Осинский ВладимирСлишком много воображения

Владимир Осинский

СЛИШКОМ МНОГО ВООБРАЖЕНИЯ

История была пришпорена, история понеслась вскачь, звеня золотыми подковами по черепам дураков.

А. Толстой. Гиперболоид инженера Гарина

Раз в неделю редактор вечерней газеты задерживался после рабочего дня, чтобы, по собственному выражению, "перетряхнуть ящики". Обычно он выбирал субботу, когда работает лишь дежурная бригада сотрудников, ответственных за выпуск номера, большинство комнат пустует, из официальных источников приходит минимум обязательных к оперативному опубликованию материалов, меньше беспокоит или совсем не вспоминает начальство.

Оставшись один в просторном кабинете, он, как всегда, недружелюбно поглядел на тот телефонный аппарат, по которому могли звонить исключительно люди, наделенные правом приказывать, советовать или, по крайней мере, "просить"; мимолетно насладившись сознанием пусть временной, зато почти полной защищенности от требовательного специфического звонка-тявканья и всего, что за ним стояло, с привычным отвращением закурил, ненадолго расслабился в кресле - худой, длинный, печальный... Ему было за шестьдесят, жена давно ушла от него, сын с семьей жил отдельно, и, постоянно на людях, но в сущности одинокий, он с покорным страхом думал о пенсии; работа была единственным, что ощутимо связывало с жизнью, позволяло не сомневаться в своей нужности ей. А в близости черного дня он был уверен: вон их сколько молодых, цепких, непоколебимо убежденных, что уж они-то сделают настоящую газету!

В памяти враждебным призраком всплыл списочек вероятных преемников.

Редактор молодежной газеты - сорокапятилетний, непозволительно для такой должности состарившийся;

некое ответственное лицо, обеспокоенное, по достоверным данным, шаткостью своего нынешнего положения, - для пего назначение в "Вечерку" было бы оптимальным вариантом, отступлением с наименьшими потерями, не грозящим особым уроном престижу и, значит, позволяющим надеяться на новый взлет в будущем; наконец, чиновник среднего пошиба... Последний никогда никакого отношения к журналистике не имел, зато обладал неистощимым потенциалом "пробивной" энергии, нужными связями, а также счастливой уверенностью, что справится с любым делом. О таких сказано:

пошли его директором совхоза - охотно пойдет, если совхоз крупный; предложи место руководителя НИИ - не задумываясь ответит согласием; и главным хирургом района, при своем незаконченном образовании учителя истории, поедет ничтоже сумняшеся... И ему, между прочим, предложат, и он согласится, и просидит на должности не один год - известно, как это бывает.

С неудовольствием обнаружив, что мозг, отринув предоставленную возможность отдохнуть от безотрадной действительности, упрямо возвращается в русло невеселых мыслей, редактор смял в пепельнице окурок и приступил наконец к "перетряхиванию".

За неделю накапливалось много дел, требовавших его непосредственного вмешательства. Отделы, естественным образом фильтруя непрерывно поступавший в редакцию бумажный поток, были ограничены в выполнении этой роли, и причина заключалась не в количестве писем, заявлений, рукописей, жалоб, а в характере некоторой их части. Миф о всемогуществе газеты - Геракла, способного расчистить любые Авгиевы конюшни, магией печатного слова освободить действительность от многочисленных и многообразных проявлений несправедливости, неустроенности, нелепости, недомыслия, откровенного зла и безобразия, - прочно укоренился в общественном сознании. Наивный - и за то глубоко симпатичный редактору - читатель присылал почтой или, для верности, приносил письма, в которых взывал к Справедливости широчайшего диапазона калибров. От непонятного ему, читателю, "упорства, с каковым начальник нашего ЖЭУ не желает шестой год уже ликвидировать огромную лужу, образующуюся каждый раз после дождя, в результате чего жильцам, в том числе пенсионного возраста, приходится становиться акробатами, чтобы попасть домой, не вымокнув насквозь..." до простодушного на взгляд и такого по сути колючего - в руки не возьмешь - письмишка-вопроса: "А почему, собственно, у нас называется "выборы", если кандидат всего один? Как, дорогая редакция, объясните, пожалуйста, можно из единственно наличествующего что-либо выбрать?.."

К счастью, обращения подобного рода были редки и всегда анонимны. Пожелай он остаться до конца честным перед собой, пришлось бы проследить и объяснить читателю органическую взаимосвязанность обоих явлений. Вот взять бы однажды, да и выдать на первой полосе, вместо передовицы, этакую невероятную статью исповедь свою, гражданский, человеческий манифест, воплощенное в честную хлесткую публицистику жизненное кредо, крик наболевшей души!.. Редактор покосился на тявкающий телефон, скомкал в широкой ладони пустую коробку из-под сигарет, распечатал новую. Вспомнив - в обычных магазинах таких не купишь, ощутил нечто вроде изжоги.

Одинокий усталый человек, летним вечером в субботу засидевшийся в кабинете, отработал в прессе без малого сорок лет, пройдя, что называется, огонь, воду и медные трубы... Нет, привычно внес он саркастическую поправку, начинать следует с труб, и не медных - серебряных, со звонкоголосых фанфар... Да, я прошел множество ступенек - как это? - вверх по лестнице, ведущей вниз. Или наоборот? Из учетчика писем, когда-то, тысячу лет назад, принятого на полставки и невыразимо оттого счастливого, "вырос" в хозяина престижного кресла. Пожалуй, только коллегам-газетчикам, причем, увы, далеко не всем, большинство мне завидует, открыты подлинные вехи и сущность пройденного, понятен итог. Мы начинали с непритворного энтузиазма, с потребности вплести свой голос в каждодневный гимн "светлому и радостному сегодняшнему дню и еще более прекрасному грядущему"...Прозрев, долгие годы мучительно заставляли себя верить в нужность, общественную полезность того, что пропагандировали в своей писанине. И - пришли к сегодняшней опустошенности... Рассеянно перебирая на столе бумаги, редактор споткнулся взглядом об угловатый почерк. Он прочитал:

"Радий Кварк ТРОЯНСКИЙ КОНЬ ПРИШЕЛЬЦЕВ

Фантастический рассказ

Ведь я отношусь к жизни иначе, чем ты. Э. Ремарк. Три товарища

Агр Экспансий, командующий авангардным отрядом оккупационных сил планеты Оскаленная, шевельнул усами- вибраторами, и психоприемники подчиненных восприняли сигнал:

