"Ричард Длинные Руки" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 18

Проснулся внезапно, сразу напрягся, пальцы инстинктивно стиснули что-то твердое. Серая глыба из металла оказалась перед глазами раньше, чем я сообразил, что это ножны моего меча. Как быстро из разнеженного интеллигента компьютерного века перетекаю в настороженного бойца! Еще шажок – и сперва буду стрелять, то бишь мечом в лоб, а потом «Хто там?». Поскреби интеля – отроешь такого зверюгу, какого под шкурой слесаря не вырастить...

Восточный край неба посветлел, запад нехотя уступал, звезды теряли блеск. Темный край неба на востоке начал алеть, но мир все еще остается серым, даже облака в небе застыли серые, как намокшая вата.

Я поднялся, обошел вокруг остатков потухшего костра. В самом деле, с меня ссыпается некая шелуха.

Странно и тревожно, ибо хоть так душа и открыта всему новому, но прежняя чешуя защищала, берегла, хранила, пропуская добро и зло крохотными порциями, чтобы мог переварить. Потом даже чешуя уплотняется до крепости роговых пластин, как у черепахи, что совсем хорошо. Могут даже вырасти шипы, как у динозавра, тогда уж точно никто даже не попытается насесть, можно жить в своем собственном мирке, уютном и защищенном от бед и горестей этого неустроенного мира. Но...

Туловище зверочеловека красиво раскинулось на спине, длинные руки разбросаны в стороны. Руки, не лапы. Солнце уже на горизонте, в утреннем свете видно, что вообще-то тело – в мелких роговых пластинках. Еще не сомкнулись, шерсть торчит густо, но пластинки явно побеждают, вытесняют. Ясно, сперва шерсть, потом чешуя, пластинки – и вот уже весь нечувствителен к превратностям жизни. Мечта интеллигента. Но полностью в зверя обратиться я не дал, совершил христоугодное дело. Спас, так сказать.

– Прощай, интеллигент, – сказал я со вздохом. – Это еще что. Ты еще не знаешь, как у нас спасали заблудшие ведьмячьи души.

Оглянулся, по всему телу прошла холодная волна. Конь не автомобиль, что с выключенным зажиганием с места не сойдет. Забыл стреножить, а моя коняга себе на уме – то ли испугалась ночного чудища, то ли просто решила сбросить рабство человека и зажить свободной жизнью.

Я посмотрел на огромное седло, сразу ощутил его непомерную потную тяжесть. Конечно, это деньги, но я сам по себе тоже сокровище, самая высшая ценность, так что хрен с ним, седлом, о своей шкуре надо думать...

Из травы, как льстивая собачонка, выбежала мелкая непородистая тропинка, побежала впереди, вихляя и отпрыгивая в траву. Я топал уже пешком к близкому лесу, на опушке в мою непородистую влилась другая тропка, пошире, и вот я уже на укатанной или утоптанной дороге. Деревья по обе стороны массивные, высокие, но со сбитыми или срубленными над тропкой ветками. Кто-то здесь ездит или ездил часто, а потом невзлюбил, что ветки бьют по голове, а по пьяни и вовсе вышвыривают из седла. По его пьяни, конечно.

Я прикинул рост всадника на коне, плечи зябко передернулись. Здесь, похоже, ездит баскетболист сборной на баскетбольном коне.

Деревья расступились, я увидел, как выдвигается небольшой компактный замок из камней и бревен. Еще несколько шагов, и замок выдвинулся во всей мощи. Даже не замок, а просто высокий дом без окон на высоту в два человеческих роста, да и выше не окна, а бойницы. На самый верх камня не хватило, там бревна, но темные и толстые. Все завершает остроконечная крыша. Черепица деревянная, пластинки внахлест, что значит – и дождь не пробьется, и когти любой летающей твари от вороны до дракона заскользят.

Ограда из кольев. Во дворе приземистые постройки, наверно, конюшни и амбары, ворота окованы железом. Шаги мои замедлились, я осмотрел дом-крепость опасливо, пошел по широкой дуге. Вообще-то умнее бы вообще обойти, не показываясь на поляне, это у меня от интеллигента двадцатого века, презирающего тупую и грубую милицию, но уверенного, что милиция все же защитит.

В окне мелькнуло лицо. Я торопливо шагал мимо. Донесся женский голос, я сделал вид, что не услышал. Заскрипела дверь, кто-то окликнул громче.

