"Блуждающие огни" - читать интересную книгу автора (Оверчук Алексей)

Глава 3

В аэропорту я занялся билетами, водкой, консервами и прочей походной ерундой. В результате собрал два объемных рюкзака. Колчин в это время звонил своим знакомым московским пограничникам из пресс-службы — взял с них слово, что они дадут команду своим местным коллегам по организации нашей встречи в Душанбе. На Лубянке торжественно пообещали. Ковровых дорожек прикупить уже не успеют, но служебный уазик подать ко входу — это запросто.

С легким сердцем и тяжелой поклажей мы уселись в самолете и начали улетать. В прямом смысле слова. До Таджикистана четыре часа пути. За это время можно выпить, поспать, опять выпить и приземлиться. И все это умещается в одно емкое слово: «улетать».

Как только я вышел на трап самолета, в лицо ударила волна горячего воздуха. Мы с Колчиным моментально взмокли от пота. Температура явно зашкаливала за 30 градусов.

Меня поразила необычная для аэропортов тишина и безлюдность. Бесконечный мрак скрывал взлетные полосы. Ни одного огня или звука. Даже наш самолет показался каким-то заброшенным, мертвым, когда на нем погасили огни. Вдали светился редкими окнами низенький аэропорт. Подвозить нас к нему никто не собирался. Пассажиры топали к вокзалу пешком. Тут же крутились какие-то темные личности, предлагая поднести вещи, и загадочно подмигивали. Но делали они это как-то неубедительно. Своей поклажи им никто не доверил. Нырнут в темноту — ищи потом ветра на минном поле.

К зданию аэропорта мы с Колчиным подошли мокрыми от пота до нитки. Проклиная службу местного сервиса за то, что она так рано издохла, и жару, которая издохнуть не спешила.

— Ваэнный? — спросил таможенник, глядя на мою фотографию в паспорте.

— Боже упаси! Просто мне нравятся короткие стрижки.

— Найомник? — упорствовал он, подозрительно щуря глазки.

— Журналист, — уточнил я благодушно и показал ему корреспондентскую книжицу. А то он так далеко зайдет со своими расспросами.

Сам, между прочим, подумал: фига себе! К ним тут наемники так запросто прилетают!

В глазах таможенника запрыгали злобные чертики. Я буквально почувствовал, что в детстве этот чиновник явно перечитал всего Фенимора Купера и теперь не доверяет ни одному бледнолицему.

— Сумка открывай, — сказал он со злобной вежливостью.

Я вжикнул молнией рюкзака. Он перевернул его вверх тормашками и тряхнул. На досмотровый стол посыпались все мои вещи. Таможенник брезгливо в них поковырялся, пошвырял, потрепыхал. Что-то уронил. Мне пришлось поднимать.

— В карманах ичито? — спросил он, указывая на боковые карманы рюкзака.

Я не стал объяснять и просто достал две офигенные металлические фляги. По внешнему виду они напоминали артиллерийские снаряды.

Таможенник открутил крышку и понюхал:

— Водка?

— Она самая. — Я с ужасом вдруг представил, как он скажет сейчас безжалостно: «Не положено. Выливай». Мелькнула перед глазами жутко живая картина, как я насмерть его душу, потом меня вяжут, и свой век я доживаю в каменоломнях Таджикистана…

Но таможенник вдруг подобрел:

— С водка проходи, пожалуйста, — и улыбнулся во всю ширину лица.

Количество огненной воды доказало мою благонадежность лучше паспорта и служебной ксивы.

Когда я упаковался, таможенник протянул свою загребущую лапку и тихо, но настойчиво назвал цену в местной валюте. Очевидно, какая-то лично придуманная им пошлина.

Видя мое замешательство, таможенник истолковал его по-своему и не хуже валютного спекулянта перевел мне сумму негласного налога в рубли. Я заплатил, и от меня отстали.

— Прахади, пажалста! — таможенник широко махнул рукой, как в боулинге.

На выходе нас с Колчиным никто не ждал. Мы сбросили рюкзаки на автостоянке.

— Саша, ты, кажется, договаривался о встрече?

— Да.

— Ну, значит, тебе и искать этих пограничников. А я пока вещи посторожу.

