Иван Орленко Крылатые торпедоносцы

Часть 1 В небе Балтики

Из бездонной голубизны неба обрушился на землю могучий грохот, словно раскаты недалекой грозы. Два торпедоносца прошли на бреющем, взмыли ввысь и тотчас разнеслась очередь из крупнокалиберных пулеметов – вернувшиеся с боевого задания экипажи салютовали в честь очередной победы. Значит, еще один вражеский корабль с живой силой, боевой техникой, оружием и военными грузами отправился на дно Балтики.

– Прогуливаешься Иван Феофанович?

Я обернулся на голос и приостановился, поджидая майора Добрицкого, заместителя командира полка по политической части. Григорий Васильевич приветливо щурился, чувствовалось, что настроение у него отличное.

– Точнее сказать, совмещаю приятное с полезным, – ответил я. Командир приказал проверить в воздухе одну машину из первой эскадрильи. Туда и иду… Заодно хочется и аэродром посмотреть, вчера с воздуха-то не рассмотрел как следует.

– Ну, и прекрасно. Значит, нам по пути, я тоже в первую… Погодка-то, Иван Феофанович, а? Прямо-таки лето вернулось.

– Лето – не лето, а дни стоят – грех жаловаться!

Действительно, середина сентября 1944 года в Прибалтике радовала вновь установившимся теплом, безоблачным небом, почти полным безветрием. Зеленая ширь аэродрома, затканная белыми и лиловыми цветами, благоухала ароматами осеннего разнотравья. По периметру летного поля высились красавицы березы и сосны, надежно укрывшие своими кронами наши самолеты от вражеских воздушных разведчиков. Там сновали бензозаправщики, спеша своевременно наполнить самолетные баки горючим, внешне неторопливо, но сноровисто двигались люди – техники и механики подвешивали торпеды, бомбы, мины, подвозили боекомплект для пулеметов. То и дело тишина взрывалась ревом моторов, и густое басовитое эхо долго бродило по окрестностям – техники опробовали моторы.

Аэродром оставлял хорошее впечатление. И не только потому, что казался он каким-то по-домашнему уютным. Главное – он имел взлетно-посадочную полосу (ВПП), удовлетворяющую требованиям эксплуатации торпедоносцев с полной боевой нагрузкой. В конце полосы была произведена глубокая вспашка, созданы «улавливатели» на случай прекращения взлета или отказа тормозов при посадке. Гитлеровцы, отступая, сильно повредили летное поле. И теперь во многих местах среди зелени чернели проплешины свежей земли – следы засыпанных воронок.

– Смотрю, изрядно пришлось потрудиться нашим товарищам из строительного батальона, – заметил я.

– Да. Не так-то легко подготовить к эксплуатации изуродованный аэродром, – согласился Григорий Васильевич.

– Сил, конечно, потрачено немало. Но справились быстро и, что важно, хорошо. Очень хорошо! Молодцы, ничего не скажешь.

Он умел видеть добрые дела, наш замполит. Умел видеть в людях самое яркое, самое светлое, умел не только увидеть, но непременно отметить, высветить это, показать всем. Всего два месяца с небольшим знали мы друг друга, но как-то незаметно сдружились. Произошло это само собой, без каких-либо усилий с той и другой стороны. Я заметил, что и летчики, и техники с неизменным уважением относятся к Григорию Васильевичу. И тут не было никакого феномена, разгадка лежала, что называется, на поверхности. По-отечески заботливый и чуткий к людям, он всегда знал их нужды и чаяния, с любым находил общий язык, умел вовремя прийти на помощь в трудную минуту, дать совет. Каждое его слово шло от души, что и подкупало слушателей, располагало к нему.

На этот аэродром – Клопицы – в западной оконечности Ленинградской области наш 51-й минно-торпедный авиационный полк (МТАП) перебазировался только накануне. Эта передислокация стала просто необходима. Недавно начавшееся наступление войск Ленинградского и Карельского фронтов при активной поддержке Краснознаменного Балтийского флота успешно развивалось, и наш прежний аэродром в Новой Ладоге оказался на значительном удалении от районов боевых действий. Теперь при постановке боевых задач летчикам все чаще стали упоминаться морские коммуникации Рига-Таллинн, Рижский залив, острова Моонзундского архипелага, устье Западной Двины, Ирбенский пролив… Война откатывалась на запад.

Нельзя не отметить, что к середине сентября авиация Краснознаменного Балтийского флота значительно выросла по своему составу и была полностью нацелена на морские объекты. С вводом в строй 51 МТАП главная ударная сила по существу удвоилась. Удвоилось и число обеспечивающих сил: с Черного моря, где война практически закончилась, сюда, в Прибалтику, была перебазирована штурмовая авиадивизия, возросло количество истребительной авиации.

Теперь наши усилия распределялись так: 1-й минно-торпедный авиационный полк, действовавший ранее рядом с нами, перебазировался на один из освобожденных аэродромов в районе Вильнюса и действовал на коммуникациях, а южной части Балтийского моря. Акватория Рижского и Финского заливов оставались под контролем нашего полка. И здесь боевая работа не утихала ни днем, ни ночью. Используя всякую возможность, мы наносили торпедно-бомбовые удары по вражеским кораблям, осуществляли минные постановки. Дневные экипажи сменялись «ночниками», которые были допущены к полетам днем и ночью в любых условиях без всяких ограничений.

