"Натянутый лук" - читать интересную книгу автора (Паркер К. Дж.)

Глава пятая

От ворот была хорошо видна узкая полоска пастбища, спускающаяся к бухте. Бардас пересек эту зеленую полоску и оказался в зарослях вереска. Отсюда можно было все видеть, оставаясь незамеченным.

Внизу, на покрытом галькой берегу, люди, по-видимому, не спешили. Они вытянули из воды свои длинные, тяжелые баркасы и разгружали их — вытаскивали доспехи и алебарды, завернутые в вощеную материю, вещевые мешки и ранцы, промокшие и блестевшие под дождем. Они выглядели чрезвычайно уставшими — что и понятно: в такую погоду даже на хорошем корабле доплыть досюда из Шастела, обогнув сзади Скону, было делом нелегким, не говоря уж об этих примитивных, неуклюжих плоскодонках, лучше которых в области водного транспорта народ Шастела построить ничего не мог. Меня в такую штуковину ничем не заманишь, — подумал Бардас. — Только идиоты позволяют окружить себя со всех сторон водой.

Он пересчитал людей: семьдесят пять тяжеловооруженных пехотинцев, знаменитые шастелские алебардщики. Он никогда раньше не видел их, и, надо признать, они выглядели именно так, как и другие солдаты: опасными, жестокими и чужеродными, неуместными на фоне любого пейзажа. Может, все солдаты под дождем выглядят одинаково, размышлял Бардас. А дождь идет всегда, раньше или позже. Как хорошо, что он не там, сними. Поганая работенка и никому, в сущности, не нужная.

Сержант начал выкрикивать команды, и люди засуетились на скрипучей гальке, строясь в колонну, а один человек, вероятно, офицер, тем временем изучал все сильнее мокнущую и становящуюся бесполезной пергаментную карту. Судя по тому, как он все время переводил взгляд с нее на окружающие скалы, это была неверная карта, либо лежащая вверх ногами, а может, не вполне точная; в конце концов офицер запихнул ее, словно старую тряпку, в свой вещевой мешок и зашагал по гальке, слегка поскальзываясь на шатких камнях. Похож на утку, подумал Лордан, вперевалку спускающуюся к речке с выводком утят. Офицер в последний раз оглянулся, будто ища вдохновения, затем повел колонну в направлении одной из проселочных дорог, которая вилась вверх по склону холма к дому Лордана и деревне внизу.

Мой дом, — мрачно подумал Лордан.

Что ж, сейчас слишком сыро, чтобы разгорелся пожар. Просто смеха ради он оценил тактическую расстановку сил. С берега вверх вела лишь одна дорога, и пять человек могли в течение дня сдерживать здесь любую армию, если бы только удалось в столь короткий срок разыскать пятерых безумцев с комплексом самоубийц. Более реалистичной представлялась ситуация, когда дюжина хорошо обученных лучников могла бы перебить весь этот отряд почти мгновенно на любом прямом участке дороги, которая ведет вверх на открытое плато; будь у него две дюжины копейщиков, чтобы построить их вокруг вон той опушки среди кустарника и перекрыть ту козлиную тропу, ведущую вниз к берегу по другой стороне… но у него их не было, что, вероятно, и к лучшему. В конце концов, это не его дело; они могут разрушить его дом, но могут и не разрушить, если их цель состоит в том, чтобы сжечь деревню. Вся штука в том, что он не местный и вправе не вмешиваться в подобного рода вещи. В этом-то и прелесть того, чтобы быть не местным.

Бардас сидел тихо, дожидаясь, когда солдаты уйдут. С точки зрения логики, им не было никакого смысла приближаться к его дому, если они направлялись к деревне; это было бы потерей времени, может, того самого времени, чтобы известие об отряде достигло деревни или даже ближайшего сторожевого поста. (Бардас знал, что деревня уже предупреждена, а никакого сторожевого поста, кроме столицы Сконы, здесь нет, однако, возможно, они этого не знали.) Даже если солдаты и начнут рыскать по округе, то какой вред смогут нанести? Соломенная крыша слишком мокрая, чтобы загореться, а терять время на то, чтобы разрушать дом при помощи веревок и бревен, они не захотят, да и кто в здравом уме станет сносить столярную мастерскую? Рубанки, стамески и скобели не значатся у мародеров среди самых вожделенных предметов. Нет, как только они убедятся, что поблизости никого нет, то двинутся дальше.

Но даже после того, как Бардас пришел к выводу, что солдаты ушли, он лежал неподвижно — если их уже нет, то через четверть часа их тоже не будет, — завернувшись в плащ, под неожиданно добротным прикрытием большого, развесистого верескового куста. Как бы то ни было, дождь становился сильнее, с моря поднимался ветер. Бардас мог бы провести здесь целый день. Что, кстати, весьма разумно в данных обстоятельствах. С другой стороны, ему было ужасно скучно. Бардас встал, отряхнул с рук и ног прилипшие веточки куманики и осторожно выбрался из зарослей.

Первое, что Бардас увидел, было отрадное отсутствие дыма со стороны его жилища. Бочка пива, вспомнил он; почти новая бочка с вполне сносным пивом в среднем доме, которое два дня назад они отцедили и запечатали бочку. Солдаты чувствуют запах пива на огромных расстояниях, даже когда ветер дует в противоположную сторону; собственно, это, вероятно, даже не запах, а нечто более тонкое, напоминающее метафизические субстанции, которыми так увлекался его друг Алексий. Скорее всего с бочкой можно распрощаться. С другой стороны, если они занялись пивом, то им не до разрушений.

Сочетание дождя, грязи и военных сапог оставило такой след, который различил бы и слепой. Бардас шел по нему от дорожки на вершине хребта до своих ворот, мимо которых — о радость! — он продолжался, никуда не сворачивая, по склону холма прямо к деревне. Наверное, офицер все же разобрался в карте, а может, они даже не заметили тут никаких построек; ведь они довольно хорошо заслонены скалами и разросшейся крапивой, которую Бардас вот уже месяц собирался выкосить. Хорошо, что не успел. Да здравствует небрежное ведение хозяйства.