Я обернулся нехотя. Меня догоняла босоногая молодая женщина, однако в красивом и явно дорогом платье из синего шелка. За ней развеваются длинные русые волосы, на голове блестит маленькая диадема. Еще в глаза сразу бросились крупные бриллианты в серьгах, перстнях и в ожерелье.

– Сэр! Остановитесь, благородный сэр!

Я остановился, самозванец проклятый, хотя, если честно, это ж не я назвал себя благородным сэром, просто я смолчал, пусть, не в титулах дело.

Женщина подбежала, я учтиво поклонился. Ее лицо было бледным, глаза встревоженными.

– Доблестный сэр, – сказала она дрожащим голосом, – меня зовут леди Мирагунда. Вы не окажете нам честь отдохнуть в нашем скромном замке? А то нам страшно...

Я оглянулся.

– Леди Мирагунда, мое почтение. Меня зовут Ричард. Я властитель... гм, властитель Киряндии, но это очень далеко отсюда. Здесь такой мирный лес. Неужели опасно?

– О да! – ответила она с жаром. – То и дело проезжают всякие... ну, нечисть! Наш доблестный муж почти каждую ночь выходил с ними сражаться, но вот уже утро, а он все не возвращается. Нам страшно и одиноко, ибо никогда еще такого не случалось...

Я снова посмотрел по сторонам.

– Такой мирный лес. Впрочем, не найдется ли у вас запасного коня? А то мой пал. Она сказала с жаром:

– Не иначе как в битве с драконом?

– Нет, у меня конь был не настолько драчливый. Хотя кто знает...

– Сэр Ричард, доблестный рыцарь, умоляю...

– Я к вашим услугам, – ответил я. – Но ваш муж не рассердится, когда по возвращении застанет меня в стенах замка?

– Что вы! – воскликнула она счастливо. – Он всегда так рад, так рад! В нашей глуши так редко встретишь живого человека.

Она щебетала, пока мы шли к замку, подпрыгивала на одной ноге, срывала головки цветов, порывисто подносила к сияющему лицу и так же красиво отбрасывала, срывала другие.

Широкая дверь распахнулась, а в высоту она как раз такая, чтобы выпускать очень рослого всадника на рослом коне. Я снова подумал, что не хотелось бы встретиться с таким дядей. С мечом я все еще не очень, а если хозяин вызовет на поединок по всем правилам, то мне хана. В турнирной же схватке меня сшибет и Буратино своим длинным носом, не то что рыцарь копьем.

Створку двери держали двое угрюмых и страшно лохматых слуг. Едва мы вошли, слуги выпустили дверь, и та захлопнулась сама, словно ее притянуло магнитом. Впрочем, хитроумные противовесы изобрел еще Архимед.

Зал блистал. Все свечи зажжены, под потолком огромная люстра, под стенами с десяток статуй в рыцарских доспехах, кто с мечом, кто с топором, двое с копьями, но все со щитами. В глазах зарябило от множества гербов. По обе стороны двери, ведущей из этого зала дальше, огромные статуи из темного камня, что-то вроде вставших на задние лапы фараонов. Сама дверь обита широкими желтыми полосами, должно быть, медными, хотя сознание мне почему-то нашептывало, что это могло быть и золото. В беспорядке блестят крупные драгоценные камни. Ну, драгоценные, полудрагоценные или четвертьдрагоценные – мне все едино, я в них не Копенгаген, для меня они разнятся только по цвету, все-таки не дальтоник, да еще по размеру.

Две молодые женщины вышли навстречу, и снова мне бросилось в глаза чрезмерное обилие блестящих камешков, словно здесь живут в постоянной готовности к разводу по закону шариата.

– Доблестный сэр...

– Сэр Ричард, – подсказала леди Мирагунда. – Владетель Киряндии. Он отдохнет у нас и побудет нашей защитой, пока вернется наш супруг и повелитель...

Обе женщины расцвели улыбками, кланялись, смотрели заискивающе, стараясь понравиться. Я тупо кланялся тоже, слова «наш супруг» говорят, что здесь мужик живет круто, прямо фундаменталист, а эти женщины совсем не против многоженства. Хотя, похоже, многоженством и не пахнет, жены всего три, а ведь даже строгий ислам допускает четверых. Это князь Владимир да Соломон были многоженцами, с нашей и исламовой точек зрения, но не точки зрения Гиксоса Первого.

Меня раздели, правда, не жены, а две молоденькие и хорошенькие служанки. Посадили в бочку с теплой водой, мыли, терли, чесали, поливали сверху, а когда я выбрался, то в самом деле ощутил себя освеженным и даже отдохнувшим.