- Начало акции "Порабощение" - завтра, в четыре ноль-ноль по местному времени. В этот час человеческое сознание погружено в сон и будет особенно восприимчиво к нашим лучевнушениям... Впрочем, намечен всего один короткий сеанс психообработки - так, страховки ради, поскольку они уже готовы. Внутренний мир жителей Утилиборга, избранного первым объектом захвата, изучен с исчерпывающей полнотой. Добытые нашими доблестными разведчиками сведения позволили выбрать направление удара. Мы знаем, чего они хотят сильнее всего на свете, - они получат это, причем в неограниченном количестве... - Щеголяя знанием местного колорита, присовокупил: - Как сыр в масле кататься будут! - Небрежным движением вибратора отмел восторженное психожужжание-аплодисменты, внушительно засигналил дальше: - Установлено также, что в сущности своей обитатели планеты Земля повсюду одинаковы. Эрго, успех операции, которую доверено осуществить нам, предопределит победу в глобальном масштабе... Заранее поздравляю вас, подчиненные: могучая Оскаленная, чье великое предназначение - мировое господство, всевластие над Вселенной, в обозримом будущем приобщит к своим многочисленным владениям еще один обитаемый мир, пусть слабо развитый, однако в известной мере все же цивилизованный! - Непонятно для подчиненных, которые - все до единого - были слепыми, не способными к образному и вообще самостоятельному мышлению исполнителями, с уничтожающей иронией добавил: - Они полагают, что неудержимо шагают дорогой социального прогресса и процветания... Бег на месте - вот их образ жизни! А по неподвижным мишеням трудно промахнуться... Все. Отдыхать!

И передовой отряд оскалианских штурмовиков в полком составе выпал из пространственно-временных параметров Земли, чтобы через несколько часов со свежими силами приступить к боевым действиям... Хотя какой там "отряд" всего-то несколько, раз, два и обчелся, насекомоподобных чудищ. Большего не требовалось. Оскаленная владела абсолютным оружием. В сравнении с ним ядерная ракета была все равно, что детская рогатка перед дальнобойным орудием.

Ни о чем не подозревающие жители Утилиборга уже смотрели свои первые сны..."

С профессиональной быстротой проглотив начало рассказа, редактор откинулся в кресле, по-мальчишески весело рассмеялся. Неожиданно ему понравилось то, что нафантазировал неведомый Радий Кварк, - и не одно это.

Эрих Мария Ремарк, тепло думал он, литературный кумир нашего поколения, чья молодость совпала с пятидесятыми... Один из первых прорвавшихся к нам из наглухо занавешенной потусторонности их мира, нормальный интерес к которому расценивался как отступничество от Идеалов, измена Принципам, гнусное предательство. Возможно, мы преувеличивали художественные достоинства его романов. Наверное, так, иначе не могло быть, ведь после всех этих поддельных ценностей - апробированных, высокими премиями отмеченных литературных суррогатов, санкционированных этических и эстетических истин - элементарно честный рассказ о людях, их естественных отношениях, о боли, счастье, усталости, жизни, смерти и любви был для нас откровением... Он вспомнил, каких долгих и трудных усилий, какого страдания стоило ему самому освобождение от искаженных оценок прекрасных произведений, созданных не западными писателями, не отечественными "безродными космополитами", а классиками нашей родной, во всем мире признанной литературы. И, вспомнив, с горечью подумал: практически на это духовное раскрепощение ушла вся самостоятельная, взрослая жизнь, и все-таки до конца вытравить из себя интеллектуальное рабство не удалось. Как же глубоко внедрились предрассудки! Пожалуй, здесь выражение "проникли в кровь и плоть" перестает звучать метафорически. Именно так, ибо окаменелые идеологические, философские конструкции покрывались столь искусным, а главное, прочным, лаковым налетом революционности, "единственно возможной в этом мире истинности", что из идей превращались в своего рода ферменты, регулирующие, направляющие всю нашу жизнедеятельность. Моему поколению, вероятно, уже не освободиться - с годами организм теряет способность к обновлению...

В третий или четвертый раз за полчаса закуривая, нервно щелкнул изящной японской зажигалкой, хотел вспомнить, кем подарена дорогая безделушка, не смог, брезгливо сформулировал: "Еще один атрибут неординарного положения в обществе, пустяковое, но вещественное свидетельство социальной несправедливости; рядовым гражданам таких подарков не делают, во всяком случае, люди, которых потом сразу и не вспомнишь..." Нелицеприятно спросил себя: не оттого ли, в частности, пугает мысль о пенсии? Не в зажигалке, конечно, дело, да ведь она - символ... Подсознательно ударяясь в бегство от унизительных мыслей, придвинул рукопись, уже без мрачности, снисходительно подумал: "Радий Кварк - не больше и не меньше! Каково, а? Совсем, надо полагать, мальчишка. Псевдоним настолько претенциозен, что трогательно даже". Живо представилось:

раннее утро, автор ставит последнюю точку, обводит комнату затуманенным взором, лишь теперь замечает ненужность света настольной лампы... Он, несомненно, пишет по ночам, в таком возрасте литератору лестно называть себя "совой". Придирчиво перечитывает рукопись и, какой бы она ни была на самом деле, говорит себе с приличествующей автору скромностью:

"А что? Не так уж скверно... По крайней мере - необычно". С трудом дождавшись начала дня, спускается по лестнице. Непременно пешком, заставляя себя - вопреки нетерпению и одновременно свойственной юности лени пренебречь лифтом. Потому что, как ни тянул, вышел все-таки слишком рано; и редакция еще не работает, н почта - коль скоро, из застенчивости, решил писать рукопись письмом - закрыта.

Хмурое редакторское лицо смягчилось. Господи, сколько авторов перевидал он на своем веку! В отличие от "братьев меньших" человек не умеет удовлетворяться отпущенными природой средствами самовыражения. Он одержим потребностью высказать свое способами, которые создали эволюция плюс технический прогресс... Редактору приходилось иметь дело и с графоманами, и с подлинными талантами, к сожалению, как известно, не умеющими обычно за себя постоять, и с агрессивными бездарностями. В конечном счете - если отбросить особо тяжелые случаи - он даже к представителям последней категории относился сочувственно, хотя называл их неприязненно "танками". Рассуждал так: разумеется, и среди пишущих встречаются разные штучки (не говоря уже об анонимщиках-клеветниках и прочих мерзавцах) - например, карьеристы, самодовольные наглецы, - и тем не менее есть в них нечто трогательное, ибо самый малоэффективный, тернистый путь к успеху выбрали... Ладно, добродушно сказал он Радию Кварку, будем надеяться, тебе повезет больше других. Вложив в ладони усталое нервное лицо, принялся читать дальше. Рассказ был слишком велик - тоже свидетельство неопытности автора; если печатать его в первозданном виде и объеме, то всех четырех газетных полос не хватит. Вряд ли, впрочем, могла зайти речь об опубликовании "Троянского коня". Не потому, что рукопись нуждалась в серьезной доработке, была "сырой" - это дело поправимое, - в силу иных причин, весомых, трудно устранимых препятствий... Однако возникшая поначалу законная досада на заведующего отделом литературы и искусства, почему-то не решившего судьбу рассказа самолично, скоро исчезла. На первых порах посмеиваясь, все больше увлекаясь, он прочитал все. По обыкновению газетчиков- профессионалов, покончив с очередной страницей, редактор, не переворачивая, подкладывал ее под остальные, и, когда чтение было завершено, страницы расположились в исходном порядке, словно предлагая начать с начала.

