"Дикий Порт" - читать интересную книгу автора (Серегин Олег)

Глава шестая. Дикий Порт.

Цмайши, великая старейшина, первая среди женщин, сидит в кругу челяди. Прообраз круга – небесное собрание Ймерхши, породившей мир и людей. Ибо сказано:

Прочие женщины сидят по левую и правую руку старейшины, подобно могущественным дочерям богини, за ними – мужчины, в блеске завоеванных украшений, бахвалящиеся силой и ловкостью. Дети смотрят на величие матерей, разглядывают броню воинов и знаки отличия, гадая, который из доблестных зачал их; ждут куска из рук великой старейшины, чтобы подраться за него и выяснить, кто будет первым через несколько лет.

Все как велит честь.

Цмайши огромна, жестока и все еще очень сильна, но в очертаниях ее тела больше нет красоты. Тело стало тяжелым и часто болит. Это знак: ее срок на земле истекает. Годы ее собираются, как зажимы на косах храброго воина, и уже самих кос из-под них не увидеть… Цмайши близится к двум векам.

Она рождалась в блеске клинков, в девичестве ей не было равных. Даже брат ее того же выводка, великий Р’харта, что осмелился выйти из чрева прежде нее и доказал потом свое право отодвигать женщин, брат, достойно принявший ужаснейшую из судеб – даже он остерегался свирепости Цмайши. Но минули годы и десятилетия, войны и выводки, голод и поражения. Клыки ее затупились, сосцы иссохли, теперь ей немного нужно.

«Солгите!» – молит старуха.

Солгите ей. Скажите, что она дома, что над нею небо Кадары. Что мир ее по-прежнему, как и в начале времен – царствующий, первый, исполненный вечной славы. Что все ее дочери живы и плодоносны, что ее сыновья прославлены подвигами, и каждого не раз выбирала женщина для зачатия. Что доблесть и мощь не покинули человечество, и дети его мечтают о победоносной войне.

Она умирает. Солгите.

– Пусть расскажут легенду, – приказывает она, и вокруг утихает хруст костей на зубах. Ее дому нечасто выпадает сытная трапеза, и все же никто не смеет ослушаться. Никто не переспрашивает, какую легенду следует рассказать. Всем известна любимая история Цмайши, как и то, отчего величайшая из женщин желает склонять к ней свой слух. Пусть скажут о древних героях: о победах и упоении боя, о богах, склоняющихся перед людьми, о высокой любви и высокой чести. Цмайши услышит о себе и доблестном Р’харте.

Один из мужчин выходит и садится перед ней на землю. Старейшина взирает на него сверху, глаза ее полузакрыты; Цмайши не думает о том, что в прежние времена обладателя четырех кос не пустили бы не только на чтимое место перед нею, но и вообще в ее собрание. Даже прибирать объедки…

Не помнит.

Он хорош в речи. Говорит нараспев, искусно подчеркивая рычащие звуки. Язык, новый и понятный, оттого кажется более древним; слова, которыми в действительности было когда-то сложено повествование, погребены и истлели более полумиллиона лет назад.

Цмайши не помнит и о том, что М’рхенгла проиграл бой выродку. Приказывает глазам не видеть, носу не чуять, что мужчина перед нею болен и слаб, что из его сердец бьются лишь два.

Пусть говорит. Пусть говорит о Ш’райре и Шакхатарши.

…уже давно не с чем сравнить умения живых. Людская техника надежна, куда надежней того гнилья, что делают х’манки, но слишком много минуло лет. Слишком давно не делают нового. Все износилось. Не взлетит корабль, не выстрелит пушка, и не на чем прочесть кристалл с записью, где светит истинное солнце родины, где лица и голоса давно утраченных храбрецов. Старые серьги Цмайши с передатчиками не только отказались работать – искрошились в пыль…

Никто уже не сделает новых.

Выродки пользуются сделанным руками х’манков. Дозволяют х’манкам записывать людские сказки. Поругание, хуже которого нет.

Цмайши грезит. В мыслях ее Ш’райра, великий герой, убивает животных, врагов и друзей, детей и женщин, заставляя землю рыдать под своими шагами. Он пересекает пустыни и поднимается в области божественного света. Он встречает Учителя; он видит Л’йартху, того, кто станет его «вторым лезвием», и три по три года смиряет бешеный нрав, завоевывая право быть с ним рядом. Он повергает собственного отца, бога смерти, и сражается с Ймерх Ц’йирхтой, ни на кончик когтя не уступая ему. Когда же матери рода подступают к грозной его сестре Шакхатарши, требуя от нее приплода, она отвечает им смехом…

Веки Цмайши приоткрываются, хотя она по-прежнему погружена в свои мысли. Меж обметанных, пятнистых от старости складок кожи блещет зеленоватое пламя. «Мать выродка. Я должна была убить мать выродка. Я должна была решиться, приказать ему, приказать моему брату. Одна я могла бы родить приплод, достойный его…»

И вдруг М’рхенгла смолкает. Он молчит слишком долго, много дольше, чем разрешено.

Цмайши гневно распахивает глаза.

Дыхание замирает в ее груди, и все три сердца пропускают удар.

У вошедшего двадцать девять кос. Больше, чем у любого из живущих мужчин.

Выродок стоит перед нею.

На нем полный доспех, все знаки достоинства, и – как же больно думать о том, что каждый из них заслужен. Зажимы на косах золотые, они блистают, звонко ударяются о броню, и звуки те – музыка. Хищно и мягко изгибаются черные, как слепота, рукояти священных ножей. Он сверкает красотой, этот воин: его волосы цвета артериальной крови, словно бы обильно смоченные влагой жизни врагов.

М’рхенгла в ужасе разворачивается спиной к старейшине – лишь бы оказаться лицом к вождю, к победителю… Он знает, что Цмайши забудет и это.

Дети прячутся.

Цмайши встает и скользит взором по лицам явившихся вместе с Л’тхарной. Женщин две: его сестра Ицши, его подруга Эскши – первая погружена в себя, вторая готова вознестись в боевую ярость. Его «клинок» Д’йирхва, еще трое мужчин. За много лет они ни разу не ложились спать голодными, все превосходно владеют языками х’манков, все они выродки и предатели…

– Я пришел за ожерельем вождя, – говорит Л’тхарна. – Я выдержал испытание. Ты, сестра отца, видела это. Я убил, я одержал победу, и мой враг свидетельствовал о моей мощи.

Глаза Цмайши становятся шире. Она как будто не верит своим ушам.

Эскши нервно встряхивает головой. Страха нет, но решение нелегко далось ей и все еще отдается тяжестью в левом сердце.

«Тебе нужно забрать у Цмайши ожерелье твоего отца», – сказала она прошлым днем, глядя поверх л’тхарниной головы.

«Я заберу», – ответил он.

«Она не отдаст тебе. Она убьет тебя. Сама».

Л’тхарна отпустился на четыре.

«Отдаст».

«Что ты хочешь сделать?» – встревожилась Эскши, садясь рядом со своим мужчиной.

«Я просто приду за ним. Как должно».

Ее вождь спокоен, как небесный свод в пору вершины лета. Обоняние Эскши говорит ей о странном: Л’тхарна не испытывает даже предбоевой злости. Это удивляет, но вместе с тем придает сил.

Она встречает взгляд Цмайши.

«Я убью тебя, – говорят глаза молодой женщины. – Я убью тебя и стану великой старейшиной. Как Шакхатарши, сказки о которой ты любишь».

Старейшина раздувает ноздри.

– Хорошо, – низко, словно захлебываясь чем-то, рычит Цмайши. – Слушай меня, Л’тхарна! Я видела, все видела и все знаю. Я отдам ожерелье твоего отца. Я отдам.

И уходит.

Возвращается нескоро. Эскши уже не раз нетерпеливо взрыкивала, и даже толкнула в плечо понуро молчащую Ицши, предлагая отправиться вслед за старейшиной и заставить ее поспешить. Но Цмайши является в темной арке, сосредоточенная, величественная, огромная ростом – та женщина, что была первой на Ррит Кадаре, мире царствующем.

Она смотрит в упор на приплод Р’харты, великого брата своего, никогда не поступавшего против чести. Ее брата, последнего героя, рожденного человеческой расой, последнего, в ком сияла древняя доблесть… смотрит, и огненное презрение, и бессильная ярость в ее глазах.

Цмайши швыряет ожерелье Л’тхарне в лицо.

