"Мятежный дом" - читать интересную книгу автора (Чигиринская Ольга Александровна)

Глава 7 Чёрная карта

Бет казалось, что все время, пока Дик говорил, она не дышала. Хорошо было бы еще и видеть его лицо — но авторы записи поступили умно: пустили видеоряд из архивных записей: планета Сунагиси с орбиты, дымящийся город, звездное небо над Картаго, шеренги морлоков, тэка за работой… Бет не могла объяснить, в чем тут дело — но за этим подбором кадров явно чувствовалась любительская рука.

Когда запись оборвалась, все посмотрели на нее. На секунду стало неуютно, но Бет велела себе расслабиться, вздохнуть. Как на сцене.

— Ну и? — спросила она. — Чего вы на меня так смотрите.

— Хотелось бы услышать твои соображения, — сказал Шнайдер.

— Насколько он серьезен? — поддержала бабушка Альберта.

— На все сто, — пожала плечами Бет. — Он по-другому не умеет.

— И как ты думаешь, что он намерен делать дальше?

— Заменить световод, — Бет поджала губы, сдерживая улыбку.

— Что? — кажется, бабушка готова была разгневаться.

— Есть довольно старый анекдот, — сказала Аэша Ли. — О том, как несколько монахов разных орденов вместе читают часослов. И внезапно гаснет световод. Один из монахов, я уж не помню, какого ордена, продолжает читать про себя — он все знает наизусть; второй размышляет о природе божественного света, третий — углубляется в черную ночь души… А присутствующий там же синдэн-сэнси идет и заменяет световод.

Бет развела руками и кивнула, подтверждая слова старой леди. Шнайдер откинулся на спинку своего кресла.

— Меня интересовала скорее практическая сторона дела. Что конкретно он может предпринять?

— Если бы я и могла что-то сказать — не сказала бы. Но я не могу… Когда Моро взломал бортовой сантор, он сказал, что просмотрит логи всех операций за последние несколько суток. Ему сказали — как, это же несколько тысяч записей? А он ответил: одну за другой. Может, он выйдет на улицы Пещер Диса и станет говорить с каждым, кого ему удастся остановить. А может, он начнет убивать бандитов одного за другим. От него можно ждать чего угодно.

Помолчав немного, она добавила:

— Что, всемогущие синоби не могут выйти на его след?

— Всемогущество синоби, — вздохнула Аэша Ли, — на семь десятых состоит из слухов, которые распускают о своем всемогуществе сами синоби. Так работать легче. Нет, мы не можем выйти на его след. В последний раз его видели в Лагаше. Он пытался о чем-то договориться с друзьями покойного Нейгала и проповедовал среди гемской обслуги космоопорта. Наш человек сумел подобраться к нему довольно близко, но тут все дело испортили работорговцы. Последнее, что известно о юном Суне — что он бросился в воду с «моста самоубийц» и какое-то время плыл. Выплыл ли — неизвестно. Полицейский рейд в космопорте ничего не обнаружил. Впрочем, насколько наша полиция способна кого-либо обнаружить — это отдельный вопрос.

— В большой степени благодаря деятельности тех же синоби, — холодно сказала бабушка Альберта. — И тем же слухам. Полицейским очень трудно обнаружить того, кого они подозревают в принадлежности к вашему клану. Иногда они неспособны его обнаружить даже когда он разговаривает с ними лицом к лицу. Как было с покойным Яно.

— Издержки, — печально вздохнула Аэша Ли.

— Так… он жив? — Бет разом потеряла все хладнокровие.

— На вашем месте я бы не надеялась на это, — пожилая шпионка поглядела на Бет с каким-то странным выражением глаз. — На своем месте я не буду надеяться на обратное.

Бет ушла с этой маленькой — можно сказать, семейной — встречи со странным чувством. С одной стороны, она рада была узнать о Дике какие-то новости. С другой стороны, это не новости, а сплошное беспокойство. Пропал, появился, опять кого-то убил, опять пропал, и неизвестно, жив ли. Ну, а если и жив — по его следу несутся стаи гончих…

Сантор-терминал тайсёгуна что-то просигналил. Рихард и взял наушник, опустил визор, переключил канал секретной связи; Ли просто опустила визор — и все молчали, пока эти двое знакомились с новостями. Длилось это минуты с две, и по лицу Рихарда было видно, что известия пришли скверные.

— В секторе Саргона, — сказал Шнайдер, — шестнадцать дней назад взят конвой Доона. Двадцать три корабля захвачены имперцами. Пилоты и навигаторы покончили с собой, вечная память. Матушка…

— Я поняла, — цукино-сёгун чуть склонила голову. — Ну что ж, мы готовы. У нас всего сорок шесть образцов, но мы ручаемся за качество. И будут еще. Я думаю, в этом деле нужно заручиться и помощью Эльзы, — она улыбнулась внучке.

— В смысле? — удивилась Бет. — Какой помощью?

— Генный комплекс пилота, — пояснила бабушка. — Твои гены, дитя. Мы не зря работали все это время.

— И… что вы сделали? Сорок шесть образцов этого комплекса?

— Именно. Остался сущий пустяк — инсталлировать их в женские яйцеклетки, оплодотворить, выносить, родить и воспитать пилотов.

— И что… все я одна?

— Да нет, конечно, — бабушка выдала свое раздражение только лишь еле заметным движением бровей. — Твой ребенок его, конечно, унаследует, но ты одна не можешь обеспечить Дом пилотами. Кланы выкупят эти сорок шесть образцов, инсталлируют своим женщинам, а те зачнут, выносят и воспитают детей.

— А я? — все еще не понимала Бет.

— Ты примешь участие в торжественной церемонии заключения контрактов.

— Ага. Вроде этих девушек на презентациях. Смотрите, как наноприсадка «Росянка» выращивает длинные золотые ресницы прямо у вас на глазах!

— Эльза! — нахмурилась бабушка. Аэше Ли шутка напротив, понравилась.

— Если мне позволено будет говорить… — начала она, поклонившись.

— Позволено, — кивнул Шнайдер.

— Я предложила бы иной способ распределения генокомплекса.

— А именно?

— Нечто вроде лотереи. Скромный взнос от каждого, подчеркиваю, каждого клана. А дальше — розыгрыш очередности. Вы ведь не остановитесь на сорока шести образцах?

— Насколько скромный взнос? — спросила леди Альберта.

— Не более пятисот имперских драхм в эквиваленте.

— Ли, это несерьезно. Это не окупит затрат.

— В данном случае, на мой взгляд, нам нельзя думать о самоокупаемости. Речь идет о выживании всего Дома. Мы не знаем, какой полезный выход реально даст этот комплекс. Из четырех девушек, которым он был инсталлирован, пилотом стала только Бет.

— Мы использовали четыре варианта, готовых у нас на тот момент. Эльза стала пилотом, а значит, именно ее вариант оптимален. Осечки быть не может. Даже выход один к ста будет серьезным прорывом. Я рассчитываю на выход один к девяти.

— То есть, те кланы, которые купят у вас комплекс, купят, по сути дела, кота в мешке. Точнее, девять мешков, в одном из которых — котик-пилотик, — промурлыкала старуха.

— Они это знают и готовы рискнуть, — вмешался Шнайдер. — А нам нужно пополнить бюджет.

— В этом рейде, — Ли постучала ногтем по терминалу — Сога потеряли все корабли. Они не смогут заплатить за комплекс. Смогут те, кто и так богат. Это вызовет недовольство.

— Это спасет планетников от увеличения налогов, — Шнайдер явно начал раздражаться. — С чего им быть недовольными?

— С того, что вы проложите еще одну черту между ними и космоходами. И за этой чертой окажутся те, кто долгое время считал космоходом себя, хотя уже не имел возможности выходить в пространство.

— Это лучше, чем нищета и общая гибель, — отрезала Альберта.

— Но этого можно избежать. В конце концов, если дело пойдет хорошо, то клан Шнайдеров вернет все затраты, а если дело пойдет плохо — то все потеряют всё.

— Этот разговор окончен, — сказала цукино-сёгун, поднимаясь. Аэша, также встав, почтительно склонила голову. Бет, покинув свое место, сделала глубокий реверанс.

Выходя из дядиного кабинета, она ни с кем не перемолвилась ни словом. Поджидавший в приемной Андреа молча встал и поплыл следом. Или полетел — у него была летящая походка танцора, Бет завидовала временами. В холле к ним присоединились Роланд и Оливер. Бет улыбнулась каждому.

— Поехали домой.

