Октябрь

Октябрь этого года ознаменовался для страны историческим решением правительства о выплате компенсации матерям, родившим второго или последующего ребенка. Обещали сумму в двести пятьдесят тысяч рублей, после того как малютке исполнится три года. Деньги можно было потратить на три цели: улучшение жилищных условий, образование ребенка или вклад на пенсионный счет матери. Средства не оправдывали цели, и все это выглядело весьма туманно. “Двести пятьдесят тысяч рублей – это примерно два квадратных метра московской жилплощади сейчас, а во что они превратятся через три года, совсем непонятно, – размышляла Вика. – Но меня, к сожалению, все это не касается. За первого ребенка не платят, потому что считается, что каждая женщина стремится завести в своей жизни хотя бы одного ребенка”.

Неделю назад Вика забрала свои вещи и документы из “Оптимы”. В огромном здании, за аренду которого было заплачено до конца года, оставались только охранник и секретарша Симулина, выдававшая таким как Вика, не пришедшим вовремя, документы.

– Я даже к телефону не подхожу, – призналась она Вике. – Иначе тут можно свихнуться. Это как сообщать всем звонящим, что человек, который им нужен, скропостижно скончался. А если еще учесть, что двум третям из них он остался что-то должен…

– А ты не боишься, что они приедут?

– Они приезжают. Охранник говорит, что в офисе никого нет, все вопросы в судебном порядке. А наших всех, кто еще должен что-то забрать, я обзвонила. Так что “чужие здесь не ходят”.

– Как Дедушка? – спросила Вика.

– Не знаю. Я его две недели назад видела. Сказал, что собирается поехать отдыхать, но, по-моему, он расстроен. По-моему, даже он не ожидал такого финала.

– Да уж… туды-сюды, – произнесла Вика.

– Ты сама-то что будешь делать?

– Пока не знаю.

Вика все никак не могла привыкнуть к своему новому положению, когда нет работы, но ожидается ребенок. Точнее, он уже есть. Ей даже казалось, что она начала чувствовать толчки маленьких ножек, хотя живот по-прежнему был практически незаметен. Вика боялась, что скоро живот появится и ее разоблачит тетушка Поли, все-таки она профессионал в таких делах. Вика не знала, что говорить Поли о Чебурашкине. Надо бы сочинить стройную легенду, как делают разведчики и шпионы.

Поли, однако, было не до этого. После возвращения из больницы она так до конца и не восстановилась. Вика чувствовала свою вину за Полинино состояние, так как понимала, что уход за ней после укуса Мони добавил переживаний в и без того беспокойную жизнь соседки. Она предлагала Полине свою помощь, но та неизменно отказывалась. Тогда Вика попросила Полину позволить ей хотя бы иногда гулять с девочками. Девочки с восторгом поддержали эту идею, и Полина сдалась.

Теперь Вика частенько появлялась во дворе с Катей и Машей. Гулять с ними было ничуть не легче, чем развлекать их дома. Вика изучила особенности всех детских площадок, находившихся в округе. Девочки не любили гулять в одном дворе и таскали Вику от площадки к площадке. Вика с закрытыми глазами могла описать опасности установленных там детских сооружений: здесь нет ступеньки при подъеме на горку, эти качели при раскачивании опасно кренятся, а в той песочнице все время спят бездомные собаки. Она успокаивала себя тем, что эти знания ей в скором времени пригодятся.

Вика ловила себя на мысли, что и внутренне становилась другой. Критичность ума, привыкшего подмечать недостатки окружающего мира, уравновесилась несвойственными Вике ранее терпением и спокойствием. Она по-прежнему, глядя на копошащихся в песочнице детей, первым делом думала: “Боже, какие некрасивые дети. И зачем в такую теплую погоду мамаши напялили на них эти лыжные шапки!” Но потом она находила взглядом малышей, которые ей нравились и даже вызывали умиление. Вика представляла среди них маленького Чебурашкина и неожиданно испытывала от этого приятное волнение.