Но это не знак вождя.

…семь черепов снизаны в ряд от одного плеча до другого, затылочные части спилены, вместо глаз – драгоценные камни. Их черепа тонкостенны и округлы; видно, какими большими были глаза в этих глазницах, какими маленькими – эти рты со слабыми плоскими зубами…

Л’тхарна спокоен. Даже нервные обычно уши неподвижны. Он наклоняется и подбирает низку х’манкских костей.

– Это я тоже заберу, – тихо говорит он.

Цмайши молча опускается на четыре. Огонь ее взора гаснет, на коже ярче проступают пятна.

– Я вождь мужчин, – так же тихо продолжает выродок, невесть как оказавшийся приплодом ее брата. – Отдай мне знак мужчин, женщина. Ты хранила его, но он тебе не принадлежит.

«Где он?! – хочет крикнуть старейшина, – где он, белый червь, которому ты кладешь голову на колени? Х’манк твой хозяин и ты называешь себя вождем людей?!»

Но она молчит.

Тяжкая тишина плывет над домом собрания.

Наконец, Цмайши встает и скрывается в доме.

Миру не суждено пасть в громе и свете. Мир тихо истлеет, станет желтой летящей пылью. Новым людям не понадобится сказка о Ш’райре, герое, бьющемся с богом для отрады своего сердца.

Пусть она презирает выродка, но не почтить ожерелье своего брата она не в силах. Цмайши несет его на вытянутых руках, и подвески почти не колышутся, храня тишину. Запах беспокойства втекает в ноздри старейшины; какой-то миг она радуется, что выродок выдал себя, но потом понимает – запах идет с другой стороны, это люди ее дома…

Все равно. Уже все равно.

Ожерелье вождя на груди Л’тхарны.

Восходит солнце, и изысканный свет кутает синие плечи вулкана, забывшегося тревожным сном. Спустя полчаса во льдах вершины ненадолго запылает ослепительная корона – чтобы сорваться и вознестись в небо дневным светилом. Нынче свежо; ясно виден не только пик Такахаси. Присмотревшись, над морем можно различить и вздымающиеся береговые скалы острова Сиру.

Должно быть, если подняться в горы повыше, на востоке явится из волн берег материка. Но Город уже не различить простым глазом. Тем паче – тонкую иглу устремленной к небесам башни.

Шумят сосны. Утренний ветер приносит дыхание океана, птицы в ветвях приветствуют день. Замшелые камни сада осыпает роса.

Скоро появятся девушки-служанки, прекрасные, как вспугнутые птицы. Посетуют на непокорство вверенного их заботам господина, усадят старика в кресло, покатят к дому и будут строго следить по дороге, чтоб своевольный хозяин никуда не сбежал. Миновав коридоры дворца, чью красоту скрывает бархатный полумрак, он окажется на веранде, парящей над розовыми рассветными скалами – и слишком роскошный вид погубит тонкости ощущений…

Подадут завтрак. Старик будет есть и смотреть на птиц.

Потом придет врач и осведомится о самочувствии. Зачем старик держит здесь этого бесполезного человека, который, несмотря на безупречное происхождение, ничего не смыслит в красоте – загадка. За хозяйским здоровьем следит биопластиковый костюм, и более чем полувека носки достаточно, чтобы научиться доверять неразумному веществу. Самочувствие превосходно, тем более для человека в таких летах. Старик объявит, что не прочь поохотиться, и, потешаясь над встревоженным врачом, распорядится о подготовке забавы. Врач будет смиренничать, предупреждая об опасности лишних волнений, но служба безопасности в лице сурового Иноуэ-сан кивнет, отвечая, что все будет сделано…

Старик велит принести чашку холодной воды и просидит в кресле еще полчаса, наблюдая, как сменяются краски утра. Ожидая появления дочери, он чувствует, как по жилам расходятся бодрость и благодушие. Будет охота; он думает, что, возможно, разделит эту радость с Иноуэ, а возможно, и Люнеманн-сан присоединится к ним. И даже Ийютаэ Атк-Этлаэк Этрима, если он в очередной раз не разбил корабль.

Наконец, явится Минако-химэ, прелестная, как богиня, в новом косодэ, и скажет, что пришел срочный вызов по галактической, с требованием визуального контакта.

Тогда старик улыбнется.

Это звонит его самый умный, жестокий и омерзительный враг.

Он тоже поднимается рано.

На Древней Земле, в центре одного из крупнейших городов Северной Америки, в саду, разбитом на крыше небоскреба, лежит в шезлонге Чарльз Айлэнд. Стенки и подкрашенная вода бассейна испускают нестерпимый блеск. Вокруг розарий. Крупные цветы неприятно-плотского цвета притягивают взгляд, подобно телам хозяйских девиц, которые нагими гуляют рядом, загорают, плещутся в ядовито-голубой воде.

Чарли вовсе не такой пошлый, каким хочет казаться. Он содержит несколько хороших галерей, даже предметы искусства коллекционирует не ради вложения денег. Сигэру подозревает, что бассейн в пентхаусе появился только из-за желания американца подразнить утонченного антагониста.

Хотя гайдзин, конечно, большой жизнелюб. У него сейчас время близится к полудню, так что можно быть уверенным: весь обслуживающий персонал Айлэнда уже осведомлен о том, что большой босс с утреца вкусно покушал и легко покакал, а также о том, что он вчера успешно имел женщину. Чарли полагает, что престарелым властелинам полезно – конечно, в разумной мере! – порой пошалить со свеженькими телами.

Оздоравливает.

– Хай, Ши! Ты еще не сдох, старый черт? – бодро осведомляется Айлэнд, похлопывая ладонью по загорелому пузу. Биопластик заметен на сгибах локтей и шее: белесая пленка.

– Ты старше меня на семь лет, не забывай об этом, – отвечает Терадзава. – Хотя в твоем возрасте пристойно иметь проблемы с памятью. Бедняга Тярри.

– Ты прекрасно выговариваешь мое имя, поганка, – хмыкает Айлэнд, – не кочевряжься. Думаешь, я не знаю, что ты упаковался в пластик на десять лет позже меня? Вот она, коммерческая неэффективность. Так что я еще помоложе буду, Ши-Ши.

– Зато я сжег тебе куда больше нервных клеток.

– Мечты, мечты.

– Ты плохо выглядишь, Тярри. Тебе нельзя напрягаться.

– Еще как можно. Я живу полноценной жизнью в ожидании дня твоих похорон. Клянусь, что оторву зад от шезлонга и самолично прилечу в твой милый садик почтить прах.

– Я был бы рад, Тярри. Но, боюсь, у меня остались кое-какие незавершенные дела в этом мире. Как только я разберусь с ними, немедленно отправлюсь к предкам.

– Помочь? – с энтузиазмом предлагает Айлэнд.

– Да, прошу тебя, Тярри.

– Ну?

– Видишь ли, я непременно должен посетить твои похороны.

Любезнейший местер Айлэнд хохочет, откинув голову.

Ему сто двадцать шесть лет.

Физически – семьдесят, а с виду – не более пятидесяти пяти. Реклама производителей медицинского биопластика правдива, как сердце воина. Местер Терадзава Сигэру, первый человек, занимавший кресло Начальника Дикого Порта, на семь лет моложе мультимиллиардера Айлэнда и выглядит ровесником его пластикового полувека.

Только глаза обоих выдают возраст: уже почти нечеловеческие глаза.

Терадзава дважды ставил Айлэнд Инкорпорэйтэд на грань банкротства. Айлэнд поднял армию и выбил три четверти конкурирующего флота. Терадзава сорвал секретные научные разработки Айлэнда, выставив его в глазах общественности попирателем прав человека. Айлэнд заручился поддержкой сенатора Джейкоба и провел через него законопроект, почти лишивший Дикий Порт притока мигрантов-людей. Они обменялись сотнями подобных ударов, ведя непрекращающуюся политическую, финансовую и порой – обычную кровавую войну. Количество впустую проплаченных заказов на убийство друг друга эти двое подсчитывают, постоянно сбиваясь и споря, с искренним смехом.

Сколько бы лет ни давали им на первый взгляд, людям не очень свойственно жить второй век. Их дети – сами уже прадеды, их ровесников не осталось на свете. Старые короли пережили свою ненависть. Едва ли не через день они звонят друг другу – с Земли на Терру-без-номера, с Терры на Землю – и обмениваются колкостями.