Сейчас надо пойти домой, подумал Бардас. Правда, скорее всего они еще появятся позже, возвращаясь той же дорогой; хотя вряд ли решат остановиться тут на обратном пути, когда выполнят работу и будут спешить скрыться. Мне надо пойти домой и, может, даже заняться какой-нибудь работой. У меня здесь нет родственников, так что зачем кому-то меня тревожить?

Вместо этого он направился по узкой и плохо протоптанной тропинке через скалы, которая коротким, но трудным и опасным путем выводила к деревне. По этой тропе он давно уже не ходил, и она заросла разными ветками, приходилось продираться или подлезать. Черт тебя подери, Природа, почему ты никогда не оставляешь все как есть? — раздраженно думал Бардас, преодолевая ветви рябины, упавшей поперек тропы. — Рябина? Для лука не годится. По крайней мере он мог быть уверен, что никто этим путем сегодня не проходил, а поскольку тропка бежала по самому гребню гряды, его не видно с основной дороги. Может, это и не так разумно, как оставаться дома, но и не настолько опасно.

Когда Бардас обошел острый выступ у подножия Часовни, большой скалы на том конце деревни, который был ближе к морю, он наткнулся на мертвое тело. Алебардщик, лежавший лицом в грязи и со стрелой, торчавшей из уха, — одна из его, заметил Бардас, эту партию он сделал с нестандартными белыми гусиными перьями и задешево продал в деревне. Алебарда солдата исчезла; его также несколько раз пырнули в спину, крови не было — просто кто-то хотел убедиться, что человек мертв, или вымещал злобу на трупе. Шлем тоже отсутствовал, но это понятно. Будь на нем шлем, его бы не застрелили.

Значит, внизу, в деревне, был бой. Бардас нахмурился. Местные никогда не казались ему людьми воинственными, которые жаждут поймать конокрада или устраивают засады на мародерствующих пиратов. Очень немногие люди кровожадны, это Бардас знал по собственному опыту; в прежние времена, когда он сам участвовал в рейдах и жег стойбища жителей равнин, дабы обеспечить безопасность Города, он прекрасно понял, как люди реагируют на подобного рода вещи. Как правило, они убегали; иногда далеко, чаще бегали кругами, словно утки в птичнике, когда туда заберется лиса. Те, кто не убегал, прятались, и иногда это было правильно, а иногда нет. Порой они просто стояли и смотрели, порой кричали и плакали или пытались заговорить с тобой, чтобы убедить уйти. Одно они делали крайне редко — дрались; вероятно, потому что в большинстве своем люди, на каком-то врожденном уровне, не так глупы. А если они и дрались, то некий глубинный инстинкт выживания заставлял их не убивать врага, потому что если что-нибудь и способно наверняка разъярить отряд рейдеров, так это гибель товарища.

Не знаю, — сказал Лордан самому себе, перешагивая через тело, — может, эти люди просто не знают о таких вещах.

Сейчас, во всяком случае, разумнее всего пойти домой, положить в мешок кое-какую еду и сухую одежду и отправиться в горы, пересидеть там денек в каком-нибудь из заброшенных фермерских домов.

Вместо этого Бардас обогнул угол и направился вниз к деревне. Там творилось черт-те что. Валялось несколько тел, но по большей части разрушения были обычные, того рода, какие бывают после наводнения или бури, то есть значительно меньшие, чем способны вызвать человеческие существа. Наверное — что вполне понятно, принимая во внимание недавно пережитое ими, — рейдеры выместили свою ярость главным образом на деревенских лодках, маленьких суденышках из ясеня, обтянутого кожей, способных противостоять самым яростным вспышкам раздражения, которые обрушивало на них море. К несчастью, большую их часть вытащили на деревенскую площадь, чтобы смазать кожу дурно пахнущим жиром, который народ Сконы изготавливал из свежеснятых овечьих шкур. Жир выдерживался все лето и сейчас был готов, так что запах сала и дубильной жидкости вился над островом, словно туча комаров. Теперь здесь не осталось ни одной целой лодки, и щепки рангоутов вперемешку с кусками кожи валялись повсюду, втоптанные в грязь, будто сухие листья.

С полдюжины рыбаков лежали среди разбитых лодок, повалившись в таких позах, какие не может принять ни один живой, и то тут, то там Лордан находил стрелы — кто-то вышел из себя, кинулся в дом, схватил свой лук и начал стрелять из окна. Вот лежит женщина средних лет с мешком муки в руках и стрелой в спине, а вот — старик с расколовшейся, как каштан, головой. Вот толстая молодая девушка со все еще торчащей из груди алебардой, а в нескольких футах от нее — человеческая рука, безжалостно отрубленная по локоть; для этого понадобилось два, а то и три удара, и Лордан ясно представил себе, как человек защищается от ударов расходуемой частью своего тела, покуда нападающий, наверно, не решает, что с него достаточно, и позволяет несчастному убежать. Вот валяется мертвая курица, почти разрубленная пополам, и собака с рассеченным животом, а вот козел с длинным порезом на боку от лопатки вдоль ребер до самой спины; когда Лордан подошел, козел поднял голову и продолжал жевать. Дальше лежал мертвый алебардщик — абсолютно мертвый, — который, судя по всему, попался в руки двум или трем фермерам с ножами и топорами; а тут упал навзничь в навозную жижу один из этих фермеров, зажав в руке маленький топор, с запекшимся красным пятном на груди рубахи.

Скорее похоже на драку, а не на бой, — с осуждением подумал Лордан; в том, что ситуация вышла из-под контроля, виноват офицер. — В свое время мы с такими вещами справлялись лучше; хотя равнинные жители, конечно, к рейдам были приучены и знали свое дело не хуже нас.