Позже, анализируя этот период войны, наши военные историки скажут: «Авиация КБФ еще в 1943 году заняла ведущее место в действиях на морских коммуникациях противника. Эффективность ее ударов по вражеским судам возросла в 1944 году в 7 раз, а в 1945 году – в 11–12 раз. Начиная со второй половины 1944 года вплоть до капитуляции фашистской Германии, основная тяжесть борьбы на морских сообщениях легла на минно-торпедную авиацию КБФ (1-й и 51-й полки) и штурмовую авиацию»*. Они же подсчитают, что минно-торпедная авиация КБФ уничтожила почти в полтора раза больше транспортов и боевых кораблей противника, чем бомбардировочная и штурмовая.

За разговором мы с майором Добрицким быстро пересекли летное поле, и пришли в расположение первой эскадрильи. Признаюсь, я порой был, мягко говоря, не совсем внимательным и не совсем учтивым собеседником. Дважды мне пришлось переспрашивать и извиняться. Григорий Васильевич, в свойственной ему манере, сделал вид, что не заметил или не придал значения моей невнимательности, уж он-то понимал, что моя голова занята не нашей праздной болтовней о бабьем лете в Прибалтике, а мыслями о предстоящем полете. Я уже говорил, что он умел проникаться заботами и мыслями людей, с которыми его сводила судьба. А я не мог не думать о полете, как всегда, мысленно «проигрывал» все свои действия от взлета до посадки, поэтому, может быть, иной раз и отвечал ему невпопад.

Нет, я не был в то время новичком в авиации. С тех пор как в октябре 1933 года окончил Харьковскую военную школу пилотов, я прошел через все ступени летной практики: был младшим летчиком, старшим летчиком, командиром звена, инструктором по теории и технике пилотирования, командиром эскадрильи, заместителем командира полка… Чего-чего, а опыта предостаточно. Мне довелось летать на самолетах всех типов и марок, которые в минувшие одиннадцать лет состояли на вооружении нашей советской военной авиации. А вот американский А-20ж и А-20до, или попросту «Бостон», на которых летал 51-й минно-торпедный, мне пришлось осваивать уже здесь, в полку. И хотя за два месяца моего пребывания здесь, за плечами числилось уже больше восьмидесяти вылетов на этом самолете, чувство ответственности не покидало. Я знал: десятки пар глаз будут наблюдать за моим взлетом и посадкой, экипаж оценит мои действия на маршруте, и разве имел право я, заместитель командира полка по летной подготовке, летать хуже других, допускать пусть даже незначительные огрехи и промахи, которые свойственны порой вчерашним выпускникам училища, лишь недавно взявшим в руки штурвал! Тут задумаешься. Я слышал, что артист перестает быть артистом, если предстоящая встреча со зрителем его перестает волновать. Так же, по-моему, и летчик. Ведь каждый полет – это маленькое открытие, он уже в чем-то не похож на предыдущие. И как же можно оставаться равнодушным!

Самолет стоял уже готовым к вылету, техник опробовал двигатели и они гудели басовито и ровно. На покрытой зелено-голубым лаком обшивке тут и там серели свежие латки – следы пробоин, полученных в предыдущих вылетах. Моноплан, имеющий необычайно широкий фюзеляж, этакая летающая цистерна, «Бостон» более походил на транспортный самолет, нежели на боевой. Но у американцев он считался штурмовиком, хотя, как показала практика, не был приспособлен для боевых действий на малых высотах. Недостаточно высокая скорость, слабая маневренность, малый запас прочности, а, главное, отсутствие брони и передней штурманской кабины делали весьма сложным его пилотирование в плохих метеорологических условиях Балтики и очень уязвимым от огня зенитной артиллерии, особенно малокалиберной, автоматической. И, честно говоря, мы в душе всегда завидовали летчикам наших отечественных бронированных Ил-2, в саму конструкцию которых была заложена забота о воздушных бойцах.

Тем не менее «Бостон»-торпедоносец в руках советских людей становился послушным и грозным оружием. Наши умельцы в условиях полевых авиаремонтных мастерских устанавливали на самолеты держатели для торпед, а также авиационных бомб весом 250, 500 и 1000 кг. Пуск торпеды и бомбометание осуществлялись нажатием кнопки на штурвале летчика. Если почему-либо не срабатывал электропуск, сбрасывание можно было проводить нажатием на рычаг, трос от которого вел к держателям. Солидный запас горючего (1510 л) и скорость до 525 км/час позволяли вести поиск морских целей и боевые действия на достаточно большом удалении от мест базирования. На вооружении торпедоносцев стояли 9 крупнокалиберных пулеметов: четыре неподвижных в носовой части фюзеляжа, два тоже неподвижных, нацеленных вперед, располагались в плоскостях. Огонь из тех и других вел летчик нажатием кнопки на штурвале. В кабине стрелка-радиста, расположенной за центропланом, на вращающейся турели была укреплена спаренная установка. И, наконец, еще один крупнокалиберный пулемет предназначался для стрельбы из нижнего люка, что было особенно необходимо при отражении атак вражеских истребителей с нижней полусферы, а также для подавления огневых средств противника при прохождении самолета над целью. Надо отметить, что наши авиаторы умело использовали эту немалую огневую мощь самолета.

И вот уже взлетная полоса сплошной серо-зеленой лентой стремительно уносится назад. Самолет солидно и упруго подрагивает на неровностях дорожки. Прибавляю газ и плавно беру штурвал на себя, «Бостон» легко отрывается от земли.

