"Пробирная палата" - читать интересную книгу автора (Паркер К. Дж.)Глава 4Ничего такого плохого, от чего не избавило бы Саммиру землетрясение, в городе не осталось, если не считать запаха. На спуске с горы у кареты сломалось переднее колесо, и в город прибыли с опозданием, так что почтовая карета в Ап-Калик уже ушла. Следующая должна была быть ближе к вечеру, а до тех пор Бардасу предоставлялась возможность побродить по улицам, вдохнуть их атмосферу, уловить аромат. – Спасибо, – ответил он на предложение прогуляться, высказанное начальницей местной почтовой станции. – А могу я просто посидеть здесь и подождать? Начальница посмотрела на него: – Нет. – О! – Бардас прошелся взглядом по улице, туда и обратно. – Пожалуйста, позвольте мне выпить глоток воды? – Там, вниз по улице, есть колодец, – ответила женщина. Бардас нахмурился. – Мы же пьем. – Спасибо, но я лучше поищу молока или чего-нибудь еще. Она равнодушно пожала плечами. В Саммире хватало постоялых дворов и таверн. В большинстве случаев они представляли собой приспособленные для этих целей пещеры, как естественного, так и искусственного происхождения. На дверях почти каждого такого рода заведения имелась надпись «Не допускаются гуртовщики, коробейники и солдаты», а рядом стояли, прислонившись к двери, здоровяки, способные объяснить смысл надписи тем гуртовщикам, коробейникам и солдатам, которые не научились читать. В тавернах, под навесами, сидели старики на подушках, а в вагончиках, выстроенных по кругу на краю конской ярмарки, подавали выпивку, для чего желающий просовывал в вырезанное в стене окошечко деньги, а получал глиняный кувшин с какой-то жидкостью. После недолгих размышлений Лордан выбрал средний вариант и отправился под навес, расположенный между будкой точильщика ножей и закутком лекаря. У задней стены сидела старуха. Закрыв глаза, она пела что-то, но Бардас, недостаточно знавший саммирскую музыку и поэзию, не мог определить, привлекала она посетителей или отпугивала их. Речь в песне шла об орлах, стервятниках и возвращении весны, но многие слова сливались в неразборчивое бормотание. Бардас особенно и не прислушивался. Он уселся в противоположном углу: старики замерли при его появлении, уставились на незнакомца, потом отвернулись. Из-за спины Бардаса возник маленький, лысый мужчина с длинной черной бородой и осведомился, что он будет пить. – Не знаю. А что у вас есть? Старик нахмурился. – Бардас кивнул: – Давайте. Сколько? – Не спрашивайте, – ответил старик. – Подставляйте чашку, фляжку или стакан. Решайте сами. – Извините, я имею в виду, сколько платить? – Что? А, полчетвертака за кувшин. – Тогда я возьму кувшин. Старик исчез, но быстро вернулся, ловко уклонившись как от искр из-под колеса точильщика, так и от капель крови, брызнувших из-под ножа лекаря. – Вот. Он поставил перед клиентом кувшин и небольшую деревянную чашку. Бардас отдал деньги, наполнил чашку наполовину и принюхался. Впрочем, жажда заставила его забыть об осторожности. Эхин оказался горячим, сладким, жидким и черным: травяной настой, приправленный медом, корицей и мускатным орехом, ослабил эффект действия и самогона, который сам по себе, в чистом виде, наверное, мог бы убить. Впрочем, с жаждой он именно это и сделал. Бардас выпил одну чашку и опустился на табуретку, подождать, пока голова перестанет кружиться. Старуха замолкла. Никто не сдвинулся с места, никто ничего не сказал. Она снова запела. Бардасу показалось, что это та же самая песня, но клясться в этом он не стал бы. Некоторое время спустя в палатку вошла большая группа людей, рассевшихся кружком в середине. Они были шумные, веселые, жизнерадостные, молодые и пожилые, от семнадцати до шестидесяти, не Сыновья Неба, но и не совсем непохожие на них, чисто выбритые, с длинными, заплетенными в косички волосами. Они носили длинные, почти до колен белые рубашки, но не утруждали себя обувью. Бардас предположил, что это и есть гуртовщики, объединенные в группу отверженных с коробейниками и солдатами, хотя никакого оружия он у них не заметил. Новые посетители пили эхин из большого котла, установленного в середине круга, не обращая внимания на поющую старуху. Бардасу они показались вполне безобидными. Потом – время здесь ползло медленно, но верно – появилась еще одна группа из пяти солдат. Эти тоже не были Сыновьями Неба; определить их принадлежность к тому или иному народу представлялось затруднительным: они носили выгоревшие серые комбинезоны под