Забавно — ее вызвали сюда, чтобы поговорить о Дике, хотя можно было сделать это дома за вечерним кофе. Почему? Неужели…

У лифта Аэша Ли поклонилась уже ей персонально, и двое телохранителей-синоби повторили поклон. Бет и ее слугам пришлось отвечать. По этикету бет должна была первой войти в лифт, и все это время старуха смотрела на нее.

…Неужели именно она, Ли, все это подстроила? Она притащила сюда, в верхние покои Совета Кланов, эту запись и как-то раскрутила дядю на то, чтобы вызвать Бет? Бабушка, похоже, была недовольна именно тем, что сведения о катастрофе в секторе Саргона (дома посмотреть, где это) Бет получила одновременно с ними, и стала свидетельницей воспоследовавших прений. В отличие от дочери, леди Альберта не намеревалась ковать из Бет сознательную соратницу и соправительницу Керету. Будущая императрица уже наклевалась разговоров и обмолвок в Совете Мира — бабушка предпочитала авторитарные методы. Интересно что там был за дедушка.

Сведений о нем в семейных хрониках имелось значительно больше, чем об Этане Лееве. В его биографии отсутствовали какие-либо пятна: Клаус Вольфганг Шнайдер был пилотом, капитаном первого ранга, и умер «прыжковой смертью». По бабушке можно было предположить, что именно она в семье была «военной косточкой» и потомственным офицером — но нет, Альберта Фиоре принадлежала к клану, спецификацией которого была генетика человека, в том числе и представителей самого клана, из века в век подправлявших себе голоса. Был ли дед подкаблучником? Или наоборот, имел настолько крутой нрав, что смирял бабушкины амбиции одним взглядом? Да нет, он же пилот — они, должно быть, месяцами не виделись. Не-ет, эта складка между бровей у дяди точно бабушкина…

Лифт остановился, Бет прошла к своему карту, привычно прикрываемая Оливером и Роландом. Андреа сел за руль.

Дома ее, как обычно, ждали вороха приглашений и просьб. Как только она вернулась из экспедиции и стало известно, что племянница тайсёгуна живет светской жизнью, ее завалили этими бумажками. Присылать приглашения по инфосети считалось дурным тоном — непременно от руки и непременно пером и чернилами. Маразм.

Андреа оказался совершенно бесценным помощником в деле первичного разбора этих цидулок. Он четыре года вертелся в тайсёгунском дворце и сопровождал на такого рода мероприятия Лорел, так что мог по каждой бумажке дать исчерпывающую инструкцию — кто с кем в каких отношениях состоит и чего, по всей вероятности, от Бет хочет. Он же давал консультацию, брать или не брать прилагающийся к письму подарок, буде таковой имелся: что является не более чем допустимым знаком вежливости, что — намеком на возможную взятку, а что — уже откровенной взяткой. Первые необходимо было принимать, чтобы не обидеть присылавшего, вторые можно было принять, а можно — отвергнуть с подобающим объяснением (к сожалению, объяснение «в прошлый раз нам не понравилась ваша физиономия» подобающим не считалось), а третьи — отсылать назад без объяснений и прерывать на том всякие контакты.

Просто удивительно, думала Бет, разбирая и читая письма, сколько народу хочет на ее плечах въехать в кабинет тайсёгуна или Керета. В Империи так же или нет? Должно быть, так же. На Мауи ее не осаждали желающие завязать знакомство с мамой, но на Мауи она и значила гораздо меньше… То есть, по-человечески она значила гораздо больше, и, вспоминая об этом, нередко вытирала слезы — но статус ее был неизмеримо ниже.

Некоторые просьбы она старалась удовлетворять — если кто-то жаловался на бедственное положение и притеснения, или просил о должности для кого-то, Бет показывала такие письма Рихарду. Он это одобрял, и даже сам советовал не отказывать людям в маленьких услугах: добро, которое тебе ничего не стоит, в будущем отзовется хорошей молвой или маленькой ответной услугой. Он настаивал лишь на том, чтобы Бет не держала такие вещи в тайне: оказывая услуги, легко попасть в сеть таких взаимных зависимостей, каких у правителя быть не должно. Она не возражала — высшее общество Рива все еще казалось ей темным лесом, и она не спешила бросать руку проводника.

Она распечатала очередное письмо. Кто такая эта Роксана Кордо? Где-то это имя ей попадалось, а вот сама его носительница — нет.

Пропустив все формальные вступления, Бет перешла к сути письма.

О, да. Не секрет.

Ох, какая славная девушка! — Бет задохнулась от восторга. Ох, как же здорово найти здесь единомышленника — вот так, нежданно-негаданно!

Она закружилась по комнате, но внезапно остановилась. Внутрь словно плеснули холодной воды: остынь, подруга! Это может быть очередной попыткой использовать тебя. Интригой Шнайдера. Интригой врагов Шнайдера. Будь проклят этот город — она разучилась смотреть на людей чистыми глазами.

— Андреа! — окликнула она секретаря. — Кто такая Роксана Кордо?

— О, — лицо юноши осветилось чуть не благоговением. — Ее отец, Александр Кордо — друг тайсёгуна. Они из старой знати, очень старой. Их род восходит к герцогам Висконти.

— К лешему герцогов Висконти, — отмахнулась Бет. — Чем он сейчас занимаются?

— Большой торговый флот, сорок кораблей или около того, я не знаю точно, — Андреа запустил поиск по сантору. — Тридцать восемь. Обширные владения на Судзаку и Сэйрю. Кордо первыми начали вкладывать средства в терраформрование. Другим перспективным направлением была бионика — но проект Фаррана потерпел крах, и большинство разработок пришлось свернуть.

— Бионика, — Бет наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Это что такое?

— Это направление начали первыми разрабатывать имперцы. Но в Империи из-за него мог возникнуть кризис безработицы, и ваш Сенат наложил на него вето до окончательного прояснения всех возможных последствий. Пока работала сенатская комиссия, синоби увели технологию. Ее выкупил дом Кордо. Это казалось выгодным — ведь безработицы Вавилон не боялся — напротив, с элиминацией гемов должен был возникнуть кризис рабочих рук.

Андреа говорил об уничтожении своей расы без малейшего волнения.

— То есть, вас… предлагали заменить… этой бионикой?

— Биониксами. Биомеханическими конструктами.

— Что за мерзость, — поморщилась Бет.

— Извините, — сказал Андреа и замолк.

— Почему ты все время извиняешься? Ты не сказал и не сделал ничего плохого. Мне просто кажется, что заменять людей, целую расу, машинами — это паскудство.

— Как вам будет угодно, — еще раз поклонился Андреа.

— Но это не значит, — с ударением на «не» сказала Бет,— что мне неинтересно слушать о биониксах. Это начали разрабатывать у нас — значит, это не может быть разновидностью гемов, так?

— Идея в том, чтобы выращивать биополимерные тела, которые сами воспроизводили бы себя.

— Живые боты?

— Я прошу прощения, но я не знаю, в какой степени к ним применимо слово «живые». Может быть, сами Кордо объяснят вам больше.

Ну что ж, мы как бы невзначай подошли к самому главному.

— Ну тогда… отпиши, пожалуйста, госпоже Роксане Кордо по всей форме, но не курьером, а через инфосеть. Сообщи, что я хочу с ней встретиться завтра, между… — Бет пролистала свой ежедневник, — одиннадцатью и тремя.

— Вы желаете дать аудиенцию или нанести визит? — Андреа приготовил стило.

— А просто встретиться нельзя никак? Скажем, вместе пойти в кафе?

По выражению лица юноши она поняла, что идея неосуществимая.

— Ну хорошо, хорошо. Дать аудиенцию.

В этих стенах по крайней мере можно быть уверенной, что подслушивают только родственнички…

— Где именно?

Бет подошла к стене-окну, задернутому силовым полем. За окном стоял ясный день — Зима Анат была на Картаго относительно спокойным сезоном. Черно-зеленый базальтовый песок устилал ложе долины, простиравшейся на восток от Хребта Феникса. С высоты Хребта казалось, что это — неподвижная трава или зеленая глубокая вода — но Бет знала, что вода ушла во время адского лета и не вернется вплоть до Весны Акхат, когда новая Большая Волна, нахлестываемая беспощадными ветрами, перехлестнет через перевалы Хребта и заполнит чашу.

Скалы, ограждающие долину, также были черно-зелеными, и синим в зелень было небо. Анат и Акхат сходились все ближе, и гуляли по небу рука об руку.

— Наверху, на галерее, — сказала Бет.

А кстати, подумала она — не поехать ли на Биакко? Не так уж много у нее осталось живых родственников, чтобы оставлять их в небрежении.

