"Югославская война" - читать интересную книгу автора (Валецкий Олег)

Влияние политики на фронте. Тактика пехотных действий сербской стороны

Новосформированные ВРС н СВК не были качественно новыми армиями, а все той же ЮНА,но приспособленной к условиям гражданской войны, и поэтому они унаследовали практически все ее качества, пусть и в различной степени. Понятно, что общий уровень военного дела в них был ниже, чем в ЮНА, но в то же время их боевой опыт был, в силу большого напряжения сил при борьбе с более сильным противником, куда больше, чем в последней.

Как следствие, к концу 1992 года тактика пехотных действий на уровне взвод-рота, а порою батальон, была значительно улучшена. Надо заметить, что это улучшение коснулось, как правило, ударных отрядов, называемых здесь специальными, интервентными, ударными, создаваемые на постоянной основе преимущественно из местных или приезжих добровольцев или же из «профессиональных» военнослужащих. Между тем, остальная большая часть сербских войск болела теми же болезнями, что и основная масса ЮНА. Поведение многих добровольцев, в особенности приезжих, было схоже поведению добровольцев из 1991-92 годов, и в этой войне очень часто подвиги одних из них затемнялись пьянством, грабежами, убийствами, глупостью, трусостью или просто демагогией других. Роль же срочнослужащих была в ВРС и СВК мала из-за всеобщей мобилизации, провозглашенной в РС и РСК. Основная же масса мобилизованных военнослужащих немногим отличалась от резервистов ЮНА и несла, главным образом, службу по обороне многосоткилометровых линий фронта, называемых «положаями" (позициями) либо в своих общинах, либо на выделенных их частям участкам линии фронта. „Стража“, несшаяся ими здесь по сменам, давала им чувство размеренной неторопливости, наконец да и нередко бессмысленной службы. Сами действия на фронте несли все свойства позиционной войны, правда куда менее напряженной, в отличие от таких же действий в Первой и Второй мировых войнах, однако именно на которые эта война и была похожа. ВРС и СВК были своеобразными народными армиями, носившими отчасти и „партизанский“ характер. Это было их большой слабостью при проведении наступательных операций (часто называемых „акциями“) даже на тактическом плане. Все это и вызывало потребность в создании вышеупомянутых интервентных формирований, что стало модой для каждой общины(административная единица во всей бывшей Югославии) и для каждой воинской части, а то и подразделения. Такая же, впрочем, ситуация была и в мусульманской армии Боснии и Герцеговины и в ХВО Херцог-Босны, правда со многими оговорками.У сербов эти интервентные формирования, играя большую роль в боях, куда меньше ценились в тылу.

Это было не случайно, ибо опять, как и в ЮНА, сербские вооруженные силы стали местом борьбы политических программ и личных амбиций. Боевой подготовке уделялось в них очень малое внимание и выручал лишь большой боевой опыт, как и естественное стремление к самообразованию отдельных бойцов и командиров. Как и в ЮНА, здесь был большой разрыв между теорией и практикой, а многие офицеры, особенно высших звеньев, занимались не подготовкой своих бойцов, а различными материально-хозяйственными вопросами, нередко далеко не военного значения, но в особенности политикой, что вообще стало болезнью не только для командного, но и для рядового состава. Ни в одной, ни в другой армии /ВРС и СВК/ за почти четыре года войны, так и не появилось собственного Устава, обобщавшего бы солидный боевой опыт и объяснивший бы бойцам основные понятия ведения боевых действий. Да что говорить о новом Уставе, коль в войсках тяжело было найти какую-либо военную литературу, а тем более тех, кто ее бы читал, и нечего поэтому удивляться элементарной неграмотности при выполнении боевых задач. Общая картина сербской военной организации была очень хаотичной, в особенности в РС, где в начале войны практически не только в каждом городе, но и в каждом селе возникали группы добровольцев,а прибывали сюда такие же группы из Югославии. Само по себе это не было отрицательным, скорее положительным, ибо показывало народную волю к победе. Для сербского общества исторически, а тем более и психологически была свойствена подобная военная «вольница». Ее тип наиполно отражался в гайдуках, существовавших в прошлом, в основном, на тех сербских землях, что были захвачены турками. Гайдуки не были организованным движением, но в то же время составляли вольное братство и в наибольшей мере их можно сравнить с казаками Украины, имевших и служивый элемент в реестровых полках, и иррегулярный элемент в нереестровом казачестве, в первую очередь Запорожской Сечи, и, наконец, просто дикий элемент— отряды вольных казаков, которые часто грабили и своих н чужих. То же самое относится и к гайдукам, которые с одной стороны составляли основу для австрийской Военной Границы, а с другой стороны, устраивая лагеря в лесах и горах едва ли не на всех Балканах, нападали как на мусульман, так нередко и на сотрудничавших с ними и христиан с турками,а естественно, что тут было и чистое разбойничества.Возникнув в конце XX века такое новое гайдучество, не могло было быть избавлено от всех современных болезней общества. Так что подобные добровольческие отряды, создававшиеся и распадавшиеся в зависимости от обстановки, внесли много своеобразного, особенно в войну в Босния и Герцеговине, где ЮНА была уже не единственным главным военным фактором. Во всем этом было очень много дикости, а то и чисто цирка и конечно корыстолюбия и себялюбия. Однако все это было характерно в еще большей мере для всего югославского общества и само государство вносило куда больше хаоса в эту войну, чем все добровольцы вместе взятые. К тому же оружие поступало на фронт организованными государственными каналами (ЮНА, ДБ, милиция, ТО, а так же СДС и небольшая, но очень влиятельная коммунистическая организация Савез комуниста Покрет за Югославию — Совет коммунистов —движение за Югославию). Даже пресловутый вывоз трофеев, что часто использовалось для дискредитации всех, далеко не однородных добровольцев, был в полной зависимости от югославской милиции, контролировавшей все выезды из Босния и Герцеговины, где эти трофеи в своем большинстве не задерживались. Да и чудновато звучат постоянные обвинения многих сербских государственных деятелей в адрес добровольцев, ибо именно первые и представляют реальную власть. Добровольцы, будучи так или иначе военнослужащими не только местных сербских, но нередко югославских вооруженных сил, получали от тех оружие и форму, и действуя в интересах одних и тех же политиков, как раз государством и должны были быть организованы.