Когда один действительно умрет, второму станет незачем жить.

– Сегодня, – говорит Айлэнд, – особенный день. Ровно сто лет назад мы с тобой повстречались впервые.

– Я знал, что ты хранишь тот день в памяти.

– У меня нет склероза, в отличие от некоторых. Я все помню, – американец жмурится. – Ты был чертовски хорошенький – в плащике и с крашеными волосами…

– Ты был самым нелепым гайдзином из всех гайдзинов, которых я когда-либо встречал, Тярри. И до сих пор носишь это почетное звание.

Чарли смеется.

– …я принял тебя за девочку!

– И сто лет после этого сублимировался в финансовые войны, – скорбно качает головой Сигэру. – Мне жаль тебя, Тярри.

– Сдохни уже, скотина косоглазая, – ласково говорит Айлэнд и вдруг подмигивает. – А у меня для тебя подарок.

Терадзава смотрит на американца вопросительно и насмешливо.

– Я к тебе киллеров подослал, – сообщает тот. – Как в старые добрые времена.

– Очень мило с твоей стороны, Тярри. Я знаю. Их четверо, их рейс прибыл два часа назад.

Айлэнд расплывается в ослепительной молодой улыбке. Комплект зубов у него даже не третий – четвертый.

– Удачной охоты, ублюдок, – тепло желает он.

– Спасибо, – лукаво опускает глаза Сигэру. – Тебе тоже…

Теперь можно сказать с уверенностью: сегодня превосходный день.

Скоро меж сияющих облаков мелькнет серебристое тело «Ирмгард», опустится неподалеку. Удобство обладания яхтой ясно лишь тому, кого зовут в гости хозяева личных архипелагов. Яхта принадлежит Рихарду Люнеманну, преемнику Терадзавы в кресле Начальника, еще одному гайдзину – впрочем, приятного хладнокровия и изысканного вкуса.

Сигэру в свое время был не прочь создать на Порту корпорацию, возглавляемую династией, как приличествует настоящему человеку. Но планета принадлежала не только людям, и он не решился до такой степени утверждать власть. Кроме того, подходящего наследника все равно не было.

Минако-химэ… умная, сильная девушка, но это слишком для нее тяжело.

Море шумит. Местер Терадзава развлечения ради просматривает досье жертв, подаренных ему Айлэндом. Как славно, как мило, очень приятно, что здесь Чарли не стал дешевить и не попытался осмеять противника. Сказать по чести, Сигэру, зная айлэндовское чувство юмора, опасался, что тот заказал его каким-нибудь оборванцам, наркоманам или сумасшедшим сектантам. Испортить охоту так легко. Вдобавок он потерял бы лицо перед Люнеманном и Этрима. Ужасно.

Но нет, кажется, Чарли и впрямь позволил себе побыть сентиментальным. Конечно, ведь сотая годовщина – не шутка.

Сигэру улыбается, читая отчеты о предыдущих операциях киллеров. Это действительно сильные профессионалы, с большим опытом. Очень дорогие. Очень успешные люди. Наверняка работают с изрядной предоплатой. Ах, Чарли, в глубине души ты такой тонкий, предупредительный человек… жаль, что раньше мы были заняты другим.

Иноуэ сообщает, что все подготовлено для охоты. Хозяин кивает, не удостаивая его взглядом: он захвачен чтением. Одна из историй поистине фантастична. Пройти охраняемое здание насквозь, миновать сотни сканеров и десятки охранников, чтобы выполнить особое условие заказа: прикончить жертву должен не «москит», маленький робот-убийца, а человек. Глядя в глаза.

Но и этот красивый, отчаянный, достойный высокобюджетного боевика квест меркнет перед следующим.

Убийство коменданта Маргариты. Неужто – их слава? Терадзава слышал о нем, такое не могли замолчать, хотя и выдали за несчастный случай. Каким-то образом четверка сумела перехватить контроль над одной из «спящих ракет», космических мин времен Великой войны, спрятанных в поясе астероидов возле Марса. Когда яхта коменданта на пути к материнскому миру вышла из мерцания, дряхлая защитница Земли проснулась и ринулась следом…

Невозможно придумать лучше.

Сигэру скептически поджимает губы. Или хакер четверки – гений, или что-то здесь неладно. Быть может, высокие связи, секретные сведения, нарушающие чистоту игры… Показать файл Иноуэ? Нет, пусть подтверждает свою компетентность. Ах, Чарли, гайдзин неотесанный, какую загадку ты задал, как сумел встряхнуть одряхлевшие мысли, погнать старую кровь по телу! Спарринг с тобою – лучшее, что есть в жизни.

Японец улыбается, прикрывая глаза. Право, ему пристало чувствовать неловкость. Его подарок не настолько роскошен.

Местера Терадзаву отнюдь не тревожит совесть. Ведь их с Чарли невинные игры очищают мир от преступников. К тому же, киллер должен быть готов не только к чужой смерти. И наконец, чего, спрашивается, еще достойны те, кто берет деньги за убийство беззащитных стариков, никому на свете не причинивших зла?..

От края к краю рассветного неба, не таясь, проносится двояковыпуклый диск. Яростно сверкают бортовые огни; даже звук, который издает рассекающее атмосферу судно, заглушен не до конца. Братья этого пилота по разуму, неосторожности и любопытству еще в начале тысячелетия напропалую нарушали конвенцию о невмешательстве в развитие докосмических рас… По окончании Великой войны к аннексированному Ареалу ррит прибавилась почти треть Ареала лаэкно, отданная не по битве, но по договору – в возмещение морального ущерба. Не один гордый Атк-Этлаэк с позором лишился тогда своего звания.

Необъятные просторы Ареала человечества до сих пор не успели изучить толком.

Диск описывает гигантскую параболу, на миг почти исчезнув из поля зрения. Возвращается, и… о нет.

– Врежешься в Такахаси – убью, – негромко обещает Терадзава, следя за яхтой насмешливым взглядом.

Точно услышав, непутевый пилот разворачивает корабль, взмывая к солнцу меж двух украшенных льдами вершин.

Вторая попытка не лучше.

– Только не в эту гору! – молитвенно просит Сигэру. – На нее вид из чайного домика.

Он так увлечен метаниями Ийютаэ, что о прибытии «Ирмгард» сообщает ему Минако. Люнеманн, опытный боевой пилот, находится в согласии как со своим судном, так и с законами физики. И к шуткам действующий Начальник Порта склонен мало. Маленький космодром, укрытый от глаз обитателей дворца живописными скалами, без происшествий принял его корабль.

С минуту Сигэру любуется взрослой дочерью. Несравненная, она точно цветок, благоухающий в уединении меж скал Фурусато. Подобным изяществом, пожалуй, не смогли б похвалиться и дамы старых времен: под шелковыми кимоно древних красавиц не прятался биопластик, делающий походку легкой, а тело – гибким. Терадзава никогда не встречался с матерью девушки, даже фотография ее мелькнула, не оставив следа в памяти. В параметры отбора яйцеклетки не входили точеное лицо и нежная кожа. Внешность юной Ми-тян оказалась приятным сюрпризом.

О, химэ! она всецело заслуживает этого титула, принцесса…

– Ото-сан, – тихо говорит она, прерывая его раздумья. – Их двое.

Старый отец внимательно слушает.

– С ним женщина.

Он хмурится. Странно, непочтительно везти с собой к сенсею постороннюю женщину… Минако опускает прекрасные глаза, и отец с удивлением понимает: она испугана.

– Папа, пожалуйста, будь осторожен, – тихо произносит она. – Это особистка из Райского Сада.

Лицо отставного Начальника Порта омрачается. Он крайне сдержан в выражении эмоций, даже Минако не может понять, что он думает, – но отец недоволен, и оттого сердце дочери трепещет.

Стремясь скрыться от проницающего взора, Минако встает и включает голографический экран, выводя на него данные камер слежения. В полусотне метров от врат Кокоро бьется на ветру белый плащ Люнеманна, знак его королевского достоинства.

Ноздри старика хищно вздрагивают.

Об руку с действующим Начальником идет, словно Инь подле Ян, Анастис Чигракова, облаченная в черное.

Над Фурусато, личным архипелагом местера Терадзава, плывут в лазоревой вышине облака.

