"Адмирал Макаров" - читать интересную книгу автора (Островский Борис Генрихович)

В КРОНШТАДТЕ

В то время, когда «Ермак» под командой капитана 2 ранга Васильева приступил к работе по спасению броненосца «Генерал-адмирал Апраксин», Макаров приказом от 6 декабря 1899 года был назначен главным командиром Кронштадтского порта, начальником гарнизона и военным губернатором города Кронштадта. Именно поэтому Макаров не смог принять непосредственного участия в спасении броненосца.

Боевой командир, изобретатель, ученый, создатель морской тактики и конструктор «Ермака», Макаров стал самым авторитетным лицом в Кронштадте. В соответствии со служебным положением Макаров имел сейчас дворец-особняк, яхту и собственный выезд.

Но внешние удобства и почести мало интересовали Макарова. Он чувствовал себя более удобно не на берегу, а в море. Однажды, вскоре после состоявшегося назначения, его спросили, доволен ли он своей должностью. Степан Осипович ответил, что считал бы себя на месте сейчас в Порт-Артуре, а здесь он чувствует себя «у тихой пристани».

Но творческая энергия адмирала находила приложение в любом деле. Он отдал себя Кронштадту целиком и с головою ушел в работу. Можно быть небесполезным для Порт-Артура и находясь в Кронштадте, — решил он и энергично принялся за наведение порядка в Балтийском флоте и Кронштадтском порту.

Еще в 1884 году, будучи флаг-капитаном практической эскадры Балтийского моря, Макаров указывал на крупные недостатки порта. Главным из них он считал большую отдаленность мест стоянки военных судов от пароходного завода, адмиралтейства и казарм. В случае мобилизации эта отдаленность привела бы к большим осложнениям. Макаров предлагал сделать средоточием всех сил и средств Среднюю гавань, что впоследствии и было сделано. В особой записке он изложил план мобилизации флота и предложил держать корабли в боевой готовности.

Однако слово «мобилизация», звучавшее тревожно и создававшее «ненужную напряженность», не понравилось в адмиралтействе, и записка, полная дельных советов, была положена под сукно.

Теперь, когда Макаров прибыл в Кронштадт, он решил, что многое он осуществит самостоятельно.

Вскоре все почувствовали, что пришел хозяин, настоящий командир, требовательный и энергичный.

Дел у Макарова было много. Помимо своих основных обязанностей по управлению портом и городом, Макаров принимал участие в работе всех важнейших комиссий, собиравшихся в министерстве, писал докладные записки о вооружении порт-артурской крепости, а позднее участвовал в разработке двадцатилетней судостроительной программы.

Макаров всегда отличался умением распределять свое время так, чтобы его хватало на все дела, теперь же, из-за множества разного рода административных обязанностей, ему приходилось быть особенно пунктуальным.

Рабочий день Степана Осиповича складывался так: в 7 часов утра он вставал, делал гимнастику, принимал душ и пил в своем кабинете чай. На все это он отводил полчаса. В половине восьмого он уже сидел за рабочим столом и намечал программу дня, отдавая распоряжения или делая запросы по телефону. С 8 час. 45 мин. до 9 час. 30 мин. он принимал адъютантов со срочными докладами или начальника канцелярии. С 9 час. 30 мин. до 11 час. Макаров посещал казармы, гавань, корабли, пароходный завод, где ремонтировались суда и производились различные испытания, в том числе испытания по непотопляемости кораблей, неизменно пользовавшиеся его вниманием. Если у него оставалось время, Макаров объезжал торговые помещения, заглядывал на рынки, а иногда посещал и местную мужскую гимназию или реальное училище. Но чаше бывал он в специальных учебных заведениях — морском инженерном училище, минном офицерском классе и фельдшерской школе. В 11 часов Степан Осипович возвращался домой и в течение получаса занимался спешными делами. Следующие полчаса уходили на прием начальника штаба порта. К этому времени приемная адмирала заполнялась посетителями, являвшимися к нему с личными делами и просьбами.

Среди посетителей бывало много матросов. «Если судить по довольным лицам, с которыми они выходили из кабинета, адмирал делал для них все, что было в его силах», — замечает в своих воспоминаниях о Макарове его племянница К. Савкевич. Обычно спокойный и уравновешенный, редко сердившийся и почти никогда не возвышавший голоса, Макаров приходил в страшный гнев, когда узнавал, что офицер или боцман ударил матроса. Он не щадил любителей «рукоприкладства».

