"Пробирная палата" - читать интересную книгу автора (Паркер К. Дж.)

Глава 2

– …доблестный чертов герой войны. Откапывали мерзавца, как какой-нибудь трюфель. Думали, это один из них, пока кто-то не заметил сапоги.

Бардас Лордан открыл глаза, и свет ослепил его. Он зажмурился, но недостаточно быстро. Боль и страх заставили его вскрикнуть.

– Эй, посмотрите, он приходит в себя, – сказал чей-то голос.

Невероятно, как живые существа могут переносить этот безжалостный, ослепляющий блеск; такого просто не может быть, он нереальный, это галлюцинация.

– Вот чудеса. Парень просто не должен был выжить, его должно было убить.

Что ты знаешь? Как можно убить того, кто уже умер и погребен?

Бардас попытался пошевелиться, но все его тело болело. Свет обжигал глаза даже сквозь веки.

– Сарж? Сарж, ты меня слышишь?

Голос был смутно знаком, что показалось ему странным. Как назывались те маленькие ящерицы, жившие в огне? Саламандры. Откуда, черт возьми, он узнал о саламандрах, и почему это существо называет его Саржем?

– Все нормально, – сказал еще один голос. – Просто на него свалился город: неудивительно, что у парня немного кружится голова.

Этот голос тоже был знаком. Две саламандры.

– Алексий? Алексий, это ты? Перестань дурачить этих недоумков и погаси чертов свет.

– Сарж? Эй, смотрите, он очнулся. Кто такой Алексий? Вы знаете?

– Кто ты? Я не вижу тебя, поэтому ты должен быть реальным. Неужели я убил тебя только сейчас, в галерее?

– Боги! – Это уже третий голос. – Он совсем рехнулся. Спятил. Наверное, мозги отшибло.

– Я ж сказал, ему на башку рухнул весь Ап-Эскатой, чего ты еще хочешь? Через пару дней будет как огурчик.

Никуда не денешься, рано или поздно, так или иначе, но глаза придется открывать. Все равно свет просачивается под веки, проникая в мозг.

– Может быть, я тоже умер и превратился в саламандру, а, Алексий? Ты должен был меня предупредить.

Он открыл глаза.

Поначалу Бардас различал лишь некую форму: большой коричневый овал, нависший над ним. Должно быть, такими видит людей карп из пруда.

– Сарж? – сказал овал. – Это я, Малишо. Капрал Малишо. Помнишь?

Лордан покачал головой – получилось больно.

– Не смеши меня, – пробормотал он. – Ты совсем на него не похож.

– Да это же я, Сарж. Приглядись. Эй, Доллус, скажи ему, что это я.

В поле зрения Бардаса появился второй овал, еще одна саламандра.

– Подумай, Малишо. Он же ни разу тебя не видел. Если уж на то пошло, не видел никого из нас. И мы его тоже не видели. Подумай.

– Тогда откуда нам знать, что это действительно он? – спросил кто-то еще. – Может, это один из них. Эй, не надо так на меня смотреть, я только говорю, что это возможно.

– Это он, – твердо сказала саламандра по имени Малишо. – Я где хочешь этот голос узнаю. Сарж, очнись. Все в порядке, это мы. Седьмая смена, то, что от нее осталось. Ты поправишься. Мы откопали тебя после того, как взорвался камуфлет. Война окончена. Всё. Мы победили.

Трудно было держать глаза открытыми – веки ползли вниз, и он чувствовал, как рвутся удерживающие их мышцы. Как прохудившаяся ткань.

– Победили?

– Точно. Свалили их чертов бастион, ворота рухнули, и мы взяли город штурмом. Мы победили.

– О! – Что это еще за война? О чем он говорит? Я не помню никакой войны. — Хорошо. Отлично.

– Парень понятия не имеет, о чем ты говоришь, – сказала саламандра. – Хватит, Малишо, дай бедолаге немного отдохнуть.

Легат сумел распознать корицу, гвоздику, легкий привкус имбиря, фиалковое масло, нотку жасмина. Однако один, особенный ингредиент никак не поддавался идентификации, и это бесило легата.

– Семья, – говорил полковник, – довольно известная. Была сестра, управлявшая банком на Сконе…

– Скона. – Легат осторожно опустил на поднос крохотную серебряную чашечку. – Кажется, я где-то слышал это название. Там не было войны?

– Небольшая, – ответил полковник. – Но на торговлю повлияла, хоть и ненадолго. Есть еще брат, какой-то мелкий военачальник в местечке, называемом Месогой. Ну и, конечно, наш герой командовал последней обороной Перимадеи.

– Да уж. – Жимолость? Нет, здесь сладость немного другая, не такая сухая. – Славная семейка.

– Вообще-то нет, – ответил полковник, улыбаясь. – Их отец был всего лишь арендатором. Но это уже не важно. Замечательный человек, учитывая его положение. Надо что-то сделать. Как-то его отметить. Армии это понравится.

Легат едва заметно наклонил голову.

– Придется подумать, – сказал он. – Грань между признанием заслуг и поощрением личности в таких случаях опасно тонка. Что касается политической стороны вопроса… – Мед, это, конечно, мед, приправленный чем-то. Неудивительно, что аромат столь неуловим. – Так вот, что касается политической стороны вопроса, то сейчас мы предпочитаем делать акцент на командные усилия и групповые достижения, и, насколько я понимаю, в данном конкретном случае дело обстоит именно так.

Полковник кивнул.

– Конечно, – сказал он. – До определенной степени, именно так, и мы должны работать в этом направлении. Но в армии сержант Лордан стал чем-то вроде легенды. Если мы откажем ему в официальном признании, то контрпродуктивным может стать и признание заслуг целой части. Солдаты всегда твердо стоят за своих, в этом, собственно, их сила.

– Вы правы. – Легат не нахмурился, но ему совсем не понравилось то, что он услышал. Тем не менее вопрос не столь уж и важен. – Хорошо, – сказал он, снова поднимая чашку. – Не думаю, что кому-то повредит, если мы позволим этому человеку испытать свой момент славы. Лавровый венок и почетное место в парадном марше, если он успеет встать в строй. Ну и продвижение по службе.