– Я живу так, как подобает жить старику, заботящемуся о своем здоровье, – говорит гостям Сигэру и открыто, дружелюбно улыбается, собирая морщины в лучистую маску. – Сейчас я стану наслаждаться беседой с вами, потом – чайной церемонией с любезнейшим Ийютаэ, а всю следующую неделю буду охотиться на киллеров. Мой дорогой враг Чарли по старой памяти подослал ко мне целых четыре штуки.

– Вы остались головорезом, сенсей, – поднимает брови Люнеманн. Трудно представить человека, в чьих устах ученическое обращение звучало бы менее естественно, чем в устах этого немца. Остается только смеяться, что Сигэру и делает.

– Попробуйте сказать, что вам это не по душе!

Веселы четверо – прежний и настоящий Начальники, семитерранка и Ийютаэ Атк-Этлаэк Этрима. Минако молчит, нежное лицо окаменело. Сигэру знает, куда она смотрит и что думает. Дочь боится за него; тепло отцовской любви затопляет железное сердце корсара.

– Все хорошо, милая, – говорит он ей на родном языке. – Будь приветливее.

Лаэкно клонит голову к плечу, глаза подергиваются опаловой дымкой: гостеприимный хозяин нарушает игру! Его слова непонятны!

Ритуал – основа коллективной психики большеокой расы. Мало какое интеллектуальное удовольствие может сравниться с изучением и точнейшим исполнением чужих ритуалов. Чем сложнее и непонятней игра, чем запутанней правила и сомнительней польза, тем лучше. Ийютаэ восхитительно перенимчив. Для Сигэру он прежде всего чудная игрушка, диковинное и забавное украшение; но, пожалуй, даже поняв это, лаэкно не будет в обиде.

Старик с задумчивым видом смотрит в землю. Поднимает лицо.

– Минако не ожидала вашего приезда, – со светской улыбкой говорит он Чиграковой. – Для церемонии, где среди приглашенных – женщина, да еще нежданная гостья, требуется совсем другой сорт чая.

Анастис улыбается чуть смущенно. Неважно, верит ли. Бывший корсар понял, что в базе ее компьютерного переводчика старояпонского нет.

Сосны, кипарисы, бамбук, вечнозеленый кустарник… флора Терры-без-номера так похожа на земную, что никто не утруждал себя перевозкой семян и саженцев. Никто, кроме местера Терадзава.

Затевая чайную церемонию, полагаться на грубые аналоги немыслимо.

Рамы в тясицу, чайном домике, сдвинуты. Порой по вечерам хозяин Фурусато любуется тем, как принадлежащие ему горы озаряет южный закат, как отрешенная Луна парит над морской гладью и белой вершиной Такахаси. Но в полдень краски недопустимо ярки.

Минако-химэ подбрасывает в жаровню немного древесного угля. Ее безупречная грация околдовывает, и заботы отступают – даже сейчас… Сигэру краем глаза наблюдает за семитерранкой. Та смущена, восхищена и растрогана, боится шевельнуться лишний раз, чтобы не нарушить какого-нибудь правила… у нее вид туристки, а не агента.

Внешность обманчива.

Как мог неглупый немец пойти на такое? Люнеманн столь опрометчив? Или столь уверен в своих силах и отчаянно смел, что решился заигрывать с уральским триумвиратом? Терадзава имел дело с этими бешеными гайдзинами еще когда они не набрали силу, когда Райский Сад только-только тянул нежные побеги к серому небу Седьмой Терры. Начальник Порта рано понял, с кем имеет дело, и сумел отступить благородно.

Исход открытого конфликта вряд ли можно предугадать, но попытка перехитрить семитерран – воистину дурная затея.

Минако взбивает чай веничком и протягивает чашку Ийютаэ. Длинные кисти лаэкно едва заметно опалесцируют в полутьме тясицу; серая кожа, чуть подсвеченная благоговением, удивительно гармонирует с серой глиной, которой отделаны стены, с грубой керамикой чашки и простым лакированным деревом. Огромные глаза Мастера игр прикрывает пленка век.

– Знаете, кого мне здесь не хватает? – доверительно замечает Терадзава, чуть щурясь. – Моего врага Чарли. Я бы рассказал ему о свитке в токонома… знакомый ему документ.

Люнеманн уже слышал эту историю, он лишь улыбается. Анастис косится в сторону ниши – там обычная электронная бумага.

– Это копия ордера на мою казнь, – с удовольствием сообщает хозяин. – Через год после выдачи ордер был аннулирован. Началась война, и я двинул флот к Чиинн-йенкьи.

– То была прекрасная игра! – с неподдельным восхищением подтверждает Ийютаэ. Безгубый рот изгибается в подобии человеческой улыбки: это выглядит очаровательно. – Родись вы одним из нас, лучшие из лучших почли бы за честь сыграть с вами.

– Я часто размышляю в одиночестве, созерцая этот свиток. Выдачи ордера добился от правительства Чарли. Он всегда умел дарить подарки.

– Удивительная история! – у Чиграковой не нашлось других слов, но Сигэру ее вполне понимает.

Занятно наблюдать, как особистка берет из рук Минако-химэ полную чашку. Движения обеих плавны и скупы, но семитерранка – точно пантера, готовая рвануться к цели, а в душе принцессы холодный змеиный покой…

– Нынче Чарли подарил мне лучших убийц, каких можно нанять за деньги, – полушутливо продолжает старый корсар, пристально наблюдая за особисткой.

Тень, промелькнувшую по лицу Люнеманна, замечают оба Терадзава.

Таких, как Анастис, за деньги нанять нельзя.

«А жаль, – внезапно думает старик. – Преинтересно было бы столкнуть их лбами». В мысли есть что-то помимо шутки, и поэтому Сигэру откладывает ее в дальний уголок памяти, чтобы обдумать позже.

Чигракова доброжелательно слушает.

Ийютаэ почти благоговейно наблюдает за игрой Мастера-х’манка.

– Если бы вам было дано задание убить меня, – с улыбкой спрашивает молодую женщину Терадзава, – какой способ вы бы избрали?

Анастасия пожимает плечами, ответная лукавая усмешка светится на ее лице.

– Есть много способов.

– Такая прекрасная местра, несомненно, применила бы самый изящный.

– О, право!.. вы обезоруживаете меня, Терадзава-сама, – ее кокетство безукоризненно. – Хорошо. Я угнала бы корабль Ийютаэ…

Атк-Этлаэк шокирован.

– …и нарушила бы ход церемонии в вашем чайном домике.

Атк-Этлаэк в ужасе куда большем, чем хозяин Фурусато. Того происходящее, в сущности, забавляет.

– Я был бы рад погибнуть так нетривиально, – смеется отрекшийся Начальник Порта. – Но, боюсь, обстоятельства сложились бы неудачно для вас.

Чигракова, не переменившись в лице, с прежней обольстительной улыбкой выслушивает, как именно.

Она не возражает, когда древний король изъявляет желание побеседовать со своим преемником наедине. Анастасия даже ответила согласием на формальное приглашение Минако-химэ, и та, скрепя сердце, вынуждена составить ей компанию на прогулке, рассказывать о Фурусато и ожерелье дворцов архипелага. Сигэру заметил, как удручила дочь непонятливость гайдзинки, и одарил милую Ми-тян еще одним ободряющим взором. Он и сам допустил промашку, безопасную, но досадную, попытавшись выбить из равновесия особистку Райского Сада. У мудрой принцессы должно выйти лучше.

О, эти люди! Пусть они будут самоуверенными, наглыми, грубыми и надменными – это послужит лишь к их позору. Но только не такими… обычными. Это непозволительно. Неправильно.

Форма должна соответствовать сути.

…Люнеманн шагает по тропе, сосредоточенно глядя под ноги. Темный песок прибит вчерашним дождем. Немец не настолько погружен в размышления, чтобы забыть о почтенном спутнике и его возрасте. Терадзава в прекрасной форме не только для собственных лет, но и для люнеманновых, однако показывать это не собирается. Пусть молодой король изъявляет почтение, умеряя шаги.

– Итак, новый саммит спустя год после предыдущего…

– Анкайский год.

– Полтора земных. Небольшая разница, учитывая, что прежде встречи случались что-то вроде раза в столетие, – иронизирует Терадзава.

– Моя рритская охрана находит, что х’манки торопливы, – тем же отвечает Люнеманн. – Учитывая их скорость реакции, это что-то да значит.

Японец останавливается.

