"Гайджин" - читать интересную книгу автора (Олден Марк)

Глава 4

Йокогама

Июль 1983

Дом в морском порту, находящемся на расстоянии восемнадцати миль к югу от Токио, Руперт де Джонг купил из чистого своенравия. В городе было засилье иностранцев: консульства, офисы различных совместных компаний, старый чайнатаун, клубы американской музыки. Именно тот набор, которого де Джонг как лидер якудзы и европеец, казалось бы, должен был избегать. Он носил японское имя Ямага в честь человека, разработавшего бушидо, кодекс феодального воина; Разан — в честь философа и советника сегунов Токугавы. Он в буквальном смысле слова пролил свою кровь за Японию. До сих пор он не допускал, чтобы кто-нибудь мог командовать им или говорить, что он должен делать. Он был гайджин и делал то, что ему нравилось.

Дом де Джонга — особняк в викторианском стиле из красного кирпича — был расположен на Блаффе, поросшем соснами холме, откуда открывался вид на йокогамскую бухту. Здесь жило и несколько богатых японцев, но традиционно Блафф являлся районом богатых иностранцев, анклавом западных бизнесменов, дипломатов и преуспевающих, миссионеров? Из окна своей спальни де Джонг мог видеть Иностранное кладбище, последнее место успокоения этих алчных перекати-поле, этих купцов, дипломатов, спасителей душ, впервые ступивших на японскую землю. Его родственник по материнской линии, морской капитан, тоже был похоронен здесь. Но это было еще в девятнадцатом веке. В традициях самых знаменитых эксцентриков Британии капитан использовал два позвонка своей умершей жены в качестве солонки и перечницы, а остальные кости носил всегда с собой в ароматизированной сумке.

Иностранное кладбище было очень живописно и привлекало толпы щелкающих и клацающих фотоаппаратами туристов, запечатлевающих надписи и эпитафии на могильных камнях и прогуливающихся, словно по парку, по его зеленым газонам. Восточная часть души де Джонга видела в этом не столько любопытство, сколько напоминание о смерти. Нитка, завязанная вокруг пальца, указывала на то, что смерть является последним ответом на все вопросы. Становясь старше, он часто задумывался над вопросом, что является большей неожиданностью: жизнь или смерть.

На рассвете де Джонг спустился на частный корт, находящийся прямо под его домом в Йокогаме, попрактиковаться в куидо, японской стрельбе из лука. На нем был традиционный национальный костюм: длинная блуза и длинная юбка, сшитые из темно-синей хлопчатобумажной ткани. На его правой руке была перчатка из оленьей кожи, и он был босиком. В присутствии двух кобунов он выпускал стрелу за стрелой в пару четырнадцатифутовых мишеней, прикрепленных к деревянным подставкам на расстоянии шестидесяти футов.

Уже около полудня де Джонг выпустил последнюю стрелу. Он стрелял из японского лука восьмифутовой длины, изготовленного из расщепленного бамбука и кедра. Лук закалили на огне, чтобы придать ему упругость и гибкость. Оперенные стрелы в три фута длиной находились в легком полотняном колчане на правом бедре де Джонга.

Железная дисциплина, выработанная сорокалетними занятиями куидо, зен и дзюдо, позволяла ему сохранять идеально правильную стойку лучника. Тело выпрямлено и повернуто боком к мишени. Тетива оттянута, лук держится в максимально вытянутой руке, затем он медленно поднимается над головой и опускается в нужное положение. Опускается медленно еще раз, рукой в перчатке тетива оттягивается за ухо. Позиция фиксируется. Ожидание. Концентрация, пока тело и ум не сливаются воедино, пока лучник, стрела и лук не превращаются в одно-единое целое.

Затем стрела выпускается, именно выпускается, а не выстреливается. Достигается состояние ума и духа, называемое заншин, сущность куидо. В куидо постигается секрет достижения победы в бою: необходимость постоянного превосходства над противником, лишение его возможности нанести удар первым.

Де Джонг назначил встречу наиболее важным главарям своей структуры на сегодняшний полдень в своем доме в Йокогаме. Это будет встреча, где он должен доминировать, суметь удержать свое лидерство. Для этого он и укреплял свой дух куидо. Для этого он встал на рассвете и выпускал стрелу за стрелой, пока не устала рука и он не остановился в изнеможении. Для де Джонга было очень важно показать своей якудзе, что его силы по-прежнему безграничны.

