"Мой брат Том" - читать интересную книгу автора (Олдридж Джеймс)

14

Было в порядке вещей, что Финн обвинил Тома: при всех наших стычках размежевание происходило как бы само собой. Доби был католик, значит, он должен был драться на стороне Финна, а протестант Том являлся естественным противником обоих. Но Том и Доби были приятелями и даже в общей свалке никогда друг на друга не нападали. Том относился к Доби с уважением, стоившим исступленной привязанности Финна.

И все же те, кто не был свидетелем случившегося, легко приняли на веру глухой слух, будто в чем-то тут виноват Том. Слух этот разнесся по городу заодно с вестью о несчастье. А длинные языки сплетников и ханжей сдобрили его пересудами об отношениях Тома с Пегги. Выходило, будто разыгравшаяся трагедия — нечто вроде возмездия за их грех.

Но все как-то зловеще притихло на то время, пока длились неизбежные формальности. Провели короткое разбирательство. Патолог, вскрывавший тело, сказал, что смерть наступила от асфиксии — Доби захлебнулся, будучи в бессознательном состоянии. Дело обсудили в полицейском участке. Все высказались, обвинения никому не предъявили, никто на это не решился. Было признано, что произошел несчастный случай, — ничего другого и не могли признать. Ни о любви, ни о религии разговор не заходил, спорный вопрос так спорным и остался. Доби позволено было умереть спокойно, но нам, живым, еще предстояло испытать на себе обывательский фанатизм.

Вечером Том сказал мне, что хочет пойти к родителям Доби и объяснить, как было дело, а то в городе рассказывают черт знает что.

— Хочешь, пойдем вместе, — предложил я.

— Пойдем, — согласился он хмуро.

Мы дошли до окраины и постучались у боковой двери похожего на ящик деревянного домика в три комнаты, где жила семья молочника Доби. И сам молочник и его жена казались стариками, хоть по годам еще не были стары. Мистер Доби страдал диабетом, его жена была рыхлая, расплывшаяся женщина с унылым лицом.

— Миссис Доби, — взволнованно начал Том, когда она отворила нам дверь, — я пришел объяснить вам насчет Доби… то есть Джека… мне очень тяжело.

— Чего тут объяснять, — сказала миссис Доби тупым голосом. — Не понимаю я, зачем ты пришел.

— Я хочу, чтобы вы знали — я с Джеком не дрался, мы с ним и не ссорились никогда, у нас его все любили. Не думайте, что это из-за меня.

— Уходи, — сказала Тому миссис Доби. — Зачем ты пришел сюда?

— Объяснить, — уже в полном отчаянии повторил Том.

— Доби хотел остановить драку, — сказал я миссис Доби. — Он их разнимал, нарочно бы его никто так не толкнул.

— Уходите оба, — сказала миссис Доби и захлопнула дверь.

И мы ушли — что нам еще оставалось!

Том мучился, а дома у нас господствовала зловеще напряженная тишина, все словно сговорились молчать. Отцу уже все было известно про Тома и Пегги и матери тоже, но они сдерживали себя до поры до времени, пока Том не оправится от испытанных потрясений.

Хоронили Доби в четверг, и мы с Томом пошли в католическую церковь, где должно было происходить отпевание, но нас туда не пустили — не священник и служки, которые ни о чем не догадывались, а Финн и Локки, в качестве распорядителей стоявшие у дверей. Локки так взглянул на Тома, точно убить его хотел.

— Если я тебя еще когда увижу около Пегги, дух вышибу, — сказал Локки. — Руки-ноги переломаю.

— Слушай, Локки… — начал было Том.

— Заткнись! — сдавленно прошипел Локки, так как служба уже начиналась.

— Но…

— Убирайся отсюда! — с угрозой сказал Тому Финн.

Они посмотрели друг на друга, зная: то, что встало между ними, требует разрешения, а разрешить это можно теперь только боем. Я тоже понимал, чем дело кончится рано или поздно.

Том спорить не захотел; мы с ним пошли на кладбище и там дождались похоронной процессии. Когда гроб опускали в могилу, мы стояли в толпе, и Пегги с Томом беспомощно смотрели друг на друга поверх этой глубокой пропасти, вдруг зазиявшей между ними. Им многое уже пришлось превозмочь и в самих себе, и в окружавшем их мире, но сейчас, слушая голос священника, я смотрел в бледное лицо Пегги с золотящимися сквозь слезы веснушками и чувствовал, что этой преграды им с Томом не одолеть. Слишком они еще были молоды.