стандартными пехотными доспехами, казенные сапоги, отполированные до блеска пояса и маленькие шерстяные треуголки, на которые в боевых условиях надевался шлем. Четверо имели при себе мечи, пятый, капрал, старший этого полуотделения, был вооружен коротким палашом. Пройдя напрямик через круг сидевших гуртовщиков – которые уступили им дорогу, – солдаты направились в другую комнату, отделенную от первой пологом. Старуха перестала петь, открыла глаза и проворно удалилась. Рядом с Бардасом сидел старик с остывающим в крошечной чашечке эхином. – Проблемы? – спросил Бардас, наклоняясь к соседу. Тот пожал плечами: – Солдаты. – А… За пологом что-то разбилось. Послышался громкий смех. Сидевшие кружком гуртовщики на мгновение замолкли, подняли головы, но потом снова заговорили. Еще двое или трое посетителей поднялись со своих мест и не оглядываясь вышли из заведения. Из-за полога появились солдаты с кувшинами какого-то другого, не менее похожего на эхин напитка. Они остановились рядом с гуртовщиками, молча взирая на них сверху вниз. Разговор стих. Сосед Бардаса поспешил к выходу, а в комнату втиснулся человек, наливавший эхин. На его лице застыло трагическое выражение. Судя по всему, таверна вот-вот должна была превратиться в не самое лучшее для тихого времяпрепровождения место. Бардас, наверное, тоже ушел бы, но он еще не допил эхин. «И сказал Пророк: не затевайте драки в пивных. Не вмешивайтесь в чужие драки». В немногих словах большой смысл. Бардас всегда чтил свою веру. Когда потасовка началась, он поступил так, как поступал всегда: замер, осторожно, краем глаза наблюдая за происходящим, стараясь не поймать взгляд кого-либо из дерущихся. Заварушка, если рассматривать ее с точки зрения стороннего наблюдателя, была не лишена любопытных моментов. Гуртовщики имели численное преимущество, зато у солдат было оружие и здоровый дух, что тоже значило немало. Когда один из гуртовщиков упал и не поднялся, схватка прекратилась. Пятнадцать человек застыли с открытыми ртами, беспокойно поглядывая друг на друга и смущенно переминаясь с ноги на ногу. Какое-то время все молчали, потом капрал, который, собственно, и нанес смертельный удар, обвел комнату взглядом. – Что? Один из солдат неотрывно смотрел на Бардаса, точнее, на тускло поблескивающие бронзовые кружки на его воротнике. Их было четыре, что соответствовало званию старшего сержанта. Вообще-то плащ принадлежал не Бардасу, он подобрал его в шахтах (молодые такие небрежные). Но теперь все заметили металлические блестки и таращились на них с непонятным ему интересом. Коротышка, приносивший вино, подошел поближе. – Ну? – спросил он. – Что вы собираетесь делать? Бардас взглянул на него: – Я? – Ну да, вы же сержант. Что вы собираетесь делать? – Не знаю. А что вы предлагаете? Коротышка посмотрел на него, как на сумасшедшего. – Арестуйте их. Что же еще? Арестуйте и отправьте к префекту. Они уже убили человека. И сказал Пророк: «Когда тебя просят арестовать пятерых вооруженных людей в пивной после драки, уходи сразу». – Ладно. Бардас медленно поднялся. Некоторое время он молча смотрел на солдат, потом перевел взгляд на капрала. – Имена? Солдаты назвали свои имена, которые он не запомнил и даже не расслышал, они были длинные, незнакомые и звучали на чужеземный лад. – Часть? Капрал ответил, что они из такого-то пехотного полка, такой-то роты и такого-то взвода. – Ваш командир? Капрал посмотрел на него с видом обреченного, потом вскрикнул и бросился на него с поднятым палашом. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бардас схватил его за локоть левой рукой и вогнал свой нож в углубление у основания шеи капрала. Он не помнил, как нож появился в его правой руке, не помнил даже, что оружие вообще было за поясом, но после трех лет, проведенных в шахте, такие действия становятся привычкой. Он заглянул в глаза умирающего капрала и отступил на полшага, позволив его телу свалиться на землю. Никто не шелохнулся. Похоже, в Саммире вообще собрались люди, наклонные к безмолвному созерцанию. – Спрашиваю еще раз, – услышал Бардас свой голос. – Кто ваш командир? Один из солдат назвал имя, также не зацепившееся в памяти Бардаса. – Вы. – Он повернулся к коротышке с бородой. – Бегите в префектуру и приведите стражу. Остальные – марш отсюда! В следующее мгновение таверна опустела, и Бардас остался наедине с четырьмя солдатами и двумя мертвецами. Различить их не составляло труда – солдаты стояли. Прошла целая вечность, прежде