Тут солдаты пытались поджечь дом, судя по всему, несколько раз, и неудача не улучшила им настроение. Как и то, что один из их людей был застрелен, так как они чуть ли не полностью уничтожили дом, который не сумели спалить, а заодно и двух человек, находившихся в нем. Чуть дальше по улице Лордан наткнулся на живого, но едва-едва; по золотистой ленте вокруг шлема он узнал в нем сержанта, который отдавал команды на берегу. Сержант ухитрился опереться на стену дома и вытащить стрелу из груди, однако кто-то не поленился подойти к нему, чтобы перерезать горло, хотя сделал это плохо. Пока Лордан рассматривал его, сержант попытался что-то сказать. Лордан решил, что ничем помочь уже не сможет, покачал головой и двинулся дальше, как будто прошел мимо малоубедительного нищего на перекрестке. Тут он достиг конца главной улицы. Вокруг было очень тихо, если не считать шума дождя. Башмаки промокли насквозь, и Лордан с отвращением пошевелил пальцами ног. Сейчас бы пойти домой и переодеться в сухое, пока не подхватил смертельное воспаление легких.

Вместо этого Лордан направился по следу рейдеров, ведущему в соседнюю деревню.

Не самый лучший день для короткого, однако хлопотного перехода от Шастела до Сконы. Горгас Лордан, вообще-то хороший моряк, и тот несколько позеленел и немного пошатывался, когда сошел по доске со сторожевого корабля «Бабочка» и с радостью ощутил под ногами Торговый причал.

Горгас Лордан всегда был рад возвращению домой, но на этот раз прямо-таки физически чувствовал облегчение, ощущал, как кровь растекается по затекшим ногам. Горгас провел несколько более неприятных, чем обычно, дней в стане гектеморов, участвовал в непредусмотренном бою и привез с собой проблемы, которые, как он подозревал, могут оказаться весьма затруднительными.

Одна из этих проблем ночью изо всех сил норовила умереть прямо у него на глазах. Сравнительно легкая рана магистра Джуифреза сильно воспалилась, и несчастного била совершенно мелодраматическая лихорадка. Полевая хирургия с применением раскаленного ножа, неразведенного спирта и припарок из свежевыпеченного хлеба не дала ему умереть, однако выглядел магистр ужасно, и, казалось, собственная жизнь интересовала его не больше, чем Горгаса — религиозная поэзия Коллеона. Впрочем, это и понятно: человек, который умудрился так провалить возложенное на него государством поручение, вполне мог решить, что с него довольно. Но какому бизнесмену понравится, когда вдруг умирает его товар; посему едва «Бабочка» пришвартовалась, послали гонца за врачом. Такая роскошь, как смерть, не позволялась пленникам Банка Сконы.

Когда раненого унесли санитары, Горгас закинул на плечо вещевой мешок и зашагал вверх по променаду. Не успел он отойти далеко, как рядом с ним остановился посыльный и дернул за рукав.

— Срочное сообщение, — выпалил мальчишка, даже не переведя дыхания. — Вражеский рейдерский отряд высадился в горах недалеко от мыса Рог. Они сожгли деревню и перебили всех жителей. Директор желает, чтобы вы выступили туда как можно…

— Мыс Рог, — повторил Горгас. — Ты уверен? — Мальчик кивнул.

— Там живут мои двоюродные братья, — сообщил он, словно это могло быть решающим доказательством. — Похоже, деревня, которую они спалили, это Бриора; она на самом мысе, прямо когда спустишься с горы у Рог-скалы. Они, наверно, высадились в бухте.

Горгас нахмурился.

— Никогда там не был. Откуда ты все это взял?

— Паренек прибежал оттуда, он видел, как все случилось. Перед тем как прибежать сюда, я говорил с ним. Они собирались послать кого-нибудь еще, а тут появился ваш корабль.

— Ну что ж, тогда не стоит жалеть. А парнишка говорил, сколько человек?

Посыльный потряс головой.

— Только что их много, наверное, больше сотни. — Он остановился, чтобы утереть капли дождя, струйкой стекавшие ему в глаза по прилипшей ко лбу челке. — Он сказал, настоящие солдаты, в доспехах. Некоторые из деревенских пытались с ними драться, и тогда рейдеры разозлились и начали крушить все подряд.

Горгас глубоко вздохнул.

— Ладно, вот что мы сделаем. Беги в Банк и передай директору, что я уже выступаю и беру пять взводов Десятой роты, которая стоит наготове здесь, в порту. Скажи, что я хочу, чтобы всю Седьмую подняли и послали вслед за мной как можно быстрее. После этого жди меня у ворот портовой казармы… знаешь, где это? — Мальчик кивнул. — Мне понадобится проводник, а ты, похоже, дорогу знаешь. Справишься?

— Еще бы! — усмехнулся мальчишка.

— Ну хорошо. Смотри ничего не перепутай.

К счастью, команда Горгаса, приплывшая с ним на «Бабочке», по большей части еще околачивалась в порту. Он подозвал одного из посыльных и велел собрать людей, а другого посыльного отправил в казарму с приказом о мобилизации и сообщением, что скоро прибудет туда сам.

Деревня Бриора, около мыса Рог. Быстро шагая к казарме, Горгас старался не думать об этом. Я знал, что нельзя позволять ему вот так слоняться; если с ним что-нибудь случится… Рациональная часть мозга подсказывала, что это чистый вздор. Не было никакого повода предполагать, что тыловая территория вокруг мыса Рог является опасным местом; кроме того, если Бардас Лордан сумел выбраться живым из перимадейского мешка, то скорее всего он сможет справиться и с шастелским рейдерским отрядом. О том, чтобы держать Бардаса в городе, и вопроса никогда не вставало; он не был пленником — всего лишь доставлял беспокойства и хлопоты. Горгас сделал бы для него все что угодно. Винить себя не в чем. Именно. Однако когда речь идет о семье, трудно не винить себя.

У ворот Горгаса встретил дежурный капитан.

— Мы будем готовы через час, — отрапортовал он, позвякивая кольчугой. Волосы капитана были взъерошены, под доспехами — старая рубаха с обтрепанными обшлагами.

Наверно, оторвал его от обеда, — с улыбкой подумал Горгас. — Обед, о боги, конечно, я помню, что такое обед. Это то, что бывает у других.

— Но у меня нет корабля. Как насчет того, на котором вы прибыли? — продолжал капитан.

— «Бабочка», — сказал Горгас. — Отличная мысль. Пошли гонца разыскать капитана, прикажи ему собрать команду и будьте готовы выступить через час. За один раз мы сможем взять на борт три взвода; выбери сам, кто поведет оставшиеся два, и прикажи ему самостоятельно разыскать какой-нибудь транспорт.