– Взгляните, какой вид на залив, местер Люнеманн. Эти деревья – настоящие красные клены. Чудо, что они прижились здесь. Пройдет пара месяцев, и вид станет поистине божественным. Сейчас туман уже растаял, но по утрам здесь так тихо…

Рихард ждет. Попытки Сигэру, больше века не видевшего Земли, придумать собственную Японию могут вызвать умиление лишь у наивного человека. Терадзава эстет, но не романтик.

– А в отношении анкайских саммитов ваша рритская охрана тоже находит вас торопливым?

Вот оно.

– Вам все известно.

– Вам тоже, – кивает Сигэру. – Мы оба компетентные люди. Вы хотите знать мое мнение, Рихард?

– Я хочу получить ваш совет, любезный мес… сенсей. Я знаю, что вы и сейчас радеете о благе Порта.

Терадзава клонит лицо долу, превращаясь в сумрачного идола Власти.

– Признание Порта повлечет за собой чудовищные убытки для бизнесменов и столь же чудовищные прибыли для чиновников, – говорит он. Рихард терпеливо выслушивает давно известное: столетний старик ничего не говорит попусту. – Задолженность по налогам станет такой, что позволит ужасающее насилие над крупным капиталом. Поэтому любые взятки бессмысленны, правительство нашего Ареала признает Порт. Если вы откажетесь от одной дурной идеи.

Люнеманн поглощен созерцанием кленовой рощи.

– Индикарты галактического действия для всех граждан Порта, – продолжает бывший Начальник. – Почему вы непременно хотите оделить ими ррит? Сделайте для них исключение, и вы получите все.

Рихард отрицательно качает головой.

– Вы дали обещание? – полунасмешливо цедит Терадзава.

– Вы представляете себе короля, предающего свою гвардию?

– Признание колонии на Порту. Что дальше? признание Кадары и запрет на добычу кемайла? Возвращение планеты?

– Возможно.

– Конечно, возможно. Но это вскроет чудовищное количество военных и финансовых преступлений, немыслимые махинации с общественным мнением, фантастические подлоги. Те люди, которые именно ими заработали на свой биопластик, не только живы, но и находятся на высоких постах. Местер Люнеманн, на ваши условия Земля не пойдет никогда.

– Это проблемы Земли.

Японец разворачивается – выверенным, резким, совершенно не старческим движением. Взор его мрачен.

– Люнеманн! – он повышает голос. – Расторгните все договоры с Уралом, которые вы имели глупость заключить! Не вступайте ни в какие соглашения с ними, повторяю, ни в какие!

Рихард смотрит с вежливым удивлением.

В глазах Начальника Порта покой и холод.

– Вы даже не сможете пожалеть об этом, потому что просто ничего не поймете! – свирепо рубит старый корсар.

– Вас так страшит Райский Сад? – с легким сожалением спрашивает Люнеманн. – Чем семитерранская спецслужба отличается от остальных? С ними всего лишь нужно уметь обращаться.

– Это не спецслужба, – глухо рычит Сигэру.

– Что же, в таком случае?

– Вас не настораживает, что никто не знает ответа на этот вопрос?

В тени японских кленов шаловливо вьются, играют две терранские радужные ласки. Любовное посвистывание и воркование зверьков далеко разносится под кронами. Ветер чист и свеж, как колодезная вода.

– Я не собираюсь мешать Рихарду, – медленно и негромко говорит местер Терадзава. – Нет, я не стану ему мешать…

Стрекозой над осенним озером, неуловимой тенью взмывает «Ирмгард» над океаном, над горными пиками, над Кокоро, дворцом-сердцем. Сидя на террасе, возле жаровни, местер Терадзава, гостеприимный владелец архипелага, следит за яхтой сумрачным взором. Истекли три дня, диктованные этикетом, бывший Начальник не стал удерживать преемника, и провожать Люнеманна к космопорту тоже не счел нужным.

«Анкайский саммит, – думает Терадзава. – Люнеманн по-прежнему намерен добиться встречи в этом году… И она будет».

Минако-химэ подходит, кладет ладонь на отцовское плечо. Нежная рука девушки тяжела, как свинцовая. В такие минуты вспоминается, что в действительности принцессе сорок пять.

Старый отец печален.

– Гайдзин не хочет зависимости от Древней Земли. И не понимает, что ставит Порт в горшую зависимость от Седьмой Терры. Он думает, Урал – это та же Земля, только моложе, злей и сговорчивей.

Ми-тян, точно срезанный цветок, клонит голову набок: в прекрасных глазах внимчивая тихая грусть. Принцесса ворошит угли в жаровне. Покрытая старческими пятнами рука протягивается над алым пылом.

– Я не стану ему мешать, – раздельно повторяет Сигэру. – Я ему помогу… пусть он и не сразу поймет это.

Минако вскидывается в испуге.

– Ото-сан! – шепчет принцесса, – неужели ты пойдешь на…

– Ни в коем случае, милая, – успокаивает ее древний король. – Я только случайно уроню камень.

Медлит, грея над жаровней сухие кисти.

– Лавина сойдет сама. Она давно уже… собралась.

Терадзава думает, что Чарли по-прежнему весел и не скупится на подарки, но Айлэнд Инк переживает не лучшие времена. Когда Айлэнд делает три модели «крыс» для среднего класса, семитерране делают одну, и с ней захватывают рынок. Чарли пока держится на гиперкораблях, но эксклюзивные яхты корпорацию не спасут. Да что Чарли… так везде. Фармацевтика, вооружения, высокие технологии – производство ушло на колонии, и с ним уходят деньги. Это не умысел Урала, это поступь времени. Семитерране всего лишь оказались на острие.

Промышленный союз трещит по швам. Внешние территории требуют свободной конкуренции, а Земля не может на это пойти, если не хочет стать планетой для туристов.

Пока Ареал человечества раздирают экономические войны, Дикий Порт процветает. Немудрено, что Люнеманн решил воссесть в круге сильных… Если Айлэнд признает «Фанкаделик» и должен будет выплатить налоги, он разорится. Если не признает – тоже.

Терадзава самодовольно усмехается: нужно вовремя удаляться от дел.

И все же, раз приняв руку Седьмой Терры, удержать независимость Порт не сумеет. Объединенный Совет Ареала мог бы аннексировать его, превратив в колонию, но триумвират не совершит такой глупости. Всерасовое государство станет мощным оружием в руках уральцев. Кто знает, к чему это приведет…

Владыка ушедшей эпохи открывает глаза. Безупречная кожа дочери чуть розовеет от ветра; принцесса так неподвижна, что, кажется, вовсе не дышит. Она совершенна, как статуэтка.

– Не думай об этом слишком много, милая, – ласково советует он. – Лучше скажи, какова показалась тебе райская птица Анастис?

– Она дитя, – после недолгого размышления уверенно отвечает Минако. – Хорошо обученное, очень умное, жестокое и хладнокровное, веселое и искреннее дитя.

Сигэру улыбается. Мудрая Минако-химэ подтвердила его догадки. Триумвиры Урала – чудовищная сила, несравненные игроки, но прочие…

– Все они – дети, – повторяет принцесса тихо, поднимая к небу фарфоровое лицо.

– Значит, нужно дать райским детям игрушку, которая займет их всецело. И при этом вывести из игры Высокую тройку…

Минако безмолвна. Тишина длится так долго, что угли в жаровне успевают подернуться пеплом.

– О чем ты думаешь, ото-сан?.. – едва слышно шепчет принцесса.

Под навесом шумно хлопает крыльями белый голубь.

– Я прожил достаточно, чтобы умереть, – медленно произносит Сигэру. – Но я не хочу перед смертью увидеть, как обрушится все, что я построил.

Ийютаэ Атк-Этлаэк Этрима вернулся с прогулки. Его легкий диск зависает над Такахаси. Картина странная и прекрасная: в двадцатом веке так рисовали Шамбалу.

Сладостная Анкай.

Под стальным брюхом корабля плавится золото. Экраны, оформленные как огромные иллюминаторы, открывают вид на Анкай из ближнего космоса. Половину обзора заполняет безразличная чернота ночи, другую – лучезарный свет. Яхта плывет над дневной стороной планеты в тысячах километров от золотых и жемчужных облаков прекрасной Анкай. Сотню веков назад, когда в сердце Сахары цвели цветы, когда до фараона Мену, объединившего Древний Египет, должны были смениться еще поколения и поколения, было так: сладостная Анкай, привольная Чиинн-йенкьи, светлый Цоосцефтес, царственная Кадара…

Самую юную из столиц именуют ныне Древней Землей.