— Что прикажете подать?

— Да что хотите, — она махнула рукой и тут же спохватилась: в отличие от слуг на Мауи, здешние гемы впадали в ступор от приказа проявить хоть какую-то инициативу. — Чай и то фруктовое печенье. А кстати, отыщи мне изображения Роксаны Кордо. Может, я ее вспомню.

Андреа послал запрос в инфосеть — и через минуту Бет лицезрела прекрасную амазонку с платиновыми волосами и серебряными глазами.

Это была та самая красавица, что аплодировала ей стоя, когда она спела «Горца».

Роксана Кордо нервничала. Она еще ни разу не встречалась с невестой императора один на один, и решительно не знала, как с ней говорить и чего от нее ждать.

Самым трудным было избавиться от собственной предвзятости — или, по крайней мере, не дать ей влиять на ход встречи. Дело прежде всего. Салим — прежде всего.

Рокс было трудно признаться себе в ненависти к Эльзе Шнайдер-Бон. С самого момента ее появления эта девица была как соринка в глазу. Если бы Рокс могла найти какое-то объяснение этому чувству, она бы как-то легче сладила с ним, но объяснение никак не находилось. Рокс знала, что кое-кто ненавидит Эльзу за то, что она своим появлением разрушила матримониальные планы. Сонги были бы не против видеть женой Керета Дейлу, а Дэвины — Юлию. И у них были шансы, пока Лесан не привез Эльзу.

Рокс даже мысль о таком браке не допускала — и слава кому угодно, что Александр Кордо не пытался прорваться в императорские тести. Керет был милым мальчиком, но Рокс не собиралась выходить за человека слабее себя. Она была какое-то время не против выйти за Шнайдера, но… он твердо дал понять, что взять ее в жены не позволяет политическая ситуация, а взять в любовницы дочь друга он не имеет права.

Нет, она не ревновала ни к власти, ни к Керету. Она бешено ревновала к Ричарду, но неприязнь к Эльзе была старше, чем влюбленность в маленького имперского паладина. Никаких личных причин также не было — Рокс ни разу не встречалась с Эльзой Шнайдер близко и Эльза не совершила ничего такого, из-за чего ее можно было возненавидеть за глаза. Словом, чувство это было совершенно иррациональным, и его иррациональность тревожила. Если ты не знаешь, в чем причина разлада — ты не можешь его устранить. Плохо, если сюрпризы преподносит, скажем, биобот — но совсем скверно ждать подвоха от собственной личности…

Это отношение несколько изменилось, когда Рокс побывала на концерте. Она хотела поговорить еще тогда — но Эльзу Шнайдер вызвал к себе жених, а с ним не поспоришь.

— Контрольный пункт, — прозвучало в наушнике. — Просим вас остановить экипаж для досмотра. Благодарим вас.

Рокс разблокировала экипаж. Пожилой офицер внутренней безопасности заглянул в салон, поднял сканер.

— Посмотрите сюда, пожалуйста, — Рокс привычно глянула в окуляр, привычно сморгнула после мгновенной вспышки. — Благодарю вас, госпожа Кордо. Вас ждут.

Он подал руку и Рокс покинула карт. За руль сел гем в ливрее Шнайдеров, чтобы загнать машину на стоянку. Другой гем — морлок — склонился перед Рокс.

Путь был знаком, и она не нуждалась в провожатом — но этого требовал этикет. Рокс проследовала за гемом в лифт. Как эта девушка обращается со своими слугами? Она прожила всю сознательную жизнь замаскированной под фема. Удается ли ей обращаться с гемами так же непринужденно, как говорил с ними Дик? Или напротив — она, избавившись от рабского клейма, наслаждается своим положением?

Попытки копировать манеру общения Дика с гемами давались Рокс тяжело. Это было все равно что условиться с собой целый день, скажем, не касаться себя левой рукой. Или не говорить «э». Или не дышать ртом. Постоянный изматывающий самоконтроль, отягощенный ответной реакцией гемов. Когда она желала им доброго утра или благодарила за услуги, на их лица падала тень мгновенного испуга. Они не знали, как реагировать — хотя Дику улыбались.

Рокс хотела сказать морлоку «добрый вечер» и посмотреть, что будет. Но губы как срослись — тяжело было видеть испуг на лицах собственных слуг, на лице чужого слуги — почти невыносимо.

Лифт выпустил ее прямо в высокое изумрудное небо. Когда она впервые попала на эту галерею, ей показалось, что сейчас ее сорвет и унесет вихрем — снаружи бушевала метель. Рокс даже застыла на миг. Теперь, конечно, впечатление было уже не тем — но все равно сильным.

Под ясным зимним небом зелень на галерее казалась особенно чистой и упругой до звона. Рокс не удержалась и погладила прихотливо вырезанный лист, покрытый с изнанки серебристым пушком. Растение вздрогнуло, лилово-красное соцветие схлопнулось — а потом медленно, лепесток за лепестком начало распускаться опять.

— Да, я тоже первым делом тронула эту штуку, — раздался голос за спиной Рокс. — Кажется, это называется «алозия». Спасибо, Роланд. А меня зовут Бет. Я ненавижу, когда меня называют Эльзой. С дядей и бабушкой уже ничего не сделаешь, а с новыми знакомыми хотелось бы утрясти это сразу. Извините, я много болтаю. Бет О’Либерти-Шнайдер-Бон.

Эту тираду почти без пауз выпалила стройная, но не очень высокая девушка в черно-красном комбо. На миг Роксане показалось, что Лорел Бон воскресла. Потом наваждение рассеялось.

— Роксана Кордо, — гостья пожала протянутую руку хозяйки. — Счастлива предстать вашим очам.

— Ох, давайте без этих церемоний, — Эльза, то есть, Бет покраснела. — И без того тут все… кукольное. А вы — я это из письма поняла, — вы настоящая. Пойдем за столик? — сделав приглашающий жест, она зашагала к краю опоясывающей площадку галереи.

Как это глупо, — подумал Роксана. — Я должна сейчас чувствовать симпатию к ней. Эти слова — их могла сказать только очень славная девушка. Что это со мной? Если бы это была просто ревность — как было бы замечательно. Какое простое объяснение. Она представила себе, как Дик обнимает эту ладную фигурку, целует вполне оформившуюся грудь… Представила себе его лицо — умиротворенное и очень красивое, когда он в полусне обнаружил рядом Рокс и… Нет, раздражение не стало острее. Это определенно не ревность.

С площадки открывался великолепный вид на долину. В чеках опять стояла вода, и два скальных клиффа, как вытянутые руки, обнимали опрокинутое небо. Яркий дневной свет делал невидимым мерцание силового поля, и, казалось, лишь венец легкой колоннады отделял галерею от бездны. Литой стеклометаллический столик установили почти на самом краю, Рокс слышала тихий гул вмонтированных в портик генераторов.

— Спасибо, Белль, — юная принцесса жестом отпустила гем-служанку, сервировавшую столик. — Э-э… Возьми Роланда с собой. Посидите там с Андреа, выпейте чаю. Я вас позову, если кто-то будет нужен.

— Вы всегда благодарите гемов? — спросила Рокс, когда они остались одни.

— Да, я так привыкла. Мама все время так делала, сколько я себя помню. То есть… я имею в виду свою приемную мать, — девушка вздохнула. — Мне это дается не так легко. Все-таки не привыкла командовать и не знаю, что делать с горничной, секретарем и четырьмя телохранителями. Я ненавидела генетическое рабство…

— Я знаю, — сказала Рокс. — О вас много писали.

— Значит, вы в курсе, — разливая чай, Бет пролила на столик. — А, черт. Извините. Дайте, пожалуйста, салфетку… Вот. Я терпеть не могла этого рабства, а тут сама вдруг оказалась рабовладелицей и чувствую себя как дура. Так, мы плавно подошли к основной теме разговора.

— Убежище для гемов, страдающих от жестокого обращения, — кивнула Рокс. — Я очень надеялась найти у вас понимание.

На самом деле Рокс обратилась к юной принцессе Эльзе в последнюю очередь. Когда ни на кого другого рассчитывать уже не приходилось. Но признаться в этом и себе-то было трудно, а уж ей — вообще невозможно.

— Мне говорили, что ваш отец — друг дяди. Вы не пробовали использовать этот рычаг?

— Мой отец не одобряет эту затею. Он не мешает мне, и это уже очень много. Было бы очень трудно действовать, если бы он мне запретил. Кроме того, — Рокс протянула руку к виноградной кисти и обнаружила, что это искусная подделка: вместо ягод на черенках сидели маленькие пирожные. — Тайсёгун не имеет полномочий вмешиваться в дела Совета Мира.