Два дня назад какой-то европеец убил Кисена, и это являлось серьезной угрозой праву де Джонга на роль оябуна Шинануи-Каи. Оно представляло для него большую опасность, чем его встреча с Алекс Уэйкросс на Гавайях. Смерть Кисена, если только она не будет отмщена в ближайшее время, могла в одну ночь свалить его с вершин власти. Этот коренастый лейтенант был его любимым заместителем. Де Джонг был обязан ему жизнью: Кисен однажды заслонил его своим телом от вооруженного мечом нападавшего, и тот раскроил ему лоб. Кисен также первым предупреждал его о готовящемся предательстве или неповиновении. Такие люди были незаменимы.

Чтобы не уронить престиж и сохранить уважение своих подчиненных, де Джонг должен был найти убийцу Кисена и уничтожить его. Оябун, который не мог защитить своих людей, очень скоро терял их преданность. На сегодняшней встрече гайджин собирался продемонстрировать, что он пойдет на все, чтобы отомстить за смерть Кисена.

Конечно, он не собирался забывать и об Алекс Вейкросс, или как она там теперь себя называла. Если она сумеет доказать американцам, что он еще жив... Она очень опасна. Одному Богу известно, насколько простирается ее ненависть к де Джонгу, а ненависть, де Джонг был в этом уверен — глубокое и длительное чувство. От нее можно было ожидать, что она сообщит в любую из существующих ныне комиссий по военным преступлениям, что де Джонг не протянул ноги в 1945, а все еще жив.

Ее появление и возможное вмешательство означало конец его наметившемуся альянсу с братьями Ла Серрас, лидерами главнейшей преступной семьи в Нью-Йорке. А с этим обрывались его планы экспансии на Гавайях и на американском материке. Де Джонг чувствовал, что поступил мудро, покинув Гавайи сразу же после случайной встречи с Алекс Уэйкросс. Он отменил важную встречу с Ла Серрас, корейским представителем ЦРУ и лейтенантом гавайской полиции, находящимся на его содержании. Лейтенанту было поручено найти мисс Уэйкросс и избавиться от нее.

С налитым кровью лицом, тяжело дыша, де Джонг тянул тетиву лука, пока она не оказалась в девяти дюймах за его правым ухом. Он находился на корте уже почти семь часов, и за это время не притронулся ни к питью, ни к еде. Даже в самое жаркое время года он старался достичь совершенства духа и тела, не позволяя физическим страданиям угнетать его сознание. Вставив последнюю стрелу, он держался так же прямо, как и при первом выстреле, ожидая, когда боль в его руках станет невыносимой. Но он все еще не пускал стрелу. Не пускал до тех пор, пока не ощутил, действительно не ощутил слияние воедино тела и духа.

Он не знал, сколько времени ждал. Он не почувствовал, когда пустил стрелу. Он только услышал гудение тетивы и ощутил толчок лука в левой руке. Долгое время он оставался без движения, впившись глазами в мишень, куда вонзилась последняя стрела. Теперь он почувствовал в себе такую силу духа, какой не чувствовал никогда раньше.

Де Джонг обернулся к двум кобунам, молчаливо прислуживавшим ему. В их обязанности входило подавать ему, когда необходимо, полный колчан со стрелами и стремглав бегать по грязному полю менять мишени. Да, они были полны уважения к нему. Но де Джонг видел и что-то еще в их лицах. Это были страх и почитание. Они знали, что едва ли найдется несколько человек любого возраста, способных выпустить сотню стрел так точно и мощно в цель, как требует искусство куидо.

Это было невероятным достижением духа и умения; такого кобун мог больше никогда и не увидеть в своей жизни. Хэй, они и раньше видели, как стреляет гайджин, но никогда, чтобы с такой мощью и превосходством.

Он был непобедим и обладал властью, не подлежащей сомнению. Он был гайджин.

Под его взглядом кобуны, упали на колени и коснулись лбами земли. Несколько секунд спустя де Джонг с остекленевшим взором прошел мимо их распростертых тел к небольшой деревянной скамеечке около земляной стены. Он сел на нее, повернувшись лицом к лестнице, ведущей наверх, в особняк. Его маленькие руки замерли на огромном луке, лежавшем на его коленях.

Встреча его заместителей должна была начаться здесь, на корте, через пять минут.