Полковник кивнул в знак того, что предложение его устраивает. Повышение означает перевод, а значит, он окажется вдали от солдат, избравших его своим объектом преданности.

– Гражданство? Или, может быть, нет. Хотя, конечно, прецеденты уже случались.

– С этим мне придется обратиться в службу управления провинции, – сказал легат. – Прецедент не есть то же самое, что правило или даже обычай. И тот факт, что когда-то что-то произошло однажды и было признано официально, не означает, что так должно быть и дальше.

Полковник промолчал, показав тем самым, что вопрос остается, не снимается с повестки. У легата свои хозяева-политики, но у него армия, нуждающаяся в мотивации, и, в конце концов, он только взял Ап-Эскатой.

– Простите, – сказал вдруг легат, – но мне просто необходимо кое-что узнать. Это мед?

Полковник улыбнулся.

– Вы очень разборчивы, – сказал он. – Да, верно, это мед, весьма редкая, характерная только для этого района разновидность. И он не местный, его привозят издалека, с севера. Больше такого нигде нет. Это вересковый мед.

– Вересковый, – повторил легат таким тоном, будто полковник упомянул о морских змеях.

– Пчелы собирают нектар с цветов вереска, – объяснил полковник, – и это придает меду столь выраженный аромат. Сам по себе он ничего особенного не представляет, но смешанный в нужной пропорции с другими ингредиентами дает неплохой эффект, вы не думаете?

Вересковый мед, подумал легат, что дальше? Он, пожалуй, даже пошел бы на уступку в вопросе о гражданстве, но в центре его бы не поняли. Пока еще.

– Ваш сержант… вот что я сделаю. Мы дадим ему испытательный срок. Если он прослужит столько-то лет, то получит полное гражданство. Я бы сказал, такое решение устанавливает нужный баланс между признанием и побуждением, согласны?

Полковник улыбнулся:

– Вот и отлично. Уверен, это самым чудесным образом скажется на моральном духе. – Он поднял серебряный кувшин и наполнил чашку легата. – Очень важно, так я всегда считал, не упустить победу из рук.

На известие о падении Ап-Эскатоя, последовавшего после трех лет осады, купцы острова отреагировали с характерной быстротой и решительностью. Они тут же подняли цены на изюм (на четверть за бушель), шафран (на шесть четвертей за унцию), индиго, корицу и свинцовые белила. В результате рынок выровнялся, а не отправился в свободное падение, и заемный процент банка Шастела установился в конце дня на уровне, превышающем прежний на полпроцента. Кто-то, конечно, потерял, но большинство получили прибыль, и по завершении торгов уже можно было с уверенностью сказать, что долговременного урона удалось избежать.

– И все же, – сказал Венарт Аузелл, наливая себе еще одну чашку крепкого вина, – должен признаться, что беспокойств хватало. Мы были в ужасном положении. Нам всем следует радоваться и благодарить судьбу за то, что не произошло самого худшего.

– Худшее впереди, – пробормотала Исъют Месатгес, утирая губы тыльной стороной ладони. Новый наряд – такой же, как у принцессы воинов в позапрошлом году, только поменьше золота и побольше перьев – был ей к лицу, но в нем не нашлось места для носового платка. – У нас нет абсолютно никаких оснований полагать, что они там и остановятся. Если только их кто-то не заставит, – твердо добавила она. – Они нам мешают, и что-то надо с этим делать. Не знаю, Гидо, чему ты так радуешься. Если императорская армия решит идти вверх по побережью, а не вниз, как все предполагают, то ты не сможешь раздать концессии на перец, о которых мы так много слышали.

Венарт нахмурился:

– Ну, это вряд ли. То есть я хочу сказать, что цель всего этого предприятия в том, чтобы укрепить западную границу. Если они пойдут на север, а не на юг, то только растянут ее, а следовательно, ослабят.

– О боги! Вен, какой же ты наивный, – раздраженно бросила Исъют. – Укрепление границ… Черта с два! Мы имеем дело с обычной, примитивной, старой как мир экспансией, о чем тебе сказал бы каждый, у кого еще остались мозги, три года назад. Нет, мы должны были остановить их у Ап-Эскатоя, а еще лучше у Ап-Эси или даже – черт бы их побрал – до того, как они перешли границу. Чем дальше они проникнут, тем хуже, и это простой, не требующий доказательств факт.

Гидо Глайа зевнул и зачерпнул пригоршню оливок.

– Если вы просто выслушаете меня, то поймете, что я вовсе не не согласен с вами. Я считаю, что они хуже чумы, что они представляют собой серьезную опасность, и слава богам, что мы живем на острове. Вы лишь ошибаетесь, думая, что мы можем что-то с этим поделать. – Он открыл рот и сплюнул в ладонь косточку. – Сейчас, возможно, мы… и Шастел, и банда головорезов Горгаса Лордана, орудующая в Месоге, и люди вождя Темрая – если кому-то надо беспокоиться, так это им; если бы я управлял провинцией, то знал бы, что должно стоять на первом месте в списке приобретений, – если все мы сейчас сплотимся, перестанем сосать палец, встанем за Ап-Сени и скажем им: «все, хватит, ни шагу дальше»… – Он пожал плечами. – Да, получиться может и так, и эдак, все зависит от того, что еще потребуется властям провинции —этого мы просто не знаем, хотя и должны были бы знать… разве не скандал, что нам ничего не известно? Но давайте посмотрим фактам в лицо, этого не будет. Нет, единственное, что мы можем, это начать мягкие переговоры с властями провинции о договоре о ненападении, о тарифах, о предоставлении статуса торгового предпочтения. Знаете, они ведь не дикари. Если мы научимся любить равнинных жителей, то сможем просто прекрасно вести дела с этими скотами.

Сестра Венарта, Ветриз, лежавшая на диване, притворно зевнула и поднялась.

– Вы шутите, Гидо, – сказала она. – Скажите еще, что нам надо спать с этими неотесанными мужланами. И это после того, что они сделали с Городом?

Гидо ухмыльнулся:

– Мы ведем с ними торговлю. И вы с ними торгуете. Даже банк Шастела ведет с ними дела, а уж все знают, что если у кого-то и есть причины таить на них обиду, то это у нее. – Он подался вперед и почесал подъем стопы. – Кстати, где Эйтли? Я думал, она будет здесь.