С Григорием Васильевичем Добрицким мы живем в одной комнате. Вечером, при свете переноски, питавшейся от тарахтящего за стеной движка, обложившись брошюрами, газетными вырезками, сводками Совинформбюро, он делает какие-то пометки в своем блокноте, может быть, набрасывает тезисы завтрашних бесед с людьми, и я в такие моменты стараюсь не мешать, не отвлекать его разговорами. Человек работает. Кто знает, а вдруг в эту минуту рождается боевая история нашего полка, а то и всей авиации Краснознаменного Балтийского флота! Краем глаза заглядываю в подборку сводок Совинформбюро:

Дальше не читаю, больно уж сухие и однообразные эти сводки. Но я-то знаю, что эти вырезки только для памяти, для завязки разговора, что в завтрашней беседе майора Добрицкого с молодыми летчиками эти протокольные сводки оживут, наполнятся живым содержанием, героикой огневых будней торпедоносцев, жарким дыханием боя, готовностью людей преодолеть страх, презреть смерть во имя победы над врагом. И, раскрывая одну из таких сводок, наш замполит наверняка расскажет о том памятном вылете…

Тогда воздушная разведка обнаружила в Балтийском море караван вражеских судов, идущих в Либаву. Экипажи, находившиеся в состоянии повышенной боевой готовности, получили задание на вылет. Ведущий группы – старший лейтенант А.М. Гагиев, ведомый – лейтенант П.А. Порохня. Оба летчика – с торпедой. Обеспечивали торпедную атаку Герой Советского Союза старший лейтенант И.К. Сачко, прославившийся своими дерзкими топмачтовыми атаками, и молодой, но смелый и талантливый летчик А.Е. Скрябин.

Самолеты взлетели по одному ровно в 17.00. Их сразу же взяли под охрану истребители подполковника П.И. Павлова.

Маршрут пролегал западнее литовского городка Шяуляя, где проходила линия фронта. Ее прошли на бреющем, маскируясь верхушками берез и елей. На небе – ни облачка. Хорошая видимость усложняла атаку: она позволяла противнику обнаружить самолеты на подходе и лишала возможности атаковать внезапно.

Встреча с вражеским караваном, как и предполагалось, произошла в заданном районе. В кильватерной колонне шли три транспорта. С правого борта по одному в голове и в хвосте колонны их охраняли три СКР.

Гагиев принял решение атаковать концевой транспорт, самый крупный. Атаковать всей группой со стороны солнца в соответствии с обычной, широко применявшейся в полку тактикой.

По команде ведущего «Атака!» Сачко и Скрябин прибавили обороты двигателя, вырвались вперед и устремились на караван, принимая на себя встречный огонь кораблей. Вслед за ними, снизившись до высоты тридцати метров, вышли в атаку торпедоносцы. Фашистские пираты заметались, открыли бешеную стрельбу. Огонь вели все корабли. В воздухе образовалась сплошная серо-черная завеса от разрывов зенитных снарядов, рассекаемая разноцветными пучками трассирующих пуль «эрликонов» – немецких автоматических малокалиберных зенитных установок. Множество снарядов рвалось в непосредственной близости от самолетов, но прямых попаданий не было – вражеским зенитчикам мешало солнце, да и летчики все время умело маневрировали.

Открыла огонь и крупнокалиберная артиллерия кораблей, которая била по курсу атакующих самолетов, поднимая над поверхностью моря огромные столбы воды, встреча с которыми грозила торпедоносцу неминуемой гибелью. Фашисты всячески стремились отбить атаку или хотя бы вынудить летчиков выйти на невыгодные для атаки курсовые углы. Но самолеты, резко маневрируя, стремительно сближались с противником.

Наконец настал решающий момент. На максимальной скорости Сачко и Скрябин с малой высоты сбросили каждый по четыре двухсотпятидесятикилограммовые бомбы (ФАБ-250). Высокие стены воды взвились у бортов атакованных кораблей. В это время Гагиев и Порохня сблизились с караваном на полукилометровую дистанцию. «Бросай!»,– скомандовал по рации ведущий, и в воздухе огромными серебряными рыбинами блеснули две торпеды. По наблюдению экипажей, крупный фашистский транспорт водоизмещением 10000 тонн, потрясенный взрывами, стал быстро оседать на корму и вскоре затонул.

Ни один из самолетов гагиевской четверки не пострадал, если не считать обнаруженных позже техниками и механиками многочисленных пробоин от пуль и осколков снарядов. Собравшись после атаки, группа тесным строем направилась к своему аэродрому. Их ведущий, покачивая свой «Як» с крыла на крыло, поздравил торпедоносцев с победой.

Радостной была и встреча на земле. Летчики, техники, мотористы, офицеры штаба и служб полка обнимали победителей, жали им руки…

Вот что стояло за сухими строчками сообщения Совинформбюро.

В русской пословице «гора с горой не сходится, а человек с человеком – всегда» заложена глубокая народная мудрость. Встречи, правда, бывают разными – одни вскоре забываются, не оставляя в памяти никаких отметин, другие, наоборот, становятся порой заметной вехой в жизни, обогащают духовно, вооружают знаниями, помогают строить дальнейшую жизнь. Сейчас, оглядываясь в прошлое, с удовлетворением думаю о том, что судьба не обделила меня своим вниманием, и мне посчастливилось встретить немало хороших людей.

Тогда, в июле 44-го, прибыв в 51 МТАП, я, как и положено у военных, представился командиру полка майору В.М. Кузнецову. Разговор получился недолгим, мы знали друг друга по прежней службе на Тихом океане, да и командир торопился – его вызывали в штаб авиадивизии.

