным коком уха. Потом каждому вываливали на тарелку по дымящемуся куску запечённой на углях рыбы. Крабы, морские ушки и отваренные в солёной воде ростки папоротника составляли десерт.

Вздыхала и ворошила гремящую гальку волна, заглушая треск компрессора для зарядки баллонов, заливались жаворонки в поднебесье, и полосатые ласковые бурундучки подбирались к самым ногам, дрожа от весёлого любопытства. Каждое мгновение переживалось как нечаянный праздник, и даже во сне не покидало волнующее предчувствие новых радостей и открытий. Лишь одно, причём совершенно нежданное, облачко омрачало сияющий горизонт.

“Тамарка Данилова, — думал, тоскуя, Кирилл. — Томка-Рыба. Мне только этого недоставало”. И не знал, как тут быть.

Она позвала его на импровизированные танцы, и он нехотя потащился за ней, несмотря на то что не отдохнул как следует после дальней дороги и в первый же день наломался на тренировке, отрабатывая непривычную технику плавания со спаренным ластом. На ночном берегу, озаряемом дальней прожекторной вспышкой, топталось несколько пар. Скрипели каменья под кедами, и на полную мощность орал кассетный магнитофон.

Лениво вертясь вокруг самозабвенно скакавшей Томки и больше работая руками, нежели ногами, Кирилл кое-как следовал ритму. Но когда динамики стереомага выдали блюз и Тамара картинно закинула ему руки на плечи, сачковать далее сделалось никак невозможно. Он обнял её некрепко, чисто по-дружески, хоть и ощущал томительное тепло податливого тела, кружащий голову запах духов и тонкое, но обострённо воспринимаемое благоухание волос и кожи, напитанных морем, солнцем, щемящей горечью трав.

Он задохнулся на миг с надсадно бьющимся сердцем и, пытаясь сохранить равновесие, чуть крепче сцепил свои пальцы у неё за спиной. И тогда она с жадным вздохом приникла к нему и потянулась, учащённо дыша. Не ответить было никак невозможно. И он, проникаясь, почти против воли, бившей её дрожью, склонился к влажным горячим губам.

Тут, на счастье или на беду, кассета кончилась и упала, как занавес, тишина, и прошло неведомо сколько минут, пока просочились сквозь оглушённые уши чей-то говор и смех, шипение фосфорической пены, стрекот цикад. Помрачение развеялось, и стало ужасно неловко. Страдая от вынужденной фальши жестов и слов, Кирилл разомкнул и отвёл вниз обвивавшие его руки.

— Спать, однако, пора, старушка! — громко бросил он куда-то в сторону, ненатурально зевая. — Спать. — И шмыгнул прочь.

Было стыдно и муторно, но он знал, что это скоро пройдёт, тогда как досада от совершенной глупости остаётся надолго. Он напомнил себе, что Рыба — верный товарищ, работает с ним бок о бок, и есть обстоятельства, и вообще даже для самых современных и раскованных людей существуют неписаные запреты. Одним словом, он поступил единственно верно. К тому же Тамара никогда не привлекала его как женщина, и это, в сущности, было главным. Значит, прочь всяческие угрызения. Ему не в чем себя упрекнуть, и она тоже не может не оценить его абсолютную по отношению к ней честность.

“Бедная Рыбка, — с сочувственной улыбкой подумал он, пробравшись в палатку и застёгивая за собой молнию. — Да будь ты хоть чуточку лучше на личико, что бы осталось от моей хвалёной честности?.. Сами себя обманываем и городим несусветную чушь”.

Восстановив таким образом душевное равновесие, Кирилл разложил на спальном мешке охотничье снаряжение. Любовно погладив ружьё, вновь проверил, хорошо ли заточены гарпуны, полюбовался японским компасом-глубиномером и даже вытащил из коробки фосфоресцирующую кальмарницу с двойной коронкой острейших игл. Он знал, что пройдёт несколько дней, прежде чем его допустят к погружению с аквалангом. Это время нужно будет целиком использовать для охоты, тем более что бить рыбу разрешалось лишь в комплекте номер один.