чем в таверну вошли стражники под командой Сына Неба в высоком золоченом шлеме с длинным пером. – Драка? Бардас кивнул. – А этот, – Сын Неба дотронулся носком сапога до мертвого капрала, – напал на вас? – Точно. Командир стражников вздохнул. Судя по медным блесткам на воротнике, он уступал Бардасу в звании. – Ладно. Ваше имя? – Бардас Лордан. Командир стражников нахмурился: – Я знаю, кто вы. Вы герой, верно? – Геннадий скорчил недовольную мину. – Не сейчас. – – О черт. – Геннадий открыл глаза. Алексий стоял над ним с озабоченным выражением на лице. – Не обижайся, но ты не против немного подвинуться? Я умираю и не хочу ничего пропускать. – Геннадий пожал плечами: – Да как-то незаметно. Началось с обычной лихорадки, а уж потом пошло дальше. – Он помолчал. – Я умираю? Действительно умираю? Алексий задумчиво посмотрел на него: – – Я умираю. – – Ох. – Геннадий попытался расслабиться. – А откуда ты знаешь, что я?.. – Геннадий постарался снова закрыть глаза, но ничего не изменилось. Он подождал. Все оставалось по-прежнему. – Итак, что дальше? Хоть намекни. – Алексий поскреб затылок, как бы подыскивая убедительную, но не слишком пугающую аналогию. – – Не очень-то оригинально. – – Ты знаешь, что я имею в виду. Это больно? – Геннадий вздохнул: – Что теперь? В чем тут смысл? Я должен что-то делать или просто лежать и ждать? – – Да, я скажу, а ты записывай. Пригодится в следующий раз, извини, – добавил он, – это недостойно. – – Не думаю, что все будет вот так, Алексий, – оборвал его Геннадий. – Мне это не нравится. Вообще, если тебе все равно, то я повторю попытку как-нибудь в другой раз. Почему-то кажется, что в это раз я все испорчу. В конце концов, такое бывает лишь раз в жизни… – Геннадий нахмурился: – Перестань, сейчас не время обсуждать то, чего нет. – – Не помогло. Алексий, ты можешь сделать кое-что? – – Не знаю, – бросил Геннадий. – Ты же, черт возьми, маг, вот и придумай что-нибудь. – – Да, но… – У него почему-то не было сил злиться; впрочем, их не хватало даже для того, чтобы бояться. Не иметь сил бояться – это пугало. – Я хотел сказать, что ты же Патриарх Перимадеи, должно быть что-то такое, что ты знаешь, а все остальные не знают, какой-то секрет, в который посвящают только патриархов. Но это неправда, да? – – Я так и знал. Просто дело в том, что когда попадаешь в такое положение, как я сейчас, то полагаешься не на логику, а на надежду. Так, на всякий случай. Только не обижайся, старина. – – Как-то странно, – признался Геннадий. – Все совсем иначе, чем я предполагал. – – Не знаю, – сказал он после паузы. – Я ожидал… хм, театра, наверное, мелодрамы. Чего-нибудь мистического: яркие огни, клубящийся туман, призрачные фигуры в белых облачениях. Ну, или страха и боли. Но все совсем по-другому и… У Геннадия вдруг открылись глаза. На этот раз по-настоящему. – Все в порядке. – Над ним стояла какая-то женщина. – Все в порядке. Геннадий попытался повернуть голову, чтобы оглядеться, но не смог. Он не знал, плохо это или хорошо. Раньше он мог двигаться гораздо свободнее. – Приходит в себя, – сказала женщина, обращаясь к кому-то другому. – Не знаю, что это было, но ему стало легче. – Тогда все действительно в порядке, – произнес мужской голос из-за плеча женщины. – Обычно такая доза убивает. Рад, что на этот раз сработало. У женщины был какой-то несчастный вид. – Хочешь сказать, что раньше ничего подобного не пробовал? – Я же сказал, что обычно это смертельная доза, – ответил невидимый мужчина. – Ждал несколько лет возможности испытать ее, но сегодня впервые обстоятельства сложились так, что проба уже не имела особого значения. Я хочу сказать, что он ведь уже был мертв, не так ли? Геннадий понял, что странного было в женщине. Точнее, не странного, а неожиданного. Женщина была жительницей равнин – глаза, цвет кожи, костная структура. В нем поднялась инстинктивная волна паники – – Все в порядке, – сказала она. – Все будет в порядке. – Это вы так говорите, – сказал он и вдруг понял, что позабыл остальное. Она была круглолицая, коренастая, лет сорока—пятидесяти, с короткими седыми волосами, яркими черными глазами и выдающимся вперед двойным подбородком. – Вы были очень больны, но наш лекарь дал вам кое-что, что поможет вам поправиться. Вот подождите и увидите. Геннадий ощутил раздражение: – Спасибо, – прохрипел он. – Где?.. Женщина улыбнулась: – Это Бланчарбер. Слышали о таком? Геннадий задумался: – Нет. – М-м. Ну, это небольшая деревушка в полудне пути