Все наши ребята пришли на похороны, тяжкий это был день, нам словно только сейчас стало ясно, кого мы потеряли. Когда все кончилось, я снова взглянул на Пегги: видно было, что она всем своим существом рвется к Тому, которому столько пришлось вынести за эти дни. Должно быть, его беззащитный взгляд жег ей сердце.

Но что-то изменилось в Пегги. Она еще раз глянула на Тома и отвернулась к своей матери. Локки нависал над ними обеими, точно парящий в воздухе хищник. Он глаз не спускал с Тома; казалось, посмей только тот подойти, он молнией метнет в него Финна, все время державшегося рядом.

Когда мы выходили с кладбища, я слышал, как падала земля, укрывая под собой Доби, — то была наша земля, на ней раскинулись наши фермы и виноградники, наши сады, и деревья, и реки; и с каждым глухим ударом крепло тягостное сознание, что Доби уже не встать больше, что подбитая птица навсегда успокоилась в земле.

Наверно, если б не заступничество мамы и Джинни, отец не стал бы медлить ни минуты, а сразу обрушился бы на Тома с поучением в облаке серы и отсветах адского огня. Но женщины его удержали, и Том получил спасительную отсрочку. В семнадцать лет столкнуться со смертью — опасное испытание, оно может навсегда отбить вкус к жизни. Эти первые дни были для Тома днями борьбы за жизнь, и ему, конечно, было бы легче бороться, будь Пегги рядом, но Пегги теперь была недосягаема. Том ел, Том, быть может, и спал, Том ходил на работу и часами просиживал в своем закутке; Том двигался, разговаривал — словом, существовал, и я в каком-то смысле острей переживал то, что должен был переживать он сам, потому что в нем все чувства были притуплены.

Из внутреннего оцепенения его вывел Финн, неожиданно напал на него, когда он разговаривал с Пегги. Стычка была стремительной и жестокой и повела к еще более стремительным и жестоким последствиям.

Помню, мы с Томом сидели на веранде и молчали, думая каждый свою невеселую думу. Вдруг кто-то тихонько позвал Тома. Нетрудно было угадать, кто это. Том вскочил и опрометью кинулся на улицу. Что-то меня заставило побежать за ним.

Они не обнялись, не поцеловались; они стояли чуть поодаль друг от друга, словно боясь неумеренной ребяческой пылкостью расплескать что-то куда более драгоценное.

— Я на одну минутку, — сказала Пегги. — Хотела только на тебя поглядеть — как ты тут…

— Я ничего, — сказал Том.

— Ты не прислушивайся ко всем этим толкам насчет Доби. Не обращай внимания.

— Но я правда не виноват, Пег, — сказал Том. — Я совсем не виноват. Я даже близко не был около Доби…

— Знаю. Я так всем и говорю. Я и Локки так сказала. Всем.

— Если Локки узнает, что ты сюда приходила, он убьет тебя, — тревожно сказал Том.

— Он пригрозил остричь меня наголо, если застанет с тобой. Но мне теперь все равно.

— Скорей иди домой, пока тебя не хватились.

— А мне все равно…

— Иди, Пег, прошу тебя. И не приходи больше.

— Ничего со мной не случится. Я только хотела на тебя поглядеть…

Больше ничего они сказать не успели: невесть откуда вынырнул Финн и зверем прыгнул на Тома. Они схватились, я бросился разнимать их с помощью Пола Симпсона, случайно проходившего мимо, а тут вдруг появился Локки и потащил прочь Пегги, которая отбивалась и кричала: «Пусти меня, пусти!» Том на мгновение обмяк, потом рванулся вперед и, кажется, был готов вцепиться Финну в горло, но мы с Симпсоном крепко держали обоих. Тогда Финн крикнул Тому: если хочет подраться по-настоящему, пусть приходит завтра в семь вечера в гараж Чарли Касла, только живым он оттуда не уйдет.

— Приду! — ответил Том. — Приду! Приду!.. — Он, казалось, не говорил и не выкрикивал это слово, а выскрежетывал его зубами.

На веранду вышел отец и окликнул, вглядываясь в темноту:

— Что там происходит?

— Ничего! — отозвался я, торопливо увлекая Тома вниз по улице.

Мы обогнули скотобойню и дошли до поросшего кактусами старого городского кладбища, где хоронили своих покойников первые переселенцы. Мы посидели в темноте на чьей-то могиле. Наконец Том сказал: «Не бойся, Кит. Ничего со мной не будет», — и мы зашагали обратно, к дому, зная, что на этот раз объяснения с отцом не миновать.