Так он и уснул с приятным предвкушением грядущих забав. Ему даже приснились, вклинившись на мгновение в какую-то тревожную и невыразимо фантасмагорическую круговерть, зубастые крапчатые окуни и огромная, как дельтаплан, луна-рыба.

Утром на физзарядке он и думать забыл о вчерашнем незначительном инциденте. И напрасно, потому как уже на заплыве стало совершенно ясно, что Тамара намерена следовать за ним, как тень. Очевидно, тот совершенно случайный и ни к чему не обязывающий поцелуй она приняла достаточно серьёзно и терпеливо сносила, в ожидании лучших времён, подчёркнутую холодность Кирилла. На большее он, к сожалению, был не способен и, мысленно посылая Томку куда подалее, молчаливо позволял ей таскаться за ним по пятам. Все прелести отдыха разом померкли для него. Необходимо было спешно придумать, как вновь обрести утраченную независимость и душевный покой.

Для начала Кирилл решил тайно сбежать в Холерную бухту, славившуюся своими песчаными пляжами. Не нарушая общего распорядка, сделать это было можно лишь после обеда, когда заканчивались обязательные занятия.

Время тянулось утомительно медленно. Кириллу казалось, что весь лагерь обратил внимание на то, каким раболепным обожанием окружила его лучшая пловчиха общества “Буревестник”. Он прямо-таки извёлся от ожидания, словно задуманная им мальчишеская проделка могла что-то резко и коренным образом переменить.

Постоянно чувствуя на себе её ищущий взгляд, он тихо бесился и потому делал досадные промашки, показав в плавании со спаренным ластом ещё худшие результаты, чем накануне. Выложившись сполна, но так и не достигнув чистоты плавной дельфиньей линии, чего безуспешно добивался от него тренер, Кирилл выбрался на берег и обессиленно рухнул ничком, превозмогая боль в мускулах ног и ломоту в пояснице.

— Бедняжка, — пожалела его Тамара, опускаясь рядом на горячую гальку. — Ты немножко не так всё делаешь. Хочешь, я тебе покажу?

— Завтра покажешь, — процедил он сквозь зубы и со стоном перевернулся на спину. — Когда-нибудь…

— Давай я тебя помассирую? — с терпеливой лаской предложила она. — Всё сразу как рукой снимет. Я умею.

— О, господи! — застонал он, чуть не плача, и уполз к себе в палатку, как подраненный зверь.

Забывшись кратким и суматошным сном, он пробудился с лёгкой головной болью. Зато ноги и натруженный позвоночник мучили его много меньше и, вопреки ожиданиям, очень хотелось есть. Под огненную уху из окуней и сайры Кирилл умял добрую ржаную краюху. Для истекающего жиром палтуса не осталось места, но он заставил себя доесть всё до конца, отделываясь неопределённым мычанием от без умолку тараторившей Томки.

— Чего будем делать? — ласково поинтересовалась она, разбивая для него клешню краба-стригуна. — Может, погуляем немножко? Там в сопках такие ирисы, даже представить себе не можешь, какие! Загляденье…

— Спасибо, Том, — Кирилл решительно отодвинул клешню, в разломе которой соблазнительно белела отороченная пурпурной каёмочкой мякоть.

— А грибы? — покорно высосав отвергнутый дар, продолжала наседать Тамара. — Ну, хоть косой коси! Просто глазам своим не веришь. Отборные груздочки, один к одному. Представляешь? Я видела, как лакомились ими олешки. До чего трогательно… Сходим?

— Как-нибудь, — неопределённо пообещал он и вдруг, озабоченно нахмурясь, заторопился: — А сейчас мне надо к Шаврову. Я обещал.

Ополоснув тарелку в ручье, Кирилл бросился догонять начальника лагеря, который только что окончил трапезу.

— Можно вас, Лаврентий Васильевич? — крикнул он на бегу.

— Ах, это вы? — обернулся Шавров и показал на свою палатку: — Прошу!

— Вы сказали, что внесёте меня в график дежурств, — бросил Кирилл, поспешно протискиваясь в просторную палатку.