от Ап-Амоди. – Она произнесла название как одно слово, а не два. – Примерно на одинаковом расстоянии от Ап-Амоди и старого Города. – Где?.. – Перимадея. Вы в стране Темрая. И вы в безопасности. – Короче… – говорил он. Алексий остановился и заморгал, как будто оказался на свету после долгого пребывания в кромешной темноте. Старость, всего лишь старость. Все чаще словно просыпаешься наяву. Ловишь себя на том, что говоришь или делаешь что-то, но не можешь вспомнить, что сказал раньше или как вообще здесь оказался. Страшный недостаток для лектора внезапно обнаружить, что стоишь перед тысячью почтительно внимающих молодых людей, не имея ни малейшего представления о том, что ты только что говорил и что собирался сказать дальше. Перед этим он был во сне, ему снился длинный, темный тоннель, полный странных звуков и запахов, тоннель, в котором люди убивали друг друга, руководствуясь чутьем и инстинктом. Он не знал, почему постоянно попадает туда, и никакие размышления не помогали положить конец этому упорно повторяющемуся путешествию. – Короче, – услышал он свой голос, – если мы действительно понимаем природу Закона, то у нас не могут не появиться сомнения в существовании смерти. Она становится чем-то неясным, чем-то почти мистическим, чем-то таким, во что мы верим, когда были молодыми и впечатлительными, когда драконы и феи жили где-то совсем рядом. Если мы действительно поймем Закон и то, как его проявления влияют на окружающий нас мир и на наше восприятие этого мира, то неизбежно придем к выводу, что смерть, как нас учили понимать ее, просто невозможна. Она не может произойти. Она противоречит законам природы. Если же мы предпочитаем упорствовать – вопреки всем научным свидетельствам – в своей вере в нее, что ж, тогда вопрос переносится в иную сферу, сферу сознания и убеждения, которой не место в научном споре. Но если мы ограничим себя вещами, которые поддаются доказательству – а что такое наука, что такое учение, постижение и знание, если не то, что можно подвергнуть проверке? – если мы будем придерживаться только того, что уже прошло проверку и не было отвергнуто как бездоказательное, то мы должны оставить представление о смерти как, в лучшем случае, не доказанное и не поддающееся доказательству и считать, с большой вероятностью, что такового явления не существует. С другой стороны, Закон… – Если то, о чем я сегодня говорил вам, произвело на вас впечатление, если вы хотя бы начали понимать… – Алексий открыл глаза: – Эйтли? Эйтли улыбнулась: – Здравствуй, Алексий. Как ты чувствуешь себя сегодня? – Неплохо. – Он медленно, преодолевая боль, сел. – Мне снился сон. – Приятный? Он покачал головой: – Не очень. Скорее какой-то кошмар. Я оказался перед толпой слушателей в лекционном зале и забыл, о чем шла речь. – Он улыбнулся. – Наш добрый целитель Эрек станет, конечно, утверждать, что это все из-за того, что я все-таки проявил упрямство и съел гуся вопреки его настоятельным предупреждениям. Я же сам склонен искать более метафизическое объяснение. Но только такое, которое позволит мне и в дальнейшем есть гуся. – Он понизил голос. – Здесь это единственное, чего не доваривают до состояния каши. Эйтли нахмурилась. – Не думаю, что гусей можно варить, – сказала она. – Так ведь ничего и не останется. Эрек недовольно посмотрел на пациента и вышел, успев шепнуть что-то на ухо Эйтли. Когда дверь за ним закрылась, Алексий спросил: – Ну, в чем дело? – Я должна позвать его, если ты из-за чего-нибудь расстроишься или начнешь нести чепуху. И, да, мне нельзя переутомлять тебя разговорами. Алексий пожал плечами: – Трудно представить, чтобы я мог перестать нести чепуху и есть гусей. От такого невозможно отказаться. И то, и другое я делал с детства, а сейчас, в старости, меня уже не переменить. Эйтли уселась на краешке кровати. Дождь стучал по деревянным ставням. – Однако же ты не настолько стар, чтобы не напрашиваться на комплименты, верно? Мы ведь оба понимаем, что в том, что ты несешь чушь, нет твоей вины. Конечно, ты мог бы болтать и поменьше, но в твоих словах есть смысл. По крайней мере я его вижу. Тебе просто не нравится Эрек, не так ли? – Да, – признался Алексий. – Что совершенно несправедливо по отношению к нему. Я знаю, что Эрек хороший человек, прекрасный знаток своего дела, а когда я думаю о том, Во что ему все это обойдется, у меня… – Ох, не начинай, – прервала его Эйтли. – А кроме того, я списываю все на текущие расходы Банка, так что Алексий с