– Что ж, приступайте к исполнению обязанностей, – сказал он. – Вечером, когда все будут на месте, представим вас личному составу. А пока осмотритесь, познакомьтесь с нашим хозяйством, с людьми…

Я отправился на аэродром. Возле самолетных укрытий группами стояли летчики, штурманы, техники. Подошел к ближайшей, представился, и только было начал налаживаться разговор, кто-то сзади положил мне руку на плечо. Я обернулся, и слова замерли у меня на губах:

– Илья?.. Неужели ты?!

– Узнал? Ну и ну! – говорил он, сжимая меня в объятиях. – К нам, значит? Рад, дружище, очень рад!

– Я тоже. Вот не ожидал встретить…

– Сколько же мы не виделись?

В самом деле, сколько неудержимого времени утекло с тех пор, как в апреле 1932 года мы оба попали по спецнабору ЦК ВКП (б) в отряд курсантов при Харьковском авиационном училище и там вместе осваивали летное дело! Илья Пономаренко стал тогда старшиной отряда, а я – секретарем партийной организации. С первых дней тогда я проникся к Илье глубокой симпатией. Был он по-юношески горячим, задорным, боевым. Чувствовалось, что он нашел свое призвание и никогда не свернет с однажды выбранного пути. Подкупал характер Ильи. Его взгляды покоились на твердых убеждениях. Если возникали какие-либо сомнения, не таил их в себе, делился с товарищами. А для этого в те годы нужна была известная смелость. Спорил, отстаивая свои убеждения, и в принципиальных вопросах был непримирим. Не терпел лжи, лицемерия, бахвальства, не боялся честно сказать в глаза человеку все, что о нем думает. Любил подтрунивать над товарищами, но, обладая завидным чувством юмора, легко воспринимал и шутки в свой адрес.

– Как говорится, гора с горой…– улыбнулся он, обняв меня за плечи, и все, кто был вокруг, потихоньку ретировались, не мешая встрече старых друзей.

– Ты, смотри, уже майор!

– Да и ты тоже! – Мы оба рассмеялись. – Ну, рассказывай.

По окончании училища командирская судьба разбросала нас в разные стороны. Мне уже через год довелось служить в авиации Тихоокеанского флота, откуда я и сейчас прибыл на Балтику. У Ильи Ниофитовича Пономаренко военная служба сложилась иначе, ему уже пришлось повоевать. Оказывается, еще во время финско-советского конфликта он водил в бой группы бомбардировщиков. Потом был инспектором ВВС Балтийского флота, заместителем командира 1-го Гвардейского минно-торпедного полка по летной подготовке. А теперь – на такой же должности в 51-м МТАП…

– Вот так – так! Постой-ка постой! Выходит, я назначен вместо тебя? – Я чувствовал себя явно не в своей тарелке.

– Выходит так.

– А мне, товарищ майор, поручено формирование новой боеспособной авиационной части, – шутя отчеканил он, и на мгновение показалось, что передо мной опять наш прежний отрядный старшина. То же открытое лицо с выступающими бугорками скул, тот же прямой взгляд больших, прищуренных не без лукавинки глаз.

Я не случайно рассказываю так подробно об этом человеке. В последующем по достоинству оценил, как неизмеримо много сделал он для боевой выучки полка, для того, чтобы из вчерашних выпускников авиационных училищ, двадцатилетних юнцов, выковать настоящих воздушных бойцов, бесстрашных и умелых торпедоносцев. Да, чего греха таить, за те несколько дней, что нам пришлось пробыть в полку до его отъезда к новому месту службы, он не жалел ни сил, ни времени на мое «торпедоносное» образование.

Именно Пономаренко объяснил мне сущность топмачтового бомбометания, которое в нашем полку впервые внедрялось в практику среди других полков бомбардировочной авиации. Применяется этот способ только над водной поверхностью (в море, в базах, на рейдах) против боевых кораблей и транспорта противника. Топ – это небольшая площадка, самая высокая точка на мачте корабля, на высоте примерно тридцати метров от водной поверхности. Отсюда и название. Снижаясь до этой высоты, самолет-топмачтовик сближается с целью на удаление 200–250 метров и сбрасывает серию бомб весом 250, 500 или 1000 килограммов каждая. Бомбы, ударяясь о водную поверхность, рикошетируют и, продолжая движение по инерции, попадают в борт корабля. Если удачно сбросить серию из четырех бомб, то, по крайней мере, три поразят цель. И еще одно положительное свойство: взрыв происходит не на палубе, где наибольшая броня, а ниже защитного пояса и даже под днищем, в наиболее уязвимом для корабля месте. Топмачтовое бомбометание значительно проще, чем боевой пуск торпеды. Поэтому все молодые летчики в первых боевых вылетах брали бомбы, а когда приобретали какой-то опыт, становились «обстрелянными» воздушными бойцами, получали право летать с торпедой. И именно Илья Ниофитович несколько раз «вывозил» меня на полигон для обучения навыкам топмачтового бомбометания. За это, за множество дельных практических советов по обучению молодых летчиков я благодарен майору Пономаренко бесконечно.