Государственная же власть не только Югославии, но и РСК и РС этого не хотела, хотя известный политик и командир подобной добровольческой организации «Белые Орлы» Драгослав Бокан вместе со своим товарищем Гораном Маричем предлагал правительству создать собственную национальную гвардию из добровольцев. Власть РС, как и РСК, выбрала тогда опору в старых структурах ЮНА и милиции, что, конечно, было вызвано причинами не только политическими, но и идеологическими, да и в конце концов именно ЮНА тогда оставила РС и РСК целые части и корпуса, служба госбезопасности из Югославии не только делила местным сербам оружие, но и нередко обучала и командовала ими. Профессиональным военнослужащим было предоставлено правя выбора уехать в Югославию или остаться в РС или РСК. Новосформированные 1-ый Краинский и Герцеговинский корпус ВРС, как и силы РСК, как целые соединения имели к весне 1992 года боевой опыт,полученный в операциях ЮНА в Хорватии, да и в других корпусах ВРС был достаточный процент лиц с боевым опытом. В то же время не представляло особой проблемы включить в вышеупомянутые добровольческие отряды, при, разумеется, качественном отборе, в состав ВРС, имевшей куда большую самостоятельность в отличие от СВК Югославии.

Вобщем-то, это и произошло в особенности в Восточной Боснии, где сербской власти большого выбора не оставалось, но весь вышеупомянутый догматизм так и не дал превратиться ВРС, а тем более СВК в хорошо организованную и подготовленную силу, способную к любым маневренным операциям. В результате все сербские вооруженные силы были до конца войны поражаемы бюрократизмом, безынициативностью и догматизмом наверху и безграмотностью, анархичностью и безответственностью внизу. 5то привело к большим жертвам при весьма ограниченных результатах, и чьи-то труды и жертвы кардинально этого не могли изменить. В этих вооруженных силах сама низовая практика мало учитывалась, а инициатива снизу нередко прямо подавлялась.

Слишком часто пытались в военной организации насильно вводить то,что было популярно наверху и что тяжелее всего меняется, ибо усвоение боевого опыта происходит снизу вверх, а вовсе не наоборот. Сербские же силы в своих нижних звеньях накопили, несмотря на все свои недостатки и ошибки, достаточно боевого опыта, по крайней мере для собственной реорганизации. Постоянно осуждаемое «гайдучество» во всех его проявлениях, даже в политически, нейтральных примерах, на самом деле было по сути нормальной фронтовой практикой всех воюющих армий,а было это естественно и для сербской психологии. Ломать же это было не только не нужно, но и вредно. Куда разумнее было умело оформить естественные фронтовые процессы их научной организацией. В конце концов, фронтовые командиры лучше знали что требуется их бойцам, а вместе с тем чем лучше были бойцы, тем выше были требования к командиру, и вряд ли бы они сознательно вел их в поражения или бы позорил перед их же соседями, друзьями и родными в тылу или в соседних подразделениях. Само предательство или беспринципность командира здесь не исключены, но они не исключены нигде. Мне не хотелось бы вычислять проценты этого в среде профессиональных офицеров и подобных гайдуков. Уже то, что всю войну те, кто хотел воевать, в основном предпочитая идти к «гайдучьим» командирам, говорит само за себя. Конечно, тут играло роль и то, что любой человек охотнее идет в подчинение тому, кого лучше знает и в ту среду, где больше люде ему близких, но ведь пополнение по земляческому или родственному принципу столетиями господствовало в войсках всего мира. В югославской войне принципы подтвердились и более того лаже в отношении вооружения тех же ударных отрядов лучше себя показала самостоятельность командиров, изначально стремившихся иметь то, что подходило к их местным условиям, да и от помощи специалистов они, как правило, не отказывались. Здесь было всякое, даже не очень здоровое соперничество, но ведь тут и должна была сыграть свою роль военная организация с ее институтами, покрывающими все области военного дела, в том числе безопасность и подготовку. На практике же весь практический боевой опыт заменялся рецептами пятидесятилетней давности, уже показавший многие свои недостатки на примере ЮНА в Хорватии 1991-92 годов, но, том не менее, упрямо задерживаемый «авторитетом» военной школы, весьма односторонней.

Между тем, никто из боевых практиков в здравом уме авторитета профессиональных офицеров не отвергал, но нельзя было не признать, что многие из этих офицеров, будучи лаже хорошими специалистами, не всегда были вождями, а многие вообще не были ни тем ,ни другим, и, естественно, тут требовалась осторожная и продуманная кадровая политика. Не было спорным использование офицеров ЮНА в ВРС и СВК, но ошибочно было не создавать нового командного кадра из уже проверенных лиц. Это, кстати, касалось и МВД. Учебное дело в сербских вооруженных силах находилось в катастрофическом состоянии, за редким исключением в звене взвод-рота, да и в звене батальона обучение практически не велось, а ведь именно здесь знания усваиваются и лучше и быстрее как из-за близости к боевой обстановке, так и из-за большой сплоченности, облегчавшей взаимное обучение. Да и что говорить об учебе, когда в штабах рот и батальонов невозможно было часто найти вообще какую-либо военную литературу, кроме, разве что нескольких старых технических пособий. Были, конечно, энтузиасты,изучавшие все это и до войны, но их советов редко спрашивали, зато времени для разнообразных политических и общественных деятелей, в особенности журналистов, всегда находилось предостаточно. Разумеется, общественно-политическая образованность была нужна в войсках, хотя тяжело было достичь в том винегрете политических идей и программ, очень часто нацеленных на чью-то личную рекламу. Но почему информационная служба в сербских войсках не могла заняться и военным образованием не ограничиваться «победоносными одами», от которых конкретной помощи не было. Лучше уж было сухо описать проведенную операцию, чем злоупотреблять лозунгами и эпитетами. Ведь даже психологически имело больше значения просмотр тех телепередач, где было сопровождение телеоператором бойцов в бою.