«Ирмгард» направляется к космодрому. Ее ведет потомок тех, чей мир царствовал над Галактикой всегда – исключая последние шестьдесят лет.

Рихард в салоне беседует со странной женщиной по имени Анастасия. В ее движениях, в ее запахе сквозит нечто, заставляющее Л’тхарну беспокоиться: он хорошо знает х’манков, и если попытаться не верить глазам, можно допустить мысль, что она и не х’манк вовсе.

Кто?

На иные вопросы не стоит искать ответа…

Л’тхарна привык доверять Рихарду. Беловолосый х’манк знает, что делает.

Это единственное, в чем вождь людей может найти покой.

Эскортный флот Начальника Порта не слишком велик – не больше, чем требует дипломатический этикет. Но у Л’тхарны слишком мало тех, кому он может безраздельно довериться. Их, надежных, нужно оставить на Порту следить за делами, нужно взять с собой как официальных лиц, нужно поставить охраной вокруг Рихарда. Из миллиона человек не насчиталось и сотни…

Он сам виноват в этом.

Он, Л’тхарна аи Р’харта, выродок, предавший славу отца.

«Даже хитроумный х’манк не смог бы сочетать такое, – горько думает Л’тхарна, – ожерелье из вражеских костей на груди и вражеские деньги на прокорм своих воинов». Кто знает, сумеет ли Д’йирхва удержать в повиновении обезумевшую челядь Цмайши? Во время пребывания Рихарда у Терадзавы Л’тхарна порой бывал близок к отчаянию.

«Зачем я все это делаю, Д’йирхва, клинок мой? – сказал он однажды. – Зачем вытаскивать из пропасти того, кто рвется на дно, упасть в груду костей героев и там издохнуть? Зачем заставлять жить того, кто не хочет жить?!»

«Когда вернется Р’йиххард, ты успокоишься».

«Да, я в тревоге, – выдохнул молодой вождь. – Я в тревоге. Ты помнишь, что было два десятилетия назад, сколько рождалось детей, что ели женщины, чем занимались воины. Если этот х’манк умрет, станет не хуже, чем сейчас. Станет хуже, чем тогда. Но я спросил тебя, Д’йирхва – зачем?»

«Те, кто действительно хотел светлой гибели, уже пируют с богами. Все эти, называющие себя наследниками древней чести, только ирхпа, возомнившие себя цангхъяр».

Тогда Л’тхарна начал смеяться.

«Второе лезвие» вопросительно повел ухом.

«Д’йирхва, ты видел когда-нибудь ирхпа? Цангхъяр? Хехрту? – спросил Л’тхарна. – Все это звери из сказок, да? Это звери с Кадары. С нашего мира. Мы там никогда не были, Д’йирхва!»

«Будем», – твердо отвечал «второе лезвие», сжав когтями кожу на его плече.

Будут ли?

Л’тхарна говорил с Рихардом раньше. Он хотел сделать на саммите заявление о том, что Кадара не уничтожена и на ней ведется добыча кемайла – в надежде, что резонанс в политической Галактике окажется достаточно сильным, чтобы вынудить Землю вернуть официальному рритскому правительству родную планету. Но Люнеманн честно сказал, что шансов мало. Чтобы чего-то требовать у х’манка, нужно иметь рычаги влияния. Силовые или экономические. Порт не может указывать Земле.

И все же он будет искать пути, он пообещал искать.

А если начнутся беспорядки на Порту? Семитерране сказали Рихарду, что неожиданностей в его отсутствие не случится. Но откуда им знать о Цмайши?

И почему Рихард поверил?

Клыки Л’тхарны полуобнажаются: знак не ярости, но тревоги.

Руки бывшего боевого пилота, главы охраны, заместителя Начальника Порта, занимаются привычным делом. Гиперкорабль опускается на покрытие взлетной площади. Чуть меньше века назад на эту планету садился челнок с огромного, примитивного заатмосферного корабля: х’манки, последняя разумная раса, подписывали древние договоры, входя в галактическое сообщество… и на вопрос: «Какие нам будут предоставлены права?» родной отец Л’тхарны ответил: «Какие-нибудь!»

Теперь все наоборот.

Не существует людей, исчезла Кадара, подмененная безликим номером в Ареале х’манков. Но нет и Дикого Порта, корсарской планеты, где находят приют представители любой расы.

Если Л’тхарна переменить положение бессилен, то о Рихарде так не скажешь.

«Ирмгард» приземляется так мягко, что лишь показания приборов свидетельствуют об этом. Даже человек, чуткий от природы и тренированный, как пристало воину, не чувствовал толчка, а хитроумный х’манк, занятый разговором, тем более остался в неведении. Можно послать сигнал на его браслетник, Рихард простит Л’тхарне неделикатность. Но испытывать его благорасположение сейчас вождь людей не решается. Прошло не более месяца с тех пор, как Люнеманн вернулся на Порт. Он побывал на Земле-2, держал совет с прежним Начальником, и с тех пор стал мрачен. Все три сердца Л’тхарны терзает уныние: он боится, что Рихард переменит план.

Где иной путь? Где иная надежда? Будущее у людей одно, как сердце у х’манка. Если лишиться его, станет смерть; ничего, кроме смерти.

Вождь прикрывает глаза. В горле рождается и гаснет глухой рык.

Признание нового субъекта межцивилизационного права – дело всех рас. Но возражать будут только х’манки. Рихард ведет игру с сородичами, и Л’тхарна не может ему помочь. Даже защитить – не может, потому что представляет сейчас на Анкай не Люнеманна и не Порт.

Себя.

Собственную расу, после лет ничтожества и двух проигранных войн вновь требующую признания.

Можно впасть в ужас, если думать об этом слишком много.

Л’тхарна аххар Суриши аи Р’харта поднимается с пилотского кресла.

«Космический ампир», самый затратный и самый помпезный архитектурный стиль, в каком когда-либо строили свои дворцы дети Земли, родился после успешного блицкрига против расы анкайи. В первые годы могущества, исследуя аннексированный рритский Ареал, разведчики Объединенного Совета случайно ушли в Ареал соседний. Одна из планет, на которую опускались «челноки», оказалась фантастически похожа на Землю.

По исследованиям чийенков, лучших этологов Галактики, лишь Homo sapience свойственен феномен моментального сращивания личности с имуществом.

Оставить сестру Земли в покое люди не могли. Ее можно было бы выменять, но недавние победители ррит не сочли достойным опускаться до торговли. Маленькая победоносная война подарила человечеству Землю-2; окрасила в сумрачные тона ореол прежней славы; выбор между бессмысленной агрессивностью ррит и неистовой алчностью хуманов прочим разумным перестал казаться таким однозначным, как прежде – что косвенным образом привело впоследствии ко Второй войне.

В архитектуре восторжествовал «космический ампир».

Основные черты этого стиля были заимствованы из классического искусства Анкай.

Сарказм истории.

…Свой аналог гравигенераторов у анкайи появился очень давно. По сравнительной шкале технического развития – много раньше, чем у людей.

Огромные усеченные пирамиды парят в воздухе легко, точно птичий пух. Модный среди земных дизайнеров анкайский орнамент на родине выглядит совершенно иначе, почти неузнаваемо. Уже смерклось. Холодает: с близких гор проливается ветер, родившийся в ледниках. Звезды центра Галактики светят ярче, чем огромная земная Луна. Листья, гладкие, твердые, словно маленькие зеркальца, отражают свет; парковые растения слабо лучатся, а там, где сгущается лес, стоит призрачное сияние. В проулках между постройками мрак и мгла.

Дворец-храм, плывущий над огромной площадью, великолепен. Стены и колонны сверкают чисто и нежно, но запредельно величественны и холодны. Под ветром пляшет и беснуется пламя факелов. Колоссальная лестница не достигает земли: она опустится, когда придет срок начала саммита.

Рихард не может не думать, что люди обустроили бы все иначе. Более рационально. Не теряя престижа и великолепия, но удобнее и дешевле. Однако традиции межцивилизационных встреч создавались не людьми, и политики Ареала сочли разумным не нарушать их. Галактические саммиты по-прежнему проводятся на Анкай, во дворце менкетаинри, чью роль в политике объяснить так же трудно, как и в целом понять анкайи. Ксенологи общего направления для простоты именуют менкетаинри фараоном. И это крайне возмущает специалистов по контакту с анкайи.