любопытством посмотрел на нее: – Что же это за расходы? – Все просто, – объяснила она. – Ты нанят Банком в качестве технического консультанта, разве я тебе не говорила? Ну вот, сообщаю. Ты консультант и очень ценный член всей нашей команды. – Неужели? – Алексий картинно поднял бровь. – И как? У меня хорошо получается? Справляюсь? Эйтли уклончиво пожала плечами. – Мне встречались сотрудники и похуже. Ну а если серьезно, – продолжала она, немного нахмурившись, – тебе не следует подшучивать над врачами. У них нет чувства юмора, как у нормальных людей, и они решат, что у тебя просто не все в порядке с головой. Наверное, Эрек уже так и считает. Будь посдержаннее. – А, ну его. – Алексий скорчил гримасу, как это делают дети. – Я всего лишь пытался объяснить ему действие Закона и то, что можно разговаривать с людьми, которых нет рядом. Конечно, он меня и слушать не стал, ведь у него уже есть заранее готовое мнение. Как только я упомянул о Законе, Эрек сразу решил, что у меня не в порядке с головой. Вообще-то мне казалось, что человек из Шастела способен воспринимать кое-что не так, как остальные. Эйтли усмехнулась. – Между нами говоря, – сказала она, – не уверена, что он вообще из Шастела. Да, конечно, он говорит, что учился там, но я наводила справки, расспрашивала – его никто почему-то не помнит. Полагаю, он из третьего или четвертого поколения Коллеон. Не знаю, зачем это скрывать, ведь тамошние медицинские школы известны по всей Империи. Их выпускников считают немного неотесанными, но в мастерстве никто не сомневается. – Ладно, – сказал Алексий. Он попытался потянуться, но в спине кольнуло, да так, что он моргнул. – Хватит о нем. Как ты? Как дела? – Могли бы быть и хуже. – Понятно. Это твое выражение «могло бы быть и хуже»; означает ли оно, что ты гребешь деньги лопатой? – Немножко того, немножко другого, – ответила Эйтли. – Вообще все замерло, но те предприятия, которые действуют, приносят неплохой доход. – Например? Эйтли ненадолго задумалась. – Ну, например… Со дня на день из Месоги прибудет «Белка» с грузом меда и черники: устанавливается весьма выгодная связь с молоинами, разместившими большой заказ из Батарии… – Откуда? – Из Батарии. Там шьют форму для армии Шастела, а в этой армии, как ты, конечно, знаешь, носят исключительно темно-синие шинели. Алексий кивнул: – Ясно. Шинели ведь красят черничным соком, да? Хм, ловко придумано. – Случайность, – заметила небрежно Эйтли. – Мед набирает хорошую цену, ведь из Империи сейчас ничего не поступает. Думаю, Венарт в кои-то веки наткнулся на что-то по-настоящему стоящее. – Она нахмурилась. – С небольшой помощью Горгаса Лордана, конечно. Три года назад о Месоге никто и не слышал, а сейчас у нас появилось два надежных товара. Хотелось бы верить, что здесь действительно можно вести дела. Некоторое время Алексий молчал. – Снова эти Лорданы. Без них, по-моему, нигде не обходится, верно? Как ты думаешь? Эйтли посмотрела на него: – Ты ведь хочешь знать, есть ли какие-нибудь известия о Бардасе, не так ли? – Да. – Ладно. – Она сложила руки на коленях и задумчиво посмотрела на закрытое ставнями окно. – Сегодня я случайно встретилась с Лиен Могре. Ее брат был в составе торговой Делегации Шастела на последних переговорах с властями провинции, только вернулся… – Имеешь в виду, что он шпион? Звучит многообещающе. Эйтли кивнула: – Да, шпион, только не очень хороший. В этом-то и проблема. У Шастела просто нет толковых шпионов: достаточно нескольких слов, чтобы понять, что именно они хотят выведать. Но зато я наверняка знаю, что они подкармливают всяких мелких чиновников, а потому есть основания полагать, что информация поступает довольно надежная. В общем, он рассказал мне, что Бардас занял какой-то тихий, спокойный административный пост где-то в глуши. Кажется, на какой-то мануфактуре. – Она улыбнулась. – Ничего более прозаического себе и представить нельзя, не так ли? – Все зависит от того, что там производят, – ответил Алексий. – Да, но если даже и так… – Эйтли поднялась с кровати и подошла к окну. – Знаю, у тебя есть теория насчет того, что Лорданы и Закон как бы сплетены в узел, но я действительно не представляю, как он повернет ход истории, сидя за столом и ведя всякие там бухгалтерские подсчеты, составляя балансы. – Она вздохнула. – И если только он там и останется, подальше от нас, то все мы от этого только выиграем. Сильный порыв ветра ударил в ставни. Щеколды задрожали, сдерживая напор стихии. – Ты ведь