У нас в столовой стоял большой старинный стол красного дерева, весь точно в крупных рябинах: это рабочие выпрямляли на нем гвозди, когда собирали наш дом (дом был перевезен сюда из другого города вместе с обстановкой). Отец, истый викторианец по складу, строго придерживался не менявшихся десятилетиями привычек, и все в доме знали: если он работает не за своим бюро с откидной крышкой, а за обеденным столом, словно желая иметь со всех сторон свободное поле действия, — быть беде. Мама и Джинни уже легли спать, что тоже было неблагоприятно для Тома.

— Садись, — коротко приказал Тому отец.

Из многолетнего опыта ему было хорошо известно: когда человек сидит, его легче морально подавить, чем когда он на ногах. Том сел.

— А ты, Кит, иди спать, — сказал отец мне.

Но я тоже сел.

— Я там был вместе с Томом, — неожиданно расхрабрившись, возразил я. — Так что этот разговор и меня касается.

— Как хочешь, — холодно ответил отец. — Не — разговор пойдет о девчонке, а это тебя никак не может касаться.

Все эти дни отец удерживал в себе гнев, точно пар под высоким давлением, и вот теперь настало время понемногу дать ему выход.

— Тебе известно, что в городе считают тебя виновником смерти Джона Доби?

— Пусть считают, — ответил Том, пожимая плечами. — Это неправда.

— Неправда? — воскликнул отец, точно на лету подхватил это слово в зараженном всеми пороками австралийском воздухе. — А кому здесь нужна правда, в этом городе? Кому, я спрашиваю? Мы живем в стране, где важно не то, что есть, а то, что кажется; не предмет, а его тень…

— А мне все равно, — упрямо сказал Том.

— Но мне не все равно! — закричал отец. — Мне не может быть все равно. Как ты смел стакнуться с этой девчонкой?!

— Я вовсе с ней не стакнулся.

— Лжешь! Стакнулся! И у меня за спиной! Тебе известно, что такое collusio?

— Вот еще новости! — сказал Том.

— Не спорь! — взревел отец. — Здесь только так это и могут истолковать — тайное соглашение с противной стороной, чтобы обойти закон, сыграть двойную игру. Уже это ничтожество Дормен Уокер делал мне такие намеки.

Только теперь я понял, о чем идет речь. Отец опасался, что в сближении Тома и Пегги будет усмотрена хитрость со стороны ответчика, попытка сговориться с истцом в обход правосудия. Именно это и означал ученый латинский термин, употребленный отцом.

— Что за нелепость! — сказал я. — Просто, когда люди узнали про Тома и Пегги, многие сочли это иронией судьбы.

— Не вмешивайся, пожалуйста! Ты в этих вопросах ничего не смыслишь, но Том должен знать законы.

— При чем здесь законы? — с досадой сказал Том. — Какой идиот может подумать, что мы с Пегги заняты какими-то противозаконными махинациями?

— Все так подумают! — закричал отец. — Ты ставишь под угрозу наше доброе имя. Тебе не дорог покой семьи, не дорога ее честь…

— А что такое честь? — закричал Том в свою очередь. — О какой чести ты говоришь?..

Так они спорили, в гневе перекрикивая друг друга, позабыв о здравом смысле, утратив чувство реальности. Локки грозил остричь Пегги наголо, если она еще когда-нибудь встретится с Томом. Наш отец не способен был на столь изощренные угрозы, он только кричал, что откажется от Тома, что он сам закрыл себе все пути, что все это кончится трагически, и не только для Тома, но и для всей семьи.

— Тебе бы только быть чистым перед законом! — запальчиво крикнул Том. — Больше ты ни о чем не думаешь.

— А о чем же мне еще думать? — проревел отец, багровея от злости.

У Локки была на первом месте сила, у отца — незапятнанная репутация. Но так или иначе, я понимал, что ни того, ни другого уже не образумить и не удержать.

— Вот тебе мое слово, — отчеканил отец. — Если ты не порвешь с этой девчонкой, я отсюда уеду. Ты сам знаешь, что это значит для меня и для всех нас. Тебе известно, как нелегко нам и здесь живется. Но повторяю: если ты еще хоть раз с нею заговоришь, я все брошу, и мы уедем из Сент-Хэлен. Ты слышал, что я сказал?

Том слышал. Слышала и мать, — прибежав на шум, она стояла в дверях столовой, белея в своем халате, точно привидение, которое мы когда-то так мечтали увидеть.

— Тише, ради бога! Соседи услышат, — взмолилась она, зная, впрочем, что никакие мольбы не помогут.

— Пусть слышат! — крикнул отец. — Они ведь всегда все знают. Так пусть хоть раз в жизни послушают правду! — Он выкрикнул это, повернувшись к окну, словно весь город собрался там и жадно ловит каждое слово, которое мы говорим.