Последнее развлечения ради поведал Люнеманну Элия Ценкович, тот брадоносец, что до икоты напугал когда-то пьяного Гуго.

Вдалеке, на вершине лестницы, появляется хрупкий золотой силуэт. С такого расстояния расу можно определить лишь по тому, что инопланетян пока не пускали в храм. Анкайи похожи на людей больше, чем кто-либо: в закрытой одежде можно и спутать. Мотив любви человека к анкайи очень популярен в новейшем искусстве…

Завтра начинает работу внеочередной саммит. Инспирированный им, Люнеманном. Предстоят тяжелейшие дни, быть может, недели; сейчас догорает последний вечер тишины и покоя. Можно глотнуть воздуха перед тем, как начнется бой – и потому Рихард позволяет себе гулять по парку и думать об отвлеченных вещах. К примеру, как анкайи видят их? Существуют ли все они, инопланетные политики и дипломаты, в том пространстве, где обитает тихая нейтральная раса? Если существуют, то как выглядят? И как выглядят для сородичей сами золотокожие?

Из множества измерений физической Вселенной большинству разумных рас достаточно четырех. Во Вселенной анкайи их десять. Восемь статических; два длящихся – время и время-прим.

Анкайи не менее логичны, чем люди, только логикой пользуются иной. Иногда в ней путаются даже лучшие контактеры, и тогда возвышенная ксенология превращается в обыкновенную суматоху.

Утром, по приземлении «Ирмгард» и судов малого эскорта, возникли проблемы с размещением. Единые правительства цивилизаций выстроили свои посольства тысячелетия назад, в прошлом веке таковые появились и у Земли. Но сейчас Анкай принимал небывалую армию дипломатов.

Скандал в СМИ уже разгорался, несмотря на закрытость встречи.

Внешние территории Ареала человечества, отмежевавшись от центра, выслали собственную делегацию.

Люнеманн знал об этом давно, как и все, кому положено было знать. И теперь ксенологи не могли уразуметь, как именно трансформировалось сказанное в сознании анкайи. Все перепуталось и перемешалось. Возникли неожиданные проблемы с пониманием анкайи феномена всерасового государства, отчего Начальника Порта чуть не оставили без охраны. Потом выяснилось, что суда Древней Земли направили на чужую стоянку – потому что те сошли с верфей Седьмой Терры, а анкайский диспетчер сделал нетипично простое умозаключение. В довершение всего на аккредитации столкнулись кортежи Цоосцефтес и Ункхвуа.

Тогда-то Рихард и повстречал уральского триумвира.

Начальник Порта решал очередную непредвиденную проблему, был зол, измучен и не намерен шутить. Приходилось с местными чиновниками общаться лично, и немалых познаний Люнеманна в ксенологии все равно не хватало.

Он вылетел в коридор, едва не сбив с ног двух неопределенного пола анкайи в пышных церемониальных одеждах, сдавленно извинился – и сзади донеслось участливое и нахальное:

– Проблемы?

Этот голос Рихард прежде слыхивал лишь по галактической связи, и в запале и злости не узнал. Рявкнул в ответ, разворачиваясь:

– Вы кто? – и встретил веселый взгляд чернобородого уральца.

– Я в этом дурдоме главврач! – в тон прорычал он, надвинувшись на Люнеманна широкой грудью.

– С чем я вас и поздравляю! – не оплошал Рихард.

– Соболезновать надо!

Оба властелина расхохотались и Люнеманн потер лоб.

Ценкович, по образованию психиатр, в былые годы успешно практиковал. Позже занялся ксенологией, углубился в историю, стратегию, военную сферу, и во время Второй космической выступил консультантом адмирала Захарова, флотоводца Седьмой Терры. Зоркость не политика, но врача в сочетании с сокрушительной варварской харизмой делали его опаснейшим – и обаятельнейшим – игроком.

«Атк-Этлаэк», – иронично подумал корсар, избавляясь от секундного наваждения. Человек менее искушенный, пожалуй, запутался бы в этих сетях как мошка.

Семитерранин с улыбкой развел руками.

По широкой аллее парка, обступившего летучий дворец, идут властелины мира. Чужое небо над их головами, и не им принадлежит земля, по которой шагают. Но такова их сила, что и закон, и право смиряются перед нею.

Люди – доминирующая раса Галактики.

Рихард Люнеманн, Начальник Порта, и Элия Ценкович, один из триумвиров Урала, предаются мирной беседе, любуясь дивным полуденным убранством планеты Анкай. Для полного счета не хватает здесь господина Древней Земли – но у Древней Земли нет господина. Генсек Объединенного Совета – лишь маска, за которой может скрываться любой политик из числа имеющих влияние. Главы земных стран давно утратили всякую власть над космосом, если когда-либо имели ее.

Все еще сыро: ночью шел дождь.

Утреннее заседание, открывшее саммит, вселило в Люнеманна оптимизм. Земная делегация, подавленная присутствием политического противника, выглядела куда бледнее, чем в прошлую встречу. Иван Кхин, премьер Урала, плечистый и флегматичный, не вступал в споры, ограничившись репликой о том, что дело с Диким Портом имеют лишь внешние территории Ареала, а Земля занимается теоретизированием. Ценкович и вовсе не появлялся в крытом амфитеатре, однако в кулуарах действовал весьма активно. А среди дипломатов Лэтлаэк Начальник Порта приметил главу седьмого высокого рода.

Злополучный Хейальтаэ принадлежит к ветви Синна, той самой, что породила несколько поколений назад великого игрока Яльнемаэ, поэта и узурпатора. Его мастерство интриг куда скромней, но авторитет рода огромен и обладает большой ценностью. Родичи наверняка получили запись беседы Хейальтаэ с Начальником Порта, они благодарны Люнеманну: тот позволил Лэтлаэк сохранить лицо. И если Начальник предлагает скрыть неприятные факты, разве можно самим кричать о своем позоре? Хейальтаэ Синна по-прежнему Атк-Этлаэк.

Лаэкно всемерно поддерживают Начальника Порта.

– У вас впечатляющая охрана, – усмехается в бороду Ценкович.

– У вас – тоже.

– Местра Чигракова восхищена вами.

– Это взаимное чувство. Местер Элия, я очень давно жду возможности побеседовать непосредственно…

– Понимаю, – суровея, поднимает ладонь уралец. – Итак, лаэкно натворили дел?

– Консорциум «Аткааласт» и лично Хейальтаэ Синна, с которым вы знакомы… Атк-Этлаэк сымпровизировал. Это окончилось для него неудачно, но вскрыло некоторые проблемы.

– Я слушаю.

– Наша договоренность по поводу Терры-3.

– Она остается в силе, местер Рихард, – кивает Ценкович. – Мы боролись с нелегальной добычей квазицитов долго и безуспешно. Пресечь ее невозможно – значит, нужно держать под контролем. Ваша помощь неоценима.

Люнеманн отмечает это «мы». Губернатор Терры-3 – ставленник Урала, колония практически принадлежит корпорациям семитерран, но об этом не принято говорить вслух. Триумвир откровенен.

И Начальник отвечает откровенностью.

– Я считал, что контролирую ситуацию. Я ошибался.

Лицензия на браконьерство выдавалась группе «Шоган», проверенным и аккуратным специалистам. За ними стояли все те же «Фанкаделик» и Айлэнд Инк, но в этом случае Люнеманна более чем устраивало участие большой корпорации. Долговременные обязательства и ответственность. Айлэнд ценил свой нелегальный филиал и не пытался обвести Начальника вокруг пальца.

…а потом «Аткааласт» решил поиграть с х’манками.

Торговый флот «Фанкаделик» был атакован. Весь биопластик производства Порта перехватили и задержали – с целью взвинтить и без того заоблачную его цену.

Но цены не поднялись.

Продукция лабораторий Айлэнда была каплей в море нелегального пластика.

– Граждане Порта не могли действовать в обход лицензирования. Все проверено не один раз, а я имею основания доверять моим службам.

– То есть, – продолжает мысль Ценкович, – под прикрытием «Шоган» действует кто-то еще?

– Кто-то, не имеющий отношения к Порту.

Трапециевидная арка в конце аллеи отделана, точно кафелем, цельнолитыми золотыми плитами. Мелкие искры-блики, высеченные солнцем, дрожат над ними. Следуя плавным изгибам свода, узорной лентой тянутся письмена, предназначенные для любования, не для чтения. Под аркой раскинулась крупная мозаика, изображающая перспективу этой же аллеи так, как ее видят анкайи.