Исъют нахмурилась:

– О, она же такая занятая теперь. Можно подумать, ей принадлежит весь банк.

– Исъют попыталась получить заем, чтобы взять те опционы на специи, – объяснил Гидо, – и Эйтли просто-напросто завернула ее.

– Вам бы следовало посоветоваться со мной. – Он повернулся к Исъют с теплой, снисходительной улыбкой. – Эйтли одевается как островитяне, разговаривает как островитянка, и деловое чутье у нее сильнее, чем у любого из нас, родившихся и выросших здесь, но когда речь заходит о том, чтобы одолжить у нее деньги, она становится перимадеянкой до мозга костей и всегда будет такой.

Исъют фыркнула и потянулась через стол к кувшину с вином.

– Во-первых, это ты виновата в том, что она здесь появилась, – сказала она Ветриз. – Ладно, черт с ней. Можешь сообщить ей, что я достала деньги и всего лишь под один процент.

– Вам надо было предложить в качестве обеспечения свой корабль, – указал Гидо. – Вообще, я считаю, что Эйтли оказывала вам персональное одолжение. Кто, черт возьми, станет платить за перец и корицу по вашим ценам, когда провинция выбросит их на рынок вдвое дешевле?

Исъют с недовольным видом опустила кувшин.

– Если ты смотришь на все именно так, то почему бы тебе не начать уже сейчас заучивать имена Великих Императоров, чтобы произвести впечатление на власти провинции, когда они начнут размещать здесь гарнизоны?

Гидо опустил голову.

– Что ж, вполне разумная мера предосторожности, – сказал он. – Если мы собираемся вести дела с этими людьми, что представляется все более вероятным, то нам надо научиться угождать их чиновникам.

Когда все закончилось и гости разошлись по домам, Ветриз сбросила туфли и вылила в чашку остатки вина из кувшина.

– Что-то я никак не могу разобраться в этих двоих. А ты что думаешь?

Ее брат пожал плечами:

– Должен признаться, это нелегко. Я понимаю, что он нашел в ней, но не наоборот. Для меня это загадка.

Ветриз вскинула бровь.

– Любопытно. Вот я как раз сказала бы наоборот. Ну, наверное, легче всего объяснить это тем, что они созданы друг для друга. Но тогда удивительно другое: почему они так стараются навредить один другому в бизнесе.

Венарт зевнул.

– Такой уж у них способ выражения теплых чувств. Но знаешь, то, что она говорила об Империи, во многом имеет смысл. Как и то, что сказал Гидо. После Ап-Эскатоя многое изменилось.

– Как скажешь. – Ветриз лениво поднялась с дивана. – Пойду лягу, пока еще ноги держат.

– Хорошо. – Венарт помолчал, но потом все же продолжил: – Сегодня, когда я ходил по рынку, услышал кое-что интересное об Ап-Эскатое.

– М-м? Расскажешь утром. Венарт покачал головой:

– Вообще-то мне следовало бы рассказать об этом раньше, но, возможно, это всего лишь слухи, а я даже не знаю, откуда они идут и есть ли в них хотя бы частица правды. Мне хотелось посмотреть, что скажут Гидо и Исъют, но они, очевидно, еще ничего не слышали.

Ветриз зевнула.

– Вен, хватит ходить вокруг да около. Перестань крутить и рассказывай.

– Ладно. – Венарт отвел глаза, – Речь шла об осаде, о том, как все случилось. Так вот, говорят, что человека, пробравшегося через тоннели и обрушившего стены крепости, звали… Бардас Лордан.

Ветриз не обернулась.

– Вот как? Интересно.

– Я подумал, что тебе стоит об этом знать, – сказал Венарт. – Ну вот. Как я говорил, никакого подтверждения нет, так что, вероятно, это просто пустая болтовня.

– Конечно, – ответила Ветриз. – Ладно, я иду спать. Спокойной ночи.

Получив эту щепотку информации, она, конечно, уже не могла уснуть, и мысли неотвратимо унесли ее в шахты – теперь ей был знаком каждый их дюйм, и стоило подумать о них, как колени и ладони отозвались тупой болью. Ветриз помнила темноту, застоявшийся, несвежий воздух, запах глины и трав. Она снова ползла наугад к источнику шума, к неясному клубку голосов и звону стали, надеясь различить, выхватить из этого клубка тот самый, один-единственный голос, но это было, конечно, нереально. Возможно, то, что она узнала, и служило причиной ее постоянных возвращений в подземный лабиринт, но все остальное не имело смысла. Это был просто повторяющийся сон, в котором Ветриз пробиралась на четвереньках по длинным коридорам. Сон, в котором иногда проседал потолок или обрушивались стены. Может быть, она не ошиблась, когда после первого сна объяснила его небесной карой за то, что перед тем, как идти в кровать, поела заплесневевшего сыра.

На этот раз она позвала его, хотя и сама не знала, для чего: то ли чтобы сказать, что идет ему на помощь, то ли чтобы попросить его спасти ее. Всю ночь она ползала по подземным ходам и галереям, протискиваясь иногда мимо давно умерших, перебираясь через тех, кого знала всю жизнь, проскальзывая мимо совершенно незнакомых, но шум голосов и стали не становился ближе, различимее. Она проснулась вся в поту, на сбитых простынях, без подушки, которую сама же сбросила на пол, поблагодарив ее прежде за долготерпение.

Темрай открыл глаза и тут же зажмурился от света. Он потряс головой, как вымокший пес, словно стараясь избавиться от засевшего в голове сна. Рядом засопела и перевернулась Тилден, стягивая на себя одеяло. Ее не могло разбудить ничто, даже вскрик, с которым проснулся он. Если Тилден и снились странные и страшные сны, то ужас в них был связан с прогоревшими кастрюлями или тем, что долгожданные гобелены ну совсем не подходят к подушкам. Подумав об этом, Темрай улыбнулся, хотя веселее от этого не стало.

Он вздохнул, осторожно переместив вес на край кровати, чтобы не потревожить жену. Свет, вызвавший в первый момент какое-то отвращение, представлял собой всего лишь бледное пятно лунного мерцания, стекавшего в палатку через дымовое отверстие. Любопытно, что всего несколько мгновений назад он показался таким невыносимо ярким.