Леди Мирагунда ждала в небольшой уютной комнате, тоже очень богатой, с массивным столом и широкими креслами. Еще вдоль стены располагался вместительный шкаф. Из-за толстого венецианского стекла смотрели кожаные корешки книг.

Я остановился посредине, моя голова учтиво склонилась в поклоне. Леди Мирагунда указала на кресло напротив.

– Располагайтесь, доблестный рыцарь. Сейчас принесут еду и напитки.

Я застыл, ибо прямо передо мной на стене висел поясной портрет крупного мужчины с густыми бровями, могучими надбровными дугами и выступающей нижней челюстью, похожей на сползающий в океан гренландский ледник. Глазки маленькие, колючие, вид надменный, суровый, но где я видел этот расплюснутый нос?

Мороз прошел по коже. Да, это именно он звал меня по имени, он изрубил мой плащ и не дал выспаться. На портрете он в дорогих одеждах, скован обычаями и приличиями, ведь он барон и владетель замка. Но по ночам позволял себе расслабиться и по-балдеть вволю, оттянуться по полной, сбросить с себя всю шелуху обрядов, культурки, обычаев, поповщины, быть самим собой.

– Это наш супруг, – сообщила леди Мирагунда с гордостью. – Он непобедим в сражениях! Быстр, как леопард, как лев, а силен, как слон! Он всегда возвращается с богатой добычей!

– А где он ее берет? – спросил я осторожно. Она удивилась:

– Как где? Оживленный тракт, мимо то и дело едут всякие... Он берет со всех плату за топтание! Да-да, за топтание его земли, как принято.

– А если кто-то отказывается платить?

Она довольно заулыбалась:

– Тогда он вправе взять все.

– Полагаю, – пробормотал я, – что он часто так и делал.

Леди Мирагунда кивнула с победоносным видом.

– Ведь он герой!

– Спасибо, – ответил я, – но мне надо... дальше. Была схватка. В которой я потерял друзей. Кто-то, возможно, лежит, истекая кровью. Я мог бы помочь, будь у меня конь. Не могли бы вы одолжить мне хотя бы лошадь? Возможно, мои скромные усилия кому-то помогут, кого-то спасут...

Женщины смотрели обиженно. Леди Мирагунда сказала пылко:

– Вы просто обязаны остаться, доблестный сэр Ричард! Наш муж, вернувшись, поблагодарит вас. И он одарит вас достойным конем! А вы к тому же как можете оставить нас одних? Дождитесь его!

Я покачал головой. Как сказать красивше, не знал, брякнул в духе сержанта ВДВ:

– Как же, дождешься его из ада!

Женщины ахнули в один красивый музыкальный голос. Леди Мирагунда ахнула тоже, отшатнулась, из-за чего на блузке отлетел крючок, но я не опустил взор, а она спросила непонимающе:

– Из ада? Вы хотите сказать, что он погиб?

– Как жук под лягушкой, – подтвердил я. – Больше ему не сражаться с нечистью, не таскать ее добычу.

Женщины ахнули снова. Мирагунда спросила:

– Откуда вы знаете? Ах, вы сражались с ним? Я слишком поздно понял, что «сражаться с ним» можно понять, как плечом к плечу супротив нечисти, что смеет проезжать мимо на торговых повозках и даже носить на шее кресты, и брякнул сразу, что характерно для нынешнего честного мира, но не для моего:

– Вот этим мечом и отправил его в... на встречу с его родней.

Женщины ахнули, но снова промолчали. Леди Мирагунда после паузы заговорила медленно, но с каждым словом лицо ее озарялось:

– Значит... наш муж и господин... доблестно погиб... Он мог погибнуть только доблестно, ибо рыцарь он был необыкновенный... дивной силы и мужественности... Но мы не можем остаться без защиты, доблестный сэр! По праву тетравленда, лишив крепости ее защитника, вы обязаны вступить во владение ею, со всеми вытекающими из этого привилегиями и... обязанностями! А для нас это значит, что теперь мы принадлежим вам, доблестный и благородный сэр, чьи достоинства явно превосходят нашего супруга, ибо вы сумели одолеть его в суровом поединке.

Обе женщины кивали, их лица снова чистые, без попыток собрать морщинки, на лбу. Все по праву, все выяснилось, а женщины всегда должны принадлежать мужчине. Красивые – те вообще переходят из рук в руки победителей, как кубки футбольных клубов.

