"Ричард Длинные Руки" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 21

Небо было на редкость чистое, ясное, а звезд высыпало столько, как будто вчера за день по далекому небосводу расставили добавочные сотни тысяч ламп. Цивилизованному смотреть некогда, это у пещерных людей хватало времени на классификацию, группировку в созвездиях, даже на придумывание красивых легенд, а я теперь почти что пещерник или полупещерник. Да и небо чересчур яркое, нельзя не заглядеться. И дело не только в том, что здесь нет смога, загрязнений, озоновых дыр, всяких там благ цивилизации и всяческих ее достижений. Здесь как будто к галактическому ядру куда ближе, чем я привык, не секрет же, что наша планета в самом дальнем рукаве спиральной галактики, на самом заднем дворе за курятником в свите самой зауряднейшей звезды, каких пруд пруди, а в галактике их больше, чем во всех прудах мира головастиков.

Я видел суровые, измученные лица, никто не ложился спать. И когда в ночи раздался далекий вой, Асмер, самый быстрый, сразу сказал:

– Вот они.

– Долго же гнались, – проворчал Рудольф.

– Это мы быстрые, – возразил Асмер. Шлем Ланзерота стоял рядом на земле. Руки подняли его привычно, лицо рыцаря было отрешенным, он думал явно о другом, возможно, о своем Горланде, захваченном королем Карлом. Звякнул металл, теперь я видел только железо с узкой прорезью для глаз, но при скудном лунном свете на меня из шлема взглянула, казалось, сама Тьма.

Все быстро разобрали оружие, щиты, встали в круг вокруг повозки. Даже Бернард, лежа, прикрылся щитом, а в руку велел дать ему хотя бы нож. Странно, в это страшное время, в ночи, когда нечисть всесильна, а человек слаб, я ощутил странный восторг, который никогда бы раньше не посетил мою рациональную душу. Я делал глупость, явную глупость, ибо надо все бросить и бежать отсюда, скрыться, выбрать дерево повыше и залезть на самую верхушку, пока все не утрясется и все не разойдутся, в бегстве нет стыда, вон американская морская пехота в панике бежит, завидев одного-единственного вражеского солдата, и спешно вызывает по радио артиллерию, самолеты и крылатые ракеты, чтобы потом быть без потерь. Это и есть рациональная война. А вот я такой же рациональный...

Все эти мысли хаотично проносились в моем черепе, что быстро разогревался. И мысли становились все горячечное, злее, путаннее, кровь с шумом била в уши, мышцы раздувались, а пальцы стискивали рукоять меча, как чужое горло.

Далеко внизу, у самого подножия кургана, холодно и мертво заблистало железо. Лунный свет дробился на железных шлемах, мечах, наконечниках копий, на панцирях. Я видел смутные фигуры, поднимающиеся цепью, а когда оглянулся, с той стороны кургана к нам поднималась такая же изломанная шеренга.

– Стоять! – велел Ланзерот грозно. – Мы защищаем груз, поняли? Никаких погонь, никакого бахвальства!

Сам он встал с той стороны повозки. Принцесса рядом с ним, в руках арбалет, Асмер в трех шагах, а мы с Рудольфом здесь. Похоже, Ланзерот при всей неприязни ко мне – еще бы, не уступаю ему в росте! – все же полагает, что мы с Рудольфом такая же, или почти такая же, мощь, как и он, герой и самый сильный рыцарь всего Горланда.

Враги поднимались, я, наконец, рассмотрел их лица. По коже прокатилась холодная волна. Мертвый свет луны ни при чем, лица у них бледные и... желтые, как воск. Шлемы – небольшие круглые шапки, у многих даже не шапки, а полоски металла крест-накрест, так что пугающие лица видны отчетливо.

За спиной я слышал сухие щелчки тетивы. Еще раньше металлически стукнул арбалет Ланзерота. Дважды выстрелила принцесса, но оглядываться некогда, рядом Рудольф сделал шаг вперед, освобождая себе место для замаха.

– Ну, – прорычал он, – с нами бог!

– Так кто же против нас? – добавил я. – Посмотрим...

Он сделал еще короткий шаг, замахнулся и одновременно прикрылся щитом. Я тоже шагнул вперед. Странно, страха нет, то ли потому что все нападающие на голову ниже меня, мельче да еще поднимаются снизу, а сверху так удобно по головам, то ли я слишком уж конформист: даже без особой внутренней борьбы принимаю те законы, по которым живут все.