…и все же человеческий мир узнается – как квадрат в тессеракте.

У левой опоры арки стоит, скрестив на груди руки, Л’тхарна аи Р’харта.

Скользящий взгляд триумвира, брошенный на ррит, говорит Люнеманну, что Ценкович все знает, и, весьма вероятно, уже все обдумал.

– Боюсь, здесь нет места догадкам, – говорит тот. – Нашим службам я тоже имею основания доверять.

Люнеманн скептически кивает. Его аналитическая разведка не работает вхолостую.

– Альтернативные лицензии, местер Элия, выдают на Древней Земле.

Семитерранин усмехается.

– У нас и так достаточно поводов ее не любить.

– Местер Терадзава считает, что Земля не пойдет на мои условия, – меланхолично сообщает Люнеманн, глядя в небо над венцом арки.

– Они не признают ррит и не снимут оккупацию Кадары, – без лишней дипломатии соглашается Ценкович. – Дело здесь не в кемайле – выдать несколько хороших грантов, и через год будет эквивалент. Здесь – политика.

– Я бы скорее вспомнил об уголовной ответственности.

Семитерранин хохочет.

– Слишком аппетитное угощение, чтобы часто о нем вспоминать.

Люнеманн улыбается. Раскрытие некоторых тайн принесет Уралу огромную выгоду. Едва ли не всем высшим лицам Ареала придется уйти в отставку – и это в лучшем случае. Начнется новый раунд большой игры, перераздел сфер влияния. Кто знает, к чему он приведет…

Ценкович весело щурится.

Они обмениваются понимающими взглядами.

Л’тхарна шагает от арки. Он сейчас в ипостаси верховного вождя, и именно поэтому одет на человеческий манер. Охрана корсарского короля может щеголять воинской атрибутикой и наводить страх, но малейшая угроза в облике официального лица – и х’манки разом вспомнят, с кем они воевали в обе Космические. Силуэт облаченного в длинный плащ, невысокого для своей расы Л’тхарны похож на человеческий.

…Когда-то Рихард перепутал. В сумерках, глядя со спины.

Без доспехов. Без зажимов на косах и браслетов. Даже ожерелье вождя Л’тхарна оставил: символ растиражирован в культуре х’манков и вызывает неприязнь…

Это не горшее из унижений, которые ему выпадали.

Рихард думает, что если разразится долгожданный скандал, с Кадары действительно могут снять оккупацию. В конце концов, существует же Декларация прав разумных существ. Должны снять.

– Официальный представитель и верховный вождь расы ррит, – спокойно, почти равнодушно произносит он. – Л’тхарна аи Р’харта…

Ценкович, не колеблясь, протягивает руку.

Они продолжают прогулку. Беседа смягчается. Л’тхарна, чуть в стороне – сказываются годы работы – молчит, не вмешиваясь. Семитерранин не стал задавать рритскому вождю вопросов и выяснять степень его лояльности человеческой расе. Однако мера лояльности самого Ценковича Порту заместителя Начальника беспокоит.

Окрестности живописны донельзя. Вдали появляется группка анкайи в церемониальных облачениях – эттаин, чиновники высшего ранга. Люнеманн не выдерживает и снимает с запястья браслетник, ловя кадр.

Ценкович благодушно смеется.

– И были они смуглые и золотоглазые, – цитирует он, хотя ни смуглыми, ни золотоглазыми анкайи назвать нельзя. – Древняя фантастика порой чудное чтение…

– Кстати о фантастике, – улыбается Рихард. – Вы знаете, какие слухи о вас ходят?

– Мы их коллекционируем, – доверительно сообщает Ценкович.

Люнеманн в задумчивости вертит браслетник, ища ракурс для нового снимка.

– И насколько велика коллекция?

– Преизрядна.

– Евгеника? – предполагает корсар.

– Куда же без нее? Хотел бы я знать, как мы это успели за пятьдесят лет… но если нравится – пусть будет.

– Модификации генома?

– С подробнейшими разведданными, – кивает триумвир. – Даже результаты экспериментов, отчеты, с риском для жизни похищенные из лабораторий Урала. Мне и самому интересно, чего добилась наша наука, так что я ознакомился. И это было поучительно, доложу я вам.

Рихард приподнимает бровь в ожидании.

– Даже в специальной литературе не встречалось мне такого чистого шизоидного бреда, – мечтательно говорит Ценкович. – Не говоря уже о личной практике.

– Зато какова легенда! – усмехается Рихард.

– По литературному заказу на этот сюжет на Земле уже написано и распродано шесть романов, – разводит руками триумвир. – Один экранизируется.

Впечатленный Люнеманн хмыкает.

– И если в кране нет воды, – философствует Ценкович, – то в этом тоже мы виноваты. Что здесь можно сказать? Здесь можно только сесть и заплакать. Если наши молодые специалисты более компетентны, чем их молодые специалисты, значит, мы занимаемся жесткой евгеникой. Это даже не паранойя. Это просто зависть.

Они добрались до самой арки: еще пара шагов, и под ногами окажутся камни мозаики. Становится жарко, но оба человека облачены в биопластиковые костюмы, и вещество, повинуясь воле хозяев, корректирует температуру. Ветер стихает, на парк опускается послеполуденная дремота, и, кажется, вокруг угасает всякое движение.

Ноздри Л’тхарны вздрагивают, желтые глаза сужаются, зрачок тает в золотой лаве. Он поднимает голову, и…

Дрожь.

Свист.

Пуля уже в воздухе, х’манку от нее не уйти.

У Л’тхарны не остается времени думать.

…словно вернулись на миг старые, злые военные времена. Рывок гибкого мощного тела – удар – зверь и человек катятся, сплетенные, по камням, человека почти не видно, кажется, что сейчас ррит запустит клыки ему в горло, алая кровь зальет камни анкайского сада…

И звук выстрелов как нельзя лучше подходит к видению.

А потом человек в белом, как лебединое крыло, плаще, перекатывает неподвижного зверя на спину и тревожно склоняется над ним. Подползает, садится на подогнутые колени; осторожно поднимает голову ррит.

Черные веки разлепляются, приоткрывая кусочек помутневшего золота.

– Р-рйи… х-хар-рдх-х… – во всегда чистой речи начальника охраны прорезается дикий древний акцент. Кровь вытекает с обоих краев пасти, зеленовато-черно-коричневая маркая жидкость хлещет Люнеманну на брюки, безнадежно губя белейший, от лучшего кутюрье королевский костюм.

– Л’тхарна! – начальник Порта панически хватается за браслетник, сигнал тревоги по всем каналам и врача, врача, врача, немедленно! «Пули… – мечутся мысли, заставляя руки Люнеманна, спокойные руки пилота, дрожать, – сколько… в легких… позвоночник – цел ли позвоночник?!»

– Это… ерунда, – почти чисто выговаривает раненый и жутко кашляет. – Р-рйи-хар-рд… все в пор-рядхке…

– Когда врать научился? – остервенело выдыхает Люнеманн и сейчас же, сдавленно, – нет, я тебе умереть не дам…

Перстень с аметистом, перстень с бриллиантом: рука корсара оглаживает щеку Л’тхарны. Пальцев Люнеманна слабо касается язык ррит, и зрачки уходят под черные веки.

Рихард грязно ругается.

Семитерранин, прижавшийся к опоре под аркой, рефлекторным движением поднимает к уху браслетник: ему пришел вызов.

– Элик, с тобой все в порядке? – тихо, по-русски спрашивает женский голос. – Какое-то у меня чувство нехорошее, уже десять минут как. Я уж на всякий случай… петь попробовала…

Ценкович молчит, закусив губу. Ассирийские глаза странно блестят.

– Элик? – тревожится в трубке женщина, – Эличка?!

– Спасибо, Тишенька, – шепчет он, – родная моя… уберегла.

– Что?

– Полный порядок, милая, – с прежней бодростью рапортует бородач. – Через полчаса буду.

– Дожидаюсь…

Медленно, глядя прямо перед собой, Элия Ценкович, министр и триумвир Седьмой Терры, складывает браслетник и замыкает на запястье. Так же медленно подходит к оцепеневшему Люнеманну.

– А ведь это не в вас стреляли, местер Рихард… – до странности мягко сообщает он, встречая дикий взгляд Начальника Порта.

– В кого? – беззвучно уточняет тот, зная ответ.

– В меня.