– Э... – сказал я ошалело. Подумал, снова сказал: – Э... э... э-э... Это не совсем... да. Законы есть законы, их надо выполнять, а если недоволен, то добиваться отмены, но не нарушать. Однако я сейчас в суровом квесте... А должен ехать немедленно. Но да будет известно, что этот замок отныне находится под защитой Ричарда. Ричарда Длинные Руки.

Леди Мирагунда быстро добавила:

– И принадлежит ему!

– И принадлежит, – согласился я кисло. Ее глаза радостно заблестели, она с явным облегчением перевела дыхание. Я сообразил запоздало, что наверняка был способ отказаться, не принимать на себя эти обязанности. Меня провели, как проводят обычно женщины мужчин, а я ведь еще больше, чем мужчины этого мира, страшусь брать на себя какие-либо обязательства.

Все трое выбежали во двор, провожая меня. Леди Мирагунда привстала на цыпочки, повесила мне на шею камушек размером с пряник. В середине кровавым глазом горит крупный рубин, а вокруг идут руны. Раз непонятное, значит – руны. С серебряным крестиком на цепочке, а теперь такой же цепью из темного металла и этим камешком я показался себе похожим на байкера, еще бы серьгу в ухо, а вторую – в ноздрю...

– Это ваш знак, – объяснила она. – Родовой знак баронства Ганслегеров! Эта ветвь древних королей едва не прервалась. Только наш доблестный муж начал возрождать славу угасающего рода, а теперь, мы уверены, вы сможете сделать это еще достойнее, сэр Ричард!

– Сэр Ричард Длинные Руки, – поправила вторая с нажимом. – Прекрасное имя!

А третья метнулась в конюшню, слышно было, как гоняет там слуг, конюхов. Вскоре вышла, одной рукой поддерживая повыше подол платья, якобы чтобы не испачкать, а на самом деле открывая прелестную ножку, не знавшую жгучих лучей солнца, а другой вела в поводу коня.

Я на этого чудовищного зверя смотрел с изумлением и опаской. Несмотря на размеры, он выглядел изящным и хищным. Весь из толстых жил, под гладкой белой кожей перекатываются тугие мускулы, ноги толстые, а копыта размером с тарелки.

Я сделал осторожный шажок вперед. Конь повернул голову, умные красивые глаза уставились с подозрением. По уздечке пробежали солнечные зайчики от множества металлических бляшек. Поводья простые, слишком простые для такого роскошного коня, но я вспомнил о суровой жизни на краю Тьмы, смолчал.

– Какой красавец, – проговорил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Да, это настоящий рыцарский конь!

– До свидания! – закричали женщины. – Возвращайтесь с победой!

Стремя широкое, удобное, нога не запутается, если вышибут из седла. Я вставил ногу, ухватился за луку, оттолкнулся, но сумел с первой попытки подняться в седло, хотя показалось, что я пытаюсь взлететь на крышу двухэтажного дома.

Конь переступил с ноги на ногу. Я подобрал поводья, изобразил улыбку и помахал рукой. Женщины улыбались, но, когда я поехал к воротам, благоразумно убрались в дом, чтобы платочками махать из полной безопасности.

Первое обязательство, которое мне навязали, думал я угрюмо, выезжая за ворота дома-крепости. Мы, мужчины, трусливейший народ, обязательств перед женщинами страшимся панически, для того и ввели эмансипацию, еще мы наловчились отказывать в служении народу, мол, национализм и того хуже – патриотизм, отказываем в служении Родине: избегаем службы в армии, а всю оставшуюся жизнь прячемся от работы, нагрузок, думания, зато всячески балдеем, расслабляемся, оттягиваемся, кайфуем, но только бы не думать, не мыслить, не трудиться... .

Замок темнел на фоне зелени, удалялся. В узких окнах дважды мелькнуло белое, женщины все еще машут платочками. Я оглянулся. Мой замок... А ведь не впал в панику, как должно. Подсознательно уже готов принимать на себя какое-то бремя! Ведь что такое, как не принятие на себя обязательств без всякого давления, когда почему-то решился встать на дороге погони, за принцессой? А это, вынужденное вроде бы, принял без свинячьего визга и воплей, что все люди свободны, и даже женщины имеют право решать свою судьбу. Тех самых вроде бы очень благородных воплей, за которыми скрывается обыкновенная мужская трусость и страх взять на себя ответственность за других людей.