Прием посетителей продолжался с двенадцати до часа. Ровно в час дня подавался завтрак, затем в течение получаса Макаров просматривал газеты. Иностранные журналы и газеты читали его помощники — капитан второго ранга М. П. Васильев и лейтенант К. Ф. Шульц. Интересные и важные места они подчеркивали, а вечером, просматривая подчеркнутое, Макаров, если было нужно, делал выписки в особую тетрадь.

В два часа дня в сопровождении старших портовых техников являлся с подробным докладом капитан порта. Вместе с ним Макаров вторично выезжал в порт для наблюдения за срочными работами. Во время посещения кораблей Макаров начинал свой осмотр с матросского камбуза и пробы щей. Если они оказывались скверными, Макаров предлагал командиру, старшему офицеру и ревизору съесть по полной тарелке этих щей. И можно было быть уверенным, что в следующий раз, когда адмирал посетит корабль, матросский обед будет хорошим.

В пять часов вечера Макаров возвращался домой, ложился в постель и мгновенно засыпал. Ровно в 5 час. 45 мин. вестовой будил его, он вторично принимал душ, обедал, после чего снова уходил работать в кабинет.

Как вспоминает К. Савкевич, обычно в это время Степан Осипович что-то быстро писал, сидя за большим письменным столом, весь обложенный книгами и бумагами. Справа от него лежала груда остро отточенных карандашей. Чуть карандаш тупился, он откладывал его в кучку налево. В кабинете находился никогда не расстававшийся с адмиралом его бывший вестовой матрос Иван Хренов. Он бесшумно ходил по кабинету, подавал с полок необходимые книги, разыскивал в папках материалы, постоянно чинил затупившиеся карандаши и перекладывал их слева направо. Для всех, кроме него, вход в кабинет в часы работы Степана Осиповича был закрыт.

Вечером снова начинался служебный прием. С восьми до десяти часов вечера являлись с внеочередными докладами начальники подведомственных Макарову частей, а также лица, вызванные по особым делам. Если же вечером в морском собрании, в специальных классах или где бы то ни было читались лекции или делались доклады по тематике, интересовавшей Макарова, он отправлялся туда и принимал живое участие в обсуждении. Нередко такие лекции и доклады читал он сам.

К десяти часам вечера Макаров всегда старался быть дома, чтобы заняться литературной работой, отредактировать свою очередную рукопись или составить доклад. Работал он много, напряженно, с вдохновением. В половине двенадцатого Степан Осипович пил вечерний чай, после чего наступала пора заниматься личными делами: он диктовал машинистке письма или дневник, любил отвести душу за дружеской беседой с приятелями-моряками и блеснуть присущим ему острым и едким словцом.

— А знаете ли вы, какая собачья порода самая несносная? — спросил как-то Макаров во время одной из бесед с адмиралами.

Никто не нашелся, что ответить.

— Шпиц! — неожиданно выпалил Степан Осипович, намекая на адмиралтейский шпиль.

Это крылатое словечко, пущенное в оборот Макаровым, с той поры прочно утвердилось за адмиралтейством, в котором заседали рутинеры-адмиралы, похоронившие многие блестящие идеи русских моряков. Отношения Степана Осиповича со «шпицем» приобретали подчас весьма острый характер.

Оживленный разговор заканчивался обычно около часу ночи, после чего Макаров уходил спать.

Будучи сам организованным и точным до пунктуальности человеком, Макаров требовал того же и от подчиненных. «Служить с адмиралом было нелегко, — замечает В. Семенов, один из адъютантов адмирала, — …но в общем хорошо». Хорошо потому, что каждый видел в Макарове гуманного, заботливого и справедливого, хотя и требовательного начальника, уважавшего каждого человека независимо от его служебного положения и звания. Эта основная черта Макарова как-то бессознательно воспринималась решительно всеми, кто имел с ним дело. В приемную к Макарову смело шли все со своими большими и малыми нуждами. Если матрос в оправдание своего поступка, за который он получил наказание, хотел дать объяснение, Макаров не обрывал его грозным окриком, а внимательно выслушивал и иногда соглашался с ним. Иное отношение к матросам Макаров считал не выполнением устава, а аракчеевщиной.