Государственными же СМИ руководили люди гражданские, мало понимавшие фронтовые будни.Куда полезнее было иметь хотя бы в каждом корпусе свою газету с еженедельным приложением, распространявших бы как объективно-политические, так и военные знания, но с упором на изучение фронтового опыта, а это же должно было относиться и к телерадиовещанию, Было абсурдом то, что в воюющем государстве так и не появилось ни одного документального фильма о войне, то есть о самой фронтовой жизни. Политически-философские темы обсуждались до бесконечности, часто сводясь к откровенно абсурдным шовинистическим заявлениям тех, кто вчера еще и 'слышать не хотел о чем-то национальном. В войсках все эти дискуссии редко кто внимательно слушал, а тем самым терялся и их смысл, а подобные издания покрывались пылью в шкафах по соседству с далеко не пыльной бутылкой ракии/местной водки/.

В Югославии военно-издательская деятельность конечно велась довольно активно, и в 1991-92 годах появились хорошие издания своих и иностранных военных авторов, да и число качественных пособий было весьма разнообразно. Выпускалось несколько военных журналов/Войни Гласник, а с 1993 года Нови Гласник;Войно дело; Войно-технички гласник и еще ряд изданий/. Всего этого было более чем предостаточно, дабы «завалить» войска военной литературой бесплатной или по цене себестоимости, что сразу бы при естественно, постоянном учебном процессе принесло бы не только улучшение военного дела, но и прямое сокращение материальных расходов. В действительности же большинство бойцов ничем, кроме автомата владеть не могли, да и владение последним было вещью относительной, ибо о роли прицельных поправок здесь в большинстве знали лишь по опыту, но и то не всех и не всегда, ибо правил стрельбы почти не встречалось. Еще хуже обстояло дело с другими видами вооружения, в особенности с минновзрывными, и не случайно, что настолько высок был процент погибших и раненых в несчастных случаях, и то не в боевой обстановке, что еще понятно, а во гремя затиший, а то и в глубоком тылу. Конечно, очень многие не хотели вообще чему-то учиться, считая что главное это научиться нажимать спусковой курок, а прицеливание — дело десятое, могущее производиться и по пьяному делу. Но ведь военная организация — не добровольное общество, и тот, кто не хочет учиться должен быть заставлен это делать. Это же особенно было актуально в среде основной массы мобилизованных, где военное дело рассматривалось чем-то второстепенным.Учиться люди не только не имели возможности, но и не хотели, потому что считали это неинтересным, либо потому что военные книги писали «коммунисты», либо потому что вообще ни для чего серьезного годны не были, либо, наконец, потому что считали себя «поевшими ум всего мира» и но желавшими чтобы их кто-то чему-то учил.В боевой обстановке, где было не до шуток подобным типам сразу начиналась искаться причина, дабы поменьше рисковать и побыстрее отказаться от боевой задачи. Было вполне типичным, чтобы пара десятков балбесов, развалившись под деревом, варили кофе, а рытье траншей никто и не вспоминал, хоть противник был рядом. При этом часто те, кто действительно что-то знал, ревниво берегли свои знания, опять-таки собственного престижа.Если обучение все же организовывалось, то оно часто было делом нормальным, и лишь индивидуальная подготовка, как самостоятельная, так и близкого товарища в очень многие случаях вытягивала общий уровень военных знаний на хоть какой-то мало-мальский приемлемый вровень. Особо здесь следует выделить ударные отряды, бывшие в определенном смысле настоящими школами, но в общем же сербские вооруженные силы слишком медленно совершенствовались качественно и исход боев все чаще стал зависать от немногочисленных ударных отрядов. Слишком много было в вооруженных силах, как и во всем обществе,себялюбия и корыстолюбия дабы войска были единым спаянным кулаком, сокрушавшим бы противника.Слишком мало было в этом долга и слишком много безответственности.Неудивительна популярность схемы употребления войск, в первую очередь ударных отрядов, сначала бросавшихся в атаки без подготовки, разведки и серьезного многоходового планирования, а потом попавшим в тяжелую ситуацию, из которой приходилось самостоятельно искать выход.

Главная причина сербского поражения в 1995 году лежит опять-таки в политике, точнее в идеологии, чья суть может не являться целью этой работы, однако ее влияние на военное дело нельзя обойти. По большому счету, эта война велась не военными, а политиками, и то часто действующими в интересах далеко не тех, кого они, якобы, представляли. Конечно, военное дело неотделимо от политики, но ведь сама война вещь довольно-таки непредсказуемая и не только политика влияет на ход войны, но и сама война влияет на политику. Политика может быть ошибочной, может быть предательской, наконец, предательство может возникнуть и в самих военных рядах, но когда начинаются боевые действия, то в них, с ростом потерь растет и общая нетерпимость к врагу, и тем самым политика открыто не соответствующая военным целям, а это прежде всего победа, вызывает сопротивление во всей армии. Так же как в РС и РСК воевал весь народ нельзя объяснять любое поражение предательство каких-либо военных и политических лидеров. Если какая-то рота или какой-то батальон не могут при полном превосходстве сил взять штурмом гору, обороняемую неприятельским взводом, то предательство кого-то в верхах но имеет большого значения. Тут есть, конечно, возражение в отрицательном отборе командного кадра, когда лучших устраняют, а худших продвигают, и это действительно немаловажно, однако ни одна спецслужба мира не могла поставить столь агентов в любую армию, дабы управлять всей ее кадровой политикой.Это было бы абсурдом, ибо тогда такая спецслужба должна была бы взять на финансирование всю такую армию.Да и тяжело подобный отрицательный отбор тяжело проводить в боевых условиях. Другое дело ошибочность тех или иных военных теорий, но это-то и есть тема данной работы, тем более, что, по моему мнению, подобная ошибочность характерна для очень многих войн как современности. Все это не значит, что сами сербские вооруженные силы виновны во всех своих бедах. Они, как и любые другие, лишь отражения состояния дел в государстве и во всем обществе. Ни один их генерал не мог изменить основы этой общегосударственной политики, заложенной, к тому же в головы всего офицерского корпуса, при том далеко не однородного. Сами личности тех или иных военных не особо важны.Они лишь выражали тот дух и то направление мышления, что господствовали во власти, которая была такой, какой ее и заслуживало общество. Коллективная же воля этого общества и была главной силой вооруженных сил, и пока сила духа в сербских армиях была еще сильна, они побеждали своих неприятелей. Победа здесь понятие тоже непростое, ибо главный сербский противник на пути к победе было объективно оценивая, «международное сообщество», которое в Югославии стало более чем конкретным военным понятием. Понятно, что отнюдь не весь мир стоял за последним, да и оно само себя здесь употребляло свои не столь значительные силы.Сама сербская цельзаключалась в том, чтобы хотя бы как-то парировать удары этого сообщества, дабы обеспечить нужную защиту собственному государств. Было очевидно, что интересы сербов, и прежде всего Республики Сербской, требовали окончательной победы, и ВРС для этого имела достаточно средств. Именно от нее зависел весь исход войны в Югославии. Между тем была продолжена старая политика ЮНА, что неудивительно, ибо на стратегическом плане во многом продолжал командовать официальный Белград.Сложилась парадоксальная ситуация, в которой югославская власть, постоянно подчеркивающая свой интернационализм, определяла общий ход сугубо национальной войны, при этом не неся никакой ответственности за результаты своего командование. Подобная безответственность но могла не отразиться ни на характере действий ВРС, ни на ее организации, а в еще большей мере это относилось к СВК и прямо и косвенно через своих политиков подчиненных Белграду. Да и что представляли собою боевые действия как ВРС, так и СВК? Уже одно то, что Белград руководил не только стратегически, но и оперативно всеми вооруженными силами той же РСК, особенно в ее приграничной Сербии, части Восточной Славония, Бараньи и Западном Среме, где подобное непосредственное влияние по большинству вопросов продолжалось до самого конца югославской войны, предопределило и большую внутреннюю раздробленность РСК.Естественно это отразилось и на ее военной организации.