Методично и неспешно, словно добросовестный свидетель, представший перед настырным магистратом, Темрай попытался реконструировать сон. Он находился в какой-то темной пещере или подземном тоннеле и отчаянно пробирался сквозь мрак, спасаясь от чего-то или кого-то: то ли от проседающего потолка, то ли от человека с ножом. По большей части они выступали вместе. Когда преследователь наконец догнал его, схватил за волосы и заставил поднять голову, чтобы вонзить в горло острое лезвие, Темрай услышал голос, поблагодаривший его, и другой, говоривший, что мертвец – это не кто иной, как сержант Бардас Лордан, разграбитель городов, сокрушитель стен, виновник смерти тысяч…

…что, конечно, было не так. Он – вождь Темрай Великий, он был разграбителем городов, уничтожителем тысяч людей, он сокрушил стены Перимадеи, предварительно предав огню тысячи и сотни жителей, запертых в городе как в ловушке. Мудрый и недешево обходящийся доктор из Шастела, за которым Темрай послал, когда сны, преследовавшие его со времени падения Города, стали особенно невыносимы и подорвали здоровье вождя, сказал, что ничего странного нет, что все вполне естественно, что так и должно быть – он ставит себя на место тех, кого предал смерти. Этот мудрый и ценящий себя доктор объяснил все так, что у Темрая сложилось впечатление, будто кошмары не только естественны, но и полезны для него, как, например, обильное употребление молока и регулярные физические упражнения.

Темрай не знал, как объяснить новый сон, все эти пещеры, человека с ножом, звавшегося Бардасом Лорданом, разграбителем городов. Кое в чем он мог разобраться сам: чувство вины и презрения к самому себе заставили его идентифицировать себя с самым страшным носителем разрушительных сил из всех, кого он только встречал, а потому он, Темрай, стал во сне Лорданом, деградировав, таким образом, абсолютно.

Что ж, не надо тратить деньги, чтобы понять это.

Вождь зевнул. Спать совсем не хотелось, сейчас ему нужна была компания. Он соскользнул с кровати, нащупав пальцами мягкие сапожки, накинул плащ и тихонько вышел из палатки.

Кто может бодрствовать в столь поздний час? Ну, прежде всего часовые – иначе всем грозили бы большие неприятности – и дежурный офицер, а также друг дежурного офицера – для его обозначения существовал какой-то особый военный термин, совершенно вылетевший из головы. Служба их сводилась в основном к тому, чтобы не спать, играя ночь напролет в шашки. Вскоре поднимутся пекари, растопят печи, начиная новый день с хлеба. Почти наверняка где-то в лагере можно найти одну-две группки молодых разгильдяев, которым вино дороже сна; и несколько человек, неспособных уснуть из-за не оставляющих их беспокойных мыслей о завтрашнем дне, завтрашней битве и возможной смерти. Вполне возможно, что кого-то еще, так же как и его, согнал с кровати кошмар. Пройдясь по лагерю, он наверняка найдет собеседника.

Темрай снова зевнул. Ночь была теплая, пахло дождем. К своему удивлению, вождь обнаружил, что проголодался. Оказывается, на самом деле он нуждался вовсе не в компании, не в возможности излить кому-то свои тревоги. Чего ему не хватало, так это пары горячих оладий из пшеничной муки, посыпанных мускатным орехом и политых соком красной смородины. Не такое уж нескромное желание для вождя, награжденного эпитетом «Великий» благодарным и преданным народом, не так ли?

А еще у Темрая было преимущество знания. Лучшие в мире оладьи, как ему случайно удалось выяснить, делал Дондай – живой, подвижный, беззубый старик, всю свою жизнь занимавшийся тем, что выдергивал тщательно отобранные перья из гусиных крыльев. Ничего другого он не делал. Кто-то другой сортировал перья, раскладывая их на две части, направо и налево. Потом кто-то еще расщеплял их по сердцевине, подрезая, придавая нужную форму, и передавал уже мастерам, которые привязывали оперение к древкам стрел тонкими нитями сухожилий. Но когда у Дондая оставалось свободное время, он выпекал изумительные, потрясающие оладьи. Учитывая, что старикам не нужно много времени для сна, можно было рассчитывать, что Дондай бодрствует и сейчас.

Найти палатку старика оказалось не так уж и трудно даже посреди ночи, надо было всего лишь идти на запах и звук гусей. И, конечно, у входа в загон горел костер, а возле огня сидел человек, в больших и умелых руках которого отчаянно бился здоровенный гусь. Мужчина сидел спиной к Темраю, и лишь когда вождь постучал его по плечу и человек повернулся, стало ясно, что это вовсе не тот, кого искал проголодавшийся владыка.

– Извините, – сказал вождь, – я ищу Дондая. Мужчина посмотрел на него, слегка нахмурившись, но ничего не ответил.

– Дондай, гусятник, – повторил Темрай. – Он спит?

– Можно сказать и так, – сказал незнакомец. – Он умер три дня назад.

– О! – По какой-то неведомой причине вождь был потрясен, причем потрясен совершенно несоразмерно масштабам происшествия. Да, верно, он ел оладьи Дондая с самого детства, но это и все, чем был для него старик, верным подданным с глиняной миской и железной сковородой. – Мне очень жаль.

Незнакомец пожал плечами.

– Ему было восемьдесят четыре, – сказал он. – Когда люди достигают такого возраста, они обычно умирают. В этом нет ничего справедливого. Кстати, я его племянник, Дассаскай. А вы, значит, его друг?

– Знакомый, – ответил Темрай – Вы ведь в армии недавно, да?

– А я и не в армии. До недавнего времени у меня был лоток в Ап-Эскатое. Я торговал рыбой. Вообще прожил здесь почти всю жизнь.

– Вот как? Последние годы были, должно быть, просто ужасными.

Дассаскай покачал головой:

– Пожалуй, нет. Не забывайте о порте. У провинции ведь не было лишних кораблей. Мы ни в чем не испытывали недостатка, люди тратили деньги. Не такая уж плохая война, если можно так сказать.