Макаров всегда с отвращением относился ко всякого рода беспорядкам, суете и бестолковщине. «Тайна делать все и делать хорошо — есть тайна порядка распределять свое время, — говорил Макаров. — Порядок — это здоровье». Не терпел Степан Осипович и пространных разглагольствований, переливаний из пустого в порожнее, канцелярской волокиты, пустых оправданий и уверток. Обладая способностью схватывать на лету, с полуслова иногда весьма запутанное положение или мысль, он сам, однако, вовсе не требовал того же и от других. Он не сердился, не нервничал, если его не сразу понимали, не торопясь разъяснял он суть дела, пока не убеждался, что слушатель овладел его мыслью полностью. Больше всего Макарова раздражало слепое, пассивное повиновение, которое он считал вреднейшим проявлением угодничества и человеческой безличности. «Пассивное повиновение, — говорил он, — это почти то же, что пассивное сопротивление». По его мнению, всякий, даже самый малый чин, не только имел право, но и обязан был, не кривя душой и не подхалимствуя, по совести высказывать перед кем бы то ни было свое мнение и дать, если нужно, совет. Только такой человек, говорил Макаров, имеет право претендовать на уважение. Ведь и сам Макаров, когда он был убежден в своей правоте, шел напролом, не уступая никому. Случалось и так, что он ставил вопрос об отставке, и «наверху», зная о его неспособности идти ни на какие компромиссы, зачастую уступали. Подлиз и хамелеонов, людей, способных перекрашиваться в любой цвет, Макаров не выносил.

Каждый из приходивших к нему с каким бы то ни было делом мог свободно высказать свое мнение, нередко идущее вразрез с мнением самого Макарова; Степан Осипович не видел в этом ни умаления своего престижа, ни подрыва дисциплины. «Самодуры не создают дисциплины, а только развращают людей, — неоднократно повторял Степан Осипович, — весь мой дисциплинарный устав укладывается в одну фразу: „не только за страх, но и за совесть“.

Точность Макарова в выполнении своих обязанностей вошла в Кронштадте в поговорку. Намеченное дело никогда не откладывалось и не отменялось, а проводилось при любых условиях. Требовал такой точности Макаров и от других. Однако не всем это нравилось. В Кронштадте было немало людей, рассматривавших энергичное и точное исполнение обязанностей Макаровым как причуды «беспокойного адмирала». Чаще всего это были люди, служившие ради выгод, приносимых им должностью, привыкшие жить при предшественниках Макарова тихо и покойно.

В Макарове всегда был какой-то хороший юношеский задор. Он любил море всей душой. Свист ветра, бешеная пляска волн, пена и брызги радовали его. В бурном море он чувствовал себя прекрасно, оно зажигало его страстью к борьбе, к преодолению трудностей.

Осенью 1902 года эскадра контр-адмирала Штакельберга, заботливо приведенная Макаровым в полный порядок, должна была выходить на Дальний Восток, в Порт-Артур. Съемка с якоря была назначена в десять часов утра. В ночь накануне отхода задул свежий юго-западный ветер, к утру начался шторм, и связь рейда с берегом прекратилась.

По традиции главный командир перед самым уходом судов в дальнее плавание выходил на рейд, производил смотр эскадре и прощался с экипажами кораблей. На эскадре Штакельберга, полагая, что катер с адмиралом из-за большой волны не сможет выйти на рейд ранним утром, запросили штаб Макарова по семафору: не отменяется ли поход главного командира. Макарову такой запрос, содержавший в замаскированной форме совет не выходить на рейд, не понравился. Он отдал приказ: «Форма — пальто». Это значило, что по случаю штормовой погоды разрешается офицерам быть во время визита адмирала не в парадной форме, а в пальто. К назначенному времени, в 8 часов утра, на Петровской пристани собрался в полном составе штаб Макарова. Среди собравшихся несколько пожилых тучных адмиралов поеживались от резкого ветра. На их лицах было написано недоумение и недовольство. Приехал Макаров, быстро прошел на пристань, наскоро поздоровался и, взглянув на прыгающие у сходней катера, сказал: «На этих не выгрести!» Адмиралы обрадовались. Кто-то предложил поход отменить, а эскадре послать прощальный сигнал: «Желаю благополучного плавания». Сделав вид, что он этого предложения не слышал, Макаров отдал приказание подать ледокол Э 2. Уже в гавани ледокол бросало на волне, когда же вышли за ворота, его стало так трепать, что в самом деле казалось: благоразумнее послушаться адмиралов и вернуться обратно. Но опытный шкипер из отставных боцманов быстро выровнял пароход и повел его на Большой рейд к эскадре. С берега следили, как, зарываясь в волнах, вздымая тучи брызг и пены, ледокол смело продвигался вперед.