Практически и РС и РСК представляли из себя федерации общин, которые в бывшей Югославии пользовались относительно широкими полномочиями и имели в подчинении не только СУП(отделение внутренних дел),но и территориальную оборону, обладавшую и оружием, и командным кадром. Помимо этого, во всей бывшей Югославии в обществе был силен «регионализм», что не могло не отразиться на политике этих общин. Так, в той же РС общины Герцеговины тяготели к Черногории, а общины Семберии — к Сербии, тогда как общины в Босанской Крайне не раз вступали в политические конфликты с общинами Сербского Сараево. Еще более усугубляло эту раздробленность установление партийной власти СДС. СДС пользовалась большой поддержкой официального Белграда потому что служила ему,и прежде всего его ДБ,проводником его планов.В ее составе соседствовали бывшие диссиденты, вчерашние коммунистические функционеры, да и просто через чур «успешные» бизнесмены.СДС пришла к власти в большинстве тех общин Хорватии, а так же Боснии и Герцеговины, где сербы составляли большинство, хоть в иных таких общинах побеждали и другие партии, в особенности реформаторы-коммунисты, имевшие смешанный национальный состав и столь же смешанную программу. СДС была в начале войны немаловажным военным фактором, ибо именно через него шла большая часть вооружения только создаваемым вооруженным силам местных сербов, которое посылалось о сознания, а часто ,и по указаниям югославской власти в Белграде. Если же учесть, что в Югославии сорок пять лет до этого власть была однопартийной —Союз коммунистов Югославии— то нет ничего удивительного в том, что в РС и РСК власть почти полностью перешла в руки СДС. Так же как в Сербии и Черногории она оказалась соответственно у СПС/социалистическая партия Сербии/ и ДПС/демократическое движение социалистов/. В этом не было ничего неожиданного, ибо именно СДС принадлежала главная роль в провозглашении сербских автономий. Такие автономия были необходимы в силу отсутствия сплошного единого сербского пространства, и благодаря им 19 декабря 1991 года была провозглашена Республика Сербская Краина, а 7 апреля 1992 года —Республика Сербская.

СДС, придя к власти, установила свою почти полную политическую власть, ограничиваемую, разве что армией и милицией также имевших свои собственные выходы на власть в Белграде. Подобное трехвластие пагубным образом отражалось на ходе войны с сербской стороны, ибо и на РС и на РСК перебрасывалась вся политическая борьба, шедшая в Югославии, в которой произошло смещение политических лидеров и программ. Все это привело к политике, в которой фразами заменяли дело, а личными интересами