Темрай задумчиво кивнул.

– И что же случилось с вами? – спросил он. – Насколько я понял, в живых остались немногие.

– Верно, – согласился Дассаскай. – К счастью, меня здесь не было, когда все случилось. Я как раз был в пути, спешил к дяде, как подобает доброму племяннику, а потом собирался заглянуть на Остров, купить соленой трески. В общем, опоздал на два дня, так что, можно сказать, мне повезло. Если не считать, – с кислой усмешкой добавил он, – что я никогда не беру в деловые поездки жену и семью. Ну и остался еще один нерешенный вопрос с кое-какой собственностью, хотя, наверное, не пристало упоминать о таких вещах наравне с семьей. Но… я-то ведь знаю, чего мне не хватает больше.

Темрай опустился на землю по другую сторону костра.

– Чем же вы собираетесь заняться? Последуете по стопам дяди?

– До конца жизни дергать перья из гусей? Ну, это вряд ли. – Дассаскай поднялся, держа за лапы бьющегося гусака. – Такое занятие не по мне. Во-первых, от гусей я всегда чихаю. Во-вторых, они воняют. Сейчас я взялся за это только потому, что если не работать, то можно и ноги от голода протянуть. Но рано или поздно что-нибудь подвернется, а когда подвернется, я тут же и ухвачусь.

– Что ж, неплохо, – сказал Темрай. – А что может подвернуться? Чем бы вы хотели заниматься? По работе я время от времени бываю осведомлен о свободных местах, на которые требуются люди. Мог бы дать вам знать, если будет что-то подходящее.

Дассаскай посмотрел на него через пламя костра.

– А что у вас за работа?

– Административная… по большей части, – ответил вождь. – Ну и я бываю в разных местах. Такие вот дела.

– Так вы человек влиятельный, имеете власть. – Дассаскай кивнул. – Ладно, тогда я скажу вам, что у меня хорошо получается. Я умею покупать и умею продавать. Я привык путешествовать, могу торговаться и обычно получаю хорошую цену. Мать говорила, что у меня честное лицо. Ну, вот, наверное, и все.

Темрай улыбнулся:

– Похоже, из вас получился бы неплохой перимадеец. Или островитянин. Как это вас занесло в Ап-Эскатой?

Дассаскай резко выбросил руку и снова поднялся, прижимая к груди еще одного бьющегося гуся.

– Я и сам толком не знаю, – сказал он, усаживаясь. – Еще мальчишкой я разругался с отцом. Из-за чего – не помню. Он рассердился, я ушел да так и не вернулся. Через какое-то время меня занесло в Ап-Эскатой, на рынок, где я спрятался за бочками с корзиной краденых раков. Надо было что-то делать, и я продал раков и тут же, в гавани, купил еще. Так и пошло, и какое-то время жизнь текла вполне скучно. Мне больше нравится, когда скучно.

Темрай потер кончик носа.

– Вот как?

– А вам, конечно, не нравится.

– Скука не для меня, – ответил Темрай. – Я многим интересуюсь, и мне почти все интересно. Думаю, было бы очень интересно начать на пустом месте рыбный бизнес.

Дассаскай покачал головой:

– Не будьте так самонадеянны. Надо стоять весь день за лотком, думая о том, как бы, черт возьми, спихнуть все, что есть, прежде чем товар начнет тухнуть, а тут еще никто не подходит и торговли никакой нет. Приходится торчать там целый день, даже тогда, когда все уже продано, ноги болят. Стоишь и смотришь в рыбьи морды, а они таращатся на тебя. Лет через десять сможешь снять место получше, с навесом. Еще через пять беспокоишься уже о том, сколько тратит твоя жена, и пытаешься высчитать, на сколько надувают тебя те, кого ты нанял. Проходит еще пять… – он поднял голову и улыбнулся, – и появляется какой-то ублюдок, который делает подкоп под стены твоего города, и тебе ничего не остается, как искать новую работу и ощипывать гусей. Так что тут и сомневаться нечего – лучшая жизнь, это когда скучно.

Темрай поднялся.

– Возможно, вы и правы, – сказал он. – Если услышу о чем-нибудь по-настоящему скучном, обязательно дам вам знать.

– Спасибо. Было бы неплохо.

Вернувшись к своей палатке, вождь обнаружил инженера Боссокая и капитана Альбокая. Они ожидали его, сидя на маленьких складных стульях.

– Извините, – сказал он. – Давно ждете?

– Нет, совсем нет, – ответил Альбокай, бывший отъявленным лжецом.

– Я только что разговаривал с одним весьма интересным шпионом, – продолжал Темрай, откидывая полог палатки и жестом приглашая их пройти. – Только говорите потише, а то моя жена еще спит.

– Откуда вы знаете, что он шпион? – спросил Боссокай. Вождь усмехнулся:

– Даже если бы у него на лбу была татуировка «ШПИОН», это было бы не столь очевидно. Приятный, между прочим, человек. Я долгое время знал его дядю.

Альбокай нахмурился:

– Тогда нам лучше пойти и арестовать его. Как его зовут и кто он такой?

– В этом нет необходимости, – ответил Темрай. – У нас ведь нет секретов, за которыми стоило бы охотиться. Кроме того, – добавил он с улыбкой, непонятной его гостям, – быть шпионом в нашем лагере – это, наверное, самая скучная в мире работа, так что все в порядке. Я не вполне уверен, для кого он шпионит, но предполагаю, что его послали власти провинции. Интересно, не правда ли?

– Думаю, вы либо ошибаетесь, либо слишком легко это воспринимаете, – сказал капитан. – А вы уверены, что он шпион?

Вождь кивнул:

– Когда человек выдает себя за племянника того, кого я знал всю жизнь и у кого не было ни братьев, ни сестер, не говоря уже о племянниках, и когда он, прекрасно понимая, кто я такой, делает вид, что не знает меня, да еще без особых околичностей просит, чтобы его приняли на службу шпионом, я делаю логическое заключение. Кстати, вспомнил… Альбокай, я хочу, чтобы вы выяснили, что случилось с человеком по имени Дондай.

– Тем стариком, что ощипывал гусей? Он умер.