сердишься на него? – спросил Алексий. – Может быть, все же скажешь мне, за что? – Совсем я и не сержусь, – не поворачиваясь, ответила Эйтли. – В последние дни мне совсем не до него. Даже не вспоминаю. Мне приятно сознавать, что с того времени, когда я была на побегушках у фехтовальщика, многое изменилось. Я поднялась, сделала кое-что со своей жизнью – спасибо тебе большое, – и я добилась успеха, не причинив никому вреда, не доставив никому никаких неудобств. Думаю, этим можно гордиться, как ты считаешь? Алексий снова лег и закрыл глаза. – Конечно. Когда я думаю обо всех тех людях, которым ты помогла, за которыми ухаживала… я, Геннадий, его племянник, Венарт и Ветриз… – О, все в порядке, – тихо сказала Эйтли, – так надо. – Да, конечно, – продолжал Алексий, – но ведь ты не была обязана делать это, а делала. Но при этом ты как бы взяла на себя обязанность – как бы это сказать? – прибирать за ним. Все эти люди были выбиты Бардасом из привычной колеи, а ты, появившись, пытаешься наладить что-то вроде нормальной жизни. Весьма интересно. – Интересно? – Эйтли по-прежнему смотрела в закрытое окно. – Ты находишь это интересным. Любопытная точка зрения. – Такова моя работа, – едва заметно улыбнувшись, ответил Алексий. В ночь после драки в таверне, лежа между коробками и бочками, на второй почтовой карете, Бардас впервые вспомнил о шахтах. Все началось как сон, но он постарался как можно скорее выкарабкаться из него, открыв глаза в надежде увидеть свет. Света не было. Между ним и курьером высилась гора багажа, заслонявшего фонари, а ночь выдалась темная. Бардас лишь слышал, как стучат колеса, как крошатся под металлическими ободами камни, ощущал тряску и чувствовал запах розмарина… Розмарина? Нет, не розмарина. Он вытянул руку вперед и попал в щель между двумя огромными ящиками. И с одной, и с другой стороны пальцы нащупывали только грубую деревянную поверхность (она была и раньше) и какое-то препятствие под ногами. Бардас ударил ногой и почувствовал, как что-то треснуло и раскололось. Разумеется, он понимал, что находится не в подкопе, но это не очень помогало: мало ли что он знал, ползая по подземным галереям, не все из того, в чем он не сомневался, выдержало проверку. Далеко не все. Бардас пнул ногой еще сильнее, и весь мир наполнился запахом роз. Конечно, он сделал совсем не то, что следовало. Ошибся. Подземные переходы не подпрыгивают и не раскачиваются, не трясутся и не пихают в спину Бардас был в карете, на дороге из Саммиры в Ап-Калик, ему предстояло работать в Пробирной палате, где он научится убивать доспехи, протыкать их, не причиняя вреда людям. Все хорошо, он уже больше не в подземельях (хотя если ты хоть раз побывал там, то останешься навсегда). Все в порядке, он на территории Сынов Неба. Здесь ему ничто не угрожает. Чувствуя себя немного глупо из-за внезапного приступа паники, Бардас оперся о ближайший ящик и, подтянувшись, сел спиной к высокой бочке. Запах роз стал еще сильнее: наверное, он наткнулся ногой на какой-то хрупкий контейнер с розовой эссенцией. А как быть утром, когда карета сделает первую остановку? Что скажет курьер? Бардас подался вперед и принюхался – от ног несло так, словно он уже умер и подвергся бальзамированию… Так вот для чего! Теперь он вспомнил. Сильный запах роз, заглушавший все прочие запахи, даже вонь тлена, исходящую от гниющего уж неделю тела. Он вспомнил, как в Саммире они сразу отвезли убитого капрала в покойницкую. Там стоял такой же запах. А еще розмарин используют для придания аромата мясным блюдам и при консервировании мяса. Сыновья Неба знают толк в таких вещах. Дай им что-нибудь неживое, и они будут хранить это вечно, с помощью своих трав, специй, ароматов и эссенций. Им ничего не стоит сделать так, чтобы гнилое мясо превосходило по вкусу свежее: они подвешивают вполне хорошие туши и ждут, пока в них не заведутся личинки, чтобы получить тот самый нужный им, особенный привкус. В некотором смысле в Империи жизнь продолжалась и после смерти. Размышляя о таких вот вещах, Бардас незаметно для себя уснул. Курьер разбудил его легким пинком в бок. Было уже светло. – Мелбек, – сказал он, словно это слово означало что-то для пассажира. – Если есть желание, можешь пройтись, размять ноги. Бардас поднялся, и тут же сотни иголок впились в обе ноги. Пришлось сесть. Смена лошадей в Мелбеке, еще одна в Ап-Реаке, где им пришлось попрощаться с эскортом. Сейчас Ап-Реак был слишком мал, чтобы называться «Ап», но