На рейде, покачиваясь, стояли готовые к отходу корабли. Ледокол подошел к крейсеру. Ступить на спущенный с подветренного борта трап было не так-то легко. Ледокол подбрасывало волнами метра на два. Изловчившись, Макаров первым удачно прыгнул на сходни, но набежавшая волна накрыла его с головой. За ним последовал начальник штаба, остальные прыгнуть не решились.

Приняв рапорт командира и вахтенного начальника, поздоровавшись с выстроившимися на шканцах офицерами, адмирал, словно не замечая, что вода льет с него в три ручья, прошел вдоль фронта выстроившейся на палубе команды. Выхоленная раздвоенная борода его потеряла все свое величие: смоченная, она скомкалась и стала похожей на паклю.

Но это лишь подняло его в глазах матросов.

«Не побоялся… Весь обмок, а проститься и пути счастливого нам пожелать приехал», — подумали все. Макаров обошел строй и поздоровался с экипажем.

Он говорил напутственную речь, а ветер в клочья рвал фразы и доносил до стоявших в строю лишь их обрывки и отдельные слова.

— Какова погода, а?.. Кронштадт-то на прощанье расходился!.. Да где ему против Артура!.. То ли там еще увидите!.. Служи не за страх, а за совесть… Смотри, не подгадь!.. С богом, в добрый час!

Матросы как будто забыли устав. В голове у них все перепуталось.

— Рады стараться!.. Покорнейше благодарим!.. Так точно!.. — вразброд, нестройно неслось со всех сторон. Но вдруг, словно в каком-то стихийном порыве, заглушая свист ветра и плеск волн, грянули такое «ура», что его слышно было на многих кораблях эскадры. Это было совсем другое: не только дисциплина, но и любовь.

Макаров улыбнулся, что-то шепнул командиру, по-видимому, чтобы он не взыскал за неположенное уставом приветствие, попрощался с офицерами и быстро покинул крейсер.

При подходе к одному из кораблей случилось маленькое происшествие. Ледокол ударило бортом о спущенный с корабля трап. Нижнюю часть трапа разнесло в щепки, и Макаров поднимался на палубу, рискуя упасть в воду.

Пока Макаров производил смотр на корабле, один из оставшихся на ледоколе адмиралов отчитывал шкипера. «Эх ты, разиня! Еще с якоря сняться не успели, а уже повреждение и по твоей вине. Русский военный корабль придет за границу со сломанным трапом». Шкипер ждал теперь взыскания и от главного командира.

Но вот смотр эскадры окончен. Ледокол благополучно вошел в гавань и стал у Петровской пристани. Началась церемония отъезда главного командира. Садясь в экипаж, Макаров обратился к адъютанту: — А где же шкипер? Позвать его. — Тот явился и стал руки по швам, с виноватым видом. Строгое лицо адмирала вдруг озарилось приветливой улыбкой.

— Молодчина, дружище… — выручил… Управлял лихо, спасибо тебе… — сказал Макаров и крепко пожал опешившему старику руку.

То, что Макаров в обращении со всеми людьми был прост и внимателен, создавало ему необычайную популярность среди подчиненных нижних чинов и офицерской молодежи, но одновременно вызывало недовольство и иронические замечания со стороны завидовавших ему бездарных чиновников адмиралтейства и офицеров-аристократов. Не нужно быть моряком, чтобы понять, какое впечатление на матросов уходящей в дальнее плавание эскадры и на старика-шкипера должны были произвести все действия Макарова в это бурное осеннее утро.