– Да, умер. Узнайте подробнее, хорошо? Если его убили, то можете забирать этого шпиона с моего благословения, и в следующий раз я хотел бы увидеть его кусочками. Ну а вообще-то давайте к делу. Что я могу для вас сделать?

– Что ж, – сказал инженер и начал расспрашивать вождя о некоторых технических деталях устройства весов, знатоком которых являлся вождь.

Потом капитан уточнил кое-какие вопросы, связанные с участием его легкой кавалерии в завтрашней битве. Получив ответы, оба ушли.

Темрай посмотрел на кровать и зевнул, он чувствовал, что не выспался, но ложиться было уже слишком поздно. Вождь сел на пресс для одежды, достал перо и принялся точить его с помощью кожаного ремня.

Тем временем у вольера для птиц шпион Дассаскай ощипывал очередного гуся, прокручивая в голове разговор с человеком, которого он должен был убить.

– Внимание, – сказал юноша. – Будьте осторожны или…

Слишком поздно. Геннадий зацепился за валявшуюся на земле ветку и упал в грязь, прямо в лужу, наполненную густой, противной жижей под тонким слоем древесной трухи и листьев. Он почувствовал, как ноги уходят вглубь, и понял, что не сможет освободиться самостоятельно, но все же попытался. Все, чего ему удалось добиться, это выдернуть ногу из сапога. Ощущение от контакта голой ступни с липкой мутью было не из приятных.

Минутку, подумал он, сейчас…

– Держитесь, – сказал его спутник. – Не дергайтесь, а то будет еще хуже.

Парень схватил Геннадия под руки и поднял. Пострадавший согнул ногу, чтобы не потерять второй сапог. О черт, как мне это знакомо. И как противно…

– Ну, вот, – сказал юноша.

Геннадий смог наконец повернуть голову и посмотреть на своего спасителя: совсем еще молодой, не больше восемнадцати, но необычайно высокий, широкоплечий, с немного плоским глуповатым лицом, пушистыми, светлыми и уже начавшими редеть волосами, маленьким, приплюснутым носом и бледно-голубыми глазами.

– Надо смотреть, куда идете, – сказал парень. – Ну, пошли, задерживаться нельзя.

Геннадий открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Он нагнулся и кое-как стащил оставшийся сапог, успевший наполниться жижей и водой. Его спутник уже пробирался через кусты (густой подлесок, много ежевики… да, определенно это то самое место), и Геннадию пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Ступая след в след по проделанной проводником тропинке, он кое-как продрался через заросли.

– Не нравится мне все это, дядя Теудас, – сказал юноша, и в следующий момент из гущи шиповника и папоротника появились несколько человек.

Пошатываясь и чуть не падая, цепляясь за колючки и бранясь, они все же двигались в верном направлении. Наблюдать за ними было бы весело, если бы не то обстоятельство, что, несмотря на все возникавшие на их пути трудности, они явно вознамерились убить обоих преследователей и, в отличие от последних, имели преимущество в виде защитного снаряжения и оружия.

– Черт, – пробормотал племянник, приседая под рассекшей воздух алебардой.

Выпрямившись, он выхватил алебарду у замешкавшегося воина и ткнул ему в лицо тупым концом древка. К нему уже устремился второй атакующий, действия которого сильно ограничивали тяжелые, набитые болотной грязью сапоги. Размахнувшись бердышом, он в последний момент зацепился за куст шиповника и, прежде чем успел выпутаться, Теудас-младший кольнул его в живот трофейным оружием. Противник пошатнулся, выпустил из рук бердыш, взмахнул руками, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, и плюхнулся на спину. Ноги его надежно увязли, и бедняга даже не пытался подняться, понимая, что умирает.

– Пошли, – сказал юноша, отступая, хватая за руку Геннадия и одновременно отражая алебардой удар третьего воина. – Черт возьми, не будь вы моим дядей, я бросил бы вас здесь.

И это все, что я помню, черт!

– Иду, иду, – пробурчал, отдуваясь, Геннадий. – Только не оставляй меня. Подожди.

– О… – Теудас-младший взмахнул рукой, отбивая топор, уже опускавшийся на голову его незадачливого родственника. – Я уже начинаю жалеть, что не остался дома.

Четыре других солдата по какой-то необъяснимой причине держались поодаль.

– Да не стойте же, – раздраженно бросил Теудас. – Уходите, а я их задержу.

Да, но куда? Я заблудился.

Геннадий вытащил ноги из тяжелой, цепкой грязи и, опустив голову, рванулся вперед. За спиной зазвенела сталь. Что толку убегать от солдат, если все равно утонешь в болоте. Он уже хотел оглянуться, но воздержался, возможно, из опасения увидеть кое-что похуже бурой жижи. Впрочем, не успев уйти далеко, Геннадий наступил на свою же ногу и бухнулся лицом вперед. Слишком уставший, чтобы подняться, он не стал даже пытаться это сделать.

– Дядя. – Очевидно, этот тон голоса был характерной чертой их семьи: по крайней мере Геннадий помнил, что им пользовалась и его мать. «Я же сказала тебе полущить этот горох». – Дядя, от вас совсем никакого проку. Вставайте же.

– Не могу. Увяз.

– Ладно.

Геннадий почувствовал, как рука ухватила его за запястье, а потом некая устрашающая сила попыталась вырвать плечо из тела и почти преуспела в этом. К счастью, болото поддалось прежде, чем не выдержали мышцы и сухожилия, а вторая рука выдернула его из грязи и поставила на ноги.

– Вы в порядке?

– Да, – ответил Геннадий. – Извините.

– Надо идти. Постарайтесь не отставать.

Вот как, горько подумал Геннадий. Вот и обошел блокаду. Вот и проскользнули незаметно через посты под покровом ночи и тумана. Вот и просочились под носом у неприятеля.

В теории все выглядело прекрасно, но имперский адмирал почему-то оказался не полным идиотом. И если он подводит корабли поближе к берегу и смыкает строй с наступлением безлунной, туманной ночи, то делает это по какой-то причине. Возможно, для того, чтобы изловить какого-нибудь глупца, попытающегося пробраться по проливу и не думающего о возможных неприятностях.

– Нас преследуют?

– Не знаю, – ответил племянник. – А если преследуют, то дураки. Смотрите под ноги, здесь немного скользко.