Как я узнал позже, творцом топмачтового бомбометания на Балтике был талантливый флагманский штурман нашего полка, один из лучших специалистов ВВС КБФ майор Григорий Антонович Заварин. Когда формировался 51-й МТАП, именно ему, бывшему штурману 8-й авиабригады, командование флота поручило нелегкое и ответственное задание – в сжатые сроки подготовить летчиков и штурманов к боевым действиям в торпедоносной авиации. Человек большой культуры, глубоко интеллигентный, общительный и очень внимательный к людям, он с первой встречи располагал к себе. В нем удачно сочетались строгость и доброта – качества, необходимые настоящему воспитателю. Причем, строг и требователен он был прежде всего к себе потому и работал, словно не зная усталости, и порой приходилось просто удивляться: когда же этот семижильный человек отдыхает? За девять месяцев, ввиду потерь, полк как бы дважды формировался. На пополнение чаще всего приходили из училищ новоиспеченные летчики и штурманы, которые о торпедоносной авиации знали лишь понаслышке, а иные и моря-то в своей жизни никогда не видели. Григорий Антонович терпеливо учил их теории, сам в любое время суток вылетал с ними на выполнение задач и добивался того, что в минимальные сроки они превращались если уж не в асов, то, по крайней мере, в зрелых специалистов, способных летать днем и ночью в сложных погодных условиях Балтики. Не случайно, перефразировав популярную тогда песню, в полку пели:

Но, случалось, штурманы и подводили. Майор Заварин не оставлял без внимания ни одного такого случая. Нет, вовсе не для того, чтобы публично «снять стружку» с провинившегося. Он скрупулезно анализировал действия летчика и штурмана, помогал им наводящими вопросами самим или с помощью товарищей по эскадрилье, но лучше все-таки самим, обнаружить ошибку. Он был уверен, и жизнь подтвердила это, что все присутствующие, оказавшись после столь детального разбора в подобной ситуации, впредь будут действовать безошибочно.

Помню, экипаж лейтенанта П.А. Шилкина (штурман младший лейтенант Н.С. Фальков), вылетев на «свободную охоту», вражеских кораблей в море не обнаружил. Так как производить посадку на аэродроме с бомбами категорически запрещалось, экипаж нанес бомбовый удар по разведанной ранее запасной цели в эстонском местечке Паравери. А затем и летчик, и штурман потеряли ориентировку, уклонились от маршрута и совершили вынужденную посадку на один из аэродромов в районе Новгорода.

Этот случай послужил майору Заварину поводом для обстоятельного разговора с молодыми летчиками и штурманами. Он требовал самого тщательного визуального изучения района полетов.

Поймите, – говорил он, – полет на малой высоте при плохой видимости и там, где местность однообразная, не имеющая характерных, ярко выраженных ориентиров, требует очень точно знать на маршруте и в районе аэродрома буквально каждую точку, каждый кустик… В любой точке маршрута штурман обязан безошибочно определить местонахождение самолета.

Конечно, рассказывая о майоре Г.А. Заварине, нельзя было обойти молчанием этот огромный участок его работы – обучение и воспитание авиаторов.

Практика применения авиации для нанесения ударов по морским конвоям убедительно показывала, что существовавшая в то время тактика, боевые порядки бомбардировочной авиации не могут быть механически перенесены в авиацию торпедоносную. Устаревшие каноны связывали торпедоносцев, стесняли нас, как стесняет одежда юношу, выросшего из детских штанишек. Это было следствием различных причин и, в первую очередь, изменения обстановки на морских коммуникациях противника.

Когда гитлеровские транспорты ходили еще в одиночку, без прикрытия боевых кораблей, успех торпедоносцам нередко приносили и одиночные крейсерские полеты, так называемая «свободная охота». Но с весны 1944 года в связи с победами Советской Армии на сухопутных фронтах, Балтийское море перестало быть «внутренним морем» фашистской Германии. Если совсем недавно, всего год назад, немецкие транспорты беспечно ходили с включенными ходовыми огнями, то теперь картина резко изменилась: группы транспорта шли под сильной охраной боевых кораблей и истребительной авиации. Нечего было и думать об атаке одиночным самолетом или даже звеном. Теперь выход торпедоносца в атаку становился возможным лишь после подавления и рассредоточения огня вражеской зенитной артиллерии, особенно малокалиберных автоматических установок.

Вблизи побережья и в базах эту задачу успешно решали штурмовики. Когда же торпедоносцы должны были атаковать конвой в открытом море, радиус действия Ил-2 оказывался недостаточным. Надо было менять тактику боевого применения торпедоносцев, искать новые возможности, иные пути подавления зенитной обороны противника на морских коммуникациях.

Вот тут-то в полном блеске проявились аналитические и творческие возможности майора Заварина, который неутомимо трудился вместе с майором Пономаренко (хотя первую скрипку играл все-таки он, Заварин) над разработкой новых тактических вариантов. Это было единение двух талантливых авиаторов, мастеров торпедно-бомбовых ударов, прошедших суровую школу с самого ее начала. Когда на аэродроме хоть немного спадало боевое напряжение, выдавалось свободное время, они подолгу просиживали в прокуренной комнатушке флагманского штурмана, анализируя успехи и неудачи прошедших вылетов, при тусклом свете чадящей коптилки вычерчивали всевозможные варианты боевого порядка торпедоносцев, соглашались и спорили, рвали и выбрасывали наброски, чтобы тут же рисовать новые. Иногда к ним ненадолго присоединялись майор В.М. Кузнецов или начальник штаба полка Н.И. Иванов, заходил кто-нибудь из командиров эскадрилий – каждый предлагал что-то свое, что-либо решительно отвергалось, либо принималось для дальнейшего обсуждения и проверки.