И к дочкам тетушки Поли она теперь относилась по-другому. Да, они не блистали внешне, но были не по годам развитыми и сообразительными девочками. Вике даже доставляло удовольствие проводить с ними время. “У меня совсем размягчились мозги, – думала Вика. – Правильно говорят, что беременная женщина лишается половины своего ума”.

Врач-гинеколог частично подтвердила Викины опасения. Она сказала, что в женском организме в период беременности происходит колоссальная гормональная перестройка, которая сказывается на всем: поведении, настроении, мыслительных способностях. Врач ругала Вику за то, что та так долго не приходила к ней на осмотр, но не смогла скрыть своей радости, узнав, что Вика не прервала беременность. К счастью, она не стала выяснять подробности, Вике совсем не хотелось рассказывать про Монино вмешательство в ее жизнь и судьбу маленького Чебурашки.

– У меня совсем не виден живот, – беспокоилась Вика. – Это нормально?

– Вполне. Размер живота при беременности индивидуален. Часто говорят, что при таком “незаметном” животе будет девочка, а если живот выпирает, родится мальчик. Но это народные приметы, медицинских параметров определения пола ребенка по размеру живота нет, – сказала доктор.

– А когда можно узнать пол ребенка? – затаив дыхание, спросила Вика. Ей почему-то отчаянно хотелось девочку.

– Уже можно. На трехмерном УЗИ пол виден уже сейчас, но у нас в центре его не делают. Подождите еще пять-шесть недель, и тогда сможете сделать УЗИ на определение пола у нас. Или найдите, где делают трехмерное.

Вика жаждала знать, кто же родится. Мальчик или девочка? Ждать пять-шесть недель не было никаких сил, и она записалась на трехмерное УЗИ. Конечно, это были дополнительные расходы, а в ее положении стоило тратить оставшиеся средства экономнее, но имеет же, в конце концов, беременная женщина право на капризы.

Накануне похода на УЗИ позвонил Чебурашкин. Вика так и не звонила ему после их последнего телефонного разговора. Она все время собиралась это сделать, но никак не могла собраться с духом. Вика просто не знала, как с ним теперь общаться. Так же, как раньше: “Привет. Как дела? Давай сходим в кино или поужинаем в ресторане” – не получится, но сказать ему о ребенке Вика пока тоже не могла решиться. Она подняла трубку и молчала, соображая, “сказать–не сказать”.

– Але, Вика?

– Привет, Павлик. Только что собиралась тебе позвонить. Завтра в пять ты свободен? – скороговоркой произнесла Вика.

– Нет, но для тебя я освобожусь, – пообещал Павлик.

– Отлично. Встречаемся без пятнадцати пять в метро “Тимирязевская”. В центре зала.

– Куда пойдем?

– Это сюрприз.

– Ты меня заинтриговала. Намекни хотябы.

– Завтра сам все узнаешь. – Вика нервно захихикала и поспешила проститься: – Все, извини, мне неудобно сейчас разговаривать. До завтра.

“Вот и прекрасно, – подытожила Вика, положив трубку. – Так мы разрубим этот гордиев узел. Все равно я не смогу скрывать это до бесконечности. Да и Чебурашкин не такой уж дурак, с помощью элементарных арифметических действий он рано или поздно узнает, кто отец ребенка. Не говоря уж про уши. Господи, ну почему я уверена, что у ребенка будут большие уши? Ведь шансы пятьдесят на пятьдесят. Надо настроиться на лучшее. На худой конец, если это девочка, ей всегда можно будет сделать прическу, прикрывающую эти чертовы уши”.

– Нормальные у нее будут уши. Не беспокойся, – пообещал ангел Вика. Сам же он последнее время нервничал вдвойне. Охраняя безопасность Вики, которая хотя бы, слава тебе, Господи, стала вести себя более адекватно, ангел Вика переживал еще и за Федю. По стране прокатилась волна отравлений поддельным алкоголем. СМИ преподносили это чуть ли не как эпидемию огромного масштаба. Большая часть жертв и пострадавших приходилась на провинцию, но ангела Вику это утешало мало. Стоявший на автопилоте Федя мог нарваться на смертельный продукт и в столице. Ангел Вика решил, что сегодня, когда Вика уснет, он слетает к нему хотя бы на полчасика.