Бет хмыкнула.

— Как будто он не вмешивается.

— Он не пойдет в этом деле против своей матери, — уточнила Рокс.

— Вы не хотите, чтобы я сначала попробовала с дядей?

— Вы надеетесь…?

— М-м-м, не то чтобы… Но у Керета пунктик. Он терпеть не может что-то решать через голову Рихарда. Хотя…

— Что? — подбодрила ее Рокс.

— Хотя у меня козырь. Я никогда еще его ни о чем не просила. Можно глянуть, что вы там… запланировали?

— Да, конечно, — Рокс достала патрон и протянула собеседнице. Бет вложила его в гнездо сантора и читала несколько минут. Потом подняла визор.

— Это все ведь законно?

— Вполне. Закон не запрещает создавать убежища для бродячих животных.

— Но вы сами считаете гемов людьми, да?

— Я не могу считать их никем другим. Однако закон считает иначе. Раньше я… была довольна тем, что держалась в стороне от клановой политики. Сейчас я об этом жалею. Я не могу влиять на законодателей, у меня нет ни права голоса в Совете Кланов, ни агентов влияния… никого.

— Вы… сами так решили? Что гемы — люди?

— Нет. На меня повлиял… вы сами знаете, кто.

— О! — видимо, Бет не нашла, что сказать, и вновь погрузилась в чтение. Рокс отщипнула еще одну фальшивую виноградинку.

«Он терпеть не может решать что-то через голову Рихарда». Шнайдеры спасли и воспитали Императора — и они же превратили императорскую власть почти в чистую фикцию. Нет-нет, будем справедливы: это начали Адевайль и продолжили Кенан. Шнайдеры всего лишь сорвали плод, выращенный другими…

— Так, — Бет снова откинула визор. — У меня пока что другое предложение. Где должна быть зарегистрирована эта… организация?

— В муниципалитете Пещер Диса и Киша.

— Киша?

— У меня есть земельная собственность на Сэйрю.

— Ага. Я думаю вот что — прежде чем тревожить высокосиятельную особу Тейярре, мы пойдем в муниципалитет вдвоем и посмотрим, как откажут императорской невесте.

— Это больше, чем я посмела бы просить, — склонила голову Роксана.

«Проклятье. Я не хочу, чтобы ты путалась в мои дела!»

— Это сущий пустяк, — отмахнулась Бет. — Вы себе не представляете, сколько времени приходится тратить на ерунду! Решено: завтра же идем вместе.

Ну что ж, — подумала Рокс, меланхолично помешивая в чашке. Отец учил: не проси у богов слишком много — ты можешь получить вдвое больше.

— Добрый день, господин Данг.

Юноша оглянулся

— Добрый день, если не шутите, господин Исия, — сказал он как можно холоднее.

Получив повышение и став главой департамента криминальной полиции, Исия сделался еще отвратительней. Дернули же Йонои нечистые духи за руку — зарезать прежнего начальника. А с другой стороны — не шляйся по притонам, не пей с бандитами…

— Счастлив видеть, что это действительно вы, — продолжал полицейский. — А то я думал — не обознался ли. Каким ветром, думаю, могло занести господина Данг Йин Сионга в мой отдел? Решил подойти, удостовериться.

Данг опустил лицо. Не от смущения, а потому что низкорослый цап подошел вплотную.

— Рад также вдеть вас в добром здравии. Стало быть, изобретения госпожи Кордо прекрасно работают. Уж не по ее ли делам вы здесь? — спросил Исия.

Данг был в управлении именно по делам Роксаны Кордо — но не рассчитывал, что встретится непосредственно с Исией.

— Нет, — ответил он. — Я… по объявлению о вербовке.

— Вот как? Одобряю. А восемнадцать тебе уже есть?

Данга слегка покоробил этот внезапный переход на «ты». Он знал, конечно, что Исия — начальник департамента в этом районе и что придется работать под его командой, но как-то не думал, что налетит прямо на него чуть ли не с порога.

— Есть, — соврал он.

— Врешь, — осклабился цап. — Но я сделаю вид, что поверил. Пойдем поговорим.

Они вошли в просторный кабинет, куда там прежней участковой каморке. Исия кивнул Дангу на стул, а сам садиться не стал, только задом о стол оперся.

— Не боишься, что вчерашние дружки в ножи возьмут? Или готов рисковать ради прекрасных глаз Роксаны Кордо?

Дать бы ему по мятой роже, подумал Данг, чувствуя, как скулы наливаются теплом. Он был готов рисковать. Когда она сказала, что хорошо бы иметь своего человека в полиции — он вспомнил о вербовке и без колебаний предложил себя на это задание.

И вот теперь Исия распознал все эти замыслы. Даже не с одного слова — с одного взгляда.

— Взять-то я тебя взял бы, — цап почесал пяткой голень. — Если бы ты понимал, что делаешь.

— Я понимаю, что делаю! — даже не пришлось притворяться возмущенным, само вышло. — Я только не понимаю, о чем вы говорите. Мне работа нужна. Семья на пустом бустере сидит, а если меня на арене искалечат, кому я буду нужен? Если меня на службе убьют — семье хоть пенсию станут платить. У госпожи Кордо для меня нет работы.

— В этой ее богадельне для гемов? — уточнил Исия.

— Эту богадельню не разрешили открывать.

— Скоро разрешат. В дело вмешалась невеста императора, так что со дня на день разрешат. А ну пошли!

— Куда? — не понял Данг.

— Хочешь работать в полиции — научись подчиняться. Идем!

Они спустились в лифтовой шахте на два уровня ниже, прошли длинным коридором — и за поворотом перед Исией открылась дверь, откуда пахнуло холодом. Данг и внутренне похолодел: это была мертвецкая.

— Ну-ка, — Исия приложил ладонь к сенсорной панели пульта и получил допуск. — Покажи нам двадцать седьмого.

Одна из ячеек открылась, как пасть, и высунула язык — длинную полку. Данг сглотнул. Мертвецов ему случалось видеть и раньше, но так близко — нет.

Исия откинул серебристую пленку. Тело под ней было серовато-зеленым. У мертвых гемов пропадает теплый золотистый оттенок кожи.

Ступни у гема были сожжены до щиколоток, вместе с костями. Искаженное мукой лицо яснее ясного говорило, что несчастный умер от боли. Еще пять секунд — и Данг не выдержал бы, но Исия сжалился и набросил пленку до пояса мертвеца, оставив открытым лишь торс.

— Мне сказали, что это несчастный случай, — цап показал Дангу запястья мертвеца, рассаженные наручниками чуть ли не до кости. — Дескать глупый тэка сунулся в опасную зону и попал прямо под слив шлака. Ты его не узнаешь?

— Откуда, — Данг стиснул руки за спиной, чтоб не дрожали. — Они все на одно лицо.

— А твой дружок их как-то распознавал, — Исия накрыл тело полностью и «язык» уполз обратно, а ячейка закрылась.

— Добрые люди, — продолжал цап, сверля Данга своими глазками. — Беда с добрыми людьми. Торопятся наносить пользу и причинять добро, а о последствиях не думают. Некогда им. А даже если и думают… Как полагаешь, что сказал бы твой дружок, увидев этот труп? Наверное, утешал бы себя и других тем, что душа бедняги попала в рай?

— Понятия не имею, — как можно спокойней ответил Данг.

— Я не верю в то, что у гемов есть душа, — сказал Исия. — Я не верю в то, что душа есть у тебя или у меня. И мне плевать на то, будет ли Суна нести гемам благую весть и поддержит ли его в этом госпожа Кордо. Но вот на что мне не наплевать, Данг — так это на количество подонков в Пещерах Диса. А вот это, — полицейский указал большим пальцем через плечо, — работа подонка. Он сможет что-то вроде этого сделать и с человеком, дай только срок. Пока что его останавливает лишь одно: за гема ему ничего не будет, а за человека придется отвечать. Но если закон в чем-то даст слабину… если подонок поймет, что сможет замучить человека — и выкрутиться… понимаешь меня, Данг?

— Нет.

— Мы работаем, чтобы подонки чувствовали себя не слишком спокойно. Мы никогда не покончим с воровством, убийствами, наркотиками, драками… Можем только сделать так, чтобы их было меньше. Хочешь верь, хочешь не верь, Данг, но до войны в Пещерах, бывало, проходили целые месяцы без поножовщины. Райские были денечки, а все почему? Потому что все подонки знали: их будут искать и, скорее всего, найдут. Человек — скотинка вредная. Жестокая, злобная и ленивая. Она трудится, потому что над головой висит топор голода, и держится закона, потому что над головой висит топор страха. Подонок удержится от преступления, если будет знать, что его непременно станут искать и непременно найдут. И мир сделается немного лучше. Теперь ты понял? Потому что если ты не понял, в полиции тебе делать нечего.