И постепенно выкристаллизовывались контуры новой тактики, нового боевого порядка торпедоносцев. Раз отдаленность от аэродрома не позволяет применять штурмовики для подавления зенитных средств противника при атаке конвоя, остается единственный выход – использовать для этого свои самолеты-топмачтовики. Да, экипаж топмачтовика первым принимал на себя всю мощь огня боевых кораблей охранения, а также транспортов, на которые немцы устанавливали автоматические пушки «эрликоны», обладавшие высокой скорострельностью. Трудно, не видя собственными глазами, представить себе весь этот огненный ад, в который командир топмачтовика должен, не дрогнув, бросить свой самолет. Но другого выхода не было. Сколько ни думали, ни рисовали, ни спорили, иного удовлетворительного решения не приходило. Только топмачтовик, искусно маневрируя, мог огнем своих крупнокалиберных пулеметов и бомбами подавить вражеский зенитный огонь или уничтожить корабли охранения и тем обеспечить выход следующего за ним торпедоносца для нанесения решающего торпедного удара.

Такая тактика заставляла изменить и боевой порядок. И хотя до конца войны штатной единицей в минно-торпедной авиации все еще оставалось звено трехсамолетного состава, мы действовали звеном из четырех самолетов: двух торпедоносцев и двух топмачтовиков. Так родилась эта тактика, эта схема, утверждавшаяся и не раз оправдывавшаяся в последующих жарких схватках на морских коммуникациях. И до самой Победы мы с благодарностью за это вспоминали ее творцов – наших однополчан Григория Антоновича Заварина и Илью Неофитовича Пономаренко.

Позволю себе еще раз отступить от хронологии своего повествования и вновь обратиться к дням минувшим, потому что просто не имею права не рассказать об одной из самых ярких страниц боевой истории 51 МТАП – об участии наших торпедоносцев в потоплении гитлеровского крейсера ПВО «Ниобе». Это был первый крупный боевой корабль, уничтоженный нами на Балтике в годы Великой Отечественной войны.

Как развивались события? Но сначала коротко об обстановке тех дней.

Летом 1944 года гитлеровцы для сохранения своих основных плацдармов срочно укрепляли позиции на островах и северного побережья Выборгского залива. На небольшом участке берега они сосредоточили около 60 артиллерийских батарей. В Хапасаарских шхерах находилось более 30 вражеских кораблей, а на аэродромах близ финского города-порта Котка базировалась авиационная группа, главным образом истребителей. Сюда также стягивались для ремонта кораблей, поврежденных нашей авиацией. Вполне естественно, гитлеровское командование стало лихорадочно усиливать противовоздушную оборону района. С этой целью и прибыл в Котку крейсер ПВО «Ниобе».

Флотская воздушная разведка немедленно засекла появление такого важного «гостя». Советское командование приняло решение уничтожить крейсер.

Однако первый удар, нанесенный 12-м бомбардировочным полком, оказался неудачным. Самолеты сбросили 70 бомб разного калибра, в порту возникло множество пожаров, но крейсер остался цел и невредим. Повторить удар сразу же не удалось – несколько дней стояла нелетная погода.

Штаб ВВС флота, возглавляемый генералом А.М. Шугининым, приступил к разработке плана повторной операции. Постарались учесть ошибки первого налета, суммировали различные мнения об использовании не только бомбардировщиков, но и других сил и средств авиации флота. Высказывалось, например, предложение применить для атаки крейсера торпеды. Предложение выглядело, на первый взгляд, заманчивым, но оказалось невыполнимым. Почему? Глубина, где стоял на якорях корабль, не превышала 10 метров, а торпеда при сбрасывании ее с самолета ныряет на глубину до 20 метров. Следовательно, вероятность попадания в цель сводилась к нулю.

Предпочтение отдали топмачтовикам. Если бомба даже не попадет в борт корабля, а взорвется под ним при соприкосновении с грунтом, то и тогда «Ниобе» получит смертельную дозу металла, тем более что в подводной части брони у него не было. Решили использовать ФАБ-1000. Более крупных бомб не имелось.

После всесторонней оценки обстановки сложилась окончательная схема проведения операции. В качестве главной ударной силы привлекались четыре самолета нашего полка в варианте топмачтовиков. На борту у каждого – по две тысячекилограммовые бомбы. Ведущий – подполковник И.Н. Пономаренко. (Он еще не убыл к новому месту службы, а операция совпала с присвоением ему очередного воинского звания). Привлекались также 33 бомбардировщика из 12-го полка. Шесть из них должны были вылететь без бомб и лишь имитировать удар, отвлекая на себя зенитный огонь во время атаки топмачтовиков. Остальные «петляковы» имели на борту фугасные бомбы весом в 100 и 250 килограммов. Ведущий – командир полка Герой Советского Союза подполковник В.И. Раков.

Обеспечение операции осуществляли 27 самолетов Ил-2. Их задача – мелкими бомбами, реактивными снарядами, огнем пушек и пулеметов подавить огонь зенитной артиллерии противника, создать условия для выхода в атаку главных сил. Выделялось также 48 истребителей Як-9 из 21-го полка под командованием Героя Советского Союза подполковника П.И. Павлова и Ла-5 из 1-й авиадивизии.

После тщательного анализа, обсуждения и согласований определился следующий порядок действий:

Решающий удар наносится ровно в 17.00 часов.