Сашка убежал на поиски. Пассажиры с нашего самолета живо рассаживались по машинам. Никто не задерживался даже поболтать. Автостоянка перед аэропортом стремительно пустела. Я вглядывался в глубину уходящих в город улиц и не видел привычных огней. Город вдали погружался в ночной обморок. В горячечное беспамятство. Что-то мне подсказывало, что задерживаться здесь не стоит.

Как говорят военные, от нечего делать я принялся размышлять. Очень скоро я убедился в правоте наших генералов: это занятие кого хочешь доведет до инфаркта.

Что будет, думал я, если пограничники нас не встретят? И внутренний голос мне отвечал: «Правильно, Леша, будет комендантский час». А что такое комендантский час? — спрашивал я себя. И тот же голос пояснял: «Это когда твои золотые часы лежат в кармане коменданта, а сам ты сидишь в тесной камере при комендатуре. А если нет у тебя золотых вещей, тогда вообще шлепнуть могут, чтоб нищету в республике не плодить».

За широкими окнами аэровокзала бродили автоматчики. Они бросали хищные взгляды на наши рюкзаки и с нехорошей задумчивостью разглядывали мою одинокую фигуру. Словно я мешал им строить какие-то радужные планы.

И хоть мысли от удушающей жары ворочались в голове с трудом, я все же сообразил, что в местное отделение милиции лучше не попадать.

Прибежал Сашка:

— Быстрее! Вояки согласились подвезти нас до гостиницы.

Я мысленно перекрестился. Мы подхватили вещи и побежали к командирскому уазику. И показалось, автоматчики за окном безнадежно вздохнули.

— Журналисты? — спросил полковник с переднего сиденья, когда мы упаковались в автомобиль.

— Да. Приехали к пограничникам.

— К этим бездельникам? И чего вы от них хотите?

— О тринадцатой заставе хотим написать.

— Ну-ну. А сами-то зачем приперлись? Дома, что ли, не пишется?

— Дык, работа такая. Своими глазами хотим посмотреть.

— Своими глазами? — переспросил нараспев полковник. — Вот натянут вам боевики глаза на жопу, много вы тогда увидите. Приезжал тут один такой же. Все посмотреть хотел. Повезли его. А тут снаряд. Полдня потом его глаза с дерева снимали. А больше на родину и отправлять было нечего.

— Да вы острослов, — заметил Сашка.

— Не то слово. Острее меня только пуля. Вы в какой гостинице собираетесь остановиться?

Вопрос застал нас врасплох. И вправду, какая должна быть на войне гостиница?

— Вы, смотрите, поосторожней. Братва тут знаете какая?

— Какая?

— Такая, что ну его на хрен. Нарветесь на грабителей — лучше сразу все отдайте. Стреляют не задумываясь. А менты знаете какие? Вы из Москвы?

Мы кивнули.

— Ну, вот представьте себе пьяных и обкуренных московских ментов, которым не хватает денег, чтоб догнаться…

Нам с Колчиным стало жутко.

— Так вот эти менты тоже стреляют не задумываясь. А потом объясняют так же, как и в Москве: за сопротивление властям. — Полковник хохотнул. — Так в какую гостиницу вас отвезти?

— А вы куда едете? — спросили мы дуэтом.

— Я еду в «Интурист». Он в центре города. И под усиленной охраной военных.

— Ну, тогда и нам туда, — мы облегченно вздохнули. Хоть один вопрос разрешился сам собой.

Окна парадного фасада гостиницы «Интурист» выходят на парк огромных размеров и невероятной густоты. Мы подъехали к зданию, когда уже окончательно стемнело. На город обрушился комендантский час, и по темным аллеям парка резвым аллюром скакала никем не опознанная автоматная стрельба.

Вход в «Интурист» загораживали бетонные блоки и стена из мешков с песком. За этой архитектурой прятались автоматчики. Из-за угла, хоронясь под кустом сирени, выглядывал нос БТР.

Охранники при входе очень внимательно и крайне подозрительно нас осмотрели, но ничего не сказали. Мы шли с полковником, и, видимо, это их успокоило.

Потом доброго полковника увез попутный лифт, а мы пошли к стойке «ресепшн».

— Можно снять номер? — спросил Колчин с видом жутко важного интуриста.

Дежурная поморщилась и склонилась к журналу:

— Сейчас посмотрю, но, кажется, свободных номеров у нас нет.

— Хорошенькое дело, — пробормотал я. — Это что же, нам и голову приклонить негде? Не говоря уж обо всем остальном?

Надсадно ухнула за окном граната. Но женщина за стойкой даже ухом не повела.