Популярность Макарова основывалась не на отдельных проявлениях видимого внимания, которыми любили щегольнуть некоторые командиры. Он в самом деле хорошо знал нужды и запросы матросов, глубоко интересовался их бытом, жизнью, внимательно выслушивал их просьбы и никогда не забывал выполнять то, что обещал кому-нибудь. Как-то Макаров в одной из кронштадтских казарм знакомился с матросами. Ротный давал краткую характеристику каждому.

— А вот этот любит читать книжки и даже иногда пишет, — говорит ротный, приказывая подойти к адмиралу матросу Шишмареву.

— Как! — восклицает Макаров. — Он читает и пишет?

Шишмарев встревожился. Как-то отнесется адмирал к такому времяпрепровождению матроса? Всякие адмиралы бывают. Но тотчас успокоился. По глазам адмирала было видно, что он это занятие не осуждает. Адмирал начал оживленно расспрашивать Шишмарева, что он читает, кто из писателей ему больше нравится, посоветовал прочесть книги Станюковича, Мамина-Сибиряка, Короленко и других авторов.

— Любопытно взглянуть, что и как ты пишешь. Есть при себе что-нибудь? — неожиданно обратился Макаров к матросу.

Шишмарев полез в сундук и, весь побагровев от смущения, подал адмиралу две тетради стихов. Макаров спрятал их в боковой карман сюртука и, пообещав прочитать дома и прислать стихи обратно, направился дальше.

Прошло два месяца. Шишмарев ушел в плавание, уверенный, что адмирал забыл про него и про тетради со стихами. А когда возвратился — его ожидал пакет с надписью: «Матросу Шишмареву от вице-адмирала Макарова». В пакете лежали тетрадка и записка, в которой Макаров сообщал, что другую тетрадь он оставит у себя для того, чтобы поместить стихи в очередном номере журнала «Море и его жизнь», и звал Шишмарева в свободное время к себе для разговора о его будущем.

Впоследствии Шишмарев стал литературным работником.

Во время своего пребывания в Кронштадте Макаров уделял исключительно большое внимание жизни, обучению и быту матросов как в казарме, так и на корабле. Весною 1903 года в связи с увеличением числа кораблей Балтийского флота в Кронштадт должно было прибыть на пять тысяч матросов больше, чем обычно. В представлении другого командира вопрос размещения дополнительных пяти тысяч человек не составил бы проблемы. Уплотнить казармы, предназначенные для одиннадцати тысяч, и разместить в них шестнадцать тысяч человек — и все! Так предложили поступить и Макарову, но он решил по-своему. И хотя подходящего помещения для казарм в городе не нашлось, Макаров вышел из положения. Он предложил надстроить четвертые этажи в казарменных флигелях и восстановить сгоревший канатный завод, от которого остались почти одни стены, превратив его в жилое помещение. Макарову пришлось преодолеть сопротивление интендантов морского министерства, удивленных такой заботой о матросах, но он добился одобрения проекта. Наконец приступили к восстановлению завода. Степан Осипович был очень озабочен тем, чтобы постройка была выполнена в срок. Ежедневно по два раза ездил он на завод, давая указания и поторапливая строителей. Постройка была закончена в рекордно быстрый по тому времени срок — в четыре месяца.

Устроив новобранцев, Макаров стал заботиться об их быте. Нары повсюду были заменены кроватями. Для того, чтобы матросы с самого начала службы во флоте приучились к порядку, чистоте и опрятности, необходимым в жизни на корабле, Макаров устроил при казармах бани-прачечные. В одном помещении мылись, в другом — стирали белье, которое сушили здесь же в предбаннике в особых сушильных шкафах. Помывшись, каждый получал вымытое и высушенное белье. Таких бань-прачечных было организовано шесть.

Макаров ввел в казармах и вообще в Кронштадте газовое освещение, что по тому времени считалось чуть ли не роскошью. По его распоряжению казармы снабжались питьевой кипяченой водой, и это сразу резко снизило количество заболеваний брюшным тифом.

Заботясь об улучшении санитарного состояния команд, Макаров ввел особый способ рационального мытья полов в казармах, а в уборных установил вентиляционные печи.