* * *

Де Джонг пристально смотрел в дальний конец корта на двух мужчин, привязанных к деревянным козлам, к которым обычно прикреплялись его мишени. Это были телохранители, которые не уберегли Кисена и упустили убийцу. Один из них плакал и просил пощады. Другой молча уставился на лампочку над его головой, то ли готовясь к смерти, то ли с присущей ему глупостью пытаясь понять, что с ним происходит. Это мало беспокоило де Джонга. Для всех был очевиден тот факт, что человек, который не смог уберечь Кисена от смерти, так же виновен, как его убийца.

Около дюжины командиров якудзы и несколько кобунов, стоявших на корте позади де Джонга и то и дело переводивших взгляд с него на обреченных телохранителей, молча наблюдали за происходящим.

Де Джонг стоял прямо, зажав лук в левой руке. В колчане на его правом бедре было только две стрелы. Кто-то никак не мог прокашляться. Другой, видно, астматик, громко и тяжело дышал, лихорадочно шаря по карманам в поисках ингалятора. Несколько человек вытирали пот со своих лиц. Двое смотрели а землю.

На большинство лейтенантов де Джонга можно было положиться. Тех, на которых нельзя было положиться, он называл «маргиналами», это были те, кто увидели в убийстве Кисена слабость англичанина. Над ними еще нужно было работать, наставлять на путь истинный. Де Джонг собирался дать возможность маргиналам кое над чем поразмыслить.

Он выхватил стрелу из колчана, резким движением вставил ее в лук, оттянув тетиву на треть положенного стреле хода, и поднял лук вверх — все в одном движении.

Стрела была выпущена так быстро, что все окружающие застыли в мертвой тишине.

Стрела вонзилась в правый висок извивающегося и молящего о пощаде телохранителя, прошла через его череп и пришпилила его голову к щиту. Челюсть его отвисла, и он сразу же застыл. Он висел, как распятый, вытаращив глаза на своего товарища слева.

Де Джонг стоял не шевелясь, впившись взглядом во второго, теперь уже закрывшего в ожидании глаза. Минуту спустя гайджин выхватил из колчана вторую стрелу и проделал все то же самое с молниеносной быстротой.

Раздался свист летящей стрелы. Она вонзилась телохранителю в нос, раздробила его, прошла через мозг в затылок, ударив его головой о щит. Он согнулся пополам, оторвав пригвожденную стрелой голову от деревянного щита. Кровь из раздробленного лица обильно хлынула на землю.

Де Джонг бесстрастно посмотрел на мертвецов. Спустя мгновение он обернулся и пошел к своим командирам. Они расступились перед ним. Он продолжал идти, пока не подошел к маленькой скамеечке. Сел на нее и положил лук на колени. Якудзы, молчаливые и подавленные, приблизились к нему, образовав полукруг. Когда все подошли, он сказал:

— Я произнес на похоронах Кисена всего лишь несколько слов, и некоторые из вас, наверное, сочли, что я не отнесся к его смерти с должной серьезностью. Те из вас, кто знают меня, знают и то, как я глубоко любил его и с каким благоговением к нему относился. Поэтому я предоставляю моим поступкам говорить за меня. Кисен не будет забыт. Как не будет забыт тот человек с Запада, который убил его. Я даю вам клятву, клятву оябуна.

Де Джонг снял головную повязку, влажную от пота, и вытер пот на шее.

— Я позвал вас на эту встречу еще и по другой причине: развеять слухи о том, что моя миссия на Гавайях потерпела поражение.

Он пристально наблюдал за их лицами. Да, теперь они все были полны страстного нетерпения. Внимания. Нет и следа угрюмости ни на одном из них. И все полны уважения. Верно сказано: страх, а не милосердие обуздывает грешников.

Он сказал своим командирам, что действительно вынужден покинуть острова раньше, чем предполагалось, и все из-за того, что встретил старого врага. Но это не остановит его от разработки союза с братьями Ла Серрас. Де Джонг после возвращения в Японию просто использовал свою налаженную связь с Нью-Йорком, своего крестника, для того чтобы не потерять контакт с американцами. Крестник, японский бизнесмен, живущий на Манхэттене, поработал над этим, и все пока идет, как и предполагалось.

Детали. Оружие, конечно. Ла Серрас достанут столько, сколько нужно. Поставка на Гавайи. А де Джонг займется его переброской в Японию.