— Я понял, — сказал Данг. Он сказал бы что угодно, чтоб его приняли.

— Сомневаюсь, но думаю, что скоро поймешь.

Под высокими сводами Храма Всех Ушедших как будто бы ничего не изменилось — а скорее всего, эффект застывшего времени здесь создавали специально. Час был поздний, храм почти пустовал. Бет в сопровождении Кея и Галахада спокойно проследовала к кенотафу отца и, вложив руку в огненную чашу, отперла двери. Барельефы отца и матери, казалось, улыбнулись ей. Уж они-то знали, что лукавая доченька пришла сюда вовсе не потому что вдруг пожелала отдать долг памяти, а потому что ей намекнула прийти сюда Аэша Ли. На церемонии заключения контрактов о пилотском геноме, когда официальная часть закончилась и ее окончание отметили легким застольем, Ли, как бы мимоходом, быстро покончив с формальными приветствиями, бросила:

— Я намереваюсь в ближайшие дни совершить небольшую жертву в кенотафе ваших родителей. Не желаете ли присоединиться?

— Я… (христианка? не люблю могил? боюсь тебя, старая лиса?) не знаю, как это делается. Простите.

— О, ничего сложного. Вы можете просто присутствовать — это несложная процедура, вы ее быстро освоите.

— А…зачем вам я?

— Без кровного родственника я не смогу получить доступ в сам кенотаф, — Ли поклонилась. — Это была бы такая честь.

Бет что-то не очень верилось во внезапное благочестие шпионки. Скорее всего, она просто хочет поговорить о чем-то таком, что можно спокойно сказать только в могиле.

Прошло четыре дня с тех пор, как Бет получила у Керета высочайшее разрешение на открытие приюта для гемов. Подготовка к церемонии подписания контрактов заняла столько времени, что увидеться с Рокс не получилось: она передала документы курьером. Рокс в ответ прислала ей официальное приглашение на открытие приюта, но до этой даты оставалось еще три недели. Может быть, Ли хочет поговорить о Роксане? А может быть, о… о ком-то другом?

— Добрый день, — вошедшая с поклоном в кенотаф старуха была одета в темно-коричневое платье и белую траурную накидку. — Поставь поднос сюда, дочь, и уходи.

Гладко выбритая (примета ученика-синоби) девочка, ровесница Бет, поставила поднос на низкую треногу, для ритуальных подношений и исчезла. Бет заблокировала за ней дверь и, присев на скамеечку для медитаций и молитв, начала наблюдать за действиями старухи.

Аэша Ли принесла несколько листов плотной желтоватой бумаги из гаса — грубоватой и волокнистой даже на вид — тушечницу, маленький сосуд с водой и черную палочку с каким-то рисунком. Когда она начала растирать палочку о каменное дно тушечницы, Бет не удержалась и спросила:

— Разве нельзя было все это сделать заранее?

— Можно, — кивнула ведьма. — Но это означало бы непочтение к ритуалу, а значит — к вашему батюшке.

— А вы и вправду его почитаете?

— Да, — не отрываясь от своего занятия, сказала Ли.

— Мне замолчать, чтобы не отрывать вас от… м-м-м… ритуала?

— Нет, если вам не будет угодно, — улыбнулась женщина. — Мастер ритуала отличается от ученика тем, что отвлечь его не может никто. На глубинном уровне он сосредоточен и не допустит ошибки.

— А в чем смысл этого ритуала?

— Смысл, как всегда, в самом ритуале. Ты делаешь что-то с этим миром — а мир что-то делает с тобой. Все повторяется — и все изменяется.

Она закончила растирать тушь и налила в тушечницу немного воды.

— Можно сделать то же самое световым или структуральным пером, но когда ты с неизменным терпением растираешь тушь и подбираешь правильную пропорцию воды, ты изменяешься чуть-чуть больше.

— И какова цель этих изменений?

— Попытаться что-то понять. Ну вот, — старуха выпрямилась, с удовольствием осмотрев дело своих рук. — Прекрасная тушь, не слишком жидкая и не слишком густая. Проверим ее?

Она взяла один из листов бумаги и в семь быстрых движений набросала какой-то знак.

— Искусство каллиграфии — это не просто искусство чистописания, — сказала она, протягивая бумагу Бет. — Это искусство понимания прежде всего. «Терпение», которое звучит как «синоби» — простой знак всего из двух элементов: вверху — «меч», внизу — «сердце». Тут немного размазано. Мне нужно набить руку.

Она взяла второй лист бумаги.

— Есть синоним, записывающийся в два знака: «симбо», — на этот раз Бет не смогла так легко сосчитать штрихи. — Этот знак означает «горечь», а этот — «обнимать, держать». Два разных слова обозначают два разных рода терпения. «Синоби» — это настойчивость в ожидании в самом действии. «Синобу» означает — совершать тяжелые, порой мучительные усилия, терпеть боль и насмешки, продвигаясь к цели. «Симбо» — другой род терпения. Он обозначает стойкость в поражении, умение перенести боль, которая кажется совершенно бессмысленной. Вы понимаете разницу?

Бет кивнула и положила перед собой второй листик. Знаки были набросаны точно посередине страницы, один под другим, одинакового размера. Бет слишком мало понимала в этом искусстве, чтобы вынести какое-то суждение, но ей эти знаки казались безупречными.

— Чтобы понять, как мыслит человек, нужно понять, что значит для него то или иное слово. Возьмем что-нибудь совсем простое. Например, «песок». Казалось бы, ну песок и песок… — нарисованный шпионкой знак опять был простым, как «синоби». — Читается как «ша», «са» или «суна». Тоже состоит из двух элементов: «маленький» и «камень». Там, где человек, мыслящий только на астролате или, к примеру, на фарси, увидит рыхлую, лишенную структуры массу — человек, знающий ханьцзы, увидит множество маленьких камней. А камень, даже маленький, — это уже серьезно. Или возьмем более сложное, комплексное и абстрактное понятие… Ну, например, «ответственность».

Кисть снова запорхала над бумагой.

— Оно пишется опять-таки в два знака. Этот означает — «нести на плечах». А этот — «поражение». Вместе читается как «футан».

— А Рихард… — Бет говорила медленно, подбирая слова, — понимает ответственность так, как понимаете вы?

— Нет, — женщина покачала головой. — В том-то и дело. Для него поражения не существует. Победа или смерть. Ему не хватает терпения второго рода.

— А… — Бет коснулась пальцем знака «песок», — ему?

— Хватает. В этом мы имели возможность убедиться. И ответственность он понимает именно так, как это написано здесь.

— А есть другое понимание ответственности? — Конечно. Например, вот это, — на новый лист легли еще два знака. — Первый обозначает «верность, праведность, честь». Второй — «служба, задача». Вот это слово — «гиму» или «йе-у» — применимо к Рихарду. Знание ханьцзы — это еще и умение различать оттенки смыслов, сеу О’Либерти-Бон. Хотя оттенки можно различать и без него.

— Вы думаете, мне стоит начать брать уроки каллиграфии?

— Может быть. Попробуйте, — Аэша Ли протянула ей бумагу и кисть. — Нет-нет, не берите ее как обычное перо. Когда пишешь кистью, рука не лежит на бумаге, разве что предплечье чуть-чуть опирается о край стола. Вообразите, что между ладонью и кистью у вас зажато яйцо. Наш учитель просто давал нам яйца. Одно неосторожное движение — и хрусть! — свиток испорчен безнадежно. Да, примерно так. А теперь попробуйте написать что-нибудь простенькое. Например, повторить «синоби». О, вот уже ошибка. Первой пишется не эта черта, а другая. За тысячелетия писцы отработали самые лучшие, изящные и экономные движения кистью.

— А значит, лучше уже никто не сделает?

— Вы можете попробовать, — пожала плечами Ли. — Но, помучившись, остановитесь на самом удобном способе — который уже открыт. Творческая индивидуальность мастера проявляется не в этом, сеу О’Либерти. Стиль рождается изнутри. Да, вот так. Уже неплохо.

— А когда будет хорошо?

— Когда вы перестанете задумываться над своими движениями. Это признак мастерства в любой сфере — мастер задумывается над процессом не больше, чем младенец — над дыханием. Он делает все естественно и просто. Вам это должно быть знакомо. Вам удается достигать такого состояния в пении.