И вот он, человек преклонного возраста, барахтается в болоте на вражеской территории, и половина армии провинции идет по его следу. Любой, у кого еще остались мозги, носу бы не показывал с острова, а нашел бы при необходимости работу и стал ждать, пока Шастел и власти провинции урегулируют свои разногласия и прекратят играть в солдатиков по всему восточному побережью.

– Сделаем привал, – предложил Теудас-младший, – вам надо передохнуть.

– Спасибо, – от души поблагодарил его Геннадий. – А ты уверен, что здесь безопасно?

– Откуда, черт возьми, мне знать? Я здесь никогда не бывал.

Прислонившись спиной к стволу дерева, Геннадий медленно сполз на землю.

– Это мне известно, – сказал он. – Но судя по всему, тебе к таким вещам не привыкать.

Юноша пожал плечами:

– Ну, не совсем. Просто стараюсь учиться по ходу дела всему, чему можно.

– Вот и отлично. А я уж думал, что ты позаимствовал кое-какие приемчики у Бардаса Лордана.

– Нет. – Племянник улыбнулся. – Мы, правда, попали однажды в заварушку с солдатами, но просто спрятались и подождали, пока они уйдут. – Он посмотрел на алебарду, потом положил ее на землю. – Не знаю, может, я пошел в отца. Вы же сами говорили, что он пират.

– Был, – поправил Геннадий. – Теперь уже нет. Теперь он уважаемый капитан торгового корабля.

– Поверю, когда увижу, – ответил Теудас-младший. – Кстати, вспомнил, директор Зевкис вряд ли обрадуется, когда узнает, что мы потопили один из ее кораблей.

Представив себе сцену с участием Зевкис, Геннадий не удержался от улыбки.

– Не такой уж он был и большой, кроме того, у Эйтли сейчас так много судов, что пропажу одного она может и не заметить. И потом, не мы же направили эту чертову посудину на камни, это сделал ее так называемый капитан. А мы… ну, я бы сказал, что мы скорее жертвы несчастья. Юноша кивнул с явным облегчением:

– И что будем делать?

Геннадий нахмурился:

– Я думал, ты прирожденный лидер.

– Да, но вы же маг. Щелкните пальцами, чтобы здесь появился волшебный ковер и унес нас отсюда.

– Если бы, – вздохнул Геннадий. – Но так магия не работает.

– А по-моему, она совсем не работает.

– У тебя есть право иметь собственное мнение, – устало сказал Геннадий. – Впрочем, ты прав. Я не могу ни изобрести волшебный ковер, ни поразить наших врагов молнией, ни превратить их в тритонов. Как ни жаль, но это именно так.

Юноша пожал плечами:

– Ладно, тогда пойдем сами. Отсюда, должно быть, недалеко до Ап-Амоди.

– Вообще-то, – не согласился Геннадий, – Ап-Амоди в другой стороне. Я, может быть, и не волшебник, но карту читать умею. Куда бы мы ни пошли, главное, чтобы мы не попали в Ап-Эскатой.

– Ап-Эскатой… Это не там ли?..

– Вот именно. Как я уже сказал, это не то место, которое я предложил бы в качестве цели нашего путешествия.

– Теудас потер подбородок перепачканной в грязи рукой и задумчиво посмотрел на дядю.

– А если Бардас действительно там? Я знаю, что он будет искать нас, обязательно будет. Так что нам ничто не угрожает.

Геннадий вздохнул:

– На твоем месте я бы на это не рассчитывал. Даже если предположить, что мы сумеем добраться до него раньше, чем нас поймают, или отправим ему весточку, нет никаких оснований надеяться, что он сможет сделать для нас хоть что-то. Мы даже не знаем, офицер он сейчас или нет.

Племянник посмотрел на него так, словно услышал нечто оскорбительное.

– Бардас не допустит, чтобы с нами что-то случилось. Если только он узнает, что у нас неприятности…

– Может быть. Но у нас много шансов умереть так, что он ничего и не узнает. Послушай, пойдем вдоль побережья, к Ап-Амоди. Только бы не зайти слишком далеко и не оказаться в Перимадее.

Юноша кивнул:

– А дорогу вы знаете?

Геннадий покачал головой:

– Я стараюсь представить, как выглядит карта, но картина получается неясная. И насчет расстояний тоже не спрашивай. Может, нам понадобится один день, а может быть, и три недели.

– О! – Теудас явно растерялся и даже, похоже, испугался, что совсем не понравилось Геннадию. – А вы ничего не можете сделать? Ну, я имею в виду… у вас же есть какие-то силы?

Геннадий улыбнулся:

– Извини, нет.

– Ничего?

– Ничего.

Племянник поднялся:

– Ладно. Если бы нас преследовали, то уже догнали бы. Куда идти? Хотя бы приблизительно?

Геннадий задумался:

– Я бы сказал – на северо-восток, это, должно быть, там. Лишь бы не попалась гора, речка или что-нибудь еще. В Шастеле картография не считается точной наукой.

Некоторое время юноша смотрел на преграждавшие путь кусты, потом рубанул по зарослям алебардой.

– Ну что ж, пора трогаться. Пойдем назад, может, найдем ту же тропинку.

– А если наткнемся на солдат?

– Тогда нам конец. Но через эти заросли нам не пробиться. Только до того высокого дерева будем идти не меньше недели.

Геннадий со вздохом последовал за ним.

Алексий, думал он, где ты, черт возьми, пропадаешь, когда нужен мне? Мог хотя бы подсказать, куда идти.

Но, конечно, Геннадий и сам понимал, что так не бывает. Можно сколько угодно ломать голову над тем, почему три года назад он стал очевидцем той короткой, нелепой битвы, явленной ему Законом. Фактом являлось то, что Закон не был инструментом, не был чем-то таким, чем можно пользоваться. Просто с тобой что-то происходило, как неудача или дождь.

Геннадий поплелся вперед, стараясь попадать в следы, оставленные племянником.

Я слишком стар для таких путешествий. И если буду идти с такой скоростью, то вряд ли стану старше.

– Тропинка должна быть где-то здесь. – Голос юноши вывел его из замкнутого круга мыслей. – Наверное, мы ее пропустили.