Около одиннадцати вечера ангел Вика очутился у Феди в квартире. Федя смотрел телевизор. Он был трезв или почти трезв. По новостям как раз передавали сюжет об отравлениях спиртным в Псковской области.

– Вот, суки, что делают, – возмущался вслух Федя. – Совсем жизни простому народу не дают. Уже и выпить спокойно нельзя.

– Ты бы не пил пока Федя, – прошептал ему ангел. – Погоди. С ребенком у нас все получилось. Я скоро освобожусь, и тогда отпразднуем.

– С ребенком, – произнес вслух Федя. Он, в отличие от Вики, всегда хорошо слышал своего ангела-хранителя. – С каким ребенком? Не понял. Тьфу ты, черт-те что в голову лезет от расстройства.

– Не пей, Федя, не пей пока, – просил ангел. – Осталось продержаться совсем немного.

– А я вот возьму и не буду пить! – согласился Федя. – Думаете, я сдохну от вашей паленой водки? Русский народ извести хотите? А хрен вам! – И Федя пригрозил кулаком кому-то в телевизоре. – Федя не дурак, он переждет. Он не алкоголик какой-нибудь, он может и не пить. Если захочет, – убеждал себя Федя, ложась в постель.

Ангел Вика заботливо поправил ему одеяло и отправился назад, в Бутино. Рассчитывать на то, что Федя стопроцентно сдержит обещание и перестанет пить, было наивно, но ангелу Вике все равно стало легче. По крайней мере, Федор осознавал, что опасность существует, и он достаточно любил себя и свою жизнь, чтобы эту опасность полностью игнорировать. “Даже если он не будет покупать водку в киоске рядом с автобусной остановкой, это уже плюс”, – решил ангел Вика, подводя итоги дня.

– Куда мы идем? – Павлик радостно подпрыгивал рядом со степенно вышагивающей Викой.

– В медицинский центр.

– Ты заболела?

– Нет.

– Тогда что мы будем делать в медицинском центре?

– Увидишь.

Вика нервничала. Она пыталась убедить себя, что ей все равно. Что ей неважно, какая реакция будет у Чебурашкина, она просто обязана сказать ему о ребенке, и она это сделает. Сокрытие от него факта своей беременности и его, между прочим, отцовства казалось ей ребячеством. Все-таки она взрослая женщина. Ей тридцать один. А сколько ему, кстати? Он, кажется, на два года младше? Или на год? И про группу крови не забыть бы узнать. Мысли перескакивали с одного на другое, а в душе было неприятное тянущее чувство, какое появляется, когда надо сделать то, что делать категорически не хочется. Что обычно говорят в таких случаях? Я беременна, но мне от тебя ничего не надо. Это мое решение и мой ребенок. Чушь какая!

“И что бы потом ни случилось. Все вроде бы предрешено. Все это реплики главных героев. В глупом несмешном кино” – так поется в одной из любимых Викиных песен. И теперь она сама попала в это глупое несмешное кино.

Ничего не подозревающий Павлик болтал о погоде, рассказывал о своей поездке в Мадрид и о последних новостях агентства “Аванте”.

– А у тебя что с работой? Ищешь? – поинтересовался он у Вики.

– Нет.

– Решила отдохнуть немного?

– Да.

– Правильно. Поедешь куда-нибудь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я беременна.

– В смысле?

– В прямом.

– Ты шутишь?

– Какие уж тут шутки, Павлик, – начала выходить из себя Вика. – Ты что, не понимаешь русского языка? Не знаешь, что беременность – это физиологический процесс, который длится у женщин девять месяцев и заканчивается рождением ребенка? Как этот процесс запускается, думаю, тебе объяснять ненадо.