Горгас взглянул на небо: неподходящая погода, чтобы плыть вокруг острова. Он не знал бухты Рог, но догадывался, что провести туда сторожевой корабль будет непросто. Хотя капитан «Бабочки», похоже, человек надежный.

— Итак, — продолжал он, — когда доберетесь туда, составь для меня карту местности и выясни, знает ли кто-нибудь из твоих людей этот район. Нам неизвестно, сколько их там, и нельзя терять времени, чтобы выяснять обстановку, поэтому знание местных условий будет очень кстати.

Черт тебя побери, братишка, — сказал себе, Горгас, присев на несколько минут на крыльце, чтобы перевести дух и прояснить мозги, — ну почему беды так и следуют за тобой по пятам, словно кошка за женой фермера?

Однако где-то в глубине души, как ни странно, он испытывал определенное возбуждение, чуть ли не радость от того, что необходимо мчаться спасать брата. Когда наступали плохие времена и он ловил себя на мысли, что же он за человек, если делал такое, что делал, вынужден был делать на протяжении всех этих лет, Горгас всегда напоминал себе, что тот, кто так заботился о семье, как заботился он, не может быть по-настоящему плохим. В самом деле, если подумать, что в действительности за этим стоит? Вытащить Бардаса из огня там, в Перимадее, было благим делом; и вот теперь здесь он снова и снова делает то же самое. Да, это чего-то стоит. Спасение брата каким-то образом сводило дебет с кредитом.

Бардас и сам может позаботиться о себе, — настаивал его рациональный внутренний голос. — Не забывай, он был профессиональным солдатом, человеком дядюшки Максена, не говоря уже о тех годах, когда он зарабатывал на жизнь фехтованием. Тебе надо беспокоиться о том, оставит ли он тебе хоть нескольких врагов.

Так будет правильно, решил Горгас; и тут же вспомнил, о чем рассказывал посыльный: как некоторые фермеры попытались сопротивляться, и тут разразилась беда. Неразбериха, с горечью подумал он, и мелодрама. Ну почему люди не могут сидеть спокойно на своем месте и делать то, что им, черт возьми, сказано?

Быстро, внезапно и жестоко — приказал декан общественных работ; мгновенный ответный удар прямо между лопаток, куда они меньше всего ожидают, а затем отход и возвращение домой, пока они не поняли, что происходит. Все это выглядело довольно складно, когда декан объяснял план, но в промежутке между «тогда» и «сейчас» что-то случилось, и все пошло не так.

Магистр Ренво, командир сконской тактической группы, присел на упавшее дерево и лезвием алебарды счистил с подошвы сапога налипшую грязь. Может, во всем виновата погода, а может, то, что их бросили на операцию, как только известия о катастрофе в Примене дошли до Капитула, и времени на подготовку и планирование не оказалось. Возможно, в том была его вина. Впрочем, не столь важно. Единственное, что сейчас важно, это выпутаться из сложившегося положения, пока дела не зашли настолько далеко, что Джуифрез Боверт будет выглядеть по сравнению с ним сущим гением стратегии.

— Девять убитых, — доложил сержант-знаменщик совершенно спокойным голосом, — четверо раненых, один из них тяжело, трое других поправятся.

Ренво кивнул; это было лучше, чем он ожидал. У него в строю все еще шестьдесят пять человек, предположительно готовых к бою.

— Построиться! — приказал он и встал, скривившись от боли. — С меня достаточно. Мы возвращаемся.

Дождь перестал, и на небе даже появилось несколько голубых прогалин, похожих на мусор, плавающий на воде после шторма. Немножко тепла, чтобы высушить их промокшую одежду, а может, даже подсушить грязь, чтобы каждый шаг не казался таким мучительным; немножко тепла и солнца — и, возможно, все предстанет в более привлекательном свете. Еще сохранялся шанс, что удастся одним рывком выскочить из этой беды, и тогда уже завтра в это же время они будут дома, в Шастеле.

При условии, конечно, что баркасы целы и не пойдут на дно моря на обратном пути. А впрочем, жизнь любого человека неуверенно покоится на хрупком ложе предположений, зажатом между надеждой и страхом, подобно тонкой обшивке корабля; так, во всяком случае, ему говорили в Монастыре. Сейчас это звучало и неуместно красноречиво, и устрашающе справедливо. Вот она, польза первоклассного образования.

Уходить тем же путем, каким пришли? Ему эта мысль не нравилась. Ренво отлично отдавал себе отчет в том, что безнадежно выбился из графика; непогода и неожиданное сопротивление об этом позаботились. Вооруженные силы Сконы состояли главным образом из легкой пехоты и лучников, которых можно быстро мобилизовать и перебрасывать. Теоретически это не должно было вызвать проблемы, поскольку два взвода обученной и дисциплинированной тяжеловооруженной пехоты вполне способны подавить сопротивление. Однако день почему-то оказался неудачным для битвы. Будучи человеком образованным и членом сравнительно хорошей семьи «бедняков», Ренво не верил в удачу, однако ему преподавали основы действия Принципа, который, насколько он понял, являлся не чем иным, как удачей в легкомысленной шляпке. Итак, сегодня Принцип ему не сопутствовал, так что разумно было бы возвращаться иным путем, тем, который на его карте помечен красной надписью «Альтернативный маршрут». К тому же мысль о том, чтобы снова брести через мрачные, а теперь и жутковатые деревни, была Ренво просто противна. Он поискал в промокшем вещевом мешке карту и наткнулся на холодный, липкий комок сыромятной плети, которая уже начала разбухать. Пока солдаты строились, Ренво разложил карту на пне и попытался хоть как-нибудь в ней разобраться.

По воле удачи (или Принципа) красные чернила оказались несколько водоустойчивее, нежели черные, и Ренво сумел проследить линию альтернативного маршрута, проведя по ней пальцем. Если он там, где ему кажется (еще одно допущение легло на хрупкое ложе), то эта тропа проходит над главной дорогой, по которой они прибыли, под кромкой горной гряды, вьется вверх и огибает еще одну золотушную деревеньку, а затем спускается к плацдарму их высадки в маленькой бухте. Ренво кивнул, стряхнув капли дождя из протоки, образованной загнутым швом его забрала; они упали на карту, образовав красные кляксы. Впрочем, в приметы он тоже не верил.