Героин. Якудза де Джонга будет снабжать Ла Серрас, я не одним-двумя килограммами, как в прошлом, а дюжинами килограммов. Японцы имеют лучший в мире источник, китайцев, которые контролируют прохождение опиума в Лаосе, Бирме. Таиланде, в «Золотом Треугольнике». Де Джонгу нужно доставить его только до Гавайев, откуда Ла Серрас займутся его транспортировкой на материк. На этом якудза получит дополнительную прибыль: не надо больше платить дань за контрабанду героина в Соединенные Штаты и его продажу в японских землячествах — теперь тут будет своя рука.

— Это означает, что наши маршруты контрабанды в Америку будут гарантированы, — сказал де Джонг! — Ла Серрас теперь кровно заинтересованы в том, чтобы мы не сталкивались в Америке ни с угрозами, ни с попытками вмешиваться в наши дела. Ничто уже не сможет помешать нам заработать.

Он сделал паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом.

— Они согласны брать минимум миллион метамфетаминовых таблеток в год.

Одобрительные вздохи и шепот. Что и следовало, впрочем, ожидать. Метамфетамин, или, как его называют американцы, «быстрота», был наиболее употребительным из всех наркотиков в Японии. И огромным источником доходов для якудзы. Рабочих во время второй мировой войны принуждали принимать его для того, чтобы они смогли выдержать нечеловеческую нагрузку рабочего времени, необходимого японской военной машине. Сегодня это оставалось тщательно скрываемым «стыдом» Японии: ее «экономическое чудо», ее расцвет послевоенного благополучия в большей степени лежал на плечах тех рабочих, которые все еще принимали этот наркотик.

Де Джонг заговорил с человеком по имени Сото. Маленький и красивый Сото доходил почти до комплекса Эдипа в любви к матери и был блестящим игроком в сеансах одновременной игры в шахматы. Он без колебаний убил своего родного брата, который предал их. Сото был выбран, чтобы стать вместо Кисена правой рукой де Джонга.

— Ты займешься делами с наркотиками, — сказал де Джонг. — Это значит, что будешь работать в тесном контакте с Каннангом. Но не забывай, что он должен получать приказы от тебя. Ты якудза, а он нет.

Сото, прижав руки к бокам, поклонился всем телом. Ким Ду Каннанг был чиновником Корейского ЦРУ; он находился с де Джонгом на Гавайях в тот день, когда им так не повезло и они встретились с Алекс Уэйкросс. Каннанг долгое время работал на якудзу как перевозчик и торговец наркотиками.

Сото как преемник Кисена должен был возглавить подразделение группировки, куда входило и несколько корейцев. На самом деле корейцы составляли около десяти процентов в бандах якудзы. Из-за корейцев иногда возникали кое-какие неприятности, поэтому Сото должен был быть осторожен. Они были самым большим и самым дискриминированным меньшинством в Японии. Неотесанные, грубые люди, занимающие, как правило, нижние ступени социальной лестницы, они снискали себе славу «ирландцев Востока». Грустно признавать, но де Джонгу и всему остальному преступному миру приходилось жить с ними бок о бок. Этим вонючим пидерам некуда было больше податься.

Корейцев ввозили в Японию во время второй мировой войны как дармовую рабочую силу и никогда не позволяли им переступать через этот барьер. Не важно, как долго они или их дети жили в Японии — им всем систематически отказывалось в гражданстве и, соответственно, в связанных с этим привилегиях. Даже второму и третьему поколению детей, родившихся в Японии, не давали гражданства, и они были вынуждены регистрироваться как иностранцы. Считалось, что корейцу повезло, если он находил какую-нибудь черную работу. Далеко не многим удавалось устроиться на эстраду, проститутками, или чистильщиками обуви. Дискриминация загнала их в гетто, японские граждане в большинстве своем сторонились их, как прокаженных. У корейцев не было никаких шансов достичь чего-либо в японском обществе.

Вот почему корейская молодежь хваталась за возможность работать с якудзой, которая и сама находилась вне общества. К чести Кисена надо сказать, что он держал своих корейцев в кулаке, не давая им и японцам перегрызть друг другу глотки. Сото должен был добиться того же самого или держать ответ перед гайджином.