В целях борьбы с частными предпринимателями Макаров организовал общество морских врачей, имевшее в Кронштадте свой продуктовый магазин, и учредил офицерскую обмундировочную мастерскую тоже с магазином при ней. Для скромного бюджета морского врача и офицера эти кооперативные учреждения явились весьма ценным подспорьем. Сам адмирал все свое обмундирование шил в этой мастерской, называя ее своей «экономкой».

Но главной заботой адмирала всегда был вопрос питания. В этом отношении Макаров проявлял внимание ко всем мелочам, не говоря уже о матросских щах, качество которых он считал показателем отношения командира к своей команде. «Матросские щи, — любил говорить Макаров, — должны быть такими аппетитными и наваристыми, чтобы любой господин, почувствовав их аромат, захотел бы их отведать».

В годовом отчете за 1901 год Макаров отвел несколько страниц описанию способа приготовления щей, рассказав, как он добился высоких результатов. «С осени 1900 года, — говорится в отчете, — я предпринял целый ряд испытаний, чтобы достичь лучшего вкуса щей. С этой целью доктор Боголюбов был командирован в Севастополь, и, кроме того, выписан оттуда кок160. Опыты производились в некоторых экипажах и в морском госпитале». В результате был издан подробнейший приказ по флоту: «О приготовлении щей», напечатанный отдельной брошюрой и разосланный на все суда Балтийского флота. Была разработана инструкция и для хлебопеков с таким любопытным примечанием: «…так как во время работы хлебопеки усиленно потеют, отчего возбуждается у них сильная жажда, выдавать им дополнительное количество чая и сахара». Даже эта деталь не была оставлена без внимания!

Прекрасно зная воровские нравы торговцев мясом — поставщиков морского министерства, Макаров решил построить холодильник и приобретать мясо не у перекупщиков, а прямо в Сибири. Через некоторое время дело настолько наладилось, что морской холодильник стал снабжать мясом не только казармы и корабли, но и весь сухопутный гарнизон Кронштадта. Сэкономленные суммы шли на улучшение питания матросов.

Чтобы наглядно показать, насколько нормальное питание матросов отражается на состоянии их здоровья, Макаров ввел как в казармах, так и на кораблях регулярное взвешивание матросов и обязал командиров представлять ему сравнительные данные. В своем приказе Макаров писал: «Убедившись в том, что вес нижнего чина есть лучший контроль над его питанием и гигиеничностью его жизни вообще, я настойчиво требую, чтобы нижних чинов взвешивали в следующие сроки: 1) через неделю по поступлении, 2) перед началом кампании, во второй половине апреля и 3) во второй половине сентября».

Макаров беспокоился не только о матросах. Вступив в должность командира Кронштадтского порта, он вскоре обратил внимание на значительное число несчастных случаев среди рабочих пароходного завода, а также при работах на кораблях. Специальной инспектуры по охране труда в то время не было, и большинство несчастных случаев приписывалось неосторожности самого рабочего или матроса. Макаров посмотрел на дело иначе. В стремлении администрации и командиров свалить вину за увечье на самого пострадавшего он видел желание избежать ответственности и стал назначать комиссии для расследования причин увечий, а многие случаи разбирал и сам. В одном из его приказов было сказано: «Командиры обязаны внушить своим подчиненным, что нравственный и служебный долг каждого офицера — неусыпно следить, чтобы при работах применялись необходимые предосторожности, дабы уменьшить число несчастных случаев, имеющих иногда печальный исход». В инструкции «О предотвращении ушибов и увечий» Макаров писал: «Долг каждого из распорядителей так наладить работы, чтобы случаев ушибов не было и от непредусмотрительности люди не оставались бы искалеченными на всю жизнь. Нахожу, что случаи ушибов как нижних чинов, так и мастеровых чересчур часты, и мне, вероятно, придется делать более строгие расследования в случаях поранения и при ушибах людей».

У рабочих Кронштадтского пароходного завода Макаров пользовался не меньшей популярностью, чем у матросов. Все, что было в его силах, он делал для них и нажил себе в результате множество врагов. Предложенные им проекты обеспечения рабочих твердым заработком, отпусками и пенсией встретили злобное сопротивление со стороны главного управления кораблестроения и снабжений, с которым у Макарова уже издавна были нелады. Но, убежденный в правоте и справедливости дела, которое он брал под свою защиту, Макаров боролся за него и добился немалого.