Полоса острой стали в моей руке прорезала воздух. Да, руки у меня в самом деле длинные. Не длиннее, чем у среднестатистического жителя моего времени, но здесь это огромное преимущество. Я рубил, колол, сшибал, железо звенело о железо, сухо стучало о доспехи и совсем глухо – о кости, но всякий раз враг валился под ноги или в сторону, иногда на землю шлепались головы, руки, а то и половинки туловища.

Мой удивительный меч рассекал доспехи с такой же легкостью, как если бы они были из бумаги. А тела – словно пустые картонки, хотя на землю рушились настоящие окровавленные туши, под ногами хлюпала темная кровь, текла вниз.

Мы вырубили, как рубят молодой кустарник, первые три-четыре ряда. Рудольф радостно проревел:

– А вот и хозяева!

Следом за простыми ратниками поднимались по склону рыцари в полных доспехах. Рудольф взревел громче, гигантский топор взметнулся, как крылья ветряной мельницы. По склону вниз легче, через мгновение там раздался грохот железа, треск, крики, проклятия. Я прыгнул следом, если рыцари явились завершить победу, то просчитались, просчитались...

Мой меч рассекал доспехи почти с той же легкостью, ну как если бы рыцари были в фанерных доспехах, но и удары по моим плечам, рукам, по голове становились все мощнее. Я рубился, уже почти окруженный, начал пятиться, споткнулся, голова взорвалась от удара обухом топора, я присел, укрывшись щитом, его разбили в щепы, но я выскользнул и поспешно вскарабкался по склону к самой повозке.

С той стороны Ланзерот и Асмер дрались, уже прижатые к ней почти вплотную. Когда черные рыцари начали заходить за спину, разом отступили к повозке, умело и хладнокровно сражаясь. Даже отступая, оба ухитрялись наносить быстрые удары, после которых то один из черных, то другой заваливались на соратников, но те двигались по их телам, затаптывали.

Пару минут я отбивался за спиной Рудольфа. В голове уже стояли рев и грохот, но в глазах перестало двоиться, я выдвинулся и стал рядом. Сквозь жуткий вой, крики, лязг железа и стук зубов я слышал неумолчный свист стрел, иногда мои волосы вроде бы дергало, а в ряду нападающих появлялись бреши.

Одна жуткая харя надвинулась чересчур близко, я не успевал, совсем не успевал, ибо вторая тварь прокралась со спины к Рудольфу и занесла над головой огромный зазубренный меч. Я прыгнул и достал ее концом меча, как шпагой, в середину груди, а сам сжался в предчувствии удара той, что прорвалась ко мне...

Из-под земли прямо под ногами зверя на короткий миг выдвинулось синее лезвие. Раздался визг, лезвие тут же исчезло, я даже не понял, был ли это клинок меча или же узкий язык огня, но зверь распластался в луже своей же крови. Еще двое бросились на меня, ибо я остановился, тяжело дыша, совершенно обалдевший, опустил меч, а удобным моментом не пользуется разве что только наше правительство...

Снова на кратчайший миг блеснули уже два клинка. Звери рухнули, распоротые почти пополам. Кровь хлестала, как из породистых свиней. Я еще не понял, что и почему, но мы, люди третьего тысячелетия, ориентируемся быстро – прикрыл грудь избитым щитом и шагнул вперед, отвлекая внимание на себя.

Воздух задрожал от рева, визга, карканья. На меня бросились, словно это я создал финансовую пирамиду, словно это я устроил черный август, тут уж я струсил, руки мои замелькали со скоростью кулера, защищаясь, нанося удары, парируя, снова рассекая, повергая... Иногда я повергал того, кто как раз дернулся и уставился на меня быстро стекленеющими глазами, значит, острый клинок вспорол ему брюхо и развалил пополам печень, но мне не видно, я орал и продвигался вперед, шагая через трупы, как вдруг прямо в черепе раздался едва слышный шепот:

– Дальше не ходи...

Я застыл от ужаса, никто не любит такие голоса, это с них начинается принудительное лечение, а сперва исколют на предмет выяснения, чего накурился или накололся, а то и нанюхался. Тут же бросились – еще, я отступил и заметил, что из земли выдвинулись синеватые лезвия всего на ширину ладони, если не меньше. Звери завизжали, лезвия перерубили им сухожилия, а я поспешно попятился.