– Весьма возможно, – уныло согласился Геннадий. – Темнеет. Думаю, нам лучше остановиться и переждать до утра.

– Ладно. – Теудас тут же опустился на землю и положил рядом алебарду. – Я проголодался.

– Если хочешь есть, попробуй найти что-нибудь. Только не думаю, что в этих болотах можно отыскать какую-то живность, кроме, разве что, солдат.

Племянник помотал головой:

– Я ничего не видел.

– Тогда придется потерпеть. Постарайся ни о чем не думать. Особенно о еде.

– Ладно.

Через пару минут мальчишка уже спал. Геннадий закрыл глаза, но толку было мало, сон упрямо не шел. Когда же он наконец уснул, то легче от этого не стало.

– Геннадий?

Он снова оказался в том же сне: горели тростниковые крыши, рушились балки, вздымая в небо облака пыли, искр и черного дыма.

– Алексий? Что ты здесь делаешь?

Так и есть, Патриарх уже стоял перед ним.

– Не знаю. Я не был здесь очень давно. Где ты?

– А я надеялся, что ты мне скажешь, – ответил Геннадий. – Что ты видишь?

– Что я вижу? Падение Перимадеи. А что ты хочешь, чтобы я видел?

Геннадий нахмурился:

– Я с племянником. Мы заблудились в болотах где-то между Ап-Эскатоем и Ап-Амоди. Я рассчитывал, что ты подскажешь, что нам делать?

– Извини. – Алексий пожал плечами. – Ты сказал Ап-Эскатой? Любопытно. Я был там недавно.

– Интересно. Восхитительно. С нетерпением жду возможности прочитать твою монографию по этой теме. А ты не можешь поднапрячься и попробовать определить, где мы? Это нам очень помогло бы.

– Я бы с удовольствием, но ты же знаешь, как это делается. Кстати, чисто из любопытства, что ты делаешь в болотах на спорной территории? Насколько я знаю, у тебя была тихая, спокойная работа в Шастеле.

Алексий по-прежнему стоял на фоне горящей Перимадеи. Геннадий старался не смотреть.

– Надеюсь, она у меня и осталась, хотя если я не вернусь в ближайшее время, там решат, что я умер, и отдадут ее кому-то другому. Нет, я ездил на Остров, повидаться с племянником.

– Племянник? Ах да, помню. Тот мальчик, которого Бардас Лордан спас в Городе и взял с собой в Скону. Что ж, тоже любопытно.

– Да, конечно, – с ноткой нетерпения сказал Геннадий. – Дело в том, что Эйтли Зевкис… ты помнишь ее?

– Конечно, она служила у Бардаса, а сейчас торгует чем-то на Острове, да?

– Так и есть. В общем, когда несколько лет назад Бардас попал в полосу невезения, она взяла мальчишку с собой на Остров и тогда же открыла банк Шастела. После этого у нее все шло хорошо, и ей даже потребовалось открыть корреспондентское отделение в Шастеле. Ну вот она и решила, что будет неплохо, если юный Теудас…

– Твой племянник.

– Да. Названный в мою честь и…

– А разве ты Теудас?

– Да. Теудас Морозин.

– О боги! Мы знали друг друга столько лет, а я и не догадывался, что… Извини, продолжай.

– Так вот, Эйтли решила, что было бы неплохо, – терпеливо продолжал Геннадий, – если бы молодой Теудас провел какое-то время с ее агентом в Шастеле, открыл там отделение, научился кое-чему, освоил дело и, конечно, побыл рядом со мной, потому что я практически единственный живой родственник – ну, если не считать, конечно, его отца, который снова исчез. Впрочем, он никогда и не был-то настоящим отцом.

– Прекрасная мысль. И что случилось?

Геннадий вздохнул:

– Как всегда, моя удача. Через день или два после того, как мы покинули остров, Шастел начал войну с провинцией из-за какого-то несчастного, заброшенного островка – хотя на самом деле все произошло из-за проблем с Ап-Эскатоем. Очевидно, в Шастеле испугались того, что может произойти дальше, – и вот теперь флот провинции блокирует пролив в Эскати. Будь у нас головы на плечах, мы бы просто вернулись и отправились в окружную или в крайнем случае отсиделись бы потихоньку в Ап-Амоди до того времени, когда стихнет звон сабель. Но нет же, нам ведь надо показать, какие мы умные и ловкие, и обойти блокаду. И вот в результате корабль напоролся на скалы, а потом мы наскочили на патруль и теперь сидим на болоте.

– Понятно. Вот уж невезение. Жаль, что я не могу помочь.

– Мне тоже жаль. Но раз не можешь, то ничего не поделаешь. Ну а как ты? Все хорошо?

Алексий – не настоящий, конечно, а тот, которого чувствовал Геннадий – пожал плечами.

– Неплохо. — Умирающий копейщик стал заваливаться на него, и он отступил в сторону. – Плохо лишь то, что почти не высыпаюсь. Знаешь, постоянно какие-то кошмары.

– И у тебя тоже? Те же, что и у меня?

– Нет, нет. После нашей последней встречи началось другое. Постоянно вижу осаду Ап-Эскатоя. Наверное, это как-то связано с Лорданом, хотя не помню, чтобы его там видел. Просто какие-то очень мерзкие подземные тоннели, темнота, проваливающиеся потолки и дерущиеся во мраке люди. Ну, теперь осада закончилась, так что, может быть, и сон прекратится.

– Будем надеяться, – сказал Геннадий, стараясь подпустить в голос нотку сочувствия. – Рад сообщить, что у меня уже…

– Дядя?

Геннадий открыл глаза:

– Что? А, это ты.

Юноша смотрел на него:

– Вы с кем-то разговаривали.

– Да? – Геннадий уклонился от прямого ответа. – Наверное, что-то приснилось. И… хм, что я говорил?

Племянник улыбнулся:

– Понятия не имею. Вы что-то бормотали, мне показалось, на каком-то другом языке. У вас такое часто бывает? Я имею в виду, вы часто разговариваете во сне?

Геннадий нахмурился:

– Откуда же мне знать. Видишь ли, если я о чем-то говорю во сне, то я же не знаю об этом.