– Подожди. – Павлик остановился и взял Вику за рукав. – Скажи мне, куда мы идем?

– Мы идем на УЗИ, чтобы определить пол ребенка.

– Извини, но если это правда, то… Зачем ты позвала меня? Тебе нужна моя помощь?

– Мне ничего от тебя не нужно. (“Ну вот, пошли штампы из кинофильмов”, – отметила про себя Вика.) Я просто решила, что ты должен об этом знать, потому что этот ребенок есть результат нашей поездки в Колкуново. – После этой фразы Вике стало значительно легче.

– Да-а-а? – ошеломленно протянул Чебурашкин.

– Да.

– И ты все это время молчала?

– А ты думаешь, мне легко было об этом говорить? Я до последнего не знала, стоит ли оставлять этого ребенка. – Вика посмотрела на часы. – Пошли. Мне до приема осталось пятнадцать минут.

В приемной медцентра Вике и Павлу выдали бахилы и указали на диванчик:

– Вас вызовут.

Рядом сидели беременные с большими животами, некоторые были с мужьями. На журнальном столике лежали журналы. Вика открыла первый попавшийся и сделала вид, что читает.

– Кравченко, – позвали ее через несколько минут.

Павлик встал, но тут же замялся, не зная, что делать. Можно ли ему войти в кабинет вместе с Викой?

– Проходите, проходите, не стесняйтесь, – подбодрила открывшая дверь медсестра, и Вика с Павлом вошли в кабинет.

Врач оказался грузным пожилым мужчиной кавказской наружности.

– Ложитесь сюда, – показал он Вике на кушетку. – А супруг пусть сядет вот на этот стул. Кассету записывать будем?

Вика не поняла, о чем идет речь. Она еще не отошла от разговора с Чебурашкиным, к тому же ее слух неприятно резануло слово “супруг”, произнесенное врачом по отношению к Павлику. Она молчала.

– Кассету записывать будем? – повторил врач.

– Будем, будем. – Павлик взял инициативу в свои руки.

Медсестра начала задавать Вике стандартные вопросы для заполнения карты: возраст, какая по счету беременность, сколько недель, дата последнего УЗИ и так далее. Вика отвечала, потом врач рассказал об особенностях этого УЗИ. Трехмерное исследование, сравнительно новый метод, помогает добиться объемного изображения и четкой цветной картинки, все увиденное записывается на кассету и будет по сути “первой киносъемкой вашего малыша”.

– Подрастет, покажете ему, каким он был в животе у мамы, – произнес врач с легким кавказским акцентом и деловито поинтересовался: – Вы кого хотите? Мальчика или девочку?

– Девочку, – сказала Вика и в первый раз подумала, что это желание иррационально, так как мальчик с большими ушами еще куда ни шло, а девочке это совсем не нужно.

– А папа? Наверное, мальчика? – обратился врач к Чебурашкину.

– Почему? Девочка – тоже хорошо, – неуверенно произнес Павлик.

– Ладно. Тогда начнем. – Доктор вывел изображение на экран.

Вика увидела младенца, бултыхающегося у нее в животе и как будто пытающегося увернуться от прикосновений аппарата к животу мамы. Его вид не имел ничего общего с тем нечеткой формы червячком, чей портрет она безжалостно выбросила в урну два месяца назад. Это был натуральный ребенок, просто маленький, как будто игрушечный. Он дергал руками и ногами в каком-то понятном только ему танце.

– Ну давай, дорогой, повернись к нам лицом, – уговаривал его доктор, попутно замеряя размеры головы, конечностей, грудной клетки и внутренних органов и диктуя их медсестре. – Вот смотрите, – обратился он к Вике. – Это сердце. Видите? Клапаны, перегородки – все на месте. Все в порядке. Это почки. Две, как и полагается.

Вика пыталась разглядеть уши, но ребенок постоянно вертел головой, и рассмотреть уши не было никакой возможности. К тому же она явственно чувствовала толчки у себя в животе, малыш реагировал повышенной активностью на свою первую в жизни киносъемку.