Он так и поступил, только прежде поднялся, смешно воздел вверх и в стороны длинные худые руки, изо всех сил, от души потянулся, шагнул к высокому под низким потолком окну, толкнул; крутнувшись на оси, окно распахнулось. Издательский корпус стоял в возвышенной части города, к тому же одиннадцатый этаж, - и на табачный угар набросился почти свежий здесь, вверху, воздух зарождающейся ночи. Легче стало дышать, и на сердце полегчало; а еще раньше па настроение ухитрился с необъяснимой благотворностью повлиять Радий Кварк. Озадаченно отметив и признав неоспоримость последнего факта, редактор охватил взглядом заоконную панораму.

Большой, особенно за последние полтора-два десятилетия разросшийся город исподволь, как человек, высвобождался из тисков напряженного ритма недели и лишь на исходе первого выходного дня научился отдыхать. Сейчас он умиротворенно нежился под освежающим душем из легкомысленных вечерних огней, обрывков льющихся из окон мелодий, расслабленно-неторопливого, тем самым контрастирующего с нервозным дневным, шелеста автомобильных шин, из смутного, приглушенного шепота дождя, каплями в котором были людские голоса. Смазанное на горизонте электрическое зарево кощунственно обесцвечивало живой блеск звезд - нонсенс, неприятный парадокс, иллюстрация жалкой искаженности нашего мировосприятия... Прислушавшись к грустному умозаключению, редактор взглянул на звезды пристальнее, внимательнее, даже запрокинул голову, - и, освобожденные от подавляющего эффекта искусственных световых помех, они ожили, сделались крупнее, заблистали ярко, чисто, свежо... "А ведь черт знает, что там на самом деле!" - с давно не напоминавшей о себе юношеской горячностью мысленно воскликнул он. Вернулся к столу и начал читать рассказ с начала. Вот что в нем было.

Город Утилиборг не случайно носил свое серое, как груда старого тряпья, имя. Его обитателей не интересовало ничто, кроме наживы, стремления разбогатеть, желания иметь побольше вещей - в широком смысле этого самого дорогого их сердцу слова; а те, что уже были богаты, старались заполучить еще больше. Все окружающее они воспринимали с одной точки зрения:

нельзя ли тут чем-либо поживиться?.. Латинское "utilitas" переводится как "польза", "выгода".

Утилиборжцы беззастенчиво обманывали приезжих, имевших глупость их посетить, а когда сами бывали в гостях, то ловко обирали доверчивых гостеприимных хозяев; подсовывали заведомую дрянь, отправляя товары почтой, и норовили всучить фальшивые деньги за хорошие, добротные вещи, которые присылались в город по их заявкам. Если в силу каких-нибудь обстоятельств временно было невозможно обмануть чужого, они обманывали друг друга. Но главный их порок состоял все-таки не в патологической склонности к воровству, обману, вообще жульничеству, а в самой неутолимой жажде накопительства. Во-первых, она по природе своей низменна и потому может толкнуть человека на любую низость; во-вторых, будучи доминирующей потребностью, смыслом существования, делает его абсолютно невосприимчивым к ценностям духовным.

Чего стоила первейшая заповедь утилиборжцев (наверное, правомерно сказать и попросту - утилитаристов): "Сколько бы ни имел, стремись иметь больше!" Когда у многотысячного населения целого города такое - одно на всех жизненное кредо, люди неизбежно обречены на тотальное удручающее безличие. Так и было. Даже имена граждан Утилиборга отражали признаки всего двух видов: чисто внешние (Толстый, Косой, Волосатый, Коротконогий, Бородавчатый и т. д.) или же указывающие на род деятельности; так сказать, профессию Спекулянт, Шулер, Специалист-по-тяжбам, Взяточник, Мастер-мелких-афер... Характерная деталь: имени предшествовало словечко "Ути", обратиться к горожанину без данной приставки значило оскорбить его, и это лишний раз показывает, что накопители не только не стыдились своей позорной сущности, а, напротив, гордились ею...

Невольно увлекшийся редактор прочитал дальше вслух: "...И хватит с меня, противно описывать это мерзопакостное сборище субъектов, пораженных вирусом стяжательства, безнадежно больных вещизмом, озабоченных, стремлением к сиюминутной пользе и потому не способных заглянуть дальше собственного носа! Читателю, которому подобная игра воображения может доставить удовольствие, предоставляется право самому обогатить отвратительную картину дополнительными штрихами. Возможности здесь поистине неограниченные: накопительство есть крайняя степень проявления бездуховности, идеальная форма ее выражения, так как чревата самыми уродливыми и далеко ведущими последствиями. Неудивительно, что именно природу, натуру обитателей Утилиборга имел в виду Агр Экспансий, выражая уверенность в успехе акции "Порабощение". Гераклит Эфесский, древний философ-диалектик, произнес вещие слова: "Не лучше было бы людям, если бы исполнялось все, чего они желают". Он, правда, мягко выразился. Существует грань, за которой доступность желаемого становится губительной..."

Великодушно простив Радию излишнюю публицистичность и некоторые погрешности стиля, редактор солидарно подумал: "А что? Все правильно! Мы в нашем голодном детстве липучей карамельке радовались, сегодняшний же двенадцатилетний потребитель получает от мамаши ко дню рождения сверкающий "Шарп", купленный на чеки... Адекватно ли качество звучания первоклассного магнитофона уровню внушаемых при этом гражданских - да что там! - просто человеческих качеств?.. Я не апологет аскетизма, однако это не считаю нормальным - вот так!" В памяти воскрес злой вопрос встреченного через много лет одноклассника: "Почему я должен покупать баклажаны на рынке за два рубля кило, а ты в своем спецмагазине - за двадцать копеек?" Пришлось отшучиваться в том смысле, что к баклажанам у него идиосинкразия, но чувство вины и стыда кольнуло тогда и, оказывается, осталось, раз вот теперь вспомнил... Между тем он почти не пользовался тем магазином; возможно, вследствие непритязательности, привычки довольствоваться необходимым, да и много ли надо одинокому пожилому человеку... А вот сын и особенно невестка частенько ненавязчиво намекали: хорошо бы что- нибудь взять для малыша - и приходилось брать. Он пообещал мстительно: как уйду на пенсию... Внутренне встряхнувшись, вернулся к "Троянскому коню" и дальше перечитывал его с карандашом в руке - вычеркивал, правил, переставлял абзацы, не отдавая себе отчета в этом, а когда заметил, то с недоумением уставился на подчинившуюся профессиональной привычке руку. Зачем?.. Нет, конечно, рассказ не для печати - во всяком случае, для его газеты он явно не годится.