Ноги Ренво болели, поскольку промокшие носки превратили пятки в мучительные волдыри. Шов на левом сапоге начинал натирать, а удар стрелы в левый нащечник так вдавил металл, что шлем больно царапал прямо за ухом всякий раз, когда Ренво поворачивал голову. От дождя волокна рукоятки алебарды поднялись, и под ногтем засела заноза.

Ренво отдал приказ выступать. На протяжении двадцати минут какая-то старая, сумасшедшая собака преследовала их, с диким лаем бегала вдоль колонны, отскакивала, прижимая уши, словно уворачивалась от некоего воображаемого нападения; однако ни у кого не было ни сил, ни желания ударить ее. В конце концов псина потеряла к ним интерес и улеглась в грязную лужу, высунув язык и яростно виляя хвостом, как будто увидела что-то невероятно захватывающее.

Вторая деревня выглядела почти так же, как первая, за исключением того, что там не было никаких лодок. Сор на главной улице состоял главным образом из поломанных ивовых плетней, вдребезги разбитой ветхой тележки, трех-четырех распоротых мешков с зерном, перебитых горшков да нескольких тел. Солдаты пытались разломать и плуг, но тот оказался слишком крепким; на оглоблях и рукоятках виднелись следы от ударов алебардами, и только. В нескольких ярдах от перевернутой телеги с углем лежало тело солдата без шлема, с раной на темени от топора или мотыги.

По крайней мере дождь кончился. Бардас Лордан скинул капюшон на плечи и закатал мокрые рукава выше локтей. Дальше идти по следу не имело смысла. Он сел на дно перевернутой телеги и вытащил из кармана яблоко, которое подобрал по дороге.

Пока никаких признаков мальчика, во всяком случае — среди трупов, не было. Лордан нахмурился. Он послал мальчишку поднять тревогу, чтобы люди сумели скрыться, но у них, видимо, не получилось. Что ж, если его нет среди убитых, то логично было бы предположить, что он еще жив. Лордан несколько раз откусил от яблока, которое оказалось маленьким и кислым, а остальное отшвырнул.

Совсем рядом что-то шевельнулось. Бардас на мгновение замер и прислушался, потом спрыгнул, сделал несколько шагов, обогнул телегу, остановился и схватил того, кто сидел под ней.

— А я тут думаю, куда это ты делся? — Мальчик узнал его и перестал извиваться. — Видно, так уж мне на роду написано: выуживать тебя из-под телег посреди бойни.

— Я думал, вы — это они, — проговорил мальчишка, вставая. Он был весь в грязи. — Я пытался им рассказать, но никто не слушал.

Бардас Лордан покачал головой.

— Замечательно. Что ж, кажется, их нет, однако я не думаю, что здесь стоит оставаться. Мы можем вернуться домой, а можем уйти в горы, просто на всякий случай. Как считаешь?

— Я? — Мальчик пожал плечами. — Не знаю.

— Прекрасный из тебя помощник. Ладно, идем домой. Наверное, лучше всего вернуться по дороге к Бриоре, а оттуда срезать, если они ускоренным маршем возвращаются домой. Кстати, ты как?

— Отлично, — ответил мальчик. — Я дал им луки и стрелы, как вы велели…

Лордан нахмурился.

— Мне не следовало этого делать. Плохая мысль. Думаю, все и заварилось, когда они начали стрелять.

— Более или менее. Я хочу сказать: солдаты ломали вещи и били деревенских, но когда те стали в них стрелять, то они прямо как с ума посходили. Начали убивать людей, и несколько человек убежали из деревни, а другие попытались вмешаться и удержать солдат; а те схватили эту девочку и бросили ее в колодец в Бриоре, а потом одна женщина попыталась удержать солдата, который это делал, а они отрубили ей руки, прямо как ветки на дереве. И она просто стояла, а они ушли и оставили ее. Как будто они боялись ее больше, чем она их.

— Идем, — проговорил Лордан. — Говорю тебе, не стоит здесь оставаться дольше, чем необходимо.

— Думаю, скоро подоспеет армия, — сказал мальчик, когда они отшагали по дороге с полмили. — И тогда будет настоящее сражение.

Лордан пожал плечами.

— Возможно. Но, полагаю, если армия прибудет вовремя, их попытаются окружить и заставить сдаться. А если они приплывут морем, то затопят баркасы, чтобы солдаты не смогли уйти. — Он улыбнулся. — Да они и сами об этом позаботились; когда разбили лодки в Бриоре.

— Если они сдадутся, что с ними сделает армия? Их повесят? Я бы повесил.

Лордан отрицательно покачал головой:

— Сомневаюсь. Если ты убиваешь пленных, то враг перестает сдаваться, и тогда каждый раз приходится сражаться до последнего, а это глупо. В войне главное не уничтожить людей, а победить.

Мальчик кивнул.

— Когда вы были солдатом, вы многих убили? — спросил он.

— Нет, не очень.

— А вы победили?

— Сам знаешь, что нет. Мальчик подумал.

— Вы победили, когда бились с теми людьми. В ночь, когда пал Город. Я сам видел.

— Правильно. Но ведь я тогда как бы защищал Город. Более сокрушительного поражения и вообразить нельзя.

Мальчик снова подумал.

— Если бы у вас было побольше людей и кто-то не открыл бы ворота, вы бы победили, — заявил он. — Так что на самом деле это не был честный бой.

— Благодарю, — сказал Лордан. — Прямо гора с плеч. Они прошли поворот на Бриору, и дождь зарядил вновь.

У мальчика не было капюшона, поэтому они остановились и подыскали более или менее подходящий.

— Это воровство, — определил мальчишка, завязывая бечевку под подбородком. — Разве нет?

— Или мародерство, — ответил Лордан. — Хотя мародерство больше касается золота и драгоценностей. А когда речь шла о полезных вещах, мы называли это реквизицией.

— Ага. И тогда все в порядке. Правильно?

— Правильно, если никто не видит. Слушай, если это тебя так беспокоит, то выброси капюшон.