Шавров расправил лист ватмана, подвешенный на протянутой через всю палатку леске.

— В следующую пятницу устроит? — спросил он, найдя незаполненную ячейку.

— Само собой, — перевёл дух Кирилл и опустился, поджав ноги, на пол. — Как в Холерную бухту пройти, не научите?

— Отчего же? — Шавров отомкнул небольшой сейф и достал морскую карту. — Вот здесь мы, — показал он, — рядом бухта Идола, а следующая — Холерная.

— Странные названия.

— Обыкновенные, — пожал плечами Лаврентий Васильевич. — Бухта Холерная, вероятно, получила своё название по карантину, а в бухте Идола, это я знаю точно, стоял с незапамятных времён тотемный столб. Несколько лет назад его сожгли туристы. Просто так, смеха ради, чтобы поплясать у большого огня.

— Варвары!

— Да, не перевелись ещё такие. Все нынче стремятся на природу, только каждый по-своему. Есть слезливые обожатели, которые клянут города и приходят в лес, словно под сень храма, чтобы намусорить и вернуться на насиженное место с миром в душе и благоволением. Но есть и варвары, как вы сказали, самые настоящие вандалы.

— Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, — улыбнулся Кирилл. — Но иногда люблю побыть в одиночестве… Это далеко? — он наклонился над картой.

— Часика за полтора доберётесь… Я слышал, у вас первый разряд по подводному ориентированию?

— Да, что отнюдь не помогает мне справиться со спаренным ластом.

— Овладеете, — покровительственно махнул рукой Шавров. — Прекрасная, доложу вам, штука. Скорость существенно ускоряется, маневренность, как бы это поточнее сказать, более явственно ощущаешь себя полноправным морским обитателем… Мы эти спаренные сами понаделали, после Олимпиады.

— Ничего не скажешь, модная новинка, — кивнул Кирилл.

— А вы сами кто, я разумею, в миру?

— Физхимик, — коротко отрекомендовался Ланской. — Эмэнэс-соискатель.

— А я уж пять лет как защитился, — понимающе кивнул Лаврентий Васильевич. — И тоже в младших хожу… Ну, желаю приятной прогулки.

— Я поохотиться, честно говоря, собирался, — пояснил Кирилл. — Перед вечерней зорькой.

— Что ж, попытайтесь, хотя не уверен, что Холерная бухта самое подходящее для этого место… Не забредите только ненароком к соседям, — предостерёг напоследок Шавров. — В бухте Троицы — заповедник.

Солнце жгло в полную силу, выгоняя из воздуха и земли душный пар. Кирилл едва добрался до рощицы за первой сопкой и, словно в прохладный омут, окунулся в благодатную тень дубов и каменных берёз. Мошка, клещи и даже энцефалитный комар, против которого предостерегала Томка, не шли в сравнение с палящим полуденным солнцем. Совершенно корсиканским, если даже судить строго формально — по широте.

“На полный желудок, не переждав жары, избитый, больной, — корил себя Кира Ланской. — Безумие, чистое безумие, и всё из-за Рыбы!”

Он брёл, не разбирая дороги, через папоротники почти в человеческий рост, и влажное касание их перистых листьев приятно холодило разгорячённое тело. На слепящее море, проблескивающее между стволами, было больно смотреть. Сама мысль о том, что нужно покинуть спасительную сень и выйти на открытое солнце, была непереносимой.

С тяжким стоном Кирилл бросил сумку со снаряжением и, как подрубленный, рухнул в траву. Отлежавшись, пока выровнялось дыхание, он перевернулся на спину и расстегнул рубашку. От замшелых стволов, от поросшей кислицей земли успокоительно веяло влажной прохладой. Лес продувался насквозь, ласковый, гостеприимный. Медовыми виделись на просвет его листья. Оранжевыми пятнами мелькали в зарослях бесшумные олени. И крепкий дубильный запах исходил от бугристой, повитой лианой коры.