...Никто из жителей Утилиборга не заметил, когда это началось. Ни к чему было задаваться праздными вопросами. Вопросы требуют ответов, если надобно выяснить, почему плохо, - и устранить причину. У них же все шло хорошо, лучше не бывает. Нежданно-негаданно город попал в полосу сплошных удач, невиданного расцвета, беспрецедентного благополучия, обогащался со сказочной быстротой и легкостью.

На первых порах резко возросло количество выгодных сделок, успешно проворачиваемых афер, крупных и мелких обманов, головокружительных шулерских выигрышей - любых операций, направленных на приобретение и накопление.

Спустя короткое время процесс вступил в качественно новую стадию. Если б утилиборжцев могло заинтересовать что-либо, не имеющее непосредственного отношения к стяжательству, они бы обратили внимание на некую странность: не стало пострадавших, лишившихся благ в результате перехода последних в собственность другого. Какой-нибудь неудачник, скажем, проигравшийся в карты вчера, сегодня срывал втрое больший куш; мизерный остаток акций, разоривших биржевика, незамедлительно приносил ему прибыли, о которых и не мечталось; пойманный за руку взяточник (время от времени власти приличия ради решались на такой шаг) на полпути к месту заключения необъяснимо и внезапно получал столь внушительное новое подношение, что хватало и от тюрьмы откупиться и пополнить вклад в банке... (В этом месте темпераментный Радий Кварк опять не выдержал, призвал читателя - "коль скоро подобные упражнения могут доставить ему радость" - самостоятельно домысливать аналогичные примеры, и редактор, улыбнувшись максимализму молодого человека, аккуратно вычеркнул язвительный абзац.)

Наконец настал черед третьей стадии: для Утилиборга начался золотой век. Увы, он не был отмечен расцветом наук и искусств, а его обитатели ни в малейшей мере не приблизились к богоподобию. Но заботы, огорчения, беды, невзгоды и впрямь ушли в небытие. Незачем стало хитрить, ловчить, лгать, воровать, чего- либо добиваться, что-то преодолевать - все само шло в руки. Достаточно было помечтать перед сном о настенном телевизоре с дистанционным управлением, стереофоническом радиокомбайне, автомашине новейшей модели, в том числе иномарки, бесплатной или льгот-нон путевке на популярный курорт, круизный лайнер, о кетовой икре, крабах, связке воблы, твердокопченой колбасе, модном платье, загородном коттедже, благосклонности кинозвезды, доходном месте (далее следовало полюбившееся автору сардоническое обращение к читателю) - и наутро, самое позднее через денек-другой, утилиборжец получал вожделенное благо.

Поразительно, неправдоподобно звучит, однако и сейчас никто по-прежнему не задумывался над происхождением феномена. Брали, пользовались, имели, набирали впрок, про запас, на черный день, на всякий случай и, жадничая все сильнее, оголтело хватали, хватали, хватали... Не замечали, упоенные сладостным процессом вдохновенного, почти творческого приобретательства, па первых порах небольших, но все более разительных перемен и превращений.

К примеру, население города ощутимо прибавило в среднем весе; отдельные же особи достигли в этом отношении выдающихся результатов. Ути-Толстому, чтобы сохранить индивидуальность, пришлось переменить фамилию на Ути-Жирный. Очень скоро этого шага оказалось недостаточно - разжирели все, - и после ряда бесплодных дополнительных попыток спасти положение ему пришлось смириться с потерей лица. Плачевная участь постигла и Ути-Косого, чьи глаза, как и глаза всех сограждан, заплыв жиром, превратились в одинаково еле различимые щелки... И так далее.

По-настоящему же грозной, без преувеличения - фатальной, была метаморфоза иного рода. Избавленное от необходимости прилагать даже минимум усилий для удовлетворения постоянно растущих потребностей, общество утилитаристов начисто утратило былую напористость, житейскую хватку, цепкость, практичность, расчетливость, трезвую предусмотрительность и осторожное благоразумие - то есть именно те незаменимые преимущества, которые обеспечивали его жизнеспособность и прогресс.

Надо ли объяснять, что собой представляло абсолютное оружие планеты Оскаленная?.. Агр Экспансий то и дело с величайшим удовлетворением шевелил усами-вибраторами, сладостно потирал их один о другой и попутно подключал все новые батареи так называемых "дубликаторов" - устройств, создающих из эфирного вещества вселенной любые блага, в овладении которыми утилиборжцы видели цель и смысл жизни. Надежно замаскированное в ином пространственно-временном измерении, абсолютное оружие оскалианцев безотказно выполняло свое страшное назначение... А в принципе, если задуматься, ничего нового. Деморализация всегда была решающим фактором поражения противника. Разве что применительно к данному конкретному случаю старый термин обретал жутко-ироничный оттенок. Понятия "накопительство" и "мораль" изначально несовместимы. Отсюда следует - космическим захватчикам можно было и не стараться особенно, рано или поздно утилитаристы неизбежно сами бы захлебнулись в болоте ненасытной жадности. Да только ведь и агрессор, как воплощение вполне определенного нравственного, вернее безнравственного, начала, недалеко ушел от стяжателя; он обязательно спешит, опасаясь конкуренции со стороны другого агрессора... Итак, пора перейти к тому, что обусловило крах честолюбивых замыслов Агра Экспансия и стоявшей за его чешуйчато-панцирной спиной инопланетной империи.

Жил в городе Утилиборге человек, выделявшийся в массе его обитателей подобно белой вороне, попавшей в стаю черных сородичей, и если его давным-давно не заклевали, то единственно по причине занятости несравненно более важными делами, а какими - уже известно. Вряд ли кто-нибудь возьмется объяснить, почему он таким уродился, - и не в том главное.

Деловитые соотечественники называли его по-разному: Ути- Дурак, Ути-Безделышк, Ути-не-в-своем-уме, Ути-Блаженный, Ути- Никудышный и т. п. Все определения, с позиции утилиборжцев, были одинаково справедливы. И все равно ошибочны в одном - никакой он был не "Ути", потому что плевал с высокого дерева на богатство и его атрибуты. Все свое носил с собой, причем особой заслуги в том не было, личное достояние Дурака - остановимся на данном прозвище - ограничивалось одеждой, сменой белья, парой крепких рук, веселым сердцем и ясной головой. Ночевал где придется, ел что заработает. Над ним смеялись - беззлобно, поскольку не становился поперек дороги; его не обижали, так как использовали на каждом шагу: там поднять что-либо тяжелое и грязное, поднести, унести, прибрать, сбегать... И на этом-то Дураке споткнулась искушённая в завоевательных межпланетных экспедициях Оскаленная, о него расшибла бронированный лоб, впустую, не сумев разгрызть, лязгнула острыми клыками!