— Но тогда я промокну, — возразил мальчик.

Они обошли деревню стороной и снова выбрались на дорогу. Мертвый алебардщик лежал на прежнем месте; потоки дождя нанесли со склона горы мелкозема, который слегка присыпал волосы солдата, словно гора спешила похоронить покойника. Мальчик молча перешагнул через тело.

В эту сторону идти, конечно, было труднее, поскольку почти все время впереди был подъем, а дорога от дождя стала скользкой. Пройдя милю, они остановились отдохнуть.

— Они нашли дом? — спросил мальчик.

— Прошли мимо, — ответил Лордан. — Нам повезло. — Мальчик кивнул.

— Если бы они попытались разрушить дом, вы бы стали с ними драться?

— Ни в коем случае, — сказал Бардас Лордан. — Их семьдесят пять, а я один.

— Ага. Вы поэтому не пошли в деревню и не попробовали помочь? Вы могли бы посоветовать им, что надо делать.

Лордан нахмурился.

— Глупо. Что им надо было сделать, так это убраться из деревни, пока солдаты не уйдут. К тому же нас ни эти люди, ни их война совершенно не касаются. Только идиоты вмешиваются в чужие ссоры.

Мальчик взглянул на него.

— Раньше вы вмешивались, — сказал он. — Там, в Городе, когда были законником. Вы сражались с людьми в судах.

— Тут другое, — ответил Лордан. — Это была моя работа. И, между прочим, никогда не было семидесяти пяти против одного.

— Понятно, — проговорил мальчик с сомнением. — Выходит, вмешиваться можно, если за это платят и есть шанс победить.

— Я бы на твоем месте не касался этой темы. На твоем месте я вообще заткнулся бы, пока мы не доберемся до дома.

— Ладно, — ответил мальчишка. — Я не хотел вас обидеть.

— Пошли, — сказал Лордан. — Нет смысла рассиживаться в сырости.

Они вскарабкались на вершину подъема, откуда дорога уже начинала идти под уклон по скалистым склонам мыса Рог. Тут Лордан велел мальчику тихонько постоять, пока он сходит осмотреться. Он осторожно подобрался к краю вересковых зарослей и посмотрел вниз, на берег.

Прямо у входа в бухту он увидел корабль, похожий на военный шлюп, подошедший к берегу настолько, насколько позволяла осадка. В воде были также два баркаса, наполненные людьми. Значит, прибыла армия.

Лордан остался на месте и наблюдал. Люди в лодках — определенно сконские военные; у них были луки и колчаны, а также короткие тяжелые пики, а не алебарды, да и их шлемы отличались по форме. Один мужчина, стоявший на носу ближнего из двух баркасов, был без шлема, и его лысая голова блестела от дождя. Лордан сдвинул брови, выполз из зарослей вереска и быстро пошел туда, где оставил мальчика.

— Армия здесь. Сейчас они высаживаются на берег и скорее всего направятся вверх по дороге и попытаются настигнуть врага. Нам лучше всего подняться на гору и отсидеться там, пока все не закончится.

— Разве не нужно спуститься и рассказать им обо всем, что мы видели? — засомневался мальчишка. — Я хочу сказать, нам известно, где они побывали…

— Не наше дело, — твердо ответил Лордан. — Мы не встреваем, пусть сами этим занимаются.

— Потому что это их работа, — подсказал мальчик.

— Точно. Я говорю: мы лезем на гору, пока не наткнемся на одну из тех старых заброшенных ферм, мимо которых проезжали тогда с повозкой. Пересидим сегодняшний вечер и завтрашнее утро; к тому времени все должно закончиться.

— Хорошо, — согласился мальчик. — Хотя я был бы не прочь посмотреть на сражение.

— Это потому, что ты маленький психопат, — сказал Лордан. — Впрочем, дети в твоем возрасте почти все такие. Так или иначе, на сей раз тебе не повезло. Ну, пошли, пока еще не началось.

Мили через две за мысом Рог от береговой дороги отделялась колея, делавшая несколько зигзагов по склону горы и время от времени скрывавшаяся за каким-нибудь возвышением. Поначалу подъем был очень крутым, а из-за грязи еще более трудным, но, когда они добрались до склона, почва стала тверже и ровнее. По дороге попадались отдельные деревья (не маклюра и не тис, от которых остались только пни) да немногочисленные ручьи, перерезавшие тропу и ставшие шумными и бурлящими от стекавшей с гор дождевой воды. Впереди гору закрыло низкое облако, однако забираться так высоко они не собирались. Лордан и его спутник остановились у подножия фермерской башни, обращенной в сторону моря; как ни странно, на ней сохранилась большая часть конической черепичной крыши, хотя остальные здания фермы давным-давно разобрали на строительный камень.

— Подойдет, — решил Бардас. — Отсюда нам будет виден склон, а этот утесник мы срубим и закроем дверной проем. С дороги будет казаться, что там все просто заросло кустами.

Через час сидения посреди башни, где смотреть было решительно не на что, кроме стен да останков прогнившей лестницы, мальчишка отчаянно заскучал.

— Мне холодно, — пожаловался он. — Почему бы не развести костер?

— Не дури, — ответил Лордан.

— Есть хочется, — добавил парнишка. — Мы могли бы пойти поставить силки на кроликов.

— У нас здесь нет никаких силков, — строго сказал Лордан.

— А тетива на вашем луке? Можно соорудить силки из нее. — Лордана его предложение не воодушевило.

— Тетива, — проговорил он ледяным тоном, — сделана из двадцати четырех льняных нитей самого высокого качества, свитых в три пряди, с тройными петлями на каждом конце, обмотанными тремя шелковыми нитями. Я на нее потратил четыре часа, не считая прядения ниток. Замолкни, ладно?

— Ладно, — согласился мальчик, — а почему бы не взять лук и не подстрелить что-нибудь на ужин?

— Потому что мы вроде как прячемся, — раздраженно ответил Лордан. — Слушай, тебе придется немного поголодать.

— Мне скучно.

— Конечно, тебе скучно. Мы на войне. Четыре пятых всякой войны очень, очень скучны. Оставшаяся пятая часть учит тебя, как прекрасна скука. И говори потише, хорошо? То, что мы здесь, еще не означает, будто нас не слышно.