Оставался вопрос о маргиналах, которые противодействовали каждому слову де Джонга. За ними надо было неустанно наблюдать, потому что Урага тайно контактировал с ними, пытаясь запугать и склонить их на свою сторону. Если бы ему удалось заставить их отступиться, то он нанес бы сильнейший удар по авторитету и престижу де Джонга. До сегодняшнего дня еще ни один из маргиналов не посмел проявить своей скрытой сущности. У де Джонга было чувство, что сегодня до захода солнца они сумеют осознать порочность своего пути.

— Мы должны удвоить количество полетов игроков в Америку и на острова Карибского бассейна, — сказал де Джонг. — Излишне говорить о том, что Ла Серрас сделает все возможное, чтобы принять и устроить наших клиентов. Вряд ли стоит напоминать и о том, что все это является потенциальной прибылью компании саракин и не может нас не радовать. Я решил также увеличить ставки на наши кредиты. Уверен, что возражений здесь не будет.

Улыбки. Жадность — движущая сила цивилизации, как, впрочем, и многое другое.

Де Джонг раскрывал им все более широкие горизонты. Вместе с Ла Серрас они займутся сбытом краденых в Америке автомобилей и переброской их на Дальний Восток. Если Ла Серрас смогут добиться разрешения на строительство казино в Атлантик-Сити, японцы получают там долевое участие. В свою очередь, Ла Серрас становятся их младшими компаньонами в строительстве и эксплуатации богатого отеля, который сейчас возводится в Гонолулу под контролем группировки де Джонга. Это даст наконец возможность американцам получить точку опоры на Гавайях.

Деньги якудзы, отмытые через легальные компании и иностранные банки, заработают благодаря определенным инвестициям Ла Серрас начиная со строительства домов совместного владения в Атлантик-Сити, Нью-Йорке и Флориде.

— Самое главное, — сказал де Джонг, — что мы получаем неограниченный доступ к банкам, контролируемым американцами, в трех штатах. Это позволит нам перебрасывать деньги отсюда в Америку без всякого контроля со стороны властей. Я думаю, что вы понимаете, о чем я говорю. В частности, это значительно упростит наш бизнес с гонконгцами.

Де Джонг не посвящал Ла Серрас во все свои операции. Зачем? Умение хранить секреты позволяет тебе править остальными; раскрытие секрета может кончиться тем, что уже он будет управлять тобой. Поэтому он ничего не сказал американцам о том, что он называл своим «гонконгским секретом». Его группировка якудзы собиралась перебросить огромное количество наличных денег из этой колонии Британской короны на Гавайи и в Америку. Астрономические суммы, по сути дела, и главное — что они не принадлежали де Джонгу.

Его организация просто выступала в качестве курьера, чемодана для денег, размещенных в Гонконге; 1997 год приближался, и уже считалось небезопасным хранить такие деньги в Гонконге. 1997 год будет годом, когда Китай вправе объявить Гонконг своей территорией после стопятидесятилетней британской аренды. И прощай договор девятнадцатого века, навязанный китайцам под дулами орудий клевретами королевы Виктории.

Тем временем курс акций в Гонконге стремительно понесся к земле, подобно подстреленной птице. Цены на недвижимость падали с неменьшей скоростью. Деньги, о которых китайцы говорят, что они добавляют человеку достоинства на тридцать лет вперед, в кризисе повели себя совершенно недостойным образом. Одна мысль о надвигающемся коммунистическом перевороте заставляла гонконгских деловых людей ложиться спать в испарине.

Появился гайджин. Он уже давно занимался тем, что заставлял деньги двигаться по свету, свои и чужие. Итак, деловые люди Гонконга связались с ним, чтобы решить свои проблемы? Он может перебросить их накопления в более безопасный климат. Хотя, конечно, это будет задача не из легких.

— Кое-что вы сочтете забавным, — сказал де Джонг своим командирам. — У меня сложилось впечатление, что Ла Серрас сделают жизнь для Ураги в Америке далеко не легкой.

Пауза.

— Как, впрочем, и для его сторонников.

Он улыбнулся и посмотрел на маргиналов. Никто из них не смог выдержать его взгляда.

— И наконец, — сказал он, — Раймонд Маноа собирается баллотироваться в государственное учреждение. Конечно, с моего согласия. Думаю, что он победит легко. Он будет баллотироваться в Гавайский государственный сенат. Его победа будет нашей победой.