“Мы неправильно живём, — лениво размышлял Кирилл в полусонной одури. — Мы разучились жить в ладу с природой. Тихие богомольцы, как верно назвал их Шавров, не в счёт, варвары — тоже. Но мы, активные, разумные люди, призванные рационально использовать и охранять, да-да, именно так: использовать и охранять земную благодать, — мы утратили живую с ней связь, отвыкли от всевластия её ритмов, забыли вещий её язык. Нужно всему этому научиться вновь”.

В четыре часа, когда солнце немного сбавило свой жестокий накал, а море, подёрнувшись газовым флером, перестало так колюче сверкать, он решился сойти на берег.

Вожделённая бухта действительно выглядела прекрасной. Такие смутно мерещатся в детских мечтах. И снятся ночами. За линией серебристых ив сразу же начинались камни, громадные валуны непередаваемого серо-сиреневого оттенка. Того тёплого с влажной тенью сиреневого цвета, который так поражает всякого, кому довелось повидать стелы народа майя. Этот цвет не существует сам по себе. Он возникает из удивительного единства яркой зелени, синего неба и сверкающего песка.

Кирилл сбросил одежду и распластался на этом песке, один в целом мире. Над камнями дрожали нагретые слои воздуха. Открытая ветрам Японского моря бухта благоухала уникальным смешением запахов. Сохнущие водоросли, кедровая смола, соль и почему-то ваниль — всё сливалось буквально на глазах в горячих слюдяных струях.

Кирилл захотел пить и потянулся было к сумке, где лежала полная фляга, но, вспомнив рассказы бывалых людей, передумал и принялся разрывать песок. Сухой слой оказался довольно тонким, и руки всё с большим усилием вгрызались в плотно прибитые, напитанные влагой крупицы. Неустанно давя на берег, море надёжно подпирало дождевые воды. Не прошло и получаса, как образовалась вполне солидная ямка, на дне которой выступила мутная лужица. Ждать, пока вода отстоится, не хватило терпения.

Кирилл приложился к фляге, неторопливо натянул ласты, надел пояс с куканом, взял маску, ружьё и заковылял к морю.

Дно замечательной бухты поначалу его не обрадовало. Там, где нет камней и растений, животные зарываются в песок. Поэтому он мог видеть только пластинчатых ежей и зелёных, как кузнечики, раков-отшельников с непомерно разросшейся правой клешней, которая не влезает в ракушку, а лишь прикрывает вход. Отшельники напоминали боксёров, прикрывающих перчаткой лицо от прямого удара левой. Поиграв с раками, прятавшимися всякий раз в свои раковины, Кирилл поплыл к гротам, на самый край бухты, где они уходят вниз двухметровыми гладкими ступенями. Ему казалось, что он пролетает над затонувшими зиккуратами Лагаша и Ура. Трудно было избавиться от иллюзии, что внизу лежит, уходя в туманную синеву, сотворённое человеком ступенчатое сооружение. На гладких ступенях, на светло-пепельном и тёплом по цвету, даже в воде, камне блистали лучами звёзды. Это были живые кометы, поднявшиеся из синих глубин ночи по зову халдейских магов и звездочётов. Их мнимая мягкость была обманчива, а красота свирепа и ядовита. Только кровавая актиния с чёрным, как брабантское кружево, узором могла поспорить со звёздами красотой. В узкой расселине Кирилл увидел одну такую готически великолепную актинию. В справочниках её не было. Про себя он назвал её Марией Стюарт. Зачарованный мистической красотой подводных гротов, Кирилл совершенно забыл про охоту. Лишь столкнувшись с вынырнувшим из тёмной норы лобастым каменным окунем, он инстинктивно наставил ружьё и нажал спуск. Но гарпун пролетел мимо и, потеряв скорость, канул сверкающей спицей в синие непроницаемые глубины. Окунь удивлённо распахнул зубастую пасть, лениво вильнул хвостом и пропал в пещере.

Выбрав капроновый линь, Кирилл перевернулся на спину, упёр рукоятку в живот и, преодолевая сопротивление сжатого воздуха, вогнал стрелу обратно в ствол. Он подумал при этом, что вряд ли станет когда-либо бить рыбу в этой бухте.