Пятиться куда труднее, чем спускаться, но, наконец, я уперся спиной в повозку. Рядом тяжело дышали, забрызганные кровью и грязью, Ланзерот и Рудольф. Асмер и принцесса склонились над Бернардом – тот лежал на спине, пальцы что-то ловили в воздухе. Даже я по характерному движению понял, что старый богатырь пытается ухватить рукоять своего топора.

Рядом с Бернардом лежал на спине, раскинув руки, священник. На лбу темнел огромный кровоподтек. Но грудь его медленно вздымалась.

– Неужто отбились? – прохрипел Рудольф.

– Мы побили рыцарей, – сказал Асмер гордо. – Скоты, мечтали довершить победу! Священник жив?

Ланзерот сказал строго:

– Скоро очнется. А враги перегруппируются и повторят все сначала. Только будут умнее!

Его доспехи уже не блистали, как зеркало, и походили на поверхность наковальни, где лет пять рубили железо на подковы.

Я напрягся, спросил мысленно:

– Ты кто?

Голос прозвучал громче, бестелесный, однако я почему-то представил себе сильного мужчину с широкой грудью, длинными черными волосами и орлиным носом.

– Угаларн, Великий и Победоносный...

Я не успел ахнуть, как голос продолжил:

– Великий Угаларн, создавший союз племен на севере! Еще когда сюда пришли первые конники отважного Сегезера, я не стал с ним воевать, ибо он был мудр и добр. Я стал его правой рукой и грозой иноверцев. Мы пронесли имя грозного бога Тартиса по всем землям, и не было королей, что не пали бы ниц. С того времени имя Угаларнов повергало врагов в прах, перед нами дрожали империи. С высоты этого кургана я сотни лет с гордостью видел величие и процветание Угаларнов! Но прошли еще сотни или тысячи лет, пришли другие народы, выкорчевали даже память о наших славных победах, о наших деяниях, разбили каменные статуи наших богов, а нашу веру объявили нечестивой. Но ты – другой. Я узнал тебя по амулету на шее, ты – моей крови. И еще я видел, как ты славно дрался.

– Ага, – сказал я торопливо. – Спасибо за помощь! Ты прав, я всегда за единство поколений. Кто не знает прошлого, тот лишен будущего. Прошлое надо ценить, оно дает нам вдохновение... вдохновляет... ага, на свершения!

Рудольф насторожился, Ланзерот нахмурился, рука медленно двинулась к рукояти меча. Даже принцесса уставилась на меня круглыми, как у совенка, глазами. Я сделал успокаивающий жест, мол, не контуженый и травки не накурился, просто говорю сам с собой вслух, такие у меня причуды. Или обычаи. Или обеты.

– Мы всегда опираемся на опыт и помощь прошлого, – сказал я. – Мы черпаем силу в нашем славном прошлом и в ваших подвигах. И достижениях.

На этот раз в голосе я услышал безмерное довольство.

– Я знал! Я знал, что мы жили не зря. Нас помнят...

– Еще бы, – сказал я. – Я жил одно время в Тарту, это в честь Тартиса, мой отец работал в Уганде, это страна в честь Угаларнов. Словом, вашими именами названы не только города вроде Москвы и Питера, что города – ерунда, но даже реки, горы, моря. Дорогой предок, что скажешь, как нам благополучно выбраться?

Голос ответил незамедлительно:

– Когда-то моя власть была на полмира. А остальная половина, где зверье да дикие люди, меня просто не интересовала! Но теперь моя власть всего лишь до краев кургана. Когда ветры и дожди сровняют его с землей, тогда я уже не смогу из чертогов Тартиса приходить на землю...

Так вот для чего такие курганы, мелькнуло у меня в голове. Сказал как можно почтительнее:

– Ты спас нас, благородный Угаларн.

– Я помогал только тебе, – отозвался голос чуть холоднее. – Мне нет дела до чужаков. Их столько сменилось за тысячи лет. Но тебя я ощутил сразу. В тебе нет злости к нашим богам! И ты не служишь чужому богу... как они!

Голос стал угрожающим, я сказал поспешно:

– Благородный Угаларн, они не враги! Они мои спутники. Младшие.