Получалось, с самого начала его проморгав, оккупанты зря израсходовали несметное количество энергии (пока неизвестного на Земле вида), понапрасну воплотили чудовищную массу межзвездного вещества в столь дорогие сердцу нормального утилитариста материальные блага. Когда Агр Экспансий узнал о существовании Дурака, то пришел в неистовство. Внешне типичный солдафон грубая, крепче железа, чешуя по всему телу, атавистический теменной глаз, исключающий внезапное нападение с тыла, вибраторы в полтора раза длиннее, чем у штатских, для внушительности психокоманд, - он был далеко не глуп. Агр мгновенно сообразил: проклятый Дурак способен поломать ему всю стратегию вместе с тактикой. Потому как не примитивный геноцид планировался порабощение психики, всего внутреннего мира жителей Утилиборга (а за ними и человечества в целом); в таком топком деле мелочей нет, один-единственный неподдавшийся, сохранивший независимость мыслей и чувств испортит, рано или поздно, всю музыку.

Врожденное упрямство не позволило Экспансию признать поражение, самолюбие было задето, и еще он представил, как пагубно отразится провал акции на блестящей до того карьере колонизатора иных миров, и, представив, ужаснулся и разъярился. Вместе с тем следует воздать Агру должное: личные амбиции были для него не самым главным; он надеялся, что, справившись с "белой вороной" из Утилиборга, найдет таким образом надежное, а то и универсальное средство, противоядие от духовных собратьев Дурака, разбросанных, очень может быть, по разным странам и континентам этой планеты. И он твердо решил идти до конца.

Агенты Экспансия буквально взяли окаянного бессребреника в кольцо, обложили его со всех сторон; действовали они, понятно, в обличье типичных утилиборжцев - при их технических возможностях подобная трансформация проблемы не составляла. Был применен широчайший ассортимент соблазнов - от простейших до мефистофельски изощренных... Ничто не могло пронять Дурака.

Получив - за то, что перенес через широкую, в озеро, лужу шестипудового псевдоутилиборжца, - вместо обычных двух мелких монеток целых семь, он равнодушно сунул их в карман. На прощупывающий вопрос - как именно намеревается истратить по- царски щедрые чаевые? - не задумываясь ответил:

- Мороженого куплю... Или на карусели с подружкой прокачусь.

- А не лучше ли отложить деньги па черный день? - закинул пробный камень искуситель, пропустив мимо ушей упоминание о подружке.

- Зачем? - задал Дурак встречный вопрос. Потом, явно впервые оказавшись перед лицом заманчивой перспективы, просветленно сказал: - И то правда. Отложу-ка я их на завтра и денек отдохну от работы!

В первую секунду агент растерялся, разнервничался, но затем - успел за время необъявленной войны усвоить кое-какие утилитаристские приемчики - с демагогической укоризнен заметил:

- Как то есть отдохнешь? Труд облагораживает человека!

Не проронив ни слова, Дурак выразительно поглядел сначала на его жирный зад, потом на лужу, через которую переправил.

Бесславно провалились все последующие, непрестанно усложнявшиеся попытки разрушить крепость дурацкого равнодушия к вещам и прочим благам, добраться до его здравомыслия, житейской мудрости, естественного для хомо сапиенс желания иметь и, имея, приобретать. Должны же они, пусть в зачаточном состоянии, гнездиться в человеческой душе!.. "А уж если хоть малая искра стяжательства, завистливой жадности в ней тлеет, - рассуждал, анализируя безрадостные отчеты своих агентов, не терявший надежды Агр, - то раздуть ее во всепожирающий костер ненасытной алчности - вопрос времени, дело техники..." Ничего не получалось.

Дураку предлагали стодвадцатисильные лимузины - он отвечал, что больше любит ходить пешком, гиподинамии боится; навязывали солидную недвижимую собственность, двухэтажный особняк в престижном районе Утилиборга, заявлял, что на свежем воздухе лучше спится; сулили головокружительно быструю служебную карьеру - хохотал во все горло: карьеристы, мол, все рабы, как бы высоко ни поднялся - над тобой начальник остается... Стоит ли продолжать перечисление? Пусть каждый вспомнит, что хотел бы он - сам получить, чего достигнуть в жизни, и ему станет ясно - соблазнов в арсенале оскалианцев хватало. Стало быть, Дурак он дурак и есть, раз 01 всего отказался.

Кончилось это - и вся тщательно продуманная насекомообразными чудищами колонизация нашей родной голубой планеты тоже - неожиданно, а для одного агента и вовсе плачевно. Проницательно учитывая молодость Дурака, атлетическое сложение, цветущий в целом вид, а также, по достоверным данным из обширного составленного па него досье, холостое состояние, этот бедолага-пришелец с плотоядной улыбочкой предложил ему целый гарем девиц разной национальной и расовой принадлежности, этакий роскошный букет, даже цветник, - пальчики оближешь, выбирай по вкусу и по настроению!

Дурак пожал могучими плечами: к чему мне гарем, если есть уже невеста. Далее выяснилось, что живет-поживает в Утилиборге некая девушка, такая же дура, поскольку не пожелала выйти замуж за богатого миллионера, и очень скоро они с Дураком намереваются пожениться... В отчаянии от этого информационного сюрприза - выходило, даже здесь, в логове, гнезде, мировой столице утилитаристов, дураков видимо-невидимо, во всяком случае - больше одного, и, значит, они будут размножаться, а где гарантия, что их уже не сотни и тысячи?! - в отчаянии агент совершил вопиющую глупость. Он принялся вовсю чернить и охаивать будущую супругу Дурака, даром что в глаза ее не видел, попутно превознося и преувеличивая достоинства своих гаремных наложниц. Увлеченный выполнением боевого задания, он не замечал, как "объект обработки" меняется в лице, сжимает тяжелые кулаки, а из его широких ноздрей исходит все более грозное сопение... Да, наконец терпение Дурака иссякло. Не в силах больше выносить хулу в адрес избранницы, он, что называется, от души врезал незадачливому инопланетянину в ухо. Конечно же, ему и не снились последствия своей невыдержанности. Не издав ни звука, пришелец шлепнулся на пол и тут же превратился в заурядного черного таракана - чуточку почернее и покрупнее тех обыкновенных, что изобильно водились в Утилиборге, битком набитом всякой дрянью, барахлом, которое жалко было выбрасывать, а потому хорошо приспособленным для тараканьих поселений.

Дело происходило в баре "Слава имущим". Его владелец Ути- Недоливающий к тому времени достиг вершины счастья, так как исполнилась наконец его заветная мечта: пиво чудесным образом пенилось столь бурно, что из каждой кружки получалось пять, а иногда и целых шесть. Недоливающий процветал, однако в баре было ужасно грязно, неустроенно (зачем тратиться на ремонт, если публика и без того валом валит?), в полу множество глубоких трещин и щелей; в одной из них, благополучно избежав чьего-то ленивого каблука, и скрылся злосчастный инопланетянин... Оскалианцы достигли вершин научно-технического прогресса, умели, с нашей точки зрения, в буквальном смысле чудеса творить - и перед наивным простосердечием, цельностью чувств, бескорыстием оказались не сильнее, не страшнее жалкого таракана.