Мальчишка немного подумал.

— Значит, вы хорошо делаете тетиву?

— Мастеру по изготовлению луков надо это уметь. Когда я был в твоем возрасте, мы на ферме сами делали все веревки и бечевки. Хорошую тетиву или шнур можно сплести практически из всего, что состоит из волокон.

Мальчик кивнул.

— Если вы умеете вить бечевки, то могли бы надергать ниток из своей куртки и сплести бечевку, чтобы сделать силки.

Лордан вздохнул.

— Повторяю в последний раз: мы не будем ставить никаких силков. Если враг увидит, что повсюду понаставлены силки, то догадается, что здесь кто-то есть. Мы сидим тихо, вот и все. Дошло?

— Ладно, — зевнул мальчик. — Вы научите меня вить тетиву?

— На днях. Я уже говорил, это необходимо уметь.

— А почему не сейчас?

— Да замолкнешь ты?!

Крыша заброшенной башни почти не пропускала дождя, но не совсем. Капель и бульканье воды напомнили Лордану о квартире в доходном доме, которую он снял, когда только приехал в Перимадею. Подобно большинству «островов», как назывались эти огромные, построенные для сдачи в аренду здания, оно принадлежало одной из ремесленных гильдий, использовавшей доход для содержания престарелых и нетрудоспособных членов своего цеха. Лордану всегда казалось странным, что организации, основанные во имя столь благих целей, являлись владельцами самых отвратительных трущоб в Городе. С другой стороны, дела, связанные с владением недвижимостью в муравейниках Перимадеи, были настолько запутанными и загадочными, что никто толком их не понимал, а поскольку судебные тяжбы решались посредством мечей законных фехтовальщиков, никто никогда и не старался разобраться. Такое жилье запросто можно сдавать за двенадцать четвертаков в месяц, подумал он, глядя на небо сквозь дыры в крыше. Еще и очередь бы выстроилась.

— Зачем они строили башни? — спросил мальчик. — Мне казалось, это старинная ферма.

— Была ферма, — ответил Лордан. — Тогда были лихие времена. По окрестностям постоянно рыскали банды солдат. Так что люди селились на открытых местах, и каждая ферма была обнесена высокой стеной с башней. Как знать, если дела и дальше так пойдут, может, все закончится тем же.

Мальчик некоторое время обдумывал сказанное.

— А что, если и нам построить башню? На всякий случай.

Лордан покачал головой.

— Если станет совсем плохо, мы отсюда уберемся. У меня нет никакого желания оставаться здесь посреди чужой войны.

— Чужой? — Мальчик посмотрел на него. — Не понимаю. — Лордан не ответил.

Благодаря тому что посыльный оказался местным, Горгасу Лордану было все известно о верхней тропе. Он решил разделить свои силы надвое. Больший отряд пойдет вверх по главной дороге, в то время как он с сорока солдатами двинется по тропе и постарается обойти рейдеров и не дать им продвинуться дальше. Если повезет, ему удастся удерживать их до тех пор, пока им в тыл не подойдут его основные силы, и тогда враг будет окружен. Это поможет сковать его до прибытия подкреплений из города Сконы.

Горгас прокладывал путь, пробираясь через камни и грязь с такой скоростью, которую, как он понимал, солдаты долго выдержать не смогут. Если повезет, им этого и не понадобится; все зависит от того, как далеко ушел рейдерский отряд. По словам посыльного, верхняя тропа значительно сокращала расстояние, образуя гипотенузу прямоугольного треугольника, сторонами которого была дорога на запад к Бриоре, а потом несколько миль на север к Пенне, следующей деревне, лежавшей перед крутым поворотом вниз по склону в направлении города Сконы.

Когда Горгас напоролся на врага, спускавшегося по тропе навстречу, он был удивлен не меньше, чем они. Ему, впрочем, не потребовалось много времени, чтобы понять, в какую переделку он попал; враг находился прямо над ними и слишком близко, чтобы с полувзводом лучников противостоять тяжелой пехоте. Отступать тоже было слишком поздно, и когда противник взял алебарды наперевес и изготовился к атаке, Горгас растерялся. На раздумья оставались считанные секунды.

Офицер алебардщиков дал приказ атаковать, однако на узкой и скользкой тропе, спускавшейся по крутому склону, это было нелепо. Вместо атаки у алебардщиков получилось что-то вроде шутовской драки наподобие тех, что разыгрываются на ярмарках, когда два соперника стоят на скользкой доске и дубасят друг друга подушками. На тропе мог уместиться только один человек, а из-за крутизны склона встать выше или ниже было совершенно невозможно. Когда два отряда ринулись вперед, Горгас оказался прижатым к своему противнику так, что ни один из них не мог применить оружие. Между тем схватка превратилась в состязание по перепихиванию, и превосходство рейдеров в количестве обернулось скорее помехой, нежели преимуществом из-за предательски скользкой почвы.

Неловко провозившись секунд пятнадцать, алебардщик поскользнулся и упал вперед, уцепившись за Горгаса и прижав к бокам его руки. Горгас изо всех сил старался не опрокинуться, поскольку самая большая опасность заключалась в том, что его затопчут, но тщетно. В последнее мгновение, однако, он изловчился упасть навзничь на человека позади него, который поддержал Горгаса, схватив за шиворот, словно вороватого мальчишку в яблоневом саду. Горгас, впрочем, никак не мог высвободить руки и только глядел в круглые от ужаса глаза алебардщика, находившиеся всего в нескольких дюймах от его собственных. Ему еще никогда в жизни не доводилось так близко видеть человека, которого он пытался убить.

Тут совершенно неожиданно турнир по перепихиванию прекратился, и Горгас стал падать вперед, поскольку противник оставил мысль прорваться и начал отступать. Не в силах остановиться, Горгас повалился на алебардщика, который, падая, ударился головой о камень и отпустил его руки. Горгас попробовал встать, но солдат сзади толкнул его, и на этот раз Горгас упал коленом на лицо алебардщика; он услышал, как с громким хрустом сломался нос врага. Горгас потянулся за кинжалом на поясе, однако не смог его нащупать.