Задача разведчиков – еще раз уточнить место стоянки крейсера «Ниобе». Затем, за десять минут до нанесения решающего удара в район города Котка вылетают 24 истребителя Ла-5, чтобы очистить небо от истребителей противника.

За 5 минут до удара пикировщиков 12-го бомбардировочного полка штурмовики 11-й авиационной дивизии под прикрытием истребителей подавляют огонь зенитных средств в порту Котка и на близлежащих островах.

С 16.50 до 16.55 атакуют пикирующие бомбардировщики. Ровно в 17.00 наносят завершающий удар топмачтовики. Одновременно имитирует удар шестерка «петляковых» без бомб. Ударные группы Пе-2 заходят на цель с разных направлений. Топмачтовики совершают заход с суши, на малой высоте, маскируясь складками местности.

План операции и схемы взаимодействия всех участвующих в ней частей были разработаны штабом ВВС флота настолько четко, что в процессе выполнения задачи не потребовалось вносить никаких корректив.

Утро 16 июля. В штабной комнате всю ночь провели ведущий группы топмачтовиков И.Н. Пономаренко и штурман его экипажа, флагштурман полка Г.А. Заварин. Они готовились к детальной проработке задания с летчиками и штурманами участвующих в операции экипажей. Очень важно было все предусмотреть, уточнить, проверить, согласовать. Время бежало неумолимо быстро, и вот уже первый косой лучик выглянувшего из-за горизонта солнца пробился в окно и лег на расстеленные на столе карты.

– Не мешало бы вздремнуть немного, – с наслаждением потянувшись, предложил Пономаренко. – Денек предстоит тяжелый.

– С отдыхом, дорогой мой, ничего не выйдет, – посмотрев на часы, ответил Заварин. – Скоро офицеры явятся.

– По плану они должны прийти только через два часа.

– Ошибаешься, Илья. То – по плану. А так – жди с минуты на минуту. Если уж мы с тобой, прожженные воздушные волки, волнуемся перед вылетом на это задание, то остальные и подавно.

Заварин как в воду глядел. Командир эскадрильи капитан И.В. Тихомиров, летчики Сачко и Шилкин вместе со своими экипажами пришли гораздо раньше назначенного времени. Но в помещение командного пункта не вошли, молча ждали у входа. Все оживились, когда прибыли командир 8-й авиадивизии полковник А.Н. Суханов, а вместе с ним командир нашего полка майор Кузнецов и начальник штаба капитан Иванов.

Командир полка поставил боевую задачу. Затем тщательно обсудили будущие действия каждого экипажа: в полете, особенно при подходе к цели, во время атаки и при выходе из нее.

Уточняя задание, полковник Суханов подчеркнул:

– Особенно обращаю ваше внимание на строгое выдерживание времени атаки. Этот элемент играет очень большую роль при тесном взаимодействии такого количества самолетов. Не забывайте и о противозенитном маневре: ПВО в районе Котки очень сильная.

Суханов попросил летчиков поделиться своими мыслями о предстоящей операции. Высказались все командиры экипажей. Разговор шел, главным образом, о том, откуда лучше заходить для атаки на крейсер. Пришли к выводу, что целесообразней всего не со стороны залива, а через город, на большой скорости, прижимаясь вплотную к крышам домов.

После проработки задания на КП экипажи получили время для отдыха, в котором особенно нуждались Пономаренко и Заварин. Потом все собрались у своих самолетов, где еще раз все уточнили, проверили и согласовали.

Перед вылетом мы с начальником штаба Ивановым подошли к машине Пономаренко. Стрелок-радист уже сидел на своем месте, а командир и штурман о чем-то возле стремянки.

– Волнуешься? – спросил я Илью.

– Волнуюсь, – признался он.

– Его волнение только до штурвала, – усмехнулся Заварин. – Как возьмет в руки, сразу станет, как железный…

Поднялись в воздух точно в назначенное время. Первым – Пономаренко, за ним лейтенант Шилкин, потом лейтенант Тихомиров с ведомым лейтенантом Сачко. Рев моторов, удаляясь, смолк где-то у горизонта, а с ним растаяла в небесной дали и неясная черточка последнего самолета. Над аэродромом повисла тревожная тишина.

Других вылетом в то предвечернее время не предполагалась, но никто не уходил с аэродрома. Летчики, техники, механики собирались группками, коротко перебрасывались парой-другой слов и умолкали. Разговора не получалось, мысленно каждый из нас был с теми, кто улетел на задание, вместе с ними переживал то, что могло случиться и на маршруте и в момент атаки.

– Летят! – крикнул, наконец, кто-то.

Показался первый самолет, за ним еще два.

– Пономаренко, Тихомиров, Сачко, – безошибочно определил приземлившиеся самолеты стоявший рядом техник. – Нет Шилкина.

Я молча смотрел на выходящего из самолета Пономаренко.

– Задание выполнили, – коротко бросил Илья. – А вот экипаж Шилкина потеряли… – Он горько сморщился, махнул рукой и пошел к штабу.

Только вечером, когда экипажи немного «отошли», когда спало первое возбуждение, удалось выудить из Ильи скупые подробности минувшего боя.