Троянский конь пришельцев из дальнего космоса не выполнил своей исторической миссии. Агр Экспансий приказал снять осаду, а сам, не вынеся поражения, покончил с собой. Он сделал это мужественно, в согласии с кодексом офицерской чести, - принял лошадиную дозу боевого отравляющего вещества. Оно входило в арсенал оскалианских вооруженных сил, но обычно использовалось против инакомыслящих соплеменников. На этот раз Земля была спасена...

Во второй раз подложив последнюю страницу под рукопись и, таким образом, в третий раз увидев начало рассказа, редактор раздраженно взъерошил левой рукой не по годам густую седину, а правой бесцельно выдвинул и резко задвинул ящик стола. Фломастером начертал резолюцию на имя завотделом: "Прошу обстоятельно изложить автору причины, по которым мы не сможем опубликовать рассказ". Подчеркнул слово "обстоятельно". Рассердившись на себя, облегчил душу грозной припиской: "Впредь прошу решать подобные вопросы самостоятельно!" Подчеркнул и "самостоятельно". Швырнул фломастер на стол, откинулся в кресле, побарабанил сухими пальцами по подлокотникам, рывком встал, подошел к открытому окну.

Город притих. Половина его сотен тысяч, а может миллионов, электрических глаз устало закрылись. Лишь теперь редактор сообразил, что весь вечер ухлопал на этот... Да как его, собственно, назвать-то?.. А вот как:

опус! Странный, бредовый, вывернутый, ни в какие жанровые рамки не укладывающийся опус... (Когда-то он самовластно наделил этот невинный термин ругательным оттенком и обращался к нему, чтобы выразить отрицательное отношение к любому непонравившемуся материалу.) Чепуха какая - целый вечер, когда скопилось столько по-настоящему серьезных неотложных дел, вопросов, требующих оперативного решения!.. Привычные казенные формулировки звучали как призыв вернуться в реальность, обращение к чувству ответственности, напоминание о служебном долге.

В одном из ближайших номеров обязательно должна быть передовица, посвященная актуальным проблемам, которая... Редактор неприязненно подумал о распространенном заблуждении: передовая статья - это всегда набор общих мест, громких фраз, апробированных истин - источник гонорара для должностных работников редакции. Конечно, часто так и есть. Увы, не всегда. В частности, эта, вспомнившаяся" с тревогой и тоскливым чувством, сулит ему сплошь одни неприятные эмоции и потребует огромных затрат душевной энергии, тягостной борьбы с собой. Говорят, согласно мировой статистике, смертность среди журналистов занимает второе место - после кого? Неважно. Интересно, однако, не потому ли она так высока, что журналистику называют еще "второй древнейшей профессией"?.. В данный момент, например, перед ним задача в трехстах строках отразить три момента: одобрение (полное, горячее, единодушное) Слов, прозвучавших с Самой Высокой трибуны; исходя из них, признать (честно, самокритично, открыто, положа руку на сердце) наличие в жизни еще не искорененных недостатков; показать, какую энергичную (принципиальную, последовательную, бескомпромиссную) борьбу ведут с ними, этими недостатками (ошибками, недоработками, упущениями) местные органа и организации... Он горько, с заведомым отвращением к себе - пишущему все это - усмехнулся. Самое подлое - момент четвертый. В итоге (следовательно, главным образом) статья призвана непреложно свидетельствовать: органы, чьим органом - никакой тавтологии! - является руководимая им газета, а еще точнее - возглавляющие их товарищи, работают хорошо, даже прекрасно, и, значит, по праву занимают свои места, и нет, не может быть им равноценной замены... Тут редактор вовсю разозлился на Радия Кварка. Каков, а? Взял да и написал прямо, что и как думает, мальчишка! (Предположение оказалось верным, автор сообщал в "коротко о себе": студент второго курса местного пединститута, пишет со школьной скамьи, ни разу еще не публиковался, надеется, что уважаемый редактор...) Черт бы его побрал!

И только теперь, в который раз мучительно пережив растянувшийся на десятилетия конфликт между образом мыслей и образом действий, редактор полностью осмыслил происшедшее в этот вечер. В натренированно цепкой зрительной памяти веером взметнулись тридцать с лишним страниц "Троянского коня пришельцев", он увидел их и понял, что уже подготовил рассказ к печати. Машинально, если здесь уместно это, в сущности, нелепое определение, исчеркал его, сократил, выправил, придал ему композиционную стройность и благородный стремительный лаконизм... Хоть прямо в набор посылай!

Он серьезно спросил себя: почему я это сделал? И честно ответил: потому что в гротескной мерзопакостности Утилиборга и его обитателей увидел то отвратительное, всю жизнь яростно и бессильно ненавидимое, что вижу на каждом шагу вокруг себя. Если Джонатан Свифт в чопорной Англии семнадцатого столетия не смог устоять перед соблазном изобличить в людях йеху и с восхищением увидеть в лошадях совершенство, духовность гуингнмов, то почему бы бесспорно честному, талантливому пареньку из моего города не пойти таким же путем? И, уместив в рамки лестного для Радия Кварка сопоставления сложную гамму мыслей и чувств, разбуженных его рассказом, успокоенно-резко бросил в лицо своре злопыхателей критиков:

"Вот вам вся моя рецензия! И заодно, если любопытствуете, - жизненное кредо".

А второй ответ на заданный себе вопрос он нашел в черно- синей бесконечности за распахнутым во всю ширь окном. В ней - чем дальше вверх, тем загадочнее, - мерцали звезды, и при достаточной наивности души, а возможно, способности не страшиться Неведомого легко было услышать извечный радостно- пугающий вопрос: а в самом деле - что там?

Редактор подмигнул так и не тявкнувшему за весь долгий вечер телефонному аппарату и пошел домой - пешком, хотя, по должности, мог вызвать дежурную машину. Ему казалось, что воспользоваться каким-либо преимуществом, благом, недоступным Радию Кварку, было бы предательством по отношению к нему, актом двуличия и безнравственности. Он, правда, и прежде часто отказывался от машины, если позволяло время, - нравилось неторопливо шагать по тротуару в тысячелицей толпе спешащих по делам или прогуливающихся горожан. Ему было отлично известно, что многие осуждают подобную экстравагантность, находят ее вызывающе несолидной и даже расценивают как отступничество. Что ж, в логике им не откажешь: безучастность к привилегиям, которые дает определенное положение в обществе, чревата прохладным отношением к обязательствам перед кланом и, следовательно, есть нарушение правил игры. Он слишком давно вращался по номенклатурной орбите, чтобы не понимать опасности такого поведения. Однако стоял на своем - из упрямства и потому, что нравилось.