—общественные. Такая политика дала свои результаты как наверху, так и внизу. Было, разумеется, немало уверений в том, что кому надо знать, тот все знает о том, как вести войну, но со временем в этом многие стали сомневаться, а уже после воины увиделось, что на деле этого во власти никто толком не понимал. Это может быть резко звучит, но иначе не объяснишь всю ту странную политику, что шла и в РС и в РСК. Парадоксально, но этих двух республиках военного положения до лета 1996 года не существовало, и лишь 15 июня оно было введено в РСК, а 28 июля в РС, что дела решить уже не могло. Тем самым было нарушено единство командования и обеспечения и в ВРС и в СВК, ибо это были армии довольно-таки специфического народного типа. В силу вышеперечисленных причин гражданская власть имела большое влияние как на ВРС, созданное 12 мая 1992 года решением, Скупштины, так и на СВК, созданного решением Скупштины РСК 16 октября 1992 года. С самого начала эти армии возникли силами не столько центральных, сколько постных властей, то есть общин. Большую роль в этом играли частные спонсоры и, естественно, СДС, подчинившая своему влиянию большое количество местных финансовых источников. Так же как каждая община на своей территории обеспечила создание своей воинской части, как правило одной или нескольких бригад, а при этом местные органы власти влияли и на кадровую политику в них, то тем самым военные командиры часто больше руководствовались интересами своих общин, чем своего государства. Случались и парадоксальные ситуации, когда от каких-то общин оставалось под сербским контролем незначительный процент территорий и их бригады насчитывали пару сотен человек. Тяжело было определить, кто же действительно командует в прифронтовой полосе — центральная власть или местная власть,местная милиция или госбезопасность из Сербии, верховное командование или какие-нибудь местные военные вожди.Тем самым власть главного командования, ограниченная отсутствием военного положения, уже в военном штабе должна била бороться с интересами местных органов власти, а в взводах-ротах эта власть часто и не ощущалась.Обстановка сложилась явно нездоровая, пока кто-то шел в атаку, кто-то пил пиво или кофе или отсыпался на соседних позициях, а в тылу кто-то ходил по ресторанам или делал деньги на всем, начиная от продажи гуманитарной помощи и заканчивая торговлей с неприятелем.Торговля с неприятелем была государственной политикой,и если за обычную кражу или драку человек мог попасть в тюрьму, то за такую торговлю наказаний, по существу не только не было но за нее еще и награждали.За бегство с боевых позиций давалось наказание 15 суток заключения,редко когда могущее быть растянуто высшими командирами максимум до пары месяцев. Государственная политика поддерживала такое состояние дел в государстве, при котором безответственность ограничивалась лишь мощью людей, тогда как боевые заслуги не вознаграждались, и уже во время войны участие в боевых действиях становилось делом ущербным. Никакого серьезного противодействия подобной политики но было. Не стоит затрагивать причины всего этого, но невероятные беспорядок и безответственность в этой не подлежат оправданию. Уже существование «кризных"/чрезвычайных/ штабов гражданской власти, не подчинявшихся власти военной, — нонсенс —ибо вело к тому, что какой-нибудь политик мог сам приказать эвакуацию населения из прифронтовой полосы, что автоматически вела к рассыпанию фронта, чьи солдаты начинали спасать свои семьи. Не лучшим было взаимодействие между частями на фронте. Пока одни части или подразделения сражались, другие самовально отступали, а то и бежали, открывая фланги и тылы своих соседей. Такие случаи были нередки и происходили, вполне сознательно,из-за чьих-то трусости, растерянности, неспособности, боязни за репутацию, безответственности и просто эгоизма.Не раз подобные вначале относительно организованные — отходы оборачивались паническим бегством.Содействия и связи между соседями часто не было, что приводило к попаданию бойцов под „свой огонь“ или под „свою артиллерию“. Еще одной большой проблемой было то, что войска, как правило, были связаны не только за свои общин, но и за свои села и улицы.Из-за этого командование прибегало к довольно неудачной практике выносных „положаев“. Для того, чтобы укрепить оборону прифронтовых и часто малонаселенных сербских общин в помощь тамошним войскам выделялись сводные отряды из других бригад, либо, что конечно было более удачно, целые такие бригады, за которыми закреплялся определенный участок фронта на временной или постоянной основе. Само по себе это было бы еще терпимо, если бы в большинстве случаев эти сводные отряды не собиралась каждый раз из разных людей как из состава батальона, так и рот, нередко разбрасываемых между несколькими театрами боевых действий. Сама посылка на положай для большинства людей была делом малоприятным.В незнакомой, постоянно менявшейся обстановке, как правило, на несколько болеетяжелом, чем дома, фронте без особого комфорта, люди проводили по 15-30 дней вместе с людьми часто узнанными лишь здесь и с такими же временными командирами далеко не всегда достойными своих должностей. При этом на конкретный положай они во многих случаях попадали первый и последний раз за всю войну, а так как в большинстве людей живой заинтересованности за — военное дело не было, то и не удивительно, что в паре десятков метров от положая начиналась „неведомая“ территория. Так как такой положай отнимал у людей время, могущее ими быть проведенное дома с пользой для семейного бюджета, о котором государство не заботилось, то сама посылка на него сопровождалась многочисленными интригами.Одни отправлялись на него по несколько, порою по десяток раз в год, другие за всю войну побывали на нем всего пару дней, и то ,как окружение командира. Позиционный характер войны, определенный сербским военно-политическим верхом по указке из Белграда при полном превосходства над противником, привел к потере инициативы в войне и ко все большим потребностям в живой силе. Конечно, эта потребность могла была быть уменьшена постоянным совершенством подготовки личного состава как и улучшением тактики боевых действий, что логически вело к совершенствованию оперативного искусства, а тем самым и всей стратегии с волне. Длительная война была опаснее всего как раз для сербов, ибо именно против них „международное сообщество“ направило санкции.Единственная их опора — Югославия не только находилась под ударом таких же санкций, но и сама их ввела в отношении той же РС 4 августа 1994 года, да и то, что последняя получала от первой далеко не всегда было бесплатно. Финансовых вливаний со стороны почти не было, по крайней мере для оборонной мощи сербских республик, которые, несмотря на несколько раз провозглашаемые объединения, остались глубоко разъединенными между собой, а не то что с Югославией. Югославия тогда вообще всю тяжесть войны, ведшейся за общесербские интересы, перебросила отчасти на РСК, но главным образом на РС, подвергаемой на нападениям мусульман и хорватов и давлению „международного сообщества“, переросшего позднее в прямое военное нападение.А ведь речь шла о защите интересов всех сербов и именно против них в первую очередь была направлена югославская война и тяжесть этой войны была распределена более чем неравномерно.. В Югославии была даже развернута официальная и неофициальная пропагандистская компания против сербских республик и всех тамошних сербов.Это было явным самоубийством, ибо Югославия позднее в 1999 году столкнулась с тем же, с чем столкнулись РС и РСК в 1992-95 годах. Думается, распредели власть тогда всю тяжесть войны более равномерно, не только на РС и РСК, но и на где-то пятнадцатимиллионную Югославию, это дало бы победу с меньшими человеческими жертвами и материальными потерями. На деле же в Югославии нередко с высоких трибун шли обывательские обвинения о том, что, мол, нечего Югославии воевать за РС и РСК.Между тем после войны 1992 года туда не слишком часто в основном отправлялись „специальные“ отряды по несколько десятков или сотен человек „специальных“ сил армии и милиции на сроки в несколько недель, максимум несколько месяцев.В Сербии начали появляться плакаты, адресованные сербским беженцам из Хорватии и Боснии и Герцеговины от имени удружения староседелаца Сербии(Союза коренных жителей Сербии) малозначительной организации,и не ясно потому быпо откуда оно черпало средства. На плакатах писалось: „Дезертиры на фронт! Наши дети не должны гибнуть за вас!“ Вряд ли надо объяснять сколь выгодна оказалась вся эта демагогия для ведения общей войны,тем более что на деле дезертирство поощерялось самой властью,как правовым хаосом,так и личным примером многих функционеров и с ними сязанных(родственными,денежными,политическими связями) лиц.