Раймонд Маноа был тем гавайским полицейским лейтенантом, с которым должен был встретиться де Джонг, если бы Алекс Уэйкросс не поставила им палки в колеса. Странный человек. Офицер полиции, имеет много наград за проявленное мужество. Коренной гаваец, он с благоговейной почтительностью относился к островам и их традициям, что сделало его очень популярным среди коренного населения Гавайев, которое не могло спокойно смотреть, как красота их острова безжалостно разрушается пришельцами.

Но под внешним налетом цивилизованности скрывалась звериная сущность мистера Маноа. Де Джонг именно его обязал найти и уничтожить Алекс Уэйкросс.

Ответив на вопросы, англичанин поднялся со скамеечки, тем самым показывая, что встреча окончена. Он повел их с корта для стрельбы из лука через дом в сад позади его особняка. Некоторые из командиров вытащили солнцезащитные очки из карманов, другие затеняли свои глаза руками: горячее ярко-белое солнце было невыносимо. Ничего. Де Джонг скоро сумеет отвлечь их от этой жары и света.

Он провел их по выложенной камнями и часто петляющей тропинке сада. Сад он спланировал сам, расположив его вокруг лаково-красного чайного дома, когда-то принадлежавшего великому Хайдейоши. Теплый воздух был напоен сладким ароматом вечнозеленых растений, цветущих орхидей, азалий, ирисов, хризантем и цветов сливовых деревьев редких сортов — все это поил влагой маленький ручеек, бежавший из-под угла его дома. Де Джонг также посадил лимонные и карликовые бамбуковые деревья, обрезав ветки, укоротив корни и привив их друг к другу, пока их причудливые искривленные формы не стали воплощением японского внутреннего видения и понимания природы.

Он не остановился в саду, а направился в окружении своих командиров к двери в дальней стене сада, открыв которую, он отступил в сторону и пропустил командиров вперед. Подождав несколько секунд, он присоединился к ним.

Они столпились в маленьком дворике, почти что пустом, если не считать обнаженного Виктора Паскаля. Он был растянут на десятифутовом квадратном куске оцинкованного железа, прислоненного к стене дворика. Его лицо распухло и кровоточило, а почерневший и набухший язык уже не помещался во рту. При виде де Джонга и японцев он медленно приподнял свою голову и попросил воды.

За запястья и лодыжки он был привязан к оцинкованному железу колючей проволокой, не дававшей ему пошевельнуться. Но самые тяжелые мучения он испытывал от жары, которая превращала этот железный лист в гигантскую сковородку. От любой попытки пошевелиться, предпринимаемой Паскалем, на его теле появлялись рваные раны. Де Джонг знал, что могут металл и железо. Это была пытка, которую он наблюдал в японском гестапо; ее применяли к взятым в плен английским и американским летчикам во время второй мировой войны.

Во дворик вошел кобун с ведром свежей холодной воды, он поставил его у ног Паскаля. Затем кобун сделал шаг назад от раскаленного на солнце железного листа, поклонился де Джонгу и встал рядом с ним, скрестив руки на груди. При виде воды Паскаль рванулся из силков колючей проволоки — и захрипел. Сквозь свое полубредовое состояние он увидел собственную скомканную фотографию, плавающую по поверхности воды. Смокинг, золотые украшения на руках. Улыбка для дам.

Де Джонг склонил голову набок и изучающе посмотрел на небритого окровавленного Паскаля.

— Фотографию нашли в ванной комнате, где погиб Кисен. Ее привез, по всей видимости, тот американский армейский офицер.

Он повернулся спиной к мулату.

— Я предоставил возможность американской женщине, мисс Барт, остаться в живых. Пока. Когда же она сыграет свою роль в поисках «армейского офицера»...

Необходимости продолжать не было.

Из дворика де Джонг вышел первым, за ним остальные. Около бассейна он остановился и погрузил ладони в прохладную воду, чтобы немного остудить себя. Сегодня он не предложит своим людям ни напитков, ни еды. Пусть у них останется сильное впечатление от того, что они видели в доме гайджина.

Когда де Джонг встал и повернулся, три человека в нетерпении ждали, чтобы поговорить с ним. Очень нервничали. Не могли поднять на него глаза. Маргиналы.

Взяв себя в руки, они поклонились, но не смели вновь поднять головы. Заговорил только старший.

— Оябун, разрешите поговорить с вами.

— О чем?

Тишина. Потом:

— Об Ураге.

— А, об Ураге. Хэй, ну что же поговорим об Ураге.