– Толкается? Это нормально. Им обычно не нравится, когда их беспокоят. – Врач как будто прочитал ее мысли. – Смотрите, вот он поворачивается. Вот сейчас видно, кто это. Вы видите половые органы?

– Нет, – сказала Вика. Она и правда ничего не видела.

– Я тоже нет, – решил подать голос Павлик.

– Правильно. У мальчика вы смогли бы четко увидеть, где что. А так можно не сомневаться: у вас будет девочка, как вы, собственно, и хотели.

Перед выходом из центра Вика бережно положила кассету в сумку, решив, что дома еще раз посмотрит на малышку повнимательнее.

– Давай поймаем такси, – предложил Павлик.

– Зачем? Я прекрасно себя чувствую и хочу прогуляться до метро.

– Тогда поехали в центр, поужинаем. Надо же отметить такое событие.

– Давай не сегодня? Знаешь, я сейчас не в состоянии. Извини, но мне хочется побыть одной. Не обижайся, ладно?

– Хорошо. Тогда я провожу тебя до дома. Пожалуйста. Мне так будет спокойнее.

Вике пришлось согласиться. В метро и в автобусе Павлик и Вика молчали. На автобусной остановке Чебурашкин попросил Вику подождать его пять минут и куда-то удалился. Вернулся с букетом роз. Вике этот жест показался одновременно и трогательным, и пошлым.

– Ладно, Павел. Дальше я сама. Спасибо, – неожиданно заявила Вика на полпути к дому. Она не хотела, чтобы ее с букетом и с Павликом увидела, например, тетушка Поли.

– Мы же еще не дошли.

– Мы почти дошли.

– Хорошо. Я тебе завтра позвоню. Не вздумай не подходить к телефону.

– Звони.

– Ну, пока тогда?

– Пока.

– Вика?

– Что?

– Поздравляю тебя! По-моему, все будет хорошо. Не грусти.

– Спасибо.

Вика проводила взглядом направившегося в сторону остановки Павлика. Потом завернула в соседний двор и села на скамейку на детской площадке. В песочнице, как обычно, возились некрасивые дети в лыжных шапках, но Полининых Маши и Кати среди них не было. Викин телефон запищал, оповещая о поступлении нового SMS. Сообщение было от Чебурашкина: “Как назовем дочку?” Он опять объединял их в одну семью. Вике это не нравилось. Она написала в ответ: “Я еще не решила”, но, подумав, стерла эту фразу.

– Ангелина, – шепнул ей ангел Вика. – Назови ее в честь меня.

Вика взяла телефон и написала: “Ангелина”. Нажала “отправить”. Через минуту пришел ответ: “Ангелина Павловна. Хорошее имя. Мне нравится”.

“А мне плевать, нравится тебе или нет”, – подумала Вика, но своего обычного раздражения при этом не почувствовала.

– Ангелина Павловна Чебурашкина, – произнесла она вслух. – Это просто оксюморон какой-то. Ангелина Павловна Кравченко. Это уже куда лучше.

Дома Вика еще раз посмотрела кассету. Уши пока выглядели прилично, все остальное ей тоже очень даже нравилось. Ей хотелось, чтобы девочка поскорей родилась, тогда бы она смогла взять ее на руки, посмотреть в ее глазки, услышать ее голос и почувствовать ее запах.

После того, как Вика призналась во всем Павлику, ей как будто бы стало легче дышать. Она решила, что должна сказать о своей беременности тетушке Поли и, главное, “обрадовать” своих родителей. Ложась спать, Вика решила, что тетушке Поли она расскажет наднях, а родителям как-нибудь попозже. К этому разговору надо подготовиться.

“Как же все-таки это чертовски приятно: не ставить будильник, а вставать, когда проснешься. И ведь уже почти два месяца так, а не надоедает”, – подумала Вика засыпая.