Что же касается проблемы дезертиров или лиц, не желавших участвовать в этой гражданской войне, которых в Югославии по данным военных командований СВК и ВРС было 30-40 и 70-80 тысяч человек соответственно, то они не были настолько большой проблемой, как это представлялось, для Югославии. Югославия впустив их, способствовала том самым большим материально-финансовым вливаниям в свою экономику, ведь беженцы в 1991-92 годах прибывали не с пустыми руками. Военные власти РС и РСК требовали конечно мобилизации этих беженцев, но, надо заметить, не особо настойчиво. Югославская власть до весны 1995 года никаких мер о мобилизации не предпринимала, тем более, что на год поступало немалое количество «гуманитарной помощи» из иностранства. Однако летом 1995 года в Сербии (Черногория тут стала исключением) была развернута массовая насильственная мобилизация военноспособных беженцев, сопровождавшаяся противоречивой пропагандистской шумихой. С одной стороны официальная власть на всех условиях прямо и косвенно продолжала осуждать ястребов воины из РСК, но в особенности из РС, и в конце концов, дело в этом доходило до шовинистских оскорблений.С другой стороны,югославская милиция при поддержке ряда «неофициальных» военизированных организаций организовали настоящую охоту за людьми, хватая их по квартирам, кафе, базарам. Известны были случаи, когда при попытках к бегству эти людей убивали на месте, а об избиениях и оскорблениях вообще можно не вспоминать. Все это велось настолько грубо и не продуманно, что достигало обратного эффекта, а неподготовленные ни в каком отношении люди посылались воевать как раз под командование «ястребов» — поджигателей войны, а заодно и военных преступников /по терминологии столь уважаемого тогда официальным Белградом Запада/.Доходило и до того, что мобилизовались просто выходцы из Хорватии и Боснии и Герцеговины, жившие уже по десятку лет в Сербии естественно к РС и РСК законных обязательств не имевшие, а то и вообще те, кто лишь служил до волны военную службу на таможнях территориях. Однако эта мобилизация не коснулась тех военнослужащих армии или органов внутренних дел, что уехали в Сербию в 1992,а то и в 1993-94 годах и до этого жили как раз в уже возникших РСК. Они-то, находившиеся в составе югославских армии и милиции, были куда нужнее в РС и РСК, чем два-три десятка тысяч мобилизованных, а практически арестованных неподготовленных беженцев, естественно, думавших о том, как бы поскорее сбежать с фронта домой. В конце концов война была гражданской и тут на разных сторонах оказывались вчерашние соседи, коллеги, друзья, а нередко, и родственники, и если учесть ту анархию, что царила здесь особенно в начальный период войны, то неудивительно нежелание многих людей воевать в новых армиях новых государств. К тому же, немалая часть тех, кто состоял «на бумаге» в ВРС и СВК фактически там были либо часть войны, нередко меньшую, либо присутствовали в войсках лишь на списке. Например, из состава одного Сараевско-Романийского корпуса по конца 1994 года самовольно отбыло 14 тысяч человек, а из всей ВРС — 75 тысяч человек, но известно сколько тысяч военноспособных мужчин проводило время в тылу, в особенности в более-менее крупных населенных пунктах,под различными надуманными предлогами.

По большому счету, ВРС и СВК надо было не механическое наращивание численности, а рост числа обученных или, по крайней мере, способных к обучению бойцов. Для обучения же как раз бы и послужили вышеупомянутые военные —специалисты, которые и должны были быть законом задержаны в ВРС и СВК хотя бы на какое-то время. Что же касается основы для создания хороших кадров, то следовало искать в тех, кто добровольно выражал желание идти в достаточно опасные операции, и тут не так важно кто они были — местные или приезжие. По самым скромным подсчетам таких добровольцев на волне первоначального патриотизма можно было набрать десятки тысяч, и даже при жестком отборе можно было создать из них несколько десятков штурмовых батальонов и столько же разведывательно-диверсионных рот.Средства для этого могли быть найдены, но вот воли к этому явиться не могло, и то опять-таки во многом по идейным соображениям. Так. местный генералитет во всех добровольческих отрядах начала войны видел «сербских четников» лишь потому, что они напоминали ему четников из времен второй мировой войны, хотя те четники были лишь из одной стороны в гражданской войне, ведшейся в тогдашней Югославии, в особенности внутри сербского общества, и это уже было историей. В конце концов, какое было дело кому-то до чьих-то кокард, имей те даже чисто четнические символы — «череп и кости» на черном фоне, если те, кто их носил, хорошо воевал. Разговоры о том, что эти кокард вносили раскол в сербский народ не совсем точны. Гражданские конфликты готовятся не из-за кокард, а из-за политики, и не в среде простого народа, а в верхах общества. Да и наконец, сами офицеры и генералы ЮНА не избегали носить красные звезды, тоже ведь бывшие идеологическими символами.

Является фактом то, что настаивание на идеологических догмах старой ЮНА прямо повлияло на снижение боеспособности войск по всем направлениям как в отношении доверия к командирам и на сам отбор последних, так и на принцип организации войск и ход ведения войны.

В конце концов, сами поступки говорили куда сильнее слов и программ. Если кто-то, нахлобучив старую четническую папаху, разъезжал по фронтам лишь ради саморекламы и личного обогащения, или же, представляясь «борцом за народные интересы», этот же народ обманывал и обкрадывал то мало толку было в политических лозунгах. Естественно везде были те, кто в действительности трудился на победу, а были и те, кто этот труд ставил на службу своим личным интересам. Все это было характерно для армии, где одни — командиры могли своих подчиненных бросать в бессмысленные операции и при этом умело избегать ответственности за жертвы и сражения, что является одной из наихудших веще на война, тогда как другие сами могли идти в атаки со своими солдатами и добиваться успеха.