А теперь у редактора появилась еще и возможность сравнить себя с великолепным Дураком, с "белой вороной" из фантастического города Утилиборга. И он сравнил, и, сбившись с шага, приостановился под спящим стариком тополем, рассмеялся торжествующе-раскрепощенно, гордо, весело... Словом, полагать, что опубликование в одном из субботних выпусков вечерней газеты фантастического рассказа "Троянский конь пришельцев" стало главной, тем паче единственной причиной последовавшей затем скорой отставки редактора, было бы легковесной поспешностью в выводах.

...Призрачный предутренний час, время смазанных полутеней, невнятных звуков, лишенных постоянства текучих объемов, которые с сухим шуршанием скатываются по пологим склонам спящего мироздания, глухая пора, когда в картине бытия доминируют искривленные линии, размытые контуры, блеклые цвета, - хаос, муть, из которых рождается уродливо искаженное восприятие действительности... Мерцающий шар Земли, сдавленный на полюсах, придушенный в ладонях тяготения, еще не достиг меридианом, где находится город, низвергающегося в космическую бездну солнечного светопада, а лучи усталых звезд уже по касательной, неощутимо скользят вдоль отшлифованной временем и вселенской пылью сферической оболочки планеты, бесплодно проносятся мимо, срываются в никуда... У мироздания "мертвый час" - безвременье, отсутствие пределов, всевластие неопределенного, преходящего, зыбкого, диктатура случайности, незащищенность разума и добра. Идеальные условия для разгула всякой нечисти, сил разрушения и распада, что затаенно гнездятся в человеческой душе, дожидаясь стимулирующего толчка извне!

Пришельцы, на протяжении десятилетий осаждавшие город, в котором жили Радий Кварк и редактор, научились искусно и ловко использовать этот короткий отрезок суточного цикла. Безвременье, сразу оцененное ими как совокупность благоприятствующих факторов, многократно повышало эффективность действия Индукторов Проникновения. Боевые установки работали в оптимальном режиме, и вездесущие юркие агенты иногалактической цивилизации внедрялись в психику землян практически беспрепятственно - врастали все глубже, укоренялись с победоносной легкостью патогенных бактерий, не встречающих сопротивления иммунных сил... У реальных космических завоевателей нет чудо-дубликатора, придуманного фантастом заодно с оскалианцами. Их абсолютное оружие неизмеримо мощнее, проще, надежнее. И оно неотвратимо. Агрессии предшествовало длительное всестороннее изучение внутреннего мира хомо сапиенс. Результатом стал фундаментальный труд, легший в основу "Инструкции по Проникновению". Краткая выдержка из последней:

"Людям присуща страсть к обладанию. Круг вожделенного необъятен: от красивой безделушки до власти над миллионами себе подобных. Однако в различных особях рода хомо сапиенс отмеченное свойство развито в различной степени; подчас оно, как ни странно, остается в зачаточной стадии всю жизнь. Наша единственная цель - максимально задействовать эту потенцию, возвести ее в категорию мотива, силы, которая будет управлять чувствами, помыслами, поступками людей, человечества в целом. Остальное они сделают сами. ВНИМАНИЕ! Непременное условие успеха - абсолютная секретность стратегического плана. Если хотя бы ОДИН землянин проникнет в тайну, провал кампании неминуемо"

Итак, вместо "дубликатора" упомянутые "агенты" - несравненно более могущественное, действительно абсолютное оружие. Если оперировать земными понятиями, "агенты" и в самом деле были болезнетворными бактериями, специфическими, инопланетного происхождения, патогенными микроорганизмами.

Зараженные чумой крысы, которых осаждавшие напускали когда-то на осажденных. Современное биологическое оружие, смертоносная зараза, консервируемая в порошках и суспензиях и служащая начинкой для обычных боеприпасов Убивающий в человеке человеческое вирус жадности, стяжательства, накопительства, карьеризма, беспринципности, расчетливой холодной жестокости, равнодушия и, наконец, совместными усилиями этих кровных родственников произведенное на свет уродливое ублюдочное дитя Бездуховность... Какая, в принципе, разница?

Осада города длится уже многие годы. До его окончательного падения пока не близко, зато падение предрешено, неизбежно... Иногалактические захватчики не торопятся. Наверное, продолжительность их жизни значительно превышает человеческую. Очень может быть, что она измеряется не одной сотней лет. Не исключено, что десятками столетий.

В ту знаменательную субботу, читая, затем дважды перечитывая "Троянского коня пришельцев", редактор обнаружил много совпадений между тем, что было в рассказе, и тем, что он на каждом шагу видел вокруг;

видел, искал и не мог найти оправдания, а часто и объяснения. Потому и не устоял - вопреки огромному жизненному опыту и предостерегающему голосу здравого смысла - перед искушением напечатать странный, вызывающе-едкий и одновременно исполненный трогательного простодушия "опус" юного возмутителя спокойствия. Подписывая рассказ к печати, ставя в номер, редактор не сомневался, что полностью отдает себе отчет в последствиях такого решения.

Он ошибся.

Наступило призрачное предутреннее безвременье - "мертвый час" мироздания, когда стерты границы, искривлены линии, обесцвечены краски, искажены восприятия - пора разгула всякой нечисти, сил распада и разрушения, незащищенности разума и добра ... Но Индукторы Проникновения бездействовали.

Город спал, не зная, что впервые за долгое-долгое время не подвергается иссушающему души облучению.

Мерцающий шар Земли достиг в стремительном коловращении пределов солнечного светопада - ворвался в его вечное сияние меридианом, на котором сюит город, - и сам сделался яркой живой звездой

Пробудились цветы, встрепенулись и запели птицы, улыбнулись, не проснувшись, дети.

Сеанс Проникновения не состоялся, потому что накануне вечером вышел номер газеты с рассказом Радия Кварка на четвертой полосе.

С первых дней осады пришельцы зорко следили за каждым шагом каждого горожанина, фиксируя не только поступки, но и побуждения людей - даже во сне. Информация тщательно анализировалась на предмет оценки действенности "абсолютного оружия", надежности систем Индукторов Проникновения. Насущная важность контроля за ситуацией в подобных случаях понятна. Она становится необходимостью в свете выдвинутой агрессором сверхзадачи: если эксперимент удастся - быть глобальной экспансии!

Процесс Внедрения проходил нормально по всем параметрам.