Поход на УЗИ стал переломным моментом в отношениях Вики и Павлика. Чебурашкин, казалось, ошалел от свалившегося на него как снег на голову отцовства и стал проявлять бешеную активность. Он предлагал Вике выйти за него замуж и переехать к нему, а еще лучше – снять двухкомнатную квартиру, чтобы у Ангелины с рождения была своя комната. Вика отказывалась, говоря, что не готова к такому серьезному шагу. Тогда Чебурашкин кричал, что она хочет лишить его дочери. Вика возражала, что штамп в паспорте ничего не добавит в человеческие отношения. Павлик неоднократно предлагал Вике помочь деньгами, и если прежняя Вика, не задумываясь, приняла бы такую помощь, то Вика нынешняя проявляла повышенную щепетильность и денег брать не хотела.

Вика сама до конца не понимала, что с ней происходит. С одной стороны, она чувствовала, что Ангелина – это прежде всего ее ребенок, и считала, что материальная независимость поможет ей держать Павлика не некотором расстоянии, не даст ему права сломить ее волю и объединить их всех в ячейку общества под названием семья. К этому Вика была абсолютно не готова. С другой стороны, забота Павлика подкупала. Ей было приятно видеть, как он суетится вокруг нее и их будущего ребенка, как он искренне пытается сделать им хорошо. Вика с опаской отметила, что перестала замечать недостатки Павлика, которые раньше ей просто бросались в глаза. Даже его уши больше не казались Вике такими уж большими и “чебурашистыми”.

Чувствовала себя Вика прекрасно. Она была готова поклясться, что находится в отличной физической форме. Ее перестали преследовать головные боли, исчезла усталость, а настроение было стабильно хорошим. Врач-гинеколог, которую Вике приходилось довольно часто посещать, подтвердила, что такое состояние свидетельствует о нормально протекающей беременности. В этот период количество женских гормонов в организме женщины возрастает, что приводит к состоянию повышенного внутреннего комфорта. Анализы у Вики были в норме, хотя сдавать их теперь приходилось больше, так как у Чебурашкина, конечно же, оказался положительный резус-фактор. Теперь, сидя в очереди к врачу, Вика другими глазами смотрела на нервных, вечно спешащих женщин в деловых костюмах. Она думала, что причины их напряженности (Я опаздываю на собрание! Начальник устроит мне нагоняй! Я не успею сдать отчет вовремя, и меня лишат премии!) глупы и ничтожны, и не могла поверить, что сама недавно была такой. Ее так и подмывало подойти к такой, с усталым взглядом, каждые пять минут посматривающей на часы, и спросить: “У вас есть дети?”

Оказалось, что в спортклубе, куда раньше ходила или, точнее, не успевала ходить Вика, проводятся занятия для беременных. Аквааэробика. Вика стала регулярно их посещать. Туда приходили такие же, как она, будущие мамы. После занятий все телепузики (как называла их группу тренерша) шли в бар выпить сока или чая. Разговоры шли в основном об анализах, показателях последних УЗИ, роддомах и приданом для новорожденных. Основная масса телепузиков не работала, часть работала на дому, и только одна спешила после занятий в офис, который располагался рядом со спортклубом. Все оставшиеся смотрели ей вслед с сочувствием. Когда Вика пыталась взглянуть на их компанию по интересам со стороны, ей казалось, что она окончательно сошла с ума. Сидеть в обществе молоденьких девочек и часами обсуждать, стоит или нет покупать ребенку коляску и кроватку до его рождения, – это ли не верх безумия для зрелой, пусть и беременной, женщины? Но ей было хорошо, и она решила, что может позволить себе хотя бы раз в жизни просто плыть по течению. В том, что радость материнства будет у нее однократной, Вика практически не сомневалась, несмотря на все усилия российского правительства, направленные на стимулирование рождаемости.

Ангел Вика наконец-то тоже смог немного расслабиться. Он, конечно, продолжал внимательно следить за всем происходящим вокруг Виктории Кравченко, но ее новое психологическое состояние значительно облегчало ему задачу. Они работали на одну цель, или, как это принято теперь говорить, были командой, а работать в команде всегда веселее.