На Кронштадтском пароходном заводе существовал нелепый и жестокий порядок увольнения. Рабочий, достигший 55-летнего возраста, увольнялся по старости. Ни его работоспособность, ни здоровье, ни мастерство, ни аккуратность, ни стаж при этом не учитывались. В виде исключения, при условии ежегодного освидетельствования в дальнейшем, рабочего могли оставить еще на пять лет, но никак не больше, будь он хоть самый искусный мастер. Это было причиной многих трагедий.

Один превосходный мастер, «человек с золотыми руками», как отзывались о нем, достигнув предельного возраста, был уволен. Попытки устроиться на работу в другом месте ни к чему не привели. Тогда, решив покончить с собой, рабочий вышел на лед и застрелился. Это стало известно Макарову и произвело на него столь сильное впечатление, что он решил во что бы то ни стало уничтожить этот тупоумно-бездушный порядок увольнения рабочих.

На пароходном заводе для рабочих были введены отпуска. Это право, полученное ими благодаря настоянию Макарова, рабочие особенно ценили.

Следующим шагом главного командира было распоряжение о назначении всем рабочим, прослужившим не менее десяти лет, пенсии. По инициативе Макарова в Кронштадте были основаны портовая техническая школа, вечерние классы для рабочих пароходного завода и три школы для их детей.

Для рабочих в Кронштадте были созданы клубы, которые адмирал нередко посещал сам. Такое отношение военного губернатора города к рабочим было для многих непонятным.

В условиях царской России нововведения Макарова звучали почти как вызов царскому правительству. Всякие попытки умалить и обесценить рабочий труд, недоплатить рабочему, откуда бы они ни исходили, глубоко возмущали Макарова. Например, когда «Ермак» вернулся из своего первого полярного плавания с серьезными повреждениями, Макаров, несмотря на это, потребовал выплаты двухмесячного оклада всей команде ледокола. В письме к министру финансов Витте он писал: «Люди работали все время без отдыха, все механизмы действовали исправно, и люди заслуживают поощрения за плавание в столь тяжелых и необыкновенных условиях. Если мы не будем поощрять людей, то мы не найдем хорошего экипажа для будущих плаваний».

Деятельность Макарова в Кронштадте как военно-морского администратора и градоправителя носила характер непрерывного творчества. Он видел все, что так или иначе могло послужить на благо городу. Сам большой любитель зелени и цветов, Макаров всячески поощрял древонасаждения в городе, и самая скромная посадка около любого здания деревца или кустика искренне его радовала161. Степан Осипович был автором множества различных проектов, целью которых было благоустройство города, но за недостатком средств и времени у самого Макарова его идеи и проекты часто оставались нереализованными. Однако многое Макарову все же удалось осуществить. Его любовь к порядку и благоустройству проявилась в целом ряде нововведений, начиная от рациональных способов уборки городского мусора до сооружения электрической станции.

Чтобы составить себе представление о широте и разносторонности деятельности Макарова в Кронштадте, достаточно только перелистать сборник приказов и обязательных постановлений главного командира Кронштадтского порта за 1900 — 1904 годы. Чего только тут нет! Здесь найдешь приказы на самые разнообразные темы: об изготовлении сапог для нижних чинов, о взвешивании матросов, о нефтяном отоплении, об организации лекций в Морском собрании, о поднятии сигнала на мачте при морозе свыше 24 o , о содержании в исправности загородных дорог, об утилизации мусора, о предотвращении случаев ушибов и увечий, о борьбе с тифозными заболеваниями, о снеготаянии, о правилах движения по льду гаваней нижних чинов и рабочих, о воинской вежливости и отдании чести, о воспрещении публичного распития крепких напитков, об открытии пристанища для бесприютных женщин и детей, о мерах по борьбе с распространением заразных болезней, о поливке улиц с наступлением жары и сухого времени года, о воспрещении ловли птиц и разорения гнезд, об устройстве парка в запущенном овраге, о действиях при тушении пожаров, о мерах предосторожности при повышении уровня воды и многом, многом другом.

Борьбе с наводнениями Макаров уделял особое внимание. Он разработал подробные правила о том, как подавать помощь при наводнениях в адмиралтействе, казенных зданиях и на городских улицах, какие и где иметь в готовности шлюпки, чем они должны быть снабжены и т. д.