— Редко.

— Всякое мастерство приходит не вдруг. Годы терпеливого повторения и вдумчивого труда приносят свои плоды. Обратите внимание вот на это начертание, — Ли извлекла из стопки еще одну бумагу — и на этот раз Бет с удивлением увидела на ней печатный текст. Наверху было указано, что то расшифровка устного сообщения.

— Какой… оригинальный… стиль, — проговорила Бет, возвращая бумажку. Датирована эта расшифровка была вчерашним числом.

«Первое послание Дика к вавилонянам», как его наполовину в шутку называла Бет, широко разошлось по инфосети и вызвало массу толков. Обсуждения были горячими и бурными, мнения колебались в диапазоне от «Да кем этот имперский щенок, убийца и вор, себя вообразил?!» до «Слушайте, а ведь он где-то прав». Второе послание бет видела впервые.

— Да, — согласилась Ли. — «оригинальный» будет, пожалуй, самым подходящим словом. Вы, похоже, научились разбираться в оттенках смыслов.

Она забрала распечатку и вместе с другими исписанными бумагами.

— Э-э-э… не совсем, опустила глаза Бет. — Например, у слова «справедливость» есть оттенки?

— О, да. И много. Его можно записать, например, вот так: — Ли набросала два простых и изящных знака. — Читается как «коохэй». Обозначает справедливость, честность как личную и социальную добродетель. А вот эти два знака, — кисть опять клюнула тушь и зашуршала по бумаге, — читаются как «сэйги». Это та самая справедливость, которую вершат…

— А знак тот же, что и в слове «ответственность», — заметила Бет.

— Браво, — сказала Аэша Ли. — Мало кто с первого раза может запомнить и различить такой сложный знак. А если мы объединим два знака из двух слов, мы получим еще одно понимание справедливости — всеобщее равенство перед законом. Читается как «кооги». Но конечно же, это имеет смысл только для того, кто обладает чувством справедливости, — она написала еще один знак рядом со словом «сэйги». — Читается как «сэйгикан».

— Здесь тоже есть элемент «Сердце», — Бет показала пальцем и чуть-чуть размазала надпись. Синоби внимательно посмотрела на нее.

— Да. Здесь есть элемент «Сердце», — согласилась она.

— И что теперь?

— Теперь мы совершим жертвенное сожжение этих надписей, — сказала Ли, складывая все бумаги, с распечаткой вместе, в каменную чашу. — Мы медитировали над такими понятиями как «ответственность», «терпение», «долг»… А теперь пожертвуем эти размышления. Опустите сюда руку, пожалуйста, — престарелая шпионка показала на вмятину у основания, грубо повторяющую очертания ладони.

Бет выполнила ее просьбу — и почувствовала, как рука проваливается в какое-то бесцветное желе. Над чашей сомкнулось силовое поле, внутри которого что-то загудело. Бумаги пожелтели, потом почернел — а потом вспыхнул разом, очень ярко и красиво, словно взлетела стайка ало-черных бабочек. Потом они рассыпались серым пеплом и наконец — со свистом ушли в отверстие, открывшееся в дне чаши.

— Мой отец… — проговорила Бет, глядя, как письмо Дика превращается в прах, — он был справедливым человеком? В смысле личной добродетели?

— Пожалуй, так можно сказать, — согласилась Ли, — но если вести речь об элиминации гемов, то дело не только в этом. Даже к справедливой цели нельзя идти прямыми путями. Если бы программа Фаррана была принята, люди скоро возмутились бы тем, что их оставляют без надежных рабочих рук. Дома, рассчитывавшие на экспансию, схватились бы за голову. И когда они дозрели бы до понимания того, что без гемов не обойтись, но без рабовладения можно — тогда можно было бы и поднимать вопрос об освобождении. Иначе любое давление сверху воспринималось бы как прогиб под имперскую идеологию.

— Но Рихард…

— Рихард — воспитанник Бона. Подумайте об этом.

— Какой интересный урок каллиграфии… — Бет плотнее завернулась в тонкую шаль. — А можно его как-нибудь повторить?

— Отчего бы и нет? — пожала плечами Ли. — В ближайшее время я буду сильно занята, но как-нибудь мы еще встретимся здесь, в храме.

Из храма Бет направилась не домой, а в муниципалитет — узнать, как идут дела с регистрацией убежища для гемов. Заикающийся от почтения чиновник, встретивший ее, заверил, что дело движется, но санитарная комиссия не совсем довольна условиями в старой рабочей казарме Кордо.

— Что за чушь! — взвилась Бет. — Если эти помещения подходят для рабочих гемов, почему комиссия их не находит подходящими для гемов на отдыхе?

— П-помещения были найдены подходящими в-восемнадцать лет назад, — развел руками чиновник, — с тех пор там износились к-коммуникации, водопровод и к-каналзация могут быть не совсем надежны…

— Знаете что! — взорвалась Бет. — Я сильно сомневаюсь, что вы так же придирчиво проверяете коммуникации рабочих казарм.

— Вы в своем праве, — поклонился чиновник. — Но законы едины для всех: без решения санитарной комиссии мы не можем открыть приют.

Бет хотела было потребовать встречи с магистратом, но тут же сообразила, что, скорее всего, натолкнется на такую же вежливую ложь. Не нужно терять времени на чинуш.

Она села в машину и велела Галахаду двигаться прямо в императорский дворец.

Идентифицировав личность, ее впустили внутрь без проволочек. Распорядитель сказал, что государь в гимнасиуме, упражняется с тайсёгуном на мечах.

— Значит, они оба здесь, — сказала Бет. — Вот и отлично.

Гимнасиум представлял собой длинный зал с галереей, где вдоль стен стояли разнообразные тренажерные аппараты, а посередине шла фехтовальная дорожка. То, что происходило на этой дорожке, на миг заставило Бет замереть от восторга.

И Рихард, и Керет, обнаженные до пояса, были совершенством каждый в своем роде. Полураздетого дядюшку Бет уже видела, полураздетого Керета еще нет, и сейчас, если бы ей предложили роль Париса, она бы съела яблоко, чтобы не делать выбора. Прекрасны были оба.

Но если включить в шкалу и фехтовальное мастерство, решила она, то яблочко, несомненно, было бы дядюшкино. Керета явно учили лучшие флордсманы Картаго — и школа была видна. Рихард же двигался так естественно, словно свог был… нет, даже не частью его тела. На этой стадии мастерства находился Керет, Рихард же вместе с клинком сам бы продолжением чего-то большего, чего-то превыше мастерства, чего-то… почти божественного. Он очевидно поддавался Керету, но без всяких признаков лести: просто если бы он, отвечая на выпады юноши, доводил каждую контратаку до конца, этот поединок продлился бы секунда полторы, не более. Керет прекрасно знал, что Рихарду он не соперник — и был явно доволен ролью партнера.

Бет облокотилась о перила и замерла так, любуясь великолепием этого танца. Она могла бы смотреть на это часами, забыв о своем деле — но Керет уже явно начал выбиваться из сил, и дядя воспользовался ее появлением как предлогом закончить схватку.

— Ты вовремя, — дядя поднялся на галерею и поцеловал Бет в щеку. — Ночью я улечу.

— Куда? — изумилась Бет — Зачем?

— Тайсёгун — прежде всего военачальник, — напомнил Керет, поцеловав невесту в другую щеку. — Его ждет Крыло. Перед отлетом сеу Шнайдер зашел ко мне, обсудить кое-какие дела, и застал меня в гимнасиуме. Он подарил мне замечательный поединок.

— Не такой уж и замечательный, — пожал плечам Рихард, в то время как подошедшие гемы растирали обоих бойцов влажными полотенцами, от которых исходили тепло и аромат. — Мое мастерство несколько подзаржавело, государь.

— Даже если так — вы все равно даете мне сто очков форы, — улыбнулся Керет. — Эльза, подожди нас в лазурной гостиной, мы сейчас переоденемся.

В лазурной гостиной им подали легкое вино и натуральные фрукты.

— Ты была в Храме? — как бы невзначай поинтересовался Рихард.

— Да, — и, предупреждая следующий вопрос, Бет добавила: — с Аэшей Ли. Мы говорили об отце.

— Он был великий человек, — Керет склонил голову.

— Да, — согласилась Бет. — Даже более великий, чем я себе представляла. Но сегодня я была не только в Храме. Я была еще и в магистрате.

— Вот как, — прохладно отозвался Рихард. — И что же?