когда-то, если верить рассказу словоохотливого курьера, это был город «вдвое больше Перимадеи». Потом Империя стала расширяться, и когда граница достигла Ап-Реака, началась большая война с долгой и ужасной осадой. И Ап-Реака не стало. Слушая курьера, Бардас решил задать вопрос, никогда прежде не приходивший ему в голову: сколько лет Империи и откуда она началась? Курьер посмотрел на него так, словно Бардас оказался деревенским дурачком. – Империи сто тысяч лет, – сказал он. – А началась она с Королевства Неба. – А, спасибо. От Ап-Реака до Сешана – Бардас впервые слышал о нем – дорога то круто поднималась в гору, то резко спускалась в глубокий каньон. По обе стороны высились скалы. Казалось, землю здесь растянули. Дорога бежала по дну давно высохшей реки, которая прорезала этот каньон и, будто исчерпав силы, пересохла. Проезжая в тени скал, Бардас невольно возвращался мысленно в галереи подземного города под Ап-Эскатоем. Теперь этот город с его сложной системой с огромным трудом прорытых улиц ушел в небытие, как Ап-Реак или Перимадея, но осталась память о нем, и в этой памяти он сохранился куда более реальным, чем то место, через которое Бардас проезжал сейчас, пусть даже здесь пахло розмарином и светило солнце. Солнце стояло уже высоко, но из-за скал не выглядывало, и в каньоне было темно и прохладно. Дороге, казалось, не было конца. Ветер стих, и запах роз, похоже, навсегда въелся в каждый ящик, каждую бочку, каждый рулон ткани. От этого Бардас еще сильнее ощущал себя в шахте. Ему казалось, что он уже никогда не избавится от этого чувства. Карета остановилась. Бардас приподнялся и посмотрел поверх багажа на курьера. – Это Мелрун? – Нет. Они находились в каком-то овраге. Дорога была пуста. – Так почему мы остановились? – Что-то здесь не так, – ответил курьер, вставая на козлы. – Не понимаю. Что не так? Курьер нахмурился. – Не знаю, – сказал он, – но думаю… В этот момент стрела ударила ему в голову пониже уха. Курьер свалился с козел и с тяжелым, глухим стуком рухнул на землю у правого колеса. Бардас упал на пол кареты, неуклюже втискиваясь в нишу между коробками. И надо же такому случиться на земле Детей Неба, в глубине могущественной Империи, где, как всем известно, человек может оставить футляр с бриллиантами на рыночной площади вечером, а утром прийти и обнаружить его на том же месте. Какая неприятность, какое небывалое стечение обстоятельств, какое невезение. Лучник, кто бы он ни был, оказался человеком осторожным, методичным, согласным подождать сколько нужно, чтобы убедиться в отсутствии опасности, и лишь затем обнаружить себя. Столь высокая степень профессионализма несла в себе большую угрозу; Бардас замер в очень неловком положении, переменить которое боялся – ведь стоит ему раскрыть свое местонахождение, как стрела затаившегося врага может вонзиться и в его шею. Мысль о том, что, возможно, придется умереть от стрелы, жажды или поджариться, как сосиска, на безжалостном солнце из-за дюжины коробок эссенции и государственной почты, казалась почти оскорбительной. Ничего не происходило. Бардас попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Когда придет следующая карета? Надо было узнать, насколько часто они проезжают по этой дороге. Кто-то говорил ему что-то на этот счет, но он не обратил внимания. Лучник, вероятно, лучше знает график движения, а потому имел некоторое преимущество и не спешил вылезать из своего укрытия. И все же рано или поздно разбойнику придется это сделать, чтобы разгрузить карету либо отогнать ее в какое-то другое место (если только он с сообщниками не поднимет ее из оврага на веревках). Сколько их там, родственников и друзей? А самое главное, знают ли эти люди о Бардасе или осторожничают так всегда, выработав определенную процедуру ограбления почтовых карет? Когда ему уже начало казаться, что дальше находиться в скорченном положении невозможно, со стороны скал донесся какой-то звук. Похоже, кто-то спускался. Не смея поднять голову и посмотреть, что происходит, Бардас затаился. Никакого оружия у него не было, кроме ножа за голенищем сапога, до которого еще не так-то легко дотянуться. – Все в порядке. – Голос принадлежал мужчине, явно запыхавшемуся во время спуска. – Вы двое, начинайте разгружать. Гилус, держи лошадей. Азес, куда запропастился твой чертов братец с этими крючьями? – Я не знаю, почем мне знать? – ответил детский голос, с характерными для младшего брата плаксивыми нотками. – Не наглей. Гилус, дай