Ланзерота передернуло, Рудольф укоризненно покачал головой, даже принцесса высокомерно вздернула голову. После паузы голос произнес угрюмо:

– Ладно, если они тебе нужны... я оставлю им жизнь. Но пусть соберут раненых врагов и зарежут на вершине холма. Мне угодно, чтобы кровью пропиталась земля. Нам, Угаларнам, угоден запах крови. А трупы сожгите. Мы любим аромат горящей плоти.

Я сказал торопливо:

– Сделаем!

Я не был уверен, что смогу убедить таскать убитых и раненых на вершину, ведь грозный голос слышал только я, но тогда буду таскать сам, куда денешься. Двадцатый век приучил делать многое из того, что ну никак не нравится. Да еще и смайлиться при любом раскладе.

Бернард приподнялся, его поддерживали под спину. Затуманенные болью глаза отыскали меня. Я видел, с каким трудом он раздвинул полопавшиеся от жара губы.

– Дик, с кем ты говоришь?

– С тем, кто спас наши шкуры, – сказал я быстро. – Бернард, он... это великий Угаларн, он жил тысячи лет тому назад...

Ланзерот презрительно поморщился.

– Язычник!

Принцесса и остальные молчали. Я сказал:

– Бернард, ты знатный воин, поймешь. Он ничего не имеет общего с нашими врагами, он жил слишком давно.

Лицо Бернарда стало таким же злым и непреклонным, как у Ланзерота.

– Язычник, – проговорил он с осуждением. – Дик, запомни. Лучше умереть, чем принять помощь от врага или нечистого человека. Отринь его и забудь. Прочти дважды Воскресную, это я тебе как воин говорю. Кстати, почему он помог нам отбиться? Я прошептал, чувствуя, что все рушится:

– Угаларн... мой дед. Ну, даже старше, чем дед.

Наступило молчание. Я чувствовал, что в воздухе что-то меняется. Наконец Рудольф вздохнул и шумно пошевелился, железо на нем громыхнуло. Асмер неожиданно улыбнулся, подмигнул. Бернард после паузы проговорил:

– Господь велит чтить родителей, как его самого. Так что Угаларн хоть и язычник, но дал жизнь тебе, а ты... с нами. А ты своими деяниями сможешь искупить и его нечестивую жизнь, в которой он не так уж и виновен, так как господь прислал своего сына спасать мир намного позже. Ладно, когда приедем, если приедем, исповедуешься и покаешься нашему священнику. А сейчас...

Сердце мое бешено стучало. Я сказал торопливо:

– Бернард, не сердись, но благородный Угаларн просил втащить сюда раненых и... гм... дорезать. А трупы сжечь. Тоже здесь. Так что я пойду таскать. Мне, конечно, не все равно подтаскивать или оттаскивать, тем более по косогору, но я обещал...

Бернард задумался, Асмер сказал быстро:

– Да что там, я помогу! Он прав, раненые могут выздороветь.

Рудольф буркнул:

– Я тоже. Родителей надо чтить.

Мы перетаскали раненых на самый верх, их отыскалось всего пятеро, священник им пытался отпустить грехи, после чего Асмер деловито дорезал, я приволок еще и два трупа. Там оставалось еще много, но я решил, что предок не обидится. Пять и два – уже семь, магическое число. Конечно, это не семь тысяч пленных, которых резали на похоронах древних царей, но и мы не совсем войско...

Кровь впитывалась и впитывалась в землю, затем раздался такой мощный вздох, что вздрогнули Бернард, Ланзерот и принцесса, а Асмер тут же выхватил кинжал.

– Хорошо...

По лицам я видел, что услышали голос все. Теперь надо вдвойне думать, о чем говоришь и что говоришь.

– Хорошо, – повторил голос. Ранее бесплотный, бесцветный, он налился оттенками, я слышал и сдержанное удовлетворение, и веселую ярость. – Вы принесли жертву. Что вы хотите?

Все молчали, я тоже, ибо, когда слышат все, в том числе и благородные, простолюдин должен держать язык пониже спины. Наконец ответил Бернард:

– Мы принесли жертву, чтя родителя нашего спутника Дика. Он силен и отважен. И хотя он молод, но это будет орел!

Голос произнес мощно:

– Слова, достойные воина, хоть и поклоняющегося нечестивым богам. Я дозволяю вам зайти и узреть.