— Свободных номеров нет, — оторвалась она от журнала.

Идти на улицу в такое время — чистейшее самоубийство.

— Мы журналисты. Из Москвы, — сказал я с нажимом.

— Да какая разница! — с досадой махнула рукой служащая. — Тут военных полно! Гуманитарные миссии целые этажи занимают! Гостиница забита.

Здрасьте! Тут гражданская война вовсю полыхает, а военные в «Интуристе» живут! Хорошее времяпрепровождение!

— Эк их расперло, эти гуманитарные миссии, — недовольно пробурчал Колчин.

Тут в душе у дамы на «ресепшн» щелкнуло какое-то реле милосердия. Она взяла телефонную трубку, навертела на диске коротенький номер и заговорила в микрофон по-таджикски. Понять ее было несложно. В потоке незнакомых слов то и дело мелькали непереводимые на таджикский слова: «корреспондент», «Москва», «командировка». На том конце отдали какое-то распоряжение. Мы неотрывно смотрели на служащую. Она медленно вернула трубку на место и с улыбкой сказала:

— Есть один двухместный номер на одиннадцатом этаже. Надеюсь, вы не будете просить два одноместных?

— Не будем! — заорали мы с Колчиным в один голос. — Давайте какой есть!

Нам сунули бланки, и мы их мигом заполнили.

Прежде я никогда не бывал в «Интуристах». Но по советской привычке знал, что для иностранцев всегда припасают все самое лучшее.

Например, много раз, проходя по Тверской, мимо знаменитого московского «Интуриста», что стоял когда-то в пяти шагах от Манежа, я грезил, как за стенами этой гостиницы шикарные буржуазные шпионы тискают податливых, пышногрудых агентесс из КГБ. И всем весело. И все пьют шампанское. Звуки негритянского саксофона вязнут в похотливой атмосфере разврата. Плывет душистыми слоями сигарный дым. В самой гуще всей этой запретной для советского человека жизни холодными пингвинами деловито снуют тудым-сюдым лакеи, поминутно шаркая от учтивости ножкой, и подливают халявный мартини.

Простой же русский человек кушал жизнь, приправленную говнецом и партийной пропагандой. Щупал толстозадых кондукторш в переполненном автобусе, пил дешевый портвейн и смолил бычок тошнотворной «Примы» на троих.

* * *

Спустя три года после развала СССР душанбинский «Интурист», видимо, решил уравнять в правах пролетариат и буржуазию. Огромный кондиционер в нашем номере давно издох и покрылся пылью. Холодильник имел такие маленькие размеры, словно его забыли тут по пьяни микробиологи, которые держали в нем пробирки с генетическим материалом. Кровати с визгливыми пружинными матрасами. Многоканальный советский телевизор, настроенный на одну волну. И ветхий коврик, по которому брезговали ходить даже тараканы… Вот и все, что осталось от некогда богатой буржуазной жизни.

Правда, в нашем положении беспризорников и как бы случайных найденышей в этом городе мы были рады любому пристанищу.

Уже окрепла за окном душная душанбинская ночь. Накатывала из парка горячечными приливами автоматная стрельба. Мы достали из морозильника водку. Открыли консервы (какая предусмотрительность, служащие гостиницы засыпают вместе с постояльцами). И через десять минут все наши страхи, бытовые неудобства и гражданская война — как рукой сняло. Жутко мучило только одно — мы постоянно потели. Пот скатывался ручьями со всех сторон и направлений. Стало казаться, что не пройдет и часа, как от нас останутся две мокрые лужицы.

Мы разделись до трусов, намочили простыни и перебрались с матрасами на широченный балкон. Это принесло пятиминутное облегчение. Но потом жара снова облепила нас удушливой ватой.

У парадного фасада гостиницы, куда выходил и наш балкон, вдруг пошла круговертью стрельба. От гостиницы лихо ответили автоматными очередями. Послышались резкие крики. Мощно затарахтели моторы.

— Чего будем делать? — спросил я Сашку.

— В номер не пойдем — там жарко. Сдохнем, на фиг.

— Ну, а тут стреляют под окнами.

— Да и хрен с ним. Они ж не в нас стреляют. Да и вообще в одиннадцатый этаж — стрелять бессмысленно.

— Я все же свет погашу.

— Погаси, — закряхтел Колчин. — А я пока водку разолью по стаканам.