— Они бессовестно тянут время. А гемы продолжают каждый день погибать от жестокого обращения!

— По вине этологического диверсанта, имя которого тебе известно, — хмыкнул Рихард.

— По вине всяких уродов, которым все равно, что кошку замучить, что человека! — Бет привстала в своем кресле.

— Пусть так — но этими уродами движет страх перед возможным восстанием рабов, — бесстрастно ответил Рихард. — Древний, как жизнь, страх за свою шкуру. И этот страх вселил в них Апостол Крыс.

— Кто бы ни был в этом виновен, — в голосе Керета прозвучали уже знакомые Бет жесткие нотки, — мы не повернем время вспять. От жестокого обращения следует защищать даже жвотных. Пожалуй, я дам Роксане Кордо высочайшее разрешение на организацию приюта. Нет, — юный монарх поднял брови. — Я издам высочайший указ о создании таких приютов на каждом из четырех континентов и назначу леди Роксану исполнительницей этого повеления. С соответственными полномочиями. Как вы хотели назвать свое заведение, Эльза?

— Са… Салим, — Бет осознала вдруг, что вторую часть ответа Тейярре выслушала с открытым ртом.

— Салим… прекрасное слово, — голос Керета сделался опять привычно мягким. — Оно означает «мир».

Это могло показаться странным и даже смешным, но Констанс не помнила, какого именно числа и в какой день недели Монтег принес весть о том, что Дик жив. Это было настолько потрясающим известием, что этот день так и стал для нее «днем, когда я узнала». Время плена раскололось на «до» и «после»

«До» тянулись беспросветные дни, неотличимые один от другого. Констанс потому и потеряла счет времени, что не происходило ничего. Она учила Джека читать, писать, пользоваться сантором и инфосетью в тех ничтожных пределах, в каких ей позволял допуск. Когда прошли шторма начала осени и установилось спокойное время предзимья — гуляла с братом и сыном по дамбе, наблюдая, как гемы засевают чеки спорами гаса и запускают туда детву угрей и капп. При маноре была небольшая фабрика, где высушенные гаса трепали автоматы, отделяя волокна стеблей от сухих листьев. То, что оставалось после превращения стеблей в массу бурого, пригодного к прядению волокна, смешивалось с разного рода органикой и прессовалось в брикеты для использования в городских и станционных гидропонных системах. Безотходное производство.

Дела вел эконом Плутон, хотя, конечно же, как гем-раб, никаких сделок заключать он не мог — это делал Монтег. Но за весь производственный цикл отвечал Плутон, и за подготовку документов — тоже. Как поняла Констанс из их разговора (даже не подслушанного — просто они привыкли к пленникам), у них были постоянные, не менявшиеся еще со времен Бона покупатели. Дела у их покупателей шли прекрасно: по мере того как уменьшалось поступление на Картаго импортных тканей и волокон (а те, что производились по импортным технологиям, дорожали из-за трудностей с ввозом запчастей для производственных ботов) все большей популярностью пользовалось волокно гаса. Из него выходила гигроскопичная, ноская и легкая в обработке ткань, из него делали красивую бумагу, напольные и настенные покрытия и еще много чего. Кроме гаса, Моро выращивал еще и пауков. Под манором была разветвленная система подземных тоннелей, где жили эти твари. Питались они, как поняла Констанс, все той же растительной органикой, а выращивали их ради шелка. Один раз Плутон показал ей это генмодифицированное существо — бледное, длинноногое создание, хрупкое и недолговечное — жизненный цикл пауков длился год, и каждое четвертое поколение уничтожали, чтобы избежать появления непредсказуемых мутаций. После этого в лабораториях-заводах дома Сонг закупали новую партию самцов и самок — и воспроизводили цикл сначала.

Констанс хотела изучать язык гемов — но со своим ограниченным допуском нигде не нашла никаких пособий. Пришлось изучать нихонский, чтобы не сойти с ума от безделья. Она уже понимала отдельные слова в потоке речи рабов, но не узнавала большинство грамматических форм. Она бы бросила это, если бы нашлось еще какое-то занятие.

Итак, дни сменялись днями, дожди — промежутками ясности, куда-то пропал Моро, а за ним и Монтег — но Констанс не обратила на это особого внимания: эти двое часто исчезали, полностью полагаясь на изоляцию своего поместья и на надежных слуг. Констанс перестала смотреть на календарь, и поэтому, когда Монтег сказал ей, что Дик жив, она не запомнила даты. Это просто случилось.

Сначала она не поверила:

— Не может быть. Это очередная ложь.

Монтег, ни слова не говоря, изменил настройки безопасности сантора, открыв Констанс полный допуск в инфосеть. Чтобы Констанс не возилась долго, он даже лично запустил поиск по словам «Суна Ричард», «Апостол крыс» и «Брат смерти».

Констанс читала сообщения информационных агентств около двух часов, и закончила лишь тогда, когда почувствовала себя близкой к обмороку от наплыва информации. Дик учинил резню в глайдер-порту и бандитском притоне. Дик проповедовал геммам, и с последствиями его проповеди не могут справиться этологи. Дик устроил фейерверк в баре космопорта и бесследно исчез в волнах. Дик послал в инфосеть два сообщения, которве обсуждали на конференциях напропалую.

— Это… конечно, может быть очередной махинацией, — проговорила она, вставая из-за терминала и стараясь не дышать при Монтеге слишком громко. — Хотя я не понимаю, зачем это вам могло бы понадобиться.

— Низачем. Разве это не доказывает, что я всего лишь сказал правду? — Монтег сел в кресло напротив.

— Нет, не доказывает, — покачала головой Констанс. — Я доускаю это, но боюсь вам по-настоящему верить. Ведь даже правды вы не сказали бы мне, если бы вам это зачем-то не было нужно.

— Считайте как вам угодно, — пожал плечами Монтег. Потом встал и сбросил тунику, обнажив торс. — У меня на плечах отметина от его флорда. И на лопатках, — он повернулся спиной, показывая подживший длинный порез. — Я с ним разговаривал не так давно.

— И… что? — Констанс под шалью положила руку на грудь, словно этим можно было унять бешеное сердцебиение.

— Похоже, в последнее время он скверно питался и мало спал, а в остальном вполне здоров, — Монтег влез в тунику.

— Если говорить только о физическом здоровье.

— О ментальном ничего определенного сказать не могу. Он выдает набор вполне параноидных реакций, но, учитывая все произошедшее с ним — могло быть хуже.

— Вы так говорите о «произошедшем», словно это случилось как бы само собой, — Констанс улыбнулась плотно сжатыми губами. Монтег вздохнул.

— Ну да. Я приложил довольно много усилий, чтобы сделать его тем, кем он стал — но довести процесс до стадии сборки мне не дали. Его ментальное здоровье, конечно же, под вопросом. Хотя для нас, вавилонян, ментальное здоровье имперцев априори под вопросом. У него налицо все признаки пост-травматического расстройства, и заурядного подростка такое расстройство уже отправило бы в глубокий нокаут, но мы с самого начала знали, что имеем дело с личностью нерядовой — среднестатистические экземпляры нас, видите ли, не интересуют вообще. Несомненно, мальчик страдает и сильно не в ладах с собой — но кто из присутствующих может похвалиться тем, что он с собой в ладах? Разве что ваш блаженный кузен.

— И как это Дик вас не убил?

— Благодаря вам. Он тоже мне не верит, и у него есть для этого весьма уважительные причины. Как и у вас. Некоторое время я полагал, что он сведет со мной счеты — но он, видимо, понял, что я могу рассказать вам о нем. И не ошибся. Он только засветил мне ногой в ухо — кстати, синяк еще не сошел? — и испортил плащ.

Констанс молчала, и Монтег рассказал о том, как и почему искал в космопорте Лагаш Яна Шастара и как Дик с Шастаром и Рэем перехватили его первыми. Было очень радостно знать, что Рэй тоже сумел спастись. И хотя это все еще могло оказаться неправдой, а даже если и было правдой — то Рэй и Дик оставались одинокими изгоями вне закона, Констанс не могла не петь про себя. И даже когда до нее дошло, что Моро и Эш подбросили Дику эту информацию, чтобы расставить на него здесь ловушку — это не омрачило радости. Дику хватит ума разгадать эту комбинацию. Уже хватило, по словам Монтега. Пусть он считает их мертвыми; о сути дела, они уже мертвы, потому что уже проданы Брюсу. Но это не помешает ей радоваться тому, что жив ее… сын. Ну да, конечно же, сын — а как иначе она должна к нему относиться после всего?