Система старой ЮНА конечно имела большие плюсы, как и любая организованная и более-менее устоявшаяся армия, но она имела и большие минусы в своей излишне— бюрократичности. Подобная армия, даже после отказа от старой идеологии, уже самими принципами веления кадровой политики становилась все менее маневренной и управляемой в ходе самих боевых действий. Оствалось все меньше тех, кто умел, хотел и имел право провести в жизнь замыслы военного командования. Сама организация войск составляет большую часть успеха полководца, ибо дает ему простор для наисмелых и своеобразных поступков. Ведь Александр Македонский в своих походах использовал совершенную для тех времен военную организацию, которую его отец Филип развил на основе и без того передовой греческой военной организации.То же самое относится и к Юлию Цезарю, командовавшего уже проверенной и успешной римской военной организацией. Эти два полководца благодаря срганизации своих войск смогли в ходе сражения выполнясь новые маневры силами, и тем самым добиваться преимущества над своим противником. Таким образом, приходится опять возвращаться к уже у упоминавшемуся вопросу командного звена, ибо именно здесь достигаются победы, тогда как выше на уровне полк-бригада, а тем более дивизия-корпус, командование обеспечивается разумным и своевременным управлением низовыми командными звеньями. Именно подготовка и подбор этого звена и должен был быть главной кадровой политикой в войсках.В этой же войне многое было пущено на самотек. О рядовом составе заботиться было некому. Бессмысленно было хватать в Сербии беженцев, когда много из тех, кто был в армии по несколько лет ничем, кроме автомата не владели, да и из того толком стрелять так и не научились, расстреляв десятки тысяч патронов. Расширение возраста мобилизуемых да 60 лет, вызванное нехваткой людей с середины войны, так же сыграло отрицательную роль, ибо люди старших возрастов находились в одних рядах с людьми младших возрастов, что, естественно, вело к дальнейшему снижению уровня боеспособности, особенно при наступлении.В обороне правда подобная мера часто была весьма нужной из-за большой обязательности пожилых людей при несении положенной «стражи», то же самое относилось и к «радной обавезе"(рабочее обязательство), которое представляло собой мобилизуемых на несколько недель один раз в несколько месяцев работников различных предприятий и учреждений. Это выбивало последних из графика работ,а в то же время на фронте служило для механических затыканий дыр при, естественно, весьма низком качестве выполнения боевых задач/.

Таким образом, затягивание позиционной войны строительством сотен километров траншей и с ростом неприятельских сил требовало все новых войск, и те создавалась без всякой изобретательности в надежде на « народные силы». Народность — вещь, конечно, хорошая, но надежда только на народ говорит о неспособности и халатности власти. К тому же, придавать понятию народа мистические свойства своеобразной палочки-выручалочки — значить отвергать необходимость постоянной работы по улучшению военно-политической мощи государственного аппарата.

В Югославии же, в силу известных исторически событий XX века, впрочем происшедших катком по всем европейским народам, боевой дух в народе был изрядно подавлен. Сербский народ находился на особом положении у старой коммунистической власти, как «исторический угнетатель» народов в королевской Югославии. С началом Югославской воины сербы, конечно, были подняты на войну, но далеко не все далеко не в полную силу. Тем не менее, и этот не столь большой боевой заряд стал растрачиваться в постоянных перемириях и остановках огня при совершенно неудовлетворительной организации и военной и гражданской жизни. Свою роль сыграла и сама человеческая природа, не дающая большинству людей понимания важности жертвы за общее дело. Вообщем, не было ничего удивительного в том, что для участия в наступательных действиях, пусть даже тактического характера с ходом войны и ростом ее тяжести способных людей найти было все тяжелее. Невозможно вести чисто оборонительную войну, хотя бы потому, что противник все же имеет свойство, нападать, а не только обороняться, пассивный отпор противнику ослабляет боевой дух в войсках, ибо тут воинскую природу не переменить, и без побед, хотя бы малых, боевой дух не удержать и опыта не приобрести. Войска же хорватов, но в особенности мусульман, как бы то ни было своих нападений не прекращали. Естественно, что в войне с превосходящим по силе противником, они с течением времени набирались опыта и в наступлении и в обороне. Ото не избавляло их от сражений, да и военное дело у них было поставлено отнюдь не на блестящем уровне. Однако и сербские силы пытались до конца войны им парировать на основе все тех же старых схем из ЮНА. Например, Главный штаб ВРС имел в прямом подчинении лишь бригаду/а по сути полк/ Сербской Гвардии /не путать название одноименных добровольческих формировании на примере СГ из Илиджи или СГ из Югославии/,дислоцированную в Калиновике несколько южнее Сербского Сараево и Заштитни пук/защитный полк/, дислоцированный в Хан-Пиеске несколько севернее Сербского Сараево, где так же находился и Главный штаб ВРС. Обе части пополнялись, в основном, «младым войском», то есть срочнослужащими и несколько подразделений военной полиции, диверсантов боевого и тылового обеспечения, в большей степени пополненные военнослужащими —контрактниками, коренным образом ситуацию измените не могли. Возвращаться к оценке способностей срочнослужащих не стоит, но ясно, что они, даже отдавая все от себя, не могли быть тем «кулаком», которым командование бы пробивало в нужном месте неприятельскую оборону.На деле их постоянно приходилось усиливать различными ударными/интервентными/ отрядами в ходе проведения операций, что все равно не избавляло их от немалых потерь. Логично было, хотя бы на худой конец создать несколько таких отрядов на постоянной основе в составе «Младо войско"/молодое войско/,как часто называли эти части в местной среде, но этого не произошло и опытным кадром в них были лишь командиры взводов и рот.

Что же касается самих ударных отрядов, то они нередко слались в бой командованием без планирования операции, а нередко и просто на «убой» с полным сознанием не только о возможных потерях, но и о явной ненужности таких операций. Возможно кто-то этим хотел «щелкнуть» о носу «зарывавшихся» командиров таких отрядов, многие из которых были может и смелыми бойцами, но бестолковыми командирами. Однако эти командиры находились на должностях в воинской организации и было безрассудно выяснять отношения с ними на крови простых бойцов, в конце концов, в своем большинстве узнавших об этих командирах с их поставления на эти должности.

Безответственность наверху и дилетантство внизу привели в конечном итоге к тому, что желающих участвовать в акциях становилось все меньше. Посылка в акции сводных групп из состава обычных подразделении себя не оправдало из-за их общей низкой сплоченности и подготовки, а положенные по штату в частях разведывательно-диверсионные и военно-полицейские подразделения не обладали ни достаточным числом бойцов, ни боевой техникой, ни опытам штурмовых акции. К тому же и оснащены они были, как правило, легким вооружением, и далеко не всегда имели больше пары единиц легковой бронетехники, а нередко и вообще ее не имели. Разведывательно-диверсионные подразделения должны были прежде всего поставлять разведданные в штаб, но и эта разведка шла почти исключительно во фронтовой полосе без рейдов в тыл противника.Военная полиция использовалась, главным образом, для охраны объектов в тылу и патрульно-постовой службы, а командиры неохотно отрывали не для фронта.Интервентные же взводы военной полиции могли решать лишь очень ограниченные по масштабу задачи из-за своей малой численности. Со временем, правда, число разведывательно-диверсионных и военно-полицейских подразделений увеличилось и, они появлялись порою даже в иных батальонах, но продолжали оставаться о численности на уровне нескольких десятков бойцов из-за все того же недостатка боевой техники и личного состава, наконец, из-за обычного дилетантства не были должным образом подготовлены для выполнения поставленных задач на фронте . Задачи же эти состояли в прорыве неприятельской обороны, в захвате определенных его объектов, либо наоборот, в остановке неприятельских прорывов своей обороны.Все это вызывало появление большого количества различных формирований, которые, несмотря на названия разведывательно-диверсантских или «специальных» интервентных, использовались как ударные отряды.Именно поэтому их можно было вообщем назвать «ударными» ради простоты и истинности в их описании.