Бернард вскипел, за его спиной выругался Асмер. На этот раз первой нашлась принцесса.

– Зайти? – спросила она удивленно, я восхитился, даже сейчас в ее голосе звучало поистине королевское достоинство. – Куда?

– Если вас возьмет с собой мой потомок, – ответил голос, – то ко мне.

Я застыл, прямо передо мной в земле появились ступеньки, ведущие вниз, во тьму. Земля никуда не исчезла, а белесое дерево ступеней я видел как сквозь прозрачную воду. Ступени даже слегка колебались, что испугало меня еще больше. Сзади ахнула принцесса, ругнулся Асмер, Рудольф загремел железом. Ланзерот, судя по всему, молчал.

Я торопливо оглянулся. Священник очнулся, но все еще пребывал в полубеспамятстве, ладони шарят по земле, пальцы загребают всякие щепки.

– Ага, – сказал я. – Я их беру. Конечно, беру! Как Фатиму впереди себя по минному полю.

Ноги тряслись, ощущение было таким, словно вступил в теплую воду. Подошва ощутила ступеньку, я осторожно сделал второй шаг, третий. Когда погрузился до пояса, за спиной послышался властный голос Ланзерота:

– Асмер, не спи! Возьми факел. Там наверняка темно.

Ступеньки вели вглубь, хоть и деревянные, но странно новенькие, не истлевшие в сухой земле прожигаемого солнцем кургана. Никто по ним не ходил, это не московское метро, здесь все, что там внизу, спустили за один раз, после чего запечатали навечно. За спиной колыхался красный трепещущий свет. Асмер догнал, я взял из его руки, не глядя, факел и краем сознания отметил, что это получилось у меня достаточно властно и естественно. По крайней мере, Угаларн видит, что я здесь... ну, главный.

По обе стороны – утоптанная земля, я успел заметить даже сухие травинки, обломки глиняной посуды, черепки и кости мелких животных. Ступени вели и вели вглубь, я боялся оглянуться, трепещущий свет мощного факела хреновее любого зачуханного фонарика, того и гляди, загремишь во тьму...

Спускались долго, уже не только ниже уровня земли, но где-то на уровне океана, если не глубже, по бокам земляные стены незаметно сменились каменной кладкой. Подошвы моих сапог так же незаметно от шлепанья перешли на сухой стук по широким ступеням из темного гранита. Ход стал шире, я ощущал всеми фибрами и жабрами, что мы уже точно ниже уровня океана, а ход неумолимо ведет и ведет вниз, вниз, в таинственную усыпальницу, что останется невредимой и тогда, когда от кургана не сохранится и горстки пыли. Деревянные ступеньки, понятно, рассыплются в прах вместе с курганом, а вот камень – вечен...

Я устал опускаться в напряжении, несмотря на то, что с момента, когда пошли каменные ступени, мы уже не продавливаемся сквозь разжиженную для нас землю. Здесь в самом деле пустота, застоявшийся воздух, а впереди...

Дыхание остановилось, я сделал еще несколько шагов на подгибающихся ногах. Помещение тонуло во тьме, но я ощущал, что оно неимоверно огромно. Рядом в стене светильник, масло давно испарилось, но тряпичный фитиль цел, лежит, как дохлый червяк. Огонек от моего факела вспыхнул неожиданно легко. Осветился участок стены из массивных гранитных блоков. Странно, от ровного огонька светильника зажегся соседний, от него еще один, еще, и по всей стене побежала цепочка огоньков, при виде которой у меня на миг мелькнуло нехорошее чувство тревоги, будто огонек бежит по бикфордову шнуру.

За моей спиной послышались потрясенные вздохи. Кто-то помянул нечистого, Рудольф забормотал молитву. Свет все еще бежал вдаль, но я сам, потрясенный, видел помещение, которое больше всего напоминало станцию метро. Старинную, добротную. Типа «Маяковской», только сюда опускаться поглубже, поглубже, но тот же красочный полукруглый свод, мраморный пол из крупных цветных плит. Только нет по краям канав с рельсами, зато посредине виднеется нечто вроде...

Сдерживая сердцебиение, я осторожно продвигался к этой каменной плите, что напоминала больше всего огромный стол. В голове почему-то завертелись строки «Где стол был яств, там гроб стоит... », и чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что там в самом деле... гроб.