— Я надеюсь, вы не попытаетесь убедить меня в том, что действовали не по приказу Моро?

— Не попытаюсь, — решительно покачал головой Монтег. — Мое дело сказать это, ваше — поверить или не поверить, но убеждать вас — увольте. Хотите думать, что я заставил бы лесана разделить со мной ответственность за утечку информации — воля ваша, — и он отправился спать. Констанс рассказала обо всем Джеку и Гусу, благо обета молчания у нее никто не требовал. Джек на радостях не меньше часа прыгал на кровати.

Время разделилось на «до» и «после». «После» Констанс жила только им — своим воскресшим названым сыном. Она прочитала оба письма — да, несомненно, это писал он сам! Она читала взахлеб все, что писали о резне в глайдер-порту и в сенсориуме «Рю-но Хана». Какой-то Роберто Орио, аналитик из агентства «Маат», расписал жизнь юноши в Пещерах Диса чуть ли не по часам. Неизвестно, насколько факты в его сообщении соотносились с выдумкой, но Констанс была рада любой информации.

Самым удивительным было странное спокойствие, которое она испытывала по поводу исчезновения Дика в космопорту. Он прыгнул в море на глазах у полусотни свидетелей — но на не верила, что он погиб и, судя по материалам конференций вообще мало кто в это верил. Все были убеждены, что человек, сумевший выжить после казни, выживет и после прыжка в море. «Вода щадит его», — писал один участник городской конференции. Второй ехидно комментировал: «кому суждено быть повешенным, тот не утонет». Третий выдвигал безумную версию о том, что Дик — имперский синоби, прошедший курс пересадки разума в тело юного клона и внедренный на Картаго при помощи хитрой операции. Большинство высмеивало эту версию, но кое-кто верил. Особенно позабавила Констанс одна дама, детский врач, которая утверждала, что Дик не мог написать этих сообщений, поскольку после всех испытаний, выпавших на его долю в детстве, он должен быть умственно отсталым. Наверняка письма написал взрослый, а Дик всего лишь наговорил их на аудиодрайвер сантора. Она была чертовски убедительна, эта дама; она приводила данные статистических исследований, упирая на то, что в 96% случаев такого рода травмы приводят к необратимым и ужасным последствиям, но Констанс заставило смеяться даже не это — а то, что, по мнению дамы, Дик, совершив свои убийства, должен был прекратить проповедовать гемам. Если бы он действительно верил в Бога, утверждала дама, он бы понимал, что проповедь, сказанная убийцей — сама по себе кощунство. Если Суна Эрикардас не лицемер и не фарисей (Боже, она так и написала — «фарисей»!) — он должен пойти, немедленно сдаться властям и претерпеть все, что выдумает вавилонское правосудие, как поступали настоящие святые — например, святой Себастьян… Да, дни «после» определенно были веселей и разнообразней, чем дни «до» — однако Констанс опять-таки не вела им счета, на сей раз потому что они были под завязку загружены информацией.

С не меньшей радостью Констанс погрузилась в светскую хронику и узнала, как поживает Бет. Выступление на благотворительном вечере заставило ее улыбнуться, а высочайший указ об учреждении убежищ для гемов — закрыть глаза. Девочка выросла. Она стала на крыло. Констанс впервые почувствовала себя старой.

Прошло десять или двенадцать дней «после» — и вернулся Моро. Произошло это ночью, и самого появления хозяина манора Констанс не застала — но утром она сразу поняла, что он здесь: по тому, как двигалась служанка, по выражению ее лица, на котором почтение мешалось с радостью.

Моро слуги любили. Настоящей ли, запрограммированной ли любовью — но любили. И он никогда их не обижал, насколько она успела заметить.

В гостиной Моро не появлялся, и Эш весь день был чем-то занят, а когда вышел к ужину, выглядел мрачным и усталым, на приветствие ответил — но больше ничего не говорил.

В последний раз такое было, когда Моро ранили в подземельях. Неужели и на этот раз его ранили? Неужели он нашел Дика — и тот рассчитался с ним так, как Моро того заслужил?

Констанс понимала, что выуживать информацию из Монтега бесполезно. Что ж, ночью она проберется к терминалу и попытается что-то узнать. Мало какие события проходят совершенно бесследно. На воде остаются круги.

Около полуночи она завернулась в халат и, поцеловав сопящего Джека, осторожно прошла коридором в рабочий кабинет. Дверь туда была не заперта и не заблокирована от нее — створки разошлись от прикосновения. Констанс шагнула внутрь, ощупью села в знакомое кресло перед терминалом и коснулась сенсора, включавшего малый свет.

В следующую секунду она остолбенела от неожиданности, увидев прямо перед носом, в кресле сбоку от терминала, совершенно незнакомого гема, судя по расцветке волос — из сексуальной обслуги. У Констанс разом выстроилась версия, объясняющая отсутствие Моро и Монтега в течение дня — причем весьма непристойная. Но в следующий миг она эту версию отбросила, потому что гем зажмурился, да еще и припечатал глаза рукой, зашипев голосом Моро:

— Уберите свет, дьявол бы вас побрал!

Констанс хлопнула по сенсору — даже не из-за окрика, а из-за хлынувшей в лицо краски. Этого предательского румянца Моро видеть не должен.

— Вы, я вижу, опять поменяли личину, — она сказала это твердым голосом, какого сама от себя не ожидала.

— Да. Пришлось. Новое задание этого требует. Вы пришли подключиться к терминалу? В ближайшее время не получится: терминал занят.

Ах да, ему же не нужны устройства ввода-вывода: они встроены ему в тело.

— В таком случае не буду вам мешать.

— Нет, останьтесь. Вас, носом чую, разбирает любопытство, а мне хочется поболтать.

— Почему вы думаете, что мне хочется того же? Я в силах контролировать свое любопытство.

— Даже когда речь идет о юноше, чья судьба волнует нас обоих? Бросьте, да разве не за этим вы среди ночи прискакали к терминалу? Докладываю: парень жив и здоров, что в сложившихся обстоятельствах уже неплохо. В космопорте Лагаш я отставал от него на полшага. Это не так-то просто, знаете ли, отставать всегда на полшага…

— О том, что произошло в космопорте, я знаю.

— Не знаете. Вы, например, не знаете, что понадобилось Сатоми Кайзеру — это его новое имя — в том баре. Который не столько бар, сколько бардак.

Констанс замерла, ожидая какой-то гадости — и не ошиблась.

— Он пришел договариваться о найме, с кем бы вы думали? Полковником Ольгердом, бывшим подчиненным и другом Нейгала. Они решили скинуться небольшой компанией ветеранов «Бессметных» и нанять специалиста. Предметом торга была, представьте себе, голова вашего покойного слуги. Молодой человек назначил твердую цену: ветераны должны приложить некоторые усилия для перевода вас, сударыня, и ваших родичей, в категорию государевых пленников из категории пленников частных. Ветераны посоветовались и решили, что цена их не устраивает. От денег юноша отказался — зря, неплохие деньги — и сделка, таким образом, не состоялась. Сатоми Кайзер, он же Суна Ричард, исчез в волнах, а ветераны наняли другого спеца, более покладистого. Он называет себя Хорицу — «закон». Такой юморист…

— Неужели этот камуфляж — чтобы скрыться от этого господина закона? — Констанс с сомнением хмыкнула.

— Нет, он совсем для других целей. Но о них потом. Дело в том, дражайшая доминатрикс, что это Бессмертные думали, будто нанимают Хорицу. На самом деле они наняли меня.

— В таком виде? — искренне изумилась Констанс.

— Нет, в космопорту я пользовался гримом. Это сейчас на меня повесили такое, что одним гримом не обойтись. Меня, видите ли, вызывало начальство — напомнить мне, что я обязан дому Рива службой. И я получил задание, а также сэтто… Вы уже знакомы с действием сэтто «красная карта», верно? Название сэтто «белая карта» говорит само за себя. А мне вот досталось сэтто «черная карта». Это значит, сударыня, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не имею права рассказывать, что получил задание с самого верха. Я не могу прибегать к помощи синоби и должен располагать только своей собственной агентурной сетью. И в случае провала — я должен брать все на себя и отвечать за все один.

— Как я понимаю, первое правило вы уже нарушили.

— Несомненно. Но что-то подсказывает мне, сударыня, что вы меня не выдадите. То ли вера в вашу безупречную репутацию, то ли тот факт, что вы тут надежно заперты. А вообще-то мне все равно, узнает кто-то об этом разговоре или нет. Я даже разглашу вам суть моего задания. Мне приказано найти и убить убийцу Лорел Шнайдер-Бон.