мне свой нож, Басса, будь осторожнее с грузом, не разбей. Ясно. Семейный бизнес. «Крепки семьи, грабящие сообща». – Несправедливо, – заявил еще один детский голос. – Ты же сам сказал, что сегодня моя очередь брать сапоги. – У тебя уже есть пара крепких сапог. Можешь хоть раз сделать так, как тебе говорят, а? В следующее мгновение на вершине багажа уже стоял он, старший. И, повернувшись спиной к Бардасу, отдавал распоряжения своей непослушной команде. Бардас видел немногое: плешивый затылок с клочьями редких седых волос, потрепанную шинель с подозрительной тщательно заштопанной дыркой под левой ключицей. – Басса! Басса! Опусти эту штуку! Опять порежешься, и твоя мать съест меня живьем. О черт… Мужчина стоял неподвижно, изумленно глядя на Бардаса, наверное, целую вечность, потом схватился за рукоятку кавалерийской сабли, висевшей на длинном, перекинутом через плечо ремне. Бросок получился, пусть не в десятку, но по крайней мере в девятку – лезвие проткнуло адамово яблоко, перерезав дыхательное горло, так что воздуха не хватило ни на проклятие, ни на историческое последнее слово, ни на что другое. Рот у разбойника открылся и закрылся, не издав ни звука, потом ноги соскользнули, и незадачливый предводитель семейной банды рухнул на ящик с надписью «осторожно, стекло», который, как и положено в таких случаях, раскололся, обдав Бардаса ароматом собранных на заре роз. В следующее мгновение сапог мертвеца описал дугу возле уха Бардаса. – Пап? Теперь времени уже не оставалось ни на что. Бардас неловко потянулся к телу левой рукой, нащупал саблю (ужасное, плохо сбалансированное оружие, эффективно управлять которым можно лишь в том случае, если у тебя рука сгибается в трех местах), оттолкнулся от пола правой и поднялся на ноги. – Папа?! – В детском голосе прорезалась паническая нотка. – Басса! Что случилось? Где папа? – Подожди, посмотрю. – Над кучей багажа появилась голова – девочка лет девяти, с плоским, пухлым лицом (фамильное сходство). – Папа? – Теперь она смотрела на Бардаса и мертвеца, лежавшего рядом на расколовшемся ящике. – Гилус! Он… убит! Нож снова нырнул в руку, но на этот раз Бардас опоздал: голова спряталась прежде, чем он успел бросить. Бардас потерял равновесие, пошатнулся и больно ударился об острый деревянный край. Ух, больно! Ноги никак не желали сгибаться в коленях, и он двигался, как на ходулях. Кто-то закричал, Бардас повернул голову и увидел мальчишку лет двенадцати-тринадцати, целящегося в него из грубо сработанного самострела. Он видел только глаза, лоб, взъерошенные рыжеватые волосы над стальной дугой арбалета и блестящий под солнцем острый наконечник стрелы. Он услышал, как вскрикнула девочка, и перебросил саблю в правую руку. В шахтах всегда чувствуешь, когда у тебя кто-то за спиной. Когда мальчишка прыгнул сверху, Бардас уже поворачивался, стараясь не потерять равновесия. Конечно, лучше всего было бы сделать шаг в сторону, легко отскочить, нанося одновременно рубящий горизонтальный удар. Он так и сделал бы, если бы не был зажат в узком пространстве между грудами ящиков с розовым маслом и печеньем, если бы не дрожали предательски ноги-костыли, если бы не било в глаза солнце. Получилось проще: Бардас увидел пятно и сделал выпад, полагаясь на инстинкт (снова) и синхронность действий. В лицо ему ударила кровь мальчишки: вероятно, сабля перерубила яремную вену. Хороший удар, он едва не срезал пареньку голову. Бардас отыскал щель между ящиками, поставил ногу, подтянулся, заполз наверх и пробрался к козлам, мимо брошенного самострела, мимо убитого мальчишки с ножом между глаз. Если бы за камнями укрылся еще один брат с арбалетом, у Бардаса могли бы быть неприятности, но все обошлось. Он поднял поводья, взял кнуты, стараясь вспомнить то немногое, что знал о ремесле кучера. Прежде ему доводилось разве что возить сено, но каких-то особых навыков, похоже, не требовалось. Никто не стрелял из укрытия, никто не пытался перерезать ему горло, напав сзади, никто не прыгал сверху, так что все было в порядке. – Ты не курьер, – сказал ему человек, встретивший карету на почтовой станции в Мелруне и принявший от Бардаса поводья. – Курьер мертв, – объяснил Бардас. – На нас напали, кто-то пытался ограбить карету. – Шутишь? – Нет. Почтарь изумленно посмотрел на него. – Поднимись и посчитай тела, если не веришь. – И ты отбился? Сам? Один? Бардас покачал головой: – Все в порядке. Я герой. А кроме того, большинство из них были детьми. |
||
|