По мере того, как истекали годы (позднее - месяцы, недели, дни и даже часы), среди осажденных появлялось все больше носителей страшного вируса. Сначала лишь немногие вдруг замечали, что они, оказывается, готовы ради повышения по службе, новой квартиры, похвалы начальства, ученой степени, теплого местечка, дорогой вещи - вообще благополучия ради - совершить прежде не свойственный им дурной, низкий, бесчестный, аморальный поступок. В дальнейшем такие люди стали исчисляться сотнями, тысячами, десятками тысяч. Настало время, когда подлость уже не возмущала, не рассматривалась общественным мнением как нечто из ряда вон выходящее, постыдное, недостойное. Напротив, с недоумением, потом с иронией, наконец - осуждением, в лучшем случае с презрительной жалостью говорили теперь о тех, кто не умел или не хотел лгать, ловчить, пресмыкаться перед сильными, давить слабых, обирать доверчивых - и хватать, хватать, хватать... Смешались понятия, и зло почиталось добром, и законы, изначально призванные оберегать правду от неправды, действовали в обратную сторону.

В последние два-три года чуть ли не в геометрической прогрессии множились люди, которые внутренне уже ничем не отличались от проникших в их души агентов иномирян. Сходство было настолько полным, что этих людей пришельцы называли, как и самих агентов, антихомо.

Наблюдения подтверждали безусловную правильность центрального тезиса "Инструкции по Проникновению": "Остальное они сделают сами..."

Разумеется, в условиях тотального контроля за населением мимо заинтересованного внимания пришельцев не могла пройти бессонная ночь Радия Кварка, когда в порыве вдохновения (теперь его, пожалуй, вернее назвать озарением) он создавал свой фантасмагорический рассказ. Оперативно поступившая по этому поводу информация вызвала в милитаристской верхушке иномирян замешательство, переходящее в смятение. Неужели крах? Неужели десятилетия тяжкого ратного труда пропали даром?! Неужели нашелся ренегат, раскрывший противнику стратегический замысел?! Но довольно скоро, опираясь на глубокие и обширные знания ведущих закономерностей общественного бытия горожан, представители неземной цивилизации пришли к успокоительному выводу: такой рассказ никогда не будет напечатан!...Что ж, тем сильнее была растерянность перед свершившимся фактом. Ошеломленные, совершенно деморализованные больше внезапностью и непостижимостью происшедшего, чем его грозным смыслом и роковыми последствиями, они поспешно сняли осаду. Полночь не успела наступить, а на Земле уже не было ни одного пришельца. Наша планета вновь - кто знает, в который раз? - избежала гибели... нет, худшего - опасности перестать быть Землей.

Город безмятежно спал, не подозревая, что нашествие прекратилось, как десятилетиями не подозревал о том, что он осажден. Начиналось мучительное время выздоровления. Оно обещало затянуться надолго: до утра успели народиться многие десятки новых антихомо - еще недавно нормальных, однако не устоявших перед агентами Проникновения людей... И все-таки исцеление началось.

От автора:

Таково содержание рукописи, с которой меня познакомил приятель, тоже редактор, только журнала, и вполне реальный сосед по лестничной площадке. Но возьмусь оценивать ее идейно- художественные достоинства и недостатки. Скажу лишь, что рукопись заинтересовала меня принадлежностью к весьма скупо представленному в нашей литературе жанру "матрешек", или "слоеных пирогов", как я его для себя определяю. Думаю, классическим образцом здесь может служить - роман О. Генри "Короли и капуста" - этот искусно сплетенный, мастерски прочно сбитый венок новелл, вместе создающих нечто новое и радостно- неожиданное - эпическое полотно-новеллу. В данном случае налицо та же архитектоника фабулы: один сюжет включает в себя другой, в конце же вдруг открытие - оба помещены в рамки третьего сюжета... Чем не "матрешки"?

Мой приятель-редактор ворчливо сказал:

- Ни за какие коврижки не напечатаю! Не из осторожности - слава богу, прошли времена, когда приходилось осторожничать. И не потому, что слишком велик для нашего еженедельника. Ты мой принцип знаешь:

нет на свете текста, который было бы невозможно сократить, причем ничуть он от сокращения не пострадает - только выиграет. Любой! И не из-за того не стану печатать, что автор, как говорится, безвестный - точь-в-точь этот его Радий Кварк... - Он подозрительно спросил: - Надеюсь, веришь, что мне плевать на "имена" - была бы искра божья?

Я кивнул. Он и правда был свободен от гипноза авторитетов - как подлинных, так и дутых, отчего постоянно имел неприятности.

Редактор продолжал более миролюбиво:

- Честно говоря, что-то в этой дилетантской писанине есть... Может, наивность, мальчишеский радикализм, искренность? Заметил, как неподдельно, всеми печенками он ненавидит всякого рода вонючих прагматиков, дельцов, рвачей?.. - Видимо, мой приятель поймал себя на том, что пользуется терминологией Радия Кварка и придумавшего его автора. Он решительно заявил: - Однако это, в сущности, не рассказ, а черт знает что. Слишком много фантазии, чересчур смелое воображение! - Виновато заглянул мне в глаза, словно бы с некоторым недоумением сказал: - Но, с другой стороны, может ли воображение быть для писателя недостатком?.. - И опять взъярился: - А не напечатаю я его за нахальство! Обратил внимание, к чему сей Макиавелли клонит? Молодец, мол, редактор той "Вечерки", решился-таки, наперекор "позорному благоразумию", опубликовать подобный "опус" - и тем самым, ни много, ни мало, Землю спас... Поддержите же, товарищи редакторы, прекрасный почин, все как один следуйте благородному примеру! Кто знает, не в ваши ли руки попала ненароком судьба человечества... - Он язвительно фыркнул. - Не на того нарвался, милый! Я старый волк, стреляный воробей, меня на мякине не проведешь... Все эти авторы об одном мечтают - напечататься и ради этого на все способны! - Вызывающе на меня уставился: - Может, спорить станешь?

Опровергать его значило бы покривить душой. Я промолчал.

А через полторы недели рассказ был опубликован в его журнале. В рекордно короткий срок, без сокращений и правки! Почему?

Но не это важно - другое. Прошло совсем немного времени, и "слоеный пирог" заметно потолстел... или, если хотите, родилась еще одна "матрешка". Сенсация! Сразу несколько астрономов в разных регионах планеты приняли и расшифровали поступившие из дальнего космоса сигналы. Для серьезного ученого несолидно заявлять, будто радиоволны, к тому же неземного происхождения, могут иметь какую-либо эмоциональную окраску. А тут астрофизики утверждали: сигналы идентичны, и в перехваченном обрывке фразы отчетливо слышны разочарование, досада, горечь от вынужденной капитуляции, бессильная ярость перед лицом непреодолимого препятствия, прямо-таки нечеловеческий крик ненависти к тому, с чем не удалось совладать.

"ЗЕМЛЮ СПАСАЮТ ПРЕКРАСНОДУШНЫЕ..." Даже младенцу было ясно, что именно надо понимать под многоточием. Однако ученые, в силу традиционной добросовестной осторожности, не допустили в экстренном бюллетене никакой отсебятины. Впрочем, не исключено также, что только щепетильность помешала им употребить слово, которое на всех языках звучит в общем невинным, но все же ругательством.

1988