К их числу относились вышеупомянутые разведывательно-диверсионные и военно-полицейские /интервентные/ отряды, и такие, не предусмотренные в ЮНА что по численности, что по организации, отряды получали от командования наиответственные задачи. Оснащены они были лучше остальных войск, но главным образом с помощью частных спонсоров.Со временем стало признаком хорошего тона местной власти что военной, что гражданской иметь при себе такой отряд. Именно в эти отряды и прообразовывались разнообразные группы местных и приезжих добровольцев из начального периода войны. Это не означало, что все добровольцы были включены в ударные отряды. В них вошла лишь лучшая часть добровольцев, и стоит заметить, что лишь русские добровольцы в своем большинстве включались в такие отряды с большой охотой, естественно, не из-за политических нужд.

Я лично, твердо убежден, что ударные отряды, несмотря на все свои недостатки, могли стать основой для новых вооруженных сил, которые должны были бы появиться, коль действительно бы переменилась политика наверху, а, разумеется, и идеология. По моему мнению, все ведь было элементарно и требовало лишь узаконить создание нескольких отрядов под единым командованием. Так, например, каждой бригаде можно было создать, допустим, ударный отряд из отличившихся бойцов,выразившых добровольное желание служить в нем,дабы что большое число игады получило хотя бы трехмесячный опыт службы в нем.Необходимо было иметь и резервистов-ударников в обычных подразделениях бригады привлекаемых по необходимости к операциям.Надо было бы включить в его состав лучшие силы и средства бригады, обеспечив этим ему большую маневренность. В этот отряд вполне можно было включить и разведслужбу бригады.Организовав боевые дежурства в боевых дозорах и на наблюдательных постах силами разведгрупп этого отряда, можно всегда быпо вызвать главные силы отряда, разделенные на несколько ударных груп и груп боевой и тыловой поддержки.Эти группы быпи бы готовы выступить, в случае внезапного нападения противника, на оборону, удерживаемую остальными подразделениями бригады.Эти же «остальные» подразделения должны были действовать в ходе операций вокруг одной ударной группы, выделявшейся бы из состава отряда,под командованием командира этой ударной групы.Это было бы необходимо и из-за недостатка в такой гражданской войне хороших командиров батальонного звена, тогда как для рот командиров можно было бы найти куда легче и подготовка их шла бы куда быстрее.Одновременно в составе обычных подразделений бригады можно было бы создать свои ударные групы из резервистов ударного отряда бригады.Лишь это давало бы маневренность войскам, ибо любая однородность, общее качество личного состава в бою, как правило, снижается до наихудших бойцов. Ударные отряды могли бы легко сниматься с позиций для участия в наступлениях на любом участке фронта, а при этом не наступала бы неразбериха на собственных позициях. Очевидно, что ударные отряды на фронте постигали бы лучшие результаты , в отличие от сводных групп, и это, кстати, полностью бы соответствовало сербскому национальному характеру .Для того же, чтобы все это не превращалось в бандитизм или клоунаду, что на практике случалось часто, нужна была кадровая продуманная политика. Для этого был нужен постоянны учебный процесс и потому в вышеупомянутый ударный отряд следовало бы включить учебную групу, в которой шло бы обучение не только рядового состава и с специалистов, но и младшего командного состава, что обуславливало бы получение любого другого звания. Командиры же среднего звена должны были бы подготавливаться по сокращенной программе в схожих учебных отрядах корпусов, с упором на изучение тактики и принципов управления и обучения людей. Дабы обеспечивать необходимый профессиональный уровень в отряде должна была быть создана группа советников из кадровых офицеров, даже пенсионного возраста. Таким образом, обеспечивался бы постоянный учебный процесс, тесно связанный с фронтовой практикой, а вместе с тем и потребности в снаряжения и вооружении в большей мере соответствовали бы реальным нуждам. При проведении наступательных операций ударные отряды находились бы во втором эшелоне, и с началом самого наступления вскрывали бы неприятельскую оборону одной частью, а второй частью развивали бы успех,действуя в два эшелона.

Все это очень важно, ибо в Югославской войне, особенно, в боевых действиях в Боснии и Герцеговине 1994-95 годов, стало буквально стереотипом то, что после успешных прорывов неприятельское обороны немногочисленными сербскими ударными отрядами, они часами ,а то и днями не могли дождаться подхода основных сил, и тем самым первоначальный успех не развивался. Нередки были вольные или невольные недоразумения моду командирами нескольких ударных отрядов, участвовавших в «акциях», что препятствовало маневру силами для развития наступления после удавшегося прорыва. Все это приводило к немалым потерям, а нередко и к оставлению взятых рубежей противнику, которому даже не всегда надо было и контратаковать в таких случаях. Поэтому я считаю, что ударные отряды должны иметь в ход' «акции» столько сил, сколько обеспечивало их командирам создание второго эшелона или резерва, и тут вероятно оптимальным числом было бы две-три сотни человек постоянного состава при трех-четырех десятков единиц бронетехники и несколькихдесятков средств огневой поддержки.Ничего нового в создание таких отрядов нет и в российской армии такие отряды были созданны в ходе Первой Мировой войны и такие же отряды были созданныв в германской армии в ходе Второй Мировой войны.Главное тут следить нужды фронта.Уже опыт арабо-израильских войн показал что главным образом бронетехника используется в смешанных отрядах величиной с батальон(30-40 бронемашин).Нет смысла это число увеличивать,ибо сделает это из бронетехники удобную цель для авиации и артилерии,время реакции которых ныне сократилось до нескольких минут.

При этом ни в коем случае нельзя делать из этих отрядов замкнутые организации,а с помощью сводных ударных групп в остальных подразделениях части обеспечивать отбор практикой кадров в эти отряды обеспечивая возвращение людей в эти подразделения уже как опытных специалистов и младших командиров