Вопрос о невских наводнениях интересовал Макарова не только как администратора, но и как гидролога и инженера. Будучи в Кронштадте, Степан Осипович много работал над выяснением вопроса о колебаниях уровня воды в окрестностях Кронштадта и Петербурга. Изучив этот вопрос, он предполагал выработать проект мероприятий для защиты Кронштадта и Петербурга от регулярных и часто катастрофических нашествий моря. Работа эта не была закончена, ее оборвала смерть адмирала.

Несмотря на всю свою занятость, Макаров находил время и для того, чтобы закончить обработку материала, собранного им еще во время плавания на «Витязе» Перед отъездом на Дальний Восток, 2 февраля 1904 года, Макаров послал эту работу с множеством чертежей и карт академику М. А. Рыкачеву. «Работа окончена, — писал он, — но еще раз ее следовало бы прочесть. Между тем меня посылают весьма срочно, и кто знает, что готовит судьба».

Кроме исполнения многочисленных и разнообразных обязанностей главного командира Кронштадтского порта, Макаров принимал участие в работах различных военных комиссий. Эта сторона его деятельности до сих пор полностью не освещена, мысли и идеи Макарова, претворенные в жизнь, часто приписывались другим лицам.

Макарову нередко приходилось разрешать вопросы, не связанные с морем. Так, в вопросе о вооружении порт-артурских верков он оказался более дальновидным, чем многие генералы-специалисты. В феврале 1900 года на заседании комиссии по вооружению крепостей выяснилось, что военный министр рассчитывал выделить для артиллерийского обеспечения линии обороны протяженностью в 22 версты лишь 200 орудий. Макаров считал это недостаточным и предложил увеличить число орудий по крайней мере втрое. В поданной министру докладной записке он детально обосновал свое мнение. Записка оказала действие: на линию было назначено 572 орудия и 48 пулеметов, что впоследствии имело очень важное значение при обороне Порт-Артура.

В другом чрезвычайно важном вопросе — о большой судостроительной программе — Макаров проявил такую же проницательность, как и в вопросе вооружения порт-артурских укреплений. В секретной записке, представленной морскому министру, Макаров высказал соображение, что Россия, охраняющая свои границы со стороны трех морей, должна иметь три совершенно самостоятельных флота, так как рассчитывать на соединение их в случае нападения возможных противников нельзя.

На Балтийском море, считал Макаров, русский флот должен быть равен военно-морским силам Германии, на Черном море он должен превышать силы Турции, а на Дальнем Востоке — Японии.

Макаров высказал свои соображения и о вооружении, тоннаже, типах и числе кораблей. Постройка кораблей для всех трех флотов, считал он, должна быть закончена, согласно двадцатилетней программе, к 1923 году. Одновременно Макаров разработал меры, которые должны были способствовать сокращению расходов на выполнение программы. Главным он считал однотипность судов и стандарт предметов снабжения.

Предложения Макарова встретили со стороны многих адмиралов яростное сопротивление, вызванное скорее не принципиальными возражениями, а завистью или непониманием. Разгорелся жаркий спор, в результате которого число врагов и недоброжелателей Макарова увеличилось. На стороне Макарова в этом споре выступал крупный военный писатель и теоретик генерал М. И. Драгомиров162.

А политическая атмосфера на Дальнем Востоке накалялась все более. После нападения японцев, без объявления войны, на русскую эскадру в Порт-Артуре Макаров, при всей своей выдержке, не мог скрыть своего волнения. Он знал о неготовности русской армии и флота к войне, о беззащитности русских дальневосточных окраин, видел бездарность большинства царских генералов и адмиралов и с болью в сердце предчувствовал, что за все это русским матросам и солдатам придется расплачиваться своею кровью.

Считая, что его опыт, энергия и знания должны найти применение в тяжелый для родины час, он с нетерпением ждал назначения на Дальний Восток. И это назначение состоялось.

Проводы Макарова были торжественными и трогательными. У его дома в Кронштадте собралась огромная толпа, встретившая появление адмирала криками «ура». Морские команды выстроились шпалерами по пути следования Макарова, вплоть до ледовой Ораниенбаумской дороги.