Каким-то образом алебардщику удалось вывернуться, перекатиться через Горгаса, вскочить и броситься наутек. Горгас попытался его схватить, но лишь шлепнулся лицом в грязь и рассек о камень лоб. Он услышал, как где-то позади отпустили тетиву лука.

Кто-то поймал Горгаса за руку и сильно дернул, видимо, желая помочь, однако только потянул ему мышцу правого плеча, что заставило его взвыть от боли.

— Отцепись, придурок! — взвизгнул Горгас. — Ты что делаешь, черт возьми?

Поскольку он уже знал ответ, то не стал его дожидаться, а вместо этого отдал весьма пространный приказ остановить продвижение и осмотрелся, чтобы понять, что предпринял противник.

Враги скрылись из виду за поворотом тропы, откуда только что вышли. Они что-то затевают, понял Горгас, и ему чертовски хотелось бы знать, что именно. Он помахал своим людям, и те начали пробираться вперед, пока не достигли крутого поворота, откуда смогли увидеть, чем занимаются алебардщики; они вдоль русла ручья взбирались, зачастую ползком, вверх по откосу к вершине горы. Это казалось крайне странным, и Горгас не стал тратить времени на разгадывание их намерений. Он дал приказ натянуть луки.

Но для стрельбы был неподходящий день. Дождь намочил тетиву и пропитал древесину луков, ослабив их натяжение. Стрелы первого залпа не долетели, а второй, сделанный с запасом, дал перелет. Два шастелца упали, но поднялись вновь. Кроме того, стрелять пришлось в направлении подъема, что мешало лучникам правильно оценивать расстояние. К моменту, когда лучники приготовились выпустить третий залп, алебардщики уже были среди больших валунов посередине склона больше чем в ста двадцати ярдах от стрелков, и стрелы из сорока луков на таком расстоянии не причинили никакого урона врагу.

Горгас, разозлившись, приказал своим людям карабкаться за противником, но шастелские солдаты удирали столь проворно, что можно было лишь гнаться за ними по пятам; времени, чтобы построиться и выпустить еще один залп, не было. Они никуда не уйдут, сказал себе Горгас и приостановил погоню. На самом деле ему совершенно не улыбалось догнать их и схватиться врукопашную с шестьюдесятью пятью тяжеловооруженными пехотинцами, противопоставив им сорок лучников; это означало бы вынудить врага, расположенного выше на склоне, к атаке. Он отослал назад двух солдат, чтобы они попробовали найти основной отряд и сообщили, что происходит. Если повезет, главные силы из города можно будет направить в обход, чтобы они вышли на врага с другой стороны и закончили окружение. Похоже, шастелцы не очень-то рвутся в бой. Вполне возможно, они уже догадались, что никакие баркасы их не ждут. Разумной демонстрации силы было бы достаточно, чтобы ускорить сдачу без лишнего кровопролития.

Горгас ограничился тем, что преследовал врага, неуклонно направляя его вверх по склону, подобно тому как группа загонщиков вспугивает дичь. Где бы они ни остановились, деваться им все равно некуда. Ставя себя на место командира противников, Горгас не мог придумать ничего, кроме как дождаться подхода достаточно крупных сил врага, дабы оправдать почетную сдачу.

Они разбили баркасы. А мы находимся на острове.

Ренво, находившийся впереди своего отряда (убегая, всегда подавай пример другим), переполз через гребень кряжа. Перед ним расстилался клочок бесплодной земли, откос, который переходил в несколько более крутой склон, тянущийся к настоящему гребню примерно в четверти мили. Ренво дал сигнал «остановиться» — в этой впадине было нечто такое, что могло решить его проблемы, по крайней мере на ближайшее время.

Еще одна золотушная деревушка. Однако у этой немало привлекательных черт. Во-первых, вся она обнесена семифутовой каменной стеной с двумя крепкими на вид воротами, усиленными надвратными башнями. Во-вторых, через нее не протекала река или ручей, а это означало, что воду здесь берут из колодца, находящегося в пределах деревни, и этот источник воды нелегко перекрыть или отвести. В-третьих, деревушка имела такой вид, словно жители покинули ее в спешке.

— Пенна? — спросил сержант. — Что?

— На карте, — сказал сержант, — была деревня Пенна.

— Да, но она осталась в нескольких милях позади. Где-то там. — Магистр Ренво неопределенно помахал рукой в направлении, откуда они пришли. — Наверно, она и была Пенной. Или это одна из тех, что мы разрушили? Впрочем, не имеет значения. Возьми передовую группу и все там осмотри.

Однако название «Пенна» застряло у него в памяти, и Ренво вспомнил; монастырь Пенна, основанный на заре истории Фонда, упраздненный около семидесяти лет назад и превращенный в деревню; рак-отшельник в своей раковине. Это объясняло каменные стены и башни, а также несколько прекрасных каменных зданий, которые виднелись за стеной. Оборона всегда была первейшей заботой архитекторов Фонда. Совершенно случайно они наткнулись на специально выстроенную крепость как раз тогда, когда это было необходимо.

— Случай, — пробормотал он, — играет нами и губит нас.

— Никого нет, — отрапортовал сержант чуть позже. — Есть вода, везде лежат мука и бекон, бегают куры и утки, даже два пруда с карпами и голубятня. Что будем делать?

Хороший вопрос. Они могут запастись провиантом и попытаться пробиться к берегу, а могут остаться здесь в осаде. Проявлением отваги и боевого духа было бы идти вперед, извлекая максимум из своего небольшого преимущества и веря, что баркасы все еще ждут их. Спрятаться за стенами деревни на вражеском острове? Возможно, это обезопасит их на день-другой, но в перспективе — самоубийство. Оказавшись в крепости, они уже не смогут оттуда выбраться; единственной надеждой тогда будет спасательная операция с Шастела, но как патриот и непоколебимый сторонник Фонда Ренво искренне надеялся, что они не сделают подобной глупости.

— Что будем делать? — повторил сержант. — В любом случае времени терять нельзя.

Ренво глубоко вздохнул. В один прекрасный день весь Шастел кончит вот так же, и Фонд сгинет без следа.

— Обороняемся здесь, — сказал Ренво.