– Ну что? Маршрут прошли строго по расписанию. «Ниобе», как сообщила разведка, стоял на восточном рейде, находился на плаву, но с креном. Неподалеку – крупный транспорт и более десятка всякой портовой мелочи: шхуны, катера, мотоботы. По радио дал команду: «Выхожу на цель. Со мной Шилкин, Сачко и Тихомиров – атаковать транспорт». Развиваю максимальную скорость. Нас обнаружили. С земли, с кораблей хлынуло навстречу море зенитного огня. Резко маневрирую, бросаю самолет из стороны в сторону. Крейсер держу на курсовом углу 90 градусов левого борта. Бомбы сбросил с минимальной дистанции. Обе взорвались в центральной части крейсера. На выходе из атаки обернулся и увидел жуткую картину: из дымного облака падают в воду обломки самолета Шилкина. Машина взорвалась. Видно, прямое попадание зенитного снаряда…

Тихомиров и Сачко тоже видели момент гибели своих товарищей. И словно мстя за них, нанесли удары с высокой точностью. Маневрируя, Тихомиров вывел топмачтовик на транспорт и решительно атаковал. От взрыва двух тысячекилограммовых бомб транспорт разломился пополам и тут же затонул. Сачко атаковал крейсер. Одна из его бомб разнесла кормовую часть корабля. Улетая, летчики наблюдали, как «Ниобе» медленно погружался в воду. Три наши бомбы сделали свое дело.

– Почему же крейсер стоял с креном? – поинтересовался я.

– Поработали «петляковы». Подполковник Раков и его ребята постарались.*

Удар топмачтовиков Пономаренко стал решающим.

Операция показала отличную организацию взаимодействия всех видов авиации. Безупречно, например, выполнили свою задачу истребители 21-го полка и 10-ой авиадивизии. Хотя поднял в воздух много «мессершмиттов» и «фокке-вульфов», прорваться к нашим ударным группам они не сумели. Именно хорошая организация взаимодействия позволили свести к минимуму эффективность вражеского зенитного огня: мы потеряли один экипаж, пикировщики штурмовики потерь не имели.

На следующий день Совинформбюро опубликовало сообщение о большой победе летчиков КБФ. В нем, в частности, говорилось: «Группа бомбардировщиков Краснознаменного Балтийского флота под командованием гвардии подполковника Ракова и подполковника Пономаренко атаковала суда противника в порту Котка. В результате потоплен немецкий крейсер ПВО „Ниобе“. Самолет под и Тихомирова потопил в порту Котка транспорт противника водоизмещением в 6000 тонн…»

Указом президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1944 года подполковник Иван Васильевич Раков награжден второй медалью «Золотая Звезда». Нашим летчикам-топмачтовикам подполковнику Илье Ниофитовичу Пономаренко, Капитану Ивану Васильевичу Тихомирову и старшему лейтенанту Иосифу Кузьмичу Сачко было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Другие участники операции были награждены орденами и медалями.

В полку состоялся митинг. Летчики, техники с большой радостью чествовали первых героев полка, желали им новых побед над ненавистным врагом.

Есть люди, которые как-то быстро и незаметно становятся для вас близкими, словно старые добрые знакомые. Общаться с ними легко и просто. Стоит такому человеку день-другой пожить в любом коллективе – и он уже «свой в доску», и даже трудно представить, как это до сих пор могли обходиться без него. Таким и был старший лейтенант Иосиф Сачко, стройный, всегда аккуратно подстриженный «под бокс» блондин с голубыми глазами. С его появлением в комнату будто взрывались шутки и смех.

Но вот, Иосиф брал в руки гитару, и кругом мгновенно все умолкали. Гитара в его руках оживала – она страдала и радовалась, она рыдала и смеялась. Иосиф знал множество русских и украинских песен, казалось, репертуар его неисчерпаем. Стихал «Варяг», начиналась «Ехали казаки…». Подпевали все, песня лилась широко и привольно, как река в половодье. И тут же на лице певца словно набегала тень, и он начинал проникновенно, с грустинкой:

И все слушали молча никто не подпевал, никто не осмеливался войти в святая святых певца. Какие воспоминания, какие ассоциации навевала ему его любимая старинная песня о горькой судьбе кочегара? Скорее всего, в эти минуты он мысленно переносился в родной Днепродзержинск, где прошли его детство и юность, где впервые услышал и разучил эту песню, где остались мать и сестра, завод, на котором после школы он работал крановщиком в новопрокатном цехе, аэроклуб, давший ему путевку в небо.

Беспечный шутник на земле, Иосиф в воздухе преображался, становился серьезным, собранным, расчетливым. Смелости и мужества ему было не занимать, а уж летном мастерстве и говорить не приходилось. И не случайно во всех самых ответственных операциях неизменно участвовал его экипаж!

При переформировании полка экипаж Иосифа Сачко перевели от нас в 1-ый минно-торпедный авиационный полк. А вскоре оттуда пришло печальное известие: 27 августа 1944 года экипаж Героя Советского Союза Иосифа Кузьмича Сачко не вернулся с боевого задания. Командир и его боевые друзья – штурман младший лейтенант Н.Н. Байгозин и стрелок-радист М.М. Изюмов погибли при атаке вражеских кораблей у берегов Эстонии.

Горько. Больно. В это трудно поверить. За короткий месяц нашего знакомства я успел полюбить его и всем сердцем привязаться к этому, никогда не унывающему, пареньку. И вот его не стало…

Готовя материал для повести, я побывал в Днепродзержинске у родных Героя. Красивая, широкая и зеленая, улица в центре города названа его именем, ему посвящены несколько экспозиций в городском музее. Имя Иосифа Сачко носит пионерский отряд в школе, где он учился, а новопрокатчики завода им. Дзержинского навсегда зачислили бывшего рабочего Иосифа Сачко в свой штат.

Память о героях не умирает.